Будильник настойчиво жужжал. Филипп Аркадьевич открыл глаза и включил торшер. Темень уползла по углам. Вставать не хотелось. На дворе шел дождь и его тяжёлые капли с шумом барабанили о подоконник. Филипп Аркадьевич повернул ручку верньера и шкала приёмника уютно засветилась. Из динамика полились приглушенные мелодии Шопена.

«Что за черт, который же сейчас час? — Подумал Филипп Аркадьевич и взглянул на часы. — М-м… десятый час, как и положено». Повертел верньер настройки. По всем советским станциям транслировали классику. Наконец, ухватил сквозь искусственные помехи что-то «вражье». Приятный мужской голос комментировал последствия смерти генсека Леонида Ильича Брежнева для Коммунистической Партии Советского Союза и всего советского народа. Над 1/6 земной суши и всем миром витала свинцовая неопределенность. По всему шарику дежурные расчёты у пусковых кнопок застыли в напряжении по готовности «1».

Наконец, знакомый рыдающий голос московского диктора с прискорбием оповестил весь советский народ и всё прогрессивное человечество о невосполнимой утрате. Он долго перечислял звания и должности усопшего и, наконец, сообщил о создании комиссии по похоронам во главе с Юрием Андроповым. Последние слова диктора утонули в величественных бетховенских аккордах.

«Сомневаюсь, что весь советский народ так уж скорбит и, тем более, всё прогрессивное человечество вряд ли посыпает голову пеплом. — Подумал Филипп Аркадьевич. — Но по всему похоже в воздухе пахнет приближающимися переменами. А, впрочем, хочется так думать. Чувства, близкие холопам при смене хозяина».

В дверь постучали.

— Слышь, Филипп! Брежнев помер. Нашего-то назначили. Щас наведёт порядок! — шумел в коридоре Сидорович.

«А что? И такой поворот не исключен. — Продолжал свою мысль Филипп Аркадьевич, вспомнив холодный взгляд сквозь безоправные очки человека с гладким лицом большого ребёнка из колоды портретов самого героического Политбюро за всю историю совдепии. — От этого кагэбиста-комсомольца можно ждать чего угодно. Не дрогнула же у него рука в Будапеште в 56-м. И нынче не дрогнет. Косаревцы. Бездумно преданы. А, впрочем, наоборот, скорее нынче все они прагматики. В их «телегу» впряжена давно не идея, а власть. И именно власть они будут оберегать. Всеми доступными средствами. Идея — липкая бумага, паутина. Они же — пауки. Вне идеи, выше закона… Ого! Кажется я быстро поддался «идеологическим диверсантам». Ишь, придумали термин. Наверное, отличие какое получил «изобретатель», а то и повышение по службе. Такие «находки» у них ценятся…».

— Что ты опять комплексуешь? — рявкнул Ферапонт, потягиваясь и вздыбив шерсть на выгнутой спине. — Ну помер старый дряхлый человек. Ничем не выдающийся. Даже ничтожество. Что за невидаль? Все там будем. А мыслишь ты правильно. Нормально делать выводы на основе имеющихся фактов. Научно. Вот потому что ты делал так свои «анализы», ты и сидел столько времени в подмастерьях. Рассмотрело в тебе твоё начальство по их пониманию «гнильцу». Не их ты человек. Корешок морали у тебя не убит.

— Как это не убит? Меня учили морали.

— Как в зубе нерв. Всех учили морали. Но аморальные генетически разумели эту науку, как сивуху для масс. Себя-то они отделяли от быдла. Были уверены — «это» для них, а мы-то не дураки и знаем что почем, и как к власти над этим быдлом идти. «Труд есть дело чести, доблести и геройства». Так? Но себя-то они четко выделяли в руководители трудящихся, в благодетели и распорядители благ отнюдь небескорыстно. Массам же внушали, что все блага благодаря заботам Партии родной. И пугали, пугали. Чтобы вы до мокрых штанов боялись коварных врагов, и потому пахали и орали бы здравицы в честь великих «борцов за мир». Вот и доорались. Наиболее разумные из них инстинктивно почувствовали приближение кризиса. А в чём — ещё не поняли. Знаний-то нет. Настоящих. Да и геронтократы не пускают к рулю. А с них какой спрос? Если у тебя геморрой, либо печень болит или, там, просто запор по причине преклонного возраста, — какие могут быть дела? Какое управление государством? Грелочку бы. А тут референт суёт бумаги на подпись. Хорошо бы воззвания к очередному первомаю, а то ведь и более серьёзные вещи — строить ли БАМ или, там, Курскую АЭС. Бр-р-р! И не скажет: «Пшел вон, дурак!», а берет ручку и свою визу накладывает. Вот так. А тут ещё «друзья» СОИ придумали. Третьи сутки посрать не может, уж говно в мозги лезет, а нужно изыскивать средства на поддержание паритета… Да и возможен ли он? Достижим ли? Средств нет, технология оказалась отсталая, кагэбисты требуют новых средств, чтоб украсть её, потому как не продают. Видите ли, армия воюет в Афгане и у этих ублюдков, потомственных генералов мозгов не хватает добиться скорой победы, жидов не выпускают на историческую родину, дисидентов, кого повыгоняли, кого в психушку сунули., Сахарова сослали. Этот, косоротый говорит: «Вмешиваетесь во внутренние дела». А мы что? Не вмешиваемся? К черту! Всё к черту!.. Вот посрать бы… Какая идеология тут в голову полезет? А ты всё мучаешься… Мораль, мораль… Да не было у них никогда никакой морали! Отродясь. И основатель запрещал даже думать о морали. За мораль он люто ненавидел интеллигенцию. И религии. Все-то они на морали построены. Антихрист, в общем. Вот погоди, сейчас начнутся сплошные похороны, а там и крах не за горами. Иди кофе вари. И мне налей молочка. Покроши в блюдечко вчерашней булочки. Жаль, по случаю траура еще три дня будет закрыта библиотека. Но, полагаю, тебя ждёт сюрприз в эти дни. — Хитро улыбнулся Ферапонт.