…данного по случаю защиты кандидатской диссертации на тему, впрочем, тема здесь не имеет никакого отношения к нашему рассказу. Возвращался Филипп Аркадьевич пешком поздним вечером потому, что жил наискосок от ресторана, где происходили упомянутые торжества. И нужно-то было ему пересечь две улицы и обширный сквер между ними.

Кроме прочувствованных речей, поздравлений и даже поцелуев, на банкете резво поглощались всяческие деликатесы под звон бокалов и крики «ура». Нужно отметить, что во времени торжество происходило, когда в стране, раскинувшейся на 1/6 суши, царило относительное благоденствие и изобилие. По крайней мере, в городах столичных, названное позже прогрессирующим застоем.

Алкогольные пары сделали своё черное дело. Тело Филиппа Аркадьевича упорно пыталось принять горизонтальное положение, хоть он сознательно сопротивлялся этому желанию. Понятно, что такая борьба между алкоголем внутри организма Филиппа Аркадьевича и его сознанием придавала его телу характерное колебательное движение с переменной частотой и амплитудой, если выразиться по-научному.

На беду (а может быть на счастье, ведь в нашем мире всё относительно, что признали в последнее время даже самые закоренелые догматики), эти колебательные движения движущегося по плоскости тротуара тела уважаемого МНС, заметил подвижный патруль милиции, строго следящий за выполнением гражданами законоуложений, касающихся непримиримой борьбы с зелёным змием. Респектабельный вид Филиппа Аркадьевича послужил дополнительным раздражителем патрулю, считавшему, что наша интеллигенция должна подавать пример всем остальным гражданам и не появляться в общественных местах, прежде всего на улице, в состоянии даже лёгкого опьянения. А то, что Филипп Аркадьевич относился именно к этой категории населения, у милицейского патруля не вызывало ни малейшего сомнения.

Когда перед Филиппом Аркадьевичем возникли два стройных молодца в серых форменных тужурках при галстуках, он сразу понял, что ему придётся сейчас войти с ними в дипломатический контакт по поводу его, Филиппа Аркадьевича, физического состояния. Нужно сказать, что у Филиппа Аркадьевича не было никакого опыта на сей счёт, так как он впервые в жизни ощутил это странное состояние опьянения алкоголем, которое вовсе не доставило ему никакого удовольствия. Дело в том, что ни дед, ни отец, ни, естественно, сам Филипп Аркадьевич не питали ни то чтобы пристрастия к алкоголю, но даже с полным отвращением относились к спиртному и людям, злоупотребляющим оным, коих в просторечьи называют пьяницами.

Филипп Аркадьевич с полной ответственностью сознавал, что его нынешнее состояние есть вызов обществу и даже самому законодателю. И, тем не менее, он попытался объяснить молодцам, что если он и нарушил, то не умышлено, и вполне заслуживает снисхождения.

— Товарищи, я-а виноват… Был банкет… Можете меня поздравить. Я — кандидат, — пролепетал Филипп Аркадьевич.

Это была его первая ошибка.

— Да. Да, конечно, мы вас поздравляем, гражданин. Придётся вам отправиться с нами. Вы безусловно кандидат. В вытрезвитель.

— Но-о… прстите… Я тут живу… Напротив…

Это была его вторая ошибка.

— Все живут напротив, — сказал милиционер, который, как показалось Филиппу Аркадьевичу, был повыше. Филипп Аркадьевич вдруг ясно осознал, что перед ним стена, подпираемая Законом, и что он совершенно бессилен пробить её своими такими простыми и ничего не весящими аргументами, и, тем более, попытаться разжалобить его блюстителей и выхлопотать у них себе милости. Как это часто бывает у людей, оказавшихся в подобной ситуации, Филипп Аркадьевич попытался попросту бежать.

И это была его третья ошибка.

Он оттолкнул милиционера, который, как ему показалось, был пониже и рванулся вперёд, изображая бег. Если это жалкое движение по синусоиде можно назвать бегом. Конечно же, опытные патрульные ждали от него этого поступка и тут же среагировали на него. Филипп Аркадьевич споткнулся о подставленную ногу и почувствовал резкую боль в плечах от заламываемых назад к затылку рук. Впрочем, эту боль он реально ощутил уже лёжа на земле, зарывшись лицом в палые листья.

— С-сдаюсь… Я больше не буду… — прохрипел Филипп Аркадьевич.

Потом он ощутил, как его подняли на ноги, при этом кажется что-то где-то треснуло и отвалилось — ни то шов, ни то пуговица. Тело его двигалось как-то неестественно. Перед глазами мелькали листья, мокрый тротуар, нечищеные ботинки милиционеров, стволы деревьев в сквере и ехидно мигающая вывеска ресторана. Ощущение невесомости или непродолжительного свободного падения в пространстве, пожалуй, было последним, что он помнил, так как умелым толчком сзади в место, к которому в детстве иногда прикладывалась родительская рука отнюдь не с целью ласки, был отправлен в черный кузов машины спецмедслужбы. Филипп Аркадьевич ударился головой о что-то твёрдое. Ему не было больно, а даже совсем наоборот, наступило приятное удовлетворение, напрочь выключившее все ощущения. Что было дальше, Филипп Аркадьевич совершенно не помнил. Вплоть до момента его пробуждения утром следующего дня.