1-й сон Филиппа Аркадьевича.

…Небольшой зальчик пивной с маленькими столиками, укрытыми клетчатой клеёнкой, и венские стулья при них. То ли организм просил похмелья, то ли Филипп Аркадьевич попросту захотел побаловаться пивком, но он очень обрадовался своему внедрению в этот уютный зальчик. То, что это пивная — не было никакого сомнения. За тёмной стойкой морёного дуба стоял усатый господин в фартуке под горло и цедил в высокие стеклянные кружки желтоватую влагу. Запах доброго свежего пива нельзя было спутать ни с чем… На стойке стояло блюдо, наполненное сушками, усыпанными крупной солью.

«Странно, — подумал Филипп Аркадьевич, — Никогда не видел таких сушек в продаже. Даже в баре «Жигули». И стулья венские. Сейчас их только в старых фильмах увидеть можно».

У столика два спорящих господина в костюмах начала века. Кружки с пивом стоят на столе. Пена уже осела. Сосиски стынут. За спором забыли. Один среднего роста, стройный, пожилой с эспаньолкой. Второй поменьше ростом, плотный, широкоплечий, лысеющий, лет тридцатипяти. Живые глаза, жестикуляция при разговоре, какие-то помятые уши, тоже с эспаньолкой.

«Что за чертовщина! — подумалось Филиппу Аркадьевичу. — Что-то знакомое в этих спорщиках. Вроде, как где-то видел».

Спор шел о капитализме, как понял Филипп Аркадьевич. Наступил ли в России капитализм или ещё нет.

«Делать нечего. Лучше бы о футболе поговорили. Ну на крайний случай о женщинах. При таком-то пиве!» — подумал Филипп Аркадьевич. Он уже успел отведать и оценить здешнее пиво и хрустел солёной сушкой. Как он сам очутился в этой зале за столом, и кто поставил перед ним кружку с пивом, оставалось совершенно не понятным.

Старший, которого младший называл Георгием Валентиновичем, считал, что капитализма в России нет, и не скоро будет. Что труд Маркса о капитале и прибавочной стоимости совершенно неприменим для российской действительности. А потому принципы и цели организации марксистской партии, предлагаемые его собеседником, которого он называл Владимиром Ильичом, совершенно не годны, и партия, организованная таким образом более похожа на рыцарский орден, тайную организацию абсолютистского толка или вообще на разбойничью банду. Младший очень эмоционально возражал, вскакивал со стула и метался вокруг стола, вытаскивал блокнот и, тыча в него пальцем, называл картавя какие-то статистические данные. На что старший вяло махал рукой и крутил отрицательно головой.

Пока младший экспансивно махал руками перед старшим, на опустевший стул вскочил большой серый кот, очень похожий на Ферапонтуса. Кот посмотрел по сторонам и ловким, едва заметным движением, увёл с тарелки ароматную сочную сосиску. Младший, который Владимир Ильич, заметил пропажу только тогда, когда кот с сосиской в зубах был уже у стойки.

— Р-разбойник! — осерчал он, — и метнул в него свою шляпу. Кот невозмутимо скрылся за стойкой.

И тут Филиппа Аркадьевича осенило: «Да ведь это — Ульянов! А тот — Плеханов! Конечно! Черт возьми! Где же это я? Не иначе, где-нибудь в Европе! Пардон, но ведь я никогда за пределы родины не выезжал! И командировки мне туда никогда не светили! Кстати, благодаря этому каплоухому лысеющему гражданину».

— Перестрелял бы их всех! — заметил коротышка. — Будучи в ссылке в Сибири, я всех кошек в деревне истребил! Местное кулачьё было очень недовольно моей «охотой». Они все там кулачьё! Никакого коллективного сознания! И вообще, для них характерна исключительно идея собственного благополучия. Россия для них — далёкая метрополия, и её проблемы их вовсе не волнуют. Нужна кропотливая агитационная работа.

— Никак не думал, что вы так агрессивны, Владимир Ильич. — заметил Георгий Валентинович. — Зачем же котов истреблять? Да ещё с помощью тулки! Теперь мне понятно, отчего вы применили насилие в решении экономических и политических проблем.

— Пренепременно, Георгий Валентинович, насилие необходимо! Революцию в белых перчатках не делают! Она дама жестокая и кровавая. Насилие необходимо для самих же масс. Как хирургическое вмешательство для больного.

— Прискорбно слышать это от вас. Ваша ненависть к животным переходит в пренебрежение к человеку. Это недопустимо! А ещё фотографировались с кошкой на руках! И с детьми. А какие книги о вас напишут! Добрый ласковый дедушка! Фи1.

— Ну, ну, не завидуйте. Сие необходимость. Новое поколение нужно воспитывать в духе социалистических идей. Ради идеи и пользы дела можно сфотографироваться хоть с чертом. Это общепринято. И Адольф Алоизович и Иосиф Виссарионович фотографировались с детьми. И с этими кошками. Тьфу, чертово отродье.

— Эк, кого вспомнили! Это же монстры! Хуже Навуходоносора, Чингисхана и Тамерлана! И вы туда же! Я был о вас лучшего мнения.

— Что ж, придётся вам мнение обо мне изменить. Товарищ Сталин, черт, всё время забываю настоящую фамилию этого милого грузина, — настоящий большевик. Только ему и, пожалуй, Троцкому можно было поручать настоящие дела. Нет, нет — ни Красину, ни Максим Максимычу, ни, тем более, Анатолию Васильевичу. Интеллигенты. Манная каша. Хлюпики. Как там у поэта? Ага, — «…дело прочно, когда под ним струится кровь». А этот Адольф Алоизович — извращенец. Дегенерат! Позёр! А как хорошо начинал! Мало взял у своего учителя Бенито Алесандровича Муссолини. Завалить такое дело! Не против большевиков нужно было выступать, а с большевиками! Против мирового капитала! Подсказывал же ему товарищ Сталин! Не послушался. Вот до чего может довести национальная ущемлённость! Ребёнку понятно, что идея господства класса шире идеи господства расы! Ах, какое дело можно было провернуть! Чудо! И так бездарно завалить! А, впрочем, он прав. Товарищ Сталин непременно его надул бы. Мой ученик. И разговаривать на эту тему не хочу. Что там у нас ещё? Кажется вопрос базиса и надстройки? — Аппетитно прихлёбывая пиво, заметил Владимир Ильич. — Ч-черт! Остался без ужина. Проклятый кот.

— Возьмите себе ещё порцию.

— Что вы, что вы. Партийную кассу нужно беречь. Кстати, ваша концепция партийности в искусстве очень интересна. Тот, кто платит, тот и заказывает музыку. Но я почувствовал в ваших последних статьях элемент сомнения. Отбросьте! Это интеллигентские отрыжки. Именно партийное искусство и только партийное способно воспитать новое поколение борцов за дело пролетариата! Даже Адольф Алоизович был в этом вопросе, я имею в виду роль партийности в искусстве, со мной солидарен.

— Знаете ли, Владимир Ильич, как раз по этой причине, что музыка исполняется за плату, и разбудила во мне сомнения. Ну а если я музицирую не за деньги? Я творю только по вдохновению.

— Чепуха! Буржуазная придумка для обмана масс! Мистика! Художник не живет вне общества. И должны его заботить проблемы общества! Так что вы бросьте свои сомнения! Искусство ради искусства никому не нужно.

— Искусству нужно. Оно ведь находится в постоянном развитии… А искусство нужно массам… Так что сомнениям здесь есть место. И не смотрите такими глазами на мою сосиску. Я вижу вы голодны. Возьмите и съешьте. Вы ведь ещё нужны человечеству. Будущий ниспровергатель. Вождь мирового пролетариата.

— Вы зря ехидничаете. Массам нужен вождь. И я им буду! А вы не завидуйте. Вашим именем мы что-нибудь назовем в будущей России. Ага! Вот! Институт народного хозяйства. Вас устраивает?

— Чему уж тут завидовать. Хороших сотню лет ваша мумия будет лежать в мавзолее, как фараон в гробнице! Языческий бред! Вы хоть понимаете, что вас ждёт на Страшном Суде?

— Суд боженьки меня не интересует. Вы это хорошо знаете. Человечество, в конце концов, избавится от этого религиозного опиума. Я — материалист!

— Ну. ну, успокойтесь, Владимир Ильич. Понимание материальности мира человеком ведь тоже меняется.

— Я знаю, на что вы намекаете! Этот Эйнштейн со своей теорией, которую кроме него никто не понимает, такой же шарлатан, как и художники-абстракционисты! Шизофрения по заказу капитала для одурачивания масс!

— Мне кажется вы несколько прямолинейны. И упрямы. Не хотите разобраться с аргументами оппонента. Вы уверены, что ваше объяснение единственно верно. Жаль. Всё же возьмите мою сосиску.

— Не уговаривайте. Возьму. Я действительно чертовски голоден. Бывало, в Шушенском наешься котлет и совсем другое настроение. Прекрасно работается на полный желудок. Да, да! Именно желудок движет человеческой деятельностью. Через желудок можно заставить многое сделать. Какая чудесная русская пословица — «Голод — не тётка!» А?!

— То-то вы устроили недоедание во время военного коммунизма! Путём «изъятия излишков». А попросту — грабежа. Да и ваш Протэжэ Иосиф Виссарионович великолепный был мастер по применению этого приёма.

— В общем, он был прав. Действовал, правда, иногда слишком поспешно. И грубиян был. Тяжёлое детство. Я всегда поддерживал его. Особенно его экстраординарные меры. Но зачем же грубить моей жене?! Невоспитанный человек.

— Вы находите?

— Да, да. Я даже по этому поводу написал записку в Политбюро. Перед смертью.

— И что же?

— Во-первых, эта сучка оказалась осведомителем у Иосифа, во-вторых, эти мудаки были настолько наивны, что положили записку под сукно.

— Кого вы назвали этим собачьим именем?

— Сучка, что ли?

— Именно.

— Фотиева. Мой секретарь.

— Не знаю её.

— А-а! Мелочь.

— Хороша мелочь. В результате вашим преемником стал Иосиф Виссарионович. И только в коллективизацию былди уничтожены 10 миллионов человек!

— Нужно же было сломать хребет этим хозяйчикам! Крестьянство — рассадник буржуазной психологии!

— Всё же хорошо, что я не пошел с вами!

— Хотите остаться чистеньким? Не выйдет! Кто пропагандировал марксизм в России? Не забывайте, я — ваш ученик.

— Если бы я знал, к каким это приведёт последствиям, я бы повесился.

— И сейчас не поздно.

— Поздно, Владимир Ильич, поздно. Кушайте мою сосиску и пейте пиво, а то у вас желчь разливается.

— Пожалуй, мне вашей сосиски будет недостаточно. Я действительно чертовски проголодался. А-а! Была не была! Гарсон! Ещё порцию сосисок! Знаете ли, баварское пиво прекрасно, но наше волжское, жигулёвских заводов в Самаре — превосходно! Ничего нет лучше свежего пива. Не скажите, жизнь хороша!