Было почти одиннадцать утра, а мне все никак не удавалось разделаться с проклятым отчетом. Я встала, чтобы пойти за Гарсоном, – небольшой перерыв и чашка кофе были бы сейчас весьма кстати. Моего помощника долго уговаривать не пришлось, и мы уже собирались пересечь улицу и посидеть в “Золотом кувшине”, когда зазвонил мой мобильник. Первым желанием было не отвечать, но чувство долга победило. Я услышала голос мужчины, который истерически и тонко выкрикивал:

– Ее убили! Слышите? Ее убили!

– Кто вы такой?

– Ее убили, убили! Она мертвая!

– С кем я говорю?

– Это Хуан Морено. Джульетту убили, она здесь, лежит рядом.

– Успокойтесь! Вы звонили в полицию?

– Я звоню вам, потому что у нее был записан ваш номер.

– Немедленно позвоните в гражданскую гвардию Ронды. Я приеду очень скоро, но вы меня не ждите, позвоните им сейчас же.

– Ее убили из-за вас, будьте вы прокляты! Зачем вы к нам явились?

Я услышала, что он плачет, услышала душераздирающие крики, а потом наступила тишина, он дал отбой. Звонок был сделан с мобильного. Я попыталась снова с ним связаться. Но он не ответил.

– Что с вами, инспектор? Вам плохо? Вы побелели как полотно.

– Со мной все в порядке. Нам с вами надо немедленно идти к комиссару Коронасу.

Комиссар сразу же начал действовать. Позвонил в гражданскую гвардию Ронды, чтобы они тотчас отправились на место предполагаемого преступления. Он быстро ввел их начальника в курс дела, рассказал про мой визит в Ронду. Позвонил судье Муро, а потом забронировал по интернету пару билетов компании AVE – для нас с Гарсоном. Завершив все эти служебные хлопоты, он повернулся к нам:

– Ну что ж, Петра, судя по всему, ваша интуиция вас не подвела: дело тут все ж таки вырисовывается, и весьма серьезное дело. Есть два объяснения случившемуся: или убийца проследовал за вами до самого дома Джульетты Лопес, или он воспользовался тем же источником информации, что и вы. В любом случае можно сделать вывод, что мы выманили зверя из логова, способ, правда, оказался кровавым, но мы его выманили.

– Меня это, честно признаюсь, мало радует.

– Только не сочиняйте лишнего, Петра! Не в первый и не в последний раз во время наших расследований кого-то убивают – это, так сказать, побочный эффект.

– Но в смерти Джульетты Лопес я чувствую себя отчасти виноватой.

– Если вы дадите волю чувствам, мне придется снять вас с этого дела. Неужели я должен объяснять вам, уже, считай, ветерану, что в нашей работе нет места чувствам. Если вы трезво посмотрите на случившееся, то сразу поймете: на самом деле гибель девушки должна сыграть важнейшую роль в расследовании дела Сигуана. Пока же это печальное событие убедительно доказало нам, что в свое время следствие сработало неважно. А теперь вам двоим надо поторапливаться – поезд отходит ровно в три.

– Еще есть время заехать в тюрьму и убедиться, что та женщина не проболталась кому-то еще, кроме нас, – сказал мой помощник.

– Только быстро. Мы с вами будем на связи.

* * *

За всю дорогу до тюрьмы Вад-Рас мы с Гарсоном не обменялись ни словом. Потом побеседовали с Лолой, которая чем угодно готова была поклясться, что ни с кем, кроме меня, не говорила про местонахождение Джульетты Лопес. Тюремные служащие подтвердили: она никому не звонила, и ей тоже никто не звонил и не навещал ее. Что ж, теперь мы хотя бы убедились, что тут утечки информации не произошло. Значит, кто-то ехал следом за мной до фермы, а я ничего не заметила, ничего не заподозрила.

Вернувшись домой, я с порога обрушила на Маркоса новость о том, что снова еду в Ронду, прежде чем он успел изложить мне свои планы на нынешний вечер. Мне казалось, что таким образом я избавлюсь от упреков, но упреки тем не менее посыпались: “А что, в Ронде нет своей полиции?”, “А что, все твои коллеги находятся в отпуске?” В ответ я весело отшучивалась, чтобы дело не обернулось серьезной ссорой, а сама тем временем быстро кидала в дорожную сумку минимальный набор вещей. Собравшись, я закрыла ему рот поцелуем, затем улыбнулась:

– Я позвоню из Ронды. Надеюсь, что вернусь очень скоро.

– Обо мне ты, разумеется, ни разу не вспомнишь.

– Что ты! Я буду думать о тебе все время.

Он недоверчиво скривился и поцеловал меня. Самым трудным было мгновение, когда я захлопнула за собой дверь. И ведь вот что любопытно: вроде бы подобные любовные упреки должны льстить нам, но часто они вызывают всего лишь чувство вины.

Гарсон ждал меня на вокзале “Сантс”. За спиной у него был очень элегантный кожаный рюкзак. Он успел переодеться и теперь выглядел настоящим джентльменом, который готовится сесть на корабль и плыть в заокеанские колонии: парусиновые спортивные брюки, куртка в тон брюкам и высокие ботинки на шнуровке. Я решила подправить себе настроение:

– Черт возьми, Фермин! Вы экипированы, будто собрались на сафари!

– Это Беатрис. Узнав, что я еду в сельский район Андалусии, она приготовила мне все это.

– Она что, всегда сама решает, что вам надеть?

На лице его мелькнула досада, ведь я подловила его самым незамысловатым способом.

– Ничего тут не поделаешь, ей очень нравится этим заниматься. Если говорить честно, она полагает, что вкус у меня отвратительный и одеваться я не умею: не знаю, как следует сочетать цвета, напяливаю галстук, когда не следует, не разбираюсь, когда и что положено носить… ну, сами знаете, разные там пустяки.

– А вы позволяете себя любить.

– Для того я и женился – чтобы любить и чтобы меня любили.

Я метнула на него насмешливый взгляд, и он его поймал, на чем эта тема и была закрыта. К тому же пришла пора садиться в вагон.

Поезд тронулся, и Гарсон пришел в восторг, убедившись, что это произошло точно по расписанию. Он воздал хвалы модернизации железной дороги и страны в целом. Потом рассказал, что в его времена поезд мог на много часов опоздать с прибытием в пункт назначения, затем заговорил про паровозы, с которыми познакомился в те же самые его времена. От паровозов до страшного голода, пережитого испанцами, был всего один шаг, и я, чтобы помешать ему этот шаг сделать, словно между прочим спросила:

– А вы взяли с собой что-нибудь почитать?

Он запустил руку в рюкзак и показал томик полного собрания стихов Лорки.

– Надо же, прямо как специально подгадано! – воскликнула я.

– Чтение мне тоже подбирает Беатрис. По ее словам, в моем образовании столько пробелов, что заполнять их надо, пользуясь любым случаем. Скажем, едем мы с вами в командировку в Андалусию… значит, я должен почитать Лорку, и так далее. Или, допустим, мы с ней пьем какое-то необычное вино… Она тут же снабжает меня географическими сведениями о районе, где был выращен этот виноград.

– Замечательная система!

– Немного обременительная, должен признаться. Мне никогда и в голову не приходило, что культура, она всюду, куда ни плюнь.

– Да уж, культура присутствует во всем, даже в еде!

– Но знать все про все – это уж слишком. Ведь куда больше радости приносит то, о чем знаешь мало. Возьмем для примера еду, о которой вы только что упомянули: если я собираюсь угоститься запеченным барашком и знаю, какой именно он породы, в каких горах пасся, а также – что это христианский символ, как мне однажды объяснила Беатрис, а также – какое количество протеинов содержится в его мясе, каков у овец репродуктивный цикл и так далее, то под конец ты вроде бы уже так полюбил этого сволочного барашка, что совесть не позволит вонзить в него зубы.

– Вот уж в чем позвольте мне усомниться, – заметила я ехидно.

– Это я только к примеру, – невозмутимо отреагировал он.

– А знаете, от чего люди всегда получают удовольствие, хотя ничего про это не знают?

– От траханья! – завопил он.

– Гарсон, ради всего святого, говорите тише, здесь же все слышно!

– Я и говорю тихо. Так что, я угадал?

– Да, угадали, только правильнее было бы сказать: “от занятий любовью”.

– Тут вы правы, не хватало только, чтобы в самый разгар дела мы принялись раздумывать про сперматозоиды и прочую ерунду.

Он тихонько засмеялся, как зловредный школьник, которому на ум пришли тысячи глупейших шуточек. Я, немного напуганная тем, что открыла тему, не подумав, куда она может нас завести, быстро достала из сумки книгу и углубилась в чтение. Он время от времени отвлекал меня – всякий раз, чтобы подивиться, как быстро мы доехали до следующей станции, ведь наш поезд был скоростным и очень редко останавливался. Наконец ему надоело восхвалять технический прогресс родной страны, и он заснул.

Проснулся Гарсон, когда до конца поездки оставалось где-то минут тридцать, и тотчас, как, вероятно, поступали древние мужчины, открывая глаза в своих пещерах, заявил:

– Есть хочется. – И медленно направился куда-то, где можно было начать борьбу за выживание. Через несколько минут он уже опять сидел рядом со мной: добычу его составили две банки пива, вегетарианский сэндвич и ужасающих размеров бутерброд с чорисо.

– Я решил, что вам понравится именно вот этот отвратительный сэндвич.

– Напрасно вы беспокоились, Фермин.

– Такой уж я есть – вежливый до невозможности, хотя и говорю “трахаться” вместо “заниматься любовью”. – Он отплатил мне, снова проговорив эти слова в полный голос. И тут же с такой яростью впился зубами в свой бутерброд, что, будь Гарсон вампиром, этого бы достало, чтобы откусить жертве голову.

Жуя свой сэндвич, я спросила:

– А ваша жена упрекает вас, когда вас посылают в командировки?

– Никогда! Наоборот, ей это очень даже нравится. Так у нее складывается впечатление, что я человек весьма важный. А Маркос, неужели он вас упрекает?

– Боюсь, что да, хотя пока это ласковые упреки: он жалуется, что мы слишком мало времени проводим вместе… ему грустно, когда я уезжаю.

– И правильно.

Кусок хлеба застрял у меня в горле.

– Почему правильно?

– Потому что мы, мужчины, привыкли, чтобы жена проводила дома больше времени, чем мы сами.

– Что за хрень вы несете!

– А вы старайтесь ругаться потише, а то вас могут услышать. К тому же ничего такого особенного я не сказал! Всего лишь напомнил, что это обычай, унаследованный от прошлого, и заметьте, не пояснил, нравится он мне или нет. Кроме того, такого рода упреки – по сути, это и не упреки никакие, и если Маркос вас упрекает, то исключительно потому, что он в вас влюблен.

Я ничего не ответила. В следующий раз мы полетим на самолете – там будет меньше времени на такие вот откровенные разговоры.

* * *

В Ронде в полицейском участке нас ждал капитан Риккардо Фрутос, который до нашего приезда занимался убийством Джульетты Лопес. Он коротко отчитался: она была убита выстрелом с короткого расстояния, метров с двадцати, пуля прошла между глазами. Была убита и собака – тоже из пистолета, но с еще более близкого расстояния, ей пуля угодила в грудь. Получалось, что хозяйка с собакой не заметили убийцу, пока он не подошел к ним довольно близко. Джульетта, по всей видимости, стояла на коленях, собирая в мешок щепки. Когда они услышали чужака, собака кинулась на него и тотчас, прямо на бегу, нарвалась на пулю. Девушка, похоже, даже не успела изменить позу. Она упала назад – и ноги у нее остались согнутыми. Уже произвели вскрытие, теперь эксперты изучают пулю. Но, как считает капитан Фрутос, речь идет о парабеллуме калибра 9 мм, который чаще всего встречается на черном рынке. Парень нашел Джульетту, вернувшись из города, куда отвозил сделанную им мебель. Обращает на себя внимание тот факт, что убийца, скорее всего, явился к их жилищу пешком. К тому же он взял в доме метлу и замел свои следы на земле – до самого шоссе, где, очевидно, и оставлял машину, на которой приехал. Отпечатков пальцев на ручке метлы не обнаружено. Все выглядит так, словно работал настоящий профессионал.

– А где парень? – спросила я.

– Пока у нас. Мы не позволили ему уйти до вашего приезда. Он уже допрошен и, как мне кажется, сам в убийстве не замешан. Он страшно переживает.

Фрутос показал себя человеком надежным. Никакого соперничества между нами возникнуть не должно: он не станет исхитряться, чтобы перетянуть дело об убийстве на свою территорию, и не обвинит меня в том, что я раньше уже побывала в Ронде, не удосужившись встретиться с ним. Он помогал нам – вот и все. Фрутос отвел нас туда, где находился Хуан Морено. У двери сидел какой-то мужчина. Он назвался священником, который опекает Хуана, и попросил, чтобы мы получше обращались с парнем и не давили на него. И еще он сказал, что готов поручиться за него – тот ни в чем не повинен, но сейчас настолько раздавлен гибелью девушки, что может легко вернуться к наркотикам. Я постаралась как можно быстрее отделаться от священника – он был невыносимо занудлив. Дверь охраняли два полицейских, и, едва один из них отпер ее, как в меня впились безумные глаза Хуана Морено. Он рванулся ко мне с поднятым вверх кулаком. Гарсон отреагировал быстро и успел перехватить его руку в воздухе. Оба полицейских и капитан Фрутос набросились на парня и прижали к полу, так что получилась настоящая свалка. Тут подоспел и священник и стал жалобно вопить и просить, чтобы Морено не обижали, в то время как Гарсон за рукав тянул святого отца к выходу. Поглядев на весь этот кавардак, я во всю мочь заорала:

– Перестаньте, перестаньте, пожалуйста, отпустите его!

Они подчинились. Полицейские подняли Морено и поставили на ноги, крепко держа с обеих сторон.

– Оставьте меня с ним одну, – попросила я, уже более спокойным тоном.

– Ни за что! – заявил Фрутос. – Он может опять напасть на вас.

– Все будет нормально, Фрутос. Это была мгновенная реакция.

Священник стоял между нами и увещевал Морено:

– Хуан, сын мой, прошу тебя, успокойся. Тебе никто не причинит зла, но ты должен показать, что готов помогать им. Не делай глупостей.

– Вы покинете наконец помещение, падре? – рявкнула я на него, выйдя из себя. – Если хотите, можете подождать за дверью, а сейчас ступайте! Все могут выйти, ситуация под полным моим контролем.

Фрутос подал знак полицейским, и они отпустили своего пленника. Но все продолжали внимательно следить за Морено: тот направился к стулу, на котором сидел с самого начала, и тяжело на него рухнул. Выглядел он глубоко потрясенным, даже не одернул одежду, пострадавшую в ходе потасовки. Он ни на кого не смотрел, не двигался. Капитан обратился к нему жестко, как принято у полицейских:

– Оставляю тебя наедине с инспектором, потому что она меня об этом попросила, но не забывай: все мы стоим снаружи, и если ты позволишь себе хоть малейшую глупость, пеняй на себя, понял? Надеюсь, повторять не надо?

Наконец они нелепой цепочкой двинулись к двери, и замыкал процессию священник. Заметив, что Гарсон вознамерился было задержаться, я решительно махнула головой, велев ему присоединиться к прочим. Мы остались с Морено вдвоем. Он уставился на носки своих потрепанных кроссовок. Только тут я почувствовала, в каком нервном напряжении нахожусь. И попыталась сделать несколько глубоких вдохов. После чего произнесла намеренно ровным голосом:

– Давай так, Хуан, если тебе хочется ударить меня, бей сейчас. Я кричать не буду, и те, что снаружи, не войдут. Смелей! Вдруг после этого тебе полегчает и мы сможем поговорить относительно спокойно.

Он не поднял на меня глаз и даже не шевельнулся, я тоже замолчала, решив обождать. Где-то через минуту, которая показалась мне вечностью, я услышала его голос:

– Я не собираюсь нападать на вас, что толку? Но вы не должны были приезжать к нам. Никогда! Если бы вы не приехали, Джульетта была бы жива, и я хочу, чтобы вы это запомнили.

– А я не исключаю, что в ее смерти виноват ты. Я сейчас задам тебе один вопрос: скажи, за тобой не тянутся какие-нибудь дела с тех самых пор, как ты был связан с наркотиками?

Он резко вздернул голову:

– Что вы несете?

– То, что ты слышал. Может, ты припрятал что-то, что тебе не принадлежало, может, кто-то разыскивает тебя, чтобы свести старые счеты, а заплатить пришлось Джульетте.

– Я никогда не торговал наркотой, только сам сидел…

– Когда человек употребляет наркотики, границы между некоторыми вещами весьма расплывчаты. В обмен на дозу ты выполняешь какое-нибудь поручение, начинаешь вращаться в определенных кругах… У тебя не осталось там врагов?

Он поднялся и направился ко мне. Я решила, что он опять попытается ударить меня, но Морено просто наклонил свое лицо очень близко к моему. И заговорил в исступлении:

– Неужели вы полагаете, что, если бы существовала хоть малейшая возможность того, что кто-то из моих недругов убил Джульетту, я бы вам об этом сразу не сказал? Неужели в это можно поверить? Эта женщина была моей жизнью, инспектор, только ее одну во всем мире я и любил. Найди я убийцу, прикончил бы его собственными руками.

– Тогда помоги мне, Хуан! Помоги! – Я заговорила с жаром: – Я ищу типа, который ее убил. Расскажи она мне все, что знала, возможно, я сумела бы спасти ее от смерти. Если она рассказывала тебе хоть что-нибудь про убийство Сигуана, ты должен передать это мне. Только тогда у нас появится шанс поймать негодяя. Подумай как следует.

Он снова уставился в пол, потом вернулся на прежнее место и сел. С каждым его движением таяли мои надежды. Видно, придется распроститься с главным следом в этом деле, подумала я с досадой. Я ждала дольше, чем требовала логика, но наконец пошла к двери. И как раз в этот миг я услышала его голос.

– Рокко Катанья, – выдавил он.

Я обернулась:

– Что ты сказал?

– Имя итальянца, убившего Сигуана, – Рокко Катанья.

– Расскажи подробнее.

– Не могу я рассказать того, чего не знаю. Тогда, когда все это случилось, Абелардо Киньонес сказал Джульетте, что на этот раз в квартиру Сигуана вместо него пойдет итальянец, которого зовут Рокко Катанья. Объяснять он ничего не стал. “Потом скажу почему”, – кажется, только этим он и ограничился. А еще он велел ей помалкивать, потому что итальянец запросто может убить их обоих. Она понятия не имела, что этот тип собирается прикончить старика, но итальянец, едва вошел, направился прямехонько к нему. Проверил документы и начал бить по голове, пока не убедился, что тот мертв. Джульетта все время боялась, что итальянец вернется, чтобы расправиться и с ней, особенно после того, как Киньонеса нашли убитым в Марбелье. Поэтому никто, и вы в том числе, не могли вытянуть из нее его имени. Но сама Джульетта не была виновна в убийстве старика, хотя теперь это уже не имеет никакого значения. Теперь и ее убили. Этот подонок наверняка проследил за вами, когда вы к нам ехали.

Он закрыл лицо руками и заплакал. Плечи его судорожно вздрагивали. Я подошла к нему, но не решилась дотронуться. Он поднял глаза и в бешенстве посмотрел на меня:

– Найдите его, инспектор! Я сам ничего не могу сделать, а вы можете. Найдите его!

– Я найду его, Хуан, и он заплатит за то, что сделал, обещаю тебе.

Я вышла из комнаты, страшно радуясь появлению нового следа, но душа моя была потрясена сценой, разыгравшейся только что у меня на глазах. Я шагнула к священнику:

– Падре, вы можете на время увезти куда-нибудь Хуана, чтобы он находился в надежном месте?

– Конечно, конечно. Я помещу его в реабилитационный центр. Там он ни на миг не останется один. Там еще живут его друзья – те, с кем он познакомился, когда сам проходил курс.

Я кивнула. Потом попросила Фрутоса сопровождать меня. Вместе мы отправились в мебельный магазин, где в свое время я получила адрес Джульетты. Хозяйка раскрыла рот от изумления, когда увидела, как я вхожу в сопровождении капитана гражданской гвардии.

– Неужели что-то случилось с вашей кузиной? – сразу спросила она.

Тут пришел черед удивляться Фрутосу.

– Я из полиции, – отрезала я. – Позовите сюда Абдула, пожалуйста.

Она выполнила мою просьбу, так до конца и не придя в себя. Когда марокканец явился, я спросила обоих, не заглядывал ли кто к ним в магазин с вопросами, похожими на мои. Они ответили отрицательно, по-прежнему ничего не понимая. И вряд ли они могли соврать, находясь в таком состоянии. На всякий случай я решила уточнить, не обсуждали ли они с кем-нибудь мой первый визит в магазин. Не сообщали ли кому-нибудь еще, кроме меня, адрес Морено? Они опять ответили отрицательно, хотя хозяйка испуганно вспомнила:

– Я сказала мужу за ужином, что одна сеньора заходила в магазин, потому что искала свою кузину, и поделилась с ним вашей семейной историей; но адреса Морено я не называла, поскольку мой муж, он все равно с ним не знаком…

– Хорошо, – сказала я, и мы без всяких объяснений удалились.

Однако Фрутос был заинтригован и не удержался от вопроса:

– А что это за история про кузину?..

– Мои штучки – ничего особенного; просто я не хотела, чтобы она знала, откуда я. Вы могли бы установить наблюдение за этими двоими? Хотя вряд ли они что-то скрывают.

– Они местные, всю жизнь живут в Ронде, если бы что и знали, непременно признались бы. Не хотите глянуть на тело девушки?

– Не могу сказать, чтобы очень хотела.

– И правильно. Она ведь такая маленькая да худенькая и теперь похожа на птичку, которую только что подстрелили. Она была проституткой, да?

– Была когда-то давно, Фрутос, давно, а потом перестала быть проституткой.

Зато Гарсон успел осмотреть тело Джульетты, пока мы с Фрутосом ходили в мебельный магазин. Он поделился своими впечатлениями, когда мы возвращались в Барселону:

– Бедная девочка!.. Я чуть не заплакал, глядя на нее, а ведь и знаком с ней не был. Хрупкая, маленькая, а во лбу кошмарная дыра… Господи, и откуда только берутся такие изверги!

– Рокко Катанья. Теперь мы знаем его имя. Я уже попросила Коронаса, чтобы он велел проверить, не числится ли чего за этим типом в Испании.

– Если имя настоящее.

– Попробуй тут угадай! И следил он за мной так, что я ничего не заметила. Ловкач.

– Да, но не мог же он сопровождать вас от самой Барселоны – это практически невозможно… И откуда он узнал, что вы двинулись в Ронду?

– О том, что дело Сигуана вновь открыто, писали все газеты, не исключено, что он стал следить за нами, как только мы приступили к расследованию.

– Не знаю, что думаете вы, Петра, но мне эта история с каждым днем видится все более запутанной.

Я ничего не ответила. Меня увлекло созерцание пейзажа, который быстро-быстро пролетал за окошком: равнины, горы, луга… и вся эта красота стягивалась в один краткий миг. Думая о своем, я заснула, а когда вновь открыла глаза, увидела, как Гарсон расправляется с огромным бутербродом. Он улыбнулся мне:

– А вам я ничего не принес из бара, потому что вы спали сном праведницы. Хотите есть?

– Нет. Я вот о чем думаю, Фермин: ведь никого из участников преступления не осталось в живых, вы понимаете? Кроме убийцы, само собой.

– Похоже, сны вам снились не самые приятные. Не беспокойтесь, Петра, найдем мы его в конце концов. Найдем этого мерзавца, даже если для этого нам придется поехать в Италию и перевернуть весь Парфенон.

– В Италии нет никакого Парфенона.

– Ну тогда Ватикан.

– Вряд ли он прячется в Ватикане, хотя, надо признать, это было бы занятно.

Через несколько часов мы уже сидели в кабинете комиссара, который не позволил нам даже заехать домой. Едва поздоровавшись с нами, он набрал имя итальянца в общем архиве, которым пользуются на равных правах национальная полиция, полиции автономии и гражданская гвардия. Потом кивнул на пустой экран:

– В Испании он под этим именем не засветился. Итак, немедленно за работу. Надо выяснить, не прилетал ли такой человек из Италии к нам в интересующие нас дни. Начните с национальных авиакомпаний: Alitalia и Iberia. Если ничего не найдете, беритесь за частные компании. Действуйте обычным порядком, но со знаком “срочно”. Если что-то отыщется, немедленно сообщите мне. Сейчас это самая главная задача.

Мы поехали в аэропорт Эль Прат. К счастью, Гарсон, гораздо более привычный, чем я, к официальным порядкам, прекрасно знал, как нам следует действовать. Задача оказалась не слишком сложной. Некий Рокко Катанья прилетал рейсом Alitalia в Барселону, а позже рейсом Iberia – в Малагу. В тот же день, что и я. Потом, на следующий день после убийства Джульетты, он вернулся в Рим. Катанья не рискнул воспользоваться поддельными документами, из чего выходило, что девушке было известно его подлинное имя. Ошибка, совершенная убийцей, для нас всегда оборачивается счастливым шансом, из которого мы должны вытянуть все, что можно. Я возблагодарила небеса. А вот по мнению Гарсона, тот летал под своим собственным именем только потому, что ему и в голову не приходило, что Киньонес мог назвать его имя девушке.

– Рокко Катанья – киллер, я почти уверена в этом, Фермин. И он следил за мной, следил все время. Как только он прибыл в Барселону, это стало его единственной задачей – следить за мной. Но от кого-то он получил нужные сведения, узнал, что именно мы с вами ведем это дело.

– Ну, об этом знало слишком много людей. Коронас, к слову сказать, делал заявления для газет.

– Да, однако он ни разу не назвал наших имен.

– Какая разница! Достаточно было подежурить рядом с участком и посмотреть, кто и куда отправляется, чтобы связать концы с концами. Я считаю, надо немедленно поставить в известность комиссара. Если мы протянем еще хоть пару минут, он превратится в бенгальского тигра. Надеюсь, в Бенгалии есть тигры?

– Насколько мне известно, есть.

– Знаете, после ляпа с Парфеноном я стал во всем сомневаться.

– Не горюйте, в Италии столько всяких памятников, что наверняка где-нибудь стоит и какой-нибудь свой Парфенон.

Комиссар Коронас рвался в бой. Он выслушал наш отчет с невозмутимым лицом и впился взглядом в экран компьютера, перечисляя при этом, словно бы для себя самого, те шаги, которые следует предпринять:

– Да, надо связаться с судьей Хуаном Муро, пусть выяснит, кому из римских судей придется взять на себя это дело. Затем я переговорю с римской полицией – чтобы порылись в своих архивах: нет ли там чего на этого типа. Затем оформим нужные бумаги для ведения работы по вашему делу за границей.

– Какие еще бумаги? – спросил мой помощник, которого на сей раз подвело знание разного рода бюрократических тонкостей.

– Вас прикрепят к одному из римских полицейских участков, а там выделят в помощь двух сотрудников соответствующего вашему звания. Они будут постоянно работать вместе с вами, постоянно. Это значит, что без них вам нельзя будет ступить ни шагу, понятно? И чтобы не было никаких историй! Да, еще одна вещь, очень важная: оружие вы носить при себе не имеете права.

– А они?

– Они, разумеется, будут вооружены.

– Ну вот! – пробурчал Гарсон, вроде как слабо протестуя. Потом задал нелепый вопрос: – Это значит, что мы поедем в Рим?

Коронас глянул на него с раздражением:

– Получается, что поедете. А я все мечтал, чтобы это дело обошлось без лишних расходов! Теперь вы вдвоем ко всем чертям разнесете весь мой бюджет. Но учтите, полетите самой дешевой авиакомпанией, поселитесь в средненьком отеле и будете ежедневно – и самым подробным образом – отчитываться обо всех расходах. А теперь, пока я буду готовить для вас итальянскую почву, езжайте домой, отдохните и сообщите родственникам, что некоторое время будете отсутствовать – уедете по служебной надобности. Позднее я вам позвоню.

– А если итальянские полицейские не найдут ничего про Катанью в своих архивах, мы все равно поедем? – внезапно спросил мой товарищ.

– Все равно поедете! – рыкнул на него Коронас, начиная выходить из себя.

Гарсон покинул кабинет с видом нокаутированного боксера, он шагал молча, целиком погрузившись в себя. Мое состояние было не многим лучше. Хотя, надо заметить, причины для переживаний были у нас разные: я раздумывала о ходе дела, а Гарсон – о путешествии. Я поняла это сразу, как только он заговорил:

– Для меня такой поворот – полная неожиданность.

– Да, искать человека в незнакомом месте – и в самом деле нелегкая задача.

– А ведь Беатрис совсем недавно сказала мне, что в этом году, в мой отпуск, мы поедем в Италию. То, что я в мои годы там еще не был, кажется ей невероятным. Надеюсь, она не обидится, что я поеду сейчас без нее.

– А потом поедете вместе. Не думаю, что у нас будет много времени для туристических развлечений.

– А вы уже были в Италии, Петра?

– Была несколько раз.

– С разными мужьями?

– Послать бы вас куда подальше, Фермин! Вы так спрашиваете, будто я какая-нибудь Элизабет Тейлор!

– А с Маркосом были?

– Один раз довелось, но поездка получилась очень короткой. А вы, Гарсон, сколько раз ездили за границу?

– Я-то? Если честно, совсем мало. Кроме Москвы, где мы с вами побывали в командировке, один раз был в Лурде – с моей первой женой; она ведь, как вы знаете, была очень набожной. С Беатрис мы ездили в Бордо, в Лондон, а прошлым летом – в Эшторил. А в Италию – никогда!

– Не беспокойтесь, ваша супруга прекрасно поймет, что это связано со служебными делами.

Зато Маркос понять мои объяснения про служебные дела не пожелал. Он вошел в спальню как раз тогда, когда я собирала чемодан, и по каменному выражению его лица я без труда догадалась, что за этим последует.

– Опять в Ронду?

– Нет, теперь в Италию.

– Что? – вскрикнул он так, словно его оскорбили.

Я попыталась в общих чертах втолковать ему цель своей поездки, но это не помогло. Он сказал:

– Послушай, мне это надоело! Понимаешь, надоело! Меня просто бесит, что ты уезжаешь именно сейчас и вот так – неожиданно, не предупредив заранее.

– Я тут ничего не могу поделать, Маркос! Это приказ комиссара. Кроме того, я не понимаю, почему именно сейчас мне нельзя уезжать?

– Петра, в супружеской жизни бывают хорошие и плохие периоды. Так вот, я искренне считаю, что сейчас мы с тобой переживаем период плохой. Ничего такого особенного, разумеется, – беда лишь в том, что нам маловато доводится быть вместе. Ты занята своими делами, я – своими… Из-за этого иногда возникает недопонимание… Поэтому хорошо было бы устроить себе отдых, побыть подольше вместе, поговорить, обсудить, не происходит ли с нами чего-то непредвиденного…

Меня накрыло волной возмущения, так что я чуть не задохнулась:

– И ты мне говоришь это, когда я, считай, одной ногой уже на борту самолета и ничего не могу изменить! Ты что, хочешь, чтобы я уехала выбитая из колеи и мучилась разными переживаниями все то время, что проведу за границей?

– А когда, мать твою за ноги, я должен тебе это говорить, если мы встречаемся только на бегу?

– Значит, это я виновата, что мы встречаемся только на бегу? Конечно! Я должна сидеть целый день дома и ждать: вдруг тебе заблагорассудится заглянуть сюда. Или ты хочешь, чтобы я сидела на полу у твоих ног, пока ты работаешь у себя в мастерской?

В глазах его я прочла злобу. Он был очень серьезен. Но сумел справиться с гневом и двинулся к двери:

– Счастливого пути! Звони.

И медленно, почти бесшумно вышел.

Я человек на язык не сдержанный, люблю подпустить крепкое словцо – да и все мы в полиции такие. И нецензурные слова для меня – все равно что междометия, они не несут оскорбительного смысла. А вот от Маркоса ничего такого никогда не услышишь. Поэтому то, что он произнес “мать твою за ноги”, показалось мне самым важным из всего случившегося. Я заметила, что держу в руке одну туфлю, которую собиралась сунуть в чемодан, и со всей силы швырнула ее об стену. Я была в полной растерянности, потому что в голове у меня теснились самые разные чувства, и каждое старалось отпихнуть прочие и занять главное место. С одной стороны, меня охватила безрассудная злость из-за того, что я ощущала себя жертвой несправедливости. Момент был слишком не подходящий для того, чтобы муж бросал мне в лицо какие-либо упреки, обвиняя в недостатке любви или в чем-то еще. А позволил он себе такое исключительно потому, что в нем подняли голову мачистские предрассудки: как это, мол, она живет по своему усмотрению? С другой стороны, мне стало грустно. Интересно знать: ну а пары, которые прожили вместе тридцать или, скажем, сорок лет? Как им удается держать себя в руках и не изрыгать пламя изо рта буквально по любому поводу? И зачем мы с Маркосом вдруг затеяли эту ссору, хотя теоретически все в данной ситуации просто и очевидно? И наконец, присутствовало и еще чисто практическое соображение: после нашей абсурдной перепалки я несколько дней буду чувствовать себя не в своей тарелке, а это может повлиять на ход расследования. Буря самых мрачных чувств, обрушившихся на меня, заставила принять решение: я отыскала вторую туфлю и со всей силы метнула ее – на сей раз угодив в шкаф. И мне сразу стало гораздо легче. Как и следовало ожидать, в полицейских архивах Италии сведения о Рокко Катанье имелись. Правда, довольно скромные, ничего особенного. Пять лет назад он был арестован во время кражи в магазине электробытовой техники – вместе с подельниками, тоже птицами невысокого полета. Срок ему дали небольшой – с учетом того, что прежде никаких серьезных грехов за ним не водилось. Возраст – сорок лет, римский адрес тоже известен.

Комиссара Коронаса мы нашли в том же состоянии лихорадочной активности, в каком мы его оставили. Уже оформлялись в срочном порядке бумаги для нашей поездки в Италию. Выглядел Коронас вполне довольным, и казалось, что он мечтает лишь об одном: поскорее от нас избавиться.

Я пошла в свой кабинет, чтобы собрать нужные документы по делу, и тотчас убедилась, что слухи разносятся по нашему комиссариату со скоростью света. В дверь тихонько постучали, и на пороге появились Йоланда и Соня, молодые сотрудницы, которые столько раз работали вместе со мной при расследовании самых разных дел. Они пришли попросить, чтобы я купила им там, прямо в Риме, что-нибудь итальянское. Все равно что: блузку, сумку, носовой платок… Главное, чтобы купленная вещь носила одну из тех марок, которые во всем мире стали легендой: Dolce & Gabbana, Armani, Versace, Prada… Я безуспешно пыталась убедить их, что все эти фирмы имеют свои бутики в Барселоне. “Это совсем другое”, – упрямо твердили они в ответ. Девушки желали иметь итальянскую вещь, купленную в Италии, мечтали о безусловной и абсолютной итальянскости, которая стопроцентно гарантировала бы им погружение в мир роскоши и хорошего вкуса. Они собирались всучить мне накопленные ими деньги – у каждой набралось по триста евро. Я страшно не хотела связываться с этими деньгами и пообещала купить заказанное на свои, с тем что потом мы сквитаемся. Кроме того, я предупредила, что ничего не могу им обещать: кто знает, будет ли у меня вообще время на исполнение подобных поручений. Все это я объяснила очень спокойно и вежливо, хотя, честно сказать, первым моим порывом было послать их ко всем чертям. У меня в голове не укладывалось, как две вполне взрослые и серьезные девицы, профессионалы своего дела, связанного с защитой закона, не хотят понять, что поездка, нацеленная на поиски вероятного убийцы, – это вовсе не увеселительная прогулка, когда можно заниматься легкомысленными покупками. Однако, заметив, как блестят у них глаза, когда они начинают перечислять разные марки и говорить о сумочках, я поняла, что тут дело не в легкомыслии. Для них эти названия воплощают в себе ту же идею нового мира и свободы, какую для меня в юности воплощали европейские демократические страны, не знавшие, что такое франкизм. Времена меняются, возникают новые мифы. Но у меня не было намерения погружаться в критические сопоставления или обвинять их поколение в легковесности. Все мы, в любые времена, хотим убежать подальше от повседневности, которая кажется нам темной, удушающей, тупой… И не важно, куда мы обращаем свои взоры, убеждая себя, что только откуда-то оттуда можно получить глоток свежего воздуха. Короче, я пообещала им, что, если смогу, привезу им пару пакетов гламура с самыми знаменитыми в мире этикетками.

Но вся толерантность, которую я вдруг в себе обнаружила, и все довольство собой, которое я в результате ощутила, были напрочь забыты, как только я увидела Гарсона, который с небольшим опозданием явился в комиссариат. Если весь мой багаж сводился к весьма средних размеров чемодану, то при нем были маленький чемоданчик и огромный рюкзак, по тяжести сравнимый со смертным грехом.

– Господи, и что вы туда напихали? – полюбопытствовала я.

– В рюкзаке книги по истории и искусству: императорский Рим, республиканский Рим, скульптуры Микеланджело, жизнеописания императоров… Ага, догадываюсь, что вертится у вас на язычке. Тогда снимите трубку и скажите все это Беатрис. Это ее идея. У меня голова распухла от наставлений, что мне следует знать о Вечном городе. Из вещей я почти ничего не взял – смену белья, пару рубашек да брюки. Можно сказать, еду почти голышом, и это тоже затея моей жены. По ее мнению, в Италии – лучшая в мире мужская одежда, поэтому я должен купить там все, что мне нужно.

– Убиться можно! – не выдержала я. У меня было такое впечатление, что все они, не сговариваясь, решили, будто мы отправляемся развлекаться.

– А вы что, хотите, чтобы я уехал из дому, устроив громкий супружеский скандал?

– Нет! Вот уж чего я вам никогда не пожелаю, Фермин, так это супружеского скандала!

Он пожал плечами и улыбнулся. Мы с ним всегда составляли странную пару, и вот теперь эту самую странную пару отвез на машине в аэропорт полицейский Домингес.

Ожидая, пока объявят посадку на наш рейс, мы бродили по немыслимых размеров первому терминалу аэропорта Эль Прат. И я снова почувствовала то, что всегда накатывало на меня в аэропортах: беспредельное ощущение абсурда. Престарелые супруги англосаксонского вида, маленькие группки шумной молодежи, одинокие мужчины, всегда сидящие с открытыми компьютерами, перуанцы, наряженные в национальные костюмы, пара погруженных в размышления священников, женщина с двумя или тремя детьми, барахтающимися на полу… Куда направляются все эти люди? Что их влечет? Ничто. Мне кажется, на самом деле ничто не заставляет их грузиться в самолет, и если бы они спокойно сидели на своих местах, жизнь в мире оставалась бы в точности такой же, как и прежде. Вот и мы, Гарсон и я, тронулись в путь, не имея на то абсолютно никаких веских причин. Если в Риме нас постоянно будут сопровождать два полицейских, то почему бы им самим не выполнить всю работу? Почему чье-то физическое присутствие видится столь важным в мире, который живет уже отчасти в виртуальном пространстве? Мне не хотелось делиться этими мыслями со своим помощником, потому что они были туманными и неуместными. К тому же Гарсон выглядел рассеянным. И продолжал хранить молчание, даже когда мы оказались в самолете. Достал книгу с жизнеописаниями римских императоров и принялся читать. А я даже не открыла взятую с собой книжку, так как мгновенно заснула.

Меня разбудил голос пилота, объявлявший, что через четверть часа самолет совершит посадку. Гарсон жадно глядел в окошко. Начинались наши римские похождения.