Славяно-русское население на восточной стороне Днепра. Характер известий о нем Начальной летописи. Географическое распространение северян. Славяне в пределах Хазарского царства. Тмутаракань. Радимичи и вятичи. Образование княжений Черниговского и Переяславского. Посемье. Земля вятичей. Их рубежи и населенные места

На восток от Днепра Начальная летопись указывает славяно-русские земли северян, радимичей и вятичей. Переходя к рассмотрению их географического распространения, нельзя не заметить, что вообще Начальная летопись сообщает о них несравненно меньше географических известий, чем о населении собственно русской земли. Помимо того, что собственная Русь имела значение центра слагавшейся общерусской жизни, что в ней главным образом сосредоточивались события, в летописном описании которых ее география должна была выступить подробнее и обстоятельнее, относительное богатство летописных известий о ней объясняется также самым происхождением Начальной летописи. При всей общности ее характера все-таки очевидно, что она возникла в Киеве и что составитель ее гораздо ближе и с большими подробностями знал события, совершавшиеся в Киевской Руси, чем в других краях молодого государства. Они представляли для него самый живой и существенный интерес, между тем как сведения о жизни в других частях Руси доходили до него только в общих, главных чертах и в таком виде заносились в летопись. Поэтому известия летописи о восточном Поднепровье, «верхних землях», Подвинье, Новгородской области отличаются краткостью, отсутствием подробностей, причем, естественно, географические указания встречаются в них еще случайнее, реже, чем в известиях о собственной Руси. Что касается юго-восточной Руси, то, кроме скудости летописных известий, изучение ее географии значительно затрудняется недостатком того важного материала, какой могут в известной степени представлять данные географической номенклатуры. Во весь древний период нашей истории юго-восточная Русь подвергалась постоянным опустошительным набегам соседних степняков, набегам, которые завершились конечным разорением ее от татар. Постоянная опасность извне не позволяла славянству утвердиться здесь с надлежащей крепостью, хотя бы и так, как оно могло утвердиться в Киевской Руси и в землях прикарпатских. Отсюда шли постоянные выселения на более безопасный север. Места выселенцев занимали выходцы из других славяно-русских земель, но чаще всего они оставались незаселенными, или же становились добычей степных варваров. После татарского погрома произошла полная смена населения юго-восточной окраины. Такие перемены не могли не отразиться и на ее географической номенклатуре. Большая часть старорусских названий не только топографических, но даже хорографических исчезли в этих переворотах. Весьма немногие местности удержали те названия, под которыми они являются в кратких летописных известиях. Названия племенные или староземельные, которые могли бы послужить указанием – конечно, весьма шатким и сомнительным – при определении прежнего распространения славяно-русских ветвей или земель, исчезли. В то же время неустойчивость и слабость населения, зависимость от азийцев не позволяли юго-восточному славянству развиваться свободно тем путем, каким шли другие славяно-русские ветви. Земли, сложившиеся у северян, радимичей и отчасти у вятичей, не могли достигнуть той самостоятельности и выработать такую отдельность, с какой являются земли по правую сторону Днепра. Их взаимные отношения были определены слабо, и их деятельность по обеспечению рубежей от соседей, как соплеменных, так и инородческих, была, как кажется, ничтожной в сравнении с такой же деятельностью славян на запад от Днепра. Доказательства этому представляются, между прочим, в том, что до нашего времени в древних пределах юго-восточной Руси почти не сохранилось тех следов земельных порубежий, какие мы находим на правом берегу Днепра в многочисленных городках, стражах, воротах, осеках, межах, рубежах и т. п. Может быть, однако, что археологические исследования прольют новый свет на этот важный и темный вопрос древнерусской истории.

По известию летописи, область северян (север, северо215) простиралась по Десне, Семи (Сейму) и Суле. Следовательно, она прилегала на западе к полянской и кривской землям, с севера – к радимичам, жившим по Соже, на северо-восток к поокскому населению вятичей, представляя на юго-востоке и юге славяно-русскую украйну с кочевьями азийских выходцев. Их западная окраина во всяком случае доходила до Днепра. Это видно из обстоятельств, сопровождавших раздел русской земли между братьями Володимировичами Мстиславом и Ярославом в 1024 году, когда Мстислав Тмутораканский, одержавши над братом победу в известной Лиственской битве, благодаря поддержке северян216, добровольно уступил ему Киев, а за собой удержал Чернигов, причем Днепр остался рубежом их владений. Мы видели, что в XII веке киевские владения простирались узкой полосой по левой стороне Днепра от низовьев Десны до устья Курани. Но эти владения имели характер подгородных мест Киева и даже в то время нисколько не ослабляли порубежного значения Днепра, разделявшего киевскую и черниговскую стороны. Что касается кривичско-северянского порубежья, то некоторые указания на него может представлять топографическая номенклатура волока, разделяющего течение Брягинки и Днепра. Здесь по правую сторону Днепра к юго-западу от Радуля лежат селенья Севки и близ него – Сутава (к юго-востоку), Кривец (на юг), Новое Городище на реке Брягинке, далее на север опять Кривец близ местности Лоева и у верховьев Брягинки – Вышомеж. Такое совпадение данных современной географической номенклатуры на таком небольшом сравнительно пространстве не позволяет видеть в нем ничего случайного, и едва ли будет слишком смело допустить, даже основываясь только на этих данных, не подкрепляемых иными свидетельствами, что здесь, на этом Брягинско-Днепровском водоразделе, сходились рубежи земель северской, кривской, радимичской и полянской. По левую сторону Днепра северный предел северян составлял, без сомнения, водораздел между Сожью, которая была занята радимичами, и полостью Десны (реки Свинь или Замглай, Сновь). Летопись указывает тут чернигово-северские города Любечь, теперь местечко на Днепре, Листвен (1024 год; Лавр., с. 64), который приурочивается к селу Листвену, лежащему на юг от уездного города Городны, на ручьях вливающихся в Сновь с левой стороны, Ропск (на Снови), Новгород, за которым удержалось по преимуществу название Северского. На подробных картах этого края замечаются, кроме Городни на речке того же имени, через Смячь вливающейся в Сновь, еще несколько названий, которые нельзя опустить из виду при определении этнографического распространения северян, а именно: Страшиво (Страживо) к юго-западу от Стародуба и верстах в 10 от него к северо-западу; Рубежное, близ которого село Большой и Малый Кривец (в Новозыбковском уезде), а также Городище у Судости в Стародубском уезде к юго-востоку от уездного города и вблизи Погара, древнее название которого Радогощ едва ли не сохранило след племенного наименования радимичей. Далее на север по Десне северянские поселения простирались между радимичами и вятичами. Земельный рубеж с вятичами должен был проходить по Окско-Деснянскому водоразделу, где летопись указывает в XII веке местности, которые, хотя и принадлежали к Черниговскому княжению, но тем не менее не причисляются ей к земле вятичей, и которые, следовательно, могут быть отнесены к области северских заселений. Таковы Болдыж Лес (1145 год; Ипат., с. 26), урочище на пути из Путивля и Севска в Корачев, там где теперь указывается село Болдыж у города Дмитровска Орловской губернии, Корачев, Домагощ (1147 год; Ипат., 1145 год), Дьбрянск (Брянск. 1147 год; там же), Въщиж (1142 год; там же) на Десне в 40 верстах выше Брянска217. Здесь, на этом водоразделе, в холмистой и лесистой местности по восточным границам теперешних Дмитровского и Карачевского уезда замечаются теперь городища: Криво-Городище на Кроме, левом притоке Оки, Водоцкое Городище в южной части Карачевского уезда, Верхний и Нижний Городцы по дороге из Севска в Карачев, к западу от Городища Водоцкого, близ них несколько далее на запад – Городи на ручье, с юга вливающемся в Деснянский приток Навлью. Как далеко на север за верховья Десны простирались северянские заселения, указывают названия левого притока Москвы-реки Северска, известного под этим именем с начала XIV века, и города Свирельска, бывшего Черниговской волостью на ростово-суздальском порубежье. Впрочем, в этом краю, как уже было сказано выше, первоначальное население составляло инородческое племя мери, и славянство является здесь населением пришлым, хотя и в весьма отдаленное время. Сколько можно судить по топографической номенклатуре, колонизация шла сюда с разных концов восточного славянства, и главным деятелем в ней было великое племя кривичей.

Юго-восточные расселения северян шли по Семи (Сейму), с областью которого Подесенье сближается рекой Севой, вливающейся в Десну через Нерусу. Здесь только указывает их летопись, но есть много оснований думать, что они простирались даже в эпоху образования Русского государства гораздо далее на восток и юго-восток, в область Северного Донца, известного на Руси под именем Дона, как то видно из описания похода на половцев в 1111 году218, и в область самого Дона. По известиям мусульманских писателей IX – Х веков, славяне составляли в Хазарии, простиравшейся по Дону и Волге до Кавказского хребта, не только значительную часть городского населения, но довольно многочисленное оседлое, следовательно, деревенское или сельское население, из которого, как свидетельствует Баладури219, сирийский вождь Марван в набеге на Хазарию вывел до двадцати тысяч славян. Нет нужды ни предполагать в этих славянах те славянские ветви, которые по известиям нашей летописи платили дань казарам (то есть северян по Десне, Семи и Суле, вятичей, радимичей и полян), ни отвергать справедливость этого известия, опираясь только на то соображение, что сирийский вождь не мог проникнуть так далеко в глубь Восточно-Европейской равнины – на Днепр, Сулу, Сейм, Сож, Оку. Он нашел оседлое славянское население в пределах самой Хазарии, в плодородных поречьях Северного Донца и Дона. По прямому свидетельству Массуди, еще в его время (во второй половине Х века) русские и славянские племена языческой религии обитали в пределах Хазарии. Они имели особого судью, который судил их по закону язычества, то есть по закону разума. Русь и славяне составляли войско царя и его прислугу220. Самый Дон у многих из мусульманских писателей, вообще хорошо знакомых с восточными окраинами Европейской России, называется Славянской рекой. Это название, еще чаще придаваемое Волге, должно было явиться не только вследствие того, что верховья этих рек лежали в земле славян, но и в силу того, что на их побережьях и в их полости славянство, если и не было населением, преобладающим по численности, то заявило себя достаточно самобытной и сильной деятельностью среди кочевого и перемежающегося азийского населения. Это название дает также основание предполагать, что на юго-востоке равнины славянство могло простираться по крайней мере до нижнего течения Волги, которая у теперешнего Царицына отделяется таким незначительным волоком от полости нижнего Дона. Существование Тмутаракани, славяно-русской колонии на устьях Кубани, начало которой относят обыкновенно к Х веку, показывает, что славянское население в глубокой древности доходило по Черноморскому побережью до Кавкасинских гор, в соседство ясов, касогов и обез221. Сильное Хазарское царство, опираясь само главным образом на славянство, обеспечивало славянству, жившему в его пределах, спокойное существование. С падением его под ударами русских князей Олега и Святослава, с подчинением его территории власти Руси единоплеменное или родственное славянское население естественно должно было получить перевес над инородческим населением. Связь с Поднепровьем через низовья Дона и Донца по левым притокам Днепра, очевидно, усилилась. Торжество христианства в Поднепровской Руси отразилось в Тмутаракани основанием особого епископства, стоявшего с Киевом в близких и частых сношениях. Окруженная со всех сторон враждебными соседями, – горными ясами и касогами с юга, греками с запада, азийскими степняками – постоянно наплывавшими с востока, Тмутаракань, пока не пала окончательно в конце XI века, служила убежищем и приютом для многочисленных выходцев из разных концов русского славянства, которых влекли туда жажда воинской деятельности, чести и добычи, отчасти же недовольство своим положением на Руси. Здесь, в местном населении, князья-изгои легко находили себе дружину и союзников в воинственных инородцах и воев в местном славянстве. Так мы видим, что первый тмутараканский князь Мстислав Володимирович, предъявивший свои права на владения в Приднепровской Руси, является с инородческой дружиной, казарами и касогами, и с воями-северянами. Постоянная связь Тмутаракани с Черниговом, зависимость ее от черниговских князей, которая признавалась на Руси делом законным и бесспорным222, могла основываться только на племенном или земельном сродстве ее славянского населения с населением Подесенья, Посемья и Посулья, и заставляет видеть в славянском населении этого края разветвление северян. С падением власти русских князей в Тмутаракани, с усилением азийских кочевников на Понтийском побережье, славянское население на юго-восточной окраине исчезает. С начала XII века его крайние следы замечаются только на Доне, то есть собственно теперешнем Северном (Северском) Донце, но уже среди господствующего и преобладающего инородческого населения. В городе Шарукани видно население, близкое русским воям, по крайней мере, по вероисповеданию, очень может быть, по языку и происхождению. В конце XII века крайним славяно-русским пунктом был город Донец223, в котором знаменитый Игорь Святославич нашел безопасный приют после одиннадцатидневного бегства из половецкого плена224. Как далеко на юг простирались славянские поселения на восточной стороне Днепра, неизвестно. К концу Х века мы застаем их окраины на Суле реке, но если и здесь славянское население было также принуждено постепенно отступать к северу перед наплывом степных инородцев, как то было на западной стороне Днепра, то необходимо допустить, что их первоначальные поселения заходили гораздо далее на юг.

Ближайшими соседями северян были радимичи, поселения которых Начальная летопись указывает по реке Соже. Эта ветвь восточного славянства занимает в ряду других ветвей, по степени самостоятельности, с какой они являются в эпоху образования Русского государства, едва ли не последнее место. Нет сомнения, что они, как и соседи их вятичи, выделились из среды славянства позднее других. Во времена летописца еще сохранялись предания об их общем происхождении от ляхов, об их родоначальниках Радиме и Вятке – предания, каких летопись не знает уже относительно других племен и земель, и которые поэтому уже могут служить признаком более позднего обособления по-окского и посожского населения из общей массы славянства. Весьма вероятно, что союз родов в этих землях, особенно же у радимичей, по самой недавности образования, не успел еще окрепнуть к эпохе заложения Русского государства, и что в этом надо искать причин незначительности роли, которую занимала земля радимичей в период, обнимаемый Начальной летописью. Сообщив предание об их происхождении, летопись опускает их в рассказе о племенах, плативших дань казарам, хотя они и принадлежали к их числу. Из обстоятельств, которыми сопровождалось подчинение радимичей Руси, видно, как слабо и несамостоятельно было это племя, даже в сравнении с северянами и вятичами, которые, как окраинное население, более подвергались внешним опасностям и, по-видимому, должны были бы оказать по отношению к Руси менее устоя, чем защищенные ими радимичи. Последние приняли власть русских князей без борьбы и сопротивления, путем переговоров. «Посла, говорит летопись под 884 годом (Лавр., с. 10), Олег к Радимичем, река: кому дань даете? Они же реша: Козаром. И рече им Олег: не дайте Козаром; но мне дайте, – и в даша Ольгови по щелягу, якоже Казаром даху». Далее летопись, упомянув их в числе племен, принимавших участие в Олеговом походе на греков, забывает их почти до самого конца Х века. Последнее известие о радимичах также мало говорит в пользу их земельной особности и самостоятельности и, как взятое несомненно из народного предания, отразило в себе довольно неуважительный взгляд тогдашней Руси, то есть Киевского Поднепровья, на это слабое племя. Победа, одержанная над радимичами на реке Пищане воеводой Володимира Святого Волчьим Хвостом в 984 году, подала повод Руси «коритися» им «глаголюще: Пищаньци волъчья хвоста бегають» (там же, с. 36). В эпоху составления «Повести временных лет» радимичи платили дань Руси и везли повоз (там же).

Все эти краткие известия свидетельствуют о крайней слабости радимичей как отдельной земли. Но еще больше она доказывается отсутствием в летописи даже самых отдаленных намеков на существование у них городов, которые имели бы центральное значение для их земли. Видно, что племя это, войдя в состав Черниговского княжения, очень скоро потеряло всякую тень самостоятельности. Конечно еще в XII веке летопись пользуется именем радимичей для обозначения одного из путей из Киевского Поднепровья в Суздаль (Ипат., с. 77). Но едва ли можно принять это в доказательство тогдашней особности их земли. Напротив, два города, известные в XII веке в Посожьи, Чичерек (1159 год; Ипат., с. 84) и Гомъи (1142 год; там же, с. 54), являются простыми волостями черниговских князей, не составившими даже особых уделов, между тем как в других княжениях старославянские земли легли в основу удельного расчленения. Как кажется, здесь надо искать причин недостатка как летописных свидетельств, так и указаний современной топографической номенклатуры, для определения – сколько-нибудь приблизительного – географического распределения радимичей. Как кажется, однако, область Сожи, где указывает их летопись, была занята ими не вся. В южной части ее радимичские поселения могли сходиться с кривскими с одной стороны и с северскими – с другой. На волоке, отделяющем нижнее течение Сожи от ложа Днепра, мы видим (в северном углу Речицкого уезда) Кривск на реке Узе и близ него Радеев. Затем в южной части Рогачевского уезда Городец на реке Ржавце и Городок близ верховьев Сожского притока Чечоры и несколько севернее Городец с окрестными селениями Кривском и Сытоками. Далее на север (в теперешних уездах Старобыховском, Чауском и Чериковском) вовсе незаметно радимических наименований, за исключением Радимли на реке Проне. Здесь преобладают кривские названия, так что весьма вероятно, что область верхней Сожи, по крайней мере от устья Вехры, на которой в XII веке мы видим смоленский город Мстиславль (1156 год; Ипат., с. 80), была занята кривскими заселениями, и радимичи не успели в ней утвердиться. Порубежье с северянами мы старались определить выше, именно водоразделом Посожья со Сновью, хотя есть основание предполагать, что восточные расселения радимичей или заходили в глубь северской земли, или же, может быть, даже окружали ее с северо-востока, отделяя ее от по-окского населения вятичей. На такое предположение наводит целый ряд местных названий, напоминающих радимичей, который замечается в области Десны, Сейма и Верхней Оки. Так мы видим: в области Десны, кроме Радогоща, Радоща, известного уже с XII века (1155 год; Ипат., с. 77; теперь Погар на Десне), Радомку к западу от Новгорода Северского на Олешне, притоке Убеди, речку Пещань, с левой стороны вливающуюся в Десну, близ селений Радчина, Радинского и Радушина в южной части Брянского уезда; Радовище на речке Радовище, вливающейся в Вытебеть Карачевского уезда; речку Радицу, левый приток Болвы (на юге Жиздренского уезде), на Нерусе Радогощ, ниже Дмитровска, и на одном из левых притоков ее, к юго-западу от Дмитровска Радогощ (тут же к юго-западу от Севска Ратковичи); в области Сейма – Радубеж, Радегощ, Радудичи. Обилие местных названий, сходных с земельным именем радимичей в области Оки, указывает, что и радимическая ветвь славянства принимала деятельное участие в колонизации этого первоначально финского края. На правой стороне Оки такие названия не заходят севернее Упы, в области которой лежат Радугощ, Радугище и Радушное, к северо-востоку от Одоева, тогда как по левым притокам Оки они замечаются в области Жиздры, Угры, Протвы, даже Москвы-реки, хотя и в весьма незначительном числе225. Крайней на северо-востоке ветвью русского славянского населения были родственные радимичам вятичи. Их географическое положение летопись определяет Окой. Но и это определение, подобно многим другим летописным указаниям, можно понимать только как приблизительное и общее, ибо, по свидетельству этнографического введения той же летописи, еще в ее время в нижнем течении Оки, «по Оце реце, где потече в Волгу», сидело финское племя муромы. Сверх того мы видим, что поселения мери и мордвы должны были заходить также в область средней Оки. Таким образом, земля вятичей занимала только часть Окской полости. Описание известной борьбы между Мономашичами и Ольжичами XII века, в которой земля вятичей является одним из главных мест действий, дает некоторую возможность определить, что именно разумелось под вятичами в этом веке, а свидетельство XII века имеет, конечно, важное значение для уяснения географического распространения этого племени в более раннее время. Из похода Изяслава Мстиславича киевского на Святослава Ольговича в 1146 году видно, что в то время крайними на востоке черниговскими городами, не входившими в состав вятичей, были Корачев (Карачев)226 и Дьбрянеск (1146 год; Ипат., с. 28–29) в Подесенье. Были ли то северские или радимичские города, неизвестно227; но по определительному указанию летописи, земля вятичей отделялась от Корачева лесом, и ближайшим к ним вятическим городом является Козельск на Окском притоке Жиздре. Такими же Черниговскими волостями, не принадлежавшими, однако, к земле собственно вятичей, являются Обловь или Блове с городом того же имени228, несомненно местность по течению левого притока Десны Болвы, Болдыж Лес, на пути из Севска в Карачев и Домагощ (на Нерусе). Так что лесистый и холмистый водораздел между деснянскими притоками Нерусой, Навлей, Ревной и Болвой с одной стороны и окским притоком Жиздрой с другой может быть принят западным порубежьем земли вятичей. С юга их расселения едва ли не ограничивались побережьем Зуши, ибо в половине ХII века город Мченеск (Мценск)229 является уже вне вятичской земли. Как далеко на север и восток простирались коренные поселения вятичей, определить трудно. С этих сторон они сходились с инородческими племенами мери, мордвы, мещеры, которые должны были издавна отступить перед их колонизационным движением вниз по Оке и вверх по ее притокам. Нет сомнения, что в Рязанско-Муромском крае, даже в южной части Ростово-Суздальской области XII века вятичи издавна составили один из важнейших элементов славяно-русской колонизации. Но связь этих областей с Кривско-Словенскими землями, замечаемая с первых времен нашей истории, дает основание предполагать, что в колонизации их более деятельное участие должны были принимать поднепровские и по-ильменские славяне. Во всяком случае по летописным известиям XII века следует заключить, что земля собственно вятичей того времени простиралась от Зуши вниз по Оке, ограничиваясь ее течением с северо-запада, до Осетра, за котором начинались земли, первоначально занятые мордвой, в эпоху Русского государства уже колонизованные выходцами из разных концов восточного славянства. На юго-восток они могли доходить по Сосне до верхнего Дона и Воронежа, в соседство северских расселений. В это время чисто вятичскими городами являются Козлеск или Козельск (на Жиздре), Дедославль, где в 1147 году черниговские князья Давидовичи созывали вече вятичей (Ипат., с. 29; теперешняя Дедилова Слобода к юго-востоку от Тулы на Шивороне, притоке Упы); близ истоков Осетра – село Дедиловские Выселки; Лобынск (Люблинец Амосов) против устья Протвы, Неринск, как вероятно, у устья Нары, и Колтеск, теперешнее Колтово на Оке, выше Каширы, были порубежными вятичскими городами с Ростово-Суздальской землей (1147 год; там же, с. 28, 29). В этих пределах открываются следы единственного города вятичей, известного Начальному летописцу, именно Корьдны, о походе на которую упоминает Мономах в своем «Поучении» (Лавр., с. 103). Она приурочивается к подобнозвучащим теперешним местностям – Карнадьи, что на Зуше, к северо-востоку от Новосиля, или к Карникам и Карничкам, что на речке Карнике, через Шату вливающейся в Дон, к востоку от Тулы. Может быть, остатки земельного имени вятичей сохраняются доныне в названиях селений Вятского на реке Старке в Тарусском уезде, по Калужской дороге в Серпухов, Вятчина на реке Святице по дороге из Мосальска в Ельну.

Земли северян, радимичей и вятичей вошли в состав Русского государства в разное время и на различных условиях, Но благодаря географическому положению своему уже в период Начальной летописи они являются в тесной связи между собой. О подчинении радимичей киевским князьям мы имели уже случай говорить. Признав над собой добровольно, по соглашению, власть Олега, освобождавшего их от казар в 885 году, они через сто лет сделали неудачную попытку восстать против Киева и затем почти без следа исчезают из истории. Несколько раньше были подчинены северяне, обнаружившие по отношению к Руси более земельной самостоятельности и особности. Покорение их Олегом, которое летопись относит к 884 году, совершилось не без борьбы. Олег должен был лично предпринять поход на них, и из краткого летописного известия видно, что он встретил сопротивление главным образом в той части северянской земли, которая стояла в более тесной связи с казарами230. Чтобы удержать за собой северян, он возложил на них «дань легку». Близость неприязненных и еще сильных соседей казар заставила киевских князей обращать особенное внимание на эту окраинную землю. Уже при Олеге у поднепровских северян возникли княжеские города Чернигов и Переяславль, мало-помалу сделавшиеся центральными пунктами. Первый – для Северянского Подесенья, второй – для Посулья. Как известно из Олегова договора с греками, в них сидели князья «под Олегом сущее», и на них взяты с греков особые уклады. Здесь они являются уже со значением первенствующих городов на Руси после Киева. То же самое замечается и в Игореве договоре. Нет сомнения, что уже в это отдаленное время, под влиянием Чернигова и Переяславля, стало ослабевать земельное единство северян, что у них тогда еще начали вырабатываться волости, во второй половине XI века окончательно сложившиеся в особые княжения Черниговское и Переяславское. Тем не менее из раздела русской земли между сыновьями Владимира Святого и из последующего хода событий нельзя не заключить, что в Х и в начале XI века русским центром Северской земли служила отдаленная Тмутаракань.

При Владимире Святом Тмутаракань является единственным княжеским уделом на восточной стороне Днепра, уделом, в который должны были входить все славянские земли, по левую сторону этой реки, подчиненные Руси. То была волость Владимирова сына Мстислава, в борьбе которого с братом Ярославом усматривается, как было замечено выше, такая тесная связь Тмутаракани с северским населением. Усиление Тмутаракани было естественным последствием войн Олега и особенно Святослава с казарами и походов русских дружин, которые, разрушив Хазарское царство, раздвинули пределы Русского государства до Кавказских гор. Необходимость борьбы с кочевыми выходцами из Азии, с соседними горными племенами и греками заставили русских князей выбрать эту окраину центром своей военной и административной деятельности на юго-востоке и притянуть к нему славяно-русские земли восточного Поднепровья. Впрочем, невыгоды такого центра скоро обнаружились. В начале XI века Мстислав, овладев левым побережьем Днепра, перенес свой стол в Чернигов, и уже с того времени Тмутаракань снизошла на степень второстепенного удела Черниговского княжения. Попытки князей-изгоев оторвать ее от Чернигова и образовать из нее отдельную и самостоятельную волость не имели успеха. Отдаленность ее от Поднепровья, слабость местного славяно-русского населения и усиленный наплыв азийских кочевников повели за собой падение в Тмутаракани русской власти. К концу XI века она выходит из ряда русских волостей. Летопись говорит о ней в последний раз под 1094 годом, а из XII века о ней дошло до нас только имя в поэтических сказаниях «Слова о полку Игореве»231.

Раздел русских земель между сыновьями Ярослава окончательно закрепил распадение северской земли на княжения Черниговское и Переяславское. Составляя юго-восточную окраину русских владений со стороны степей, оба они имели задачей служить оплотом Руси против степных варваров, сдерживая их нападения. Эта задача обусловила во многом их исторические судьбы. Но для Переяславского княжения, открытого для степняков с востока и юга, исполнение ее было труднее, чем для княжения Черниговского, защищаемого им с юга. Поэтому, несмотря на богатую природу, на выгодное положение при Днепре, князья, сидевшие в Переяславле232, действительно «много бед принимали от рати и голода» («Поучение Мономаха», с. 103), и по отношению к Чернигову он всегда занимал второе место. Естественно, что при таких условиях, он не мог достигнуть самостоятельности, и с конца XI века, с усилением кочевых орд, он вступает в тесную связь с Киевом, составляя почти не более, как удел Киевского княжения. Переяславское княжение занимало область по Трубежу, Супою и Суле до Ворсклы, простираясь на север и северо-восток до верховьев этих рек, до водораздела их с областью Десны и Сейма с одной стороны, Северного Донца – с другой. На северо-западе оно примыкало к собственно киевским владениям, находившимся на левой стороне Днепра, где, как это видно из известия ХII века, рубеж шел по речке Корани (1139 год; Лавр., с. 134; теперешней Карани, левому притоку Трубежа, затем по Днепру). Что касается южной границы, то, как и на Киевской стороне, она изменялась соответственно ходу борьбы Руси со степняками. Известие о деятельности Владимира Святого в этом краю, первое, записанное в Начальной летописи, указывает самые южные города, основанные этим князем, на реке Суле (Лавр., с. 52). В них были поселены «лучшие мужи от Словен и от Кривич и от Чуди и от Вятич» – явный знак, что местное славянское население было тогда слишком слабо, или же что его вовсе не было на этом южнорусском порубежье, что оно уже отступило в более безопасные места от нападений печенегов. Но как ничтожны были вновь основанные города для защиты Переяславля, видно из последующих летописных известий. Уже при Владимире Святом, под 992 годом, летопись говорит о набеге на Переяславль печенегов, пришедших из-за Сулы. Встреченные князем на Трубеже, они были прогнаны благодаря русскому богатырю, который «перея славу» у богатыря Печенежина (там же, с. 53). Как известно, с этой победой летописное предание связывает основание Переяславля, впрочем, несомненно, существовавшего ранее. Весьма вероятно, что новое укрепление, перестройка этого города подала повод к летописной легенде, тем скорее, что она представляла наглядное объяснение происхождению его названия. Хотя Борис Святой, отправленный из Киева на печенегов (1015 год), не нашел их в пределах Переяславского княжения. Но тем не менее все известия до конца XI века указывают, что местом борьбы их с русскими князьями служили окрестности Переяславля, тогда как на юго-востоке они свободно проникали до Подесенья и Посемья. Так, в 1017 году Святополк, поддерживаемый печенегами, был разбит братом Ярославом на реке Альте (Лавр., с. 62). В 1067 году на Альте же киевский, черниговский и переяславский князья нанесли поражение половцам (там же, с. 74). В 1078 году была битва с ними у Нежатины Нивы, теперешнего Нежина (Лавр., с. 86)233, битва, в которой пал великий князь Изяслав. В следующем году половцы с изгоем Романом Черниговским подходили к Воину, теперешней Войнице в 11 верстах к югу от Переяславля на реке Броварке. Всеволод, бывший тогда в Переяславле, заключил с ними мир (там же, с. 87). Как кажется, уже тогда Русь поняла необходимость ограждать свои степные порубежья от «диких» кочевников теми из их сородичей, которые начинали привыкать к оседлости и находили выгодным признавать себя в зависимости от русских князей. С конца XI века на киевской стороне Днепра становится известен Торцийск, Торческ, Торцийский град, город торков, прежде кочевого, а тогда уже полуоседлого населения. Несколько ранее известны торки, поселившиеся на левой стороне Днепра и признававшие над собой власть переяславского князя. По указаниям XII века, они занимали область в окрестностях Баруча, города, лежавшего близ городов Бронь-Княжа (1125 год; Лавр., с. 129; теперешнего Браницы в Кролевецком уезде на речке Грабаровке, левом притоке верхнего Трубежа), Нежатина (1135 год; там же, с. 132), Городка (там же; теперешний Городня на Сможе, с левой стороны впадающей в Удай выше Прилук) и Серебряного (Ипат., с. 107; теперешняя местность Сребного, Прилукского уезда, по Роменскому тракту, на реке Лысогоре), то есть или в северной части Прилукского, или в южной Нежинского уезда, может быть, в окрестностях теперешнего хутора Барышовцова, принадлежащего селу Носовке (Нежинского уезда на границе с Прилукским). Впрочем, это полуоседлое население не всегда оправдывало ожидания русских князей и весьма часто обнаруживало враждебность против них и коренного славянского населения. В 1080 году, по известию Начальной летописи, переяславские торки заратились на Русь и были усмирены Владимиром Мономахом (Ипат., с. 87). В первой четверти XII века торки сами бежали из русской земли (1120 год; там же, с. 128) вместе с печенегами (1121 год; Ипат., с. 8) «и тако мятущеся сде, онде, и тако погыбоша». В то же время берендичи были прогнаны Мономахом (там же). Несмотря на то, и позднее замечаются остатки этого порубежного полукочевого-полуоседлого населения Переяславской области, в тех же Торках, а также в Турпеях, державшихся окрестностей Переяславля (1150 год; там же, с. 50), и в Коуях черниговских (там же, с. 130). Может быть, благодаря этому живому оплоту на южном порубежье Переяславского княжения, но более всего энергической деятельности Мономаха, к концу XI века кочевники были принуждены ограничить свои опустошительные набеги областью Сулы, не заходя севернее побережьев среднего Удая. В это время переяславцы только два раза видели нападение их на окрестности своего города, в 1096 году, когда половецкий хан Куря сжег Устье, по всей вероятности, Трубежа (Лавр., с. 97), и в 1107 году, когда знаменитый Боняк захватил коней у самого Переяславля (там же, с. 120)234. По Удаю и Суле мы видим ряд укреплений, которые или были возобновлены или вновь поставлены Мономахом. Они сдерживали нападения половцев. Таковы были: по Суле – Ромен (теперешний Ромны), к которому ходил на половцев Мономах с Олегом Черниговским («Поучение Мономаха», 104); Песочный, разоренный половцами в 1092 году (там же, с. 92)235, Къснятин (теперешний Скнятин Лубенского уезда) и Лубен (Лубны), подвергавшиеся нападению Боняка («Поучение Мономаха», с. 103, 1107; 120); Горошин, в 1086 году взятый половцами («Поучение Мономаха», с. 103), теперешний Горошин на границе Хорольского уезда с Лубенским. По Удаю – Прилук, теперешний Прилуки, и Переволок (1092 год; Лавр.,с. 92), теперешний Переволочное, к востоку от Прилук. В степных походах, которых необходимость для ослабления половцев была впервые указана Мономахом, русские князья проникали за Хорол (1086 год; «Поучение Мономаха», с. 103; 1107 год; Лавр., с. 120), Голтав, притоки Псела, и на юго-востоке до Дона. Но здесь уже не видно следов постоянного оседлого населения; здесь начинались половецкие вежи и кочевья.

Что касается юго-восточного и восточного рубежей Переяславского княжения, то они, очевидно, заходили гораздо далее за область Сулы, захватывая верхнее течение не только этой реки, но и Псела, Голтвы и, может быть, Ворсклы. Указания на это представляют немногие данные, сообщаемые Начальной летописью и ее ближайшими продолжениями. Начальная летопись называет здесь только два города – Старую Белувежу и Римов («Поучение Мономаха», с. 103, 104), под которыми половцы потерпели поражение от Мономаха. Римов, скорее всего, приурочивается к теперешнему селу Римовка, на притоке Псела Груне к северо-востоку от Гадяча. Положение Старой Беловежи определить нельзя. Но во всяком случае ее не следует смешивать с черниговским городом Белой Вежей, возникшем несколько позднее, и остатки которого сохранились доныне у немецкой колонии Белемешь, близ верховьев Остра236. По прямому свидетельству Мономаха, Старая Белавежа находилась на Суле или за Сулой, к востоку от Прилук. Известие южнорусской летописи 1149 года о том, что Юрий Долгорукий целый месяц ожидал у этого города союзников своих – половцев, готовясь к походу на Переяславль, указывает, что то был крайний украинный город на степном рубеже (Ипат., с. 42). В известиях о событиях XII века летопись называет поселение Лтаву на реке Ворскле (1174 год; там же, с. 107), вероятно, порубежное укрепление на месте теперешней Полтавы. Несколько позднее начало Половецких кочевий мы видим за рекой Мерлью, левым притоком Ворсклы (1183 год; там же, с. 128). В каких отношениях к Переяславлю находился город Донец, упоминаемый в летописном рассказе об известном походе на половцев Игоря Новгород-Северского 1185 года (там же, с. 134), тянул ли он к Переяславлю или к черниговскому Посемью – определить невозможно. На северо-востоке переяславский рубеж должен был проходить первоначально у сближающихся между собой верховьев Ворсклы, Псела и Сулы, по холмистому водоразделу их с Посемьем. Между Посемьем и переяславскими владениями простиралось поле (1127 год; Ипат., с. 35). Здесь в XII веке мы видим значительные порубежные городки-укрепления – Попаш и Въяхань (там же), точное положение которых, впрочем, неизвестно237. Но в конце XI века, в эпоху борьбы Мономаха со Святославичами, к Переяславскому княжению принадлежала также область левого притока Сейма Выря с городом Вырем или Выревым238, которая стоит, однако, в естественной связи с Посемьем и потому уже должна была первоначально принадлежать к этой окраине Черниговского княжения. Такое предположение подтверждается сверх того постоянными стремлениями черниговских князей овладеть этой областью, стремлениями, которые в половине XII века увенчались желанным успехом. Дело в том, что Посемье было одинаково важно и для Чернигова и для Переяславля, ибо оно служило обычным путем из поля в Северскую Русь для половцев, в которых черниговские князья находили себе постоянных союзников. Естественно, что, враждуя с ними, Мономах понимал необходимость затруднить сношения Святославичей с кочевниками, перерезать пути, которыми ходили степняки к своим русским союзникам, и озаботился овладеть в Посемье Вырем как ближайшим пунктом в своей Переяславской волости. В «Поучении» своем он говорит о нападении на Вырь половецких ханов Аепы и Боняка (Лавр.,с. 103). В 1113 году половцы, думавшие воспользоваться смертью Святополка Киевского и смутами, каких они тогда ожидали на Руси, были отражены от Выря соединенными силами Мономаха и Олега (Ипат., с. 4). Как кажется, Выревская волость была возвращена черниговским князьям во второй половине XII века, когда Киевским столом овладел их постоянный союзник Юрий Долгорукий. В 1147 году выревцы отвечали на угрозы Всеволода Ольговича и Юрьевича «отдать их половцам в полон», что их князь – Изяслав (Мстиславич)239. С 1160 года мы уже видим в Выреве черниговских князей (там же, с. 87). На севере переяславскочерниговский рубеж шел по тому же водоразделу между Посемьем с одной стороны и притоками Сулы, а также Супоем и Трубежом – с другой до киевского рубежа на восточном побережье Днепра. Из населенных мест Переяславского княжения летопись знает упомянутые уже нами Переяславль, который в XII веке, в отличие от других одноименных городов, получил название Русского, на Трубеже, стольный город княжения и в эпоху Начальной летописи митрополья. В 1008 году в нем построена первая, известная по летописям, церковь Воздвижения Креста (Никон. I, с. 112). Но лучшими постройками собственно город был обязан главным образом строительной деятельности митрополита Ефрема, который, окончив каменный храм св. Михаила, заложенный князем Всеволодом в своем монастыре (Всеволожем), построил новые церкви – св. Феодора на городских воротах и св. Андрея у тех же ворот. Сверх того он поставил «строенье баньное, сего же не бысть преже в Руси» и заложил каменный город, начиная от церкви св. Феодора (1089 год; Лавр., с. 89). В 1098 году на княжем дворе Мономах положил основание церкви св. Богородицы. В окрестностях Переяславля находились – к востоку, по левую сторону Трубежа, валы (1095 год; там же, с. 97; ср. 1150 год; там же, с. 139); как кажется, это урочище называлось также Обровью («Поучение Мономаха», с. 103), и селенье, может быть, городок, Воин, у которого в 1079 году Всеволод заключил мир с половцами (Лавр., с. 87), на месте теперешнего села Войницы на реке Броворке к югу в семи верстах от города. К северо-западу от города на реке Альте – Летьское поле, урочище, на котором был убит св. Борис, и место битвы, решившей усобицу Святополка и Ярослава Володимировичей (1019 год; там же, с. 62). Далее вверх по Трубежу – Бронь княжь – теперешняя Браница на притоке Трубежа Грабаровке и близ него Баруч, может быть, Барышовцев у местечка Носова; в области Сулы, по Удаю, Прилук, и Переволок, по самой Суле – Ромен, Песочен, Къснятин (Скнятин), Лубен, Горошин. Здесь же надо предположить урочище Съжицу, место битвы князей киевского Изяслава и черниговского Всеволода со Святославичами и половцами в 1078 году (там же, с. 85). Оно приурочивается не без вероятия к побережьям правого притока Сулы Оржицы, на котором теперь находятся местности Городище (Пирятинского) и Высокий Гроб (Лубенского уезда), и местность Воронице, откуда Мономах начал один из своих походов на половцев («Поучение Мономаха», с. 104), может быть, теперешние Вороницы на Слепороде, вливающейся в Сулу с правой стороны240, несколько ниже Лубены. Лукомль, упоминаемый в описаниях событий второй половины XII века как городище (1179 год; Ипат., с. 122) в эпоху Начальной летописи мог еще быть одним из посульских городов на месте теперешнего Лукомья между Лубнами и Горошиным. Варин, у которого Мономах взял половецкие вежи, и которого, по смыслу летописного известия, следует искать на переяславской стороне Днепра, принадлежит к местностям неопределимым.

Собственно Черниговское княжение только во второй половине XI века получило значение отдельного и самостоятельного княжения. При разделе русских земель между сыновьями Ярослава (1054 год) оно составило удел князя Святослава. Неудачная попытка его овладеть, при жизни старшего брата Изяслава, старейшим Киевским столом вопреки господствовавшим понятиям того времени о княжеских правах (1073 год) сделала его сыновей изгоями и надолго передала его Черниговскую волость в руки Всеволода Переяславского и его сына Мономаха. Только после упорной и продолжительной борьбы, в которой погиб младший из Святославичей Роман (1079 год; Лавр., с. 87), брату его Олегу удалось при помощи половцев вытеснить из Чернигова Мономаха и овладеть отцовским уделом (1094 год; там же, с. 96). С тех пор Черниговское княжение уже не выходило из рода Святославичей. К тому же времени оно определилось окончательно в своем составе и рубежах. Как мы уже видели, Тмутараканская волость, первоначально тесно связанная с Черниговом, с конца XI века исчезает из ряда русских владений. С ее потерей, юго-восточная украина Черниговского княжения ограничивается верхним Посемьем с центральным городом Курском, к которому уже, может быть, в эпоху Начальной летописи, тянула вся область, в XII – ХIII веках составлявшая земли Курского княжения. Но потеря Тмутаракани была с избытком вознаграждена закреплением за черниговским уделом земель Вятичской и Рязанско-Муромской. Как известно, первое присоединение вятичей к Русскому государству относится ко времени походов Святослава на Оку и Волгу и его войн с казарами и стоит с ними в связи. Святослав завоевал вятичей и обложил их данью в 966 году уже после покорения Хазарского царства (там же, с. 27). Воспользовавшись ослаблением Руси вследствие неудачной войны болгарской, нападений печенегов и смут, поднявшихся после смерти Святослава, вятичи успели возвратить себе независимость. Но эта земледельческая область, лежавшая на старинном торговом пути из киевского Поднепровья в Поволжье, была слишком привлекательна и важна для киевских князей. Так мы видим, что Владимир Святой, только что утвердившись в Киеве, поспешил снова подчинить себе вятичей: «Вятичи победи и възложи нань дань от плуга, якоже и отець его имаше» (981 год; Лавр., с. 35). Новое восстание их в следующем 982 году не имело успеха (там же). Может быть, выселяя лучших людей «от Вятич» в города, вновь построенные на порубежье южной Руси, Владимир имел в виду тем самым ослабить самостоятельные силы вятичской земли и прочнее утвердить над ней свою власть. Но во всяком случае вятичи успели удержать за собой некоторую долю независимости до самого конца XI в. и имели своих племенных князей или вождей. Окончательное падение их самостоятельности относится ко времени Черниговского княжения Мономаха. Этот князь делал два похода «в Вятичи»: первый на Ходоту и на сына его, в которых нельзя не видеть старейшин или земельных князей этого племени, второй – на городок Корьдну, положение которого мы старались определить выше («Поучение Мономаха», с. 103). С тех пор вятичи оставались волостью черниговских князей, хотя еще в XII веке их область удерживала их племенное название.

Что касается муромской земли (1096 год; Лавр., с. 108), то нет сомнения, что первоначально она тянула к Ростово-Суздальской земле и вместе с ней к Новгороду. То было следствием участия словен и кривичей в колонизации области нижней Оки. Давняя связь Мурома с Новгородом указывается, между прочим, тем, что летопись называет его в числе городов, которые новгородский князь Рюрик раздавал своим мужам. Со второй половины Х века он получает уже значение особого княжеского удела и составляет волость Володимирова сына Глеба (988 год; там же, с. 52). Затем из обстоятельств борьбы Олега Святославича с Мономахом и его сыновьями видно, что при разделе волостей между Ярославовыми сыновьями муромская земля вместе с Рязанью досталась на долю Святослава Черниговского, тогда как Ростов отошел к волости Переяславской241. В тесной связи с Муромом стояла Рязанская область, точно так же первоначально занятая финской ветвью – мордвой, но уже в эпоху Начальной летописи колонизованная выходцами со славянского юго-запада. Она простиралась по правым притокам Оки – Проне и Цне и по верхнему Дону и его притокам.

Таким образом, к концу XI века рубежи Черниговского княжения охватывали, кроме подесенских и посемских северян, земли радимичей и вятичей и колонизационную область Муромо-Рязанскую. Они прилегали на севере к Суздальско-Ростовской земле и к Смоленскому княжению, на западе к княжениям Полоцкому и Киевскому, на юге к Переяславскому, тогда как на юго-востоке они терялись в кочевьях степняков, а на северо-востоке примыкали к землям мордвы и болгар. Южные и северные рубежи Черниговского княжения мы имели случай определить выше, – первые при рассмотрении границ Переяславского княжения, вторые – стараясь, на основании данных, предлагаемых летописными известиями и отчасти свидетельствами топографической номенклатуры, восстановить земельные порубежья радимичей с кривичами и вятичей с кривскими поселениями в юго-западной части Окской области. Западный рубеж Черниговского княжения составляло течение Днепра приблизительно от устья Березины, которое лежит между Полоцким городом Стрежевым (1159 год; Ипат., с. 89; теперешний Стрешин к югу от Рогачева) и Речицей, одним из крайних на Черниговском порубежье городов, как то видно из известия о походе новгородцев на Черниговскую волость в 1214 году (Новг. I, с., 32), и во всяком случае до устья Припяти. Названия уже отмеченных нами местностей на водоразделе между Брягинкой и Днепром (Высокомеж у верховьев Брягинки, Сутава, Севки, Кривичи) дают некоторое основание предполагать, что черниговские порубежные места заходили и на западную сторону Днепра. Сверх того Любечь, где, по словам летописи, была «вся жизнь» черниговских князей (1148 год; Ипат., с. 37), конечно, не мог стоять открытым на самом рубеже Черниговского княжения242. Как вероятный остаток порубежных укреплений в окрестностях его нельзя не отметить село Воротвц на правом болотистом побережье Днепра на реке Речище (Черниговского уезда). К югу от устьев Припяти Днепр переставал служить рубежом Черниговского княжения. Мы видели, что низовья Десны принадлежали Киевскому княжению. Здесь ближайшим порубежным черниговским городом в XII веке является Лутава (1179 год; там же, с. 177; теперь село на Десне в шести верстах выше от Остра). Рубеж черниговско-переяславский проходил, как мы уже видели, по водоразделу между Остром и Семью с одной стороны, Трубежом и Посульем – с другой. Область верхнего Сейма, которой по преимуществу придавалось название Посемья, имела центральным пунктом город Курск (1095 год; Лавр.), впоследствии составивший особый удел Черниговского княжения. Летопись не сообщает относительно его области никаких географических данных. Но весьма вероятно, что уже и в ее время к нему тянула все те земли, которые впоследствии составляли Курское княжение. Именно юго-восточные окраины их могли достигать водораздела между верхними течениями Северного Донца и Оскола. В описании знаменитого похода Игоря Святославича на половцев 1185 летопись говорит, что этот князь, переправившись через Донец, два дня ждал брата своего, шедшего другим путем из Курска, на Осколе (Ипат., с. 130), – явный знак, что на пространстве до этой реки русские князья видели себя еще дома, считали себя безопасными от враждебных кочевников. Подтверждение такому предположению представляет «Слово о Полку Игореве», где поэт, говоря о переходе русских воев через холмистый водораздел Донецко-Оскольский, восклицает: «о русская земле, уже за шеломянем еси», как бы указывая тем, что именно этот водораздел составлял грань между русской землей и половецкими кочевьями243. Уже упомянутый нами Донец, окраинный город на юге Курского княжения, в котором нашел себе убежище Игорь Святославич в бегстве из половецкого плена, должен был находиться, как показывает самое название его, на побережьях Северного Донца. Восточное порубежье Черниговского княжения охватывало не только течение верхнего Дона, где, по словам известного «Хождения Пименова во Цареград» XIV века, «бываша древле грады красны и нарочиты зело видением места», но и всю область по Воронежу, может быть, простираясь в глубь степей до Хопра и Вороны. На принадлежность Воронежской области (Воронажа или Вороножа) к Рязанскому княжению уже в XII веке мы имеем прямое летописное свидетельство в известии о войне Всеволода Юрьевича Володимирского с Рязанью в 1177 году244. В XIV веке Рязанская украина занимала пространство от Дона и Воронежа на восток до Великой Вороны (правый приток Хопра в теперешних Пензенской и Тамбовской губерниях) и Хопра и, как кажется, носило название Червленого яра245. В грамоте митрополита Феогноста, данной Рязанскому владыке (1334–1354), говорится о городах по Великую Ворону, которые должны зависеть от Рязанской епископии. Можно думать, что эти города существовали и в эпоху Начальной летописи, что и здесь они были поставлены в ограждение русской земли от степняков. Это тем вероятнее, что Никоновский свод упоминает о городах Червленого яру на Великой Вороне уже под 1148 годом (Никон. II, с. 105). Где проходил чернигово-рязанский рубеж к северу от Вороны, на пределах с Мордвой, определить невозможно. По всей вероятности, он терялся в лесистой местности, омываемой течением Цны, славянское название которой указывает на раннюю принадлежность ее к славяно-русской земле. Этой Цной и низовьями Мокши, на которой в начале XIII века мы видим крайний рязанский город Кадом (1209 год; Никон. II, с. 306), при устье Вада, порубежье шло к Оке к собственно муромской земле. В конце XI века Муром лежал на самом порубежье русской земли с землями камских болгар, как то видно из летописного известия о взятии этого города болгарами камскими в 1088 году (Лавр., с. 89). Основание Нижнего Новгорода на мордовских пределах спустя три с половиной столетия после утверждения русской власти в Муроме (1221 год; там же, с. 189) указывает, какого труда стоило русским князьям упрочить за собой устья Оки, и как медленно утверждалась в этом краю славяно-русская колонизация. Северо-западная окраина Черниговского княжения прилегала частью к Ростово-Суздальской земле, частью к смоленской. Порубежье с Ростовом, начинаясь в низовьях Клязьмы, от болгарского рубежа, шло лесистым и болотистым водоразделом между Клязьмой и Окой до устья Москвы. На этом пространстве ближайшим к Мурому городом ростовской земли является Суздаль (1096 год; Лавр., с. 108, 109) на реке Нерли, и из обстоятельств борьбы между Мстиславом Мономашичем и Олегом Черниговским нельзя не видеть, что между этими городами не было иных порубежных укреплений. Иначе враждующие князья не могли бы совершать своих походов от одного города к другому так свободно, не встречая на пути никаких преград. Самый Владимир на Клязьме был построен Владимиром Мономахом не ранее конца XI или начала XII века едва ли не в видах ограждения Суздальско-Ростовской земли со стороны черниговского порубежья. От Москвы-реки, при устье которой уже в XII веке стоял рязанский город Коломна (1176 год; там же, с. 161), рубеж направлялся на восток по водоразделу между бассейном Оки и Москвы-реки, огибая левые окские притоки Лопасну (1176 год; Ипат., с. 118), Нару и Угру, верховья которой в XII веке принадлежали, однако, к Смоленскому княжению (1147 год; там же, с. 30). Деснянский бассейн принадлежал Черниговскому княжению, как кажется, не вполне. Здесь рубеж направлялся от волока угро-болвянского на юг по водоразделу между Десной и Болвой затем на юго-запад пересекая Десну у черниговского города Вщижа (1142 год; там же, с. 19), перерезывал течение Ипути, Остра и Сожи у устьев Вскры и по той линии, которая была отмечена нами выше, как возможное староземельное порубежье радимичей, доходил до Днепра, который отделял Черниговское княжение от Полоцкого.

На обширном пространстве, которое занимало Черниговское княжение, Начальная летопись знает весьма немного населенных мест. Она называет только в области Десны Чернигов (907 год; Лавр., с. 13) на Десне и речке Стрижени (там же, с. 86), стольный город всего княжения, с двойными укреплениями (град окольный и днешний град) с церковью св. Спаса, заложенной Мстиславом Тмутараканским, который и был в ней похоронен (1036 год; там же, с. 65), и княжим Красным двором (там же, с. 103). В окрестностях его на Болдиных горах, на месте, где жил некоторое время св. Антоний, – монастырь св. Богородицы (Лавр., с. 83). Близ Чернигова Листвен, место битвы и заключения мира между Ярославом Новгородским и Мстиславом Тмутараканским в 1024 году (там же, с. 64), – вероятно на месте теперешнего Листвена, села на реке Руде, впадающей в Снов, в 12 верстах от Городна (близ него Малый Листвен). Сновеск, под которым Святослав Ярославич разбил половцев в 1064 году (там же, с. 74). На месте этого городка, находившегося на Десне при впадении Снови, указывают городище у теперешнего местечка Брусилова, далее урочище или село Нежатина Нива, где половцы нанесли поражение князьям Ярославичам в битве 1078 года, в которой пал Изяслав Киевский (там же, с. 86). Нежатина Нива должна была находиться на реке Остре, может быть, там, где теперь Нежин, ибо с места битвы тело павшего князья везли к Городцу, несомненно Остерскому. Стародуб, сильное укрепление, выдержавшее в 1098 году 33-дневную осаду соединенных сил киевского Святополка и Мономаха (Лавр., с. 98), Новый Город (Новгород Северск) на Десне, под которым Мономах разбил половцев, разорявших окрестности Стародуба («Поучение Мономаха», с. 103), и Курск в Посемье (там же). В области Оки – вятичский город Корьдна, Рязань (1096 год; Лавр., с. 108) и Муром с монастырем св. Спаса (там же).