Скамейка действительно стояла на месте. Сжавшись в комок, подобрав под себя лапки и хвост, на скамейке сидел крупный кот серой масти в тёмную тигровую полоску. В общем, обычный кот, какие сотнями шныряют по дворам. Но этот был чуточку покрупнее и, видно, не первой молодости, так как его голова утопала в пушистом жабо воротника, а толстые щёки и пышные седые усы подчёркивали его матёрость.

Филиппу Аркадьевичу показалось, что кот не просто внимательно, а с любопытством рассматривает его.

— Не бойся, Васька, я тебя не трону. Я только посижу рядом, если ты не возражаешь. — сказал Филипп Аркадьевич. Сказал он это просто так, как обычно говорят люди своим «меньшим братьям», чувствуя своё превосходство хотя бы в том, что никто из них не может ответить человеку на его языке и выразить всё, что они о нас думают.

— А я и не боюсь. Садись… Я тебя знаю. Ты не станешь меня обижать… Мр-р-р… — ответил кот. То есть он рта не раскрывал! Разве что мурлыкнул напоследок. Но Филипп Аркадьевич явственно не столько услышал, сколько почувствовал ответ. Филипп Аркадьевич зажмурился и провёл рукой по лицу.

«Так… — подумал он, — Начинается белая горячка…».

— Чудак, какая там белая горячка?! Где ты видел, чтобы от бутылки коньяку человек свихнулся? — Кот явно насмешливо смотрел на него.

Филипп Аркадьевич опять зажмурил глаза и покрутил головой. Потом он снял шляпу и смяв её, вытер подкладкой лицо, несмело приоткрыл глаз и огляделся вокруг. Нет. Никого. Только вот этот серый кот.

— В кои веки встретишь человека, с которым можно побеседовать, так приходится столько энергии тратить, чтобы он поверил в свои способности. Ну да, это я свои мысли тебе индуцирую напрямую без посредства голосовых связок. Когда-то твои предки только так и общались друг с другом. И с нами. Да вот выродились, — продолжал кот, — Мр-р-р, садись скорей. Я влезу к тебе на колени. Ты мне почешешь за ухом. Заодно пообщаемся. Кстати, зовут меня не Василием, а Ферапонтусом. Ферапонтус Попеску.

Не следует забывать, что Филипп Аркадьевич всё же был работником НИИ, и не просто работником, а остепенённым Младшим Научным Сотрудником. Потому с фактами, полученными через свои ощущения, он привык считаться. Уяснив, что информация, возникшая в его ощущениях, индуцируется ни кем иным, а только этим серым котом, Филипп Аркадьевич несмело подошел к скамейке и сел рядом с котом. Кот встал, потянулся, выгнув спину, и, неслышно ступая, перебрался на колени к Филиппу Аркадьевичу. Филипп Аркадьевич почесал коту за ухом. Тот, в свою очередь, уютно заурчал. Филипп Аркадьевич почувствовал у себя на коленях тёплую тяжесть.

«Да нет, обычный кот. Это я слишком перенервничал за последнее время. Защита, банкет, вытрезвитель.». - подумал Филипп Аркадьевич.

— Конечно обычный. Это ты стал необычный. Верно со вчерашнего вечера. Я видел, как тебя любезно «грузили» в эту вонючую повозку. Я как раз с Мариэттой возвращался с посиделок. По-моему, тебе что-то там пришибли на голове во время погрузки.

— Кто это Мариэтта? — спросил Филипп Аркадьевич.

— Бога ради, не открывай рта. Мне совершенно ни к чему слушать эту воркотню. Слух дан живому существу совершенно для других целей. Ты свою мысль сформулируй «про себя». Как если бы ты читал. Этого достаточно. Ну, конечно, если не очень большое расстояние между нами. Понял?

— Понял. — подумал «про себя» с удивлением Филипп Аркадьевич.

— Вот и хорошо. А Мариэтта — это профессорская кошка. То есть, она живёт у профессора Семёнова. Этот профессор очень многому мог бы поучиться у Мариэтты в области медицины, которую он представляет.

— Вы хотите сказать, что кошка — лекарь? — продолжал свои мысли Филипп Аркадьевич «про себя».

— Именно так. Причём, прекрасный. Я к тебе её сегодня вечером приведу, и ты к понедельнику будешь, как молодой мышонок, если исполнишь её советы. Кстати, не называй меня на «Вы». Я ведь в единственном числе. Дурацкая человечья привычка. Человек, как собака. Склонен к раболепству. Отсюда и тяга к лести, зависти и прочим омерзительным недугам.

Филипп Аркадьевич не решился спорить и, чтобы удостовериться, что это не сон, продолжал чесать коту за ухом, формулируя мысль «про себя», как ему посоветовал кот.

— Вы, то есть, ты сказал, что тебя зовут Фредерикс или Фабрициус, так что ли?

— Меня зовут Ферапонтус. Ферапонтус Попеску.

— Странное имя. Твоя фамилия похожа на румынскую.

— Она и есть румынская. Это имя моего 37-го деда. Он жил в келье у настоятеля монастыря в Валахии. Это было очень давно. Собственно, не жил, а иногда приходил к настоятелю, чтобы скрасить его одиночество, просмотреть мудрые старинные книги и внушить отцу-настоятелю кое-какие полезные мысли. Он также, как и ты мог общаться с животными, как сейчас говорят, обмениваться информацией. Очень редкий случай. В молодости этот настоятель был знатным боярином. В сражении его огрели по голове чем-то тяжёлым, после чего к нему вернулись, как и к тебе, способности ваших предков. Так что цени.

— Гм. А что, у котов тоже есть национальность?

— Нет, конечно. До такой глупости могли додуматься только люди. Впрочем, если бы люди не обладали таким букетом глупостей и предрассудков, они бы не были теми, кем они есть.

— Ты считаешь, что люди глупы?

— Есть исключения. Но большинство — до примитивности глупы, как только что родившиеся мышата.

— Но ведь они в отличие от животных создали цивилизацию. — Неуверенно возразил Филипп Аркадьевич. — Построили дома, машины, создали искусства и занялись философией…

— Конечно, если не считать, что люди создали свою, так называемую, цивилизацию за наш счёт, за счёт природы, совершенно не отдавая себе отчет о грядущих последствиях. А философия и машины… Примитив и отсебятина. Любое создание природы — будь то животное или растение, начиная от самого примитивного до самого организованного — оптимально создано. Не может быть лучше в своей функциональности и в тысячи раз превосходит жалкие поделки человека. Жуть, чего только вы не придумали, чтобы хоть как-то оправдать свои пороки! Вот разве что искусство. Только за это вас и можно терпеть. Особенно музыка. Это — божественно! — мечтательно мурлыкнул Ферапонтус. — Мы с Мариэттой часто ходим в гости к Густаву и слушаем, как его хозяин музицирует на фортепиано. Жаль, что это не часто случается, так как он часто ездит по гастролям. Мы любим слушать живое исполнение.

— А кто такой Густав? — Подумал почти вслух Филипп Аркадьевич.

— Это кот. Собственно, он не кот, а… В общем, в молодости его кастрировали. Чтобы не бегал из дома. На такую подлость способны только люди. Ради своего удовольствия они способны на что угодно. Изуродовали жизнь такому коту! Мы его посещаем. Не только, чтобы послушать музыку, но и пообщаться, скрасить его одиночество. Он очень умён и начитан. Он ударился в науки и весьма в них преуспел.

— Как это он ударился в науки? Ты хочешь сказать, что он учёный?

— Именно так. У Густава появилась масса времени. Он прочел библиотеку своего хозяина. А библиотека у него обширная. В ней книги по самым разным областям знаний. Кроме художественной литературы. Много книг по философии и музыке. Музыка абстрактна, как никакое искусство. Не требует знания языка, а только тонкого абстрактного мышления, что во многом формируется философией и общением, наполненным диспутами со знающими котами. И кошками. Как жаль, что он не может прочувствовать всю прелесть секса! Он, пожалуй, смог бы стать одним из выдающихся мыслителей нашего времени, если бы не это несчастье.

— Гм… Ты хочешь сказать, что он ведёт диспуты с тобой?

— Со мной. С Мариэттой. С другими котами и кошками.

— А кто же ты? Если с тобой дискутирует такой умный человек. То есть, кот. Извини.

— Во всяком случае, меня называют профессором. Профессором естественных наук. Это будет классификация по-человечьи. Приблизительно.

— Это что же, у тебя кафедра?

— Нет. Будь проще. Это у вас, людей, всякие условности и звания. Кандидаты, доктора, магистры и бакалавры, академики. Причём, добрая половина всех остепенённых, в том числе академиков, никакого отношения к науке не имеет. А те, что занимаются «общественными науками», в большинстве своём шарлатаны и лжецы. Даром хлеб едят. Вводят в заблуждение народ, а он себя и нас мучает. Вот хоть с этими идиотскими идеями классовой или расовой борьбы! Чушь! Бред! Самих себя не можете примитивно проанализировать.

— Что ты говоришь? Классовая борьба — это факт! Наука, которую основал Маркс! Её плоды мы видим на практике!

— Вот именно, что на практике. Я бы не стал сейчас встревать в дискуссию с тобою по этому поводу. Хоть ты и защитил диссертацию на эту тему. Ни твоя диссертация, ни твой шеф, ни, тем более, твой институт возле науки и не ночевали. Ты уж прости, но это так.

— Ты что, знаешь о чём моя диссертация?

— Конечно. Я её читал у тебя на столе. Я ведь иногда захожу к тебе. Через форточку. Когда тебя нет дома. У тебя хорошо. Пахнет мышками. Я иногда охочусь. Ты даже этого не замечаешь. Я тебя давно знаю. И Мариэтта. Она тоже иногда приходит со мной. На твоей тахте хорошо лежать. Она пахнет тобой и твоей женщиной, которая иногда к тебе приходит. Она хороша. Как кошка. У тебя хороший вкус. Если бы я был человеком, я бы… В общем, одобряю. Только вы какие-то безграмотные в сексе. Вы могли бы куда большее наслаждение получать друг от друга. Кажется я возьмусь за вас.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да, да. Я иногда присутствую в твоей комнате, когда вы… И это можно делать много лучше. Поверь мне. У меня есть опыт.

— Что ж, мы воспользуемся твоим опытом. Благодарю.

— Не стоит благодарности. Всё, что идёт от природы — естественно. А ваша зашоренность — результат ханженского воспитания. Сами себе придумываете нелепые ограничения и табу. Нет, есть очень полезные. Не спорю. Скажем, алкоголь, наркотики. Однако всё это небесполезно в нормальных дозах. Вы же, вместо того, чтобы пить природное вино, придумали напитки с высокой концентрацией алкоголя. Вот как тот, которым ты упился вчера. Вина много не выпьешь. Чтобы дойти до такой кондиции, как ты был, нужно выпить за короткий срок 10–12 бутылок вина или вылакать полбутылки этой гадости. Извини, выпить. Столько вина не во всякого человека поместится за раз. Или, скажем, булочки с маком. Это же прелесть! Особенно если с молоком! Так нет же! Вы решили бороться с наркотиками — и запретили возделывать мак! Точно, как с Густавом! Чтобы не ходил из дома — отрезать яйца!

— Ты не прав. Ведь были же евнухи у византийских императоров и в гаремах султанов и шейхов!

— Посему же не прав? Как раз прав! Эти факты говорят о вашем способе мышления. Вы ленивы прежде всего по отношению к себе. Вместо того, чтобы самого себя контролировать и воспитывать, идёте по пути простого запрета или уничтожения соблазнов. Чего доброго в борьбе против пьянства вырубите виноградники, а в борьбе против курения выкосите весь табак!

— Ну, это ты перегибаешь.

— Ничуть. Кто отлавливал воробьев? Не коты же!

— Это не мы, а китайцы. И потом они поняли, что ошиблись.

— Какая разница — китайцы, малайцы — человеки! И вообще, в последнее время вы стали чрезвычайно опасны. Кто вас просил городить реки? Или копать каналы где попало? Сначала сделаете, а потом вдруг обнаружите, что получилось что-то не то. А ты говоришь — наука! Чистой воды честолюбие, а не наука.

— По-моему, ты сгущаешь краски.

— Ничуть. Во что превратились искусственные моря? Клоаки! И климат изменился. У меня стали косточки побаливать осенью.

— Это у тебя от долгожительства. Не сочти за оскорбление.

— Что ты! Наоборот! Для кота долгожительство — комплимент. А если ты хочешь убедиться, что я прав, — подумай, вот нынче строите атомные электростанции. Допустим, хорошо и надёжно построите. В чём я очень сомневаюсь. Откроете. А как будете закрывать? После выработки ресурса.

— Наверное, также, как открывать. Подумали.

— Нет. Не подумали. Даже не планировали думать на эту тему.

— Откуда ты знаешь? Это ведь секретно.

— Смотря для кого. Для тебя — да, для котов — нет. Мы знаем даже самые страшные тайны, которые одна группа людей скрывает от другой. Чтобы иметь выгоду. Не думали. Некогда было думать. Задачи такой не ставилось. Да и эти «учёные» бандиты больше думали о наградах. Пусть дети и внуки думают, как исправить то, что наделали деды. Только о-очень дорого это обойдётся. Как для вас, людей, так и для нас. Если не осознаете — всем нам конец.

— Ты так думаешь?

— С нашей и Божьей помощью осознаете. Я оптимист. Однако об этом в другой раз. Тебе пора домой. Мы засиделись с тобой на воздухе. Да и лавка холодная. Того и гляди — ишиас простудишь. Возись потом с тобой, прогревай.

— Как?

— А вот так. Лягу тебе на поясницу и погрею. К тому же от тебя очень дурно пахнет перегаром. Последствие вчерашней попойки. Откушай мочёных яблочек.

— Где же я их возьму? Хорошо бы.

— В овощном. Вчера две бочки привезли. Сегодня с утра откроют. Точные данные. Торопись. А то придут времена и этого не будет.

— Ты хочешь сказать, что нечем будет закусить?

— И выпить тоже. Тогда, слава Богу, найдётся время подумать. Пошли. Я вечером к тебе загляну. Форточку не закрывай.

Кот встал, потянулся и спрыгнул на землю. Не оборачиваясь, покачивая вздыбленным хвостом, Ферапонтус удалился в кусты.

Филипп Аркадьевич некоторое время ещё посидел на лавочке, встал и в задумчивости направился к выходу из сквера. Поравнявшись с овощным магазином, Филипп Аркадьевич подумал, а почему бы не заглянуть туда и справиться, нет ли какой солёности-мочёности?