Мертвый Отец беседуя с Эммой. Розовые марева раннего утра. Видны неудачи растительности, выкорчеванные сумах, ирис, флокс. Подале смутные низкие холмы. Мертвый Отец в своих златых одеждах. Эмма в зеленых камуфляжных штанах, зеленой камуфляжной гимнастерке.
Сегодня утром смотришься очень красиво, сказал Мертвый Отец.
О вот как, сказала Эмма.
Ты очень пригожая женщина, сказал Мертвый Отец. Нет-нет, сказала Эмма, просто обыкновенная. Просто обычная женщина. Некто из тысяч.
Отнюдь, отнюдь. Я же многих в своей жизни повидал. Да, сказала Эмма, я верю.
Ослепительные были красотки. Необычайные среди них дамы. Я могу отличить, сдается мне, обычное от не такового. Ты — sui generis, можно сказать.
Это вряд ли, сказала Эмма. Просто еще один плоский морской еж на пляже.
Нет нет нет, сказал Мертвый Отец, поистине вполне замечательна. Перси, к примеру.
Да, сказала Эмма, есть такие, кто находили их адекватными.
Адекватными! Ну и словцо. Да я ничего им подобного не видел за двадцать лет.
Да, сказала Эмма, есть такие, кто находили их сносными.
Я бы сравнил их с таковыми у Афродиты Киренской, если б ты соблаговолила снять гимнастерку, дабы я мог рассмотреть их получше.
Нет, сказала Эмма, не думаю, что это будет правильно. Тебе придется удовольствоваться грубой приблизительной оценкой экстерьера. Трюк с блузкой — это к Джули.
Перси я помню, сказал Мертвый Отец. Может, и получше перси, чем у тебя. Может, и похуже перси, чем у тебя. Хотя все они прекрасны, перси, все прекрасны, каждая по-своему, глупо говорить о «лучшей» или «худшей», это как яблоки с апельсинами сравнивать, вот честно.
Что это за бюст ты помнишь?
Та дама была юристом. Предстала предо мною в одном деле. Я председательствовал. Дело касалось гомосексуального адмирала, которого поймали на оприходовании черной банды. Целой черной банды. Прямо там, в машинном отделении, средь пара и тавота. Некий намек на принуждение. Некий намек на злоупотребление командной должностью. И прочая, и прочая. Она представляла адмирала, в мантии своей. Мантию я заметил. Что-то весьма чувственное было в мантии. Меня заворожило, я взгляда от нее оторвать не мог. Есть там определенная линия, бюст под мантией, не могу его описать. Голова от него кругом. Она аргументировала судебный прецедент весьма способно, вероятно — самая дотошно обоснованная записка по делу, что мне доводилось читать. Сторона правительства, напротив, подготовилась весьма небрежно. Я решил в ее пользу. Строго на основании достоинств. Достоинства громоздились на достоинства. После — бренди вместе у меня при закрытых дверях. Она сказала, что я не так страшен, каким меня малюют. Я сказал, О да, я таков. Мы вместе провели неделю на острове Ахура. В «Пчеле и чертополохе», если память не изменяет. Несравненно. Научила меня многому в юриспруденции, еще как, а я-то думал, что уже знаю все. Клодиа. Вышла замуж за затяжного парашютиста, если верно помню. Из тех, кто падает из самолетов и летит тысячи и тысячи футов, ожидая, когда раскроется зонтик. Тот наконец не раскрылся. В среду, насколько мне помнится. Я назначил ее на судейство, и за превосходство, превышающее вероятное, ее дважды отмечала Адвокатская коллегия. Такова была Клодиа.
А бюст? Что с ним сталось?
Прирастал мудростью и красою, по-прежнему трепетал убежденьем, будто мир можно сделать справедливым, я бы предположил. Если оглянуться, одно из лучших моих назначений.
Суетливость Эммы. Оправление гимнастерки и проч. Поддергивание штанов. Нервическая игра пальцев у горла.
Я стар, сказал Мертвый Отец, стар, стар, стар. Потому-то ты и не хочешь показать мне, что у тебя под гимнастеркой.
Не в этом дело, сказала Эмма. Затем передумала.
А в этом, сказала она.
Что со мною не так! возопил Мертвый Отец. С тобою я себя чувствую Венским конгрессом!
Ерунда, сказала Эмма, беря его за руку. Ты ничем не хуже прежнего. Или почти так же хорош, как и раньше.
Тогда пойдем со мною в постель, и я нашепчу тайн тебе на ушко. Могучих тайн.
Да, сказала Эмма, тайны, это почти лучше всего — тайны. А лучше всего, по моему мнению, — это мебель покупать. Выбирать полотенца. Нержавейку. Коврик. Растение в горшке. Подушку для спальни. Предмет искусства. Консервную открывашку.
Эмма принимается за слезотечение (всерьез).
Открывашку, сказала она, и дуршлаг.
Почему ты рыдаешь? спросил Мертвый Отец.
Я подумала о салатах, сказала она сквозь слезы. Салат за салатом. У меня салаты выходят чудесные.
Не плачь, пожалуйста.
У меня так хорошо получаются салаты, сказала она.
В этом я просто уверен.
Только импортное свежее итальянское оливковое масло первого отжима. Грибы ломтиками и органические или вневедомственные помидоры, из одного местечка, которое я знаю. И побеги, побеги того и побеги сего. Коксом, или, как некоторые его называют, снежком, присыпать сверху вместе с солью, перцем, петрушкой, домашней горчицей...
Пойдем в постель, дорогая салатоглавка. Пойдем со мною в постель.
Нет, не пойду, сказала Эмма. Прости за такие слова, но ты, ты, ты слишком стар.
Мертвый Отец рухнул наземь и принялся жевать грязь дорожную.
Не делай так, дорогой друг, сказала Эмма, пощипывая его за лопатки. Не поможет.