– Да, мистер Смайт, да, да, о боже! – кричала Никки. Джон дубасил ее сзади, и с его лба ей на спину падали капли пота. – О, я такая непослушная девочка, накажите меня! Жестче, жестче!

Джон ударил сильнее, громко зарычав, как животное, и крепко впившись пальцами ей в ягодицы.

– О, Никки, я сейчас кончу, я сейчас кончу! – воскликнул он, закатывая глаза.

Она резко отстранилась, и он выскользнул из нее. Она перевернулась на спину.

– В лицо, мистер Смайт, кончайте в лицо – но только не на волосы!

Когда он кончил, Никки попросила салфетку. Джон принес коробку с розовыми салфетками из ванной.

– И долго ваша жена пробудет в больнице? – спросила она.

Он зловеще улыбнулся.

– Тридцать дней и тридцать ночей.

Никки забралась под простыню.

– Давайте поспим.

Он лег в постель рядом с ней и обхватил ее маленькое безупречное тело своими большими руками. Она закрыла глаза.

– М-м-м, какой вы теплый.

– Это из-за волос, – пояснил он. – Они согревают.

Никки погладила волосы на его руке.

– А мой отец совсем безволосый, как морской котик. Так противно.

Он поцеловал ее в мочку уха.

– Ты же никогда не занималась ничем таким со своим отцом, а, Никки? – спросил он.

– Всего разок, – ответила она. – Мне было четырнадцать.

Джон удивленно раскрыл глаза.

– Твой отец изнасиловал тебя, когда тебе было четырнадцать?

Никки рассмеялась.

– Вряд ли это можно назвать насилием. Мне было любопытно, вот я и залезла к нему в душ как-то утром.

Он сунул ей в ухо язык.

– Ты такая плохая девочка, Никки.

Она хихикнула.

– Щекотно. – И философски добавила, глядя на палку для шторы: – Я из поколения «Фэшн Кафе», понимаете? Я считаю, что если мне что-то приятно и никому от этого не плохо, значит, надо это делать!

«Да она просто прелесть», – подумал Джон.

– Все мы рано или поздно умрем, так почему бы не жить в свое удовольствие? – Она повернулась к нему. – Кстати, у вас нет, случайно, наручников? Я знаю один классный фокус.

Он прижался ртом к ее маленькой груди, посасывая сосок, пока тот не затвердел.

– Мне на самом деле не семнадцать лет, – призналась она.

Он застонал.

– Мне шестнадцать. Почти.

Он застонал еще громче. Его губы жадно двигались по ее шее.

– Да хоть двенадцать, мне все равно. Ради тридцати дней с тобой я готов до конца жизни гнить в камере смертников.

Джон провел пальцами по упругому плоскому животу Никки.

– Будь я проклят: ни одной растяжки. Пегги Джин вся ими покрыта. Отвратительно.

Никки напряглась.

– Клянусь, у меня никогда в жизни не будет растяжек. Я лучше покончу с собой. Если я когда-нибудь захочу ребенка, то найму какую-нибудь суррогатную корову.

Джон подцепил языком колечко в ее пупке.

– Дети только и знают, что путаться под ногами.

Она потрогала его член.

– Ого, мистер Смайт, что это у нас там? Вы уже готовы?

– Эй, пап! – раздался голос Рикки и топот на лестнице.

– Черт, – прошипел Джек. – Скорей, Никки, спрячься в шкаф или под кровать.

Но было слишком поздно. Рикки распахнул дверь.

– Пап, можем мы заказать пиццу, раз мама… о, привет, Никки, как дела?

Она пожала плечами.

– Да вроде нормально все.

Рикки перевел взгляд на отца.

– Так вот, раз мама загремела в дурку и все такое, можно нам заказать пиццу?

Джон в изумлении уставился на сына.

– Да, конечно, заказывайте.

Рикки просиял.

– Круто. – И он побежал по коридору в свою комнату.

После того как Джон и Никки оделись и Никки переложила одежду из стиральной машины в сушилку, они с ребятами съели три большие пиццы на пятерых.

– Ты разве не должна позвонить отцу и сообщить, где ты? – спросил Джон.

Никки сунула кусок пиццы с пепперони в рот.

– О нет, я делаю все, что захочу. Он меня, кажется, боится.

Джон с Никки сидели вместе на диване, она перекинула свою ногу через его колено. Мальчики сидели на полу, прямо напротив телевизора. Дети пили диетическую колу, а Джон с Никки потягивали водку «Абсолют» из одного стаканчика. Джон обнаружил бутылку в холодильнике, в отделении для овощей, когда искал огурец.

Когда на экране Патрик Бейтман начал орудовать пневматическим молотком, трое мальчиков рассмеялись. Но Никки поставила бумажную тарелку на колени и прикрыла глаза.

– Господи, какая гадость, смотреть невозможно, – она глянула сквозь пальцы.

Пока дети внимательно следили за омерзительной сценой из «Американского психопата – 2», Джон думал, что впервые у него такой приятный семейный ужин. Обычно семья сидела на жестких стульях и его жена расспрашивала мальчиков об уроках или воскресной школе. А сам Джон все время мечтал о какой-нибудь девочке, увиденной в «Севентин» или «Джейн». Пегги Джин настаивала, чтобы мальчики выпивали по восемь унций однопроцентного молока. И когда кто-нибудь из мальчиков выходил из-за стола, она поворачивалась к нему и спрашивала: «Дорогой, как прошел твой день?»

Но сидя здесь с Никки и сыновьями, Джон наслаждался каждым мгновением. Еще сегодня, несколько часов назад, он переживал, как будет управляться с домашними делами и работать одновременно. Но Никки ясно дала ему понять, что позаботится о доме и прочем, если он позаботится о ней. И мальчики, похоже, были только счастливы заказать пиццу или поехать в «Макдоналдс». Джон не замечал, чтобы их особенно травмировало то, что их мать поместили в психушку. Кажется, они не имели ничего против Никки: как будто она всегда была здесь.

Более того, когда Никки предложила посмотреть «Американского психопата» по платному каналу, все трое завизжали от радости.

– Ты прелесть, – заявил Робби.

Когда в одиннадцать вечера фильм закончился, Джон сказал сыновьям:

– Теперь, ребята, вам, наверное, пора ложиться. – Вдоволь наевшись пиццы и насмотревшись кровавой резни, они согласились без слова и, прежде чем подняться в комнаты, пожелали всем спокойной ночи.

– Я могла бы остаться на ночь, – предложила Никки.

– Правда?

– Конечно. Я всегда остаюсь на ночь у друзей.

Джон посмотрел на нее так, как смотрят на выигрышный лотерейный билет: с чувством изумления и жадности.

– Правда, у меня волосы совсем как у Кирсти Хьюм? – спросила Никки, вытягивая пару прядок у себя перед носом.

– Ради бога, хватит звать меня мистером Палантино, я чувствую себя стариком. Зови меня Эд. – Одутловатый продюсер порнофильмов лет шестидесяти протянул Максу руку Они обменялись крепким рукопожатием, и Эд пригласил Макса присесть на диван, а сам уселся в кресло напротив.

– Принести тебе что-нибудь? Содовую, кофе, еще что-то?

– Нет, спасибо, не надо, – ответил Макс, глядя на увеличенные обложки видеокассет в рамах, украшавших стены: «Рокки наносит удар ниже пояса», «Полночь в стиле садо-мазо», «Порнотитаник-2», «Виртуальные игры».

– Ага, смотрите наш товар, да? Это всего лишь немногие из наших бестселлеров. Мы делаем по тридцать фильмов в год, – сообщил Эд, потирая рукой большой живот, как будто он только что плотно поел.

– Вот это да… весьма плодотворно.

– Да, мы открыты всему: снимаем и про гетеро, и про гомо, и про сиськи. Наша студия не ограничивает круг тем: мы делаем фильмы для всех. – Он зажег сигарету. – Вот, например, в прошлом месяце наладили выпуск прокладок для трансвеститов. Извращение, конечно. Но спрос есть.

– Ну это же просто… здорово. – Макс заметил, что местами ковер протерся до дыр от ног многочисленных посетителей. Стены были обиты панелями, потолки низкие. Да, «Игл Студиоз» – это вам не «Метро-Голдвин-Майер».

– Итак, Макс, мы тут с тобой можем хоть весь день тянуть кота за яйца, так что я спрошу напрямую: насколько серьезны твои намерения?

Макс вытер ладонь о колено и провел пальцами по волосам.

– О, мои намерения самые решительные… то есть, понимаете… я серьезно намерен набраться опыта.

– Ну что ж, твои фотографии – это просто фантастика. И сейчас, когда ты сидишь здесь передо мной, мне нравится твоя энергетика. Твоя аура.

– Понятно… ну, это здорово, наверное. Хорошо, что я в жизни не хуже, чем на фото.

– И еще. Должен признаться, меня страшно позабавила твоя история.

– Моя… история?

Откинувшись на спинку кресла и убрав руки за спину, Эд пояснил:

– Мне нравится эта затея: выпустить на экран знакомого всем мальчика, ведущего «Магазина на диване». Отличный сюжет.

– Сюжет? – Макс заметил, что Эд все сильнее возбуждается.

– Конечно. Я уже представляю, как все будет. Кстати, ты гей, гетеро или би?

Макс смущенно поежился на диване.

– Ну, наверное, гей.

– Наверное? Что значит «наверное»? Я спрашиваю, потому что надо же мне знать, в каком фильме тебя снимать.

– Извините. Я имел в виду… точнее, я имею в виду, что я гей. Стопроцентный. То есть мне не нравятся женщины, а нравятся мужчины. И вот как…

– Нет проблем, дружище, нет проблем. Черт. Обожаю геев – почти сорок семь процентов наших продаж составляет гей-порно.

– Ясно.

– И то, что ты гей, – это же просто замечательно. Так я могу поточнее представить сюжет, даже название уже придумал подходящее: «Качок из телемагазина». – Эд стряхнул пепел на ковер.

– То есть вы хотите снять кино про меня?

– Не про тебя лично, а про то, чем ты раньше занимался. Про телевидение, телешопинг. Круто получится.

– О! Кажется, я понял.

– Вот какую я пока предлагаю сделку. Если ты заинтересовался, надо будет сделать небольшие пробы. Ничего особенного, просто ты с одним из наших ребят: хочу посмотреть, как ты чувствуешь себя перед камерой.

– О, я чувствую себя весьма уверенно, даже лучше, чем в жизни, – с улыбкой проговорил Макс.

– Это все прекрасно, ни капли не сомневаюсь. Но я хочу посмотреть, насколько уютно твоему члену перед камерой, понимаешь? Иногда в ту самую минуту, как включается мотор, у ребят бывают проблемы со стояком.

– Со стояком? – переспросил Макс.

– Ну да, со стояком, то есть с эрекцией.

«Ну и чего я ожидал», – подумал Макс. Ведь как-никак он пришел на собеседование на место порноактера. Он же проходил пробы на вакансию диктора новостей. Это то же самое. Почти.

– И когда вы хотите провести эти пробы?

Эд поднялся с кресла, бросил сигарету на пол и раздавил ее ногой.

– У нас сейчас идут съемки на площадке. Можем пойти туда и прямо сейчас снять пробы.

Одна половина Макса онемела от шеи и ниже. Но другая его половина чувствовала себя вполне уверенно. Как будто в его голове воображаемые зрители скандировали: «Вперед, Рики! Рики, вперед!»

– Конечно, никаких проблем.

– Тогда следуй за мной.

И Макс последовал.