Юго-западные русско-славянские племена. Расселения хорватов, тиверцев и улучей. Различные мнения о названии и географическом положении улучей. Дулебы и земельные названия их, бужане, велыняне. Червенская земля. Подчинение дулебов и хорватов Руси. Образование Володимиро-Волынского княжения и Перемышльской области. Отделение Червенской земли от Володимирского удела. Галицкое княжение. Границы Перемышле-Теребовльской земли с Лядской и Угорской землей. Придунайская Русь. Степное порубежье на юго-востоке Перемышле-Теребовльской земли. Киевский и Волынский рубежи. Населенные места Перемышле-Теребовльской земли. Обозрение рубежей Володимирского княжения. Лядско-Волынское и Киево-Володимирское порубежья. Населенные места Володимирского княжения

В юго-западном углу Восточно-Европейской равнины, по склонам Карпат и по течению рек, сливающихся с них на северо-восток и юго-восток, Начальная летопись указывает поселения хорватов, улучей, тиверцев и дулебов, которые в разное время носили разные названия (бужан, велынян или волынян). Хорватов она указывает в соседстве улучей, тиверцев и дулебов, но точного положения их не определяет. Тем не менее самое название этого племени дает основание думать, что оно расселилось по склонам Татранских Карпат, которые до сих пор у галицких русских называются Горбы (Хърбы, Хрипы), и составляло, вероятно, отрасль великого племени белохорватов, о которых говорит и сама Начальная летопись, и Константин Порфирородный129. На их обширное распространение именно в Прикарпатской области могут указывать многочисленные местности, удержавшие доныне хорватские названия от истоков Вислока, Белой и Сана на юг до Тиссы и по ее притокам Гернаду, Бодрогу по Сомошу и Красной до Прута, на восток до Днестра, на север до Вислы. Так мы видим, населенные места по ту сторону Карпат, в теперешней Венгрии: Horwatсzik, к юго-западу от Кошицы (Кашау), на реке Бодве, притоке Шайо; Грабко на запад от Пряшева (Эпериеша); Гарбовцы к юго-востоку от Кашау, ErdöHorváthí (Хорватский Лес) близ Шаторалия Уйгель, Грабовцы на Ондаве, Храбоч близ верхней Унга; Гарбочь близ Самоша к северу от СатмарНемети, Horváthí на верхнем течении реки Красны, к северо-западу от Клаузенбурга, а еще южнее, у Клаузенбурга Горбо. По эту сторону тех же гор, в Галиции: Грибов, город на Белой, село Граб у истоков Вислока, Чисто-горб (оба недалеко Дукли). К северу от них Хорибина на реке Лонке в Решевском округе; Хорбаче на реке Ширеце, притоке Днестра, к югу от Львова; селенья Грибовец и Хоровь на юг от Володимира Волынского; Горбов, Горбаков, Хоровы, Хоравятинская близ Ровна и Острога свидетельствуют о распространении хорватов до области Западного Буга и Припяти. Далее на юг Корбы на Днестре, Балагуровка на реке Чернявке, левом притоке Прута, оба в Коломыйском округе, Хербинцы к северо-востоку от Букареста; Карпачь на Пруте у границ Хотинского уезда с Белецким, Балагорешть на Пруте же в Кишиневском уезде, Хорешки и Карбуча к югу от Кишинева на реке Ботне, правом притоке Днестра; Белохорешти на Пруте в Кишиневском же уезде и др. На восток и юго-восток от хорватов жили улучи и тиверцы. Начальная летопись определительно указывает эти многочисленные племена в области Днестра до Понта на юге и Дуная на юго-западе: «Улучи и тиверцы, говорит она, седяху по Днестру, приседяху к Дунаеви; бе множьство их; седяху бо по Днестру оли до моря» (Лавр., с. 5). Как из этого свидетельства, так и из другого известия летописи о борьбе улучей и тиверцев с Олегом, видно, что эти племена не только соседили, но и стояли в некоторой связи между собой130. Раннее подчинение тиверцев русским князьям дает основание думать, что поселения их занимали ближайшую к Киеву северо-восточную часть днестровской полости, простираясь, может быть, на восток до среднего течения Восточного Буга, где теперь в Винницком уезде, к югу от уездного города, мы видим на Буге село Тивров напротив Сутеска. На северо-запад тиверские расселения могли занимать все среднее течение Днестра до области хорватов, может быть до сей поры оставив по себе память в топографических названиях Поднестровья, сходных с их племенным названием тирава, тернава, тарнова131. Что касается улучей, их географическое положение и самое имя вызвало много противоречащих мнений и предположений. Название улучей имеет в различных списках летописи множество вариантов – улучи, уличи, улици, угличи, улутичи, лютичи, лутичи, лучане, суличи – и каждый из них давал повод к своеобразным толкованиям, вопреки Шлёцеру, который утверждал, что под всеми этими названиями скрывается одно племя (Нестор I, с. 125). Так, Татищев, приняв в основание чтение «угличи», полагал, что они жили по реке Углу или Орели, левому притоку Днепра, о которой говорится в южнорусской летописи под 1170 и 1183 годом (Ипат., с. 98, 128). Карамзин отличал лутичей, живших по Днестру вместе с тиверцами, от суличей, как он называл жителей побережья Сулы, не совсем впрочем отрицая и татищевских угличей. Надеждин в исследовании «О положении города Пересечна»132 также принял чтение «угличи» и объяснил, что такое название получило по своему географическому положению население нижней или степной части теперешней Бессарабии, то есть Угла или изгиба Черноморского побережья между устьями Днестра и Дуная, который до сей поры называется турецко-татарским словом буджак, что значит «угол». Это мнение наиболее принято и распространено в науке, хотя П.-И. Шафарик прямо высказался против чтения «угличи», полагая, что эта форма или ошибка писца, или же основания ее должно искать в особенном произношении имени угличи разными славянскими народами, то есть с прибавлением «г». Также разноречивы мнения, высказанные по поводу известия, которое сообщает Никоновский летописный свод о подчинении улучей (уличей)133 русским князьям. По этому известию Игорь, покоривший улучей в 914 году, наложил на них дань и отдал их воеводе своему Свенельду (Свентельду), и, говорит летописец, «не дадеся ему един град именем Пересечен, и седе около него три лета и едва взят его. И беша седяще Угличи по Днепру вниз и по сем придоша межи воин дестр, и седоша тамо» (Никон. I, с. 41). Это, без сомнения, испорченное место вызвало различные объяснения и догадки относительно географического положения улучей, из которых наиболее заслуживают предположения, сделанные Надеждиным, а в последнее время Н. П. Ламбиным134. Довольно сложная догадка Надеждина о происхождении имени улучей от угла, или буджака, значительно ослабляется тем обстоятельством, что в Древней Руси заливы и вообще изгиб морского побережья назывались лукоморьем, лукой моря135; так что, если уже надо искать корня этого племенного названия, то всего скорее в слове «лука» – изгиб, залив; улучь – пространство у лукоморья, как убережь (1193 год; Ипат., с. 143) – пространства у берега. Следовательно, улучи (улучци) не могут ли быть приняты как жители излучистого поморья? Не настаивая на этом объяснении, нельзя однако не заметить, что в области, где Начальная летопись помещает это племя, до сей поры есть местности с названиями, ясно напоминающими улучей, и нет ни одного, которое указывало бы угличей. Уже это одно побуждало бы предпочесть чтение древнейшего Лаврентьевского списка летописи всем другим позднейшим вариантам и, между прочим, варианту «угличи». Но такое предположение подтверждается сверх того тем соображением академика А. Ф. Бычкова, которое он высказал в разборе упомянутого выше сочинения Н. П. Ламбина, что «все варианты этого имени указывают на то, что вероятное их написание было ульци (уличи), и что чтение угличи здесь не могло иметь места, потому что, если бы оно было написано в означенных известиях Нестора, то не исчезло бы бесследно из всех списков летописи»136. Что касается географического положения улучей, то весьма вероятно, что поселения их простирались первоначально на юго-востоке по Бугу до Днестровского Лимана (сулицко-лиманское село против Никополя, между Херсоном и Александровском). Но отсюда, по приведенному выше известию Никоновского свода, они передвинулись на запад и тем усилили тиверское население области Днестра: летописец обращает особенное внимание на многолюдность Поднестровья (Лавр., с. 5). Из приведенного выше известия Никоновского летописного свода нельзя заключать, что переселение улучей совершилось именно вследствие завоевания их Игорем и взятия города их Пересечна Свенельдом. Скорее следует кажется принять, что летописец, рассказав об этом завоевании, счел не лишним записать предание и о том, что прежде, в старину «беша сидяще улучи по Днепру, а по сем (то есть после, позднее) преидоша… и седоша тамо», то есть там, где был поставлен город их Пересечен, взятый Игорем или Свенельдом после трехлетней осады. Такое объяснение можно допустить тем скорее, что переселение улучей совершилось несомненно раньше завоевания их Игорем. Известно, что Олег, подчинив себе Поднепровье, обратился на улучей и тиверцев, но встретил у них сопротивление. Летопись не говорит о том, чем окончилась «рать» этих земель с русским князем, записанная ею под 885 годом (Лавр., с. 10). Однако через 20 с лишком лет он предпринимает поход на Грецию – явный знак, что дело обеспечения целости и безопасности своих владений он считал уже поконченным. В походе принимают участие вместе с другими тиверцы, очевидно уже подчинившиеся руси, но улучей мы не видим. Это умолчание летописи свидетельствует, что в то время улучи еще не были покорены русскими князьями, но так как Олег не мог, конечно, оставить независимым в среде подчиненных ему земель или на ближних их окраинах это многочисленное и воинственное население, то необходимо предположить, что именно к этому времени, к последней четверти IX века, относится их передвижение, о котором говорит Никоновский свод летописи. Все разноречивые мнения о новых поселениях улучей, мнения, которые были вызваны испорченным текстом известия Никоновского свода, устраняются вариантом этого известия в списках Новгородской летописи, о котором заявил академик А. Ф. Бычков: они поселились «межи Бог и Днестр». Здесь, в Побужье, они сходились с южными расселениями древлян, о чем свидетельствует Константин Порфирородный137; здесь они поставили город Пересечен, взятый у них Русью в 914 году. По догадке Надеждина, положение этого города приурочивается в Бессарабии к теперешнему селу Пересечина, почтовой станции по большой кишиневской дороге из Оргеева (в 24 верстах). Есть известие, что борьба улучей с Русью этим не завершилась, что она продолжалась и в 20-х годах X века. Следствием ее могло быть дальнейшее передвижение улучей на запад в Бессарабию, Молдавию и Валахию, в область Прута, Кулмуцуя и Яломицы, где знает их летописец, и где остатки их составляли основу славяно-русского населения Подунайской области до XIV века. Здесь память о них сохраняется в названиях населенных мест – Залучи на Пруте, в Хотинском уезде, Суличи на юго-восток от Батушан, в Молдавии, Лучиу на реке Кулмуцуе, к юго-востоку от Браилова, и, наконец, самый южный пункт, известный нам, – Улуйце на реке Яломице, левом притоке Дуная, к северо-востоку от Бухареста. Вблизи двух последних селений мы находим селения Презичени и Пресычина, напоминающие летописный Пересечен (к юго-западу от Букарешта, на реке Аржисе и на одном из его притоков). В войне с Игорем, окончившейся их покорением, улучи являются в последний раз в истории138. К концу XI века на Руси ходило только предание, что ими были основаны города на Поднестровье и Черноморском поморье. Весьма вероятно, что появление в южных степях кочевников, известие о которых летопись открывает рассказом об уграх, двинуло главные массы их на север, вверх по Днестру и левым притокам нижнего Дуная, ближе к Карпатам, в теперешнюю Галицию и северо-восточную Венгрию, где они усилили собой славянское население хорватской ветви. Память о таком движении славян в закарпатскую область сохранилась в мадьярских преданиях о переходе Арпада в Паннонию139. Очень вероятно, что следы того же движения удержали доныне некоторые местности в северо-восточной Венгрии – два Уйлака (к северу от Сатмар-Немети), Улыч и Улыч Крива на одном из верхних притоков Унга; к востоку от Синна и по эту сторону Карпат, в Галиции – Улично на реке Ольшанке в Самборском округе (к западу верстах в пяти от Стрыя) Сулуков, к югу от Стрыя у реки Свечи, Улючь на Сане к северу от Санока, Уличне на восток от Любачева в Жолкевском округе. К востоку от хорват и к северу от первоначальных заселений тиверцев и улучей была расположена область дулебов, которые имеют в Начальной летописи и другие равнозначащие имена – бужан и велынян, или волынян. Древнейшее и, может быть, первоначальное название этой ветви были дулебы: еще из VII века летопись сохранила предание об утеснении их обрами (аварами). Подобноименные дулебы известны и у западных славян, у чехов, на Верхней Влтаве, что также говорит в пользу стародавности этого наименования140. Бужане являются, как кажется, позднее, уже в эпоху составления Начальной летописи; по крайней мере в древнейшем предании (о походе Олега на греков) названы не бужане, а дулебы. Из летописного определения видно, что название бужан совершенно совпадало по значению с названием дулебов141. Наконец, третье название велынян, или волынян, должно быть признано еще больше поздним. Едва ли даже замечание: «Бужане живяху по Бугу, гды ныне велыняне» не принадлежит позднейшему составителю свода, ибо термины «волынь и волыняне» входят в общее употребление только с XIV века. Перемены в географическом названии этой славянской ветви не могли быть случайны, они должны указывать на перемены в ее внутренних отношениях, в ее внутреннем строе, и едва ли будет слишком смело предположение, что эти перемены совершились под влиянием городов и усиления их политического значения. Происхождение названия бужан летопись объясняет рекой Бугом «за не седоша по Бугу». Но образование этого имени противоречит такому объяснению. В древнем географическом словаре нельзя найти для обозначения поречного населения «семян, росян, сулян, дунян», но встречаются посемцы (река Семь), поршане (Рось), посульцы (Сула), дунайцы (Дунай), тогда как жители города Киева, Смоленска, Пинска носят названия киян, смольнян, пинян; Чернигова, Турова, Римова, Выгошева – черниговцев, туровцев, римовцев, выгошевцев. Это дает некоторое основание видеть в бужанах летописи не одних только жителей побережья Буга, но население области, так или иначе зависевшей от города Бужска, который, как увидим ниже, еще в конце XI и в первой половине XII века обособляется весьма часто из ряда городов Володимирского княжения или удела, и который, конечно, еще до образования Русского государства мог получить центральное значение и сгруппировать вокруг себя более или менее обширную землю, более или менее обширный союз волостей. Таким же путем объясняется и происхождение географического названия волынян или велынян от города Велыня или Волыня остатки которого указывают в городище при впадении Хучвы в Западный Буг в 20 верстах ниже Володимира Волынского142. В бужанах и волынянах открываются названия земель, возникавшие в эпоху образования Русского государства на территории дулебского племени или колена, но еще не успевшие тогда вытеснить или заменить собой стародавнее племенное название. Что в области дулебов, задолго до вступления ее в состав Руси, могло начаться разложение земель под влиянием городов, видно из того, что не позже как в Х веке западная часть ее является обособленной, тянувшей к Червеню (теперешнее Чермно, в юго-восточном углу Царства Польского, в пяти верстах от Тышовец, к югу от Грубешова). Под 981 годом летопись говорит о нем, как о представителе целой области, а несколько позднее, под 1018 годом, упоминает о червенских городах, о городах, зависевших от Червеня, следовательно, входивших в состав Червенской земли143. Память о прежнем земельном значении Червеня могла удержаться в ходячем названии теперешней Галицкой Руси – Червонная Русь, в названии которого, впрочем, не знают, сколько известно, наши летописи даже до XVI века. Расселения дулебской ветви славян летопись указывает по Бугу, не определяя, однако, ничем, о каком именно из двух Бугов (Западном или Восточном) говорит она. Так как нижнее течение и того, и другого было занято, несомненно, другим населением, восточного – тиверцами и затем кочевыми степняками, западного же – дреговскими и кривскими заселениями, то естественно принять, что дулебы занимали верхние течения того и другого Буга, простираясь на северо-восток до области Припяти, где и теперь находятся (село Дулбунов к югу от Ровна), дулибы к северо-востоку от Острога между Аннополем и Гущей и село Дулибы на реке Турьи близ Турийска в Ковельском уезде. Западные же и юго-западные расселения их могли заходить в область Вислы и Днестра. Мы видим там местности: Дулибы на юго-восток от Львова, между реками Зубрьей и Липой, Дулибы близ реки Стрипы, к северу от Черткова (Дуплиска к югу от этого города), Дулибы на Стрые; несколько выше города Стрыя и село Дулонбен (Дулубен, Dulaben) на Вислоке Вислянском к юго-западу от города Ясла. Из четырех племен, которые занимали юго-западный угол русского славянства и которых первоначальное географическое распространение определяется при недостатке летописных свидетельств так гадательно, только население верхнего Днестра, хорваты и верхних Бугов, дулебы вошли в состав Русского государства вполне, не утратив в первое время своей земельной особности, не переменяя своих первоначальных жилищ. Южные окраинные тиверцы, подобно своим соседям улучам, должны были уступить наплыву степных кочевников, которых появление совпадает с первыми десятилетиями жизни вновь возникшего государства, и, оставив не без борьбы, что видно из их многочисленных градов, о которых упоминает летопись, свои первоначальные обиталища, они отодвинулись вверх по Днестру и северным дунайским притокам, в более безопасные земли своих соплеменников. Летопись говорит о тиверцах в последний раз под 945 годом как об участниках в походе Игоря на греков (Лавр., с. 19) в то время, когда в Поднепровье усиливаются печенеги. Почти к тому же времени относится последнее, как мы видели, известие об улучах. После того эти племена навсегда исчезают из истории, не оставив почти никакого следа в ней. Но их переселенцы усилили численность хорватов и дулебов и дали им возможность выступить с большей самостоятельностью в первые же моменты образования Русского государства.

Оба эти племени весьма рано вошли в его состав. Начало их связи с Русью едва ли не относится еще ко времени первых русских князей, до соединения южной и северной Руси. По крайней мере летопись, подробно излагающая ход расширения русских пределов на юге, при князьях Рюриковичах, ничего не говорит ни о времени, ни об обстоятельствах подчинения их, а прямо называет хорватов и дулебов участниками в Олеговом походе на греков 907 года (Лавр., с. 12). Вместе с тем здесь они упоминаются в последний раз как особые племена или земли. Такое исчезновение старославянских названий объясняется, как мы уже видели, не иначе как возвышением в этих землях городов, сделавшихся центральными пунктами княжеского управления, в области хорватов Пeремышля, у дулебов – Бужска, Велыня и, может быть, Червеня. Эти города стали обозначать обширные области, тянувшие к ним, и, по крайней мере, городские названия бужан и велынян в понимании летописца являются равнозначащими с племенным именем дулебов. Вероятно, или при Святославе, занятом в Болгарии, или в усобицу между его сыновьями эти области отошли под власть ляхов. Под 981 годом летопись упоминает о войне, которую вел за владение ими с ляхами Владимир; «иде Володимер к ляхом и зая грады их Перемышль, Червень и ины грады, иже суть и до сего дне под Русью» (Лавр., с. 356). Очевидно, что под этими городами разумеется не один только город со своим округом или уездом, но вся область, которой он был административно-политическим центром. Перемышль обозначает горную Перемышльскую страну (Ипат., с. 179), область хорватов. С тех пор судьбы хорватской и дулебской земли надолго не разъединялись. Центром княжеского управления в них сделался вновь основанный княжеский город Володимер144, в 988 году отданный в удел сыну великого князя Всеволоду (Лавр., с. 52). В пределы этого княжеского удела, кроме Бужска, Велыня и Червеня, которых земельное значение ослабело под влиянием нового центрального города, должна была входить и Перемышльская область хорватов, ибо при разделе земли между Володимировыми сыновьями Володимир является самым крайним городом в юго-западной Руси145, а между тем нет никакого сомнения, что хорваты зависели в то время от власти киевских князей. Могло быть, что уничтожение земельной особности хорватов, к которому естественно должно было привести подчинение их новому княжескому городу, возбудило в них стремление к независимости и было причиной их восстания против Руси. Этим объясняется краткое и темное известие нашей Начальной летописи о походе Володимиpa на хорватов и о войне хорватской в 992 году (Лавр., с. 52). Смуты, поднявшиеся на Руси, по смерти Володимира, повели к отпадению юго-западной Руси под власть Болеслава Лядского. Известие Дитмара о ссоре Володимира с сыном Святополком Туровским, женатым на дочери Болеслава, участие которое принимал в ней Болеслав146, указывает, что уже в это время лядский князь старался утвердить свое влияние на дела Руси и проложить путь к захвату ее богатой юго-западной окраины. Как известно, он достиг своей цели, воспользовавшись усобицей, поднявшейся между Ярославом и Святополком, и в 1017 году захватив червенские города (Лавр., с. 62). Захват не был, однако, продолжителен. В 1030 году Ярослав отнял Бельз, который следует отнести к числу червенских городов, а в следующем году были возвращены и остальные червенские города147. Той же участи подверглась, по всей вероятности, и Перемышльская земля, хотя летопись не сообщает о ней ничего. В ряду уделов ярославовых сыновей Перемышльская и Володимиро-Волынская земля являются опять одной княжеской волостью, с одним центральным городом Володимиром, который был отдан князю Игорю Ярославичу. Как известно, по переходе Игоря на Смоленский стол, эта волость перешла к внуку Ярославову Ростиславу Володимировичу148. Смуты, начавшиеся на Руси изгнанием Изяслава Ярославича из Киева, дали повод Болеславу Смелому возобновить попытки своего «храброго» предшественника утвердиться в юго-западной Руси. По польским известиям, вслед за походом на Киев, который он предпринял, помогая Изяславу, он овладел Перемышлем (1071 году) и оттуда делал постоянные набеги и наезды на Киевское, собственно Володимиpское княжение149, которое, между тем, перешло в род Изяслава, сделавшись уделом сына его Ярополка. Ослабление Польши, следствие известных раздоров Болеслава с духовенством и рыцарством, слабость правления преемника его Владислава Германа дали возможность предприимчивым Ростиславичам отнять в свою пользу Перемышль, захваченный ляхами, и восстановить таким образом прежнюю Перемышльскую волость. Известие об этом событии представляют польские летописцы150. По нашим летописям, Рюрик Ростиславич в первый раз упоминается перемышльским князем под 1086 годом (Лавр., с. 88). Таким образом, благодаря предприимчивости Ростиславичей был отвоеван от ляхов захваченный ими окраинный угол тогдашней Руси и тем самым сделался законной частью князя-изгоя, его освободителя. В то же время перемены, происшедшие в Володимирском княжении, дали Ростиславичам случай захватить часть Червенской земли. Есть известие, что великий князь Всеволод отдал Теребовль, то есть юго-западную часть Червенской земли, Васильку Ростиславичу151. Это раздробление земли, нарушение прежнего деления, было причиной продолжительной борьбы на юго-западе Руси, усобицы между Ростиславичами, князьями – теребовльским и перемышльским, с одной стороны, и володимирским – с другой. Из обстоятельств ее видно, что володимирские князья мирились еще с потерей отдаленной от их стольного города перемышльской земли, но не могли снести равнодушно потери исконной червенской земли. В продолжение целой четверти столетия они возобновляли попытки возвратить под свою власть Теребовльский удел, сгладить межи, положенные Всеволодом киевским между Теребовлем и Володимиром. Может быть, что первой жертвой этой борьбы был еще Ярополк Изяславич, убитый во время похода к Звенигороду152. Когда вслед за тем Всеволод отдал Володимир Давиду Игоревичу, этот князь опять возобновил притязания на Теребовльский удел и тотчас после Любецкого съезда князей, на котором были утверждены, между прочим, права князей володимирского, теребовльского и перемышльского, он захватил в плен и ослепил Василька Теребовльского, вымогая у него уступки Теребовля (Лавр., с. 112, 113). Не добившись согласия на то своего пленника, Давид предпринял поход, «хотя переяти Василькову волость» (там же, с. 113). Как известно, поход окончился неудачно для Давида, который был принужден не только отказаться от своих замыслов на Теребовль, но и возвратить свободу Васильку. Затем, когда, по требованию Мономаха и других князей Святополк выгнал Давида из Володимира и Червеня (Лавр., с. 114), и этот князь обнаружил притязания на владения Ростиславичей; «нача думати, говорит о нем летописец, на Володоря и Василька, глаголя, яко се асть волость отца моего и брата, и поиде на ня». Битвы на Рожне поле и под Перемышлем, в которых Святополк потерпел поражение, решили дело в пользу Ростиславичей: Перемышль и Теребовль остались за ними. Постановление княжеского сейма в Уветичах об ограничении удела Ростиславичей одним Перемышлем и, следовательно, о воссоединении прежней червенской земли точно так же встретило отпор со стороны Ростиславичей и не было приведено в исполнение (1100 год; Лавр., с. 117). Перемышль и Теребовль остались за ними, и по смерти их, когда сын Володаря Володимирко успел соединить их уделы под своей властью и перенес стол свой в Галич, из них образовалось особое Галицкое княжение, галицкая земля153, никогда уже после того не сливавшаяся вполне с восточной частью червенской земли. Что касается остальной восточной области дулебов или бужан (впоследствии собственно Волыня), то во всю эпоху, обнимаемую Начальной летописью, она не могла достигнуть политической самостоятельности и отдельности, какой достигли уже тогда в ряду русских княжеских владений Перемышль и Полоцк, но стояла в постоянной зависимости от Киева. Мы видим, что каждый князь, переходя на Киевский стол, стремится посадить на Володимирский стол своего сына или, по крайней мере, поставить прежнего володимирского князя – обыкновенно своего племянника – в подручные отношения. Первый из володимирских князей, который по своему изгойству мог дать самостоятельное значение своему уделу, был Ростислав Ярославич154; но его бегство в отдаленную Тмутаракань показывает, насколько непрочным и несамостоятельным, при притязаниях киевских князей, было в его глазах Володимирское княжение (1064 год; Лавр., с. 70). В кратких известиях летописи мы не находим указания, кому досталось после того это княжение; может быть, сыну Изяслава великого князя киевского, Мстиславу, который занимает такую видную роль в известной усобице его отца с полоцким Всеславом-Чародеем (1068 год; Лавр., с. 74). Затем, когда Изяслав был снова изгнан из Киева уже своими родными братьями – Святославом и Всеволодом – и когда Киевский стол занял Святослав, на Володимирском княжении является сын Святослава – Олег. Это видно из «Поучения Мономаха»155. Смерть Святослава и возвращение Изяслава на Киевский стол повели за собой перемену и на Володимирском столе: «И Святослав умре… и Олег приде (в Чернигов) из Володимеря выведен» (там же, с. 103). На его место был введен Изяславов сын – Ярополк; но смерть отца, великого князя, и для него была началом притеснений, зависимости от видов и целей нового великого князя. Город Дорогобуж, центр Погоринской области, которая в XII веке служила яблоком раздора между киевскими и волынскими князьями (Ипат., с. 146) Всеволод отдает племяннику Давиду Игоревичу – единственная мера, которую великий князь мог принять, чтобы прекратить захваты смелого изгоя на днепровском пути византийско-киевской торговли (1084 год; Лавр., с. 88). Попытка Ярополка оградить неприкосновенность своего удела не удалась. Не только не состоялся поход, задуманный им на Киев, но и сам он был принужден бежать в Ляхи (1085 год). Как кажется, возвращение на Русь и на свой удельный стол он должен был купить дорогой ценой – уступкой Ростиславичам западной части володимирских владений, составившей Теребовльский удел Ростиславичей. В усобицах, которые поднялись вследствие этого отделения, Володимирское княжение является в прежней зависимости от Киева. Изгой Давид Игоревич, получивший Володимир после насильственной смерти Ярополка Изяславича (1086 год; Лавр., с. 88), в великое княжение Святополка уступает Володимир сыновьям его – сперва Мстиславу (1097–1098 годы; Лавр., с. 116), а по смерти его (1099 год; там же, с. 116) Ярославу. Переход великокняжеского стола к Мономаху вскоре повел за собой переход Володимира в род этого князя. Ярослав не мирился с тем подручным отношением, в какие поставил его Мономах, и погиб в безуспешной борьбе за Володимирский стол, который достался сыновьям Мономаха. С тех пор он составлял наследственный удел Мономахова рода, и только при сыне и внуке Мстислава Великого – Изяславе Мстиславиче и Мстиславе Изяславиче, которые должны были в борьбе с черниговскими и суздальскими князьями за Киевский стол опираться на местные силы своего удела, володимирская земля получает, наконец, самостоятельное политическое значение и окончательно отделяется от Киева, причем пределы его расширились на счет северо-западных побужских владений киевской земли156.

Относительно границ или межей земель Перемышльской и Теребовльской, так же как и Володимирской, Начальная летопись представляет весьма скудные указания. Между тем уяснение их в эту древнейшую эпоху существования Русского государства важно во многих отношениях. С одной стороны, оно должно представить любопытные данные для решения вопроса вообще об этнографических пределах Руси на юго-западе, с другой – в них, как было замечено выше, остались довольно ясные следы древнего деления славян на племена или земли. Поэтому мы и остановимся здесь несколько на межах или, вернее, сумежьях Перемышльской и Теребовльской земель, и земли Володимирской. И так как ни прямые указания исторических источников, ни ход событий не представляют никаких оснований думать, чтобы они подверглись существенным изменениям в последующие два столетия, то мы позволяем себе, при определении их, принимать в расчет и несколько позднейшие указания XII – ХIII веков. Теребовльско-Перемышльская земля лежала между ляхами на северо-западе, уграми на юго-западе, степными кочевниками на юге, Киевским и Володимирским княжением на востоке и севере. О границе с ляхами в Начальной летописи мы не находим никаких указаний. Самым крайним на северо-западе пунктом перемышльской земли мы видим Перемышль на Сане и Вагре (Лавр., с. 35), но так как этот город был центральным пунктом особой земли, особого княжения, то нет сомнения, что и до IX века Перемышльская земля простиралась гораздо далее на север, за Любачев157, Ярослав, Перевореск (Przeworsk), галицкие города, известные уже с XIII века, и отделялась от лядских владений болотистыми низинами Сана и Лонки и до сей поры мало заселенными. В этой местности, как мы уже видели, летописные известия XIII века указывают порубежное укрепление «Ворота»158, может быть, там, где теперь мы видим село Перевратно к северу от Решова милях в 2,5 от него по дороге в Судомирь. Западная граница с ляхами шла, кажется, по водоразделу между двумя Вислоками – Саноцким и Вислянским, и, захватывая верховья последнего и верхние течения притоков его Яслы и Ропы, спускалась в юго-западном направлении к Карпатам, к истокам Белой и Попрада. Здесь (к северо-востоку от Дукли в одной миле) находятся село Роги, которое еще в XIV веке считалось в русской земле (in terra Russiae)159, два селенья Брановицы, к северу от города Ясла, Осек к югу от него на реке Вислоке, Стражна, близ которого Русска на реке Ропице, правом притоке Ропы, устье Руски на Ропе, могли быть передовыми постами русских владений, как Грудек Стража Высша и Нисша, Стражня, Остружна на реке Белой и другие могли представлять ряд порубежных укреплений со стороны ляхов.

Еще неопределеннее юго-западная угорская граница Галицкой Руси. Как известно, за Карпатами, в Угорщине, большая часть комитатов шарошского (с городом Эпериеш-Пряшов), земилинского, унгварского, мункачского, мармарошского (с городом Сигетом) и административной области Кошицкой (Кашау) заняты русским населением, которого насчитывается до 500 тысяч. История Угорской Руси в древнейшие времена остается предметом неразъясненным, но нет сомнения, что это исконное население северо-восточной Венгрии составилось из ветви хорватского племени, которую усилили улучи, вытесненные степными кочевниками из области нижнего Дуная к Карпатам, а их первоначальное вероисповедание – православие – указывает, что они стояли в органической связи с Поднепровской Русью в то время, когда христианство не утверждалось еще у угров160. К сожалению, наши летописи сообщают весьма мало об этой области и об отношениях, в каких она стояла к уграм, с одной стороны, и галичскому княжению – с другой. Из событий XII века видно только, что Карпаты находились в галичских владениях (1150 год; Ипат., с. 42) и что проходы в них были защищены укреплениями, твердью. В ХIII веке на русско-угорской границе упоминаются города Бардуев (1240 год; Ипат., с. 179) – теперешний Бардиев, Бартфельд на реке Тополии, к северу от Эпериеша, Баня Рудна (1235 год; Ипат., с. 175), которая соответствует, кажется, древнему городу Старой Рудне в Быстрицком округе Седмиградской области, у истоков реки Большого Самоша161, и Брашев (1282 год; Ипат., с. 211) – теперешний Кронштадт в Седмиградской же области. Летописи нигде не говорят о принадлежности их к Галицкому княжению, но такую принадлежность следует, кажется, допустить отчасти потому, что они лежали среди сплошного русского населения, отчасти же потому, что летописец упоминает их для обозначения путей из Руси в Угры, и, конечно, имел здесь в виду, скорее, свои, русские, города, чем города в чужой и, как надо полагать, мало известной на Руси земле. Сверх того, в известном списке русских городов, составленном не позже конца XIV или начала XV века162, в числе русских городов по эту сторону Дуная указан «Немець в горах» (Полн. собр. русск. лет. Т. VII. С. 241), который приурочивается к теперешнему Немети в Седмиградии на Самоше. Исходя от этих четырех пунктов, отмеченных нашими летописями, можно предположить, что в XII–XIII веках галицко-угорская граница проходила на юг от теперешнего Бардиева или Бартфельда, может быть, захватывая Пряшов и Кошицу, по верхним течениям Германа, Ондавы, Унга, по Бодрогу, через Тиссу и Самош к верховьям рек, вливающихся в Серет. Весьма вероятно, что тогда она совпадала с этнографическими пределами Руси163. Между тем из хода червонно-русской истории не видно, да и нет оснований предполагать, чтобы галицкие князья в XII–XIII веках делали какие-либо приобретения за Угорскими горами; следовательно, закарпатские славяне присоединены к Русскому государству еще первыми киевскими князьями, так что возникновение Угорской Руси должно отнести к концу IX и не позже, как к началу Х века. На юг галицкие владения шли вниз по течению Серета (Дунайского) и его притоков, по Пруту и Днестру, до Дуная и Понтийского побережья, где, как мы видели, до половины Х века были поселения улучей и тиверцев. Есть несколько известий, которые дают основание полагать, что и позднее, в Х и XI веках, дунайские низовья – по крайней мере устья Дуная и поморье до Днестра – входили в состав русских владений. Договоры Олега и Игоря не представляют прямых указаний на принадлежность их к Руси, но, как кажется, только потому, что при заключении их вообще не имелось в виду определение порубежных отношений греков и Руси, сходившихся тогда только в Поднепровье164. Походы Святослава в Болгарию, совет, который давал ему воевода Свенельд, возвратиться оттуда сухим путем, как самым безопасным, «поити на коних около, стоять бо Печенези в порозех»165, поход Владимира Святого на Болгарию166, обстоятельства последнего, как известно, неудачного предприятия русских на Царьград167 в 1043 году – все это заставляет думать, что во всяком случае сообщение между Нижним Дунаем и Поднепровьем было более или менее обеспечено, если не сплошным славянским населением (тиверцы и улучи), которое могло отодвинуться на север, при первом появлении кочевников, то по крайней мере рядом укреплений, ограждавших придунайскую и припонтийские окраины Руси от набегов. По свидетельству Константина Порфирородного, в его время на Днестре было шесть городов – Белгород, Тунгаты, Кракикаты, Салмакаты, Сакакаты, Гиаюкате, которые он называет, однако, уже запустелыми168. Обращаясь затем к историческим свидетельствам несколько позднейшего времени, мы находим первые прямые указания летописи на эти окраины в истории борьбы князя Ивана Ростиславича Берладника с дядей его Володимирком Галицким, а потом с сыном Володимирка – Ярославом Осмомыслом. Из обстоятельств ее, записанных в южнорусской летописи, видно, во-первых, что галицко-русские владения действительно были на Дунае, во-вторых, что они принадлежали к уделу Ивана, бывшего князем в Звенигороде, по всем соображениям в том, что на Днестре169. Так, после неудачного захвата Галича в 1144 году Иван, осажденный в этом городе Владимиром и отрезанный от него во время вылазки, бежал на Дунай и оттуда уже степью в Киев к князю Всеволоду Ольговичу, враждовавшему, как известно, с галицким князем. Между тем бояре, приверженцы Ивана, держались в Галиче еще целую неделю, конечно, не иначе как рассчитывая на помощь из Подунайской области. Через 15 лет после того летопись отметила новую попытку Ивана Берладника на галицкие владения, и мы видим его снова на Дунае: «еха, говорит о нем летописец, под 1159 годом, в поле (из Киева) и ста в городех подунайских, изби две кубари, и взя товара много в нею, и покостяше рыболовом Галичьскым»170. Ясно, что он стал в этих городах, имея в виду сделать необходимые приготовления к задуманному походу на галичьское Поднестровье, собрать дружину, дождаться нового прихода половцев и отряда берладников, запастись средствами хотя бы и грабежом торговых судов и галичских рыболовов. Между тем, мы не видим никакого противодействия со стороны Ярослава Галицкого. Он ограничивается только тем, что занимает своей засадой поднестровcкиe города (Полн. собр. русск. лет. Т. VII. С. 84). Очевидно, Иван действует в области или прямо подчиненной ему, или стоявшей с ним в каких-то весьма тесных отношениях, еще не разъясненных историей. Очень может быть, что подунайские города составляли только часть бывшего звенигородского удела князя Ивана Ростиславича, которую он сумел удерживать за собой во все долгое время своей скитальческой жизни на Руси и которая делала его таким опасным врагом галицкого князя… Летописи не говорят, какие именно русские города были на Дунае, и указания на них мы можем искать только в упомянутом уже выше списке русских городов. Но, к сожалению, составитель этого списка не ограничился, как видно, собственно русскими городами, то есть городами на русской земле, с основным русским населением, но почел необходимым назвать и те города, которые временно были завоеваны русскими князьями. Так, в числе дунайских городов он приводит города в болгарской земле Видицов о семи стен каменных, Мдин (Медин) Тернов, по ту сторону Дуная, Дерестр (Дрествинь-Силистрия) и др. единственно на том основании, что они были в X веке завоеваны Святославом171. Вероятно, к этим же болгарским городам относится известие о попытке Владимира Мономаха утвердиться на Дунае в 1116 году (Лавр., с. 128; Ипат., с. 7). Но в том же списке должны скрываться, конечно, и подунайские города Ивана Ростиславича и Ярослава Осмомысла Галицкого, запиравшего, по выражению «Слова о Полку Игореве», ворота Дунаеви. Выше Силистрии их не могло быть; ниже ее список называет Дичин (Дицын), Килию, Новое село (Новосель), Аколятрю на море, Курнаку, Варну. Из этих городов Варна едва ли может быть принята в расчет. Курнака, Аколятря и Новосель остаются для нас неразъясненными. Развалины древней Килии находятся близ крепости Старой Килии на правом берегу южного рукава Килийского Дуная. Что же касается Дичина, то, по мнению Ходаковского (Пути сообщения в Древней Руси. С. 8), этот город одно и то же с Дедцином, который упоминается в Ипатьевской летописи под 1260 годом на пути из Олешья на устье Днепра в Берлад (Ипат., с. 86), но во всяком случае он находился между Силистрией и Килией, ибо между этими городами его показывает список городов, который в исчислении местностей придерживается более или менее определенного порядка. Здесь мы находим местности с подобноименными названиями: Девициной в Добрудже, верстах в 10 к востоку от Черновод по дороге из Базарджика в Гирсов (близ него к юго-востоку по дороге в Кистенджи, Ески-Бырлат, то есть старый Бырлат) и Титков на левом берегу Дуная к югу от Браилова (верстах в 50)172. Из всех этих свидетельств можно только заключить, что галицкие владения, спускаясь на юг по бассейну Серета, во всяком случае доходили до Килийского и, может быть, даже до Георгиевского Дуная, простираясь вверх по Дунаю по крайней мере до устьев Серета. Относительно юго-восточной границы от Прута и Дуная до Днестра нет никаких известий. С появлением печенегов и затем половцев эта часть Понтийского побережья, по всей вероятности, запустела. Улучи и тиверцы, составлявшие оседлое население теперешнего Буджака, подвинулись на север, оставив поле степным кочевникам. Только по течению рек, преимущественно судоходных, были оставлены старые или устроены новые города для защиты от варваров как русского порубежья, так и караванов торговых судов. Этим объясняются слова летописца XI века о городах улучей и тиверцев, бывших в его время на Понтийском поморье: «Суть грады их и до сего дне». Рассматривая теперешние карты этой области, мы находим в ней множество местностей, названия которых Град, Граденица, Градешти, Бранешти едва ли не указывают на существовавший здесь ряд укреплений. Сюда же, может быть, относятся местности с названиями, обычными в древней Руси для княжеских городов (Володимир, Василев, Васильков). Так, по Пруту ниже Черновица (в списке городов Чернавский Торг) обращают на себя внимание селения Бранешти и два Василеуци (в Белецком уезде, выше Скулян), Влодомиря на правом и Бранешти на левом берегу (к востоку от Гирлеу), Василина ниже Скулян, несколько на северо-восток от Ясс. Далее на восток: Болград (Табак) в северном углу озера Алпуха (на южной окраине Нижнего Троянова вала), Градина или Чейши на реке Катлабухе (почти на одной широте с Кагулом), Оструг на Киргиже, Градешти на реке Когильнике или Кундуке, Городище на реке Быке к северо-западу от Кишинева; по Днестру ниже Василеу, Бакоты, старой Ушицы и Калюса, упоминаемых летописью Василеуцы в Хотинском уезде, Броннице под Могилевом, Василькеу ниже Сорок, при устье Ольшанки (близ него ручей Ситиска) и ниже его два городища, к западу от которых, на одной широте Геличены в Белецком уезде. Белград, теперешний Аккерман на Днестровском лимане существовал уже до Х века, по свидетельству Константина Порфирородного. Все эти местности требуют археологических разысканий, которые одни могут привести к сколько-нибудь положительным результатам. Но нельзя не заметить, что, если оставить в стороне Аккерман и провести линию от Галаца и Килии к Днестру через самые крайние на юге из названных пунктов (то есть Болград, Градину или Чейши, Градешти, что на Когильнике, Пересечину, что между Оргеевым и Кишиневом) к днестровским городищам или к Василькеу (в Сорокском уезде), то эта линия пройдет на север, с небольшим уклоном к востоку почти в прямом направлении – обстоятельство, которое отнимает у нее характер случайности и дает некоторое основание предполагать, что этот систематический ряд укреплений мог быть вызван порубежными отношениями галицко-русских владений на юго-востоке со степью. Впоследствии мы увидим, что здесь, в треугольнике, образуемом Днестром и этой линией, следует искать упоминаемых в летописи местностей Кучелмина (1159 год; Ипат., с. 86, 161) и Плава (1213 год; там же, с. 164).

Что касается северо-восточной границы Теребовльско-Перемышльской земли, то следует, кажется, принять, что она шла от крайних теребовльских владений на юге по водоразделу между Днестром и В. Бугом. Нет сомнения, что в начале XII века область Буга принадлежала киевскому княжению. Под 1146 годом в ней указываются киевские города Прилук (Лавр., с. 136), Меджибожье и Бужеск (Ипат., с. 25). Несколько же ниже их за Бугом – если взять со стороны Киева – начиналось Половецкое поле. В то же время поднестровские города Ушица (1144 год; Ипат., с. 11, 95), Бакота (1249 год; там же, с. 179), Калиус (1241 год; там же, с. 180) являются в галицких владениях, что и дает основание предполагать о принадлежности всей области Днестра с левыми притоками этой реки (Буша, Мурашка, Дерла, Немия, Карпец, Ушица, Студеница, Тернава, Смотричь, Жванец, Збруч, Никлав, Серед) к теребовльской земле. При этом нельзя не заметить, что обыкновенно границей между галицкими и волынскими владениями полагается река Днестр, так что левые притоки его относятся к Волыни, и в то же время Ушица и Бакота, лежавшие на левом же берегу Днестра, к Галичу. Такое определение границ основывается на том, что Каменец, не раз упоминаемый в южнорусских летописях при изложении событий XII—ХIII веков, как волынский город, приурочивают к теперешнему Каменцу Подольскому. Но из разбора всех летописных известий об этом городе оказывается, что его следует искать не на юго-западе Волыни, а на юго-востоке ее, не в Поднестровье, а в Погорыни, не на галицко-волынской меже, а на границе Волыни с Киевом и степными кочевниками173. Несколько обстоятельнее определяется теребовльская межа со стороны Володимира, хотя и относительно ее мы находим немногое в Начальной летописи. Она шла на северо-запад от истоков Восточного Буга отрогами Авратынских гор, по теперешней австро-русской границе, на юге Кременецкого уезда, следуя изгибу верхнего Середа. Здесь позднее мы видим галицкие порубежные города: Збыраж (1211 год; Ипат., с. 160), теперешний Збараж, Моклеков (там же), может быть, там, где теперь деревня Милоков в одной миле к юго-западу от Олексинца, Быковен (там же), может быть, теперешний Биков, на запад от Милекова, по ту сторону истоков Западного Буга, и Плеснеск или Преснеск (1188 год; там же, с. 137, 173), которого следы, окопы и курганы, уже поросшие лесом, указываются у самых истоков Середа, близ селения Подгорца (карта Шуберта № 40 – Подгорче). От верховьев Середа межа направлялась прямо на запад, пересекая Западный Буг между Голыми горами, галицким поселением или урочищем (1144 год; там же, с. 20, 171), на месте теперешнего местечка Гологоры, и Бужеском (1097 год; Лавр., с. 113) тепершний Буск (в Злочевском округе Галиции,) принадлежавшим тогда Володимирскому княжению: здесь следует искать порубежную местность Рожне Поле (1097 год), которая, по ясному указанию летописного известия 1144 года, находилась именно между верховьями Середа и Голыми Горами174. От Буга граница принимала снова северо-западное направление. В начале XIII века она шла между галицкими городами Звенигородом, что к юговостоку от Львова, Щекатовым, следы которого указываются к северу от Львова, в городище близ села Глинска в Жолкевском округе и повете, и волынскими землями, Белзской и Червенской, может быть, по ручьям Полтеву и Ярычевке, на теперешний Потелич, под которым скрывается летописный Телич175, к водоразделу между Саном (Любачовка, Танев), Бугом (Солоки, Гучва) и Вепрем, где начинался галицко-лядский рубеж.

Таковы были границы Перемышльско-Теребовльской земли. Относительно же границ между самими уделами теребовльским и перемышльским в конце XI века, совпадавших, как можно думать, со старыми перемышльско-червенскими межами, мы не имеем никаких данных. Заметим, однако, что в XIII веке, когда значение Червеня и Теребовля, центров червенской земли, перешло к Галичу, собственно Галицкая земля начиналась на западе от реки Бобрки – левого притока Днестра и простиралась до Ушицы с одной и Прута с другой стороны (Ипат., с. 169). Тогда как горная Перемышльская страна занимала верхнее течение Днестра, простираясь по Угорским горам и его отрогам (1226 год; там же, с. 179). Очень может быть, что именно это разграничение имело основу в старых земельных межах Перемышльской и Червенской земли, в этнографических границах древних хорватских и дулебских поселений. Это предположение подтверждается отчасти и топографической номенклатурой: к западу от Бобрки и Зубрьи мы видим хорватские названия местностей: Хорбаче на Ширеце, Хорбула и т. д.; к востоку – Дулебские и Бужские: Дулибы и рядом с ним Подбужье, близ реки Липы; тут же Черче (Червче), Бущ и т. д.

В пределах Перемышльской земли, кроме упомянутых уже города Перемышля на pеках Сане и Вягре и порубежного Рожня-Поля между Середом и Западным Бугом Начальной летописи известны еще только следующие города: Теребовль (1097 год; Лавр., с. 110), теперешний Трембовля на Гнезне, левом притоке Середа, Микулин («Поучение Мономаха», там же, с. 103) и Звенигород (1086 год; там же, с. 86), положение которых определяется различно. В летописных известиях XII века Микулин прямо указывается на реке Середе, на правом берегу которого и теперь есть город Микулинцы между Тарнополем и Чертковым. К этому Микулинцу, без всякого сомнения, приурочивается Микулин «Поучения Мономаховя»176; по несколько позднейшему известию, в 1144 году, в войну Всеволода Ольговича Киевского с Володимиpком Галицким, Микулин был занят союзником Всеволода Изяславом Давыдовичем вместе с Ушицей (Лавр., с. 135). Это известие подало повод искать Микулина близ Ушицы и приурочивать его к теперешнему селу Микулунцы к северо-западу от Винницы (Подольской губернии) на реке Згаре Бужского бассейна177. Но такое предположение едва ли может быть принято. Оно опровергается отчасти тем, что Бужский бассейн вообще принадлежал киевскому княжению, и на нем не могло быть галицких городов, но более всего самими обстоятельствами похода 1144 года: Изяслав Давыдович шел на соединение с Всеволодом, стоявшим у верховья Западного Буга, с половцами, следовательно из степи, с юго-востока, и по дороге занял Ушицу на Днестре. Затем его путь лежал прямо на северо-запад к Середу, на берегах которого стояли Володимиpко и Всеволод, и, следовательно, к Микулину на Середе, между тем, Микулинцы на Згаре лежат к северо-востоку от Ушицы. Очень вероятно, что именно появление Изяслава на правом берегу Середа заставило Володимирка уклониться вверх по Середу к Рожню-Полю, Голым Горам и Звенигороду, что подо Львовом. Относительно Звенигорода 1086 года надо заметить, что положение его неопределимо, так как из событий первой половины XII века открывается, что в Галицкой земле было два Звенигорода: один на месте теперешнего Дзвинигорода к юго-востоку от Львова, а другой на левом берегу Днестра между устьями Середа и Збруча. Из известия же 1086 года не видно, который из них мог иметь в виду летописец.

Что касается Володимирского княжения, то как мы видели в период, обнимаемый Начальной летописью, оно является в зависимости от Киева, в тесной связи с ним. Оно было окружено с севера, востока и юга киевскими владениями, чем, может быть, и объясняется эта зависимость, с юго-запада лядскими. В эпоху Начальной летописи оно занимало юго-восточную часть Вислянского бассейна, верхнее течение Вепря до устья Быстрицы, Верхнее Побужье по Западному Бугу и его притокам Распе, Солокам, Гучве, Угеру и Влодаве, до устья Влодавы, и верхнюю часть Припяти по ее левым притокам, Выжве, Турьи, Стыри до Горынского бассейна на востоке. В основание его политических границ легли, вероятно, в общих чертах древние рубежи бужан или волынян с мазовшей, с одной стороны, с кривскими и дреговскими поселениями – с другой. Ближайшее определение этим границам можно сделать только на основании свидетельств XII–XIII веков. Начальная летопись указывает как пограничные или вернее ближайшие к лядской границе пункты Волынь (на Буге), Червень (на Гучве), Броды. Но нет сомнения, что и до XII века лядско-волынский рубеж шел далее на северо-запад или по Вепрю, или по водоразделу между Вепрем и Быстрицей и от устья Быстрицы на северо-восток по реке Влодове к Западному Бугу – между люблинской землю ляхов и волынской украйной (1213 год; Ипат., с. 160), в которой в начале XIII века и, вероятно, уже ранее находились города Угровеск (1203 год; Ипат., с. 157, 160), теперешний Угруск, и близ него Воля Угруйска к югу от Влодавы, несколько ниже устья Угера (на карте Шуберта № 33 – Изера) – Верещин (там же), Столпье (1203 год; там же, с. 157, 160), может быть, там, где теперь Столпа к северо-западу от Холма и Комов (там же; теперешний Кумов), к югу милях в двух от Холма. Русские города и поселения Щекарев (1219 год; Ипат., с. 162, 210) на месте теперешнего Красностава, Орельск (1204 год; там же, с. 157), может быть там, где ныне Орлов, Древняны, Орловский Майдан, Воля (к югу от Красностава), Бусовно и Охожа (1248 год; там же, с. 182), вероятно, теперешнего Бусовна, на дороге из Красностава во Влодаву, на одной широте с Угровском, и к югу от нее села Оцкоржа, Андреев (1245 год; там же, с. 181; теперешнее Андреево на Влодаве, несколько ниже Верещина, и урочище Сухая Дорогва (1213 год; там же, с. 160, может быть, на месте теперешних двух деревень Сухавы на Влодаве же верстах в десяти от местечка Влодавы) – эти русские местности дают возможность точнее определить северо-западную границу Волыни со стороны Лядской земли.

С севера и востока к Володимирской земле прилегали владения Киевского княжения, в которых ближайшим к ней пунктом на Западном Буге мы видим город Берестье178. Весьма вероятно, что с этой стороны граница, начинаясь от устья Влодавы, так как по этой реке находились володимирские поселения, шла к верховьям Припяти и по правой стороне этой реки, захватывая устья ее притоков, Турьи, Стохода и Стыри, затем на юг по водоразделу между Стырем и Горынью до реки Вильи, впадающей в Горынь у Острога. На этой черте Начальная летопись указывает Волынские места: Турийск (1097 год; Лавр., с. 114; теперешний Турийск на реке Турьи в Ковельском уезде на дороге из Ковеля во Владимир) и Черторыеск (1101 год; там же, с. 116; теперешний Черториск на Стыри в Луцком уезде), а из киевских, кроме Берестья, Пинск и Дорогобуж (теперешний Дорогобуж на Горыни, к востоку от Ровна). В известиях последующих веков мы находим, однако, более подробные указания. Так, в половине XIII века в окрестностях Турийска – ближе к Припяти – указываются города: Камень (1262 год; Ипат. в тексте ошибочно – Каменец, с. 200; теперешний Камень Каширский к северу от уездного города Ковеля), Мельници179 (там же; теперешний Мельницы на реке того же имени, левом притоке Стохода, к востоку от Ковеля) и Небль – городище на озере Нобеле по левую сторону Припяти к юго-западу, милях в шести-семи от Пинска), стоявший, по смыслу летописного известия, на самой границе Волыни с турово-пинскими землями. На восточном порубежье ее следует, кажется, искать Городно, составлявший в первой половине XII века удел князя Всеволодка, внука известного Давида Игоревича. Если это действительно теперешнее местечко Городно в Пинском уезде на границе с Ровенским между Стырем и Горынью, в таком случае рубеж надо положить по левому берегу Горыни; впрочем Дубровица (1183 год; Ипат., с. 127; теперешняя Домбровица, милях в пяти к югу от Городна) Городеск180, к которому может относиться известие 1257 года (там же, 197; теперешнее село Городеци милях в пяти к югу от Домбровицы), Степань, о котором поминается в известии 1292 года (Ипат., с. 226; милях в трех к югу от Городца), принадлежавшие к турово-пинским землям (Н. М. Карамзин. Указ. соч. Т. IV. С. 76. Прим. 175; С. М. Соловьев. Указ соч. Т. II. Прим. 471). Все эти городки лежат на левом берегу Горыни и могли составлять ряд киевских (турово-пинских) укреплений на Волынском рубеже. Следя далее на юг вверх по течению Горыни, еще в половине XII века мы встречаем волынские города: Чимерин (теперешний Чемерин на севере милях в четырех от Дубна на реке Путиловке близ впадения речки с очевидно новейшим названием Миловидки, которая могла прежде называться Олыкой), Муравицу (1149 год; Лавр., с. 140; теперешняя Муравица на Икве ниже Дубна, милях в двух); Дубен, Кременец (1226 год; Ипат., с. 166) и против них киевские города: Пересопница на Стубле (1150 год; там же, с. 49) на северо-запад от Ровна, Зарецк (1150 год; Лавр, с. 142; Ипат., с. 54) и Мыльск (там же; теперешний Старый Мильск) на реке Устьи, несколько выше Ровна и несколько ниже его киевский же город Рогачов почти прямо к востоку от Пересопницы. По этим указаниям Волынский рубеж с Киевской Погориной (то есть областью по реке Горыни) на юг от Туровского порубежья определяется довольно подробно волоком между параллельно текущими притоками Горыни Путиловкой с Миловидкой с одной стороны и Стублей – с другой, где теперь, по случайному совпадению или на старой основе проходит ровенско-луцкая граница, и вверх по Стубле к верховьям Горынских притоков, Збытенки, Устьи и Вельи (Вильи; Ипат., с. 172) по водоразделу между этими реками и Иквой.

Город Шумск на реке Вилии принадлежал, как кажется, в половине XII века к киевским городам (1149 год; Лавр., с. 140): по крайней мере под 1152 годом он назван в числе русских городов, в противоположность галицким, и сверх того рядом с Бужском и Выгошевым, несомненно, уже киевскими городами (Ипат., с. 69). Из описания событий XIII века видно, что тогда крайним южным пунктом волынских владений был Торчев181, или Торцевьск, лежавший в гористой местности к западу от Шумска и реки Вилии (1231 год; Ипат., с. 172, 173), может быть там, где теперь Старый Тараж в юго-западной части Кременецкого уезда, верстах в трех к югу от Почаева (на реке Икве). Что касается юго-западной галицко-волынской границы, уже описанной нами, то на ней известны волынские порубежные города, начиная от верховьев Гучвы: Бельз (1030 год; Лавр., с. 64; Ипат., с. 52), Бужск (1097 год; Лавр., с. 113; теперешний Буск в Злочевском округе), Перемиль (1195 год; Ипат., с. 142, 173; теперешний Перемель на Стыри, в Луцком уезде, верстах в десяти от австрийской границы) и несколько ниже его на Стыри же Боремль, Броды («Поучение Мономаха», Лавр., с. 103; теперешний Броды на реке Сухой Цильке, правом притоке Стыря) и Всеволож (1097 год; Лавр., с. 113), точное положение которого остается неопределимым182. В пределах Волыни, кроме упомянутых уже городов Червеня, Бужьска, Острога, Бельза, Турийска, Черторийска, Брод, Перемиля, Начальная летопись знает еще Волынь, под которой в 1018 году была битва Ярослава со Святополком и союзником его Болеславом (Лавр., с. 62), а в 1077 году состоялся мир между Ярославичами – Изяславом и Всеволодом (там же, с. 85). Положение его указывается в теперешнем селе Гродек при слиянии Гучвы с Западным Бугом. На восток от него – Володимир, стольный город Володимирского княжения (988 год; Лавр., с. 52, 72, 87, 88, 113, 110), Луческ (1075 год; там же, с. 88; теперешний Луцк на Стыри же); к северо-западу от него Шеполь (1097 год; там же, с. 112; теперешнее село Шепель на Ставе, левом притоке Стыря в Луцком уезде) и на юго-восток – Дубен (1100 год; Лавр., с. 116; теперешний Дубно на Икве).