На следующее утро Гарсон не спустился к завтраку. Я позавтракала одна и, закончив, спросила про него у дежурных. Мне ответили, что он вышел из гостиницы совсем рано и оставил для меня записку. Прочитав записку, я была еще больше заинтригована: “Инспектор, я занят одним личным делом и приеду в комиссариат с небольшим опозданием. Не волнуйтесь, опоздание будет совсем небольшим. Обнимаю. Фермин Гарсон”. Разумеется, я разволновалась, правда, волнение мое смешивалось с закипавшей злостью. Личное дело? Какие, интересно знать, личные дела могли найтись в Риме у моего помощника? Я позвонила Абате:

– Маурицио, Гарсон уже явился?

– Пока нет.

– А Габриэлла? Габриэлла пришла?

– Да, она у себя в кабинете. Что-нибудь случилось?

– Ничего, я немного опоздаю.

– Только особенно не задерживайся, нам надо кое-что обсудить. Но скажи, Петра, может, лучше будет, если я пойду с тобой туда, куда ты собралась пойти?

– Нет, не нужно. Пока.

Я быстро нажала отбой и решила, что, если Абате перезвонит, отвечать не буду. Наше полицейское сотрудничество уже превращалось в постоянный присмотр за нами, присмотр, который начинал меня раздражать.

Я вышла на улицу, и свежий ветер привел меня в чувство, во всяком случае, в достаточной мере, чтобы интуиция и знание человеческой натуры заработали на полную мощность. Я села в такси.

– К Колизею, – велела я водителю.

Когда мы приехали, я попросила, чтобы он объехал вокруг цирка. Точно! Рядом с аркой Константина по моей просьбе таксист остановился. Я заплатила, вышла из машины и приблизилась к нужному месту, прячась в толпе туристов, которые уже в этот ранний час заполонили все вокруг. Смешавшись с неспешно шествующей, подобно гурту овец, группой японцев, следовавших именно туда, куда мне было надо, я встала в нескольких метрах от Гарсона, хотя он меня не видел. Я угадала: он был тут во всей своей красе. На голове – сверкающий, словно только что купленный на восточном базаре, шлем, по бокам – пара непрезентабельных гладиаторов. Все вместе они позировали фотографу. Гарсон с гордым видом держал в руке копье, на лице его сияла победная улыбка. Выглядела троица кошмарно.

В этот миг японцы покорно двинулись за гидом, а я осталась одна – прямо напротив тошнотворной сцены. Гарсон все же не сразу обнаружил мое присутствие, но в конце концов заметил меня, о чем я догадалась по тому, как его улыбка несокрушимого воина сменилась гримасой человека, услышавшего из уст императора свой смертный приговор. Не снимая шлема, с копьем в руке он поспешил ко мне:

– Инспектор, позвольте узнать, какой бес вас сюда занес?

– Назад! Не вздумайте приближаться ко мне в таком виде! – завопила я таким голосом, словно мне предстояло отбить атаку целого легиона.

Гарсон отступил. Потом пошел забрать фотографии, уже изготовленные его убогими боевыми товарищами, и вручил им деньги. Затем опять вернулся ко мне, делая вид, что абсолютно ничего особенного не произошло. Я тотчас набросилась на него:

– Гарсон, вы что, совсем спятили?

Он хотел было обидеться. Посмотрел куда-то за мое плечо, словно я была камнем, и заговорил с достоинством проконсула, которого попытались оскорбить:

– Я всего-навсего хотел немного посмешить наших коллег в Барселоне.

– Надеюсь, вам не пришло в голову послать эти фотографии по электронной почте?

– Нет, я покажу их в комиссариате, когда мы вернемся.

– А Беатрис, ей вы тоже их покажете?

Он глянул на меня как-то косо:

– Вы не имеете права спрашивать меня о том, что я делаю или делал в моей личной жизни.

– Вы приехали в Рим работать, а не заниматься своей личной жизнью!

– На самом деле вас мало волнует, сколько времени я на это потратил, вы просто не хотите, чтобы я выглядел обывателем. И Беатрис тоже не хочет! Но поймите же вы наконец: я обыватель до мозга костей, да, обыватель! Мне нравится есть в свое удовольствие, нравится вести себя так, как ведет себя любой турист, и нравится смотреть футбол по ящику. И меня тошнит от культуры, которой меня пичкают огромными дозами! А еще, да будет вам известно, я на дух не переношу музеи, я сразу начинаю думать о том, что все, кто там выставлен, уже давно отправились на тот свет. Так что, хоть убейте, не пойду ни в один римский музей, будь они все прокляты. И самой Беатрис я об этом сообщу сегодня же вечером, когда она позвонит.

Он почти задохнулся от возмущения и возвел глаза к небу, сыграв великолепную финальную паузу. Но мне показалось, что обижен он был по-настоящему, поэтому я попыталась сгладить ситуацию.

– Оставьте в покое свою жену и перестаньте бороться за свои права. Лучше давайте поскорее уедем отсюда!

В такси он молчал, и я почувствовала себя виноватой. В конце концов, бедный Гарсон никому не причинял вреда, следуя своим естественным импульсам. Мало того, возможно, он был в некоторой степени прав, чувствуя себя затюканным из-за бесконечных попыток превратить его в высококультурного человека с изысканным вкусом. С другой стороны, ясно ведь, что и я не могла стерпеть, когда он предстал передо мной в виде miles gloriosus. Я решила тоже посидеть молча, а потом ничего не рассказывать о случившемся нашим итальянским коллегам.

Я сразу заметила, что Маурицио с трудом удается скрыть нетерпение. Он рассадил нас вокруг стола, и мы начали рабочее совещание, которое он без тени колебаний и возглавил.

– Первое, что я хочу вам сообщить, будет для вас неожиданностью, хотя неожиданностью весьма важной. Баллистические экспертизы, проведенные в Барселоне и Риме, установили, что Джульетту Лопес застрелили из того же пистолета, из которого мотоциклист стрелял в инспектора Деликадо. Это со всей очевидностью доказывает: убить инспектора попытался Рокко Катанья. Еще одна новость: сегодня утром зарегистрирован звонок Катаньи на номер Марианны Мадзулло, чей телефон мы поставили на прослушку. К несчастью, он звонил из телефонной будки, так что следов не оставил.

– Что он ей сказал? – не удержавшись, перебил его Гарсон.

– Он сильно нервничал. Судя по голосу, совершенно обезумел. Он обвинял Марианну в том, что она снюхалась с полицией. Грозил, что рано или поздно прикончит ее. А еще он сказал, что убьет испанку из барселонской полиции, которая его преследует. Давайте послушаем.

Он включил магнитофон. Свистящий, взволнованный голос заполнил собой кабинет, и сразу же в помещении словно стало не хватать воздуха. Я вздрогнула. Мне трудно было разобрать его очень быстрый итальянский, но только ненависть или полное отчаяние могли довести речь человека до такого накала. Свои скупые фразы он скорее извергал из себя, чем произносил.

– Зачем он это сделал, если понимает, что телефон почти наверняка прослушивается?

– Не знаю, Петра, но думаю, мы имеем дело с сумасшедшим.

– Нет, до сих пор он вел себя отнюдь не как сумасшедший, а как человек умный и хладнокровный. Он проследил за мной до самой Ронды, застрелил Джульетту…

– Да, он хитер, но это вполне совместимо с безумием. Возможно, сейчас он почувствовал себя загнанным в угол, в результате в его мозгу включился некий патологический механизм. Я хочу передать запись сотрудничающим с нами психиатрам, пусть изучат. Их выводы могут быть интересными.

– Хватит с нас теоретических выводов, ispettore! – не выдержала я. – Пора переходить к действию. Пока мы только топчемся на месте.

– У комиссара Торризи имеется немало информантов в мире мафии и…

– Торризи, несомненно, откроет нам кучу всяких важных деталей, но они не ускорят арест Катаньи.

– Очень хорошо, и что вы предлагаете, инспектор?

– Надо подманить Катанью конфеткой, пусть он потянется за ней. И роль этой конфетки лучше всех сыграю я.

– Что вы хотите сказать, Петра? – вмешался в разговор Гарсон, и на лице его отразилась тревога.

– Я хочу сказать, что, если Катанья задумал убить меня, надо подсунуть ему эту возможность. Под нашим контролем, конечно.

В кабинете повисло гробовое молчание, из чего я вывела, что мое предложение вызвало у коллег интерес. Абате, сделавшись очень серьезным, заметил:

– Я уже думал об этом. Но не исключено, что мафия велит Катанье убить тебя с единственной целью – чтобы покончить с ним самим.

– Убить, убить… И куда нас приведут все эти смерти? – явно раздражаясь, спросил Гарсон.

– Как мафия, так и мы сами идем по следам Катаньи; разница в том, что нам он нужен живым, а мафии – мертвым.

– Ну это-то я понимаю, ispettore, не считайте меня полным дураком! – воскликнул Гарсон, несколько переходя границы дозволенного. – Я имею в виду совсем другое: надеюсь, вам не придет в голову рисковать жизнью инспектора Деликадо!

– Нет, конечно, – обиженным тоном ответил Абате. – Я обязан защищать инспектора прежде, чем кто-либо другой, даже прежде, чем вы.

Я решила прекратить эту нелепую перепалку и не смогла скрыть досады:

– Синьоры, должна поставить вас в известность, что мой батюшка скончался много лет назад. Я горько оплакивала эту утрату, но никогда у меня не возникало потребности получить взамен нового отца.

Габриэлла, видимо, прекрасно меня поняла, во всяком случае, она не смогла сдержать короткий смешок, который тут же, впрочем, пригасила. А я продолжала, стараясь, чтобы мои слова не звучали запальчиво:

– Только не думайте, что на меня вдруг напал приступ полицейского героизма и я готова умереть за святое дело. Я прошу об одном: надо составить предельно точный план, который позволит мне сыграть роль наживки для нашей рыбки, но ни в коем случае не позволит этой рыбке меня проглотить.

– Ни за что не соглашусь! – с пафосом воскликнул мой помощник.

– Послушайте, Фермин, вы кем себя вообразили, Суперменом?!

Габриэлла снова засмеялась, на сей раз откровенно.

– В любом случае мы должны позвонить комиссару Коронасу и получить его разрешение, а уж потом приступать к составлению плана.

– А вот как раз этого мы делать не станем ни в коем случае! И вообще, может, хватит вести пустые споры? Давайте обсудим конкретные действия.

Абате, судя по всему, уже успел кое-что прикинуть, так как немедленно взял быка за рога:

– Факт остается фактом: Катанья ухитрился побывать рядом с домом Марианны и засек дежуривших там полицейских. Как ему это удалось, понятия не имею. Может, он изменил внешность, может, проехал мимо на машине… Вот мое предложение: надо переселить Марианну в гостиницу, где она будет находиться под охраной, а наблюдение за домом снять. Если Катанья действует так, как я предполагаю, то он, убедившись в отсутствии полицейских, позвонит ей. Но тут мы должны добиться от Марианны согласия на помощь. Пусть она изобразит готовность пойти с ним на такое соглашение: если он пообещает оставить ее в покое, она ему скажет, куда ее переместили, а также сообщит адрес и время, которые собирается назначить для встречи с испанской инспекторшей. А мы будем поджидать его со спецгруппой.

– Слишком рискованно, на мой взгляд, – возразил Гарсон. – К тому же Катанья может и не позвонить Марианне.

– Скажите, Фермин, вы никогда не полагаетесь на свое чутье? – спросил Абате.

– Иногда хочется, но я себе этого не позволяю. Работа полицейских состоит в том, чтобы избегать напрасного риска.

Мужчины разом посмотрели на меня так, словно только я одна могла разрешить их спор.

– Мы поступим так, как предлагает ispettore, – постановила я.

На этом наше совещание закончилось, и я отправилась в туалет. Выходя, я увидела Габриэллу, она вытирала руки.

– Занятно было наблюдать, как мужчины боролись за право защищать вас, – заметила она с улыбкой.

– Да, мужчины обожают защищать нас, когда защита сводится к запрету: “Осторожно, не делай того, не делай этого…” А если защита требует конкретных действий, это у них получается куда хуже.

Она громко расхохоталась, и мне было приятно слышать ее искренний смех. Отсмеявшись, она воскликнула:

– Знаете, инспектор, мне бы очень хотелось тоже научиться так рассуждать!

– Это позиция женщин моего поколения.

– Да, а вот мои ровесницы в Италии слишком подчинены условностям.

– Испанские девушки тоже. Вы, как в былые времена, стали считать любовь и семью теми истинными ценностями, что движут развитием общества, и это делает вас рабами домашнего очага. Хотя вы, нынешние молодые, более уравновешенные, менее импульсивные, лучше подготовлены профессионально… Должен же и у вас быть какой-нибудь недостаток.

На сей раз она не засмеялась, а глянула на меня немного грустно. Кажется, она пожалела меня: перед ней стояла женщина средних лет, не испытавшая столь основополагающего опыта, как материнство… И тут, чтобы не дать ей углубиться в раздумья над моей несчастной судьбой, я обратилась к ней с просьбой:

– Давай зайдем в твой кабинет, Габриэлла.

Когда мы туда вошли, я попросила ее найти в своем компьютере один из заказов Элио Трамонти. Внимательно его изучив, я решила, что, судя по всему, подделать подобную бумагу не составит труда. Разумеется, я имела в виду Габриэллу, так как с моими компьютерными талантами в такие дела лучше не лезть. Итальянка взялась за работу: скопировала заказ, что-то туда подставила, опять скопировала, добавила фальшивую заявку на ткани и наконец распечатала. Получилось здорово – комар носа не подточит. Мы взяли чистый конверт, она написала на нем адрес магазина “Нерея”, а в качестве отправителя – имя Элио Трамонти. Потом Габриэлла сунула это чудо себе в сумку, и мы с ней, очень довольные, направились туда, где нас ждали Абате и Гарсон.

Они продолжали спорить – на сей раз по поводу деталей только что рожденного ими плана. Иного, естественно, ожидать и не приходилось, поскольку Гарсон искренне пекся о моей безопасности. Однако его старания я приписала не столько любви ко мне, сколько неизбежным мыслям о таком варианте развития событий, от которого у него наверняка стыла кровь в жилах: какой прием окажут ему в Барселоне, если он привезет туда мой труп?

– Синьоры, а не пойти ли нам перекусить? – вмешалась я в их разговор. – Это поможет разрядить обстановку.

Как ни странно, мое предложение было принято. Габриэлла села за руль, по дороге она притормозила у первого же почтового ящика и бросила туда состряпанное нами письмо. Никто не спросил, зачем она это делает. Когда мы уже шли к дверям выбранной нами пиццерии, я чуть приотстала и как можно незаметнее позвонила Йоланде. Задание было такое: усилить наблюдение за Рафаэлем Сьеррой в ближайшие дни. Затем мы спокойно занялись пиццей.

Однако спокойствие продлилось недолго, после обеда мы засели за наш план, и, естественно, тут же встал вопрос об оружии. Первым затронул эту тему Гарсон. Имеет ли Абате моральное право подставлять меня в качестве мишени Катанье – без всякого оружия? Мы спорили, судили да рядили и наконец вырвали у Абате согласие на вполне для нас приемлемый, хотя и совершенно незаконный, ход: Гарсон и Габриэлла будут находиться неподалеку от места встречи. Я возьму с собой пистолет Габриэллы. В случае, если мне придется пустить его в ход, чего я должна до последней возможности избегать, она тотчас окажется рядом и сделает вид, что стреляла она.

День тянулся бесконечно и был наполнен разговорами, спорами и множеством чашек кофе. В конце концов план мы довели до той степени готовности, когда уже можно приступать к его реализации. Все зависело от того, согласится или нет Марианна Мадзулло с нами сотрудничать. И еще от того, как среагирует Катанья, когда убедится, что полицейские сняли наблюдение за ее домом, – позвонит ей или нет. Короче, все зависело от неподвластных нам вещей: от степени желания Марианны почувствовать себя свободной, от степени желания киллера совершить убийство, а еще от того, выстроятся ли, реализовавшись, последствия этих желаний в нужном нам порядке. Я молилась о том, чтобы Марианна всей душой возмечтала о возвращении к спокойной жизни. Молилась, чтобы этот безумец и на самом деле оказался совершенно безумным и сунулся в волчью пасть. Молилась о том, чтобы самой выйти из переделки живой. Вероятно, такое количество молитв родилось во мне благодаря близости Ватикана, чье влияние я, кажется, начала на себе испытывать.