– Вадь! Дурацкая ситуация, – Лена пришла из университета взъерошенная и растерянная, – ко мне сейчас Буйнаков подкатил.

– Че-е?! – Вадим выставил вперед нижнюю челюсть, изображая из себя ревнивого бандита-качка.

Лена прыснула.

– Он в другом смысле.

– А, ну тогда ладно! Я в тебя верю!

– Подкатил-то он ко мне, а имел в виду тебя!

– Нет, только не это! Даже ради твоей защиты ориентацию я не поменяю!

– Это-то я понимаю! Ты еще и в своей ориентации никак не угомонишься, – то ли спрашивая, то ли утверждая, отозвалась Лена. Без улыбки.

– Так что ему нужно? – Вадим вспомнил про Юлю и решил быстро сменить тему.

– Что-то с разводом, но каким-то фиктивным. Я до конца не поняла и не очень хотела.

– Погоди, это тот Буйнаков, который смертельный друг Смоленского?

– Ну да! В том-то и проблема! Я его на защите больше всех боюсь. Он ради того, чтобы нагадить Владимиру Юрьевичу…

– Любимому Владимиру Юрьевичу, ты забыла сказать! – Вадим по-прежнему ревновал Лену к Смоленскому.

– Ой, перестань! Я же серьезно! Это большая проблема!

– В чем?

– Объясняю для тех, кто на бронепоезде. Если ты возьмешь дело Буйнакова и проиграешь, Смоленский будет счастлив. Хотя, может, его сам факт того, что ты взялся помогать Захару Филатовичу, уже взбесит!

– Так он еще и Захар Филатович? – Вадим хохотнул.

– Да! Представляешь себе степень любви потомственного столичного интеллигента и деревенского гения, Ломоносова на ниве языкознания?

– Так я не возьму его дело!

– Тогда Буйнаков на защите меня завалит! – В глазах Лены улыбка мгновенно уступила место набухавшим слезам. Вадим не в первый раз убедился, что жена боится защиты до безумия. Он в свое время так не волновался.

– Успокойся! Чего ты хочешь?

– Я не знаю! Вадь, может, ты его к кому-то переправишь? Пусть и у себя на фирме.

– Глупость! Если у меня на фирме – все то же самое. И для него, и для Смоленского фирма – это я.

– Ой! Ты мой Людовик Великий! Франция – это я. Это не ему голову потом отрубили? – Лена все-таки не упустила повода подколоть мужа.

– Не ему, другому!

– Ах, да! Другому! Вспомнила! Этот прославился тем, что у него масса любовниц была! – глаза сразу высохли.

– Не понял, мы сейчас что обсуждаем? – Вадим вовсю старался изображать деловитость. Может, Ленка что-то чувствовала, а может, просто провоцировала.

– Мы обсуждаем, как быть с Захаром.

– Я подумаю. Давай ужинать! – разговор надо было срочно сворачивать, да и подумать Вадиму действительно следовало. Ситуация вырисовывалась не самая простая.

Суть дела Буйнакова не очень волновала Осипова. Если дело грязное – он просто откажет и все. А если нормальное, просто правовой спор – выиграет. Самомнения у Вадима с годами явно поубавилось. Но на смену пришла не менее высокая самооценка. Вадим, как профессионал, реально знал свои возможности. Это знание порождало гордость и… скуку. Вадиму становилось неинтересно. Азарт пропал.

Он вспомнил, как года три назад начал принимать только те гражданские дела, от которых до него отказались минимум два адвоката. И даже из них треть выиграл! «Мне скучно, Бес!» – «Что делать, Фауст? Таков вам положен предел…» – пронеслось в голове Осипова. Может, он поэтому и фирму придумал? От скуки?

Вадим позвонил Смоленскому. За ужином супруги решили, что это – самый простой и правильный путь. Разговор был продуман заранее и просчитан с учетом особенностей характера мэтра.

– Здравствуйте, профессор! Это Осипов – послушник вашего семинара. Простите, что беспокою, святой отец!

– Да, Вадим, привет! – Смоленской хмыкнул в трубку. – Никак, о возвращении в лоно святой матери, риторической церкви архангела Цицерона задумался, отрок?

– Ну, типа того. – Вадим резко повернул стилистику беседы. – Бабок забашлять хотся. Так вот, отмаза нужна.

– Мне на шухере постоять? – с готовностью переключился Смоленский. – Гоп-стоп или щипок? Только не говорите, что мокруха.

– Хуже. Буйнаков! – Вадим решил перейти к делу.

– Тогда и мокруха годится, – по инерции проскочил Смоленский, но тут же притормозил. – Что Буйнаков?

– Ваш Захар, славный представитель почвенников и носитель русской деревенской культуры, просит меня о помощи.

– В чем? – В голосе Смоленского явно послышалось напряжение.

– Пока не знаю. Это и неважно. Важно, что он ваш подчиненный, а обратился ко мне не через вас, а через Лену. Это неправильно.

– Да он удавится ко мне обратиться! – Смоленский сказал это скорее с радостью, чем с раздражением.

– И я так подумал. – Вадим вел Смоленского по заранее проложенной им тропе и знал, куда приведет. – Поэтому решил вам позвонить.

– И что мне вам посоветовать?

– Я думаю, правильно сделать так: Лена ему скажет, что обратилась ко мне. Но при этом рассказала вам. Так, по случаю. Вы тут же мне позвонили и попросили обязательно Буйнакову помочь, поскольку он действительно большой ученый, хоть и с непростым характером. Но очень достойный человек!

– Вадим, не увлекайтесь! – Смоленский пытался сдобрить интонацию улыбкой, но получилось не очень.

– Хорошо, последний тезис снимается как легко опровергаемый!

– Изящно излагаете, сын мой! – Смоленский полностью овладел собой, к тому же быстро просчитал все последствия такого поворота событий. Выиграет Вадим дело Буйнакова, о чем бы оно ни было, Буйнаков – его должник навсегда. Проиграет – Смоленский не виноват, не он Осипова рекомендовал. Да и на Лениной защите Буйнаков вести себя будет тихо. «Господи, хоть одна защита пройдет без скандала!» – мелькнуло в голове заведующего кафедрой.

– Тогда вперед и с песней! – подвел итог Вадим.

– А что, в похоронном марше Шопена есть слова? – Смоленский рассмеялся собственной шутке.

– Не понял?

– Применительно к Захару я всем песням предпочитаю именно эту мелодию!

– Злой вы, патер. Нет в вас истинной веры… – Вадим сделал паузу, – в мои профессиональные способности. Если я возьму его дело, Шопен будет, но для другой стороны.

– С философской точки зрения, Вадим, как вы думаете, что хуже: нелюбовь к одному конкретному человеку или всеобъемлющая, всепоглощающая, безграничная гордыня? – Смоленский понял, что с пожеланиями Захару переборщил, и потому ринулся в атаку на собеседника.

– Самое плохое – нелюбовь к своему начальству! А также неадекватная оценка адвокатского труда. – Вадим решил свернуть на нейтральную почву.

– Последнее, по крайней мере, вы можете контролировать. – Смоленский тяжко вздохнул.

Через несколько дней Лена передала Буйнакову, что, разумеется, муж ему поможет. Буйнаков в тот же вечер позвонил Вадиму – договориться о встрече.

Однако общение началось с накладки. За час до прихода Буйнакова на фирму позвонила Светлана, помощница Терешковой, и попросила Вадима срочно приехать. Вернулся он через два часа, так что Захару пришлось целый час просидеть в коридоре кооперативного подвала, где перед ним взад-вперед сновали люди Аксельбанта, не отличавшиеся особой почтительностью в отношении клиентов фирмы Осипова. Ревность, что поделаешь!

Вадим приехал сильно подзагруженный информацией от Валентины Владимировны.

Оказывается, Фонд Сороса совместно с фондом Раисы Горбачевой наметил стажировку 15 советских юристов в возрасте до 35 лет в США. Сроком на 6 месяцев. Терешкова предложила Вадиму принять участие в конкурсе. Правда, поскольку это неправительственное мероприятие, гарантировать она ничего не может. Но полагает, что к рекомендации ССОДа прислушаются. Через несколько дней в Москву приезжает координатор от Фонда Сороса, и с ним можно встретиться. Приезжает он на ССОДовскую конференцию, так что первую встречу можно будет организовать сразу в правильной тональности.

Перспектива поехать в США на полгода, конечно, манила. Но оставить фирму, Лену, Машку… Правда, это еще и прекрасный способ расстаться с Юлей. Роман с ней начал Вадима сильно тяготить. Слово «поводок», произнесенное ее матерью, каждый раз всплывало в памяти в самый неподходящий момент свиданий с Юлей…

Захар Филатович сидел мрачный, явно обиженный тем, что его заставили ждать. Вадим разулыбался, изображая «саму приветливость». Объяснил, почему опоздал. При упоминании Терешковой Буйнаков прогнулся в спине, недовольное выражение лица сразу исчезло, сменившись на подобострастно-заискивающее. «Ну точно деревенщина! Всякое громкое имя приводит в трепет и шок!» – подумал Осипов.

Суть дела Захара сводилась к следующему.

Два года назад по просьбе кого-то из своих приятелей, но, честно говоря, больше из-за денег, Захар заключил фиктивный брак. Сумма – 5 тысяч рублей.

Условия, как заметил Вадим, стандартные – регистрация брака, московская прописка, через год развод, она выписывается. Все довольны.

Последствия тоже оказались стандартными. Анжела, так звали счастливую обладательницу новоиспеченной московской прописки, сначала стала тянуть время, мол, пока другого жилья не нашла, а потом и вовсе отказалась выписываться.

К этой проблеме добавилась другая, много хуже. Она забеременела! Захар клялся, что не от него, однако Вадим засомневался. Правда, чашу весов в пользу доверия словам Захара перевешивало то, что он уже полгода назад подал заявление в суд о признании брака фиктивным. Надоумила его соседка-нотариус. Заявление подано до рождения ребенка. Будь Захар отцом, вряд ли бы он так поступил. Впечатления законченного подонка он не производил. Хотя, если вспомнить рассказы о его отношениях со Смоленским… Но это – иное.

Отказывать Буйнакову было нельзя – он явно отличался крайней обидчивостью. «На Ленкиной защите отыграется всласть!» – подумал Осипов. С другой стороны, дело объективно представлялось очень непростым. Кроме, пожалуй, того, что родом Анжела была из Грозного, а неприязнь московских обывателей к кавказцам росла в последние годы, как на дрожжах.

По каким-то непонятным пока для Вадима причинам, с началом кооперации кавказцы быстро вышли за пределы рынков, монополизировали шашлычные кооперативы и быстро стали проникать во все открывшиеся щели и щелочки свободной экономики. То ли они имели больше свободных денег для начала бизнеса, то ли жилось им хуже, чем русским, и потому они были более активными. Словом, как ни рассуждай, но антисемитизм стал быстро уступать место «антикавказизму». Термин Вадим придумал сам.

Играть на националистических чувствах судьи и народных заседателей Вадим не собирался. Но их и трогать-то не придется. Сами сыграют. Зато все остальное – против Захара.

И все же Осипов решил дело взять, но со страховкой. Он прямо заявил Буйнакову, что шансов выиграть практически нет. Но он готов попытаться. Из уважения к нему и с учетом просьбы Смоленского.

Захар чуть было не подпрыгнул, услышав имя заведующего кафедрой. Но Вадим сделал вид, что этого не заметил. Сказал: «Решайте сами!» – и стал прощаться. Вконец растерянный Захар, заискивающе улыбаясь, попросил не бросать его в беде. Вадим же довольно сурово напомнил, что когда Буйнаков ввязывался в эту аферу, он с ним не советовался. Крутой борец с «интеллигентщиной в науке» скис окончательно. Осипову на какое-то мгновение даже стало его жалко.

Уже в дверях Буйнаков вдруг вспомнил, что не спросил о гонораре.

– Как, я разве не сказал? – удивился Вадим. – Пять тысяч в случае выигрыша, а за работу пятьсот.

– Так мне ничего не останется? – искренне удивился Буйнаков.

– Либо вам останется Анжела с ее ребенком в вашей квартире, либо ничего, – зло ответил Вадим. Возникшая было жалость к Захару улетучилась.

– Хорошо, как скажете, – подчеркнуто смиренно согласился Буйнаков.

Эдвард Стюарт, представитель Фонда Сороса, оказался маленьким, толстеньким, смешливым и чрезвычайно приветливым человеком. Он улыбался Вадиму так, будто не только приехал в Москву исключительно ради встречи с ним, но и вообще на свет родился только для того, чтобы когда-нибудь познакомиться с Осиповым.

Все было превосходно. Эдвард нахваливал английский Вадима, хотя на самом деле объяснялся тот с американцем через пень-колоду. Еще бы, язык-то учил в школе, худо-бедно, 20 лет назад! Да и учил спустя рукава. Но когда Эдвард узнал, что Осипов не только практикующий адвокат, но и имеет научную степень, постоянно выступает на телевидении и является юридическим консультантом ССОДа, восторгу американского эмиссара, казалось, не будет предела.

Правда, для отбора на стажировку необходимо сдать «TOEFL». Что это такое, Вадим понятия не имел. Но мало ли он в жизни экзаменов сдавал?! К тому же наверняка любой тест в такой ситуации лишь прикрытие. Отбор наверняка пойдет по каким-то иным соображениям.

Первый документ дела Буйнакова, который увидел Вадим, открыв папку, полученную без очереди в канцелярии суда, сильно испортил настроение. А оно было таким хорошим! Девочки из окошка, обычно злобно облаивавшие посетителей, включая и адвокатов, узнали его, все-таки телезвезда, выскочили в коридор, попросили автограф. Дело нашли моментально и даже предложили знакомиться с ним не в комнате для адвокатов, где и народу было много, и мебель стояла та, что судьи за полной непригодностью выбрасывали из своих кабинетов, а у них в канцелярии.

Тщеславие Вадима ликовало. И вот на тебе! В деле лежал ордер на имя Аллы Константиновны Смирновой. Конечно, она за прошедшие годы не помолодела. Но ее мастерство и агрессивная манера работы в суде, особенно в подобной ситуации, не сулили Осипову «легкой прогулки». К тому же, ясное дело, Вадим, занявшись кооперацией и совместными предприятиями, сильно поотстал по обычным гражданским делам. А Смирнова, насколько слышал Вадим, по-прежнему с большим успехом вела именно семейные дела.

Вадим листал дело, что-то выписывал, а настроение становилось все хуже и хуже. Мало того, что суд уже успел приобщить письменные свидетельские показания родственников Анжелы из славного города Грозного, заверенные тамошним нотариусом, но истица предоставила еще и фотографии! Захар с Анжелой сидят рядышком на скамейке в парке, стоят на фоне какого-то памятника и так далее.

Выяснилось, что уже было два судебных заседания. Это Буйнаков от Осипова скрыл. Мало того, этот придурок ходил в суд без адвоката, видимо, деньги решил сэкономить, и наговорил невесть что! Он признал, что Анжела реально проживала в его квартире, готовила ему завтраки, что в гости иногда вместе ходили. Правда, исключительно к ее друзьям. Однако, как настаивал Буйнаков, близких отношений не было, семьи не было, так, просто хорошо соседствовали.

Вадим представил, как Смирнова допрашивала Захара, и ему даже стало смешно. Вспомнилось выражение «трепал, как Тузик тряпку»… Торжественный вынос тела бедного Паниковского был не за горами…

До Лениной защиты оставался почти год. Значит, год надо дело тянуть. Результат – очевиден, но пусть Буйнаков пока понадеется. Главное, чтобы Лене он не нагадил…

Единственное, что вызывало удивление Вадима в новом деле, это признание Анжелы, что забеременела она не от Захара. А могла бы, причем легко, заявить о его отцовстве. Значит, либо у нее любовь с другим, причем с серьезными планами на будущее, либо она боится экспертизы, которая исключит отцовство Буйнакова, а тогда и реальность их брака «подвиснет». Но Смирнова не дура – наверняка придумает историю про пламенную любовь, возникшую у бедной девушки после свадьбы с Захаром. Конструкция простая: реальный брак, разлюбила, полюбила другого, забеременела и теперь, как порядочная женщина, подала на развод. Трогательно, а главное, неопровержимо…

Прямо из суда Вадим поехал к Юле. По дороге вдруг подумал: а что, если Юлька его решит обмануть: говорит, что пьет таблетки, а сама возьмет и залетит? Скандал будет дикий. Хотя, с другой стороны, зачем ей это надо? Развести его с женой? Но Юля умная, понимает, что развод с Леной вовсе не означает женитьбу на ней. Обмана Вадим не простит, – Юлька не понимать этого не может. Да и вообще, не чувствовал Вадим, чтобы она с ним играла, хитрила. Похоже, ее философия, в отличие от мамашиной, сводилась к простой формуле – «сегодня все хорошо, а наступит завтра, тогда и будем думать».

Будто чувствуя настроение Вадима, Юля встретила его так радостно и бурно, как давно не встречала. Набросилась на него, еле он дверь успел закрыть…

Минут через сорок, когда Юля, удовлетворенно мурлыча, уткнулась в плечо Вадима и стала неторопливо поглаживать волосы на его груди, Вадим решил, что настал подходящий момент.

– Юль, а я в Америку собрался!

– Надеюсь, не навсегда? – Юля рассмеялась, не сомневаясь, что речь пойдет о короткой командировке.

– Нет, всего на полгода, – Вадим назвал срок так легко, будто говорил об отлучке на три-четыре дня.

– Ты что, обалдел?! – Юлька мгновенно вскочила с кровати. – А фирма? А я?!

– Это нужно, – Вадим старался говорить мирно и убедительно. – Это правда нужно.

– А я что буду делать? – Юля действительно выглядела растерянно, она не привыкла, чтобы события развивались не по ее сценарию.

– Ждать, – мягко улыбнулся Вадим.

– Это жена пускай тебя ждет! Или ты с ней едешь? – Юлин голос зазвенел.

– Нет, один, – Вадим пытался сохранять спокойствие, хотя почувствовал, как начинает закипать. Про жену Юля зря напомнила.

– Ваши проблемы! Я так понимаю, что тебе я вообще нужна, чтобы просто хорошо потрахаться? – Юля стервенела на глазах.

По-моему, это ты меня сегодня трахнула, не успел я войти, – зло ответил Вадим и сел. – Давай откровенно! Мне классно с тобой работать, мне хорошо с тобой в постели, мне интересно с тобой общаться. Это – факт. Но у тебя нет оснований утверждать, что я тебя пользую.

– Может, я тебя?! – Юля смотрела на Вадима с ненавистью. – Это я тебя в себя влюбила, или ты меня?!

– Юль, ты же разумная женщина! – Вадим постарался еще раз успокоиться сам и успокоить Юльку, ему вдруг стало ее очень жалко. – Никто из нас не имел и не имеет ни злого умысла, ни корысти. Ну, так получилось. В чем трагедия? Мы же расстаемся не насовсем, а всего на полгода! И то не факт, что я сдам экзамен.

– Расстаемся… – Юля запнулась. – А ты когда-нибудь задумывался над тем, что я испытываю, когда ты уходишь? Когда за тобой закрывается дверь и наступает тишина? И я думаю о том, что ты поехал к своей семье? И что никогда, ты понимаешь, никогда, ты так не поедешь откуда-то ко мне? Думал об этом?!

– Но… – Вадим растерялся.

– Мне даже иногда кажется, что я бы согласилась, чтобы ты от любовницы ехал ко мне. Это и то менее унизительно, чем от меня домой! – Юля больше не могла сдерживать слезы, закрыла лицо руками и упала на колени прямо перед кроватью. Она не просто плакала, она рыдала.

Вадим опустился на ковер рядом с Юлей, обнял ее. Она попыталась сбросить его руку, передернув плечами, но Вадим руку не убрал.

– Успокойся, малыш! – вид плачущей Юли всерьез расстроил Вадима. – Ну что мне делать?

Юля всхлипывала, вздрагивая всем телом. Вадим прижал ее к себе. Юля обвила его руками и заплакала еще сильнее. Потом стала понемногу успокаиваться, несколько раз шмыгнула носом и, отстранившись, неожиданно спросила:

– Тебе, наверное, надо английский подтянуть?

– Наверное, – не стал спорить Вадим, хотя эта мысль его до сих пор не очень беспокоила.

– Значит, так! – Юлька окончательно освободилась из объятий Вадима, встала, и, вытирая слезы, заговорила как ни в чем не бывало. – Преподавателя я тебе дам! У меня есть классный! Тебе надо ехать! Прости за срыв! – Юля, наконец, посмотрела на Вадима. – Извини, я не права. Ты правда хороший, – и, не дожидаясь ответа, отправилась в ванную.

В субботу Вадим позвонил Смирновой.

– Алла Константиновна, здравствуйте. Осипов.

– О, Вадим! – Смирнова была неподдельно удивлена. – Олимпийцы удостаивают своим вниманием древних земных старух?

– Своих учителей! – быстро отпарировал Вадим. – Так будет точнее.

– Льстец! – Смирнова рассмеялась. – Что-то я не очень верю в вашу искренность. Хотя, признаюсь, ваши открытки на 8 Марта мне всегда получать приятно!

– А я с просьбой, – Вадим решил прекратить поток взаимных словесных реверансов.

– Догадываюсь! – Алла Константиновна хмыкнула в трубку. – Хотя не представляю, чем я могу вам помочь. – Ударения на словах «я» и «вам» четко структурировали фразу, делая намек на оторванность Вадима от всего адвокатского мира совершенно прозрачным.

– Нет, я серьезно! – почти жалобно отозвался Вадим.

– Слушаю, – Смирнова отбросила иронию. Начинался разговор двух профессионалов.

Вадим коротко обрисовал ситуацию с делом Буйнакова. Почему он был вынужден его принять, почему он, хоть и попытается побороться, считает его малоперспективным, а главное почему из-за Лениной защиты ему необходимо его потянуть.

– А зачем же вы приняли эту тухлятину? – спросила Смирнова.

– Первое, я не знал, что в деле вы…

– Вадим, хотя бы из уважения к моему возрасту, оставьте эти дешевые комплименты, – довольно резко перебила старая адвокатесса.

– Я вполне серьезно, – попытался оправдаться Вадим и быстро, не давая Смирновой ответить, продолжил: – но, главное, Лена боится, что Захар ее завалит на защите. Он ненавидит заведующего кафедрой, а тот ее опекает. Знаете, друг моего врага – мой враг.

– Намекаете на мой склероз или считаете меня невеждой? – не удержалась от ехидства Смирнова.

– Просто полагаю, что столь негуманистические принципы вам малопонятны, – Вадим не лез за словом в карман. – Вы же, хоть и недолюбливали Коган, меня не ненавидели, – удар попал в цель, Смирнова аж крякнула.

– Ну, вы и хитрец! Ладно, согласна тянуть дело год. Устраивает?

– Спасибо! – Вадим, на всякий случай, решил не лукавить. – Но, Алла Константиновна, я не беру на себя социалистического обязательства через год дело проиграть!

– Поняла, поняла! – Смирнова рассмеялась. – А мне приятно его будет выиграть у вас чисто. Не по договоренности.

Юля дала Вадиму телефон преподавателя английского, доцента факультета иностранных языков, чье бракоразводное дело она с успехом провела два года назад. Вместе с Вадимом на занятия стал ходить и Саша, племянник Марии Ивановны и, соответственно, Юлин двоюродный брат.

Вадим подумал, что так заниматься веселее, хотя получается, что у него появляется один лишний конкурент, за спиной которого, к тому же, замаячила фигура Марлена. Не последнего игрока на поле. Бог его знает, как он мог повлиять на результаты отбора будущих стажеров.

С другой стороны, убрать Вадима на полгода с фирмы Марлену выгодно: за это время он сможет попытаться подмять новый адвокатский бизнес под себя. Так что у Марлена были основания и содействовать поездке Вадима в США, и препятствовать ей. Вадим не забыл, что формально-то он по-прежнему находится в подчинении Марлена, по-прежнему числится в составе его консультации.

Саша обладал одной особенностью – он пил. Не запойно, но часто и допьяна. Началось это лет пять назад, когда, он, будучи совершенно трезвым, сбил насмерть пешехода. Тот сам был виноват, выскочил прямо из-за стоявшего автобуса, не глядя по сторонам. Следствие дело прекратило даже без всякого вмешательства Марлена. Но Сашка запил. Несколько месяцев не садился за руль. И надо же такому случиться, в первый раз выехал в город и сбил собаку! Пил несколько месяцев. Потом стало получше, но все равно время от времени парень напивался вдрызг.

Жена его, Оля, сделать ничего не могла. Она любила его до беспамятства, как большинство русских баб, жалела и потому во всем оправдывала. Саша же ее скорее терпел, чем любил, и потому с мнением ее, даже рискни она его высказать, не считался вовсе.

На второе занятие по английскому Саша пришел с запахом перегара. На фирме в таком состоянии он не появлялся никогда. После урока Вадим очень сурово сказал: «Еще раз почувствую от тебя запах, и заниматься с тобой вместе перестану, и с фирмы попру!»

Саша возмутился, мол, какое имеешь право учить меня жить? Вадим молча в упор на него посмотрел и сказал, как отрубил:

– Не позорь семью Марлена. Это раз! Мою фирму – это два! Нашу профессию – это три! И, в конце концов, просто будь мужчиной, а не бабой с членом!

Вскоре, общаясь с Юлей, Вадим между прочим рассказал ей об этом инциденте. Та передала маме – вот какой Вадим молодец. Мария же, просчитывавшая все и надолго вперед, быстро сообразила, в чем ее выгода. На Марлена пошел сильнейший домашний накат – Саша с Вадимом должны поехать на стажировку вместе. Аргументы для Марлена нашлись простые и убедительные: после возвращения Саша сможет наравне с Вадимом руководить фирмой, а останься Вадим на это время в Москве, он так забетонирует свое лидерство, что его потом никакими силами не подвинуть. Кроме того, Вадим не пьет, и пробудь они вместе полгода, глядишь, Сашку отучит.

Основной резон Мария озвучивать не стала. Бесперспективность Вадима в качестве зятя становилась все очевиднее, а дочь пора выдавать замуж. За полгода она Вадима забудет и кого-то себе найдет. Или мать ей найдет.

Ни Вадим, ни Саша даже не догадывались, что их судьбу пытаются решить в доме Марлена, в спальне перед сном…

В семье Осиповых мнения по поводу стажировки разделились. Михаил Леонидович, человек по характеру довольно авантюрный, а со времени начала работы на фирме сына вообще обретший вторую молодость, высказался однозначно «за». Новые впечатления, новый опыт, кто знает, может, и неожиданные перспективы.

Илона же была категорически против. Помимо естественного нежелания расставаться с сыном на долгие шесть месяцев, имелась и более серьезная причина, которую она, разумеется, вслух не произносила. Илона помнила, как незадолго до войны Сталин отправил в Германию сотни советских инженеров. Учиться. И как в сорок первом их всех арестовали и большинство расстреляли. Перестройка перестройкой, но что взбредет в голову этим коммунистам завтра, предсказать невозможно. Так что лучше не выделяться и сидеть тихо.

Вадим и сам колебался. Конечно, хотелось посмотреть мир. Поездка в Финляндию показала, что Союз – это далеко не весь земной шар. Там все очень по-другому. Зато здесь интересная работа, огромные заработки, пусть и в рублях. Друзья, Юля и, главное, Лена с Машкой.

Маша, кстати, недавно его в очередной раз поразила. Училась она во французской спецшколе, как все приличные московские дети. Вдруг кто-то из одноклассниц рассказал, что при Инязе, бывшем Ленином институте, открылся первый в Москве лицей. Слово звучало красиво, сразу вызывало ассоциацию с Царскосельским лицеем, но не более того. Да, несколько облегченная программа по физикам-математикам, зато углубленная по гуманитарным предметам. Хотя это все – несерьезно. Главное, что прельщало Машку – выпускные экзамены в лицее засчитывались в качестве приемных в Иняз. Однако Вадим совсем не хотел, чтобы Маша получила диплом Иняза. Он мечтал когда-нибудь передать дочери свою фирму.

Лена тоже была против лицея. Она достаточно намыкалась в попытках заработать филологическим образованием хоть какие-то достойные деньги.

Но Машка настаивала – хочу и хочу. Конечно, никаких серьезных доводов у нее не было. Просто стадное чувство, – уже пять одноклассниц решили сдавать экзамен в лицей. Не могла же Машка отстать! Стала давить на родителей – попросите Смоленского, он точно с Инязом связан, пусть «замолвит словечко».

Когда Маша произнесла формулу «замолвит словечко», Вадим понял – дочь становится совсем взрослой. Она уже понимает, как устроен этот мир. Нельзя сказать, чтобы это открытие его порадовало. Хотелось, чтобы Машке жизнь подольше представлялась в розовом свете…

Поскольку и Лена, и Вадим не поддерживали идею дочери о переходе в лицей, Смоленскому они звонить отказались. Маша, услышав решение родителей, не расплакалась, чего можно было бы ожидать, а ушла к себе в комнату и два часа оттуда не выходила.

Через пару недель Лена сообщила Вадиму, что Маша, оказывается, экзамен сдавала несколько дней назад, и завтра вывешивают результаты. Машка просит ее поехать вместе с ней. Одна боится.

Вадим хмыкнул, покачал удивленно головой и сказал: «Ну, поезжай!»

На следующий день вечером Лена рассказала мужу, как все это выглядело. Они подъехали к лицею, Маша сказала, чтобы мама ждала ее в машине, а сама пошла смотреть списки. Через пятнадцать минут Лена увидела дочь, ревущую в три ручья, на заплетающихся ногах бредущую в сторону ее «Жигулей». Лена выскочила из машины и бросилась успокаивать дочь: «Ничего страшного! И не нужен нам этот лицей!» Маша продолжала плакать. Лена, кажется, поняв, в чем дело, решила уточнить: «Ты что, единственная из твоего класса, кого не приняли?» Маша, с трудом проталкивая слова сквозь рыдания, объяснила: «Наоборот, только меня и приняли, у меня пять с плюсом». И заревела еще сильнее.

Получалось, таким образом, что если Вадим сдаст экзамен и поедет на стажировку, то по времени это совпадет с началом занятий Маши в новой школе. То есть, конечно, не в школе, а в лицее!

Вадим хорошо помнил обвинение Лены в том, что его жизнь проходит вне семьи. Года полтора прошло. Лена-то больше к этой теме не возвращалась, но в Вадиме чувство вины засело очень глубоко. А за прошедшее время, если что и изменилось, то только в худшую сторону. Из-за фирмы времени на работе он проводил еще больше. Прибавилась Юля. Раньше он хотя бы многих клиентов принимал дома, – пусть и занят, но зато рядом со своими девчонками. Теперь домашние приемы, фактически, сошли на нет. В такой ситуации уехать на полгода?

Почему-то Вадим был уверен, что если Юля однозначно настаивает на необходимости поездки, то Лена наверняка будет категорически против. Тем более что ее взгляды все чаше и чаще стали совпадать с мнением Илоны. И все-таки (может, именно предвидя Ленину реакцию) Вадим решил заранее, что согласится с мнением жены. Ему казалось, что тогда хотя бы внутренне, для себя, он немного искупит свою вину перед ней. К тому же страх перед возможным отъездом, неизвестностью, отрывом от дома усиливался с каждым днем.

Наконец Вадим решился. Вечером, когда «лицеистка», как стали называть дочь родители, легла спать, Вадим спросил:

– Так я не понял, ты считаешь, мне нужна эта Америка?

– Я очень не хочу, чтобы ты уезжал… – Лена запнулась на мгновение, – но, Вадь, это как в истории с твоей защитой. Трудно, конкретно не ясно, что даст, зачем нужно, но… Но все равно нужно! И для твоей работы, и для твоего самоощущения, – Лена опять замолчала. Вадим не торопил. Она внимательно посмотрела на мужа и, как показалось Вадиму, со значением продолжила: – Да и тебе надо, я думаю, разобраться в себе. Ведь тебя явно что-то гнетет. Побудешь какое-то время без нас, может, все и встанет на свои места.

Вадим побоялся уточнять, что имеет в виду жена. Но и отмолчаться было нельзя.

– Ну, а ты? У тебя в декабре защита. Машка идет в новую школу. Больше того, в первый раз Новый год встречать будем не вместе. Я же еду, если еду, с сентября по март! – Вадим вдруг понял, что ему очень хочется, чтобы Лена его не отпустила. Юля пускай отпускает, а Лена – нет.

Лена неожиданно рассмеялась.

– А если ты останешься, это как-то на что-то из тобою перечисленного повлияет? Кроме, конечно, Нового года?

Вадим растерялся. Лена действительно жила с ощущением, что он сам по себе, а они с Машей сами по себе. Только на праздники вместе.

Вадим не нашелся, что ответить. Сделал вид, будто вспомнил о срочном звонке, и ушел в кабинет. Лена проводила его долгим задумчивым взглядом.

Экзамен, точнее процедура отбора на стажировку, состояла из двух этапов. Первый – TOEFL, по-простому тест на знание английского языка. Для тех, кто пройдет успешно – второй этап, собеседование. По поводу собеседования Вадим не волновался, уж что-что, а произвести хорошее впечатление он наверняка сумеет. А вот английский… Конечно, он занимался с репетитором, но прекрасно понимал, что его знания, мягко говоря, не очень… Саша в последние три месяца вообще ни к чему, кроме английского, не прикасался.

Долбил, как проклятый, а Вадим, – так, заезжал на уроки между делом, отсиживал полтора часа и несся дальше по бизнес-этапу.

Уже придя на TOEFL, Вадим неожиданно увидел среди ожидавших приглашения в аудиторию Мишу Полякова, молодого адвоката, закончившего МГИМО и потому блестяще знавшего английский. Осипов встречал его то в ССОДе, то в Президиуме коллегии. Так что, можно считать, были знакомы.

Вадим сходу сообразил, что делать.

– Привет, Мишаня!

– Здравствуйте, Вадим! Вы тоже решили попробовать? – Поляков искренне удивился, увидев именитого коллегу в таком месте.

– А что, староват?

– Нет, ну что вы, я не это имел в виду. Я… – Миша не знал, как выкрутиться. – Я подумал, что у вас ведь фирма, вы же не можете ее оставить. – Поляков расцвел от радости, что-таки нашелся.

– Именно из-за фирмы я и хочу поехать. Может, там у них чему полезному научусь, – Вадиму надо было тянуть разговор до тех пор, пока не пригласят в аудиторию. Тогда то, что он сядет рядом с Поляковым, будет вполне естественным. А уж списывать он пока не разучился… «Руки помнят»…

На экзамене Вадим с удивлением обнаружил, что американцы до смешного наивны. Они не проверили никого на шпаргалки, не ходили по рядам, несколько раз вообще выходили из аудитории, давая возможность соискателям билета в США спросить у соседа, где и что надо писать.

Было такое впечатление, что для этих наивных улыбчивых ребят тестирование – не более чем предлог хорошо провести время. Они достали фотоаппараты и стали щелкать соискателей. При этом постоянно радостно улыбались и обещали обязательно прислать фотографии.

Миша Поляков не просто не мешал Вадиму списывать. Его распирало от гордости, – помогает самому Осипову! Когда оба американца-экзаменатора удалились, видимо покурить, Миша попросту взял листок Вадима и стал проверять ошибки. Так комфортно Вадим не сдавал еще ни одного экзамена.

Сразу после тестирования Вадим поехал к Юле. Не использовать такой шанс было бы глупо. Лена никак не могла вычислить время окончания испытания, а обещанный звонок о его завершении Вадим мог сделать и на часок позже, от Юли. Ну, не от нее, конечно, это неловко, а из автомата возле ее дома.

Юлька аж запрыгала от восторга, когда, открыв дверь, увидела Вадима. Дальше все происходило по уже привычному сценарию – раздевались по пути от двери до спальни. Но двигались туда так быстро, что по дороге снять с себя успели немного…

Сегодня Вадим, на радостях, был особенно в ударе. Да и Юля ему в этом всячески способствовала. В какой-то момент она даже неожиданно прервала его ласки, вскочила с кровати, подбежала к видеомагнитофону, и на экране телевизора замелькали кадры «Греческой смоковницы», эротического фильма, даже более откровенного, чем «Эммануэль». За такую кассету могли и посадить, но это мало кого останавливало.

Вадим автоматически отметил про себя, что кассета была выставлена на начало наиболее откровенной сцены фильма. Значит, Юлька готовила этот сюрприз заранее. Приятно!

Когда, накувыркавшись в постели до полного изнеможения, растянулись, прижавшись друг к другу, Вадим стал рассказывать про «тоефл». Юлька хохотала от души. Дослушав рассказ-анекдот, спросила:

– Так ты все-таки решил ехать, несмотря на возражения жены?

– А кто тебе сказал, что она возражает? – Вадима стало злить, что чуть ли не каждый раз в последнее время Юля так или иначе поминает Лену. Кроме того, удивило, почему она так уверенно полагает, будто Лена против его поездки.

– Мне казалось, ты об этом говорил, – Юля явно смешалась.

– Нет, напротив, она как раз настаивает больше всех. Уверена, что это необходимо. Хотя и понимает, – ей-то самой будет очень трудно, – подсознательно Вадим не только защищал жену, но и мстил Юле за «наезд» на нее. При любых обстоятельствах любовница должна знать свое место.

– Ну и слава богу! – закруглила разговор Юля. И тут же завела речь о каком-то крупном деле, которое, кажется, наклевывается в ближайшее время.

Вадим наконец-то ушел. Сегодня именно «наконец-то», поскольку Юле очень хотелось побыстрее остаться одной. А любовник, вопреки обыкновению быстро собраться и убежать, расселся и стал разглагольствовать о будущем бюро, адвокатуры вообще, перестройке и судьбах Союза.

Юля пыталась понять, где, в чем она допустила просчет? Выдвинула второй сверху ящик письменного стола. Никто бы никогда не обратил внимания на то, что он чуть мельче по глубине верхнего и нижнего. Аккуратно выпиленная на фабрике дощечка прикрывала второе дно ящика. Тайничок безопаснее любого самого навороченного сейфа! Уже в силу своей очевидности. Юля неожиданно подумала, что, может, она со своей страстью все скрывать перемудрила. И с тайником, и с Вадимом. Но не отвлекалась на эти мысли надолго. Подняла ложное дно и вынула дневник. Лежавшие рядом стопки купюр, перетянутые резинкой, на сей раз пересчитывать не стала. И драгоценности, разложенные на дне ящика, перебирать тоже не захотела. Хотя обычно, залезая за дневником, всегда это делала. Приятно!

Первая запись о Вадиме появилась много лет назад, когда она старшеклассницей, придя как-то к отцу в консультацию, впервые увидела стремительного, не ходившего, а носившегося по коридору нового стажера Коган. Потом записей было много: о первом разговоре, о том случае, когда Юля специально придумала вопрос, с которым можно было прийти к Вадиму, об их неожиданной встрече в театре, где Вадим был с Леной, и о тех эмоциях, которые вызвала в юной душе эта женщина.

Сегодня Юля хотела посмотреть другие свои записи. Что думалось ей, когда мысль соблазнить Вадима и развести его с Леной пришла ей на ум впервые? С чего все началось?

Нашла! «Не могу спокойно смотреть на его пальцы, перебирающие бумаги. Даже мурашки по коже. Как же я хочу почувствовать их на своем теле! Крепко сжимающими плечи, опускающимися к груди, обхватывающими мою грудь… Еще ниже… ниже…» На этом запись прерывалась. Юля вспомнила, почему она тогда перестала писать, и почувствовала, как краска залила лицо от этих воспоминаний. Удивилась: «Саму себя-то что стесняться?»

Юля закрыла дневник. Зачем? Она и так все помнила. Расчет был прост и вполне логичен.

Первое – она решила не только дать Вадиму возможность в любое время, когда бы ему ни захотелось, наслаждаться пламенным сексом. Наверняка законная жена хоть иногда, но ссылается на усталость, головную боль, плохое настроение. А она – готова всегда!

Второе – с Вадимом, помешанным на своей работе, нужно как можно чаще об этой работе и говорить. Дома его заведомо отвлекали обсуждением посторонних тем, может, и важных, но ему не столь интересных.

Третье и, наверное, самое главное – надо всегда быть в хорошем настроении. Лена наверняка когда-нибудь да выказывает дурное расположение духа. А она – нет! Ну, куда будет тянуть мужчину в такой ситуации? С учетом всех трех факторов в совокупности? Конечно, к ней. И, разумеется, поскольку все мужики больше всего боятся, что их хотят на себе женить, надо всегда и всячески подчеркивать, что вот как раз это ее вовсе не прельщает. Вадим – охотник, к тому же тщеславен. Ему обязательно захочется именно того, в чем ему отказывают. Не явно, но достаточно прозрачно. Не понимать выгоды женитьбы на ней он не мог.

Ситуация с Америкой должна была стать поворотной. Юля моментально просчитала, взяв себя в руки после того, как Вадим огорошил ее этим сообщением, что тут-то она Лену окончательно переиграет. Та, сто из ста, будет против поездки возражать. А она Вадима поддержит. Он уедет с мыслью о ней, как о союзнице, и о Лене, как об эгоистке и домашней клуше. Вопрос, к кому он вернется, решится сам собой, когда она, с папиной помощью, прилетит к Вадиму на пару недель в США.

И вот все рухнуло. Лена поддержала Вадима в этой дурацкой затее со стажировкой!

Хотя паниковать раньше времени тоже неправильно. Юля была уверена, что самое действенное оружие, по крайней мере в отношении таких мужчин, как Вадим, она пока не использовала. Ревность! Вот если Вадим почувствует, что Юля может от него уйти, не вообще уйти, а к другому, особенно тому, кого он считает ниже себя, вот тогда его переклинит! Хорошо, тогда кто?

Пожалуй, наилучшей кандидатурой может стать Леша Кашлинский. Парень очень видный. Юрист, похоже, так себе, но щеки надувает похлеще Осипова. Сашкин приятель, через которого все время пытается подъехать к отцу. Марлен его недолюбливает, говорит, мужик с гнильцой, но это скорее нелюбовь отца ко всем Сашиным собутыльникам сказывается. То, что Леша женат, в расчет можно вообще не брать. Жена – бывшая стюардесса, конь с яйцами, попивает, судя по слухам, раздалась. Короче, не соперница. Детей нет. Сашка говорил, что дружок его по этому поводу сильно сокрушается.

А если не сработает? Тогда Вадиму только хуже! Юля поймала себя на том, что ей хочется, чтобы ему стало хуже. Ее планы стремительно меняли курс… Неужели она такая мстительная поганка? Ну и пусть! Из Леши человека она сделает за год. Не хуже Осипова получится. Да и с деловой точки зрения, – притащить Кашлинского на фирму, значит, ослабить влияние Вадима Сашка с Лешей – тандем. А у Вадима, кроме Лены Суворовой, надежных союзников нет. Если фирма действительно окажется делом перспективным, а отец с матерью это не раз обсуждали, то и сама она туда перейдет. И вот тогда сразу ясно станет, кто будет «командовать парадом».

Второй частью отборочных испытаний было собеседование. Две недели потребовалось американцам, чтобы переслать тоефлевские листочки в США и получить результаты. Из 250 человек нужное количество баллов набрали 47. А пригласить на стажировку американцы планировали 15 человек.

Из советской части отборочной комиссии просочилась информация – подход к претендентам будет не совсем бесстрастным. Первое – необходимо, чтобы в пилотном проекте приняли участие как можно больше юристов разных республик. Второе – половину стажеров должны представлять практики и половину – ученые. Особое внимание, положительное, разумеется, будет уделяться тем, кто перспективен с точки зрения общественной деятельности. Автоматическому отсеву подлежит любой, кто имел опыт работы в милиции, прокуратуре и КГБ. К комсомольским деятелям американцы относятся тоже настороженно.

Вадима такая «необъективность» вполне устраивала. Все, за исключением московской прописки, играло ему на руку. Более того, он точно знал, что среди практиков, кроме него, нет ни одного кандидата наук. Значит, он легко попадал как в ту, так и в другую квоту.

Во время собеседования Осипов не волновался ничуть. Он просто знал, что его отберут, и пришел выполнить формальность. Уже давно помогало то, чему научила мама – настроить себя по «системе Станиславского», поверить в заданные обстоятельства – я отобран – и дело в шляпе. Твоя уверенность передается каким-то неведомым образом оппонентам. Что-то вроде гипноза на интеллектуально-телепатическом уровне.

Осипов был расслаблен, улыбчив, не заглядывал заискивающе в глаза членам комиссии, несколько даже вальяжен. Американцам это очень понравилось. Наши, наоборот, напряглись, но когда ССОДовский представитель сказал, что кандидатуру Осипова поддерживает Терешкова, все дружно проголосовали «за».

В итоге отобрали 17 человек. Теперь предстояло оформлять паспорта, у кого их не было, получать американские визы. Слава богу, все это ложилось не на стажеров, а на оргкомитет.

Начиналась стажировка в первых числах сентября. Шел апрель.

Планировать всегда проще, чем осуществлять. Спустить на тормозах отношения с Вадимом оказалось куда труднее, чем Юле представлялось. Как бы там ни было, но любовник он был роскошный, собеседник интересный и, что она особенно ценила, поскольку раньше не встречала – под нее не строился. Более того, некая прохладца, которую она стала чувствовать со стороны Вадима, еще больше раззадоривала. Одно дело самой бросить, другое – быть брошенной.

Но бизнес есть бизнес. С этой позиции Лешу Кашлинского на фирму перетаскивать было необходимо.

Сначала Юля просто пробросила в разговоре с Вадимом мысль, не стоит ли пополнить число адвокатов, работающих в кооперативе. Вадим отреагировал вяло: «Подумаю!» Юлька вдруг страшно обозлилась. Не «подумаем», а «подумаю»! Что он о себе возомнил? Будто ее отец здесь вообще ни при чем! Не говоря уж про маму и Сашу. Однако скрепилась. Вадим вообще оказался первым мужчиной в ее жизни, рядом с которым ей приходилось держать себя в узде. Другие заведомо готовы были терпеть с ее стороны все, что угодно.

При следующей встрече Юля опять завела разговор на нужную тему, но теперь с другого боку – есть такой Кашлинский, очень просится работать на фирме.

Тщеславие Вадима сработало моментально – значит, фирма уже настолько известна, имеет такую репутацию, что к нему напрашиваются достаточно крепкие адвокаты! Осипов согласился, чтобы Юля организовала встречу.

Леша Кашлинский пришел к Вадиму, вовсе не выказывая ни волнения, ни стеснения. Вадим сразу обратил внимание на его очки. Явно очень дорогие, в тонкой золотой оправе и, как показалось Осипову, с простыми стеклами. Вадим, было, подумал: «Понтярщик!» Но вспомнил свою историю с часами «Ориент» и пришел к приятному выводу, что сам он повзрослел раньше.

Вот что действительно произвело на Осипова сильное впечатление, так это многозначительность Лешиных тирад по поводу любой банальности. Вадим представил, как должны «западать» клиенты на такого спокойного, неторопливого, вдумчивого и всегда совершенно правого адвоката.

Вадим задал Леше вопрос, ну, как бы посоветоваться, ответ на который сам прекрасно знал. Правда, Вадим в свое время искал его неделю. Кашлинский помурлыкал что-то себе под нос, снял очки, протер, водрузил обратно на переносицу и ответил такую чушь, что Вадим, как говорится, чуть со стула не упал. Но с каким видом ответил! «Гений! – решил Вадим. – Если его предварительно хорошо натаскивать, он очки будет втирать получше агитпропа ЦК КПСС». Опять взглянул на золотые очки Кашлинского. Хотелось понять, они все-таки с диоптриями или так, для солидности.

В начале июня позвонила Смирнова.

– Вадим, специально хочу вас предупредить сама. Не дай бог, подумаете, что я вас обманула.

– Что случилось? – насторожился Осипов.

– В Бауманском суде была проверка Мосгорсуда. Трифонову, это наша судья по делу Буйнакова, взгрели за нарушение сроков рассмотрения дел, – Смирнова не удержалась, чтобы не подколоть Вадима. – Может, вы еще помните, что в Гражданском процессуальном кодексе есть такие сроки?

– Ой, правда? – дурашливо удивился Осипов.

– Так вот, Трифонова назначает дело к слушанию на 20 июня. Специально мне звонила, чтобы я вас предупредила. Кстати, сказала, что ни больничный, ни командировка во внимание приниматься не будут.

– Понял. Хорошо, Алла Константиновна, а может, мы заявим совместное ходатайство о приостановлении рассмотрения дела? Например, для выработки мирового соглашения? – Вадим судорожно пытался что-нибудь придумать.

– Смешно, – Смирнова злорадно хмыкнула. – Это как вы себе представляете: мировое соглашение по иску о признании брака фиктивным? Такой иск, кажется, заявил ваш клиент?

– Глупость сказал, – легко согласился Вадим. – Ладно, что-нибудь придумаю!

– Не сомневаюсь в принципе в этой вашей способности, но в данном случае сомневаюсь. Как бы там ни было, я вас предупредила.

– Спасибо! – Вадим повесил трубку, забыв от растерянности попрощаться. Когда сообразил, перезвонил сам, сказал, что прервался разговор, и попрощался. Смирнову явно тронуло такое проявление вежливости. «Не такой уж он и нахал, как о нем говорят!» – подумала стареющая звезда цивилистики.

20 июня, направляясь в суд, Вадим волновался так, как не случалось уже много-много лет. Дело было не в Буйнакове и не в Смирновой. На первого, по большому счету, было наплевать – сам виноват, нечего было зариться на халявные деньги. Смирнову же он не боялся, поскольку перехамить его, Вадим в это свято верил, уже никому не удастся. А придумать что-нибудь оригинальное по такому делу Смирнова вряд ли сможет. Да и зачем ей придумывать, когда Буйнаков наговорил на себя – хуже не бывает. Правда, проигрывать не хотелось.

Волновался Вадим из-за Лены. Вообще, ехал в суд с ощущением, что защищать ему предстоит не интересы дурака Захара, а жену. Так вот себя настроил. И нервы разгулялись. К постоянному чувству вины из-за Юли добавилась мысль: даже собственную жену защитить не смог. И пошло-поехало! Короче, подъехал Вадим к зданию суда взвинченный, с твердым убеждением, что на Лену кто-то «наехал», и вот сейчас, сегодня решается вопрос – может ли он отстоять свою жену.

Дополнительное раздражение вызывала полная пустота в голове. Вадим никак не мог дождаться озарения. Должно же что-то придуматься! Всегда какой-то фокус приходил на ум! Не отупел же он совсем с этими кооперативами? Но, увы…

Началось слушание. Вадим заявил три ходатайства, каждое из которых имело целью под тем или иным предлогом отложить рассмотрение дела. Смирнова улыбалась, но не нарушала договоренности. Она не возражала против ходатайств Осипова, а лишь, вяло приподнимаясь со стула, произносила: «На усмотрение суда!» Трифонова, не поворачивая головы в сторону двух народных заседательниц, сходу провозглашала: «Суд, совещаясь на месте, определил – ходатайство отклонить!»

Номер был отработан, совесть чиста, а результат и так ясен заранее.

Смирновская клиентка, великолепно натасканная Аллой Константиновной, безупречно изложила свою версию событий, ответила на вопросы Трифоновой и поступила в распоряжение Вадима.

О чем было ее спрашивать? Круговая оборона выстроена великолепно, не подкопаешься. Встретились, полюбили, Захар предложил выйти замуж. Так сильно любила, что бросила все на родине – работу, друзей, родителей и приехала к нему в Москву. Через год он остыл, она поняла, что больше не нужна ему, мол, поигрался и хватит. А тут встретила человека, который ее действительно полюбил. Всерьез и навсегда. Недавно от него родила. К Захару претензий нет, просто хочет развестись, а он, человек без совести и чести, пытается брак признать недействительным и выбросить ее с маленьким ребенком на улицу.

Конечно, Вадим видел, с какой ненавистью обе заседательницы смотрели на Захара. Женская солидарность – это не солидарность пролетариев всех стран, это – серьезно.

Даже Трифонова, предоставляя Вадиму право начать задавать вопросы, посмотрела на него более чем выразительно, с немым вопросом: «Ну, а у вас, товарищ адвокат, интересно, совесть есть?»

И вот тут-то, наконец, Вадим понял, что ему делать. Если Захар его обманул, если это и вправду поначалу была нормальная семья, то пусть ему же, дураку, будет хуже. Нечего собственному адвокату врать! Да и подонком по отношению к молодой провинциалке быть негоже. Ну, а если девчонка врет, то он, Осипов, дело выиграет! И никакая Смирнова ей не поможет. Хотя авантюра, конечно, чистой воды. Коган за подобные закидоны придушила бы…

Вадим начал допрос. Не поднимая головы, не отрывая глаз от бумаг, тихим, занудным голосом, он стал задавать вопросы. Где познакомились, а что сказал Буйнаков тогда-то, а где была свадьба и так далее. Смирнова несколько напряглась, поскольку подобная оплошность со стороны Осипова ее насторожила. Это же «таблица умножения» – нельзя давать противной стороне лишний раз повторять невыгодные для тебя показания. Детский сад! «До какого уровня деградации может дойти хороший, в принципе, юрист за пару лет работы с шашлычниками!» – расстроилась Смирнова.

Вадим тупо продолжал гнуть свою линию. А почему поссорились? А до этого вместе в гости ходили? Смирнова с удовольствием смотрела на свою клиентку, которая не только отвечала как по-писаному, но, расслабившись, поняв все бессилие Осипова, еще немного и актерствовала, даже разочек слезу подпустила. Очень кстати.

Трифонова смотрела на Вадима разочарованно и презрительно. Она-то думала – Осипов! Имя! «Ничтожество и дурак. Просто гонорар отрабатывает. Даже противно!»

– У меня больше нет вопросов, – уныло произнес Вадим и впервые поднял глаза на ответчицу. Та, очаровательно улыбнувшись, с видом победительницы, отправилась на свое место. Смирнова с облегчением выдохнула.

Неожиданно Вадим выкрикнул:

– Нет, простите, еще один вопрос, – все чуть не подпрыгнули на своих стульях. В голосе Осипова и следа не осталось от уныния и обреченности, первые нотки металла прорезались отчетливо и резко. – А скажите, коли вы утверждаете, что у вас с якобы мужем были близкие отношения, какая особая примета есть у него в нижней части живота? Шрам? Родимое пятно? Может, ожог?

– Что?! – женщина развернулась на всем ходу и растерянно смотрела то на Вадима, то на Смирнову.

– Я возражаю, товарищ председательствующий! – вскочила Смирнова. Она мгновенно поняла, какую игру затеял Вадим.

Но и Трифонова поняла. Спокойно, демонстративно вежливо судья ответила:

– Ну, почему же, товарищ адвокат? Ваш коллега задает вполне правомерный вопрос.

– Я отказываюсь отвечать, это интимно! – попыталась спастись якобы жена.

– Нет уж, отвечайте! – жестко потребовала Трифонова.

Буйнаков наблюдал за всей этой сценой с видом полного идиота. Он вообще не понимал, что происходит. Компанию ему составляли народные заседательницы.

– Я не видела, было темно! – лучшего ответа Анжела не нашла.

– Зато здесь светло так, что аж ясно! Думаю, не только мне, – Вадим выразительно посмотрел на Трифонову. Та с большим интересом изучала Осипова. Это был другой человек. Совсем! Глаза горели, тонкие длинные пальцы выстукивали дробь по крышке стола. Голова гордо откинулась назад. Трифонова перевела взгляд на Смирнову. Та все поняла. Ее растерянность была и жалкой, и забавной одновременно.

Если Смирнова еще как-то попыталась в прениях сгладить ситуацию, долго рассуждая о том, что кавказское воспитание не позволяет женщине говорить в присутствии мужчин об интимных подробностях личной жизни, то Вадим мучить суд не стал. Его речь была предельно простой и короткой.

– При всем уважении и, если угодно, профессиональной зависти к мастерству моего процессуального противника Аллы Константиновны Смирновой, я должен заметить, что правда как шило. В мешке не утаишь. Кто бы его ни ткал, какие бы невидимые нити ни использовал. Мое обращение к вам будет цитатой из древнейшей и мудрейшей книги человечества: имеющий очи да увидит! Здесь ведь не так темно, как в спальне ответчицы, правда? – Вадим скромно сел на свое место.

Судья ушла в совещательную комнату и через пару минут вышла с решением. Разумеется, только резулятивной частью. Трифонова делала вид, что читает написанный текст, хотя и Осипову, и Смирновой было понятно, что перед ней пустой лист бумаги. Иск Буйнакова был удовлетворен, брак признан недействительным.

Не успел Вадим выйти в коридор, к нему подскочил Захар и, вытаращив глаза, шепотом спросил:

– А какую особую примету вы имели в виду? У меня там ничего нет!

– Совсем ничего? – с улыбкой спросил Вадим. Понял, что до Захара шутка не дошла. Да оно, собственно, и не важно. Лену он отстоял. Теперь этот осел на защите будет ее основным союзником.

Что и требовалось доказать! Прежде всего, самому себе. «Руки помнят!» – опять подумал Вадим.

К Юле он не поехал. Почему-то совсем не хотелось.