– Неужели ты сам не понимаешь, что так жить невозможно? – Лена распалялась все больше. – Кому нужна такая семья?!

Разговор назревал давно. Уже несколько раз за последние пару месяцев Лена предлагала Вадиму сесть и спокойно поговорить. Причем попытки Вадима решить семейные проблемы в режиме блицтурнира (ведь куча дел!) она отметила категорически: «Выберешь час времени – объясню, о чем речь. А на ходу – не разговор!» Наконец она поймала момент. Машка уже спала. Вадим намеревался завтра встать попозже, около половины девятого, благо срочные бумаги отписаны… Полуночные теленовости закончились, и Вадим, преодолевая зевоту, отозвался:

– Ну, давай поговорим. Только конкретно. Что тебя не устраивает? По пунктам! – Вадим пытался сдержать злость, вызванную, прежде всего, пониманием правоты жены и уж затем усталостью и желанием скорее лечь спать.

– Ты не в суде! – огрызнулась Лена. – И своими логикой и чертовой риторикой ты мне рот не заткнешь!

Если я прошу изложить претензии по пунктам, это трудно считать попыткой заткнуть рот. Я не прав? – вольно или невольно Вадим-таки взял тон общения с оппонентом в суде. Алгоритм простой – заставить нервничать, злиться, придираясь к отдельным, второстепенным словам, путаться, тонуть в деталях и, в итоге, выставить противника даже перед ним самим в смешном свете.

– Ну?! О чем я и говорю! – Лена изучила мужа вдоль и поперек. Еще настраиваясь на будущий разговор, она понимала, что ее теоретические познания в области риторики, уроки Смоленского, его семинары – ничто по сравнению с природным даром Вадима заболтать кого угодно. Однако разговор слишком много для нее значил. А она слышала, читала, главное, чувствовала, что если женщине чего-то действительно надо от мужчины – она своего добьется. Всегда. Поэтому разговора с мужем она не боялась, дала себе зарок не заводиться, а тупо переть вперед, пока тот не сломается. Но вот – завелась…

Вадим отступил сам:

– Хорошо, слушаю молча!

– Прекрасно! – Лена заставила себя успокоиться. – Первое. Мы с тобой живем, как соседи по общежитию. Не перебивай! – Лена увидела, что Вадим уже набрал воздух, чтобы сразу возразить. – Да, как соседи. Утром ты ушел, вечером – пришел, поел и в кабинет. Я даже могу лечь спать, пока ты не закончишь работать, – ты этого даже не заметишь! Две фразы, пока ешь, о том, что произошло за день, потом телефон, пишущая машинка, сон. А в воскресенье – ты уже не помнишь, что было за неделю, тебе уже скучно рассказывать. Я вообще не знаю, что у тебя происходит. А мои дела тебе и вовсе не интересны!

– Это неправда! – Вадим инстинктивно почувствовал, что монолог жены пора прервать, – она начинала сама себя накручивать. Так недалеко и до истерики. – Я всегда внимательно слушаю, когда ты мне рассказываешь о своих делах…

– Вот именно – слушаешь. Как вежливый сосед! Сам никогда ничего не спросишь! Да и не в том даже дело! Тебя реально ничто не волнует, кроме твоих дел! Дай мне договорить! – Лена опять заметила попытку Вадима ее перебить. – Дальше. Ты с Машкой общаешься? У тебя растет дочь, которую ты вообще не знаешь! Ей 12 лет, если помнишь. Ты ее видишь только по воскресеньям, и то если она не у твоих родителей. И не объясняй мне, что тебе с ней неинтересно! Ей с тобой интересно! Работа! Работа! Работа! Это – не семья! – И вдруг, сама того не ожидая, Лена расплакалась.

Вадим, которого тирада жены злила все больше, увидев ее слезы, растерялся. Он привык к словесной поножовщине, знал все приемы защиты и нападения, но его оппоненты никогда не плакали. И как с этим бороться – он не представлял. Кроме того, он своих оппонентов не любил. А Ленку любил! И очень!

– Но, кис, я же работаю для семьи, а не для себя! – попытался оправдаться Вадим.

– А ты нас спросил, нам это надо? – Лена продолжала плакать.

– Хорошо, давай разберемся, – Вадим старался говорить как можно ласковее. – Я не хожу с мужиками в баню, не играю по вечерам в преферанс, не провожу время на футболе. Что там еще делают традиционные мужья? – Помимо своей воли, Вадим опять воспользовался профессиональным приемом словесного дуэлянта: подменяй понятия, опровергай не то, о чем говорит противник, доказывай то, что очевидно и вроде бы относится к предмету спора. Суть теряется, но ты всегда «сверху».

– Я же не об этом! – Ленка расплакалась еще сильнее.

– Тогда о чем? – почти искренне удивился Вадим.

– О том, что нам с Машкой нужен ты, а не твои деньги, возможность доставать по блату дефицит, твоя известность и так далее. Ты!!!

– Так что же мне делать? – Вадим опешил. Ему-то казалось, что он корячится действительно для них, а не для себя. Да, слава приятна, но ведь и Лене вряд ли безразлично, кто ее муж. А уж все остальное – точно для них. – Пойми, нельзя быть немножко беременным. Либо я работаю, либо нет. Либо я к чему-то стремлюсь, либо просто существую!

– А к чему ты стремишься? – глаза Лены высохли, как по мановению волшебной палочки. – Вот объясни мне, к чему ты стремишься?! Что будет через год, пять? Еще больше денег? Своя дача, на которой ты не появишься? Съездим за границу? Раз в год на неделю? Видеомагнитофон? Который у тебя не будет времени смотреть? Ты хоть на Машкину свадьбу найдешь время прийти?!

Вадим сидел совсем потерянный. Он вдруг понял, что Лена права. Месяцы щелкали, как копейки на счетчике в такси, а годы – как рубли. Вроде бы не быстро, но безостановочно. Он никогда не задавал себе вопрос: «А зачем?» Казалось, и так ясно. И вдруг открывается, что тем, ради кого все это, как раз оно-то не нужно. А что тогда?..

Еще совсем недавно казалось, вот еще чуть-чуть – и все пойдет иначе. Сколько мечтаний было связано с новой квартирой! Свой кабинет, большая комната для Машки. Кухня не пять и шесть десятых метра, а целых 12…

И что?.. Вот уже больше года Осиповы жили в роскошной четырехкомнатной квартире. Обставлена – лучше некуда. Мебель в спальне – от друзей Кузьмичева. Миша расстарался по полной программе. Мало того, что эта была самая шикарная спальня из тех, что можно было достать, так ее еще и «сактировали» на 50 процентов.

Обычно такую мебель доставали с тройной переплатой. Но Осипов купил ее по госцене и даже со скидкой, поскольку она была «бракованная» из-за царапины на задней стенке шкафа. Царапины, нанесенной гвоздем услужливым замом директора с помощью самого Вадима за 5 минут до прихода на склад шефа. Вошедшего с вопросом: «Ну, как, уже можно?»

Гостиная, Машкина комната, – все выбирали по только что появившимся в Москве каталогам. Даже не верилось, что можно ткнуть пальцем в картинку и тебе через три месяца вот это самое чудо привезут домой!

А с кабинетом получилось и того круче. В Москве только что открылся магазин «Абитаре». На Садовом. Ходили туда все, как в музей. Купить мебель там могли только иностранцы – цены заоблачные.

Вадим с Леной заехали так, поглазеть. И тут Вадим просто влюбился в кабинетный гарнитур. Темное дерево, вишня, гнутые ножки кресла и стульев… Солидный книжный шкаф, вмещающий целую библиотеку… Но, главное, письменный стол! Столешница покрыта зеленой кожей с золотым тиснением, широкие, удобные тумбы. Большой…

Вадим представил себе, как бы он мог спокойно разложить на нем рабочие бумаги… Не то что сейчас, – часть на стол, часть справа от кресла на пол, часть слева. А тут все перед глазами…

Цена – 12 тысяч долларов. Оплата валютой. Мечта стала напоминать радугу – красиво, можно иногда полюбоваться, но далеко, ближе к горизонту…

Поделился Вадим своей мечтой-печалью с Мишей. Может, что-то похожее можно найти в обычном мебельном?

Через пару дней позвонил Эдуард Николаевич. Спокойно, без эмоций, будто они с Вадимом только вчера виделись, и никаких 4 лет перерыва в общении не было, произнес: «Поезжайте в „Абитаре", там вас ждут!»

Вадима принял хозяин, бывший венгр, а нынче американец Джон Форман. Весьма сносно говорящий по-русски.

Очень переживал, что Вадим сам к нему не зашел, когда в первый раз приезжал в магазин. Что не сослался на дружбу с Эдуардом Николаевичем. Что… – и так далее…

Короче говоря, стать поставщиком мебели для кабинета такого известного адвоката – честь для «Абитаре», поэтому цена – 3 тысячи долларов, можно рублями. Доставка и установка, разумеется, за счет фирмы.

Вадим кокетничать не стал. Торговаться тоже.

Позвонил Мише, попросил передать слова благодарности «сморчку», – он же «папа», он же Эдуард Николаевич. Заодно спросил, чем объясняется такая любовь Формана к «папе»? В ответ впервые услышал хорошо знакомое слово, но в абсолютно новом значении – «крыша».

Казалось, все – великолепно. Новая квартира, реализация старой мечты. А он ее уже и не замечает.

Стол завален бумагами, – какая под ними столешница, можно только вспомнить, но не увидеть…

Машка подрастает где-то там, далеко, в своей комнате…

Лена больше к поднятой ею теме не возвращалась. И слава богу! Вадиму и без того было тошно. Ночной разговор испортил настроение надолго и основательно. Он продолжал бегать, суетиться, работать. А запала не было. Для чего все это? Нет ответа. Ленкины грустные глаза по утрам, расстроенные по вечерам… Он старался к середине субботнего дня заканчивать всю бумажную работу, чтобы после прихода Машки из школы хотя бы вместе пообедать. Но потом его срубал сон, – давала знать усталость, накопившаяся за неделю.

Когда просыпался, приходилось куда-то двигаться. Либо в театр, – Лена по-прежнему следила за всеми премьерами разваливавшейся театральной Москвы, либо в гости, – пропускать дни рождения друзей было недопустимо. Домашней семейной жизни не получалось.

Да и работа Вадима все заметнее меняла свой характер. Вести привычные судебные дела поднадоело, – на дворе начиналась другая жизнь. Вадим не столько понимал это разумом, сколько чувствовал кожей.

Появившиеся пару лет назад первые кооперативы, казалось, прорвали невидимую плотину людской апатии. Вокруг забурлила первозданная отдельная человеческая инициатива. Кооператоры шили шубы из появившегося невесть откуда меха, обивали на любой цвет-фасон двери, ставили новые (металлические!).

Кооперативные кафе росли, словно грибы, и кормили в них вовсе не как в родном советском общепите. Даже первые кооперативные стоматологические кабинеты появились!

Две соседки Осиповых по подъезду, одна грузинка, вторая армянка, предложили Лене создать кооператив по изготовлению хинкали. Лена через Михаила Леонидовича достает муку и на своей машине развозит готовую продукцию. Русико делает фарш из мяса, которое, естественно, достает опять-таки отец Вадима, а Мариам отвечает за тесто и собственно изготовление и заморозку продукта.

Вадим идею зарубил. Не хватало еще, чтобы его жена, только недавно бросившая частные уроки, занялась стряпней на вынос! Он – известный адвокат, постоянный участник субботней передачи для родителей на 1-м телеканале, а его жена развозит по домам пельмени! Пусть даже и грузинские!

Лена сначала расстроилась, вроде веселое дело намечалось, бизнес, можно сказать, но потом и сама остыла.

Когда через три месяца кооператив Русико и Мариам накрылся медным тазом – из-за дороговизны рыночного мяса и отсутствия спроса на хинкали за пределами домов, объединенных общим двором, она и вовсе забыла о своем бизнес-порыве.

Однако эта история вскоре Вадиму аукнулась.

Осипов одним из первых среди адвокатов почувствовал перспективность и прибыльность переквалификации на новое направление.

Законодательство в сфере кооперации и совместных предприятий менялось с калейдоскопической быстротой. «Дырок» при этом возникало предостаточно. Хороший юрист, хоть чуть разбирающийся в налогах, договорах поставки, аренде и тому подобной хозяйственной тематике, шел нарасхват.

Платили кооператоры шальные деньги легко, благо и сами зарабатывали до поры до времени немерено. А вот когда наступит это «до поры до времени», во многом зависело как раз от умения юриста быстро ориентироваться в еще быстрее меняющихся постановлениях, инструкциях, разъяснениях, методических указаниях, информационных письмах и прочем бумажном водопаде, обрушившемся на головы обалдевших первых советских бизнесменов из недр министерств и ведомств.

Вадим с головой ушел в новую для себя сферу. С учетом его совсем недавнего юрисконсультовского опыта на пищекомбинатах все оказалось не так уж сложно. К нему пошли клиенты «новой волны».

Принимать кооператоров в консультации было невозможно. Во-первых, приходили они, как правило, втроем-вчетвером, а кабинетик Вадима больше двух посетителей не вмещал. Во-вторых, Вадим быстро понял, что убожество обстановки консультации совсем не располагало клиента к большим тратам на гонорар. Вадим стал принимать дома.

Лене каждый вечер по два, а то и по три раза приходилось подавать гостям-клиентам чай-кофе, конфеты и печенье. Расходы на угощенье с лихвой окупались бизнес-гонорарами Вадима. Проблема крылась в другом. Даже две. Первая – клиенты курили так, что, заходя с кухни с подносом, Лена невольно щурилась от разъедавшего глаза дыма. По-настоящему проветривать между визитами посетителей, разумеется, не успевали.

В результате Машка вообще поклялась, что не только сама курить не будет никогда, – мало ей родителей, так еще и папины клиенты добавляют, – но и замуж выйдет исключительно за некурящего. Когда Маша произнесла слово «замуж», Вадим вдруг понял, что Лена была права – он даже не заметил, как выросла его дочь…

Вторая проблема оказалась еще серьезней. Вонь! Все кооператоры старались выглядеть людьми воспитанными и, заходя в дом, снимали ботинки. Кто-то, чтобы не затруднять хозяев, а может чтобы ноги отдохнули после целого дня беготни, отказывался от тапочек, специально купленных Леной в большом количестве, и проходил в гостиную в носках. Другие тапочки обували, но это мало помогало.

Вонь от пота в комнате стояла порой невыносимая. Так что, может, и хорошо было, что все курили. Минус на минус дает плюс…

7 Ноября не отмечалось в доме Осиповых как праздник. Но уже установилась традиция – собираться всей большой семьей, благо повод есть.

Илона в глубине души считала, что на всякий случай это неплохо. Соседи и те, кому следует за этим следить, не усомнятся, что для семьи Осиповых любая годовщина Октябрьской революции – праздник. То есть они правильные советские люди.

Михаила Леонидовича устраивал любой повод посидеть за праздничным столом. Не как предлог выпить, а как возможность погурманствовать. Илонины «ежики», салаты, фирменные пирожки с капустой ему не приелись за долгие годы семейной жизни.

Лена была счастлива провести целый вечер рядом с мужем, не деля его с телефоном, письменным столом или гостями-клиентами. К тому же, со своими родителями она здесь могла пообщаться вволю. В обычные дни времени на это редко доставало.

Бабушка Аня чувствовала себя именинницей, искренне полагая, что застолье в этот день устраивается семьей сына исключительно в ее честь. А как иначе? Кто в семье больше, чем она, сделал для победы Революции, кто рисковал жизнью? Кто ходил на демонстрации, маевки, распространял революционную литературу? Она!

По-своему любила 7 Ноября и бабушка Эльза. Именно в этот день она могла без натяжки, без специального подыскивания предлога в очередной раз спросить Анну Яковлевну: «Ну, и чего вы добились?»

«Ваковская» ветвь принимала в семейной сходке пассивное участие. Владимир Ильич был искренне рад пообщаться с родственниками, но Наталия Васильевна его пыл «пригашивала». Она полагала эту компанию ниже своего уровня, хотя и «нисходила» до нее. Причина была чисто прагматичная: подпитка умными мыслями годилась для последующего общения с «правильными» подругами.

В этом году не смогли приехать Илья Иосифович и бабушка-Батый. Ленин дедушка болел. Все знали, что у него рак, что протянет он, может, еще год-два. Лена с Вадимом старались хотя бы пару раз в месяц найти время навестить Баковых-стариков, поделиться с ними новостями. Ну а Машку и уговаривать не приходилось – она без нажима родителей заезжала проведать прадеда каждую неделю.

На сей раз все разговоры за столом вертелись вокруг происходящих перемен. Свято веря, что все они – результат мудрой политики родных партии и правительства, бабушка Аня провозгласила тост за советскую власть. Но не так – вообще, а конкретно – за ее способность к прогрессу, за ее чуткое отношение к веяниям времени. Словом, за Перестройку!

Бабушка Эльза сразу отреагировала:

– Согласна с вами, Анна Яковлевна. Вот только понять не могу, зачем надо было 70 лет мучить народ, чтобы вернуться к тому, что и так зародилось и быстро развивалось до переворота 17-го года?

– Да как же вы не видите разницы? – начала было возражать бабушка Аня.

Но не для того Эльза Георгиевна ждала целый год сегодняшнего застолья, чтобы дать себя перебить:

– Разница есть. Наше купечество, первые промышленники ориентировались в своем поведении на дворянство. Строили больницы, тратили деньги на театры и художественные галереи. Словом, были меценатами. А сегодняшние буржуа советского разлива думают только о себе. Здесь разница громадная. Хотя чего же вы хотели? Семьдесят лет разрушения культуры, нравственности! Почему вдруг они станут думать о бедных? Им же всю жизнь объясняли, что бедных в Стране Советов нет. Вот они и поверили!

– Да они сами еще вчера были бедными. Так могли, став богатыми, вспомнить о тех, кто отстал, – вмешался в диалог Владимир Ильич.

– Папа, – Лена, за годы преподавания привыкшая все объяснять студентам системно, не смогла промолчать, – они не богатые. Они богаче других и сами себе пытаются это доказать. Это как у малышей – мол, смотри, какие у меня игрушки! А у тебя таких нет.

– Но это небезопасно, – вставила вполне ожидаемую реплику Илона.

– Стремление к хорошей жизни всегда небезопасно. Но это наша обязанность. Мы показываем обществу, как правильно надо жить! – Все обернулись и с удивлением посмотрели на Наталию Васильевну. Ее убежденность в собственном высоком предназначении могла вызвать либо умиление, либо жалость. Это уж в зависимости от отношения.

Возникла пауза. Неловкая. Михаил Леонидович понял, что хозяин дома должен срочно вмешаться:

– «Ежиков» все отведали? А то я их прикончу. Владимир Ильич взглянул на гурмана-миротворца с искренней благодарностью.

Еще час семья Осиповых-Баковых обсуждала, что происходит, к чему это приведет.

Вадим из семейного диспута сделал только один вывод – хорошо это или плохо, но в родном Отечестве, если верить историческому опыту бабушек, начинается либо НЭП, либо реальный капитализм. Теперь оставалось понять, что делать ему самому.

Как-то раз у Вадима допоздна засиделись трое молодых ребят. Выпускники 2-го Мединститута, к врачебной практике они так и не приступили, поскольку еще на 4-м курсе организовали свой первый кооператив – шашлычный. Все текущие дела уже обсудили, и треп шел, так сказать, общей направленности.

Этих клиентов Лена среди других выделяла. Может, потому что они всегда приходили с розой для нее, а может, просто ей нравились азарт в их глазах и веселость. К тому же, они предложили Лене возглавить созданный ими один из первых в Москве цветочных кооперативов, имевший уже два магазина – на Герцена и на Кропоткинской.

Лена, было, задумалась, но Вадим и на сей раз ее в бизнес не пустил.

Михаил Леонидович, а главное Илона, не сомневались, что все эти «вольности» ненадолго, как НЭП, что коммунисты не потерпят частной инициативы и «лавочку» с кооперативами скоро прикроют. Вадим с ними пока соглашался.

В тот вечер посетителей больше не ждали, и Лена присоединилась к мужской компании. Вадим, желая подколоть азартных юнцов, бросил, что делать деньги на дефиците общепита и цветов – дело нехитрое. Другой коленкор – делать деньги из воздуха. В смысле – придумать нечто, чего еще нет. И обойтись без затрат.

Тут Лена вспомнила, что недавно от подруги узнала про платные туалетные кабинки, расставленные по всему Парижу. Вадим радостно подхватил:

– А что, это идея! Делать деньги из общественной мочи! В наши туалеты без прищепки на носу зайти нельзя! А представляете, где-нибудь на проходном месте, ну, на вокзале или на площади Маяковского организовать платный туалет? Это же море денег. А затрат – плитку положить да уборщиц нанять!

– И освежители воздуха надо! – добавила Лена.

Через полчаса план создания кооператива по предоставлению гигиенических услуг советским гражданам был готов.

Начальник Павелецкого вокзала за небольшую мзду наличными долларами, шубу из опоссума для жены и 5% в деле, оформленными на имя тещи, визу дал положительную и согласовал вопрос в министерстве, объяснив всю его социальную значимость.

Затем пришлось «подвинуться» еще на 5% для кого-то из родственников начальника районной СЭС. Пожарники согласились в бизнес не лезть, а получать свое ежемесячными выплатами. Сравнительно с существующими расценками бизнес организовали очень дешево. Обычно городским службам во вновь создаваемом кооперативе приходилось отдавать до 30%. А здесь всего 10!

Благодарные вчерашние студенты-медики предложили семье Осиповых, как авторам идеи, сэкономленные 20% в деле. Предложение поступило через Вадима, и он радостно сообщил жене:

– Кажется, теперь я смогу меньше вкалывать!

– Свежо предание, да верится с трудом, – мрачно отозвалась Лена. – И как это будет выглядеть?

– Ребята из «Гиппократа», ну, того кооператива несостоявшихся врачей, предложили 20-процентную долю в туалетном кооперативе на Павелецком. По моим прикидкам этих денег…

– Ты с ума сошел! – не дала договорить мужу Лена. – Ты, вообще, соображаешь, что несешь? Ты – и туалетный кооператор! Уж лучше бы оставался юрисконсультом пищекомбината! Телезвезда, кандидат наук – туалетный магнат! Супер!

– Но пойми, или я должен зарабатывать ежедневно, или я получаю доходы от бизнеса. Третьего не дано! И не говори, что нам хватает! Это сегодня хватает – смотри, как цены растут.

– В государственных магазинах не растут!

– Разумеется! Еще не хватает, чтобы пустые прилавки дорожали! Ты где покупаешь продукты – в нашем гастрономе или на Черемушкинском рынке?

– В любом случае, туалетным кооператором я тебе быть не позволю! Лучше бы я хинкали лепила! Кстати, на фоне твоего туалетного бизнеса мой несостоявшийся цветочный благоухал бы несравнимо лучше!

– Деньги не пахнут! – ляпнул сдуру Вадим.

– Нерон, к твоему сведению, на туалеты ввел налог, а не сам их содержал! – И тут Лена неожиданно сделала предложение, заставившее Вадима от удивления открыть рот. – А ты вместо доли в бизнесе просто увеличь размер своего гонорара «Гиппократу». Сам говорил – адвокат не бизнесмен, он только участвует в перераспределении прибавочной стоимости, а не создает ее!

Открытие первого в Москве туалетного кооператива прошло с большой помпой. И «Московская правда», и «Вечерняя Москва» сообщили своим читателям о столь важном событии в жизни многомиллионной столицы. Что было, впрочем, вполне естественным. Не зря же кооператоры заплатили 500 долларов 2-му секретарю МК КПСС за то, что тот приехал на открытие. А ленточку всего за 300 долларов перерезал 1-й заместитель министра путей сообщения.

Кто первым воспользовался новой платной услугой населению – установить не удалось.

В порядке хохмы «гиппократовцы» выдали Вадиму и Лене сертификат на право пожизненного бесплатного пользования всеми туалетами кооператива, включая еще не открытые.

Из истории с туалетным кооперативом Вадим сделал вывод – Лена не даст ему заниматься бизнесом. А если учесть, что единым фронтом с ней выступят и мать с отцом, то на этой идее можно ставить крест. С другой стороны, вкалывать всю жизнь не хотелось. Да, сегодня денег было навалом. Но что такое деньги? Бумажки! Они сами по себе дохода не приносят. По своим клиентам Вадим видел – деньги надо во что-то вкладывать, там они начинают «работать» и приносить доход. Ты при этом ничего не делаешь. Тут Осипову вспомнился институтский курс политэкономии капитализма…

Лена очень удивилась, застав вечером мужа не за традиционными бумагами вперемешку с кодексами, а увлеченно читающим «Капитал» Маркса. Мало того, – Вадим что-то выписывал, покрякивал от удивления, смешанного с удовольствием, и все время изумленно покачивал головой.

– Слушай, 100 лет прошло, а он будто про сегодняшний день пишет, – поделился с женой Вадим.

– Товар-деньги-товар? – Решила проявить эрудицию Лена.

– Да нет! Все намного серьезнее и интереснее. Сейчас-то я понимаю, что он имел в виду. А когда мы это проходили – так, голая теория, – и Вадим вновь погрузился в изучение основ капитализма.

В ближайшее воскресенье чета Осиповых неторопливо прогуливалась по Ленинским горам. Традиционные выезды возобновились после Лениного «бунта». Вадим задумчиво сообщил:

– Я, кажется, придумал, что надо делать.

– Это ты о чем? – удивилась Лена, поскольку несколько минут назад разговор шел о необходимости вечером заехать к «свесям», как с недавних пор стали называть Осиповых-старших. Ленины родители, соответственно, обозначались как «теси» – слово, образованное Вадимом от «тестя» и «тещи».

– Это я о том, чем мне заняться! – как бы самому себе ответил Вадим.

– Ну, и что ты придумал? – почему-то с вызовом, заранее отвергая все, что будет сказано, поинтересовалась Лена.

– Вот смотри, – не обращая внимания на тон жены, увлеченно стал объяснять Вадим, – из моего гонорара, я не про миксты, а про то, что в кассу вносят…

– Но это же десятая часть, сам говорил!

– Вот именно! А мне надоело жить подпольно! Почему я должен скрывать свои заработки? Я что, ворую? – завелся Вадим.

– Понимаю, – примирительно кивнула головой Лена. – Излагай дальше.

Так вот, 30% из гонорара у меня удерживают в консультации. Деньги эти – и мои, и других адвокатов, перечисляются в Президиум. А уже Президиум потом распределяет их опять по консультациям – на ремонт, стулья, столы, скрепки и тому подобное. Что получается? От качества моей работы не зависит, за каким столом я работаю и на каком стуле сижу. Более того, это даже не зависит от того, как работают все адвокаты нашей консультации. Тупизм и в другом. Зарплата секретарши у нас и зарплата секретарши в другой консультации, где адвокатов втрое меньше, – одинаковая. То есть много зарабатывающие адвокаты фактически содержат тунеядцев, платя за них зарплату секретарям, покупая им мебель и так далее.

– Да, но так везде!

– Нет, у кооператоров не так. Погоди! Теперь послушай, что будет, если, например, пять хороших адвокатов объединятся. На эти тридцать процентов можно купить самим себе и мебель, и нанять секретаря на приличное жалование. Словом, организовать все так, чтобы клиентов принимать не дома. Ты что, полагаешь, только я один дома с клиентами общаюсь?

– Разумеется, нет.

– Можно пойти дальше. Почему именно 30%? Устанавливаем ежемесячные отчисления в твердой сумме…

– Лучше в твердой валюте. – Лена рассмеялась.

– Согласен! – улыбнулся Вадим. Он почему-то на сей раз не разозлился на то, что его перебили. – Например, 50 долларов. Хочешь – работай, хочешь – в этом месяце отдыхай. Отдай свой взнос – и свободен. Можно снять помещение, организовать все по-человечески.

– Погоди, – вдруг до Лены дошла подоплека Вадимовых планов. – Ты хочешь уйти из адвокатуры и организовать юридический кооператив?

– В том-то и дело, что нет! Сейчас в этих правовых кооперативах осели те, кого поперли из милиции, адвокатуры, пенсионеры-юристы. Престижа – ноль. Уровень – ниже плинтуса. Вот я и мучался несколько недель, соображая, как соединить ужа с ежом.

– Смотри, чтобы колючая проволока не получилась! – Лена вспомнила анекдот, который имел в виду муж.

– Типун тебе на язык! Кажется, я кое-что придумал.

Лена знала эту интонацию – сейчас последует нечто сногсшибательное, авантюрное. Она увидела, как в глазах Вадима загуляли «чертики». Это состояние мужа было ей хорошо знакомо. Сам Вадим называл его «кураж». Но это было другое. Подходящего слова Лена за все годы так и не нашла. Именно в этом состоянии в Вадиме раскрывался человек, которого она любила – отличный от всех, мальчишка, азартный и упертый одновременно, выдумщик и расчетливый дипломат в одном лице. Других таких она не встречала.

– Что?

– Слушай! Ты помнишь Олега Аксельбанта? Ну, кооператора-строителя? – Вадим смотрел на Лену с таким выражением, будто от того, помнит она Аксельбанта или нет, зависит сейчас вся его будущая жизнь.

– Помню. Зануда! – Страшный диагноз в устах Лены.

– Это и хорошо! Во-первых, он осторожен и труслив. Во-вторых, дико закомплексован и потому легко управляем. И, наконец, в-третьих, до хрена зарабатывает и потому, скорее всего, на чужие деньги не позарится!

– Ничего не понимаю! Что ты придумал?

– При его кооперативе создается филиал. В нем числятся мой отец, твоя мать, кто-то из родственников тех адвокатов, которые согласятся попробовать вместе со мной работать по-новому. Этот филиал заключает договоры с клиентами. Все деньги поступают туда. Никаких микстов! Все – вчистую. А уже кооператив Аксельбанта заключает договор на обслуживание, липовый, с консультацией. Туда перечисляется минимум-миниморум. Основные деньги оседают на счете кооператива. Но у филиала свой субсчет. То есть реальными деньгами распоряжаемся мы сами. Президиуму – хрен на постном масле! – Вадим взглянул на Лену с видом золотого призера Олимпийских игр.

– А это не рискованно? – Лена и растерялась, и, казалось, испугалась.

– Привет тебе, женушка, от моей мамы…

Аксельбант идею принял. Думал три дня и принял. Вадим ему нравился, – и как профессионал, и по-человечески. Олег всю жизнь мечтал быть именно таким – легким, энергичным, а главное внутренне свободным. Кроме того, Олег понимал, что придуманная Вадимом схема привязывает адвоката к нему намертво. Случись что, Осипов со своей командой костьми ляжет, чтобы вытащить его из неприятностей. А неприятности будут. Точно будут. Еще дед его учил – если у тебя есть деньги, а у других нет, то неприятности придут. Их к тебе приведут те, кто рядом.

Михаил Леонидович тоже согласился, причем мгновенно. Он видел, что жизнь меняется. Как и куда все идет – не понимал, но не сомневался: что-то происходит, причем без него и мимо него.

Предложение сына обрадовало его несказанно. То, что Вадька стал хорошим юристом, что старые коллеги постоянно поздравляли с успехами сына, – все это было приятно. Но Вадим отдалялся. Не в плане отношений, – они оставались самыми теплыми, а вот в работе…

Михаил Леонидович так мечтал, как они будут сидеть с Вадимом за столом, разбирать какие-нибудь сложные казусы. Но сейчас он вдруг понял, – он сына «не догонял».

Вадик больше не советовался по делам, давно не спрашивал, как составить договор, как написать претензию… И вот – Михаил Леонидович вновь понадобился сыну. Профессионально. Вадим прямо так и сказал: «Батя, хочешь со мной поработать?»

Илона, разумеется, стала высказывать сомнения и по сути идеи Вадима, и, главное, по поводу того, что совместная работа отца с сыном приведет к скандалам.

Ее легко было понять, она хорошо помнила, как орали друг на друга эти два петуха, когда Вадим делал первые шаги на пищекомбинате. Илона панически боялась, что мир и покой между двумя семьями, – старшими и младшими Осиповыми, – рухнет.

Больше всего ее пугала будущая иерархия: сын – начальник, отец – подчиненный. Что неправильно. Зная характер мужа, последствия можно было предсказать без труда. Но, как ни странно, самого Михаила Леонидовича ситуация вовсе не смущала. И когда Илона прямо спросила: «Ты будешь выполнять команды Вадьки, даже если по-твоему он будет не прав?», Михаил Леонидович неожиданно ответил вопросом: «А ты историю с письмом помнишь?»

Как было не помнить?

Года два тому назад, вечером, вкусно поужинав, Михаил Леонидович спустился на лестничную площадку между первым и вторым этажами их пятиэтажки-хрущевки за почтой. Точнее, за «Вечеркой».

В почтовом ящике помимо газеты лежал конверт. Михаил Леонидович, хоть и пребывал в благостно сытом состоянии, сразу обратил внимание на отсутствие на конверте почтового штемпеля. Наблюдательность, приобретенная в послевоенные годы, когда он целых пять лет работал следователем под руководством знаменитого сыщика Шпеера, с годами не улетучилась. Нет штампа? Значит, письмо кинули прямо в почтовый ящик.

Через 10 минут, закрывшись в спальне, Михаил Леонидович звонил Вадиму. Илоне соврал, будто надо с сыном обсудить что-то юридическое.

От отца Вадим узнал, что автор письма требует 5 тысяч рублей. Способ передачи денег сообщит дополнительно, если на своем почтовом ящике Михаил Леонидович мелом напишет «да».

В общем и целом содержание письма было бредом. Автор пугал: ему известно, что оба Осиповых, и отец, и сын, – взяточники, часто меняют автомобили, и что лучше заплатить, а то он на них в ОБХСС заявит.

Поскольку ни старший, ни младший Осиповы должностными лицами не являлись, обвинение в получении взяток свидетельствовало о полнейшей юридической безграмотности шантажиста. Но вот фраза: «И еще не забывайте, что ваша внучка пока всегда возвращалась из школы здоровой и невредимой» – заставила обоих всерьез призадуматься.

И отец, и сын понимали, что самое опасное – это непрофессионалы. Все: и лексика письма, и его содержание, и требование написать мелом «да» – ну, все говорило о том, что писал какой-то придурок, возомнивший себя криминальным авторитетом. А от такого можно ожидать любых глупостей. Вадим попросил отца дать ему 15 минут – подумать, и пока ничего не говорить матери.

Как раз в это время у Вадима сидели два его приятеля, адвокаты, приехавшие посоветоваться по поводу уголовного дела, которое они взялись вести на пару. Заметив, что Вадим вернулся из кабинета в гостиную заметно помрачневшим, они, естественно, поинтересовались, в чем дело. Вадим рассказал.

Знал бы горе-рэкетир, с кем он связался!

Через полчаса от подъезда Вадима отъехали три машины. Один из адвокатов поехал к своему отцу – генералу КГБ, замначальника 9-го Управления (личной охраны особо важных государственных деятелей СССР).

Второй – на свое прежнее место работы, в МУР.

А сам Вадим в Люберцы. «Люберов» боялись. Проходил у Вадима недавно один клиент – мясник из Люберецкого гастронома, который как-то похвастался, что у него местные ребята отовариваются, ну, те самые, что в спортзалах качаются. Сам мясник был мужичонка хлипенький, к Вадиму обращался по поводу раздела наследства. Но вроде серьезный, не болтун. Дома Вадим нашел досье, в нем адрес мясника – и поехал. Беспокоить Эдуарда Николаевича Вадим посчитал преждевременным. Да и неправильным. Смешно для отлова «дилетанта-любителя» привлекать одного из самых авторитетных «воров в законе».

Уже на завтрашнее утро во дворе дома старших Осиповых появились странные люди. Двое неприметных мужчин в спортивных костюмах усердно катали по дорожке детскую коляску. Часа два катали. Из коляски за все время не раздалось ни одного звука.

Три электрика несколько часов проверяли лампочки на столбах. Правда, они как не горели до того, так и не зажглись.

Еще два мужика, пришлых, почему-то именно в этом дворе затеяли ремонт своего «Жигуленка».

Местные жители, как всегда торопившиеся по делам, ничего особого не заметили. Старушки, что просиживали целыми днями на скамеечках около подъездов, тоже не встрепенулись. Для их уровня интеллекта подобного камуфляжа оказалось вполне достаточно. Но не для профессионалов.

«Электрики» сразу заподозрили что-то неладное с двумя «папашами». Через пару часов подошли разобраться. Тут же к ним подлетели оба «автолюбителя-ремонтника». Но на выручку «электрикам» бросился моментально протрезвевший пьяный мужик, до того мирно спавший не один час на скамейке аккурат напротив подъезда Осиповых.

Слава богу, разборку начали не с того, чтобы выхватить оружие, как это в детективах показывают, а с удостоверений. Оказалось, что «электрики» и «пьяный» – из отдела по борьбе с особо опасными преступлениями МУРа, а «папаши» и «автолюбители» – из «девятки».

Дальше до конца дня и всю следующую неделю дежурили посменно. Редкий случился пример слаженной работы МВД и КГБ. Ну так ведь частный заказ!

Нашли же рэкетира «люберы». Пошли по местным пивным, пообщались с почтальоном, с дворником. Ребята знали, что делать. Через 10 дней Вадиму сообщили, кто автор письма. Спросили, какие будут указания?

Продолжения истории Илона не узнала, а Михаила Леонидовича оповестили лишь год спустя. Вадим, пришедший в бешенство, когда ему сообщили, что рэкетир-любитель – офицер-политработник, сосед родителей с верхнего этажа, которого отец не раз выручал деньгами до зарплаты, распорядился жестко. «Вывезти в лес, дать лопату, чтобы сам себе могилу вырыл, потом раздеть до трусов и отпустить. Не бить, и чтобы ни капли крови». Чего не знали ни Михаил Леонидович, ни сам Вадим, что с тех пор появилась у адвоката Осипова среди московского криминалитета кличка – «Могила». А на сходняке авторитетов московского региона было постановлено: Осипов – неприкасаем. Навсегда. За благородство и отсутствие кровожадности.

Если, разумеется, не «ссучится».

Илону напоминание об этой истории успокоило. Она уверилась, что муж готов реально подчиняться сыну. Осталось «уговорить старика Рокфеллера», то есть Марлена. Вадим хотел, чтобы с ним поговорил отец. Все-таки ровесники, старые приятели. Но когда Михаил Леонидович сообщил об этом Илоне, та призадумалась. При всех ее постоянных страхах по любому поводу, она, тем не менее, считалась в семье лучшим психологом. И муж не случайно поделился с ней просьбой Вадима.

Только на следующий день Илона высказала свою точку зрения – говорить должен сам Вадим. В противном случае Марлен расценит все это как детскую блажь, авантюру. Кроме того, только Вадим, сам, сумеет толково изложить суть идеи.

Михаил Леонидович, который и так побаивался идти на разговор с Марленом, – вдруг тот откажет, а Вадим этого никогда не простит, – с удовольствием прикрылся мнением жены.

Когда Вадим посвятил Марлена в свои планы, тот от гнева чуть не лопнул!

– Вы хотите развалить адвокатуру?! Мы пытаемся добиться запрета юридических кооперативов, а вы предлагаете, напротив, плодить их за счет адвокатов? Вы, Вадим Михайлович, просто рехнулись!

Вадим был готов к взрыву. И когда Марлен начал кричать, понял – этот разговор он выиграет. Обязательно!

– Нет, Марлен Исаакович! Не я. А те, кто думает, что можно повернуть историю вспять! Неужели вы всерьез полагаете, что в обществе возможно проявление частной инициативы здесь и здесь, а здесь и здесь – нельзя? Это только вопрос времени. Ящик Пандоры открыт! Первое кооперативное кафе – это начало конца плановой системы в целом! Это конец монополии прачечных, Госстраха, Аэрофлота, городских таксопарков. И адвокатуры! Поймите, и адвокатуры! Может быть, даже в первую очередь!

– Да что вы несете? Знаете, не все глупости, которые пишут в «Московских новостях», надо повторять вслух!

– Этого в «Московских новостях» не писали. Егор Яковлев слишком умен, чтобы перепечатывать Ленина и Маркса.

– Что? – опешил Марлен.

– Да, Марлен Исаакович! Ленина и Маркса. Перечтите на досуге. У Маркса, разумеется, «Капитал», а у Ленина – все работы, посвященные НЭПу. Я недавно перечитал. Ох, не дураки были ребята! – Вадим примиренчески улыбнулся.

Марлен смотрел на Осипова, вытаращив глаза.

– Вы что, действительно перечитали «Капитал»? – наверное, именно таким же тоном Марлен поинтересовался бы у Вадима, правда ли, что тот ест живых лягушек.

– Да, – продолжая мирно улыбаться, подтвердил Вадим.

Марлен помолчал с минуту, потом неожиданно спросил:

– А как мы можем спасти адвокатуру от этих халтурщиков из юридических кооперативов? Как вы считаете?

Ударение на «вы» не застало Вадима врасплох.

– Это-то совсем просто! Сейчас создание кооперативов возможно при исполкомах. Нам надо добиться лишь того, чтобы юридические кооперативы регистрировались по-прежнему исполкомами, но создавались при коллегиях адвокатов. При всемерной нашей поддержке!

– Бред! – не выдержал Марлен.

– Подождите! Вы сами меня учили выслушивать аргументы оппонента. Особенно если он дурак. Так?

Марлен вынужденно улыбнулся.

– Было…

– Лучший способ обезвредить противника – намертво зажать его в своих объятьях. При этом желательно с милой улыбкой на устах.

– Прикрывающих такие клыки, как у вас? – хмыкнул заведующий.

– Не прибедняйтесь! – огрызнулся Осипов.

– Дальше! – Марлен сделал вид, что не заметил дерзости.

– А дальше – задница! – Вадим перестал сдерживать эмоции. – Задница, потому что конференция коллегии никогда эту идею не подержит. И выступит за ликвидацию юридических кооперативов. Соответствующая резолюция будет принята подавляющим большинством голосов. И кооператоры радостно завопят: «Вот! Они боятся конкуренции!» А при том, как нас любит советская власть, с этого момента кооператорам от закона будет дан зеленый свет по полной программе!

– Боюсь, вы правы. – Марлен сидел мрачный, набычившийся и какой-то обессиленный. – А что у вас за идея со строительным кооперативом? Расскажите еще раз.

Больше часа Вадим рассказывал, отвечал на вопросы Марлена, записывал в свой блокнот те из них, на которые ответа пока не было. Что-то и Марлен подсказывал сходу. Сам спросил – сам ответил.

– Ладно! Попробуйте. Я вас прикрою, если что. Но не зарывайтесь! – Заведующий наконец согласился. В глазах его гуляли огоньки азарта. Такого Вадим раньше никогда не наблюдал.

– У меня одно условие. Ваша дочь будет работать со мной. А жена вместе с моими отцом и тещей станут членами кооператива Аксельбанта.

Марлен резко посуровел:

– Желаете получить заложников? Вам мало моего слова?

– Нет, просто не хочу через пару месяцев иметь завистников в лице вашей семьи, – с вызовом ответил Вадим.

Марлен долго молча смотрел на Осипова. Размышлял.

– Думаю, если вы не сломаете себе голову, то скоро, лет через 10, я буду гордиться тем, что когда-то вас чему-то учил!

– Ну, а я эти 10 лет пока что буду гордиться тем, что чему-то учусь у вас! – Вадим улыбнулся. Хотел приветливо, а получилось самодовольно и нагло.

– Пошел вон, нахал! – миролюбиво закрыл разговор заведующий.

Вадим ушел.

Приема у дверей Марлена дожидалось человек 10. Но он еще 20 минут просидел в одиночестве, думая о чем-то своем. Потом снял трубку и позвонил жене.

Вадим, не успев переступить порог, начал рассказывать Лене о разговоре с Марленом. Не тут-то было!

– Послушай, что наша дочь выкинула! – Лена раскраснелась, будто только вернулась с мороза. – Она занимается бизнесом! Обобрала всех своих одноклассниц и весь наш двор!

– Сколько она наодалживала? – Испугался Вадим.

– Ничего она ни у кого не одалживала! Все намного хуже!

И пока Маша, как мышка, тихо сидела в своей комнате, не высовывая носа, Лена обрушила на Вадима взволновавшую ее историю.

Все началось с того, что во время зимних каникул, живя у «свесей», Машка научилась шить. Эльза Георгиевна, как только правнучка выказала интерес к швейной машинке, решила, что пробил ее час в воспитании подрастающего поколения. С немецкой педантичностью бывшая дворянка показала Маше все известные ей хитрости машинного рукоделия.

К концу каникул Машка сама сшила бальные платья для всех своих кукол. Проблем с тканями не было, поскольку ни бабушка Эльза, ни Ил она никогда ничего не выбрасывали. В ход пошли и неиспользованные куски отрезов, и побитые молью меховые воротники, споротые со старых пальто, и кусочки отцовских галстуков, которые Михаил Леонидович перестал носить, и все остальное, что только можно было присобачить к кукольному платью с помощью швейной машинки или иголки с ниткой.

Юная портниха не обошла вниманием и огрызки сломанной бижутерии, и россыпи бисера и стекляруса, которые также, разумеется, хранились на всякий случай в отдельных коробках.

Собственно, эту часть истории Вадим уже знал. Когда дочь вернулась после каникул, его даже позабавило, что Лена, которая сама шить не умела, отнеслась к новому Машкиному увлечению снисходительно-ревниво. Сам же он только пошутил, что хотя бы дочь, в отличие от жены, не будет звать его, чтобы вставить нитку в иголку. И забыл.

Однако Маша, как выяснилось, пошла дальше.

Она, разумеется, похвасталась новыми платьями своих любимых кукол перед подругами и одноклассницами. Кто-то попросил ее сшить для своей куклы особо понравившееся.

Короче говоря, вот уже несколько месяцев Маша шила на заказ. Особым успехом пользовались платья для Барби. Многие родители привозили своим дочерям эту прелесть из-за границы. Но платье-то каждая Барби имела лишь одно! В советских магазинах о многочисленных наборах туалетов для суперкуклы и не слыхивали.

Маша решила исправить ошибку плановой системы. Она шила бальные и свадебные платья для Барби поточным методом. Если вдруг возникал простой с заказами – шила впрок. И когда очередная покупательница приходила к ней домой, на стол выставлялось с десяток бутылок, служивших манекенами для образцов одежды «от Марии Осиповой».

Мало того, что Машка выкачивала таким образом из кукловладелиц все карманные деньги, которые тем выдавали на мороженое и газировку, так она еще спровоцировала массовый сбор пустых бутылок по всему микрорайону и сдачу их в приемные пункты стеклотары. Этот способ зарабатывать деньги она подсказала некредитоспособным заказчицам.

В Маше обнаружилась настоящая предпринимательская жилка. Цену за платье она установила в 70 рублей. Если заказчице нужна была сдача, Маша всегда предлагала вместо денег либо вуаль для куклы, либо поясок, либо что-то еще, лишь бы только не расставаться с живыми деньгами.

Она покупала за 60 рублей пояски из дырявых металлических кругляков, некое подобие цыганского украшения, плоскогубцами раздраконивала их на отдельные «монетки» и делала из них изящные пряжки к пояскам для кукол. По цене 20 рублей за штуку. А в пояске-то их было два десятка! Таким образом 60 рублей легко превращались в 400. Ну а если заказчица просила об эксклюзиве, Маша легко соглашалась данной модели больше никому не предлагать. Правда, тут же объявляла наценку на авторское изделие в размере 50%.

В общей сложности за 4 месяца Машка заработала 1300 рублей. И это при зарплате школьного учителя 150 рэ в месяц!

Лена была в ужасе! Вадим хохотал, хлопая себя по коленям, что случалось крайне редко и свидетельствовало о том, что он действительно веселится от души. В этот момент он окончательно убедился в правильности своей затеи с адвокатским кооперативом.

Марлен передумал. А может, Мария Ивановна присоветовала. По слухам, авторитарный Марлен подчинялся жене во всех семейных вопросах безоговорочно. Вадиму он объявил, что работать будет не дочь, а племянник. Мария же должна получить половину долей в филиале кооператива. Первое требование Марлена Вадим признал резонным – родители не хотели рисковать дочерью, – кто знает, как дело пойдет, а племянник – другой оборот. А вот второе условие мэтра Вадима не устраивало. Он хотел сохранить за собой контроль в будущем предприятии. Но прямо возражать не стал. Решил схитрить.

Вечером встретился с Аксельбантом и ввел его в курс дела. Строитель обрадовался, что идея поддержана столь авторитетным юристом, членом Президиума Московской городской коллегии адвокатов. (Аксельбант, как еще раньше приметил Вадим, при слове «президиум», причем в любом контексте, наполнялся неким душевным трепетом.) То, что племянник Марлена будет трудиться под его крышей, тоже грело душу. Однако сомнения Вадима по поводу целесообразности закрепления за семьей даже столь влиятельного человека половины долей филиала его, Аксельбанта, детища показались строителю более чем обоснованными. Так можно и бизнес потерять!

Аксельбант заявил: «Тебя я знаю, шефа твоего нет. Поэтому больше 25% я его жене не дам!» Вадим только этого и ждал. Изображая, как мог, разочарование и печаль, он передал эти слова Марлену. Тот пожелал встретиться со строителем. Вадим не возражал, понимая, что стоит Аксельбанту увидеть Марлена, производившего впечатление очень делового человека, ни о каких 50% и речи не пойдет. Никогда! Пугливый и упрямый провинциальный еврей-строитель ни за что не допустит второго медведя в свою берлогу. А то, что он всерьез не воспринимал самого Вадима, – только к лучшему. «Не тот хитрый, кого хитрым считают», – в очередной раз вспомнил полюбившийся афоризм Владимира Бакова Осипов.

Так оно и вышло. После встречи Аксельбанта и Марлена вопрос решился окончательно. Членами кооператива с правом принимать решения исключительно в отношении деятельности филиала стали Михаил Леонидович, Илона, Наталия Васильевна и жена Марлена Мария Ивановна. Состав оправдывался еще и тем, что все четверо были пенсионерами, а Илона и Мария, помимо прочего, числились инвалидами 3-й группы. Так что кооператив получал помимо двухлетних налоговых каникул еще и перспективу 50-процентного уменьшения налога на прибыль через два года, поскольку наполовину состоял из инвалидов. Ни Марлен, ни Аксельбант с такими финансовыми аргументами спорить не могли.

Непосредственно к работе Вадим привлек, помимо Саши, племянника Марлена, еще несколько коллег. Во-первых, сына кагэбэшного генерала. Так, на всякий случай. К тому же парень был вовсе не дурак.

Кроме того, Лену Суворову, прекрасного цивилиста, с которой Вадим уже давно вел некоторые дела на пару. Она была и грамотной, и остроумной, и Ленка к ней совсем не ревновала, – страшна была ее тезка, как смертный грех.

Следующий, Игорь Стольник, молодой адвокат их консультации, с самого начала кооперации переключился на эту сферу деятельности и уже имел неплохую клиентскую базу, в основном среди кооператоров-торговцев. Вадим этот сегмент рынка пока не освоил.

Пятым сотрудником стал Михаил Леонидович. Его тридцатилетний юрисконсультский опыт не использовать было бы просто глупо.

Именно Осипову-старшему, дабы всегда иметь возможность лавирования, отдали на откуп обслуживание самого Аксельбанта. И по возрасту они ближе, и выслушивать длиннющие монологи зануды-провинциала у отца было больше свободного времени, чем у Осипова-младшего.

С мечтой о том, чтобы больше времени проводить в кругу любимой семьи, Вадиму пришлось расстаться.

Аксельбант со всем своим персоналом, – бухгалтерией, инженерами, проектировщиком, всего около полутора десятков человек, занимал подвал в старом доме на Петровке. Первый этаж принадлежал Опорному пункту охраны правопорядка, и потому местоположение конторы было крайне удобным. Хотя бы с точки зрения безопасности.

Вадиму выделили отдельную комнату. Благородный Аксельбант переклеил обои, покрасил два окошка, находившиеся ниже дворового асфальта. Свет проникал с улицы через приоконные углубления, намертво закрытые металлическими решетками.

Все остальные хлопоты по обустройству легли на Вадима. Прежде всего, надо было купить мебель. Раздобыть компьютеры. Осипов с ними дела еще не имел, но знал, что в Москве они появились. Приходилось «соответствовать». Вопросы престижа, Вадим это помнил еще по своим первым часам «Ориент», в адвокатском бизнесе играли роль совсем не второстепенную.

Дальше. Нужно иметь собственную секретаршу на телефоне. Это, как выяснилось, оказалось самой большой проблемой. Секретаршу найти было невозможно! Без московской прописки не возьмешь – участковый сидит буквально прямо над головой, а грамотные москвички «наниматься к частникам», да еще на такую постыдную работу, не хотели. Переманили маму Лены Суворовой, которая так и так работала секретаршей, но, правда, в юридической консультации.

Лена застеснялась будущего маминого статуса, поэтому должность ей придумали – директор по персоналу. Придумал Вадим. Аксельбант не противился, но вот его начальник отдела кадров встала на дыбы. Как это так: она – начальник отдела, а та секретарша – директор?! Успокоили, прибавив ей за счет филиала 20 рублей к зарплате.

Два месяца Вадим носился по Москве, как угорелый, напрягал бывших и нынешних клиентов, решая бытовые вопросы своего детища. Лена несколько раз заводила разговор о том, что надо со всем этим завязывать, но Вадим только отшучивался: «Беру пример с дочери!» – и несся дальше.

Профессиональную работу пришлось задвинуть в самый дальний угол. Естественно, доходы пошли вниз. А вот расходы, по крайней мере большую их часть, пришлось взять на себя. Конечно, с коллегами была договоренность, что все траты идут в зачет и будут компенсированы из первых доходов кооператива.

Свет в конце туннеля забрезжил через два месяца. Коллеги-адвокаты стали с удовольствием принимать своих клиентов в новом помещении. Мама Лены Суворовой довольно быстро для ее возраста освоила компьютер и с удовольствием печатала на нем документы для своего «выводка», как она ласково окрестила партнеров дочери. Однако возникла проблема с бумагой. Если для консультации она закупалась централизованно через Президиум, а по домам втихую разворовывалась адвокатами, то здесь воровать было неоткуда, а фонды, разумеется, на кооперативы не выделялись. Для Госплана кооперативная экономика не существовала. Пришлось решать и этот вопрос.

Вадиму постоянно вспоминалась фраза «Солидная фирма возьмет в аренду дырокол». Да, нелегко было Остапу Ибрагимовичу заниматься строительством «Рогов и копыт».

Вадим за гроши взял на обслуживание ведомственную типографию Минпищепрома, но договорился о фактическом бартере. Вместо денег типография рассчитывалась писчей бумагой. Зачет шел по госценам, и, соответственно, грошовый гонорар Вадима фактически превращался в весьма доходный – бумагой стали даже немного приторговывать, продавая Аксельбанту.

Разумеется, уже не по госцене.

Алгоритм Вадиму так понравился, что и он, и его коллеги очень быстро большую часть клиентов перевели на бартер. Юридические услуги – в обмен на второй, а потом и третий компьютеры, в обмен на заправку бензином без очереди, за продуктовые заказы, опять-таки по госценам. Жизнь налаживалась.

Пятьсот рублей в месяц, которые должны были сдавать в общую кассу пять адвокатов-кооператоров, не были большим бременем, а вот доходы стали расти. Клиентов, разумеется, привлекал не только внешний антураж. Сам факт, что их обслуживают «независимые адвокаты», первая в Союзе «частная адвокатская контора», а Вадим именно так представлял свое детище, автоматически вел к возможности брать денег больше, чем обычно. Одни клиенты стали приводить других. Получилось, что, не успев избавиться от хозяйственных забот, Вадим оказался по уши завален работой профессиональной.

Лена попыталась нажаловаться Илоне. Но та неожиданно поддержала Вадима. Видя, как ее собственный муж увлеченно работает в кооперативе, мудрая Илона сказала невестке:

– Запомни, если хочешь сохранить мужа, займи его делом! Когда мужчина занят любимой работой, ему не до глупостей на стороне.

Все-таки Ил она и вправду была прекрасным психологом. Других аргументов не понадобилось. Лена не только смирилась с ситуацией, но и сама стала активно искать клиентов для кооператива мужа среди знакомых.

Несколько раз в месяц Вадим звонил Ирине Львовне Коган. Рассказать о своих делах, просто поболтать. Старушке было важно внимание, а Вадим всегда помнил, чем он ей обязан.

В воскресенье с ужасом вспомнил, что не звонил больше месяца. Забыл! Набрал номер. К телефону подошел брат.

– Ира в больнице.

– Что с ней? – опешил Вадим.

– Плохо, Вадим. Очень плохо. У нее рак легких. Только вы ничего не знаете. Она тоже не знает.

– Она в сознании? – Вадим почувствовал, как его прошиб холодный пот.

– Нет. Уже два дня.

– Я могу к ней приехать?

– Конечно, только боюсь, это бесполезно. Врачи говорят, что она вряд ли выйдет из комы.

Вадим растерянно положил трубку. Даже не попрощавшись. Впервые в жизни он понял смысл слов «время остановилось».

Как же он не обратил внимания, что уже несколько месяцев Ирина Львовна при разговоре покашливала? Почему он не заезжал к ней домой почти год? Они ведь и в консультации виделись последнее время крайне редко, – Вадим давно не ходил на дежурства. Ощущение невосполнимости грядущей потери придавило Вадима.

Вадим приехал в больницу, но его к Коган не пустили.

Через три дня Ирина Львовна умерла.

Последнее, что мог сделать для своей наставницы Вадим – завалить ее гроб цветами. В государственных магазинах срезанных живых цветов почти не бывало, только в «Польскую гвоздику» завозили два раза в неделю, и очередь выстраивалась на километр. Вадим понимал, что большинство адвокатов, чьи доходы с появлением юридических кооперативов резко упали, придут на прощание кто вовсе без цветов, а кто хорошо если с четырьмя гвоздиками.

Ребята из «Гиппократа» не подвели. В день похорон Вадиму привезли сто свежайших красных гвоздик. Попытки Вадима расплатиться с курьером оказались тщетными. Хозяева «Гиппократа» знали по рассказам Вадима, кем была для него Коган, и строго-настрого запретили брать деньги со своего адвоката.

Вадим ошибся только в одном. Цветами оказался завален не только гроб с телом Ирины Львовны, но и стол на сцене Президиума, где проходила панихида. Вадиму даже стало неловко за свой огромный букет, и он, разделив его на две части, дважды подошел к гробу, чтобы не привлекать лишнего внимания.

– Взрослеете, – бросил Марлен, от которого хитрость Вадима не ускользнула.

Но Вадиму было не до комплиментов. Он прощался с юностью.

Осипов не успел оглянуться, как наступил Новый год. Только сейчас он сообразил, что его «первая частная адвокатская контора» существует уже 8 месяцев. И только сейчас понял, что добился эффекта, обратного тому, к которому стремился. Семью он вообще видеть перестал. Надо что-то менять! И вот тут как нельзя кстати вспомнилось учение Маркса о прибавочной стоимости.

После новогодних выходных Вадим объявил своим партнерам новые «правила игры».

Поскольку именно на него, Вадима, приходится большая часть организационной работы фирмы (первый раз Вадим произнес слово «фирма», не догадываясь пока, что на годы оно станет основным в его лексиконе), он устанавливает себе зарплату 750 рублей в месяц. То есть, с каждого дополнительно в месяц по 150 рублей. В том числе и с него самого – он же остается и рядовым сотрудником. Кроме того, начиная с 1 февраля, за передачу клиента он будет брать по 30% гонорара. Кто не хочет, может от него клиентов не принимать.

Вадим объявил о своем решении спокойным тоном по окончании обсуждения текущих дел. Так, между прочим. Наступила тишина. Первым ее нарушил отец:

– Вадим, но ты же сам всегда был против 30 процентов?

– Да, батя, я плохо учился в институте. Оценки были хорошими, а сути я не улавливал. – Вадим улыбнулся. – Я стал марксистом.

Шутку никто не понял, но, прикинув, как заметно в лучшую сторону изменилась у каждого из них жизнь в прошлом году, спорить тоже никто не стал.

Вечером Вадим был мрачнее тучи. Лена спросила, что стряслось.

– Ничего. Мне кажется, мы начинаем жить по правилам, которые мне не нравятся. Но это не твоя и не моя вина. Просто мы еще не готовы. И не знаю, выдержим ли. Другие какие-то времена настают. И нравы другие.

– Ты о чем?

– Ладно, так, ни о чем! Тяжко мне, Ленка. Не по мне все это.

– Что случилось, ты можешь толково объяснить?

– Не могу. Просто я начинаю делать то, что считаю неправильным. А поступать иначе не получается. Выходит – обстоятельства заставляют, а душа не принимает!

– И что делать? – Лена недоуменно смотрела на мужа. Растерянного, притихшего, не похожего на себя.

– Поживем – увидим.