Кривичи и новгородские славяне. Расселение кривичей. Полоцкое и Смоленское княжения. Их границы и населенные места. Новгородские славяне. Область Новгорода во второй половине XI века и в начале XII века. Белоозеро и Ростово-Суздальская земля

На северо-западе восточного славянства верховья Волги, Днепра и Двины и южную часть Озерной области занимали близкородственные между собой славянские ветви кривичей и собственно славян, словен. Их географическое положение на окраине славянского мира, в средоточии важнейших водных путей всей Восточно-Европейской равнины, обусловило их важное историческое значение для славяно-русской колонизации первоначальных инородческих земель. Они были призваны подчинить славянству обширные земли на финском северо-востоке, на который главным образом было направлено их колонизационное движение, встречавшее сильную преграду на западе в западных чудских племенах, обнаруживавших более самостоятельности и устоя, чем их восточные собратья, и в воинственной Литве. Кривичи и славяне составили главную основу великорусской народности; их выходцы первые проложили пути в области разрозненных чудских народцев Поволжья и облегчили движение другим славяно-русским племенам.

Географическое положение кривичей Начальная летопись определяет верховьями Двины, Днепра и Волги. Полоцкая ветвь их указывается по течению Двины и вливающейся в нее Полоты. Но нет сомнения, что область, занятая ими, была гораздо обширнее, простираясь на юг до земель дреговичей, древлян и радимичей, на восток до радимичей и северян, на север до расселений новгородских славян. Южное порубежье их должно было идти, как мы уже видели, на правой стороне Днепра – водоразделом между Припятью, Неманом и Березиной; на левой – волоком между Днепром и Сожей и верхними течениями северных притоков Десны. На этом пространстве мы имеем целый ряд местностей с названиями, напоминающими собой кривичей, и вблизи местностей, в названиях которых сохраняются явные следы наименований соседних племен и старинных городовых сооружений. Таковы на дреговичском порубежье, в области, где замечаются остатки древних ятвяжских поселений, три селения с названиями кривичей: к западу от Слонима, между реками Зельвянкой и Щарой, в Лидском уезде на правом берегу Немана и в Новогрудском – на левом берегу его. В соседстве их – Дороглин, Деречин, Дрогобыль и т. п. и несколько городков. Далее на известном уже нам Брягинско-Днепровском водоразделе – Кривск и две Кривчи вблизи местностей Радуль, Севки, Сутава, Городище. На левой стороне Днепра на радимичском порубежье – озеро Кречаны близ Рогачева, южнее его Кривск у верховий Сожского притока Узы, к востоку от Гомеля (черниговский город Гомъи; 1142 год), близ него Радеев. Кривск и Городец к северо-западу от черниговского города Чечерска (1159 год; Ипат., с. 84); Кривец к северо-западу от Горок и вблизи него несколько городков и село Радимля, что на Проне, к северу от Чаус; Кривец на Соже к югу от Мстиславля; Кривец на дороге из Рославля в Смоленск и др. На востоке исконные поселения кривичей едва ли переходили волоки, разделяющие бассейны Днепра и Оки. Неславянские названия притоков Верхнего Днепра до самого Смоленска и Десны до того места, где она изменяет свое течение на юго-запад (у устья Болвы), дают основание думать, что даже здесь первоначальное население должны были составлять инородцы. Но в эпоху Начальной летописи славянство перешло уже в область Оки, заняло чудские земли мери и мордвы, и в этой колонизации кривичи принимали немаловажное участие. Верхние течения Угры и Десны, как занятые сплошным кривским населением, могли исстари и вполне входить в состав Кривской земли, ибо весьма вероятно, что пролегавший здесь позднее рубеж чернигово-смоленский возник на основе старого земельного рубежа кривско-северского или радимичского. Как возможные остатки его считаем нелишним отметить здесь по Угре вверх от устья Сиговки (в Юхновском уезде) села Городянка, Городище, Городок Дорогобужского уезда; к северу от них Городок на Осме, к югу – Городечно на ручье Городне близ верховьев Болвы, два селения Сутоки на волоке между Десной и Болвой, Огородня по правой стороне Десны, почти на одной линии с черниговским городом Вщижем. Но если здесь могло проходить древнее земельное порубежье кривичей, то множество кривских названий в Окской области до Верхнего Дона указывает, что отдельные поселения кривичей, их колонии участвовали в образовании славяно-русского населения этого первообразно финского края. Там, между прочим, мы видим в области Оки – Криво Городище, близ истоков Оки к западу от Кром, Покривское к югу от Орла на Курском шоссе, Кревье или Волосатое у истоков Нугря, близ него Радзино, Кривчее к северо-западу и Кривцое к северу от Волхова – на Жиздре Кричина (в Козельском уезде) между двумя селениями Болотовыми и близ села Меренищ; к западу от последнего Кривуша, далее на север Кривская на Протве, к северу от Малоярославца и др. В области Дона – Кривая (Покровская), Большой и Малый Кривец на Любовше, притоке Сосны, ручей Кривец и т. д. Что касается северо-восточных расселений кривского племени, то они должны были занимать значительную часть Волжского бассейна. Свидетельство XII века, что суздальско-залесская дань принадлежала первоначально смоленским, то есть кривским, князьям, дает основание предполагать, что по крайней мере южная часть Суздальской земли стояла в связи со Смоленском, зависела от него. Эта связь и зависимость естественнее всего объясняется колонизационным движением смоленских кривичей в земли мери и веси, в область Москвы-реки и Клязьмы до самой Волги, причем переселенцы не теряли земельной связи со своей митрополией. Наиболее существенные и основательные разъяснения по этому предположению могло бы дать сравнительное изучение народных наречий и говоров в землях древнекривских и в Поволжье. Для нас же оно кажется тем вероятнее, что в пользу его говорит географическая связь кривского Поднепровья с этим краем, связь, которую мы старались указать выше (глава I). Если справедливо, что колонизационное движение славян вообще совершалось по рекам, составлявшим в этой лесистой и дикой стране единственные пути сообщения, то часть Верхнего Поволожья между Угрой, Окой, Клязьмой и Волгой, пересекаемая течениями Москвы и Клязьмы, скорее всего, могла заселиться кривичами. Обращаясь затем к данным топографической номенклатуры, мы находим в довольно значительном количестве следы кривских наименований в области Клязьмы и Среднего Поволожья. Таковыми могут быть в области Москвы-реки и Клязьмы деревня Кривцовская, в 1504 году принадлежавшая Онуфриевскому монастырю в Звенигороде (Собрание государственных грамот и договоров. Т. I. С. 365), нынешние селения Кречково, или Кричков, в Нижегородском уезде, Кривды, или Кривцовы, – одно на Истре в Клинском уезде, а другое в Бронницком на Рязанском шоссе, три Кривцова в теперешней Владимирской губернии – Юрьевского уезда, на реке Николаевке в 32 верстах к югу от уездного города (близ него село Вески), другое к северу в 54 верстах от того же города на побережьях Нерли и третье – в Шуйском уезде в 38 верстах от уезда. Здесь же Кривцы на реке Ворше Владимирского уезда (к северо-западу в 42 верстах от уездного города) и Кривицы на реке Жернове к юго-западу в 15 верстах от Мурома. Но более подобных названий замечается к северу от Клязьмы, в излучине, которая образуется течением Волги от устья Тверцы до Костромы. Этот край мог заселяться кривскими выходцами как с верховьев Днепра, так и с Верхней Волги, которую летопись указывает как место его исконных поселений. Здесь мы находим – Кривец Дмитровского уезда на реке Дубне, Крево на Волге при устье речки Кревки в шести верстах ниже Корчева и вблизи на правой стороне Волги Кривец (в 17 верстах от Корчевы). Далее мы видим целый ряд селений с названиями Кривцов – к северу от Корчевы в 55 верстах, на речке Гусевне в 22 верстах от Калязина; на реке Вонже в шести верстах на север от Кашина – два Кривцова в 47 верстах от Углича близ Переяславской границы и третье в 24 верстах к югу от того же города. Затем Кривцы в 40 верстах к юго-западу от Мышкина, Кривец на правой стороне Волги в семи верстах от того же города. Деревни Кривцовы, которых насчитывается до шести в уезде Мышкинском, Моложском, Рыбинском и Пошехонском, два села Кривандина в Романово-Борисоглебском уезде, Кривик на Соти Моложского, Кривец Большой и Малый на Сухоне Вологодского уезда, два Кривецких в Никольском, Кривовская деревня в Кадниковском уезде и другие могут указывать, как далеко в эту сторону простирались расселения кривичей, встречавшиеся тут с поселенцами из области ильменских славян. Далее на запад поселения кривичей прилегали к коренным поселениям новгородских славян. Из указаний самой Начальной летописи, которая определяет область кривичей верховьями Волги, Двины и Днепра, надо заключить, что их поселения первоначально ограничивали на северо-запад гористым водоразделом системы этих рек с Озерной областью, которая образует Алаунская возвышенность и Валдайские горы. Но благодаря удобствам водных путей новгородские славяне весьма рано проникли в северо-западную часть Поволожья, заняли область Мсты и Верхней Мологи. Уже в XII веке Медведица является их межой со стороны Ростово-Суздальской земли. В то же время кривское племя вошло на северо-запад в область Чудского озера, захватив при этом верхнюю часть Ловатского бассейна. Вероятные следы кривского расселения в Озерной области могут представлять село Кривкина Демянского уезда к западу от озера Велья; два селения Кривцы на Березне, правом притоке Полисты в северо-западном углу того же уезда, Кривец на запад от Порхова, близ Прощениц; к югу от него Славковичи; Кривец на юг от Порхова и Кривины близ истоков Шелони. Кривское происхождение славян, поселявшихся у Чудского озера, указывает сама Начальная летопись, называя кривичей в числе трех племен или земель, призвавших варяго-русских князей, из которых Рюрик сел в Новгороде у славян, Синеус на Белоозере – у чуди, а Трувор – в Изборске (что под Псковом) у кривичей. Эти изборские кривичи участвовали в призвании русских князей и в подчинении их власти своих полоцких и смоленских собратьев, совершившемся при Рюрике и Олеге. Нет сомнения, что они составляли древнюю кривскую колонию в области, заселенной первоначально чудскими племенами, были выходцами со славянского Поднепровья. Первобытное инородческое население оставило доселе следы свои в большой части географических наименований и главным образом в наименованиях живых урочищ. Таковы, например, названия притоков Великой (Алюля, Кудка, Ують, Исса, Утроя, Куква и др.). Самое название реки Великой, по которой преимущественно группировались славянские поселения, так же как и названия многих рек, впадающих в Чудское озеро с юго-востока (Черная, Белая и др.), оказывается не чисто славянского происхождения. Скорее всего, они составляют перевод прежних инородческих названий. Здесь кривские расселения могли достигать водораздела между бассейнами Великой с одной стороны и полостями рек, текущих в Рижский залив и нижнюю Двину, – с другой. Здесь, как возможные следы их, обращают на себя внимание следующие местности: Кривовиц близ правого берега Псковского озера, на север от Пскова и к югу от села Власовой (Волосовой) Губы и речки Волосны, которых названия могут указывать на древнее, еще в языческие времена совершившееся переселение славян в этот край. Затем Кривска на южном берегу Псковского озера у устья реки Андоги; Смоленский на Кудеби и к югу от него село Кривино. Далее на запад у Мариенгаузена село Крикин и близ него села Межерники и Межерия (карта Шуберта № 17). Последние три местности находятся как раз на волоке между притоком Великой, Кудебью и Эвстом, впадающим в Западную Двину. Озерная область, которая связует полости Великой реки и Западной Двины, заселенная искони литовской ветвью летьголы и, может быть, даже ливью, издавна привлекала к себе славяно-кривскую колонизацию. Весьма вероятно, что она простиралась от верховьев Великой от границ Опочецкого и Великолуцкого уездов до Двины в юго-западном направлении, захватывая озера Себеж и Освей и область реки Дриссы, до крутого поворота Западной Двины, на север (у Динабурга), где мы видим теперешнее село Креслав, или Креславку, на Двине, Большие Кривины на северо-восток от Динабурга (верстах в 20) и Кривины к северу от того же города. На этом пространстве замечаются села Кривина, на реке Льже, к востоку от пригорода Красного на самой границе Псковской губернии с Витебской; Кривены к западу от него (верстах в 10); Кривцы на озере Ужо, у той же границы; Кривини к востоке от Люцина, на левой стороне от Лжи, вблизи Криванда по дороге из Люцина в Опочку; Кревули к юго-востоку от Режицы и близ него села Латыши, Кривина к западу от него верстах в шести; Крицевка на восточном берегу Себежа и т. д. Вся эта область особенно богата местностями, которых названия напоминают порубежье и порубежные укрепления. Каковы, например, Городки, Городищи, Городиновичи, Межи, Межники, Межеватки, Рубежи, Рубежевичи, Сутоки и т. п. На юг от Двины, от отмеченного нами ее поворота, кривские расселения шли вдоль чисто литовских поселений, перемежаясь с ними в области Вилии и Немана до самого водораздела этой последней реки с полостью Припяти. Здесь, на намеченной нами выше (глава II) этнографической границе Литвы со славянским населением, замечаются местности: Крицевичи на реке Храборовке, с юга впадающей в Двину, верстах в 25 ниже Диены, Нижние Городцы на Диене (верст 20 выше устья), Браслав на юг от Динабурга, Русаны на юг от Постав, к северу от которых – Сутоки и Русаки и на юг Сутоки же и Городники, Русакин, к югу от села Годуцишки (к востоку от Свенцян); Русаки на Мядзиолке в северной части Свенцянского уезда; Будслав, Кривичи, Русачки и Сутоки на реке Сервяче (Вилейского уезда); далее на юг село Крево к юго-востоку от Свенцян и вблизи него – Городечно, Городски, Городилов и Словенск, Смолинск на Жижме; Кривцы – к северо-западу от Лиды верстах в трех врезываются в полость Немана в первоначально – Литовско-Ятвяжскую область, известную в XIII веке под именем Дайновы, а теперь уже вполне ославянившуюся. Следы кривских поселений на южной окраине их между Припятью, Неманом и Днепром мы уже рассмотрели.

Многочисленное племя кривичей, рассеянное на таком обширном пространстве, должно было рано распасться на отдельные земли. Действительно, уже в эпоху образования Русского государства мы видим три центра кривского населения – Изборск, Полоцк и Смоленск. Из них Изборск, поставленный на самой окраине кривского населения, с северо-запада, на рубеже с сильной чудью и в соседстве новгородцев, не мог держаться самостоятельно, силой одной своей области. Он должен был примкнуть или к Полоцку, или к Новгороду. Весьма вероятно, что первоначально он примкнул к Полоцку, который упоминается в летописном рассказе о городах, розданных Рюриком по смерти братьев своим мужам. Этот же город назван Олеговым договором с греками в числе городов, на которые были взяты уклады. Но географическая связь с полостью Ильменя (через Череху и Узу; см. главу I) решила дело в пользу Новгорода. Может быть, этому содействовало подчинение Полоцка варяжскому выходцу Рогволоду (в половине X века). Во всяком случае, весьма вероятно, что отделение изборских кривичей от подвинских окончательно совершилось только в половине XI века, на что указывают попытки Всеслава овладеть Псковом и его союз с водью, который не может быть иначе объяснен, как давней связью изборских кривичей с финским побережьем. После отпадения Изборска центром западных подвинских кривичей сделался Полоцк, от которого они и их область уже в эпоху летописца получили свое название «полочан». Еще ранее центром восточных поднепровских славян сделался Смоленск, который летопись называет городом собственно кривичей «на верх Волги, и на верх Двины и на верх Днепра, их же град есть Смоленьск». При образовании Русского государства обе эти ветви кривичей обособились в отдельные княжения – Полоцкое и Смоленское, никогда между собой не соединявшиеся.

Полоцкие кривичи ранее своих приднепровских сородичей вошли в состав Русского государства (885 год; Лавр., с. 13) и образовали в нем особое княжение, которое с первого времени своего существования стало особняком в ряду всех других русских княжений. Важнейшей причиной этой обособленности издавна признавалось то обстоятельство, что Полоцкое княжение составило волость Рогнедича, сына Изяслава Володимировича, которую он получил как отчину своей матери, а не по общему для всего Рюрикова рода праву участвовать во владении Русской землей. По отношению к Ярославичам потомство Изяслава считалось изгоями. «Оттоле, – говорит летопись, – мечь взимають Рогволожи внуци противу Ярославлим внуком» (Лавр., с. 131). Но обособление Полоцкого княжения имело другие, более существенные причины в самом географическом положении его. Занимая течение Западной Двины и верховья рек Вилейско-Неманского бассейна, оно составляло русскую украину на литовско-чудском северо-западе. Стремление утвердиться на западнодвинской ветви великого водного пути, отношения к инородцам, которые определялись необходимостью не только ограждать от них свои владения, но и поддерживали колонизационное движение кривского племени в инородческие земли, – все это отвлекало полоцких князей от интересов, которые наполняли и направляли жизнь Поднепровской Руси. Наша летопись не сохранила никаких указаний на деятельность полоцких князей по отношению к их западным соседям. В Начальной летописи есть только одно известие о страшном поражении, которое нанесла зимигола Всеславичам в 1106 году, поражении, в котором пало будто бы 9000 полоцкой дружины (Лавр., с. 120). Но ко второй половине XII века полоцкие князья уже стали твердой ногой на всем течении Западной Двины вниз от Полоцка до самого устья, подчинив себе инородческое население этой области, которое было обложено данью (Gruber. Orig. Livoniae. P. 3). В 1180 году в рядах полоцкого князя мы видим литву и ливь (Ипат., с. 124), что дает основание предполагать, что зависимость подвинских инородцев от Полоцка не ограничивалась платежом дани, но что они должны были доставлять полоцким князьям в помощь военные дружины. Передовыми постами русских владений были здесь городки Герцике и Кукенойс (Kukenoys Orig. Liv. S. 33; теперь Кокенгаузен на Двине, несколько выше Фридрихштата), в которых сидели русские князья. Понятно, что приведение в зависимость подвинского населения не могло совершиться без борьбы и требовало от Рогволожичей много времени и усилий и тем самым много способствовало их обособленности и отдельности. С другой стороны, владея Западной Двиной и частью Поднепровья, полоцкие князья не имели в своих руках верхних течений этих рек, где, как мы видели, проходили главнейшие пути из Южной Руси в Озерную область и в Поволжье. Они принадлежали отчасти Новгороду, но главным образом Смоленску. Естественное стремление полоцких князей овладеть ими, а с другой стороны, стремление Новгорода и Смоленска как можно тверже стать на этих путях были причиной постоянных столкновений Полоцка с соседними князьями, в которых деятельное участие принимали все Ярославичи, ибо в интересах всего Ярославова рода, всех поднепровских князей, было безраздельно владеть великим водным путем. Во все время самостоятельного существования Полоцкого княжения эта борьба не прекращалась и к концу XII века завершилась полным успехом Ярославовых внуков, которым удалось оттеснить полочан за правый берег Днепра и овладеть Верхним Подвиньем до самого Витебска.

В эпоху Начальной летописи границы Полоцкого княжения прилегали на севере к новгородским, на востоке к смоленским и черниговским, на юге к киевским, на западе и северо-западе к литовским и чудским расселениям. Первым ближайшим к Новгороду пунктом полоцких владений в XI веке мы видим Въсвят (теперь Усвят на озере того же имени в Суражском уезде Витебской губернии), отданный в 1021 году Ярославом Великим Брячиславу Изяславичу Полоцкому вместе с Витебском (Софийский временник в Полн. собр. русск. лет. Т. V. С. 134). Весьма вероятно, что предшествовавший этой уступке набег Брячислава Полоцкого на Новгород и война, подробности которой сохранились в исландских сагах, были вызваны захватом со стороны новгородцев усвятской ветви великого водного пути. У Въсвята Полоцкое порубежье сходилось также с Торопецкой волостью Смоленского княжения и оттуда пролегало на юг по водоразделу между речкой Усвятом с одной стороны, озерами Жезцо и Двиньем и Верхней Двиной – с другой (где мы видим теперь два Городца к северу от Усвята и к югу от Велижа), к устью Каспли, течение которой принадлежало уже к Смоленскому княжению. Далее на юг названия местностей на холмистом волоке между западнодвинскими притоками Касплей и Лучесой – Стреженево и городок к северу от Бабинович и Добромысля, Сутоки Большие и Малые у самого Добромысля (на реке Чернице, правом притоке Лучесы) и на северо-восток несколько городков, селения Рубежницы, Рубеж – дают возможность положить здесь продолжение полоцко-смоленского порубежья. Далее на юг от верховьев Каспли и Лучесы, в области Днепра, полоцкие владения простирались на левый берег Днепра, где к ним принадлежали города Ръша (Орша) и Копыс (1059 год; Софийский временник, с. 139) – причина войны Ярославичей с Всеславом Полоцким в 1066 году. Ярославичи успели овладеть тогда Ръшей, как то видно из обстоятельств пленения Всеслава, но не успели удержать его за собой. Ръша и Копыс были навсегда отняты Мономахом и присоединены к Смоленску только в 1116 году (Ипат., с. 48). С того времени восточная граница Полоцкого княжения отодвинулась за правый берег Днепра. Самым южным пунктом ее в начале XII века является Стрежев (Стречив, 1127 год; Там же, с. 11), порубежный город с Черниговским княжением, который приурочивается обыкновенно к теперешнему местечку Стрешину к югу от Рогачева и несколько выше устья Березины. Вблизи этого местечка обращают также на себя внимание деревня Стренки к востоку от Рогачева, недалеко от села Бронное, и Воротин, что на реке Оле, с севера вливающейся в Березину. Названия этих местностей могут указывать, что здесь начиналось южное порубежье Полоцкого княжения с киевскими владениями. Оно шло по водоразделу, и теперь еще болотистому и топкому, между Березиной и Ведричем, впадающим в Днепр у черниговского города Речицы, и затем по водоразделу между Свислочем, правым притоком Березины, и Птичем, с севера текущим в Припять. Здесь, на южном порубежье, замечаются теперь местности Городок к югу от местечка Свислоча и близ него – Горожи и Горожцы. Далее в том месте, где Припять и Свислоч наиболее сближаются между собой, – уже упомянутые нами Сутин и Сутина, Граничи у верховьев Свислочи и Птича, Воротники, Рубежевичи (глава VI). Тут же ищут упоминаемые «Словом о полку Игореве» Дудутки, с которых знаменитый Всеслав «скочи влъком до Немиги». И. Д. Беляев признает их полоцким городом и, основываясь на том, что под Немигой надо понимать здесь Неман, к которому «пустился Всеслав от Дудуток», приурочивает их к местечку Дудичи (на реке Птичи, к югу от Минска), ибо нынешние Дудичи именно стоят очень близко от верховьев Немана. Но, сближая это указание – или, вернее, поэтический намек «Слова» на действительный исторический факт – с положительными известиями летописи, нельзя не видеть, что он должен относиться к известному бегству Всеслава из-под Киева в свою отчину при возвращении из изгнания Изяслава Ярославича с польской помощью. Дудутки означают здесь крайний киевский город, тогда как ручей Немига и доныне существует в Минске. Его кровавые берега упоминает «Слово о полку Игореве», которого автор, конечно, знал о кровавом разгроме Минска Мономахом. У верховьев Птича и Свислочи, сближающихся с верховьями Немана, прекращались полоцкие владения, ибо, как уже мы видели, полость Верхнего Немана была первоначально занята ятвягами, которые были оттеснены из нее благодаря воинственной деятельности Ярославичей и славяно-русской колонизации, вышедшей из земель дреговичей, древлян и даже кривичей. Известие о том, что борьба Руси с литовскими племенами, обитавшими к югу от Вилии, шла первоначально не из Полоцка, а из Киева, доставляют нам литовско-польские источники. Об участии кривичей в колонизации не только Понеманья, но и области, лежащей к западу от него, водораздела Неманско-Бужского, могут свидетельствовать до сей поры уцелевшие там кривские названия многих местностей; но зависимость Понеманской области от Приднепровской Руси, ее давняя связь с ней обнаруживается господством в ней мелких удельных князей из потомства Изяслава Ярославича еще во второй половине XII века. Крайним городом полоцких владений на западном порубежье с Литвой летописные известия XII века называют Городок, или Городец (1162 год; Ипат., с. 91), который приурочивается к теперешнему городку к югу от Молодечна, на верховьях неманской Березины, с сохранившимися доныне остатками старинных городовых сооружений. Но сколько можно судить по данным географической номенклатуры, полоцкие владения могли простираться несколько далее на запад, охватывая ту местность, где теперь встречаются следы древних кривских расселений. Здесь мы видим следы порубежных городовых сооружений, которые занимают с одной стороны все левое побережье неманской Березины, с другой – всю верхнюю область Вилии до устьев Ошмянки и Нароча. Здесь мы видим Городинки, близ устья Березины, в соседстве села Неровы, что при впадении в Березину речки Пурвилы. Далее на север Городзилов и Городечно, близ Березины к западу от Молодечна и к юго-востоку от местечка Крево. Затем на Вилии Городененто к северо-востоку от Вилейки; Городково, в окрестностях которого Русская и Славча, Гроди по левую сторону от Вилии. На север от Вилии рубеж мог идти областью Десны к Двине и на север от Двины по той линии, которую мы уже отметили как возможную этнографическую окраину кривского племени и на которой также замечается значительное количество «городков». Что касается северо-западного рубежа Полоцкого княжения, прилегавшего к литовско-чудским народцам, то в настоящее время мы не находим никаких указаний на него. На севере, где он сходился с новгородскими владениями, в XII веке порубежным местом указывается Еменец (1189 год) на том водоразделе между Западно-Двинской и Озерной областями, в восточном углу которого расположен Усвят.

В Полоцком княжении Начальной летописи известны населенные места по Двине: Полоцк, стольный город княжения и с 1105 года епископия (Лавр., с. 119), Витебск (Софийский временник, с. 134), Въсвят (Лавр.) и Лукомль. В Поднепровье: уже известные нам Ръша и Копыс, Дрьютеск (на верховьях Друча), Изяславль и Минск на Свислочи; Логожск (на Гнойне, притоке Березины). Здесь же следует искать Одрьск, лежавший на пути от Полоцка к Чернигову. Для определения его Ходаковский указывает речку Одровь, с правой стороны впадающую в Днепр, и Голотичьск (1071 год; Лавр., с. 73), под которым Ярополк разбил Всеслава.

Восточная смоленская ветвь кривичей в эпоху, обнимаемую Начальной летописью, не успела образовать особого княжения и по географическому положению своему стояла в тесной зависимости от Южного Поднепровья. Впрочем, это обстоятельство не могло ослаблять значение Смоленска как стародавнего центра земли поднепровских кривичей. Присоединенный к русским владениям в 882 году (Лавр., с. 10), он является в ряду удельных княжеских владений не ранее половины XI века при разделе Русской земли между сыновьями Ярослава и до того времени мог зависеть непосредственно от Киева. По смерти Ярославичей – Вячеслава (1057 год) и Игоря (1060 год), последовательно владевших Смоленским уделом, он вошел, как кажется, в состав Черниговского удела. По крайней мере, во всех последующих событиях до самого Любецкого съезда владение им неразрывно связано с владением Черниговом. Так, при вторичном изгнании Изяслава Ярославича, когда киевский стол был захвачен Святославом, а Чернигов отошел к Всеволоду Ярославичу, Всеволод отдал Смоленск своему сыну Мономаху, который и удерживал его за собой во все время, пока владел черниговским столом. Но в 1094 году, когда изгою Олегу Святославичу удалось захватить Чернигов, вытеснив из него Мономаха (Там же, с. 96, 103, 104), вместе с тем и Смоленск перешел в руки его брата Давида, впрочем, не надолго. Как видно, Любецкий съезд нашел неудобным совмещение двух смежных и богатых волостей, Черниговской и Смоленской, в руках Святославичей, враждебных остальному племени Ярослава, и ограничил их одним Черниговом с прилегавшим к нему Посемьем, землей вятичей и Рязанско-Муромской землей, тогда как Смоленск снова отошел к Мономаху, внук которого Ростислав Мстиславич (в половине XII века) положил начало самостоятельному существованию Смоленского княжения как волости особой ветви рода Рюриковичей.

Понятно, что при таком подчиненном и зависимом положении Смоленской волости ее границы не могли быть определены резко особенно с тех сторон, где они примыкали к инородческим землям, которые постепенно колонизовались из Кривской земли, как то было на северо-востоке в Поволжье или же где они прилегали к волостям, находившимся во владении того же князя, которому принадлежал и Смоленск, как, например, на юго-востоке. Окончательно они определились не ранее половины XII века, во время усобицы Юрия Долгорукого Суздальского с племенниками Мстиславичами. Мы уже имели случай видеть, что рубеж смоленско-черниговский, начинаясь у восточного берега Днепра, на волоке между ложем Днепра и Сожи, перерезывал Сожу у устьев Вехры и захватывал верхние течения Остра, Ипути, Десны, на восток от которой за водоразделом с Окой шла уже Черниговская волость вятичей. В области Верхней Угры, еще в XII веке принадлежавшей Смоленскому княжению (1147 год; Ипат., с. 30), смоленские владения сходились с ростово-суздальскими. В XII–XIII веках они занимали верхнее течение Поротвы, заселенное голядью (1147 год; Там же, с. 29), и область верхней Москвы-реки, где с конца XIII века становится известным Можайск, удельный город Смоленского княжения (1277 год; Воскр. лет. в Полн. собр. русск. лет. Т. V. С. 173), при слиянии Можайки с Москвой. Впрочем, в уставной грамоте, данной князем Ростиславом Мстиславичем смоленскому епископу около 1150 года, есть указание, что ранее смоленские владения простирались гораздо далее на северо-запад в область Суздальско-Залесскую, с которой шла на Смоленск дань, захваченная Юрием Долгоруким (Дополнения к актам истории… Т. I. № 4). Так что отмеченное нами ростово-смоленское порубежье не основывалось на старом земельном рубеже, а возникло случайно как результат борьбы соседних князей за волости и земли. Этим объясняется, может быть, то обстоятельство, что в теперешней топографической номенклатуре рассматриваемого края почти вовсе незаметно таких следов пограничных сооружений, какие мы видим в довольно значительном числе всюду на старо-земельных рубежах. Но зато такие следы замечаются на смоленско-новгородском порубежье, которое в эпоху Начальной летописи, когда суздальские владения не заходили еще вверх по Волге выше устья Медведицы (несколько ниже Корчевы), можно предположить по водоразделу между Москвой и Ламой, на которой – известный новгородский город Волок (Ламский), прямой чертой к Волге, на устье Вазузы и оттуда водоразделом Тверцы и Волги к озеру Селигер. На этом пространстве мы видим целый ряд городков и городищ, во многих из которых могут сохраняться остатки древних порубежных укреплений. Таковы: городище (Николино или Апраксино) на реке Шоше и к северу от него верстах в семи – Валуево городище. Далее и к юго-западу от них на водоразделе рек Гжати и Вазузы с Москвой: городок к юго-востоку от Гжати, городок к северу от него же и вблизи Волмежа, на северо-западе от них Буйгородник близ правого берега Гжати (у границы Сычевского и Гжатского уездов), Погорелое городище на реке Держе, к востоку от Зубцова, городище (Фоминское) к югу от него же при впадении Осуги в Вазузу и на юго-запад от него в 25 верстах Рубежнова в области речки Осуги и близ него Ржев – в XIII веке порубежный городок Торопецкой волости с Ростово-Суздальской землей (1216 год; Воскр., с. 120). По левую сторону Волги-реки: городок при устье Холехольны, которая под именем Холохны в начале XIII века является порубежной рекой Новгородской и Суздальской земель (1216 год; Воскр., с. 120), далее городки на северо-запад в 30 верстах от Ржевы, Городцы и близ него Вышегородок на Осуге к востоку от Торжка в Новгородском уезде. Городолюбля на речке того же имени в восьми верстах от Вышнего Волочка и несколько городков, расположенных к югу и юго-западу от него в уездах Вышневолоцком и Осташковском, и др. Такой ряд остатков городовых сооружений не может быть делом случая и, по своему положению там, где, как достоверно известно, соприкасались Смоленские и Новгородские земли, должно обратить на себя внимание и вызвать подробные местные исследования. Неизвестно, кому принадлежало озеро Селигер. Вероятно, что этот важный серегерский путь из Озерной области в Поволжье и из Подвинья в Озерную область находился в общем пользовании прилегавших к нему земель. И хотя новгородский летописец при описании набега литвы на Новгородскую область в 1229 году называет Серегерь в числе других разоренных тогда новгородских волостей, но тем не менее, сколько известно пока из писцовых книг XVI века, к Серегерю приурочивается, бесспорно, только один погост Полоновский (Неволин К. А. О пятинах и погостах; Новг., с. 183), находившийся на месте теперешнего Полонова (карта Шуберта – Полнова) при устье озера Полонец в самый северный угол Серегера. В окрестностях этого озера замечаются село Рубеж близ истоков речки Городиловы, впадающей с севера в Полонец, к западу от него Большие и Малые Межники у истоков правого притока реки Полы, в которую вливается с правой же стороны речка Межна, несколько выше погоста Молвятич (XV веке), к югу от него Межник вблизи волости Морево (теперешней Морево-Успенский, близ него Морево-Никольский на реке Озерешне и Морево-Новая Русса на реке Поле в Демянском уезде), известной в XIV веке как одна из украинных новгородских волостей с Литвой. Нельзя не заметить, что выше отмеченные нами местности находятся на самом водоразделе бассейнов Ильменя и Волги, который и по указаниям Начальной летописи должен считаться порубежьем смоленских кривичей. Далее на юг смоленское порубежье шло волоком между Куньей и Ловатью, на которых находятся древние новгородские города Холм (на Кунье) и Луки (1166 год; Новг. I, с. 14; теперешние Великие Луки на Ловати), и Смоленскими владениями Лучином (1150 год) у теперешнего Лучанского озера, Торопцом (1150 год), Жижцем (1150 год) у теперешнего озера Жесцо-Живец и таким образом достигало Усвяты, где смоленские земли, как было уже рассмотрено выше, сходились с полоцкими. Из населенных мест Смоленско-Кривской земли Начальная летопись знает только Смоленск, центральный город восточных кривичей (Лавр., с. 5), в котором Владимир Мономах учредил епископию, поставив каменную церковь Св. Богородицы (1101 год; Там же, с. 117), и урочище Смядынь при впадении речки Смядыни в Днепр, ниже Смоленска («яко зреемо»), на котором погиб Глеб Муромский (1015 год; Там же, с. 56).

Новгородские славяне, окраинное на северо-западе Восточной равнины славяно-русское население, которым мы оканчиваем обзор географии Начального летописца, менее других славяно-русских ветвей было известно летописи, возникшей в Южном Поднепровье, хотя исходным пунктом ее в изложении событий и послужило чисто новгородское сказание о призвании Руси. Географические сведения, сообщаемые им об этом крае, ограничиваются почти одним только именем славян, указанием на их сродство с другими славянскими племенами и на их расселения по Ильменю. Они пополняются немногими известиями, которые представляют за время, обнимаемое Начальной летописью, местные новгородские летописи. Между тем разъяснение географии новгородских славян именно в эту древнюю эпоху должно иметь важное значение в русской исторической науке, ибо с ним связаны разъяснения вопросов о ходе славяно-русской колонизации на инородческом северо-востоке и о северных пределах Русского государства в первые два века его существования. Нет сомнения, что вся ветвь новгородских славян есть не что иное, как древнейшие переселенцы из славянского Поднепровья в южную часть Озерной области, вытеснившие первоначальное инородческое население. Это указывается отчасти затемненными и искаженными преданиями XVI–XVII веков о водворении русского населения в Ильменском крае, но более всего непреложным свидетельством географической номенклатуры его, в которой славянство является населением не первоначальным, но пришлым и позднейшим, заступившим место первобытного инородческого (финского) населения. Благодаря выгодам положения переселенцы не только утвердились и окрепили во вновь занятой ими области, но, пользуясь удобствами водных путей, с глубокой древности стали проникать на северо-восток, в область, простирающуюся от Волхова, Мсты и Верхнего Поволжья до Волока, подчиняя себе туземную чудь (емь, весь и мерю) или же оттесняя ее в Заволочье, где также они не замедлили стать твердой ногой.

Рука об руку с таким этнографическим распространением новгородского славянства шло распространение новгородских владений, ибо Новгород никогда не терял из виду своих переселенцев, которые имели постоянную и сильную поддержку в военной деятельности своих князей и дружин. Относительно колонизации Поволжского края, прилегавшего к старославянским землям кривичей и вятичей, такая деятельность Новгорода продолжалась до образования Русского государства, когда на вновь колонизованных землях возникли свои административно-политические центры (Ростов, Суздаль, Белоозеро, Муром) и Новгород не мог уже удержать над ним свое главенство. Таким образом, где в Озерной области находились самые ранние и наиболее сплошные поселения славян, сложившиеся под влиянием Новгорода в отдельную землю новгородских славян, какими путями шли из нее дальнейшие выселения в инородческие земли и каких пределов к концу XI и началу XII века достигли эти расселения, а с ними и Новгородская область – вот вопросы, которые представляются на первом плане в исторической географии Древнего Новгорода и которые, за недостатком письменных источников, могут быть обстоятельно разрешены только путем филологического изучения географической номенклатуры древней Новгородской области и местных археологических исследований остатков древнейших поселений, которые сохранились там до нашего времени.

Не принимая на себя решения этих вопросов, тем не менее мы считаем нелишним представить здесь несколько данных, которые, скорее всего, могли быть замечены при чтении топографических карт древнего Новгородского края, и соображений, к которым приводят древнейшие письменные памятники новгородской географии, именно «Устав о мостех», приписываемый не без основания Ярославу, и «Уставная грамота Новгородского князя Святослава Ольговича». Из них первая проливает свет на распространенность новгородских волостей в половине XI века, а вторая дает точные указания на владения Новгорода в первой половине XII века (1137 год), тем самым предоставляя основания для определения их к концу эпохи, обнимаемой Начальной летописью. При чтении специальных топографических карт древнего Новгородского края нельзя не заметить, что географические названия чисто славянского происхождения господствуют только на южной окраине его, в той части Озерной области, которая непосредственно примыкает к Оковскому Лесу и Верхнему Подвинью, искони заселенным кривичами. Эту область можно ограничить Шелонью (на северо-западе) и Мстой (на северо-востоке), то есть полостью Ловати. Но вместе с тем нельзя не видеть также, что славянство уже не было в ней первобытным населением, что оно водворилось здесь на инородческой основе. Довольно ясные указания на это представляются в инородческих названиях некоторых местностей означенной области, хотя они и встречаются в незначительном количестве. Самое название Ловати звучит как будто не по-славянски. Несомненно инородческого происхождения наименования села Еглина на северо-западе от Валдая, Тухоли к северу от него же, Усть-Волми (ср. Волмино урочище в Новгородской области 1192–1207 годов; Дополнение к актам истории… Т. I. № 8) и др.; к югу от Ильменя – Мелечи к северу от Демянска на реке Лиговке (ср. Мелеча, 1265 год; Собрание государственных грамот и договоров. Т. I), Меглина, Моревы (1220 год), рек Шулеги близ Холма, Севеги, Ямна, Ерзовки, Яски, Егольской, Скугры и др. С другой стороны, большая часть славянских местных названий, даже названий хорографических (живых урочищ), которые должны принадлежать к древнейшим, отзываются или позднейшим происхождением, или даже переводом первоначальных инородческих наименований. К последним относятся реки, ручьи и озера Черные, Волчьи, Белые, Глыбокие, Безымянные, Березовые и др. Близ озера Полиста есть озеро Чудское и невдалеке от него Русское. К северу от Шелони и Мсты начинается область сравнительно позднейших расселений славян на инородческой почве (см. выше о води), которая главным образом пролегает в полости Волхова, славянское название которого поражает своей оригинальностью и связью с древнейшими мифологическими представлениями славян. Но его притоки представляют пеструю связь инородческих и славянских наименований, причем первые начинают преобладать вниз по его течению (с левой стороны Пидьба, Еглинка, Дыменка, Глубочка со Смотрухой и Ледянкой, Полисть с Глушицей и Дубном, Кересть, Тигода с Равинью, Чагодой, Перестержем и др., Оломна и т. д. С правой – Вишера, Осьма, Дупна, Выбро, Соснинка с Виткой, Оскуя с Обуйкой, Лебенью, Медведовом, Осинкой, Колпинкой, Ингорем). Ниже вливающиеся мелкие ручьи носят славянские названия Бродни, Сестры, Жупанки (карты Шуберта № 8 и 13). На северо-западе славянские расселения могли проникать в область Луги и Оредежи, низовья которых были заняты водью, а на северо-востоке они еще в начале XII века едва начали заходить за южные побережья Ладоги (Невоозера) и Свиры. И здесь, и там колонизационное движение новгородцев встречало сильный отпор со стороны наиболее устойчивых финских племен (западной чуди, води и еми). Но тем с большей силой оно должно было направляться на северо-восток, в Поволжскую область и на волок, чему способствовало самое удобство водных путей сообщения (Моложский и Мстинские пути; глава I). Уже с глубокой древности новгородские славяне должны были занять северо-западную часть Поволожья от Меты, через Тверцу до Верхней Мологи, где они являются прочно установившимися в XI веке. В Бежецкой области (пятине), непосредственно зависевшей от Новгорода, должно было быть сплошное, по крайней мере, безусловно преобладающее славянское население. Отсюда и через эту область поселения новгородских славян должны были распространиться в земли веси до Белоозера (на северо-востоке), захватывая северные расселения мери и, может быть, достигая на крайнем востоке, по течению Клязьмы (через Нерль; глава I) муромских земель. В первых известиях Начальной летописи Белоозеро является чисто новгородской колонией. Летописец говорит, по преданию, что на Белоозере была когда-то весь. Но по тому же летописному преданию, весь не участвует в первых событиях, сопровождавших основание Русского государства. Ее не видно ни в числе племен, завоеванных и обложенных данью варягами, ни в числе призвавших Русь из замория, а между тем один из призванных братьев-князей садится в Белоозере. В XI веке, когда под влиянием княжеской власти Белоозеро уже начинает терять связь с Новгородом и тяготеет к Ростову, все-таки оно является независимым от южнорусских князей, взимавших тогда дань с Поволжья, что также дает основание предполагать и в это еще время связь его с Новгородом. Впрочем, надо думать, что по численности населения славянский элемент был тогда довольно слаб и усилился только в христианскую эпоху исторической жизни этого края. Значительнейшие притоки реки Чагоды (Чагодощи) и соединенные с ней озера носят названия неславянские. Инородческим происхождением отзываются также названия второстепенных рек, тогда как славянские имена если и встречаются в названиях населенных мест, то большинство их, несомненно, позднейшего происхождения – или от христианских личных имен (Василева, Кузмина и Максимова Горки, Игнатов Конец, Тереховы, Лукины, Митины, Савинские, Фетисовы, Алексины, Михайловы и пр.), или от приходских церквей (Рождественские, Преображенские, Покровские, Никольские, Спасские, Св. Прасковьи Великомученицы к югу от Кириллова и др.). Так что славянские наименования, в которых можно подозревать древнейшее происхождение, представляются почти исключениями. Таковы, между прочим, на пространстве между Оятью, Чагодой, Белоозером и Шексной: Ярославичи на Ояти, Надпорожье (ср. Напрези у Константина Багрянородного) на Коцше, Радгощ на реке Леди и близ него Святозеро, Волосово в восточном углу Кирилловского уезда между реками Судой и Колпью; южнее его уже упомянутые нами Железные Ворота; ручей, с правой стороны вливающийся в Чагоду; озеро Городня вблизи (к юго-западу) от слияния Суды с Шексной. По Шексне почти вовсе не заметно старославянских географических названий, за исключением, может быть, реки Славянки и села Волокословинского. Ясно, что на Белоозере, то есть в области, расположенной по течению Шексны (Пошехонье), по крайней мере в языческие времена славянство не было еще сплошным населением, хотя название Белозерцев, которым характеризует его Начальная летопись в изложении событий половины XI века, указывает на то, что тогда оно преобладало уже над финскими инородцами. Названия речки Словянки, впадающей в Шексну вместе с Мломой, несколько выше Сизмы, и находящегося в верховьях ее села Волокословинского (см. главу I), а также села Славянки (несколько ниже Волокословинского) могут сохранять память о древнейших выселенцах в этот край из земли новгородских славян. Отметим также ручей Ильмень, через Ратцу вливающийся в Пес, несколько выше Леди, и озеро Ильменское верстах в семи к востоку от устья Суды, которых имена также дают некоторое основание сближать население Белоозера с населением новгородского Ильменя. Более сплошными массами новгородские славяне могли распространиться за правый берег Волги в инородческие земли мери и муромы, где их колонии смешивались и перепутывались с выселенцами из Поднепровья и Верхнего Поволжья. Еще в XII–XIII веках область по Ламе, правому притоку Волги, с городом Волоком непосредственно принадлежала Новгороду и могла быть приобретена для него древнейшими переселенцами из поильменского славянства. Есть мнение, что самая Москва возникла на старинных новгородских землях. Далее на восток область мери и муромы, то есть край, ограниченный с севера излучиной Волги от Ламы и Шошы до Костромы, с востока Нерлью, с юга Москвой и Клязьмой, является в первых известиях летописи не только в тесной связи с Новгородом, но и в зависимости от него. Вместе с Новгородом меря подпадает под власть завоевателей-варягов, и, по изгнании их, признанные Новгородом князья обладают Ростовом и Муромом (Лавр., с. 9). Эта связь и зависимость может быть объяснена только ранним наплывом в означенных краях новгородских переселенцев. С другой стороны, как мы уже видели, меря известна летописи только в первое пятидесятилетие нашей истории. Но и тогда, подобно родственным ей веси и муроме, она ничем не обнаруживает самостоятельности. Вслед за тем самое имя ее исчезает, и область, занятая ею первоначально, обозначается названием Ростовской и Суздальской земель. Эта перемена не могла быть случайна. Она указывает на полное перерождение населения, на окончательное торжество славянства в этом первоначально финском крае, а такое перерождение, конечно, не могло бы совершиться в столь короткое время, если бы оно не подготовлялось издавна колонизационным движением славян. В теперешней географической номенклатуре отмеченного края встречаются названия, которые указывают, с одной стороны, на распространение в нем славянского населения еще в языческую эпоху, с другой – на его родство с ильменскими славянами.

При таком обширном географическом распространении поильменских славян Новгород не мог удержать непосредственно за собой всех земель, в которые проникли их переселенцы. Отпадение колонизационных земель началось с потерей Новгородом центрального значения для всей Руси, с переходом русских князей в Киев. Уже в начале X века мы видим Ростов, который можно считать центром новгородских поселений в Поволжье, в непосредственной зависимости от Киева (907 год; Лавр., с. 13). При разделе Руси между сыновьями Владимира Ростов и Муром являются особыми уделами. Но вскоре они теряют такое самостоятельное положение до XII века, когда они образовали особые княжения (Ростовско-Суздальское, Муромское), остаются волостями южнорусских Приднепровских княжений: Ростов вместе с Белоозером – Переяславского, Муром – Черниговского. Таким образом, с перенесением старейшего стола на юг, в Киев, собственно Новгородская земля ограничивалась областью первоначальных расселений ильменских славян и их ближайших, более сплошных колоний в инородческих землях. Она была окружена с востока Ростовской землей Переяславского княжения, с юга Смоленским и Полоцкими княжениями, а на запад и северо-восток соприкасалась с инородческими землями, вглубь которых продолжали идти и колонизация новгородцев, и связанное с ней их политическое господство. Впрочем, на северо-востоке, в Заволочье, они могли распространяться успешнее, чем к побережьям Варяжского моря, на которых инородческое население являлось более устойчивым. Древнейшим памятником исторической географии собственно Новгородской земли можно признать известный «Устав Ярослава о мостех или о мостниках», которым определяются повинности по отношению к городу со стороны новгородских горожан и волостей, непосредственно зависевших от Новгорода. Этот памятник дошел до нас в списках, из которых древнейший относится к XII веку, и, по-видимому, представляет черты позднейшего происхождения, которые не позволяют относить его к Ярославу Великому. Так, он упоминает церковь Свв. Бориса и Глеба, об основании которой летопись сообщает только под 1176 годом (Новг. I лет. в Полн. собр. русск. лет. Т. III. С. 10), и иноземных купцов, начало постоянных поселений которых в Новгороде необходимо отнести к позднейшему времени, особенно если иметь в виду, что между иноземными торговцами упоминаются в уставе не одни готы, но вместе с тем и немцы. А немцы, по соображению всех исторических обстоятельств, никак не могли явиться в Новгороде как особое население раньше конца XII и начала XIII столетия, ибо непосредственные сношения германцев с русскими начинаются только со времени открытия Остзейского края бременскими купцами в 1158 году и затем уже в XIII веке развиваются в Новгороде, под крылом готландцев до образования особенного, отдельного от готского, Немецкого двора, который и нужно разуметь в уставе под названием «немцы». Все это заставляет приписывать «Устав о мостех» Ярославу, сыну Всеволода Большое Гнездо (конец XII и начало XIII века) или даже Ярославу Ярославичу, брату Александра Невского. Но тем не менее было бы не совсем согласно со строгой исторической критикой отвергать всякую связь «Устава о мостех» с именем Ярослава Великого. Быть может, первоначальная редакция этого «Устава» действительно обязана своим началом этому князю: по крайней мере, все известные списки «Устава о мостех» находятся в списках суда Ярослава и устава о пошлинах и уроках. Далее нет сомнения, что «Устав о мостех» есть не что иное, как письменное подтверждение, закрепление и разъяснение тех повинностей, которые существовали для населения гораздо ранее его и которые установились в силу обычая еще в то отдаленное время, когда, по летописному преданию, словени «седоша около озера Ильмеря, прозвашася своим именем, и сделаша град, и нарекоша и Новгород» (Лавр., с. 3). С другой стороны, признавая, что дошедшая до нас редакция «Устава о мостех» относится к XIII веку, и сравнивая ее с другими новгородскими грамотами того же времени, в которых перечисляются новгородские волости, нельзя не видеть, что она не упоминает многих волостей, упоминаемых последними, и что такие волости – именно те, где новгородцы могли утвердиться только со второй половины XI века, то есть северо-восточные, лежащие за Белоозером. В «Уставе» нет Вологды, Заволочья, Колоперми, Тре, Переми, Печоры, Югры. Эта разница может быть объяснена только тем, что при расширении новгородских пределов городовые повинности не распространялись на вновь присоединяемые волости и что их продолжали нести только те, на которых они пали в старину. Такие соображения дают некоторые основания искать в «Уставе о мостех» указаний на географию Новгородской земли – по крайней мере половины XI века.

Городовыми повинностями относительно Новгорода были обязаны, кроме городского населения, волости Ржевская, Бежицкая, Водская, Обонежская, Яжелбицкая. Из них Обонежская распадалась на три рели: Лужскую, Лопскую и Волоховскую; Яжелбицкая на две, которых названия «Устав» не приводит. Ржевская занимала юго-западное побережье Ильменя, примыкая на западе к Псковской земле, на юге к Полоцкой и Смоленской землям. Название ее объясняется древним новгородским городом Ржевой, лежавшим на южной окраине Новгородской земли, может быть, на месте теперешнего Новоржева, и позднее заменилось названием Шелонской пятины. К востоку от Ржевской волости за Ловатью простиралась Яжелбицкая, позднее Деревская, пятина, соприкасавшаяся на юге со Смоленской землей, на юго-востоке с Ростово-Суздальской. Центром ее был Яжелбицкий погост на месте теперешнего Яма Яжелбицкого на реке Поломеди к западу от Валдая по дороге в Новгород. С востока к ней примыкала Бежицкая волость – по уставной грамоте Новгородского князя Святослава Ольговича – Бежицкий ряд, заключавший в себе в 1137 году населенные места: Бежицы, Городецьк (к югу от него), Змень, Иезьск, Рыбаньск (ниже его по течению Мологи) и Выизьск (место неопределенное). Здесь новгородские владения могли простираться по Мологе до устья реки Кобожи, а на юго-востоке до Медведицы, которая в известии Начальной летописи о войне Олеговичей с Мономашичами 1069 года является порубежной рекой между Новгородской и Ростово-Суздальской землями (Лавр., с. 108). Северную часть Новгородской земли составляли волости Водская и Обонежская. Первая, получившая свое название от исконного инородческого населения води, или вожан, занимала южное побережье Финского залива. Что касается Обонежской волости, то «Устав о мостех», перечисляя ее части, дает возможность определить ее первоначальное положение и пространство. Из самого названия ее видно, что она достигала Онежского озера. В первой половине XII века область Обонежского ряда заключалась между озерами Ладожским и Онежским, занимала побережья рек Олонки, Свири, Паши и Сяси и с запада Волховом отделялись от Водской волости. Но рели Лужская, Лопская и Волоховская, которые, по смыслу «Устава о мостех», следует признать составными частями упоминаемого им Обонежья, показывают, что при составлении этого «Устава» к нему причисляли область, простирающуюся от южных побережий Ладожского озера и истока Невы на юго-запад по крайней мере до верховьев Луги. Сюда приурочиваются рели Лужская и Лопская, первая – к верховьям Луги, где и теперь еще находится погост Лужский (Егорьевский), вторая к Ладожскому побережью, на котором, как видно из писцовых книг 1500 года, был расположен погост Лопский-Егорьевский, по рекам Нарве, Шельдихе и Лаве (Лавуе), доходя берегом озера до самого Орешка. Здесь же по реке Лаве и восточному берегу юго-западного залива Ладожского озера находилась особая волостка Малая Лопца, состоявшая из нескольких деревень. Лежащая по Волхову и этой реке Волховская рель могла достигать южных берегов Онежского озера и в первой половине XII века составила уже особый ряд Обонежский – зачаток позднейшей Обонежской пятины. Весьма вероятно, что усиление славянского элемента в Обонежье, распространение новгородских владений за Свирь, наконец, успешный ход колонизации за озеро Онегу и в Подвинье к концу XI и в начале XII века повели за собой отделение собственно Обонежья, Волховской рели «Устава», от релей Лужской и Лопской, присоединенных при этом к Водской пятине, частями которой они являются позднее. По уставной грамоте князя Святослава Олеговича 1137 года Обонежский ряд состоял из четырнадцати населенных мест, рассеянных на пространстве от реки Олонки до истоков Ояти, Паши и Сяси. То были Олонье (теперешний Олонец); Свирь (которое надо искать на реке этого имени), Юскола, может быть, теперешнее село Юксовское на озере Юксовском, соединенном речкой со Свирью, недалеко от ее истоков; Тервинич, или теперешний Тернич Наволок, на реке Свири ниже Лодейного поля, или, что вероятнее, погост Тервиничи (1500 год) на южном притоке Ояти в Тихвинском уезде, почти на границе с Лодейнопольским; Вьница (Вьюница), теперешний Виницкий погост (1500 год) на Ояти, выше Ярославичей в Лодейнопольском уездов. Далее на запад по реке Паше: Устье Паши, Пахиток на Паше (место неопределенное), Кукуева Гора, или Кучевина на Паше, Новгородского уезда, или Кокова на Паше же в северном углу Тихвинского уезда. Далее – Пермино и Кокорка – места неопределенные, но так как уставная грамота в исчислении местностей соблюдает известный порядок, следуя их расположению с севера на юг и юго-запад, то их следует искать где-то между Пашей и Сясью, к полости которой грамота вслед за тем переходит. Здесь, на Сяси, лежали Масиега, Липсуевичи, Тойвота и Липна. Из них Масиега приурочивается к побережью речки Масельги, через Волгому (Валгаму), вливающейся в Сясь, близ самого впадения этой последней в Ладожское озеро. Здесь мы видим населенные места: Масельская Горка, Масельский погост и деревни с именем Масельга: Усадище, Заречье, Залужье, Тихомировщина. Липна «Устава» приурочивается к погосту Липицкому, или Липинскому (1509 год), на Сяси, несколько выше впадения в нее реки Тихвины. Липсуевичи и Тойвота – места теперь неопределенные – надо искать по той же реке между Липной и Масиегой.

Такое обширное пространство занимал Обонежский ряд в первой половине XII века. В эпоху Начальной летописи оно должно было быть меньше, ограничиваться землями, ближайшими к более сплошному населению новгородцев по Волхову. Рассматривая географическое распространение еми, мы видели, что во всю эпоху Начальной летописи Новгород вел с этим племенем борьбу, и, сколько позволяет судить краткость летописных известий о ней, эта борьба шла на северной окраине Обонежского ряда (см. выше главу II). К концу XI века новгородцы стояли уже в нем твердой ногой. Он был передовым постом собственно Новгородской земли на крайнем северо-востоке. От него и через него новгородские колонии стали распространяться за озеро Онега к Северному морю и в Подвинье, находя себе поддержку в одновременном колонизационном движении славян через Белоозеро и Сухону, на реках Юг и Вычегда, в область югры, печоры, самояди. Из «Устава» 1137 года видно, что в это время колонизационная область новгородцев достигала только на северо-востоке Пинеги и что славянское население было в ней крайне малочисленно и редко. На необозримом пространстве от Онежского озера до Белого моря, Пинеги, Ваги и Сухоны этот «Устав» насчитывает только двадцать шесть местностей, в которых успели тогда утвердиться новгородцы. Ясно, что конец XI века следует признать эпохой первого утверждения новгородского славянства в Поонежье и в Подвинье.

В собственно Новгородской земле Начальная летопись называет только Новгород и Ладогу, в которой, по позднейшим спискам ее (Ипат. и др.), утвердился первоначально Рюрик (теперешняя Старая Ладога на Волхове). Новгород был поставлен словенами при их первом расселении около озера Ильмень (Лавр., с. 3) по обоим берегам Волхова, который уже в XI веке разделял город на две части или стороны – Торговую 1030 года (Новг. III, с. 210), на правой стороне Волхова, и Софийскую, на которой в 1042 году Ярослав заложил каменный город (Там же, с. 211). Из построек новгородских эпохи Начальной летописи известны: деревянная (дубовая старая) церковь Св. Софии, поставленная при крещении Новгорода в 989 году владыкой Иоакимом в конце Пискупли улицы над Волховом (с. 208) и через 60 лет в 1049 году сгоревшая (Новг. III; Софийский временник, с. 138). В 1045 году князь Владимир Ярославич заложил новую каменную церковь Св. Софии (Лавр., с. 67); Поромонь-двор (на Варяжской улице), где были перебиты новгородцами варяги, вызванные князем Ярославом в 1015 году (Лавр., с. 61); и княж двор Ярославль («дворище Ярославле») на Торговой стороне, над Волховом, на котором в 1113 году Мстислав Великий заложил каменную церковь Св. Николая (Ипат., с. 4). В окрестностях Новгорода: урочище Къземль (Гзень) у Зверинца, на котором новгородцы отразили нападение Всеслава Полоцкого в 1069 году (Новг. I., с. 2), урочище Перынь, на месте теперешнего скита Перынь на левом берегу Волхова у самого истока его из озера. Здесь стоял истукан Перун, уничтоженный крестителем Новгорода Иоакимом; далее на юг Роком (Раком), загородный княж двор Ярослава, на месте теперешней деревни Ракома на северо-западе побережья Ильменя (1015 год; Лавр., с. 61).

Поволжье, как мы видели, первоначально соединенное с Новгородом, по перенесении общерусского государственного центра в Киев, является в непосредственной зависимости от Приднепровья. Есть известие, что при разделе Русской земли между потомством Ярослава Ростов был отдан в удел князю Ростиславу Володимировичу, который в 1056 году был переведен в Володимир на Волыне. Затем в 1071 году Ростов является даннической областью Святослава Ярославича, родоначальника черниговских князей (Лавр., с. 75). Но тем не менее в конце XI века он признавался волостью третьего сына Ярослава Всеволода (1096 год; Лавр., с. 107), княжившего в Переяславле. Так что зависимость его от Святослава Черниговского, как надо полагать, была временной. Всеволод мог уступить Ростов Святославу, когда тот при вторичном изгнании Изяслава Киевского перешел на киевский стол, уступивши свой Чернигов Всеволоду. По смерти же Святослава и по возвращении Изяслава (1076–1077 годы) Ростов снова был присоединен к Переяславскому уделу. В 1095 году в нем был посажен сын Мономаха Изяслав, вскоре убитый в борьбе с Олегом Святославичем (1095 год; Лавр., с. 108), который захватил было Суздаль и Ростов, но был тотчас же выгнан другим Мономашичем – Мстиславом. С тех пор Ростов и соединенные с ними области Суздальская и Белозерская не выходили уже из рода Мономаха, сын которого Юрий (в XII веке) положил начало самостоятельному существованию Ростово-Суздальского княжения.

Из населенных мест Ростово-Суздальской земли Начальной летописи известны только упомянутые уже нами: Ростов на озере Ростовском, или теперешнем Неро, Белоозеро и Суздаль, в 1094 году разоренный Олегом (Лавр., с. 108). В Суздале указывается двор Монастырский Печерский и на нем церковь Св. Димитрия, поставленная митрополитом Ефремом (Там же). В окрестностях его урочище Кулачьк (Колачьк), на котором Мстислав Мономашич нанес решительное поражение черниговским Святославичам (Там же, с. 109). Эта местность приурочивается к Колокше, впадающей с правой стороны в Клязьму несколько выше Владимира.