Профессор восточных языков и литературы в Пештском университете Герман Вамбери в главе XI своей книги «История Бухары» делает довольно полный очерк личности Тимура, его двора и резиденции. Из этой главы мы заимствовали следующую характеристику Тимура, придерживаясь подлинных выражений Вамбери.

Тимур был среднего роста, но крепкого сложения, которое не ослабевало до глубокой старости, несмотря на неимоверные тягости жизни, проведенной в постоянных войнах. Хотя одна нога у него и была повреждена, но хромота мало была заметна при прямом положении тела; громкий голос его далеко раздавался по окрестности среди шума битвы, и только зрение его ослабело на семидесятом его году до такой степени, что он мог увидеть испанских послов на аудиенции в Самарканде только тогда, когда их подвели к нему очень близко.

В торжественных случаях Тимур надевал широкий шелковый халат, а на голове носил длинную коническую войлочную шляпу с продолговатым рубином на верхушке, осыпанной жемчугом и драгоценными камнями. В ушах он носил большие и дорогие серьги, по монгольскому обычаю. Вообще он не пренебрегал наружными украшениями и пышностью, и это тем поразительно, что во время продолжительного своего воинственного поприща он принужден был переносить столько лишений и всегда служил образцом спартанской простоты. Выдающимися чертами его характера были строгие суфические воззрения на жизнь, внушенные ему его отцом и духовными руководителями его юности, а вместе стремления дико воинственного духа и необузданного властолюбия. Последние качества, кажется, в нем преобладали, так как он сам говорил: «только с мечом в руке можно утвердить господство». Но можно ли назвать жестоким и диким того, кто при всеобщем грабеже и кровопролитии в Исфагани, велел своим людям щадить ту часть города, где жили ученые; того, кто с учеными Герата и Алеппо вступал в богословские диспуты и по-царски награждал мысливших не так, как он; того, кто лестью и подарками хотел привлечь к себе ученых Шамсуд-Дина, Фанари, Мухаммада Джезери и знаменитого Шейха Бохари, схваченных им при дворе противника и заведомо ожесточенных врагов своих; того, кто всегда считал самою дорогою частью добычи в какой-нибудь стране художников и искусных ремесленников; того, наконец, кто велел перевезти на вьючных животных целую библиотеку из Бруссы в Самарканд. Поэтому вдвойне ошибочно мнение тех, которые ставят Тимура наравне с Чингизом и называют его диким, своевольным тираном. Он был прежде азиатским воителем, который употреблял в дело свое победоносное оружие по обычаю своего времени; даже гнусные деяния и опустошения, в которых упрекают его враги его, были возмездием за какое-нибудь преступление, правда, слишком строгим, но всегда справедливым. В Исфагане и Ширазе он желал отмстить за кровь своих солдат, изменнически пролитую; обыватели Дамаска, старинные приверженцы Моавии, должны были, бесспорно, понести наказание за насильственную смерть фамилии Хусаина, трагический конец которой возбуждал гнев Тимура. И сколько могло быть подобных кровопролитий, или слишком яркими красками расписанных враждебной кистью, или же происшедших по причине, от нас совсем скрытой! Нельзя отрицать, что Тимур поступил в Западной Азии весьма жестоко и что многие остатки просвещения из цветущего времени ислама, пощаженные разрушительною яростью Монголов, были уничтожены потоком новых турко-татарских орд; но Тимур питал заметное пристрастие к своей родной почве и, вследствие этого, имел намерение перенести политический центр тяжести западного ислама, а вместе с ним пересадить уже одряхлевшее дерево мусульманской культуры на рыхлую почву Туркестанских степных земель. Об этом можно сожалеть, но вменять это в преступление Тимуру едва ли следует.

В этикете Тимурова двора были соединены обычаи и церемонии всех тех земель и династий, на развалинах которых он утвердил свой могущественный трон. Придворный костюм из шелка, бархата и атласа имел арабский или мусульманский покрой, между тем как придворный наряд женщин, в котором главную роль играл шаукеле (высокий головной убор), напоминал староиранско-хорезмскую моду, именно: ханши носили длинное, падавшее пышными складками, красное шелковое платье, обложенное золотыми кружевами; оно плотно обхватывало шею, было без рукавов и имело такой длинный шлейф, что его обыкновенно несли часто до пятнадцати женщин. Лицо было под покрывалом, а в путешествии смазывалось белилами, для предохранения от пыли и влияния климата. На голове они носили шапку из красного сукна, похожую на шлем, усыпанную жемчугом, Рубинами и изумрудами, с круглым зубчатым украшением на верху и спадавшими длинными перьями. Некоторые из этих перьев опускались до самых глаз для того, чтобы своим движением при походе сообщать лицу особенную прелесть. И как многочисленные женщины при дворе Тимура осыпали себя драгоценностями половины Азии и искусными изделиями ювелиров Мультана; Исфагани, Ганджи, Бруссы и Венеции, так точно и мужчины выставляли напоказ не менее ослепительную роскошь в осыпанных драгоценными камнями оружии и поясах. Баснословное богатство было заметно особенно в серебряных и золотых сосудах. Клавихо рассказывает о большом ящике, который он видел посередине палатки: плоская его крышка была окружена башенками с зеленою и голубою эмалью, множеством драгоценных камней и больших жемчужин. Отверстие этого ящика было похоже на дверь, а внутри его находился карниз, на котором стояли в ряд кубки, и над ними висели шесть золотых шаров, осыпанных жемчугом и дорогими камнями. Вплоть подле этого ящика стоял золотой стол, в одну пядь вышиною, в оправе из драгоценных камней, а на нем лежал огромный светлый изумруд; напротив него находилось золотое дерево, в форме дуба, ствол которого имел толщину ноги человека, а ветви, покрытые золотою дубовою зеленью, протягивались по всем направлениям. Вместо плодов на этом дереве висели бесчисленные рубины, изумруды, бирюза, сапфиры и чудные жемчужины; на листьях же сидели золотые птицы, эмалированные в разные цвета. Всё, что ни, предлагалась членам хаканской крови, всегда подносили на больших серебрянных подносах; все члены Тимурской фамилии принимали пищу из больших золотых чаш. Если к этому присовокупить, что при больших попойках, в которых часто тысячи принимали участие, вино почти всегда наливалось в золотые кубки, на золотых блюдах, то можно будет составить себе ясное понятие о необыкновенно блестящем и богатом содержании Тимурова двора.

Лагерь состоял из десяти и даже пятнадцати тысяч палаток, под которыми помещались не только двор и вельможи, но и различные классы населения. Здесь были представители всех городских цехов, открывались богатейшие лавки, ремесленники устраивали свои мастерские; даже были импровизированы горячие ванны. Прежде всего разбивались палатки для Тимурова двора, для чего обыкновенно избирался центр лагеря, имевшего форму раскрытого веера. Потом уже устраивались и прочие палатки. Каждый член фамилии, каждый визирь и тюменагаси знали точно место своей палатки, соответствовавшее их званию, т. е. направо или налево, в первом, втором или третьем ряду они будут жить; нигде не было заметно никакого замешательства, и прекрасная канигульская равнина в удивительно короткое время уподоблялась своими пестрыми маленькими флагами на верхушке палаток, громадной гряде тюльпанов, движимой ветром. Что касается до формы палаток, то преобладали круглые войлочные палатки, и теперь еще употребительные в этой стране. Одна генеральская палатка привела в удивление Клавихо. Она имела четырехугольную форму, сто шагов в ширину и три копья в вышину. Средняя ее часть, похожая на павильон, держалась на двенадцати жердях золотых, покрытых голубою краской и имевших толщину человека; на верху была круглая кровля в форме полушара, а натянутые на жерди шелковые платки образовали столько же выпуклых полудуг. Кроме этого, павильон имел с каждой стороны высокий вход, поддерживаемый шестью столбами, а весь он был прикреплен более чем пятьюстами красных шнуров. Наружная сторона павильона состояла из черных, желтых и белых шелковых полос, а внутренняя из пурпурного ковра с золотым шитьем и различными украшениями из шелка. В середине боковых сводов была самая богатая работа, а в четырех углах стояли большие орлы с распростертыми крыльями. Четыре угловые жерди были украшены шаром и полулуною, а над пятою среднею жердью было такое же украшение, только большей величины; наконец, весь павильон, похожий издали на замок, окружала высокая и пестрая стена с башенками. Кроме него было много и других, не менее великолепных, палаток для жены Тимура и его дочери. Они были покрыты желтыми, розовыми, пурпуровыми шелковыми платками, вышитыми золотом, а внутри обтянуты дорогою парчою. Почти все они имели высокие двери, в которые можно было проехать верхом на лошади, и были снабжены окнами. Когда эти окна раскрывались для освежения палатки, то густая шелковая сетка натягивалась в их отверстия, а шелковый над ними навес отражал лучи солнца. Наибольшею роскошью отличались ковры, употреблявшиеся на дверях палаток. Ковры эти были расшиты весьма искусно, серебряным и золотым шитьем, а на двери, привезенной Тимуром из Бруссы, было видно изображение Св. Петра и Павла, ковры поддерживали по большей части огромные массивные золотые и серебряные пряжки с арабесками из драгоценных камней.

Под этими палатками давались не менее великолепные пиры и попойки. К наиболее любимым кушаньям принадлежали: жареное мясо, баранье и лошадиное, палау, как его и теперь приготовляют, мучные блюда с фаршем, торты с фруктами и сладкие сухари. Лакомым блюдом всегда считалась задняя часть лошади, Разрезанная на куски и облитая соусом, ее подавали в золотых и серебряных чашах, между тем как другие жаркие, разделенные на куски искусными резальщиками, клали на кожаные скатерти и обносили кругом только после того, как Тимур съедал первый ломоть. И кушанья из рубленого мяса также подавались к обеду, оканчивавшемуся летом фруктами, именно: дынями и виноградом.

Потом следовала попойка, под личным руководством Тимура, без позволения которого никто не смел пить ни в гостях, ни дома. Любимыми напитками были вино, буза, сливки с сахаром, кумыс; впрочем, предпочиталось вино. В начале попойки его разливали кравчие, которые, стоя на коленях, одною рукою подносили кубок на подносе, а другою держали шелковый платок или салфетку, чтобы гость не закапал себе платье. После того как кубки совершили несколько церемониальных кругов, мал помалу исчезала чинность, появлялись огромные бокалы, и кто желал осушить подобный за здоровье Тимура, тот должен был выпить его залпом до последней капли. Кто, охмелев, падал на землю или выкидывал забавные шутки, над тем все потешались; крепкие же питухи, как храбрые на поле битвы, получали почетный титул «батыр» (герой). Так как только колоссальное производило наибольшее впечатление на эстетическое чувство Татар, поэтому и пир только тогда считался великолепным, когда подавалось на стол много целых жареных лошадей и чем огромнее и многочисленнее были сосуды с вином. Эти последние, вмещавшие в себя, по словам Клавихо, по три ведра, образовали настоящую аллею перед палатками Тимура; кроме этого, в разных местах лагеря были выставлены под навесами подобные же сосуды, которые содержали в себе вино или сливки с сахаром и в известные часы предлагались народу. При подобных случаях не было недостатка в фиглярах, фокусниках и канатных плясунах, являвшихся большею частью из Кашемира. Иногда в этих празднествах принимал участие и женский пол. Ханши также давали общественные пиры, на которые приглашались мужчины и даже христианский посланник.

Обряд поднесения вина у женщин был гораздо приличнее: один держал золотой кувшин, другой золотой кубок и поднос. Только после троекратного коленопреклонения они смели приблизиться к женщинам, и кравчий должен был обернуть руку салфеткой для избежания малейшего телесного прикосновения к хаканским дочерям; но это мелочное правило целомудрия не мешало прекрасному полу при дворе Тимура оставлять пиршество в совершенно отуманенном состоянии.

Тимур собрал несметные сокровища и богатства из всех шести частей Азии, но он их не берег как скряга. Это доказывает, во-первых, роскошное содержание его двора, а во-вторых, сооружение колоссальных и великолепных зданий, которыми он украшал и свою резиденцию, и свой родной город. Каждый блистательный военный подвиг, каждое радостное событие Тимур старался увековечить каким-нибудь архитектурным памятником. Для этой цели сотни искусных каменщиков Индии и знаменитые зодчие из Шираза, Исфагани и Дамаска должны были отправиться за Окс, чтобы возводить там изящные постройки. В Кеше и Самарканде он оставил наилучшие памятники своей щедрости. В Самарканде он велел воздвигнуть на могиле своего отца великолепный мавзолей, а на могиле своего первородного сына Джигангира мечеть, в обширном дворе которой жили в довольстве ученые (муллы), читавшие Коран за спасение душ умерших.

В начале своей победоносной карьеры Тимур был особенно расположен к Кешу и сделал его духовным центром среднеазиатского мира, почему этот город и получил титул «куббатуль ильм валь адаб» (купол науки и морали); профессора знаменитых высших школ Хорезма, ученые Бухары и Ферганы должны были поселиться в его стенах, и Тимур имел намерение сделать его своею резиденциею. В Кеше он построил прекрасный дворец Ак-Сарай. Этот дворец, строившийся более двенадцати лет, был произведением исключительно персидских архитекторов, которые остались верными национальному вкусу и на верху главного фронтона поместили герб солнца и льва и украсили жилище туранского завоевателя эмблемою иранских властителей. Самую видную и великолепную часть этого дворца, составлял портал. Этот портал поднимался высоко над всем зданием и походил на полукупол; снаружи он был покрыт цветами и арабесками, составленными из глазурованных кирпичей. Высокие покои, изукрашенные арабесками голубого и золотого цвета и с самою изящною мозаикою на полу, должны были действительно быть поразительно прекрасны. Во дворце находился целый ряд таких покоев. Женское отделение отличалось пышностью и великолепием, перед обширною праздничною залою тянулся большой тенистый сад, а между цветочными его грядами струились маленькие ручейки.

С течением времени Самарканд своим восхитительным положением отнял преимущество у Кеша, сделался настоящею столицею Тимура и скоро своими размерами, великолепием и важностью возвысился на степень значительного города. Великолепие и прелесть Самарканда заключались во внешней, загородной части, именно в садах, простиравшихся на полторы или две мили и Щеголявших множеством увеселительных замков и дворцов. На востоке поднимался летний дворец «Баги-Дилгуш» — увеселительное место, соединенное с городом, именно с городскими воротами красивою длинною аллеею, а широкий, высокий и выложенный голубыми и золотистыми кирпичами портал этого дворца блестел издали. Первый или передний двор весь был занят ханскою гвардиею в богатом вооружении; во втором дворе посетителя неожиданно сражали выстроенные в ряд шесть слонов с башенками, пестревшими разноцветными флагами, и только в третьем, самом внутреннем дворе здания, Тимур обыкновенно давал аудиенции, сидя на ковре, вышитом шелками. Внутри этих дворов находились бассейны, густо обсаженные деревьями; в бассейнах струя фонтана играла красными и золотыми шариками. На юге был дворец «Баги-Бигишт», знаменитый как своею архитектурою, так и очаровательным расположением сада. По свидетельству Шараф-эд-дина, он был выстроен из чистого, белого Табризского мрамора на искусственном холме, был окружен глубоким рвом и соединен мостами с парком, на одной стороне которого находился зоологический сад. Тимур подарил этот дворец одной из своих внучек, именно дочери Мираншаха и, так как он ее особенно любил, то и проводил обыкновенно здесь свои свободные часы. В этой части города находился и «Баги-Чинаран», названный так потому, что в нем были большие и роскошные чинаровые аллеи. И здесь, среди сада, подымался выстроенный в форме креста на искусственном холме, увеселительный замок, снаружи украшенный искусными произведениями сирийского резца, а внутри расписанный альфреско и наполненный роскошною и дорогою мебелью, как-то: массивными серебряными столами, кроватями и прочими драгоценностями, напоминающими сказочные чудеса. Еще упоминается «Баги-Ши-мали» и «Баги-Нау», дворец квадратной формы, имевший в каждом фасаде по полуторы тысячи шагов. Мраморные его изваяния возбуждали удивление, а его пол состоял из мазаики, искусно составленной из черного дерева и слоновой кости.

О красоте упомянутых дворцов и построек можно отчасти судить по немногим, сохранившимся в Самарканде до настоящего времени памятникам зодчества Тимуровой эпохи. Вамбери прямо говорит, что страсть к постройкам достигла высшего своего развития только при Тимуре, только при этом, так называемом «диком варваре». Точно так же и промышленность процветала во времена Тимура; он переселял в Самарканд из разных мест самых искуссных ткачей шелка, лучших хлопчатобумажных, суконных и золотых дел мастеров. В Самарканде во время Тимура были представители всех наук и религий; для многолюдного населения его даже недоставало жилищ, и бедные вынуждены были помещаться просто под тенью деревьев и в пещерах. Внутренняя и внешняя торговля Самарканда также процветала при Тимуре, и этому способствовало личное внимание Тимура к интересам торговли.

Особенное значение Тимура в истории Средней Азии видно из того, что его правление положило начало новой династии и новому периоду Средне-Азиатской культуры, который может быть назван Тюркским по преимуществу. Кроме того, Тимур получил известность в Средней Азии как автор «Уложения», которое он написал при жизни своей в назидание и для руководства своим преемникам. Это «Уложение» было написано им на языке его времени и отличалось простотою и выразительностью. С тюркского оригинала был сделан персидский перевод, с которого потом появились переводы на европейские языки. На русском языке перевода Тимурова Уложения нет.

Для характеристики отношений Тимура к современным литературным знаменитостям можно указать на отношение его к поэту Ахмаду Кермани, автору «Истории Тимура», написанной стихами. Автор этого произведения был в очень близких отношениях с Тимуром и позволял себе говорить этому могущественному правителю резкости очень дерзкие. Так, например, однажды Тимур был в бане с Кермани и другими литераторами того времени; разговор случайно коснулся личного достоинства людей, и Тимур спросил поэта:

— Как дорого ты оценил бы меня, если бы меня продавали?

— В двадцать пять аскеров, — отвечал Кермани.

— Да столько стоит пояс, что на мне, — возразил Тимур.

— А я и думаю только о поясе, — возразил Кермани, — потому что ты сам не стоишь и гроша.

Тимур поощрял не только местных авторов, но и привлекал в свою столицу иностранных ученых и поэтому всех их очень щедро вознаграждал и поддерживал личным своим вниманием и покровительством. Некоторые из этих ученых во владениях Тимура были гораздо более обеспечены, чем на свое родине. В блестящий период Тимурова правления были основаны и богато одарены высшие школы. Тимур подавал пример; остальные члены его фамилии, визири и частные богачи страны соперничали между собою в устройстве и одарении школ, мечетей, читальных домов и лазаретов. Всё это может быть отнесено к историческим заслугам Тимура, имя которого недаром пользуется такою большою известностью в Азии и Европе.