13 сентября
Мисс Мандибула хочет заняться со мной любовью, но колеблется, поскольку формально я еще ребенок; мне, согласно метрикам, согласно школьному дневнику на ее учительском столе, согласно картотеке в кабинете директора, всего одиннадцать лет. Тут у нас недоразумение, которое пока не вполне удается развеять. На самом деле мне тридцать пять, я отслужил в Армии, рост – шесть футов с дюймом, во всех нужных местах у меня растут волосы, голос – баритон, и я прекрасно знаю, что мне делать с мисс Мандибулой, если она когда-нибудь решится.
А пока мы изучаем простые дроби. Я мог бы, разумеется, ответить на все вопросы или хотя бы на большинство (есть и такое, чего я просто не помню). Но я предпочитаю сидеть за этой узкой партой, едва помещаясь в нее ляжками, и обозревать жизнь вокруг. В классе – тридцать два ученика, уроки каждое утро начинаются с присяги флагу на верность. Моя собственная верность в данный момент делится между мисс Мандибулой и Сью-Энн Браунли, которая целый день сидит от меня через проход и, как и мисс Мандибула, одурела от любви. Из этой парочки сегодня я предпочитаю Сью-Энн, хотя в диапазоне от одиннадцати до одиннадцати с половиной (она отказывается называть точный возраст) она – совершенно явная женщина, со скрытой женской агрессией и причудливыми женскими противоречиями. Странно то, что ни ей, ни прочим детям мое присутствие в классе неуместным не кажется.
15 сентября
К счастью, наш учебник географии, содержащий карты всех основных массивов суши на планете, достаточно объемен, чтобы скрыть мой нелегальный дневник, который я веду в обычной черной тетрадке. Каждый день я вынужден дожидаться географии, чтобы записать мысли касательно моего положения и моих одноклассников, которые утром могут прийти мне в голову. Я пробовал писать на других уроках, но тщетно. То учитель по проходам разгуливает (на этом уроке, к счастью, она не отлипает от стойки с картами у доски), то Бобби Вандербильт, который сидит позади, лупит меня кулаком по почкам и спрашивает, что это я такое делаю. Вандербильт, как я выяснил из неких бессвязных разговоров на школьном дворе, залипает на спортивных автомобилях и ветеран потребления журнала «Дорога и трек». Это объясняет, почему с его парты чуть ли не все время несется какой-то рев: он губами воспроизводит пластинку «Звуки Себринга».
19 сентября
Я один временами (но только временами) понимаю, что свершилась некая ошибка, и я попал туда, где мне совсем не место. Может статься, мисс Мандибула тоже это знает на каком-то уровне, но по причинам, мне понятным не вполне, поддерживает игру. Когда меня впервые назначили в этот класс, мне хотелось возмутиться – настолько очевидна была оплошность, что ее заметил бы даже самый глупый директор школы; однако со временем я уверился, что сделали это намеренно, меня снова предали.
Теперь, похоже, разницы почти нет. Эта жизненная роль так же интересна, как и моя предыдущая – оценщика в «Большой северной страховой компании»: должность вынуждала меня проводить все время на руинах нашей цивилизации, среди покореженных бамперов, обескрышенных сараев, выпотрошенных складов, раздавленных рук и ног. Через десять лет подобного волей-неволей начнешь видеть в мире одну большую свалку, смотреть на человека и наблюдать лишь (потенциально) изувеченные органы, входить в дом лишь для того, чтобы отметить маршрут распространения неизбежного пожара. Стало быть, едва меня сюда ввели, я сразу понял, что совершена ошибка, однако санкционировал ее, явив проницательность; осознавал, что даже из такого мнимого бедствия можно извлечь какую-то выгоду. Роль оценщика учит хотя бы этому.
22 сентября
Меня заманивают в волейбольную команду. Отказываюсь – не хочу пользоваться преимуществами моего роста, это нечестно.
23 сентября
Каждое утро проводят перекличку: Бокенфор, Браунли, Броан, Гейгер, Гюйсвит, Дарин, Джейкобс, Дурбин, Кляйншмидт, Койль, Конс, Крецелиус, Логан, Лучшевина, Лэй, Масай, Митганг, Пфайльстикер, Свистен. Похоже на литанию, что возносил тусклыми и жалкими техасскими зорями кадровый сержант нашей учебной роты.
В Армии я тоже был чуточку набекрень. Мне фантастически много времени потребовалось, чтобы осознать то, что все остальные ухватили чуть ли не сразу: большая часть всей нашей деятельности абсолютно бесцельна и ни к чему. Меня не покидала мысль: зачем. А потом случилось такое, что поставило новый вопрос. Однажды нам приказали побелить – от корней до верхних листочков – все деревья в расположении нашей части. Капрал, передавший нам приказание, нервничал и извивался. Позже мимо проходил капитан после дежурства, посмотрел на нас – забрызганных известью, совершенно вымотанных, раскорячившихся на высоте среди нами же созданных уродов. И ушел, матерясь. Принцип я понял (приказ есть приказ), но вот что интересно: кто здесь решает?
29 сентября
Сью-Энн – чудо. Вчера она злобно пнула меня в лодыжку за то, что не обратил внимания, когда на истории она пыталась передать мне записку. Опухоль еще не спала. Но за мной наблюдала мисс Мандибула, что я тут мог сделать? Странное дело: Сью-Энн мне напоминает жену, которая была у меня в прошлой роли, а вот мисс Мандибула кажется ребенком. Постоянно следит за мной, стараясь не подпускать во взгляд сексуальной многозначительности; боюсь, остальные дети это заметили. Я уже перехватил на той призрачной частоте, что и есть среда общения в классе: «Учительский любимчик!»
2 октября
Иногда я задумываюсь об истинной природе того заговора, что привел меня сюда. Бывает, я убежден, что его инспирировала моя былая жена, которую звали… Это я притворяюсь, что забыл. Я отлично знаю ее имя, как и марку моего бывшего моторного масла («Квакерский штат») или свой старый армейский серийный номер (СШ 54109268). Ее звали Бренда, и лучше прочих я припоминаю один разговор между нами – теперь он кажется мне крайне подозрительным, случился он в тот день, когда мы расстались.
– У тебя блядская душонка, – сказал я в тот раз, не утверждая тем самым ничего, кроме буквального, ничем не приукрашенного факта.
– А ты, – ответила она, – жиголо, олух и дитя. Я бросаю тебя навсегда и надеюсь, что без меня ты сдохнешь от собственной несостоятельности. А она значительна.
Припоминая эту беседу, я ерзаю за партой, и Сью-Энн за мной наблюдает со злобненьким состраданием. Она уже заметила несоответствие между габаритами моей парты и моим размером, но, очевидно, зрит в этом лишь свидетельство моей блистательности, мою угрюмую светскую изощренность.
7 октября
Однажды я на цыпочках подошел к столу мисс Мандибулы (когда в классе больше никого не было) и обследовал его поверхность. Мисс Мандибула – сторонник чистого стола, как я обнаружил. На нем не лежало ничего, кроме журнала (того, в котором я значусь шестиклассником) и методического пособия, открытого на странице с заголовком «Придавать осмысленность процессам». Я прочел: «Многим учащимся нравится работать с дробями, когда они понимают, что делают. Они уверены в своей способности совершить нужные шаги для получения правильных ответов. Тем не менее, для того, чтобы теме урока придать нужное гражданственное звучание, необходимо отыскивать реалистические ситуации, требующие использования этих процессов. Следует решать множество интересных и жизнеподобных задач, включающих в себя задействование дробей…»
8 октября
Меня не раздражает ощущение того, что я все это уже проходил. Теперь все иначе. Больше того, даже дети как-то отличаются от тех, кто сопровождал меня в первом странствии по начальной школе: «Они уверены в своей способности совершить нужные шаги для получения правильных ответов». Лучше не скажешь. Когда Бобби Вандербильт, который сидит позади и обладает величайшим тактическим преимуществом маневра под моей непропорционально огромной сенью, желает двинуть соученику в зубы, он сначала просит мисс Мандибулу опустить жалюзи: дескать, глазам от солнца больно. А когда она просьбу выполняет – тресь! Моему поколению нипочем не удалось бы так легко обвести вокруг пальца облеченную властью персону.
13 октября
Может статься, в первом странствии по школам на меня слишком сильное впечатление произвело то, что власти (кто решает?) сочли для меня правильным и должным, и я перепутал власть с самой жизнью. Стезю свою выбирал не я. Вся моя карьера предстала передо мною сплошной погоней, а роль, мне уготованная, свелась к поиску следов и намеков. Закончив школу – в первый раз, – я ощутил, что представление это в сущности своей верно, и с радостью включился в охоту. Бумажные стрелки были рассыпаны в изобилии: дипломы, членские карточки, значки политических кампаний, свидетельство о браке, страховые полисы, пакет демобилизации, налоговые декларации, почетные грамоты. Они, казалось, подтверждают, как минимальнейший минимум, что я – на бегу. Но все это было до моей трагической ошибки со страховым иском миссис Антон Бичек.
Я неверно истолковал один ключ. Не поймите меня неправильно: трагедией это предстало лишь с точки зрения властей. Я полагал своим долгом взыскивать удовлетворение в пользу пострадавших – этой пожилой дамы (даже не держателя нашего страхового полиса, а истицы против корпорации «Большой Бен: перевозка и хранение») – с компании. Требование составляло $165 000; и было, я до сих пор считаю, справедливым. Но без поощрения с моей стороны миссис Бичек ни за что бы не хватило любви к самой себе, чтобы оценить собственную травму так высоко. Компания уплатила, но ее вера в меня, в мою эффективность в данной роли, пошатнулась. Районный менеджер Генри Доброхотт выразил эту мысль несколькими не вполне лишенными сочувствия словами, одновременно давая мне понять, что мне предстоит принять новую роль. И не успел я опомниться, как оказался тут – в начальной школе имени Хорэса Грили, под похотливым призором мисс Мандибулы.
17 октября
Сегодня нам предстоит учебная пожарная тревога. Я это знаю, поскольку сам – начальник пожарной дружины, не только в этом классе, но и во всем правом крыле второго этажа. Этот знак отличия, врученный мне вскоре после моего прибытия, некоторые толкуют как лишнее свидетельство моих сомнительных отношений с нашей учительницей. Моя нарукавная повязка – красная, декорированная белыми войлочными буквами, складывающимися в слово «ПОЖАР», – размещается на полочке у меня в парте, рядом с пакетом из коричневой бумаги, содержащим обед, который я тщательно готовлю себе каждое утро. Одно из преимуществ самостоятельной паковки обеда (ибо никто мне его не упакует) – я могу класть в пакет только то, что мне нравится. Сэндвичи с арахисовым маслом, которые мама делала в моем прежнем существовании, попали в опалу в пользу ветчины и сыра. Я обнаружил, что диета моя таинственным образом приспособилась к новым обстоятельствам; например, я больше не пью, а если курю, то лишь в мужском туалете, как все остальные мальчики. После уроков же не курю практически вообще. И лишь в вопросах секса я ощущаю свой истинный возраст; очевидно, раз научившись такому, уже никогда не забудешь. Я живу в страхе, что мисс Мандибула однажды задержит меня после уроков и, когда мы останемся наедине, создаст компрометирующую ситуацию. Чтобы избежать подобного, я превратился в образцового ученика, а это – еще одна причина ярко выраженной нелюбви ко мне в определенных кругах. Однако не могу отрицать: меня опаляют эти долгие взгляды от классной доски; мисс Мандибула во многих отношениях – особенно в области бюста – кусочек лакомый.
24 октября
Моим габаритам, моему смутно осознаваемому статусу классного Гулливера время от времени бросают вызов. Большинство моих одноклассников по этому поводу хранят учтивость, как если бы у меня был всего один глаз или усохшие ноги, обернутые в металл. Меня расценивают как мутанта, но в сущности – ровню. Вместе с тем, Гарри Броан, чей отец разбогател на изготовлении Вантуза Броана для Ванных Комнат (которым Гарри частенько попрекают; у него постоянно осведомляются, не засорилась ли его канализация), сегодня поинтересовался, не желаю ли я с ним подраться. На это самоубийственное действо собралась группа его заинтересованных приспешников. Я ответил, что мне что-то не хочется, чем заслужил его очевидную благодарность. Теперь мы с ним друзья навеки. В частном порядке он дал мне понять, что раздобудет мне вантузов для ванных комнат в любом количестве по смехотворно низкой цене – столько, что на всю жизнь хватит.
25 октября
«Множество интересных и жизнеподобных задач, включающих в себя задействование дробей…» Методистам никак не удается понять одного: все самое интересное или жизнеподобное в классе проистекает из того, что они бы назвали межличностными отношениями: Сью-Энн Браунли пинает меня в лодыжку. Как жизнеподобна, как по-женски нежна ее заботливость после этого поступка! Ее гордость за мою новообретенную хромоту очевидна; все знают, что это она оставила на мне свою отметину, это ее победа в неравной борьбе с мисс Мандибулой за мое великое сердце-переросток. Даже сама мисс Мандибула это знает, а потому наносит встречный удар единственным доступным ей способом – сарказмом.
– Ты ранен, Джозеф?
Под ее веками тлеют поджоги, и страсть к начальнику пожарной дружины застилает дымом ее глаза. В ответ я бормочу, что ударился.
30 октября
Снова и снова возвращаюсь к проблеме моего будущего.
4 ноября
Подпольная библиотечная сеть доставила мне номер «Тайн кино и телевидения», чья разноцветная обложка украшена заголовком: «Свидание Дебби оскорбляет Лиз!» Это подарок Фрэнки Рэндольф, простоватой девочки, которая до сего дня и словом меня не удостаивала, переданный через Бобби Вандербильта. Я киваю и признательно улыбаюсь через плечо; Фрэнки прячет голову под партой. Я видел, как девчонки передают друг другу эти журналы (иногда кто-нибудь из мальчишек снисходит до того, чтобы ознакомиться с особенно сенсационной обложкой). Мисс Мандибула конфискует их при любой возможности. Я пролистываю «Тайны кино и телевидения» – прелестное зрелище. «Эксклюзивная съемка, представленная на этих страницах, не является тем, чем кажется. Мы знаем, как это выглядит, и знаем, что сделают сплетники. Поэтому в интересах порядочного парня сначала мы публикуем факты. Вот что произошло на самом деле!» Картинка изображает юного идола, восходящую звезду кино в постели, в пижаме и спросонок, а рядом такая же одуревшая красотка старательно выглядит испуганной. Я очень рад узнать, что съемка не является тем, чем кажется; а кажется она уликой для развода, никак не меньше.
О чем думают эти безбедрые одиннадцатилетки, когда в том же самом журнале натыкаются на полосную рекламу Мориса де Паре, изображающую «Бед(р)овых Помощников», которые выглядят как стегано-набивные огузки? («Подлинный агент под прикрытием – добавляет привлекательности вашим бедрам и тылу, моментально!») Если они не способны декодировать язык, иллюстрации ничего не оставляют воображению. «Распалите его неистовство…» – продолжает рекламная подклишовка. Может, оттого-то Бобби и залипает на «ланчиях» и «мазерати»: это оборона против распаленного неистовства.
Сью-Энн пронаблюдала за инициативой Фрэнки Рэндольф и, перехватив мой взгляд, извлекает из ранца не менее семнадцати номеров этого журнала, сует их мне в руки, словно желая доказать: что бы ни предлагали ее соперницы, она их побьет. Я быстро перелистываю их, отмечая поразительную широту редакционного взгляда:
«Детки Дебби плачут»
«Эдди спрашивает Дебби: Согласна?…»
«Кошмары Лиз про Эдди!»
«То, чего Дебби не может рассказать об Эдди»
«Частная жизнь Эдди и Лиз»
«Дебби возвращает своего мужчину?»
«У Лиз новая жизнь»
«Любовь – дело коварное»
«Любовное гнездышко Эдди сшито на заказ»
«Как Лиз сделала из Эдди мужчину»
«Они собираются жить вместе?»
«Не хватит ли помыкать Дебби?»
«Дилемма Дебби»
«Эдди снова стал папой»
«Дебби планирует повторный брак?»
«Способна Лиз достичь совершенства?»
«Почему Дебби тошнит от Голливуда?»
Кто эти люди – Дебби, Эдди, Лиз – и как они попали в такую жуткую переделку? Я уверен, Сью-Энн это знает; очевидно, что она изучала их историю как путеводитель по тому, чего можно ожидать, едва она вдруг покинет этот плоский и тусклый класс.
Я злюсь и сую журналы ей, даже не прошептав спасибо.
5 ноября
Шестой класс начальной школы имени Хорэса Грили – раскаленный горн любви, любви, любви. Сегодня идет дождь, но внутри воздух густ и пронизан страстью. Сью-Энн отсутствует; подозреваю, слегла от нашего вчерашнего бартера. Меня окутывает облаком вины. Она не виновата – я это знаю – в том, что читает, в том, какие образцы предлагает ей корыстная издательская индустрия; не следовало мне дозволять такую резкость. А может, у нее просто грипп.
Никогда еще не оказывался я в атмосфере, настолько пронизанной зарядами недоношенной сексуальности, как сейчас. Мисс Мандибула тут беспомощна; сегодня все идет наперекосяк. Амоса Дарина застали в раздевалке за рисованием неприличной картинки. Прискорбная и неточная, она не призвана служить таком чего-то, но сама по себе – акт любви. Картинка возбудила даже тех, кто ее не видел, даже тех, кто видел и понял только, что она неприличная. Класс гудит от недоосмысленного зуда. Амос стоит у дверей и ждет, когда его отведут к директору. Он колеблется между страхом и восторгом своей преходящей известности. Время от времени мисс Мандибула с укором поглядывает в мою сторону, словно винит в этом брожении меня. Но не я же нагнал такую атмосферу, я сам барахтаюсь в ней, подобно прочим.
8 ноября
Моим одноклассникам и мне обещано все, а превыше прочего – будущее. Мы принимаем вопиющие заверения, не моргнув глазом.
9 ноября
Я наконец собрался с дерзостью и подал прошение о парте побольше. На переменах я едва способен двигаться: ноги мои не желают распрямляться. Мисс Мандибула говорит, что поднимет этот вопрос перед завхозом. Ее беспокоит превосходное качество моих сочинений. Мне, спрашивает она, кто-нибудь помогает? В какой-то момент я балансирую на грани: рассказать ей все или не рассказать? Что-то, тем не менее, предостерегает меня: даже не пытайся. Здесь я в безопасности, у меня есть место; я не желаю снова вверять себя прихотям власти. Даю себе слово в будущем писать не столь превосходные сочинения.
11 ноября
Разрушенный брак, разрушенная карьера оценщика, мрачная интерлюдия в Армии, когда я едва ли вообще был личностью. Такова сумма моего существования до сего дня, тягостный итог. Что ж тут удивляться: единственной надеждой казалось полное перевоспитание. Даже мне ясно, что меня следует основательно переделать. Как эффективно общество, таким манером хлопочущее о спасении своего шлака!
Выдернутый из неизученной жизни среди прочих приятных, обреченных молодых американцев, зарабатывающих деньги, отброшенный назад в пространство и время, я начинаю понимать, как именно сбился с пути, как все мы с него сбиваемся. (Хоть это и далеко от намерений тех, кто послал меня сюда; им потребно только одно – чтобы я снова встал на верный путь.)
14 ноября
Различие между детьми и взрослыми, хоть, вероятно, и полезное в каких-то целях, по сути своей обманчиво, понимаю я. Существуют лишь индивидуальные эго, помешанные на любви.
15 ноября
Завхоз проинформировал мисс Мандибулу, что все наши парты – правильного для шестиклассников размера, как это определено Оценочным советом и поставлено в школы «Корпорацией образовательных поставок „Ню-Арт“» из Энгелвуда, Калифорния. Он также отметил, что, раз габариты парты верны, стало быть, неверны габариты самого ученика. Мисс Мандибула, которая и без него пришла к сходному заключению, отказывается поднимать этот вопрос дальше. Мне кажется, я знаю, почему. Прошение, поданное в администрацию, может повлечь за собой мое удаление из класса, перевод в какое-либо заведение для «исключительных детей». А это бедствие первостепенной величины. Сидеть в классе с гениями (или, что вероятнее, с «умственно-отсталыми» детьми) – да я скукожусь за неделю. Пускай же мой опыт здесь пребывает обыденным; оставь меня, Господи, пожалуйста, типичным.
20 ноября
Знаки мы читаем как обещания. Мисс Мандибула по моему большому росту, по зычному голосу понимает, что настанет день, и я на руках отнесу ее в постель. Сью-Энн те же самые знаки интерпретирует так: среди всех ее знакомых мужского пола я уникален, а следовательно – наиболее желанен, а следовательно – ее особое достояние, как и все остальное, что Наиболее Желанно. Если ни один из этих планов не осуществится, жизнь обманет их обеих.
В своем прежнем существовании я читал девиз компании («Работаем, чтобы помочь в нужде») как описание долга оценщика, коренным образом недопонимая глубочайшие интересы компании. Я верил, что, раз приобрел себе жену, состоящую из знаков жены (красоты, очарования, мягкости, аромата, умения готовить), значит, обрел любовь. Бренда, читая те же знаки, что сейчас заводят не туда мисс Мандибулу и Сью-Энн Браунли, чувствовала, будто ей пообещали, что ей никогда не станет скучно. Все мы – мисс Мандибула, Сью-Энн, я сам, Бренда, мистер Доброхотт – по прежнему верим, что американский флаг означает некую общую праведность.
Однако теперь я утверждаю, оглядывая этот инкубатор будущих граждан: знаки есть знаки, и некоторые из них лгут. Вот мое великое открытие, совершенное здесь.
23 ноября
Может статься, мой опыт ребенка здесь в конечном итоге меня спасет. Только удалось бы затаиться в этом классе, пока Наполеон бредет по России под нудное бормотание Гарри Броана, читающего вслух из учебника истории. Все загадки, что ставили меня, взрослого, в тупик, берут свое начало здесь, и одну за другой я перечисляю их, обнажая их корни.
2 декабря
Мисс Мандибула не даст мне остаться неповзрослевшим. Ее руки покоятся у меня на плечах слишком уж тепло, слишком подолгу.
7 декабря
Именно клятвы, которые это место мне дает, клятвы невыполнимые, сбивают меня с толку впоследствии и заставляют думать, что я ни к чему не прихожу. Все представляется результатом какого-то опознаваемого процесса; желая достичь четырех, я доберусь до них посредством двух и двух. Если захочется сжечь Москву, маршрут мой уже проложен другим гостем города. Если, подобно Бобби Вандербильту, меня тянет к баранке двухдверной «ланчии» с объемом двигателя 2,4 литра, мне следует завершить соответствующий процесс, а именно – раздобыть деньги. А если я желаю только денег, мне нужно просто-напросто их заработать. Все эти цели в равной степени прекрасны в глазах Оценочного совета; доказательств вокруг предостаточно – в самом смертельно серьезном уродстве этого здания из стекла и бетона, в прямолинейной обыденности, с которой мисс Мандибула проводит некоторые наши особо неблаговидные баталии. Кто отмечает, что договоры иногда нарушаются, что совершаются ошибки, что знаки читаются неверно? «Они уверены в своей способности совершить нужные шаги для получения правильных ответов». Я совершаю нужные шаги, получаю правильные ответы, и моя жена уходит от меня к другому мужчине.
8 декабря
Мое просвещение протекает изумительно.
9 декабря
Опять катастрофа. Завтра меня должны направить к врачу на освидетельствование. Сью-Энн Браунли застала нас с мисс Мандибулой в раздевалке на перемене и незамедлительно устроила истерику. В какой-то момент мне показалось, что она сейчас подавится. Она с ревом выскочила в коридор и кинулась в кабинет директора – теперь уже в полной уверенности, кто из нас Дебби, кто Эдди, а кто Лиз. Мне жаль, что я стал причиной ее разочарования, но я знаю – она оправится. Мисс Мандибула убита, но удовлетворена. Хотя ей выдвинут обвинение в пособничестве малолетнему правонарушителю, похоже, она пребывает в мире; для нее обещание, по крайней мере, исполнилось. Она теперь знает: все, что ей рассказывали о жизни, об Америке, – правда.
Я пытался убедить школьные власти, что я малолетка лишь в весьма определенном смысле, и что вина по большей части – на мне, но все тщетно. Они тупы, как всегда. Мои ровесники изумлены, что я выставляю себя кем-то еще, а вовсе не жертвой невинной. Подобно Старой гвардии, шагающей по русским сугробам, весь класс приходит к заключению, что правда наказуема.
Бобби Вандербильт на прощанье подарил мне свою пластинку «Звуки Себринга».