Первое, что пришло мне на ум утром, едва я открыла глаза, было имя собственное: Торризи. Мало того, потом я только чудом не назвала своего мужа Торризи, когда он, протирая глаза, появился на кухне.

– Почему ты уходишь так рано? – спросил он.

– Вчера вечером мне позвонили из Рима, кажется, в этом деле есть важные новости.

– Я просто мечтаю, чтобы ты наконец разделалась с этой историей!

– А что толку? Разделаюсь с этой – начнется новая.

– Да, но пока есть опасность, что тебе снова придется мчатся в Италию, а я не хочу, чтобы ты уезжала.

– Мне страшно приятно это слышать, дорогой, но не беспокойся: я сделаю все, что возможно, чтобы больше туда не ездить. Если понадобится кого-то отправить в Рим, я передам мяч Гарсону. Он ведь чувствует себя бо́льшим римлянином, чем Юлий Цезарь. Вот и дадим ему возможность еще разок побывать на приемной родине!

Маркос весело посмотрел на меня, и я поцеловала его в кончик носа. Все это было сказано мною совершенно серьезно. Кроме того, я не думала, что Коронас откажется послать в Рим Гарсона, который был в курсе всех деталей дела, к тому же наша роль в задержании мафиози оказалась второстепенной. Допрашивать их будет Торризи, а нам предстоит лишь добиться уточнений по некоторым вопросам. Для этого будет более чем достаточно присутствия моего помощника. В любом случае я больше в Рим не поеду. Телефонный разговор с Абате разбудил во мне смутную тревогу. Какая-то часть моей тонкой интуиции нашептывала мне, что нам не следует видеться снова. Мужчины с пониманием относятся к мимолетному приключению и спокойно оценивают его только тогда, когда сами ставят в нем финальную точку. Правда, если хорошенько подумать, то же самое следует сказать и о женщинах. Допустим, у меня бы мелькнуло крошечное желание повторить любовную встречу с Абате, а тот ответил бы на мой призыв полным равнодушием – разве это не задело бы меня хоть немного? Нет уж, лучше всерьез ни о чем таком и не думать. Сейчас моим лозунгом было: “Я не вернусь в Италию”.

Когда, оказавшись у себя в кабинете, я рассказала Гарсону про звонок нашего итальянского коллеги, он захотел немедленно с ним связаться, но пока звонить было преждевременно – надо было дать Торризи время для работы. Поэтому оба мы занялись своими делами; я взялась было доделывать так и не сданный отчет, но почти не продвинулась вперед: как только я начинала описывать допрос Росарио Сигуан, что-то парализовало мои мыслительные способности. Что-то странное и засевшее во мне очень глубоко мешало сделать объективное описание характера этой женщины и того, что случилось во время нашей встречи.

Я положила мобильник на стол перед собой и время от времени невольно поглядывала на него, словно сила моего взгляда и на самом деле могла заставить его проснуться. Но он, казалось, никакому воздействию поддаваться не желал; было уже без четверти двенадцать, а телефон продолжал молчать. Вошел Гарсон.

– Петра, а почему бы вам самой не позвонить ispettore? Не дай бог, подумает, что нам все это без интереса!

– Идите к себе, Фермин.

– Черт, уж чего я не умею, так это ждать! Может, сходим хотя бы в “Золотой кувшин”?

– Идите без меня. Если Абате позвонит, когда мы будем в “Кувшине”, я ничего не услышу. Сами знаете, какой там стоит гам.

– Ладно, но если появятся какие новости, сразу же меня известите.

Можно подумать, у меня самой нервы не были натянуты до предела, так тут еще Гарсон изводит. Я снова занялась описанием Росарио Сигуан: “Молодая женщина, которая тем не менее лишена, как кажется, свойственной ее возрасту энергии…” Наконец зазвонил телефон, и я чуть не взорвалась от злости, когда снова услышала голос Гарсона:

– Петра, я думал было съесть бутерброд с ветчиной, но не знаю, успею ли… Ведь если прямо сейчас позвонит Абате…

В трубку я слышала шум, обычный для бара в такое время. Я перебила Гарсона, стараясь не употреблять слишком грубых слов:

– Слушайте, Фермин, да съешьте вы, если хотите, хоть целую свинью, только не звоните мне больше.

Как только я дала отбой, зазвонил мой рабочий телефон. Это был Абате.

– Хорошие новости, Петра, очень хорошие новости. Допросы, которые провел Торризи, уже дали первые плоды. Глава одного семейства, принадлежащего к каморре, которого мы задержали, только что признался, что уже давно ведет дела с Нурией Сигуан и Рафаэлем Сьеррой. Подождем, что будет дальше. Я снова позвоню тебе, как только появятся новые подробности.

Я прикусила губу. Отлично! Теперь я могу взять за жабры этих респектабельных граждан. Я уже собралась позвонить Гарсону, но тут же вспомнила про его бутерброд. Поэтому решила звонок пока отложить и одна направилась к комиссару.

Коронас был явно доволен развитием событий, но одновременно его привело в ужас то, что дочь старшего Сигуана и вправду по уши увязла в мафиозных аферах. Как и обычно, комиссар побаивался журналистов. Он знал: что бы ни содержалось в переданном нами сообщении, история попадет в газеты в перевранном и куда более скандальном виде. Наверняка появятся заголовки типа “Испанские предприниматели на службе у итальянской мафии” или “Барселонская полиция не способна обнаружить мафиозные сети, раскинутые в нашем городе”. И хорошо, если только такие, ведь пресса не побрезгует облить грязью и много кого еще.

– Пока дело не дойдет до судебных инстанций – мы молчим, понятно, инспектор?

– Но мне надо поставить в известность обо всем судью Муро, мне потребуются новые санкции на арест, и на этот раз, надеюсь, без залога.

– Знаете, а в остальном время терпит, вам еще придется обменяться отчетами с итальянским судьей… Короче, мы молчим, договорились, Петра?

– Разумеется.

Судья Муро не мог скрыть изумления, услышав новости, с которыми я к нему пришла.

– Невероятно! Трудно даже вообразить пределы человеческой низости.

Вывод показался мне столь же философским, сколь и слишком общим, и я поинтересовалась, намерен ли судья предъявлять обвинение двум предполагаемым преступникам.

– Да, конечно, но хорошо бы прежде получить из Италии более конкретную информацию. Надо действовать предельно осторожно, когда дело касается таких известных семейств. Но вот ведь какая занятная вещь: как, интересно, Росалия, вдова Сигуана, сумела почувствовать, что за всем этим что-то кроется? Не случайно она пришла ко мне…

– Она имела в виду отнюдь не экономическую деятельность этой семьи, а только убийство своего супруга, и это, конечно…

– Лучше не продолжайте, инспектор, в том, что касается убийства, у нас улик против них нет.

– На мой взгляд, тут вы перестраховываетесь, ваша честь, достаточно усмотреть между фактами логическую связь…

– Логика не может лечь в основу обвинения, о ком бы ни шла речь. Нам нужны доказательства, признательные показания, документы. Теперь все зависит от вас. Если вы с коллегами хорошо проделаете вашу работу, появятся новые факты, и я как судья смогу облечь их в нужную форму. А теперь мне следует дождаться, пока мой итальянский коллега пришлет официальное сообщение о том, что у них происходит.

– А почему бы вам ему не позвонить? Мы бы выиграли время.

– Я предпочитаю не тратить государственные деньги на лишний международный звонок, инспектор. Сами знаете, какие нынче времена, это как раз тот случай, когда лучше недостараться, чем перестараться. К тому же, согласно элементарным правилам вежливости, позвонить мне должен именно он.

Я вышла от судьи, дрожа от негодования. Видимо, только я одна и торопилась поскорее узнать правду. Этот напыщенный маразматик, действуя по классическому сценарию, только тормозит развитие событий. Ну почему он не желает прямо сейчас обвинить этих двоих во всех грехах разом, ведь в его кабинете они сразу начали бы бить себя в грудь и во всем бы признались? Чтобы немного успокоиться, я часть пути решила пройти пешком. Потом вошла в бар и выпила кофе. Мне чудовищно не хотелось возвращаться в комиссариат, снова писать отчеты и разговаривать с Гарсоном… Лучше еще побродить по жаркой и спокойной Барселоне, в чистом небе которой светило почти что весеннее солнце. Разве кто-нибудь еще, кроме меня, стремился узнать правду о деле Сигуана? Вряд ли. Я глянула на свой телефон, который отключила, входя в кабинет судьи. Включить снова? Наверняка там найдутся послания от разъяренного Гарсона – расправившись со своим бутербродом, он почувствовал себя, надо полагать, покинутым. Но, в конце концов, таковы обстоятельства моей жизни, и придется смириться с ними, другого выхода у меня нет. Я включила мобильник, и после небольшой паузы на экране появился список звонков и сообщений. Большинство из них были от Гарсона, но один – из Италии. Я тотчас отзвонила туда и услышала голос Торризи.

– Это вы, прекрасная инспекторша? Вы не отвечали, и я только что поговорил с комиссаром. Ваш Коронас – очень симпатичный человек, очень симпатичный! И должен сказать вам, мы с ним только что дали старт совместной операции испанской и итальянской полиции. Благодаря вашему расследованию мы вскрыли много разных нелегальных дел каморры в Барселоне. Магазин “Нерея” помогал отмывать деньги, полученные от наркоторговли, и мы сейчас отыскиваем еще много подобных подставных фирм. Теперь ваш комиссар поможет нам.

– Мои подозреваемые были замешаны еще в каких-нибудь аферах?

Я услышала его глубокий смех.

– Нет, ваши подозреваемые, как вы их называете, ограничились магазином “Нерея”, хотя и это не так уж мало. И вы были правы: Адольфо Сигуан вел дела с каморрой в последний период существования фабрики.

– А его убийство – вам удалось что-нибудь выяснить про убийство?

– Вы слишком торопитесь, Петра, дайте мне договорить. Неприятные вещи я оставил на конец.

– Они отказываются говорить про это?

Я прикусила язык, так как против воли снова перебила его. К счастью, Торризи оказался человеком терпеливым.

– Нет, не отказываются, но их главарь, капо, утверждает, что они не имели никакого отношения к убийству Сигуана. Мало того, по его словам, для них самих это было неожиданностью, и если бы его не убили, они продолжали бы вести с ним дела. Они отрицают свое знакомство с Катаньей, как и то, что наняли его в качестве киллера. Понятно, конечно, что такое преступление, с точки зрения закона, усугубило бы их положение, однако что-то мне подсказывает: этот тип не врет.

– А вам удалось установить, принадлежит или нет Марианна Мадзулло к каморре?

– Разумеется, принадлежит! Но капо не желает сообщать, где она сейчас находится, ведь это заставило бы его признаться, что они увезли женщину из отеля, куда поместила ее полиция, а значит, что они же и прикончили Катанью.

– Не понимаю. Если вы верите, когда он утверждает, что не они заказали убийство Сигуана, то зачем им было убивать Катанью, изобретая столь сложный план?

– Для меня тут тоже не все складывается, Петра. Но именно на этом мы теперь остановились и не можем ни на шаг продвинуться вперед. Когда мы найдем Мадзулло, появятся новые улики, вот увидите. А пока нельзя недооценивать и того, что уже сделано, ведь операция антикаморра продолжается.

– Да, но… дело Сигуана… боюсь, вы будете настолько заняты преступлениями мафии, что…

– Забудем о том давнем убийстве? Успокойтесь, Маурицио Абате ни о чем другом и думать не хочет. И мы обязательно найдем эту женщину, Марианну, она ведь ускользнула у нас прямо из-под носа, такое мы простить не можем. Верьте: итальянская полиция работать умеет.

– Я верю, комиссар Торризи, по-настоящему верю.

– А вы собираетесь в Рим? Было бы неплохо, если бы вы со своим помощником сами, напрямую, задали этим капо пару-тройку вопросов.

– Если понадобится, то скорее поедет Гарсон. А я должна все силы отдать допросам подозреваемых.

Мое решение было твердым – что-то вроде отданного самой себе приказа, который я не собиралась нарушить. Нет, я ни в коем случае не боялась соблазна, не боялась повторить ошибку, это уж точно, зато боялась, что неправильно поведет себя Абате.

Я переговорила с комиссаром, и он сразу согласился послать в Рим Гарсона. При условии, само собой разумеется, что будет соблюдаться строгий контроль над любыми расходами. Короче, вышло так, что пока один только Гарсон не ведал о внезапном повороте в своей судьбе. Я направилась к нему, чтобы сообщить последние новости, но сразу поняла, как сильно он сердит на меня.

– Ну что это за манеры – исчезать как привидение и не отвечать на звонки! Может, вы еще и здороваться со мной теперь перестанете?

– Я занималась очень важными делами, Фермин.

– Вот спасибо, теперь я могу спать спокойно!

– Я бы на вашем месте помолчала. Я тут хожу, хлопочу, чтобы именно вас отправили в Рим… Вы должны задать кое-какие вопросы одному из главарей каморры, которого они задержали.

Гарсон открыл рот от удивления.

– Но послушайте, Петра, вы уверены, что это будет правильно? Я ведь не говорю по-итальянски.

– И я тоже.

– Ваш итальянский ни в какое сравнение не идет с моим.

– Ispettore Абате рад будет послужить вам переводчиком. Вы ведь туда не лекцию читать поедете! Или вам не хочется?

– Как мне может не хотеться, инспектор? Я рад до смерти!

– Тогда хватит придумывать отговорки, давайте лучше посовещаемся.

Он послушно закивал. Мы пошли ко мне в кабинет, и я пересказала ему разговор с Торризи, потом мы стали обсуждать, какие именно вопросы стоит задать этому капо. Однако нам еще не было известно, какие сведения получили итальянцы на последних допросах, поэтому мы решили положиться на интуицию Гарсона. И я дала ему один совет, которым он должен будет руководствоваться в любых своих действиях:

– Главное для нас – Катанья, к нему все и сводите. Боюсь, что, расследуя мафиозные дела, итальянские коллеги в конце концов отодвинут на задний план убийство Сигуана. Вы должны тысячу и один раз возвратиться к связям этих типов из каморры с фабрикой Сигуана. А еще – тяните из них сведения про местопребывание Марианны Мадзулло.

– Не беспокойтесь, инспектор, я постараюсь сделать так, чтобы как можно больше внимания было уделено нашему делу.

– Договорились. Может, это прозвучит и некорректно, но пусть они хоть всю каморру целиком арестуют, нас это мало волнует, нас интересует совсем другое.

Гарсон отбыл на следующий день. Я осталась одна, но тревога меня не отпускала. И хотя все предусмотренные законом процедуры выполнялись без промедления, я только через день смогла допросить обоих подозреваемых. Из Италии были получены копии результатов проверки счетов, которые доказывали участие магазина “Нерея” в отмывании денег. Сангуэса работал над финансовыми документами, моя же роль во всех этих хлопотах практически сводилась к нулю. Коронас по согласованию с начальством все силы нашего комиссариата бросил на дело мафии, которое теперь приняло международный масштаб, расследовалось совместно с итальянской полицией и невероятно широко освещалось прессой. Убийство же Адольфо Сигуана, то самое вновь открытое дело, которое нам пока так и не удалось довести до конца, как будто уже никого не интересовало. Ну и пусть! Я все равно буду им заниматься.

Допрос следовало начинать, имея продуманный план, который помог бы мне добиться признаний, однако запасы моих стратегических возможностей уже давно иссякли. Я решила побеседовать с каждым по отдельности – и первым будет Рафаэль Сьерра.

Нетрудно было заметить, насколько плохо он выглядел. Его и без того тощее тело от переживаний словно еще больше усохло, под глазами залегли черные круги. В комнате для допросов находился также его адвокат. Я посмотрела на них весьма недобрым взглядом. Потом положила перед ними копию подробного отчета Сангуэсы.

– Все это с полной очевидностью доказывает участие “Нереи” в отмывании денег неаполитанской каморры.

– Комиссар поставил нас в известность, что мой клиент будет допрошен завтра. Не думаю, что вам есть смысл дублировать этот допрос.

Я глянула на адвоката, как смотрят на назойливое и весьма противное на вид насекомое.

– Хорошо, в таком случае вы можете удалиться, а мы с вашим клиентом побеседуем с глазу на глаз. Пожалуй, вашему клиенту такой вариант пойдет только на пользу.

Они обменялись взглядами, и, к моему удивлению, адвокат поднялся и вышел из комнаты. Когда мы остались одни, Сьерра едва слышно проговорил:

– Адвокат сообщил мне, что намерен отказаться от моей защиты. Он предпочитает держаться подальше от всего, что имеет хоть какое-то касательство к мафии.

– Может, вы хотите попросить другого защитника? Бесплатного? Вы имеете на это право.

Он печально помотал головой. Все указывало на то, что он готов давать показания. Я села, а он, не дожидаясь вопросов, начал:

– Ввязался в эту безумную авантюру сам Адольфо. А я не стал с ним спорить и выполнял его волю, как делал всю свою жизнь.

– Адольфо Сигуана уже не было в живых, когда вы с Нурией открыли магазин. Расскажите подробно о том, как все происходило, Рафаэль, для вас это последняя возможность рассказать правду. Мы ведь уже располагаем исчерпывающими доказательствами вашей вины.

Нервы его не выдержали, он вдруг заговорил торопливо, жалобным тоном:

– Если у вас имеются все доказательства, чего вы хотите от меня?

– Чтобы вы сами объяснили, как это случилось. Уверяю вас, чистосердечные признания облегчат на суде вашу вину.

– А какое вам дело до того, что со мной будет на суде?

– Суд станет для вас очень тяжелым испытанием, Рафаэль, вам грозит обвинение в убийстве.

– Вы с ума сошли!

– Следите за тем, что вы говорите! Нет, я не сошла с ума! Мы ведь знаем, как все было: Сигуан, запутавшись в долгах, пошел на сотрудничество с мафией. Какое-то время спустя он неизвестно почему решил от этого отказаться. Его отказ не устраивал каморру, и его убили. Как вы, так и Нурия были в курсе дела и после убийства Сигуана смогли без помех продолжать работать на мафию. Когда было решено возобновить расследование убийства, возникли некие сложности, и пришлось пойти на новые убийства, чтобы правда не выплыла на поверхность. Дошла очередь и до Катаньи – его смерть стала последней точкой.

Сьерра заплакал и стал, сам того не замечая, с такой силой отрицательно мотать головой, что слезы, ручьем лившиеся из его глаз, полетели во все стороны.

– Никогда, никогда мы не позволили бы убить дона Адольфо! Это не каморра, не они! Это простое совпадение – дона Адольфо убил жалкий сутенер, убил самым абсурдным образом. Никто из нас не имел к убийству никакого отношения.

– И у вас хватает совести говорить это? Вы уже забыли, что “жалкого сутенера”, как вы выражаетесь, заменил в нужный момент и в нужное время некий итальянец?

– Мне ничего об этом не известно, поверьте, ничего. Узнав про итальянца, я вообще перестал что-то понимать…

– А вот ваша компаньонка, надо полагать, все поняла правильно.

Мои слова его возмутили, он смотрел на меня с ужасом.

– Как вы можете так говорить? Это ведь ее отец! И Нурия обожала его, обожала…

– Однако она, судя по всему, не слишком торопилась помочь нам прояснить эту историю.

– А что она могла сделать? Ее так же, как и меня, поражал каждый новый факт, добытый вами после возобновления расследования.

– Вы, по всей видимости, готовы до конца выгораживать дочь своего шефа? Но ведь тогда обвинение в убийстве падет на вас одного.

– Нурия ничего не знала, инспектор, клянусь честью.

Я встала и, не произнеся ни слова, вышла. Этот идиот так и не пожелал сказать ничего, что могло бы меня заинтересовать. Его признание в связях с каморрой сейчас уже мало что давало. Я спрашивала себя, почему он уперся, почему выгораживал Нурию, хотя такое поведение безусловно вредит ему самому. Интересно, они и вправду были любовниками или мне это только почудилось? У меня даже мелькнула мысль, что Сьерра, возможно, и не врет. А вдруг он и вправду не знал, что мафия решила ликвидировать его шефа? Но ведь трудно поверить в то, что он, как и Нурия, сразу же, без тени сомнения, принял первую же, и такую шаткую, версию убийства Сигуана.

Мне нужно было сохранять хладнокровие, но сейчас состояние мое оставляло желать лучшего, нервы совсем разгулялись, поэтому я решила перенести допрос Нурии Сигуан на следующий день. И ведь никто этого даже не заметит; на самом деле все настолько поглощены делом барселонской каморры, что я могла бы прямо сейчас спокойно отправиться домой. Я осмотрелась по сторонам, меня здесь вроде бы и не было. Потом потихоньку надела плащ и вышла на улицу.

Когда я переступила порог своего дома, Маркос еще не вернулся. Я чувствовала себя довольно усталой, но мне вдруг непонятно почему захотелось что-нибудь приготовить. Я заглянула в холодильник: лук-порей, помидоры, баклажаны, кукуруза… Не так уж и плохо, что-нибудь можно придумать… Я резала овощи, а заодно под самый корень отрезала и все мысли о работе. Я начала что-то напевать, и мне стало лучше. Когда все овощи оказались в кастрюле с кипящей водой, зазвонил телефон. Это был Уго, мой пасынок.

– Прости, что я тебя беспокою, Петра, но тут заварилась такая каша… Марина плачет. Может, ты сможешь ее успокоить.

– Какая именно каша – манная, рисовая?

– Петра, дело по-настоящему серьезное. Мать Марины нашла у них дома книжку, ну ту, про певицу, и просто взбесилась.

– Про танцовщицу.

– Что?

– Книга была про танцовщицу, а не про певицу.

– Да какая разница? Главное, что книжку она отобрала и еще как следует отругала Марину за то, что та читает такие вещи. Бедная Марина весь день провела с нами, только она все плачет и плачет. Может, ты ей что-нибудь такое скажешь, чтобы она успокоилась.

– Давай позови-ка ее.

Марина взяла трубку не сразу, и все это время я не переставала осыпать себя упреками: “Ну кто тебя просил лезть со своими книжками? Дура ты, Петра, самая настоящая дура”. Потом я услышала, как кто-то, взяв трубку, хлюпает носом.

– Марина, что случилось?

– Ничего.

– Ты чем-то расстроена?

– Моя мама – истеричка.

Я нажала у себя в голове кнопку осмотрительности, благоразумия и буржуазной добропорядочности – и в итоге изрекла следующее:

– Твоя мама права, а я, наверное, была не права, купив тебе эту биографию. Такое чтение не слишком годится для твоего возраста.

– Да я уже половину прочитала, и мне ужас как понравилось!

– Там рассказывается про жизнь очень несчастной женщины, которая много раз влюблялась, но всегда это кончалось плохо.

– А почему мама отняла у меня книгу? Мне ведь нет дела ни до каких там мальчишек!

– Верно, но злосчастные судьбы – не самая подходящая тема для твоего возраста.

– Но она была чудесной танцовщицей!

– Да, однако вела себя черт знает как, тут не поспоришь.

– А ты сама читала эту книгу?

– Да.

– Тогда хоть расскажи мне, чем там все кончается.

Я чуть поколебалась – следовало контролировать даже тон, которым я говорю. И наконец произнесла, взвешивая каждое слово:

– Она погибла – была задушена собственным шарфом, он намотался на колесо открытого автомобиля, в котором она ехала.

– Ого! – Это был единственный комментарий Марины.

– Сама видишь, какая нелепая смерть.

– Значит, самое интересное я не прочитаю! – воскликнула она с досадой.

Я решила и дальше держаться выбранной линии.

– Марина, тут ничего не поделаешь: твоя мама – это твоя мама. Чуть позже ты непременно дочитаешь эту книгу до конца. А теперь пообещай мне, что перестанешь реветь.

– Хорошо, – сказала она примирительно.

– На выходные увидимся.

Я кинулась на кухню, испугавшись, как бы кипящая вода из кастрюли не выплеснулась наружу, но ничего такого не случилось. Я приготовила-таки ужин, хотя веселое мое мурлыканье сменилось ворчанием – против детей, брака с разведенными отцами и современных танцев в целом.

В половине десятого Маркос появился на кухне, куда его привел запах, от которого он, кажется, просто обалдел.

– Не знаю уж, что за чудо здесь готовится, но я бегу накрывать на стол.

– Прежде чем мы сядем ужинать, я должна сообщить тебе, что говорила с Мариной и…

– Да знаю я, знаю, что ты сейчас сообщишь: Сильвия конфисковала книгу про Айседору Дункан и разыграла трагедию в трех актах. Так?

– Так, а откуда ты знаешь?

– Она сама мне звонила и во всех подробностях описала эту историю.

– И что ты ей сказал?

– Ничего особенного, но потом она совершила ошибку – спросила, как меня угораздило жениться на столь безответственной персоне. И тут я ей ответил, что, если бы мне нужна была персона ответственная и скучная, то я продолжал бы жить с ней.

– Мне жаль, Маркос, я…

– Петра, сегодня я подписал хороший контракт с хорошим клиентом. Я очень доволен, а ужин пахнет волшебно. Не хочу ничем портить себе настроение. Считай, что сегодня это мой лозунг, и я от него ни за что не отступлюсь.

Я расхохоталась, и мы отправились ужинать. Такого рода невозмутимость и умение отодвинуть от себя мысли о неприятном – черта чисто мужская.