© Anne Barton, 2014

© Перевод. М. А. Комцян, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

 

Глава 1

Лондон, 1817 год

Любая леди, имеющая хоть немного здравого смысла, уже давно отказалась бы от Джеймса Эверилла. Беда же Оливии Шербурн заключалась не столько в нехватке здравомыслия, сколько в избытке упрямства. Она вздыхала по Джеймсу целых десять лет. И неважно, что он едва ли чем-то поощрял ее: терпение Оливии рождалось из любви, которая была глубокой, неистребимой и настоящей.

К тому же ей однажды довелось увидеть его голый торс.

Это было потрясающее зрелище. Воспоминания о нем поддерживали Оливию бо́льшую часть последних десяти лет.

Даже сейчас, тайком наблюдая за ним в ярко освещенном зале леди Истон, Оливия представляла, что скрывается под его превосходно скроенным фраком: теплая, позолоченная солнцем кожа, крепкие мускулы и рельефный живот, достойный самого Аполлона.

В эту минуту, заметив его беседующим с ее братом Оуэном, герцогом Хантфордом, Оливия поневоле подумала о том, как ей хотелось бы скользнуть ладонями под отвороты фрака Джеймса и провести вверх по груди, стащить фрак с широких плеч и запустить пальцы в короткие каштановые кудри.

Вообще-то Оливия была больше склонна действовать, чем фантазировать. Она открыто, даже слишком открыто, как сказал бы ее брат, выражала свое мнение и поступала так, как считала правильным, несмотря на то, что светское общество этого не одобряло. Оливия упорно добивалась всего, чего хотела: образования, которое выходило за рамки музыки и французского, некоего подобия власти над своим будущим и значимой, пусть и нетрадиционной, дружбы.

Но только не в отношении Джеймса.

Она любила друга детства своего брата уже так давно, что некоторые, возможно, сочли бы ее жалкой, но в последнее время появились признаки, что он стал ее замечать: рассеянные взгляды, озадаченно сдвинутые брови. Ну да, признаки не самые обнадеживающие, но кто знает? Быть может, сегодня он наконец пригласит ее на вальс. Может же леди помечтать.

Оливия готова ждать, когда Джеймс ответит ей взаимностью. В сущности, ей достаточно было находиться в этом зале и весь вечер хотя бы мельком видеть его. Она легко находила его взглядом в толпе. При виде атлетически сложенной фигуры и непринужденной улыбки сердце Оливии таяло как масло на солнце.

Рядом кто-то деликатно кашлянул, и с трудом оторвав взгляд от Джеймса, она посмотрела на классически красивое лицо подошедшего мужчины.

– Прошу прощения, лорд Диксон. Боюсь, я замечталась. – Щеки ее порозовели.

– Это мне следует извиниться за то, что напугал вас. – Молодой маркиз ободряюще улыбнулся и добавил: – И должен признаться, я нахожу вашу способность мечтать средь шумного бала впечатляющей. И, безусловно, очаровательной.

– Вы так добры.

Лорд Диксон именно такой джентльмен, за какого Оуэн хотел бы выдать ее замуж: уважаемый, титулованный, богатый и в высшей степени добропорядочный. Сама Оливия находила в нем только один недостаток: он не Джеймс.

Маркиз разгладил ладонью невидимые складочки на жилете и еще раз прокашлялся.

– Леди Оливия, не желаете ли…

– А-а, вот ты где! – Роуз, младшая сестра Оливии, буквально бросилась к ним, запыхавшаяся и необычайно взволнованная, и изобразила легкий книксен. – Добрый вечер, лорд Диксон. Надеюсь, не помешала.

– Нисколько. Мы как раз собирались…

– Могу ли я поговорить с тобой, Оливия? – Роуз бросила извиняющийся взгляд на маркиза. – Наедине.

Роуз выглядела обеспокоенной. По спине Оливии пробежал холодок. Сестра никогда даже не помыслила бы так невежливо повести себя, если бы дело не было действительно срочным.

– Конечно. – Лорд Диксон любезно поклонился. – Не смею вас задерживать. Мы можем возобновить наш разговор позже, если пожелаете.

– С нетерпением буду ждать, – сказала Оливия. – Спасибо вам за понимание.

– Да, спасибо вам, – поддакнула Роуз, а сама при этом уже тащила Оливию за руку, в уединенное местечко между двумя пальмами в горшках.

– Ты меня пугаешь, Роуз. Что случилось?

– Я только что узнала новость и решила поставить тебя в известность, прежде чем ты услышишь ее от кого-то еще. Боюсь, ты найдешь ее… огорчительной.

У Оливии онемели пальцы.

– Кто-то заболел? Мать Аннабелл? Или ребенок?

– Нет-нет. С ними все хорошо. Ничего подобного.

– Тогда что?

Роуз с сочувствием взглянула на сестру.

– Это касается мистера Эверилла.

– Джеймса? – У Оливии подкосились ноги, и она ухватилась за край кадки. – Он… – Боже милостивый, она с трудом заставила себя произнести это слово. – Помолвлен?

Роуз энергично замотала головой.

– Нет.

Оливия с облегчением вздохнула.

– Это хорошо. – Если Джеймс не помолвлен и не мертв, значит, новость не так ужасна.

– Он сегодня сообщил всем, что намерен отбыть в Египет.

Бальный зал словно покачнулся.

– В Египет?

– Да, где будет принимать участие в археологических раскопках – целых два года.

Оливия удивленно заморгала.

– Ты сказала – два года?

– Боюсь, что так.

– Когда? То есть, когда он уезжает?

– В конце лета. Мне очень жаль, Оливия.

– Ничего, – солгала та. – Я знала о его любви ко всяким древностям, разумеется, просто никогда не представляла… – «Будущее без Джеймса».

– Хочешь покинуть бал? Я могу сказать Оуэну, что у тебя разболелась голова, и мы вернемся домой.

– Нет. Незачем портить тебе вечер.

– Но я вовсе не против!

– Знаю. – Оливия заправила несколько выбившихся локонов за уши, пытаясь успокоиться. – В конце лета… Значит, остается всего два месяца?

– Да. – На лице Роуз отражалась та же растерянность, что воцарилась в душе Оливии.

– Значит, у меня осталось всего два месяца…

– Для чего?

– Чтобы заставить его полюбить меня. – Конечно, ей придется постараться, чтобы он обратил на нее внимание. И перестал обращаться с ней как с предметом мебели, который обходят, чтобы не ушибить ногу.

Роуз сочувственно наморщила лоб.

– Не уверена, что можно заставить кого-то полюбить. – Сестра, как всегда, рассуждала разумно, но ведь не всегда и не все можно решить логически и по-умному.

– Ты права, но я должна попытаться.

– Как?

– Если б знать…

Она уже пробовала вызывающие платья, якобы ушибленную ножку и трогательные стихи.

– Никакими тонкими намеками и уловками мне не удалось привлечь его внимание.

– Ты должна помнить, – сочувственно вздохнула Роуз, – что мистер Эверилл – близкий друг Оуэна. А наш брат бывает таким суровым.

Оливия была признательна Роуз за предположение, что их брат может быть причиной отсутствия явного интереса Джеймса к ней, но знала, что дело совсем не в этом.

– Джеймс не боится Оуэна – он никого не боится. – Джеймс Эверилл, несмотря на то что выглядел истинным джентльменом, считался одним из лучших боксеров во всем Лондоне.

– Правильно. Но мистер Эверилл – благородный джентльмен и потому с уважением относится к желаниям Оуэна в отношении тебя. Боксерский матч – это одно дело, а сестры – совсем другое.

– Я не позволю Оуэну распоряжаться моей жизнью! И, учитывая сегодняшнюю новость, думаю, мне придется прибегнуть к радикальным мерам.

Роуз побледнела.

– Импульсивная натура – это то, что я, помимо прочего, очень в тебе люблю…

– Но?..

– Ты должна хорошенько подумать, что скажешь сегодня мистеру Эвериллу. Твои действия могут иметь серьезные и далекоидущие последствия – для вас обоих.

– Знаю. – Оливия сглотнула, поневоле признавая правоту сестры. – Пожелаешь мне удачи?

Роуз обняла ее.

– Конечно. Просто… будь осторожна. Не хочу, чтобы ты страдала.

Оливия слабо улыбнулась:

– Я тоже не хочу.

Но она отдавала себе отчет, что страданий, очень даже возможно, не избежать.

Родным и друзьям ее безответная любовь, должно быть, кажется смешной и глупой. Да она и сама сомневается в своем здравомыслии. Но это не мимолетное увлечение. Она чувствует какую-то связь с Джеймсом, понимает его. Ее завораживает движение его губ, когда он глубоко над чем-то задумывается – словно сам с собой обсуждает какую-то сложную задачу, – ей нравится, как загораются его глаза, когда он рассказывает о последних приобретениях Британского музея. Она обожает даже его склонность отвлекаться на какое-нибудь редкое растение, когда ей не терпится похвастаться красивыми новыми туфельками.

Однако же она никогда не пыталась заманить Джеймса в брачную ловушку. Она не хочет обманом вынуждать его жениться на ней.

Чего она хочет, о чем мечтает каждую ночь в течение этих десяти лет – получить его любовь и нежность. Ей хочется просыпаться с ним рядом и вести тихие семейные беседы за завтраком. Хочется полдня кататься с ним верхом, а потом отыскать какое-нибудь тенистое уединенное местечко, где можно было бы подкрепиться жареной курицей, хрустящим хлебом и клубникой. Хочется, чтобы он сорвал полевой цветок, сунул ей за ухо и посмотрел на нее так, словно не верит своему счастью, что нашел ее…

Конечно, на самом деле это она нашла Джеймса. Но Оливия слишком сильно любит его, чтобы придираться к таким мелочам.

Вот потому-то мысль о том, чтобы признаться в своих чувствах к нему, так пугала ее.

После сегодняшнего вечера она уже не сможет обманывать себя банальностями вроде «он даже не догадывается о твоих чувствах» или «он, должно быть, думает, что его внимание тебе совсем не нужно».

Она вынуждена посмотреть в лицо реальности, пусть и пугающей: он может не ответить на ее чувства.

Холодок пробежал по телу, но она приказала себе быть мужественной. Не может быть, чтобы она напрасно десять лет мечтала и два с половиной сезона ждала.

Сегодня начнется их сказочная любовная история.

Оливия просто отказывалась рассматривать какую-то иную возможность.

* * *

Джеймсу Эвериллу было простительно, что он явился на бал Истонов слегка навеселе.

У него праздник, черт побери!

Через пару месяцев он будет на корабле, направляющемся к земле археологических чудес.

Потребовалось целых десять лет усилий, но он наконец осуществил свою мечту: скопил достаточно денег, чтобы мать с братом ни в чем не нуждались, нашел партнера, чтобы клиенты не оказались брошенными.

Через каких-то восемь недель он покинет свой кабинет, заваленный кипами скучнейших контрактов и навевающих сон сводов законов, ради приключения всей своей жизни.

За это стоило еще выпить.

Он окинул взглядом уже заполненный гостями шумный зал. Хантфорд и Фоксборн возвышались над большинством гостей, так что их легко было отыскать в толпе.

Джеймс улыбнулся и вежливо кивнул какому-то виконту и нескольким дамам, пробираясь к друзьям. Благодаря превосходно пошитому платью и отточенным манерам он довольно хорошо вливался в этот привилегированный мир. Подобно некоторым разновидностям ящериц в пустыне он умел сливаться с ландшафтом, однако бывали моменты, вот как сейчас, когда остро сознавал, что бальные залы – не его естественная среда обитания.

Он солиситор, и этим зарабатывает на жизнь. Хантфорд и Фоксборн ничего не имеют против этого, но, с другой стороны, оба знают, что в деловых вопросах он даст им сто очков вперед.

– Добрый вечер, джентльмены.

Джеймс должен был признать, что женитьба пошла на пользу и герцогу, и графу. У Хантфорда по-прежнему был хмурый вид, но Джеймс подозревал, что это лишь привычная маска. Фоксборн же, напротив, теперь постоянно улыбался.

– Эверилл! – Хантфорд приветственно хлопнул его по спине.

Фоксборн сделал знак проходящему мимо официанту, и Джеймс понял, что желанная выпивка уже на подходе.

Герцог подался к нему своим крупным телом и понизил голос:

– Есть один вопрос, который мне надо с тобой обсудить.

– Деловой? – Джеймс надеялся, что вопрос не слишком сложный, поскольку не очень хорошо соображал.

Хантфорд нахмурился.

– В некотором роде. Мы можем встретиться завтра у тебя в конторе?

Джеймс вскинул бровь.

– Конечно.

– Прекрасно. Стало быть, тогда все и решим. – Герцог ущипнул себя за переносицу, потом тряхнул головой, словно избавляясь от каких-то назойливых мыслей.

Фоксборн лениво постучал тростью по паркету.

– Я так понимаю, тебя можно поздравить, Эверилл.

– Да. Большая часть моих дел в порядке. Я уезжаю в экспедицию в конце лета.

– Египет… – Фоксборн как будто задумался, сделав большой глоток из бокала. – Ты отказываешься от всего этого, – он широко повел тростью, указывая на сверкающий бальный зал, – чтобы ездить на верблюдах?

– И распеленывать мумии, – добавил Хантфорд.

– И спать в палатке. – Фоксборн теперь откровенно потешался. – Смотри не набери песку в подштанники!

От подобной перспективы всех троих передернуло.

– Все неудобства с лихвой окупятся, – уверенно произнес Джеймс, – если я откопаю хотя бы один древний артефакт – ключ к цивилизациям, которые жили до нас.

– И что же это? – спросил Хантфорд с изрядной долей скептицизма. – Осколок разбитой чашки? Что-нибудь, что могло быть наконечником стрелы, но скорее всего просто старый камень?

– Ну, да. – Разумеется, он надеялся обнаружить что-нибудь с рисунком или надписью – какую-то уникальную вещь, доселе невиданную, – но распинаться перед этими невеждами не собирался: зачем зря воздух сотрясать.

– Даже если я найду лишь осколок старой чашки или камни, то буду считать, что поездка удалась.

Хантфорд и Фоксборн воззрились на него так, словно ему самое место в Бедламе.

Джеймс уже собирался послать их обоих к черту, когда подоспел официант с выпивкой. Сделав изрядный глоток, он обнаружил, что настроение почти сразу же улучшилось.

Когда над бальным залом поплыли звуки вальса, герцог и граф вытянули шеи в поисках жен. Сестры герцогиня и графиня хоть внешне совершенно не походили друг на друга, но обе были красивы.

– Идите-ка вы к своим благоверным, – посоветовал Джеймс, – а то с полдюжины щеголей так и вьются вокруг них в надежде пригласить на танец.

Хантфорд зарычал:

– Аннабелл и Дафна вполне способны пресечь беспардонные домогательства! Верно, Фоксборн?

Граф фыркнул.

– Мне жаль тех несчастных остолопов.

У Джеймса не было причин не верить словам друзей, и тем не менее от него не ускользнуло, что оба поспешили через зал к своим женам.

Он про себя улыбнулся и огляделся в поисках какого-нибудь укромного местечка, где можно было бы спокойно допить свой виски и приглядеть парочку миловидных барышень, чтобы позже, возможно, пригласить на танец.

Идея ему понравилась, и вечер обещал быть приятным… до тех пор, пока его не перехватила Оливия Шербурн.

«Перехватила» еще слишком мягко сказано: скорее подстерегла и изловила.

У нее вообще пугающая привычка сваливаться как снег на голову. Только что он стоял себе спокойно и обозревал гостей, выбирая танцевальных партнерш, как вдруг откуда ни возьмись налетел этот большеглазый ураган в прелестном голубом платье и воскликнул:

– Вот ты где! Сейчас же идем со мной.

Ни тебе приветствия, ни любезностей.

Он явно предпочел бы мирно потягивать виски, но Оливия уже направлялась к застекленным дверям в дальней половине зала, полагая, что он потрусит за ней следом как дрессированная собачка. Что ж, она сестра Хантфорда, в конце концов, так что он не может не пойти за ней.

Ад и все дьяволы…

Она на мгновение исчезла за спинами трех матрон, прежде чем выскользнуть в двери. Джеймс последовал за ней, хотя и был решительно настроен как можно скорее вернуть ее в бальный зал.

Он шагнул на террасу, мягко освещенную несколькими фонарями и луной на безоблачном небе.

– Я здесь, – окликнула его Оливия громким шепотом.

Она стояла в углу патио, и ее белые перчатки указывали ему путь как маяк на скалистом берегу. Чутье говорило, что не следует идти у нее на поводу, оно практически кричало, и он не двинулся с места.

Однако Оливия, почувствовав его колебания, сама подбежала к нему и бесцеремонно потащила его за руку.

– У нас мало времени.

Спасибо, хоть виски не расплескала.

– Куда мы? – спросил Джеймс.

– Сюда. – Она остановилась перед каменной скамейкой.

– Зачем?

Оливия села и едва ли не силком принудила Джеймса опуститься рядом. Выражение ее лица невозможно было прочесть, но грудь вздымалась и опадала, как будто девушка чего-то испугалась или запыхалась. Белые зубки покусывали нижнюю губу. Теперь, добившись своего и притащив его сюда, она, казалось, не могла найти слов.

Такого с Оливией не случалось никогда.

– У тебя какие-то неприятности?

– Нет, – быстро отозвалась она. – Ну, насколько мне известно…

Джеймс усмехнулся.

– Уже хорошо, потому что даже малышкой ты вечно попадала в какие-нибудь передряги. Помнишь, ты умудрилась забраться в стойло с жеребятами и не могла…

– Перестань! – резко оборвала его Оливия.

– Что перестать? – Он просто пытался создать непринужденную атмосферу, чтобы она наконец сказала, ради чего все затеяла, но она, похоже, его порыв не оценила.

– Перестань обращаться со мной как с маленькой сестричкой Оуэна.

Так, приехали…

Джеймс залпом осушил свой бокал и, поставив его на скамейку, медленно проговорил:

– Если не хочешь, чтобы с тобой обращались как с ребенком, то и не веди себя как ребенок. Давай рассказывай, зачем притащила меня сюда.

* * *

Оливия облизнула губы. Не помогло. Во рту пересохло словно в пустыне.

– Мне надо было поговорить с тобой наедине.

Золотисто-зеленые глаза Джеймса вызывающе вспыхнули.

– Я слушаю.

Сердце ее бешено колотилось. Все пошло совсем не так, как она представляла. Предполагалось, что Джеймс услышит в ее голосе дрожь, возьмет ее руки в свои и станет их нежно поглаживать. К этому моменту он уже должен был смотреть на нее со здоровой дозой мужской заинтересованности ее смелым декольте.

Но его сильные руки были скрещены на груди, а губы сжаты в тонкую линию. Он сидел с видом человека, который попросил чаю час назад и до сих пор ждет, испытывая не столько жажду, сколько… раздражение.

В панике она решила было сочинить некий незначащий предлог: например, она хочет купить малышу Оуэна и Аннабелл подарок и подумывает о щенке. Наверняка Джеймс сможет дать ей совет…

– Оливия. – Нетерпение придало его голосу резкости, однако в нем звучало и сочувствие, и это подтолкнуло ее к действиям.

Войти в эту реку медленно и постепенно не получится. Единственный способ – прыгнуть с берега, даже если существует риск уйти в воду с головой.

Она натужно сглотнула и, посмотрев ему в глаза, выпалила:

– Я люблю тебя.

Джеймс моргнул, лицо его выражало смятение, будто его разбудили среди ночи, он совершенно сбит с толку и ничего не может понять.

– Что ты имеешь в виду?

Оливия сделала глубокий вдох.

– Это случилось летом тысяча восемьсот седьмого года, когда ты приехал в гости к моему брату в Хантфорд-Мэнор. Оуэн предпочитал проводить летние каникулы с друзьями, но папа настоял, чтобы он был с нами хотя бы неделю, и он всегда привозил тебя. Мне в то лето исполнилось одиннадцать, и один раз я захотела пойти с вами на рыбалку, но Оуэн сказал, что нельзя, потому что я только распугаю всю рыбу и буду раздражать его. Я отказывалась уходить…

– Ну еще бы, – пробормотал Джеймс.

– Ты помнишь тот день?

– Нет. Пожалуйста, продолжай. – Он взял пустой бокал и с тоской посмотрел в него.

– Оуэн пригрозил бросить меня в речку, если я не вернусь домой.

– Позволь, я угадаю. – Джеймс запустил пальцы в волосы и взъерошил шевелюру. – Я встал на твою защиту – расквасил своему другу нос, чтобы ты могла поступить так, как хотела.

– Нет. Ты поступил лучше: дал мне шанс испытать себя, сказав, что если я сумею насадить живого червя на крючок и не завизжать, то мне можно будет остаться. В противном случае я должна уйти.

– Ну и как – ты справилась?

– Конечно. Вообще-то Оуэн заявил, что это не считается из-за того, что меня тошнило…

Джеймса передернуло.

– Ты… э…

– Немножко. Но ты сказал, что о рвотных позывах ни слова не было сказано, так что договор я выполнила и могу остаться.

– Понятно. – Он оглянулся через плечо на террасу. – Стало быть, ты хотела выразить мне свою признательность… Что же, ты ее выразила. Отлично. Вернемся в бальный зал?

Со смелостью, которая шокировала даже ее саму, Оливия положила ладонь ему на ногу, точнее, на твердое мускулистое бедро.

– Я еще не все тебе рассказала.

Взгляд его метнулся на ее руку.

– Не уверен, что у нас есть время для всей истории, Оливия. Мы здесь уже четверть часа, а ты все еще в тысяча восемьсот седьмом.

Она повернула голову так, что ему пришлось посмотреть ей в глаза.

– Я ждала десять лет, чтобы поведать тебе о своих чувствах. Пожалуйста, дай мне закончить.

Джеймс накрыл ладонью ее руку – ту, что все еще лежала у него на бедре, и Оливия ощутила тепло, которое постоянно растекалось по всему телу…

– Если кто-то обнаружит нас здесь наедине, – как будто издалека услышала она его голос, – твоя репутация будет загублена. К тому же твой брат убьет меня на месте. Если ты считаешь, что тебе еще есть что сказать, мы могли бы встретиться в другой раз.

– Это не займет много времени, – перебила его Оливия, почувствовав, что он отдаляется, и удвоила свою решимость. – В тот день я еще не была влюблена, но именно тогда это началось. Каждое лето я узнавала все больше о тебе, и ты всегда относился ко мне с уважением, а не как к надоедливой младшей сестренке Оуэна. Я жила ради тех минут, когда вновь увижу тебя.

– Это было всего лишь детское увлечение, – возразил Джеймс.

От обиды у нее на глазах выступили слезы.

– Тогда почему я ждала тебя? Почему меня просто убивает мысль о том, что ты уезжаешь в Египет? Почему я мечтаю о тебе каждую ночь?

Джеймс встал и медленно провел ладонями по лицу.

– Ты сама не знаешь, что говоришь.

Оливия вскочила со скамейки и приблизилась к нему.

– Посмотри на меня, Джеймс. Я не маленькая девочка. – Она уперла руки в бока. – Это не детская влюбленность – уже нет.

– Ты что, выпила?

Она испустила тяжкий вздох – как он мог такое спросить…

– Ну сделала пару глотков бренди, но это было несколько часов назад.

– Ты неисправима, тебе это известно?

Она принялась теребить локон, искусно завитый и красиво лежавший на ее правом плече.

– Я вижу, что шокировала тебя: уже во второй раз за вечер, – и рада этому.

Он стиснул челюсти, и ей ужасно захотелось дотронуться до чуть заметной синевы проступавшей на подбородке щетины.

– Меня так и подмывает вернуться в бальный зал и сообщить твоему брату, что следовало бы найти тебе дуэнью, чтобы глаз с тебя не спускала до конца сезона.

Всякий раз, как он взмахивал рукой для выразительности, ткань фрака натягивалась, и Оливия придвинулась к нему так близко, что ее грудь едва не соприкасалась с его торсом – тем самым, что она некогда лицезрела во всем его обнаженном великолепии. От него пахло кожей, чернилами и еще немножко виски. Это был такой мужской запах, что у нее перехватило дыхание.

– Ты этого не сделаешь.

Мрачная улыбка осветила лицо Джеймса.

– О, еще как сделаю!

Сердце ее забухало в груди словно молот. Она поняла, что именно должна предпринять.

И прежде чем смелость покинула ее, Оливия закинула руки ему на шею, привстала на цыпочки и поцеловала.

 

Глава 2

Джеймс резко втянул воздух, когда тело Оливии прильнуло к нему, схватил ее за локти и разорвал объятие.

– Что, черт возьми, ты делаешь?

Она чуть отступила и прижала одну руку ко рту, а вторую – к животу.

– Это безумие, – пробормотал он, но скорее самому себе.

Кровь его бурлила – и вовсе не от желания. Как посмела Оливия посягнуть на дружбу? Теперь отношения между ними уже никогда не будут прежними. Не будет больше игривого подшучивания, мягкого поддразнивания. Она все испортила, в том числе и дружбу с ее братом.

И если сейчас есть что-то, в чем он меньше всего нуждается, так это скандал. Или какая-нибудь мелодрама. Ему не нужно ничего, что может помешать его планам!

– Я согласен сделать вид, что ничего этого не было, – осторожно проговорил Джеймс. – Хотя, по сути, так и есть.

Грудь ее вздымалась и опадала над краем декольте, которое, на взгляд Джеймса, было чересчур откровенным. Его потрясло, что Хантфорд позволил сестре выйти из дому в таком платье. Дыхание ее сбивалось – того и гляди заплачет. На то, что он ее оттолкнул, она никак не ответила.

Джеймс сосчитал про себя до десяти, чтобы успокоиться. С чего вдруг Оливия вобрала себе в голову всю эту чепуху? Как джентльмен, он должен по-доброму, но твердо сообщить ей, что, конечно, польщен, но не может ответить взаимностью.

И, главное, быстро отвести ее к брату.

Он протяжно выдохнул, схватил ее за руку и потащил назад, к скамейке.

– Давай присядем.

Хоть раз она послушалась его без возражений. Оливия, казалось, взяла себя в руки, но нижняя губа у нее дрожала, и он почувствовал себя негодяем.

– Прости, что так отреагировал, но все это очень неожиданно…

– Я понимаю, – не поднимая глаз от рук на своих коленях, едва слышно произнесла Оливия.

Джеймсу было больно видеть ее такой. Куда подевалась дерзость, которая всегда его так восхищала?

– Я… э… весьма польщен, что ты…

– Бесстыдно бросилась тебе на шею? – закончила фразу Оливия, и на губах ее промелькнула едва заметная улыбка.

Он усмехнулся, и напряжение в груди ослабло.

– Это было… весьма впечатляюще.

Оливия хихикнула.

– Спасибо. Не будь ты таким крепким, мы могли бы свалиться вон в те кусты.

Какая же она молодчина! Однако губы ее все еще предательски дрожат.

Джеймс обнял ее за плечи.

– Мне правда ужасно жаль. Большинство мужчин были бы рады вниманию такой красивой девушки, но я…

– Ты считаешь, что я красивая?

Неужели он так сказал?

Она выпрямилась, как будто его ответ был для нее очень важен.

– Ну конечно. – В конце концов, это правда. – И ты заслуживаешь, чтобы за тобой надлежащим образом ухаживал более подходящий, чем я, джентльмен.

Оливия как-то странно рассмеялась: гортанно, даже чувственно…

– Увы, за мной пока еще не ухаживал никакой джентльмен. Может, потому, что я в упор не вижу никого, кроме тебя.

Он положил подбородок ей на макушку и вдохнул сладкий аромат полевых цветов, исходящий от ее волос.

– Я не заслуживаю такой привязанности и определенно не могу ответить на твои чувства. Ты же знаешь: в конце лета я уезжаю в Египет, и меня не будет пару лет.

Отстранившись, она печально посмотрела на него.

– Именно поэтому мне и пришлось признаться тебе в своих чувствах. Если б ты знал, как я буду скучать! Не могу даже представить, как смогу прожить эти два года.

На душе у Джеймса потеплело. Как приятно знать, что кому-то будет его не хватать, и вовсе не потому, что он отличный поверенный, или хороший партнер в боксерском поединке, или потому что платит по счетам. Наверное, мама и брат тоже будут немного скучать, но это совсем другое дело. А впрочем, если подумать, они, возможно, напротив, с радостью спровадят его.

– Знаешь, мне кажется, я тоже буду скучать по тебе, – неожиданно для себя сказал Джеймс.

– Не возражаешь, если я время от времени буду писать тебе? – спросила Оливия. – Обещаю, что забрасывать письмами не стану, да и отвечать вовсе не обязательно, особенно если будешь занят своими артефактами. Я просто хочу убедиться, что… что… – Глаза ее налились слезами.

– Что?

– Что ты не забудешь меня.

Не успев понять, что делает, он приподнял ее подбородок и погладил большим пальцем нижнюю губу. Рот девушки слегка приоткрылся, и он как зачарованный не смог оторвать взгляда от этого зрелища.

Странно, что никогда раньше Джеймс не замечал безупречного изгиба ее губ и изящной линии носа, лучистых глаз, глубокого проникновенного взгляда.

И вот сейчас они здесь, сидят при лунном свете и прикасаются друг к другу. Наедине…

Каштановый локон соблазнительно лежал на ее обнаженном плече, подрагивая на вечернем ветерке. А когда она наклонилась к нему, Джеймс едва не задохнулся от восхитительного зрелища округлой, высокой груди, приподнятой корсетом, и прелестной ложбинки.

В паху у него словно запылало пламя, голова пошла кругом.

– Поцелуй меня, – попросила Оливия. – Хотя бы разок.

Он прекрасно понимал, что не должен, но она таяла, растворялась в нем, а мягкая, обтянутая шелком грудь касалась его руки.

– Пожалуйста… – Ее веки опустились, словно отяжелев.

Почувствовав его ладонь на своем затылке, девушка судорожно вздохнула.

На долю секунды их носы соприкоснулись, дыхание смешалось, одни губы нашли другие…

Этот поцелуй, решил для себя Джеймс, будет легким и коротким, чуть ли не братским, и начался он именно так. Он едва коснулся ее губ, но она оказалась такой сладкой, что оторваться не смог и поцеловал ее уже по-настоящему.

Оливия мгновенно вспыхнула, положила руку ему на грудь и страстно ответила, приоткрыв губы и впустив его язык.

Все хваленое самообладание, которым Джеймс так гордился, мгновенно улетучилось. За какие-то секунды поцелуй превратился из нежного в обжигающе-горячий.

До зуда в пальцах ему хотелось погладить кожу над вырезом платья, подразнить соски сквозь голубой шелк так, чтобы они превратились в твердые бутоны. Вот бы распустить шнуровку у нее на спине, освободить груди из плена, насладиться этим восхитительным зрелищем.

Из тумана вожделения его вырвало кваканье лягушки, вернув способность мыслить разумно, а заодно напомнило ему случай, когда он бросил Оливии вызов держать лягушку, пока не сосчитает до двадцати.

Конечно же, она справилась.

Он резко оторвался от ее губ и встал.

– Я выполнил твою просьбу. – Он хотел, чтобы это прозвучало безразлично и невозмутимо, но не смог скрыть некоего самодовольства. – Теперь нам обоим надо вернуться на бал. Хочешь пойти первой или тебе нужно время, чтобы успокоиться?

Оливия все еще сидела на скамейке. Глядя затуманенным взором перед собой, она дотронулась кончиком пальца в перчатке до своих припухших губ. Еще несколько локонов выбились из прически. Джеймс уже собрался было повторить вопрос, но она заморгала, будто очнувшись от транса.

– Я пойду первой.

Совесть грызла его душу, словно крысы – мешок с зерном.

– Если брат спросит, где ты была…

Стремительно поднявшись, она отряхнула юбки, пригладила волосы на висках и отрезала:

– С Оуэном я справлюсь.

– Да, но мы не должны были… я не должен…

Томная довольная улыбка осветила ее лицо.

– А я рада, что это произошло. И хочешь знать еще кое-что? Не могу дождаться, когда произойдет снова.

Не успел он возразить, что они не будут больше заниматься ничем подобным, она быстро направилась к дому, бросив дерзкую улыбку через плечо.

Наблюдая, как она грациозно скользит в сторону застекленных дверей, Джеймс отчетливо ощутил дурное предчувствие. Казалось, он только что по щиколотку провалился ногой в грязь…

Но одно он знал наверняка: ничто на свете не помешает ему отправиться в экспедицию. Ничто. И, что важнее, никто.

* * *

На следующий день Оливия спала ужасно долго – аж до четверти второго. Очевидно, всему виной поцелуи – занятие весьма утомительное.

Она не стала звонить служанке, а сама облачилась в зеленое в полоску утреннее платье, закрутила волосы в узел на затылке и поспешила в соседнюю спальню к Роуз, поскольку вчера вечером у нее не было возможности поделиться с сестрой произошедшим.

Чуть ли не лопаясь от возбуждения, Оливия постучала в дверь.

– Войдите.

Роуз сидела с книгой в кресле у окна, подобрав под себя ноги, и встретила Оливию с теплой улыбкой.

– Ну наконец-то ты проснулась, соня.

Оливия плюхнулась на кровать, устремила взгляд в потолок и выпалила:

– Какое чудесное утро… то есть день!

– Ты прямо ликуешь. Как все произошло с мистером Эвериллом?

Оливия повернулась к Роуз и просияла.

– Думаю, ты можешь называть его Джеймс. В конце концов, это твой будущий родственник. – Конечно, она просто пошутила. Возможно. Но не совсем.

Роуз округлила глаза.

– Должно быть, встреча и в самом деле прошла очень хорошо.

– Это было отличное начало. Даже лучше, чем я надеялась. Он поцеловал меня, Роуз. И не целомудренно, по-братски, а со страстью.

Как же объяснить сестре, что это был за поцелуй?

– И что же ты?..

– Тоже поцеловала его. И готова была целоваться всю ночь, если бы он не напомнил, что следует оберегать мою репутацию.

– Думаю, это весьма разумно, – дипломатично заметила Роуз.

Оливия вздохнула.

– И галантно.

– Стало быть, его планы изменились?

Ах, ну да, Египет.

– У нас не было времени обсудить его поездку, но важно то, что он теперь знает о моих чувствах. И мне кажется – судя по тому, как он меня целовал, – что и у него тоже есть чувство.

– Любовь?

Оливия села и свесила ноги с края кровати.

– Не думаю, что это любовь – еще нет, – но все впереди. Прошлый вечер был лишь первым пунктом моего плана. По меньшей мере мне удалось убедить его, что я больше не девочка с косичками. – В глубине души Оливия, конечно, надеялась, что достигла большего. Вкусив немного страсти, она жаждала теперь ее еще сильнее.

– Я безумно рада видеть тебя такой счастливой. – Роуз села рядом с сестрой и положила тонкую руку ей на плечи. – Ты заслуживаешь всего, чего желает твое сердце.

Ее сердце определенно желает Джеймса, как, впрочем, все остальные части тела.

Тут в спальню вошла их камеристка Хилди со стопкой свежего постельного белья в руках.

– Добрый день, миледи. Мне прийти попозже?

– Нет, пожалуйста, останься, – ответила Роуз. – Нам с Оливией пора спуститься к ленчу.

– Отличная идея, – согласилась Оливия. – Может, удастся убедить Аннабелл и Оуэна составить нам компанию.

– Ее светлость в гостиной, а герцог у себя в кабинете с мистером Эвериллом.

Сердце Оливии чуть не выскочило из груди, и она с силой стиснула руку Роуз.

– Пришел мистер Эверилл?

Хилди положила белье на оттоманку, нахмурилась при виде расплющенных подушек на кресле для чтения и начала взбивать их.

– Да, миледи. Он прибыл, как раз когда я направлялась к лестнице. Мистер Деннисон сказал, что проводил его в кабинет его сиятельства.

Оливия соскочила с кровати и подбежала к Хилди.

– Как он выглядел?

Камеристка посмотрела на нее в некотором замешательстве.

– Так же, как всегда, мисс: осанистый, важный и слегка раздраженный.

– Не Деннисон. Мистер Эверилл.

– О. – Щеки служанки вспыхнули. – Полагаю, хорошо: бодрым, серьезным.

– Спасибо, Хилди. Пожалуйста, оставь нас с Оливией на пару минут.

– Конечно. – Служанка сделала быстрый книксен и ушла, прикрыв за собой дверь.

Оливия повернулась к сестре, которая все еще сидела на кровати, намереваясь спросить о том, что ее волновало больше всего, но этого не понадобилось: хватило и взгляда.

«Может ли визит Джеймса к Оуэну означать то, что я думаю?»

Роуз сделала глубокий вдох.

– Зачем же еще ему приходить? Он встречается наедине с нашим братом на следующий день после того, как поцеловал тебя на террасе Истонов.

– Не могу в это поверить. – У Оливии так дрожали ноги, что пришлось опуститься на оттоманку.

Ангельское лицо Роуз расплылось в широкой улыбке.

– Представь себе, что в эту самую минуту мистер Эверилл внизу… просит твоей руки. Святые небеса! Что нам делать?

Оливия вытерла вспотевшие ладони об юбку платья и тут сообразила, что слишком уж просто одета, чтобы принимать предложение руки и сердца.

– Давай начнем с того, что позовем Хилди, отправимся в мою комнату, где я переоденусь во что-нибудь более подходящее, а Хилди поколдует над моими волосами.

Роуз взвизгнула – что было так непохоже на нее – и вскочила обнять сестру.

– Я так рада за тебя!

Оливия сморгнула слезы и рассмеялась. Если предложение Джеймса будет хотя бы вполовину таким чудесным, как она мечтала, то сегодняшний день станет самым счастливым в ее жизни.

* * *

– Эверилл. – Хантфорд жестом предложил другу сесть в кресло у стола и потянулся, как будто несколько часов просидел над гроссбухами. – Я собирался попозже заехать к тебе в контору.

Джеймс пробыл там большую часть утра, мучаясь угрызениями совести за вчерашнее. Впрочем, эту тему обсуждать с Хантфордом он не намеревался, поскольку знал, что у герцога есть к нему важное дело.

– Пожалуй, я избавлю тебя от поездки в Озерный край и поеду сам. – Может, если их с Оливией будут разделять три сотни миль, совесть наконец успокоится.

– Бог мой. Надолго?

Джеймс пожал плечами.

– На несколько недель. – На столько, сколько потребуется, чтобы Оливия осознала, что у них нет и не может быть будущего. Вполне вероятно, за это время уже объявится поклонник.

Хантфорд прищурился.

– Это так непохоже на тебя – неожиданно уезжать из города. Ты даже в паб выходишь по плану.

– Меня в Лондоне больше почти ничто не держит, в то время как есть несколько мест, которые я бы хотел посетить.

Хантфорд вздохнул:

– Ну да, ну да… Без тебя здесь будет пустовато. Может, выпьем?

– Нет, – быстро ответил Джеймс. Чувство вины сдавило горло, будто слишком тугой шейный платок. Чем скорее он закончит эту встречу и уберется из дома Оливии – и из Лондона, – тем лучше. – О каком деле ты хотел поговорить со мной?

– Дело деликатное и… сложное. – Хантфорд вздохнул и сложил пальцы домиком. – Это касается моей сестры.

Вот черт возьми! Наверное, не стоило надеяться, что герцог имел в виду Роуз. А вдруг кто-нибудь видел их с Оливией и доложил ему? Хантфорд не выглядит разгневанным, но всем хорошо известно, как он умеет скрывать свои истинные чувства.

Джеймс с трудом произнес:

– Какой сестры?

– Оливии.

Хантфорд уставился на Джеймса поверх кончиков пальцев и смотрел, как ему показалось, целую вечность, затем выдвинул ящик стола и достал сложенное и запечатанное письмо.

Джеймс потихоньку выдохнул, испытав облегчение, когда Хантфорд достал бумагу, а не… пистолет. Ясности, однако, это не прибавило. Кивком указав на письмо, он поинтересовался:

– Что это?

Хантфорд неприязненно взглянул на конверт.

– Вчера доставил посыльный – от поверенного моего отца, Невилла Уитби.

Это было очень странно. Предыдущий герцог умер пять лет назад, и хотя они с другом никогда это не обсуждали, Джеймс полагал, что слухи правдивы. Отец Хантфорда был так потрясен изменой герцогини, что покончил жизнь самоубийством, пустив себе пулю в висок, в этом самом кабинете, где они сейчас сидят.

– Очевидно, отец включил в свое завещание какое-то необычное условие. Это письмо должно быть вручено Оливии по достижении двадцати одного года.

Джеймс тряхнул головой, уверенный, что ослышался:

– Оливии двадцать один?

– Почти двадцать два. Уитби признался, что совсем забыл про это письмо.

– А твой отец не оставил еще каких-то распоряжений?

Хантфорд фыркнул.

– Нет. Только то, что никому, по словам поверенного, нельзя рассказывать о письме до совершеннолетия Оливии, и оно должно быть вручено лично ей.

Джеймс с минуту перебирал варианты. Темные круги под глазами герцога свидетельствовали о том, что он опасается, как бы письмо не разбередило раны, которые нанесла мать Оливии, бросив ее, и когда отец свел счеты с жизнью.

– А для Роуз письмо имеется? – поинтересовался Джеймс.

– Я спросил об этом поверенного, но Уитби сказал, что это было единственным.

– Оливии ничего о нем не известно?

– Нет. – Хантфорд посмотрел другу в глаза. – Мы с Уитби – а теперь и ты – единственные, кто знает о существовании письма. И только тебе я могу довериться. – Герцог встал, прошел к окну и устремил взгляд на улицу. – Столько времени прошло. Мои сестры, кажется, наконец, примирились с трагедией. Роуз потихоньку возвращается к жизни, хотя до сих пор еще несколько замкнута, а Оливия в последнее время проявляет куда больше зрелости.

Джеймс едва удержался, чтобы не заявить: «О да, она вполне созрела».

– Я надеялся, что к концу сезона она будет уже обручена, – продолжал между тем Хантфорд, – но теперь вот… это.

Джеймс прокашлялся, радуясь, что герцог стоит к нему спиной и не видит выступившей у него на лбу испарины, и высказал предположение:

– Возможно, содержание письма вполне невинно. Твой отец мог учредить для Оливии трастовый фонд.

– Не представляю, чтобы он сделал что-то только для одной дочери: он обожал обеих.

– Может статься, это какая-то семейная тайна или реликвия, которую он хотел передать именно старшей дочери, – попробовал успокоить друга Джеймс.

– Маловероятно, – отозвался Хантфорд, поворачиваясь к нему лицом. – Отец не был в здравом уме в дни, предшествовавшие его смерти, а я вынужден предположить, что письмо было написано как раз в то время. Уверен, ты слышал сплетни об обстоятельствах его смерти. Все это правда. Когда наша мать сбежала на континент с одним из своих любовников, отец не смог этого пережить и застрелился. – Герцог поморщился. – Я никогда ни с кем не говорил об этом, кроме сестер и Беллы, до сих пор.

Джеймс хотел было сказать: «Мне очень жаль», да только засомневался, что другу нужно выражение сочувствия. Что ему точно нужно, так это найти решение сегодняшней проблемы, и Джеймс должен ему в этом помочь.

– Если твой отец написал письмо в дни, предшествовавшие его смерти, как ты подозреваешь, то, возможно, оно как-то все объясняет.

– Чего я и боюсь: вдруг оно разбередит уже затянувшиеся раны. И что в нем – описание глубины его мучений?

– Возможно, просьба о прощении…

– Я думал об этом. Но мы уже простили его. К своему стыду, вынужден признаться, что мне потребовалось больше времени примириться с произошедшим, чем сестрам.

Джеймс в раздумье поглаживал подбородок, пытаясь решить, как поступить в этой ситуации другу.

– Как ты, вероятно, уже и сам понял, у тебя четыре варианта решения проблемы.

Хантфорд вскинул бровь.

– Первый?

– Выполни условие отцовского завещания и отдай письмо Оливии. Как твой поверенный, я советую поступить именно так.

Герцог нахмурился.

– Следующий вариант?

– Ты можешь прочесть письмо и потом уже решить, отдавать его Оливии или нет.

– Но ты поступать так, конечно, не советуешь.

Джеймс сконфуженно улыбнулся другу.

– Именно. По правовым причинам, разумеется, но больше потому, что Оливии это скорее всего не понравится.

Хантфорд кивнул.

– Третий вариант?

– Уничтожь письмо. Сделай вид, что его не существовало, и Оливии не нужно ничего о нем знать.

Герцог стал мерить шагами пространство перед окном.

– Соблазнительно. Наша жизнь наконец-то наладилась – зачем рисковать все испортить?

Джеймс вздохнул.

– Как твой друг, я, конечно, могу понять, почему ты хотел бы избавить сестру от ненужных страданий, но…

– Но что? – вскинул голову герцог.

– Оливия – взрослая женщина. Быть может, пришло время тебе и относиться к ней как ко взрослой. – Джеймс был уверен, что заплатит за эти слова, когда они в следующий раз будут драться на ринге, но тем не менее продолжил: – Более того, если ты уничтожишь письмо, так и не узнаешь, чего хотел твой отец.

Хантфорд просверлил письмо гневным взглядом, словно не мог дождаться, когда бросит его в огонь.

– В этом-то вся и суть.

– Правильно. Но по мере того как будут проходить недели, месяцы и годы, ты можешь пожалеть о своем решении.

– Проклятье, Эверилл, тебе обязательно быть таким честным и прямолинейным?

Господи помилуй, если б Хантфорд только знал!..

Джеймс поспешил сменить тему.

– Могу предложить – еще один вариант, возможно, самый разумный.

– Ну, предлагай.

– Не делай ничего. Подожди. Дай себе время все как следует обдумать. Вряд ли еще несколько недель или даже месяцев что-то изменят.

– Подождать, – задумчиво повторил герцог. – Мне это нравится.

Джеймс слегка расслабился. Хантфорд, похоже, получил тот ответ, который был ему нужен, по крайней мере, сейчас, а это означает, что можно отправляться в путь. Ему так не терпелось уйти, что, не будь это крайне дурным тоном, он хлопнул бы друга по спине и ринулся к двери, но вместо этого медленно поднялся из кресла и проговорил:

– Что ж, если тебе больше ничего от меня не нужно…

– Кое-что еще.

Джеймс сохранил выражение невозмутимости на лице, но про себя чертыхнулся. В иных обстоятельствах он готов был бы для Хантфорда сделать все, что в его силах, но не в данной ситуации, где замешана Оливия.

– Чем еще я могу помочь?

Хантфорд решительно подошел к столу, взял письмо и протянул Джеймсу, но тот даже не пошевелился, не поднял руку.

– Я не понимаю…

– Пусть будет у тебя, пока я не решу, что делать.

Нет, только не это.

– Почему бы тебе просто не запереть его в ящике стола?

– Потому что у меня есть ключ, а я себе не доверяю: слишком велико искушение прочесть его. Или сжечь. И то и другое было бы несправедливо по отношению к Оливии. Возьми его, – он потряс письмом для выразительности, – и сохрани.

Джеймс вскинул руки.

– Это семейное дело. Мне не следует вмешиваться.

Герцог швырнул письмо на стол и обреченно рухнул в кресло.

– Прошу прощения. Не буду больше отнимать у тебя время, и спасибо, что заехал и дал отличный совет.

Джеймс был уверен, что скоро пожалеет об этом, а тем временем Хантфорд устремил на него полный надежды взгляд.

Вздохнув, Джеймс взял письмо и сунул в нагрудный карман сюртука.

– Я подержу его у себя некоторое время, до отъезда в Египет.

Герцог на мгновение прикрыл глаза и с облегчением вздохнул.

– Спасибо.

– Не за что. Пожалуйста, передавай привет Аннабелл и… своим сестрам.

Очень скоро Джеймс будет катить в своей карете, глядя в заднее окно на исчезающий Лондон. Его кучер Айан утверждал, что покроет расстояние за три дня. Одежда и кое-какие инструменты, которые могут понадобиться для нескольких недель исследований в Уэстморленде, были уже упакованы и ждали своего часа.

Хантфорд встал, подошел к другу и хлопнул по спине.

– Я провожу тебя.

Они вышли в холл. Деннисон как раз подавал Джеймсу шляпу, когда двери гостиной распахнулись и оттуда вылетел вихрь розового шелка и рюшечек-оборочек.

– Джеймс! Какой чудесный сюрприз!

Что ж, он должен был это предвидеть.

– Рад вас видеть, леди Оливия.

 

Глава 3

При виде Джеймса у Оливии захватило дух – как обычно. Каждый раз, когда она видела его, он становился все привлекательнее. Нелепая мысль, однако же доказательство вот оно, перед ней. Облегающие замшевые бриджи демонстрировали узкий таз и мускулистые бедра, а тугой крепкий зад руки так и чесались стиснуть.

Вспомнив, что и брат тоже здесь, она неохотно оторвала взгляд от созерцания нижней части фигуры Джеймса.

К счастью, и выше пояса он тоже весьма привлекателен: песочно-каштановые волосы слегка вились на концах – так и хотелось пропустить их сквозь пальцы, – четко очерченные губы, чуть приоткрытые, наводили на мысль о поцелуях.

Скоро, очень скоро он будет принадлежать ей и она сможет вволю целовать, обнимать и любить его.

Вот только что-то, похоже, было не так.

Они с Роуз ожидали, что после встречи с Оуэном Джеймс придет в гостиную. Она порепетировала, как лучше его встретить: в задумчивости у окна; сосредоточившись в кресле, с книгой в руках; увлеченно изучая ноты музыкальной пьесы за фортепиано. Ей хотелось выглядеть приятно удивленной при виде Джеймса.

Но он так и не пришел.

Напротив, он держал шляпу в руке и, кажется, собирался… уходить.

Оливия взглянула на Оуэна. Видит Бог, он умеет нагнать страху. Если брат как-то разубедил Джеймса, воспротивился его желанию просить ее руки…

Что ж, ей потребуется по меньшей мере год, чтобы простить его.

Как бы там ни было, она не могла позволить Джеймсу уйти, не поговорив с ним. Прежде чем он сделал еще хоть шаг в сторону двери, она сказала:

– Могу я убедить вас, джентльмены, составить нам с Роуз компанию за чаем? Мы как раз собирались позвонить, чтоб его подали.

Джеймс приоткрыл рот, чтобы ответить, но Оуэн опередил его.

– Спасибо, но Эверилл спешит. Боюсь, что я и так отнял у него слишком много времени.

– Вот как? По какой же причине? – вопрос прозвучал довольно дерзко – даже для нее.

– Да так, было одно дело, – ответил Оуэн.

Оливия перевела взгляд с Оуэна на Джеймса и обратно. Да как они смеют называть ее делом? И почему Эверилл не боролся за нее? Не боролся за них?

Роуз мягко положила ладонь на руку Оливии.

– Нам не следует задерживать мистера Эверилла.

Затем она повернулась к Джеймсу:

– Надеюсь, мы скоро снова увидим вас. Быть может, пообедаете с нами завтра?

– Боюсь, не смогу. – И хотя Джеймс отвечал на приглашение Роуз, извиняющийся взгляд был послан Оливии. – Я на некоторое время должен уехать.

И тут она поняла: визит Джеймса не имеет к ней никакого отношения и предложения не будет. В сущности, он намеревался покинуть Лондон, даже не попрощавшись.

Горечь обиды и унижения подкатила к горлу, щеки зажгло, и она растерянно спросила:

– Куда?

– В Озерный край.

Явно не замечая ее страданий, Оуэн сделал знак Деннисону открыть дверь.

– Приятно было повидаться с вами, леди Роуз, леди Оливия. – Джеймс отвесил каждой по безупречному поклону и… был таков.

Оуэн направился к лестнице.

– Я собираюсь провести остаток дня с Беллой и малышом. Увидимся за обедом?

– Конечно, – ответила Роуз, а когда Оуэн удалился настолько, что уже не мог их слышать, обняла Оливию за плечи. – Мне так жаль, Лив. Пойдем выпьем чаю.

– Нет, я пойду к себе… – Оливия удивлялась, что ноги все еще держат ее. – Как глупо было с моей стороны полагать…

– Нет! – горячо возразила Роуз. – Вовсе не глупо.

– Как бы то ни было, мне надо немного времени, чтобы подумать.

– Я пойду с тобой и помогу снять платье.

Оливия покачала головой и попыталась изобразить улыбку.

– Я справлюсь.

Роуз вздохнула.

– Ладно, но только я должна тебе кое-что сказать. Ты знаешь, что мне очень нравится мистер Эверилл, но если он до сих пор не понял, какое ты сокровище, то, быть может, он тебя не заслуживает.

Несмотря на отчаянные попытки оставаться внешне спокойной, Оливия не смогла удержать слезинку, и та скатилась по щеке.

– Может, ему просто надо больше времени, чтобы понять, какое я сокровище.

Гордая улыбка осветила лицо Роуз.

– Узнаю свою неунывающую сестричку!

Оливия обняла ее и побежала к себе в комнату, где не надо было притворяться неунывающей и сильной и можно вволю выплакаться.

Что она и сделала.

* * *

Несколько часов спустя, когда пришло время обеда, Оливия сослалась на головную боль. Аннабелл прислала ей поднос, но он так и остался нетронутым. Даже аромат ростбифа и подливки ее не соблазнил – аппетит пропал.

Как и Джеймс.

Господи, какими же жалкими были ее мелодраматические мысли – даже для нее самой. Какой же идиоткой надо быть, чтобы ожидать предложения после каких-то поцелуев, которые для него, видно, ничего не значили, он явно даже не думал о ней. Вместо этого ему срочно понадобилось в Озерный край на поиски каких-то ископаемых…

Горькая правда заключалась в том, что он никогда ничем не давал понять, что она ему небезразлична.

С единственным возможным исключением, о котором она теперь думала как о Поцелуе.

Она вновь и вновь прокручивала произошедшее в голове, прервавшись лишь раз, когда Роуз пришла ее проведать, потом когда вошла Хилди, чтобы забрать поднос. Сон не шел к ней до глубокой ночи, а когда она все же ненадолго забылась, Джеймс и тогда не оставлял ее в покое, делая то невероятно счастливой, то растерянной и убитой горем.

На следующий день она проснулась поздно и почувствовала себя чуть лучше, но все равно не смогла спуститься на завтрак и предстать перед сестрой, братом и невесткой. К счастью, Хилди вкатила сервировочный столик с чаем, булочками и печеньем.

– Налить вам, миледи? – подбадривающе улыбнулась служанка.

– Нет, спасибо. Я поем немного позже.

Хилди взглянула на нее с сомнением. Проплакав добрую половину ночи и оставив волосы незаплетенными, Оливия, должно быть, походила на пугало.

Натянуто улыбнувшись и кивнув, служанка оставила ее в покое.

Глубоко вздохнув, девушка заставила себя встать с постели и накинула халат. Ей даже удалось сделать несколько глотков чаю, пока сидела в кресле и глядела в окно, выходящее в сад.

Чай остыл, и Оливия потеряла счет времени. От бездумного созерцания паутины за окном ее оторвал стук в дверь. Опустив взгляд, она увидела, что все еще держит в руках чашку с блюдцем, халат в коричневых пятнах – очевидно, от пролитого чая, – а на коленях крошки булки.

Боже, ну и вид у нее!

– Войдите.

Роуз и Аннабелл вошли с таким видом, словно кто-то умер.

Аннабелл прищурила серые глаза за стеклами очков.

– Как ты себя чувствуешь?

– Уверена, что жить буду, – отозвалась Оливия и попыталась улыбнуться, но не нашла в себе сил.

– Мы беспокоились о тебе. – Невестка примостилась на скамеечку для ног перед ее креслом. – Ты чем-то расстроена?

Оливия взглянула на Роуз, и та покачала головой. Конечно, она и не думала, что сестра проболтается, но все равно испытала облегчение, получив тому подтверждение.

Они трое очень сблизились с тех пор, как Белла, талантливая портниха, была привлечена к пошиву нового гардероба для Роуз и Оливии, а после того как она вышла замуж за их брата, сестры полюбили ее еще больше. Между ними почти не было секретов, но поцелуи с Джеймсом – совсем иное дело, потому что он – лучший друг Оуэна, а Оуэн – муж Аннабелл.

Оттого, что Аннабелл счастлива в любви, Оливии становилось еще печальнее: по-видимому, ей не суждено испытать ничего подобного.

Белла все еще выжидающе смотрела на нее.

– Ты можешь мне рассказать.

– Знаю. Спасибо за вашу заботу. Я просто немного не в себе. Через несколько дней все пройдет.

– Через несколько дней? – Белла метнула на Роуз встревоженный взгляд, потом вновь посмотрела на Оливию. – Это на тебя не похоже. Если я чем-то могу помочь, пожалуйста, скажи. Ты ведь помнишь, что, когда все казалось потерянным, именно ты вновь свела нас с Оуэном. Я твоя вечная должница.

Оливия не была готова поделиться своей сердечной болью и унижением, но ее пылкая любовь к Джеймсу не была такой уж тайной.

– Полагаю, все дело в том, что Джеймс в конце лета уезжает в Египет. Я надеялась изменить его отношение ко мне за оставшееся время, но поскольку он теперь на другом конце Англии, у меня не будет такой возможности.

Аннабелл присела рядом в кресло и обняла ее.

– Мне так жаль, дорогая. Я знаю, как ты увлечена им.

Роуз заняла место Беллы на скамеечке и сказала:

– Неудивительно, что ты так расстроена. Ты же еще девчонкой была к нему неравнодушна.

Оливия знала, что Белла и Роуз ей сочувствуют, но им не понять, что такие слова, как «увлечена» и «неравнодушна», не выражают и тысячной доли того, что она чувствует. И не в прошедшем времени.

Она любила его раньше и любит сейчас.

– Спасибо вам за поддержку, – пробормотала Оливия. – Прошу прощения, если моя хандра встревожила вас. Уверена, что скоро приду в себя. – В душе, однако, она чувствовала пустоту, надломленность.

– Конечно, мы понимаем, – заверила ее Белла. – Ни о чем не беспокойся.

– Мы принесем за тебя извинения на завтрашнем балу, – добавила Роуз, – и на суаре леди Брембл послезавтра.

– Скажите, что я заболела: у меня ужасная сыпь. Не сомневаюсь, что это вызовет кривотолки, но мне плевать.

– У меня идея! – воскликнула Белла и убрала спутанную прядь Оливии ей за ухо. – Ты можешь на какое-то время уехать из Лондона и навестить одну из своих тетушек. Уверена, что тетя Юстас будет очень рада твоей компании.

– Это правда, – согласилась Роуз. – В каждом письме она приглашает нас в гости. Ничто не доставит ей большей радости.

– Из меня сейчас компаньонка никудышная, – отозвалась Оливия, но идея сменить Лондон на зеленые холмы и причудливые каменные мостики Оксфордшира ей понравилась. Она будет есть столько булочек, сколько ее душа пожелает. – Но я подумаю.

– Может, тебе чего-нибудь принести? – спросила Белла. – Чашку чаю или книжку?

– Нет, но спасибо вам за все.

– Оуэн очень обеспокоен, – призналась Белла. – Если ты в скором времени не появишься внизу, он пошлет за доктором. Как ты думаешь, сможешь спуститься к обеду?

– Я постараюсь.

Белла и Роуз по очереди чмокнули ее в лоб и оставили размышлять над открывшейся перспективой. Пожалуй, навестить тетушку Юстас – хорошая идея. Кажется, ей пора начинать привыкать к жизни старой девы, а что лучше послужит этой цели, чем роль компаньонки милейшей семидесятилетней вдовы, прославившейся своими ярко-синими тюрбанами? Как самое малое, этот визит даст Оливии возможность убежать из Лондона и позволит затянуться ее ранам.

Разве что… Оливия подскочила с кресла и принялась мерить шагами комнату. Мысль о поездке заронила крошечные семена одной идеи, которая пустила в сознании корни и проросла в душе надеждой. Только место назначения было совсем иное.

Она просто не готова отказаться от Джеймса.

Вместо того чтобы пестовать свои обиды и страдания, она рисовала в воображении его неотразимую улыбку и широкие плечи, а вместо того чтобы вспоминать торопливое прощание, упивалась воспоминанием о его долгих поцелуях и нежных ласках.

Но не страстное сплетение их языков и лихорадочные объятия – хотя и, бесспорно, чудесные – были незабываемыми мгновениями той ночи. Самое волшебное мгновение наступило тогда, когда Джеймс неохотно прервал поцелуй и посмотрел на нее так, словно видел впервые. И взгляд его темных глаз – восхищенный, потрясенный – сказал ей: он тоже испытывает к ней чувства, и не только дружеские – хотя, возможно, он пока этого не сознает.

Оливия умылась холодной водой и расчесала спутанные волосы. Джеймсу не нужна жеманная плакса, он жаждет волнующих кровь приключений.

К счастью, приключения как раз по ее части.

Хватит прятаться в темной комнате и рыдать в подушку. И, во имя всего святого, хватит есть булочки. Она решительно подошла к сервировочному столику, взяла недоеденную булку и выбросила в окно птицам.

Оливия улыбнулась, почувствовав, что прежний настрой мало-помалу возвращается к ней.

К тому времени, когда Роуз пришла проведать ее, Оливия уже позвонила Хилди и оделась к обеду. Служанке удалось уложить ее буйные локоны в простой узел, оставив свободно ниспадать несколько прядок. Роуз разразилась радостными восклицаниями по поводу ее внешнего вида – чересчур уж бурными, на взгляд Оливии. Однако следовало признать, что если не обращать внимания на бледное лицо и припухшие глаза, то и не догадаешься, какая хандра одолевала ее последние два дня.

– Я попросила кухарку включить в меню твою любимую жареную ветчину, – сказала Роуз. – А она еще предложила приготовить пирожные, которые ты любишь.

Ах, какая досада! Ладно, можно перестать есть сладкое с завтрашнего дня.

– Это же чудесно! Спасибо.

Роуз протянула Оливии руку и весело воскликнула:

– Присоединимся к Оуэну и Аннабелл в гостиной?

– Да, – бодро улыбнулась Оливия.

– Прежде чем мы пойдем, могу я попросить тебя об одолжении?

– Конечно.

– Я обдумала ваше с Беллой предложение насчет визита к тете Юстас, и, полагаю, отдых от городской жизни как раз то, что мне нужно, поэтому хочу поехать как можно скорее.

– Мы можем отправиться хоть завтра.

Оливия покачала головой.

– Ты прелесть и самая лучшая сестра на свете, но я намерена поехать одна… хотя, полагаю, все же придется взять по крайней мере Хилди.

Роуз подозрительно сощурилась.

– Ты говоришь так только потому, что не хочешь, чтобы я пропустила остаток сезона?

– Дело вовсе не в этом. Но я пребывала в отвратительном настроении и совсем не желаю вынуждать тебя терпеть это еще целых две недели. Да и, честно говоря, я бы предпочла побыть наедине со своими мыслями. – У Оливии, разумеется, были иные причины, но чем меньше Роуз будет знать, тем лучше.

Сестра явно слегка разочаровалась, но кивнула.

– Так о каком одолжении ты хотела попросить?

– Помоги мне уговорить Оуэна, чтобы разрешил поехать. – Оливия нервно покусала губу: брат может быть ужасно упрямым, это у них семейная черта. – Он намекал, и не особенно тонко, что мне давно пора замуж, и не одобрит мое желание прятаться в деревне.

– Значит, мы должны убедить его, что это необходимо для твоего счастья, – заключила Роуз.

Сердце Оливии забилось быстрее.

– Вот именно.

– Уверена: можно рассчитывать и на помощь Аннабелл, – добавила сестра. – Это ведь была ее идея.

– Я напишу тете Юстас сразу после обеда и сообщу, что приеду в конце недели.

Оливия не могла поверить в свою дерзость.

Но если предательство матери и самоубийство отца чему-то ее и научили, то первый из уроков – никогда не знаешь, сколько времени тебе отпущено провести с теми, кого любишь. Она не может позволить Джеймсу уехать в Египет, пока он не признает, что между ними что-то есть. Особенно после того Поцелуя.

На ее счету имелся внушительный список приключений, но это… это затмит их все. Чувство вины, надежда и приятное возбуждение в равной степени теснили ей грудь.

Сегодня их с Джеймсом разделяет несколько графств, но это не продлится долго.

 

Глава 4

Джеймс сидел в темной сырой пивной таверны Хейвен-Бриджа, где, несмотря ни на что, царила оживленная атмосфера, и болтал со своим кучером и несколькими деревенскими жителями, которые помнили его с прошлого раза, когда он навещал дядю Хэмфри. Когда же это было? Четыре года назад? Или пять? Давненько. Дядя Хэмфри был ему почти как отец, привил любовь к древностям и поддерживал их с Ральфом всем, чем только мог. Приезд в Хейвен-Бридж был как возвращение домой.

Когда Джеймс прибыл в маленькую причудливую деревушку три дня назад, уже вечерело. Он бросил Айану несколько монет, велел позаботиться о лошадях, заказать обед и выпить пинту-другую, а сам бегом помчался вначале по дороге, а потом по крутой тропинке, которая вилась к вершине поросшего травой зеленого холма. Он удивился, что так легко спустя столько лет отыскал место, которое любил в детстве, и достиг вершины как раз вовремя, чтобы полюбоваться огненно-оранжевым закатом над синими вершинами холмов. Прелестные каменные ограды змеились вдоль сочных полей, где паслись в великом множестве овцы.

Он полной грудью вдохнул бодрящий деревенский воздух и, наблюдая, как солнце опускается за горизонт, подумал, что долгие и утомительные три дня пути того стоили.

Конечно, потом он чуть не покалечился, спускаясь с холма назад к таверне в кромешной тьме, но зато было что порассказать в пивной, куда зашел позже тем же вечером.

На следующий день Джеймс отправился навестить дядю Хэмфри, надеясь, что старик здоров и бодр. Дядюшка сильно похудел и ссутулился, но ум его оставался все таким же острым. Он предлагал Джеймсу остановиться в его коттедже, но тому не хотелось стеснять старика, поэтому он предпочел гостиницу. Воображение рисовало ему картины лета, когда по утрам можно обследовать местность, днем – беседовать с дядюшкой Хэмфри, а вечера проводить в пивной.

Жизнь была прекрасна – настолько прекрасна, что он почти позабыл про запечатанное письмо, которое по-прежнему лежало в нагрудном кармане сюртука. Чего он не мог выбросить из головы, так это обиды и разочарования на лице Оливии в день его отъезда из Лондона.

Но ведь, уезжая, он как раз и думал о ней и ее интересах. Теперь она свободна наслаждаться вниманием других молодых людей и флиртовать в свое удовольствие. Он сделал большой глоток эля, который почему-то вдруг показался ему горьким.

– Куда отправишься сегодня, Эверилл? – Рудокоп с седой бородой опустился на скамью напротив Джеймса и грохнул своей полупустой кружкой о деревянный стол.

– На ферму к востоку отсюда, у реки. Там кругом развалины, и похоже, что под ними могут быть погребены стены. Что ты знаешь об этом месте?

Старик крякнул.

– Немного. Люди находят там куски железа и отполированные камни. Как думаешь, откуда они?

Эверилл пожал плечами.

– Трудно сказать. Там могла быть какая-нибудь старая крепость или церковь.

Гордон погладил бороду.

– Земля принадлежит Салли, а этот скряга…

Рудокоп резко смолк, и вся пивная, еще секунду назад наполненная гомоном голосов, внезапно стихла и замерла.

Гордон тихо протяжно присвистнул.

Джеймс вытянул шею и увидел объекты всеобщего внимания. Две молодые женщины, явно леди и ее служанка, просеменили через зал и устроились за столиком в углу. Обе были в накидках и шляпках, которые скрывали лица, но определенно дамы не местные, и уже одного этого оказалось достаточно, чтобы взгляды всех присутствующих оказались прикованными к ним.

От гибкой женственной фигурки леди было невозможно отвести глаза… И Джеймс не стал исключением.

– Как думаешь, что они тут делают? – спросил Гордон.

– Ну это же гостиница, – сухо ответил Джеймс. – Могу предположить, что они остановились здесь на ночлег.

Рудокоп кивнул, не сводя слезящихся глаз с женщин.

– А вот они дали маху, что сели рядом с Кратчером. Он и трезвый-то кретин изрядный, а уж выпьет… Вот гляди, он уже пристает к ним.

Джеймс развернулся на скамейке и увидел, как Кратчер врезался в край стола, где сидели дамы, и тот ударился о стену.

– Сэр, вынуждена попросить вас немедленно вернуться на свое место, – надменно проговорила молодая дама, однако под этой бравадой Джеймс различил нотки страха.

Надеясь разрядить ситуацию, он подошел к Кратчеру, который в ответ на просьбу леди так загоготал, будто услышал непристойную шутку.

– Эй, Кратчер, – сказал Джеймс, – не составишь нам с Гордоном компанию? Я куплю тебе выпить.

Пьяница прищурился, будто оценивая его возможности. За подобное невежество оппоненты Джеймса обычно жестоко расплачивались подбитым глазом или распухшей губой.

– Я не хочу пить.

Джеймс принял небрежную позу, катая камешек на полу носком сапога, но голос его прозвучал твердо:

– Тогда пошли просто поболтаем.

– На черта вы мне сдались, когда тут такие цыпочки? – Кратчер оперся ладонями о стол и приблизил к дамам немытую голову. Не трудно себе представить, как, должно быть, воняет у него изо рта.

Кратчер собрался было произнести очередную скабрезность, но не успел: Джеймс схватил его сзади за воротник, оттащил от стола и поволок к выходу. Пьяница пытался сопротивляться, размахивал руками, перевернув в результате несколько стульев, но по крайней мере ничего не сломал. Пока.

Джеймс вытащил грубияна за дверь, швырнул на землю, и тот приземлился на колени. Солнце скрылось за холмами, и дневной свет быстро мерк. Гордон и еще с полдюжины мужчин высыпали из таверны, ни за какие коврижки не желая пропустить такое захватывающее зрелище, как драка.

– Ах ты, ублюдок! – прорычал Кратчер, поднимаясь на ноги и угрожающе сжимая кулаки.

– Почему бы тебе не отправиться домой? – предложил Джеймс. – Проспись, и если к завтрашнему дню желание подраться не пройдет, я с удовольствием окажу тебе эту любезность. – Он говорил серьезно. Какой интерес драться с человеком, который едва стоит на ногах?

Но Кратчер, здоровенный бугай, уже кинулся на Джеймса, целясь в колени. Джеймс отскочил в сторону, и Кратчер пролетел мимо.

– Проклятый трус! Боишься драться со мной?

Что ж, видно, ничего не поделаешь. Джеймс сбросил сюртук, и когда Кратчер замахнулся кулаком, целясь ему в голову, был готов. Поднырнув противнику под руку и не вставая с корточек, он с такой силой врезал кулаком ему в живот, что тот сложился пополам, хватая ртом воздух.

Джеймс отступил назад, давая ему время прийти в себя. Оставалось надеяться, что этим все и закончится. Подняв глаза, он увидел ухмылку Гордона с двумя недостающими зубами. Позади него и остальных завсегдатаев таверны стояли женщины, из-за которых и началась вся эта заварушка.

Одна из них вдруг кинулась вперед, чуть не упав, когда наступила на край своей накидки, и воскликнула:

– Джеймс! С тобой все в порядке?

Боже милосердный!

Не может быть.

Но из-под полей шляпки на него взирали такие знакомые карие глаза.

– Оливия?

– Да, это я. – Она сдернула шляпку, залившись румянцем. – Забавное совпадение, правда?

Джеймс несколько секунд стоял в оцепенении, прежде чем обрел дар речи.

– Я бы не назвал его забавным. И подозреваю, что это не совпа…

– Берегись! – оборвала его Оливия, указывая куда-то поверх его плеча.

Гордон схватил ее за талию и оттащил назад.

Волосы на затылке у Джеймса зашевелились… немного поздновато: он развернулся на пятках как раз в тот момент, когда Кратчер врезался в него. Джеймса оторвало от земли, и он пролетел по воздуху, словно его сбросила лошадь. Спина первой соприкоснулась с землей, а долей секунды позже он с противным «бумс» приложился и головой. Кратчер повалился на него и придавил локтем горло.

Воздух. Джеймсу требовался воздух, отчаянно, большой глоток. Мир уже начал меркнуть, голова кружилась…

– Прекрати же ты, дуболом несчастный!

Окрик Оливии не произвел впечатления на Кратчера, но привел в чувство Джеймса. Он сбросил локоть противника со своей шеи и с помощью ног принялся раскачивать его тело, пока не смог скинуть.

Кто-то подхватил Джеймса под руки и поставил. Перед глазами все поплыло, и боль прострелила голову.

Но он не проиграл ни одной схватки за два десятка лет, не собирался проигрывать и эту.

– Будь осторожен, Джеймс. – Дрожь в голосе Оливии выдавала ее страх, но слышалась в нем и уверенность. И он понял, что должен ее оправдать.

Кратчер кружил вокруг, время от времени для проверки нанося удары, которые не причиняли Джеймсу никакого вреда, – по крайней мере, рефлексы его работали. Он тянул время, давая Кратчеру возможность почувствовать уверенность и расслабиться. И как только ублюдок занес руку для сокрушительного, как он думал, удара, Джеймс молниеносным правым хуком врезал ему по физиономии, послав вдогонку апперкот левого кулака в челюсть.

Голова Кратчера дернулась назад, как у марионетки, и он свалился на землю как подкошенный.

Добрых полминуты никто не шевелился. Потом, будто по команде, все пришло в движение – кроме Кратчера.

Один из приятелей дебошира попытался привести его в чувство пинком, а когда это не подействовало, неохотно пожертвовал кружкой эля, плеснув ему в распухшую физиономию.

Большинство зрителей столпились вокруг Джеймса.

– Молодец! – отовсюду раздавались крики.

Кто-то хлопал победителя по спине, но он все еще был малость оглушен, и голова казалась слишком большой, чтоб шея могла ее удержать.

– Где Оливия? – спросил Джеймс.

– Если ты о той леди, она вон там, – сказал Гордон, ткнув пальцем себе за спину. – Пошла поднять твой сюртук.

Толпа мужчин почтительно расступилась перед дамой, когда та бросилась к Джеймсу.

– Я ужасно испугалась за тебя! – воскликнула Оливия. – Ты сильно ушибся?

Джеймс хотел было вскинуть бровь, но слишком болела голова.

– Не смертельно.

Она нервно хихикнула:

– Ну и слава богу! Полагаю, это твое.

Оливия протянула ему сюртук, и на землю вдруг упал сложенный листок.

Письмо. Проклятье!

Она наклонилась за ним, и когда ее пальцы уже были в каком-то дюйме от письма, Джеймс успел его перехватить. Надежно зажав послание в кулаке, он поднялся и стряхнул землю с брюк. Еще раз.

Иисусе, чуть не попался.

Оливия тем временем выпрямилась, все еще с сюртуком в руках, с любопытством воззрилась на него, заметив:

– Какая прыть из-за клочка бумаги! Это что, послание от принца-регента?

Он лишь пожал плечами и, забрав у нее сюртук, сунул руки в рукава и спрятал письмо в нагрудный карман. Впредь придется быть поосмотрительнее с этим треклятым письмом.

– Что ты здесь делаешь?

Она приоткрыла было рот, чтобы ответить, но он не дал это сделать.

– Неважно. Я не желаю вести этот разговор здесь и сейчас. – Джеймс взглянул на столпившихся вокруг завсегдатаев таверны. Кратчер поковылял домой, поддерживаемый своим дружком, но тут все равно было слишком много любопытных глаз и ушей. – Забери служанку. Мы вернемся в таверну и поговорим там. Да, с вами приехал еще кто-то?

– Наш кучер Терренс, он сейчас с лошадьми.

Господь всемогущий!

Он подвел Оливию к тому столику, где они сидели со служанкой. Как только все трое устроились, жена трактирщика поставила на стол перед женщинами две большие тарелки с пастушьей запеканкой**и сказала:

– Сейчас принесу еще хлеб и эль. А что принести вам, мистер Эверилл?

– Я выпью бренди.

Женщина кивнула и заспешила на кухню.

Ни Оливия, ни Хилди даже не притронулись к еде.

– Пожалуйста, поешьте, – предложил им Джеймс. У него было к Оливии несколько вопросов, но он не собирался задавать их в присутствии служанки. – После поговорим.

Хантфорд просто не мог одобрить поездку Оливии в Озерный край. Как же, ради всего святого, она умудрилась забраться за триста миль от Лондона без ведома брата?

У Джеймса было много вопросов, но самый насущный, пожалуй, один: что же, черт побери, ему делать с Оливией Шербурн?

 

Глава 5

Всего какой-нибудь час назад Оливия так умирала с голоду, что неосмотрительно пришла на запах пастушьей запеканки в пивную таверны, вместо того чтобы заказать еду в комнату, но сейчас, когда Джеймс неодобрительно сверлил ее зелеными глазами, ей с трудом удалось проглотить несколько кусочков.

Джеймс вообще говорил очень мало. Быть может, это от удара Кратчера, но у Оливии создалось впечатление, что ему не терпится устроить ей хорошую головомойку, однако он мужественно держит себя в руках, пока не представилось подходящее время и место.

Оливия же вознамерилась тянуть время столько, сколько будет возможно.

Без сомнения, ее безрассудное поведение будет иметь последствия. Но сейчас, отпивая эль маленькими глотками и поглядывая из-под ресниц на Джеймса, она думала, что риск того стоил.

Она в трех сотнях миль от Лондона, наедине с Джеймсом, не считая Хилди и с дюжину деревенских жителей и путешественников в пивной, которые с любопытством глазеют на них.

– И это все, что ты намеревалась съесть?

Джеймс хмурился, но от его заботы стало тепло на сердце.

– Да. – Она послала ему самую ослепительную из своих улыбок. – Тебе нравится Хейвен-Бридж?

Он фыркнул.

– Нам надо поговорить.

– Хорошо, давай поговорим. – Она отодвинула свою тарелку и чинно сложила руки.

– Не здесь.

– А где? На улице слишком темно, чтобы гулять.

Джеймс скрипнул зубами.

– Полагаю, ты сняла комнату?

– Конечно.

Понизив голос, он спросил:

– Которая дверь?

Оливия вспыхнула. Джентльмен спрашивает местонахождение комнаты… Это шокировало даже ее.

– Вторая слева.

– Поднимайтесь с Хилди наверх, а через час или около того я приду. Когда постучу, откройте побыстрее, чтоб никто не увидел меня в коридоре перед вашей комнатой.

Оливия готова была тут же пуститься в пляс. У нее будет рандеву с Джеймсом! Сегодня же!

– Понимаю. – Она изо всех сил пыталась казаться невозмутимой, будто проделывает подобное постоянно. – Идем, Хилди.

Когда Оливия поднялась со скамейки, Джеймс тоже встал. Чуть склонив голову, она выпрямилась, решительно настроенная грациозно покинуть пивную, несмотря на дрожащие колени.

Как только они с Хилди оказались в своей комнате, служанка всплеснула руками.

– Неприлично это, мистеру Эвериллу стучаться к вам посреди ночи.

– Еще только десять часов. – Но, разумеется, она поняла, что Хилди хотела сказать, и послала девушке извиняющуюся улыбку. Бедняжка! С тех пор как они выехали из Лондона три дня назад, Оливия подвергала ее одному испытанию за другим, и все за гранью приличий.

– Считаю, вам следует сказать мистеру Эвериллу, что вы предпочли бы встретиться с ним завтра – например, на прогулке, в моем сопровождении.

– Я ему предложу это, когда придет, но мне показалось, что его желание поговорить немедленно непреклонно.

– Герцог был бы недоволен, – предостерегла Хилди.

И это еще мягко сказано. Если Оуэн узнает, что Оливия натворила, то, вероятно, заточит ее в монастырь до конца жизни, а уж что сделает с Джеймсом, и вовсе страшно подумать.

А потому Оуэну совершенно необязательно знать о ее дерзком приключении.

– Поскольку у нас есть немного времени до прихода Джеймса, помоги мне переодеться. – Оливия с отвращением оглядела свое пыльное дорожное платье. Интересно, что надевают на позднее свидание?

Словно прочитав ее мысли, Хилди предложила:

– Белый муслин?

Служанка, без сомнения, надеялась, что белое послужит напоминанием обеим сторонам, что Оливия невинна. И хотя она склонна была возразить по этой же причине, ей пришлось согласиться, что это самое простое и самое приличное платье из всех взятых.

– Хорошо.

У Хилди не было времени распаковывать вещи, поэтому она сразу же начала рыться в саквояже. Оливия тем временем умылась и привела в порядок волосы. Час спустя она в ожидании сидела на твердом деревянном стуле и делала вид, что читает.

Когда раздался стук в дверь, Оливия подскочила, но Хилди неодобрительно цыкнула на нее и спросила:

– Кто там?

– Эверилл. – Секундная пауза. – Кто же еще?

От сочного, глубокого звука его голоса сердце Оливии забилось быстрее. Она открыла дверь, и от увиденного: широких плеч, узкой талии и длинных, мускулистых ног – сразу пересохло во рту, поэтому еле слышно прошептала:

– Хочешь войти?

Он оперся рукой о дверной косяк, оглядывая комнату, и, заметив Хилди, покачал головой.

Оливия едва не вскрикнула, когда он схватил ее за руку и, выглянув в коридор, потащил за собой.

Сердце ее бухало как молот, но она нашла в себе силы обернуться и улыбнуться ошеломленной служанке.

– Ложись. Я скоро вернусь.

Не теряя времени, Джеймс вывел ее в коридор. Они быстро пробежали по дорожке, устилавшей старый деревянный пол, и нырнули в комнату через две двери справа.

Комната Джеймса. Его потертый кожаный саквояж стоял на полу возле умывальника, а рядом на крючке висела шляпа. Слабый запах мыла для бритья защекотал ей ноздри.

Он отпустил ее запястье, толкнул в глубь комнаты, закрыл дверь на ключ и указал на кровать:

– Сядь.

Из гордости она пренебрегла его приказом и заняла деревянный стул у изножья кровати. Джеймс заметался перед ней, хотя размеры комнаты позволяли сделать всего-то пару шагов. Это, похоже, еще больше рассердило его.

Оливия терпеливо ждала, сложив руки на коленях и чинно скрестив ноги в лодыжках.

Наконец, Джеймс остановился и, сунув руку в волосы, стиснул их, словно хотел вырвать клок.

– Какого черта ты делаешь в Хейвен-Бридже?

В течение долгой поездки из Лондона Оливия обдумывала, как лучше ответить на этот вопрос, но так и не пришла ни к какому конкретному решению – до сих пор.

Придется сказать ему правду.

– Я не могла вынести, что ты уехал, не попрощавшись, как будто сбежал от меня… от нас.

– Оливия. – В его голосе сквозило раздражение. – Нет никаких нас.

Как больно ранили его слова!

– Ну конечно же есть. – Прежде чем он успел ей возразить, она добавила: – Поэтому ты и сбежал из Лондона.

Джеймс на несколько секунд прикрыл глаза, словно молил Всевышнего о терпении.

– Наверное, я это заслужил. Я дурно повел себя в ту ночь на балу Истонов.

– Ты дурно повел себя и на следующий день, когда приехал к Оуэну.

– Возможно, ты права. Но, Оливия, чего же ты от меня ждала? Мне не следовало целовать тебя, но я поцеловал. Сделанного не воротишь, как бы я этого ни желал. Через пару месяцев я уезжаю в Египет. У нас не может быть никакого будущего. Ты должна это понимать.

Она пожала плечами.

– Я смотрю на вещи иначе.

– Позволь мне задать простой вопрос: Хантфорд знает, что ты здесь?

– Нет, не знает.

Джеймс тихо чертыхнулся.

– А куда, он думает, ты поехала?

– К своей тетушке Юстас в Оксфордшир. – Оливия сделала глубокий вдох. – Роуз написала ей письмо, сообщая о моих планах навестить ее, но я успела его перехватить, чтобы Деннисон не отправил: не хотела беспокоить дорогую тетушку.

– Какая ты заботливая. – Его сарказм ранил. – А как тебе удалось убедить кучера и Хилди согласиться на эту авантюру?

Оливия уставилась на свои руки, понимая, что ее объяснения звучат постыдно даже для нее самой. Пыталась убедить себя, что цель оправдывает средства, все равно переживала.

– Когда мы остановились на постоялом дворе в первую ночь, я небрежно обронила, что хотела бы увидеть очаровательный коттедж тети Юстас в Озерном крае. Кучер вначале возражал, говорил, что получил распоряжение доставить меня в Оксфордшир, но я заверила его, что Оуэну известно о перемене планов и что тетя Юстас ожидает моего приезда в Хейвен-Бридж через пару дней.

– Стало быть, солгала.

– Да.

Джеймс вновь принялся беспокойно мерить шагами комнату.

– Как ты узнала, что я буду здесь?

– Наверняка не знала, но когда ты сказал, куда едешь, я предположила, что воспользуешься возможностью навестить дядю Хэмфри. Судя по тому, с какой теплотой ты о нем говорил, было ясно, что он тебе очень дорог… как и Хейвен-Бридж.

Джеймс покачал головой.

– Что-то я не припоминаю такого разговора.

– Это было довольно давно.

– И ты запомнила?

Джеймс наморщил лоб, и Оливия с трудом сдержала порыв разгладить морщинки пальцами. Да, она помнит и ценит время, проведенное с ним, в особенности те редкие моменты, когда он рассказывал что-нибудь о себе.

– Я подумала тогда, что и мне тоже хотелось бы когда-нибудь побывать в Хейвен-Бридже.

Джеймс опустился на кровать в изножье, чтобы глаза, прямо-таки сверкавшие гневом, оказались на одном уровне с ее глазами.

– Твой приезд сюда без ведома брата – безрассудство. Ты подвергаешь себя опасности. А если бы по пути на вас напали разбойники с большой дороги? Или застряли бы где-нибудь в глуши?

– Не преувеличивай. Тихая сельская местность вовсе не кишит разбойниками. С таким же успехом меня могли ограбить и по дороге к тете Юстас, – возразила Оливия, поскольку как-то не задумывалась над всякого рода случайностями, которые могли помешать ее плану, ибо была слишком сосредоточена на том, чтобы найти Джеймса.

– Ты упускаешь одну важную деталь, – ровно проговорил Джеймс. – Если бы с тобой что-нибудь случилось, никто бы даже не узнал. Тетя не ждала тебя, а уж я, видит Бог, тем более.

– Не вижу смысла рассуждать о том, что могло произойти, когда не произошло ничего.

– А ты забыла про пьяницу в таверне? Все могло закончиться гораздо хуже.

Она позволила себе легкую улыбку.

– Но все обошлось – благодаря тебе.

Джеймса ее лесть нисколько не смягчила – напротив, вид у него был такой, словно ему хотелось что-нибудь разбить.

– Утром первым делом я отправлю письмо Хантфорду с сообщением о твоем местонахождении. Подозреваю, что он сам приедет за тобой, а стало быть, за три дня пути придумает наказание за эту сумасбродную выходку.

Оливия заерзала на твердом стуле.

– Может, не стоит действовать так поспешно? Ведь есть и другие варианты…

Джеймс рассмеялся – глухо, резко.

– Какие, например?

– Завтра я напишу тете Юстас, сообщу о своем приезде и отправлюсь в Оксфордшир. Оуэну совсем не обязательно знать о моем посещении Хейвен-Бриджа.

– Я не собираюсь лгать твоему брату.

– Что ж, если ты желаешь поделиться с ним всей этой сомнительной историей, не смею мешать. – Оливия преувеличенно тяжко вздохнула. – Но не удивляйся, когда он посадит меня на ближайший корабль до Америки.

Джеймс сузил глаза.

– И поделом.

Теперь наступил черед Оливии мерить шагами комнату.

– Ну а ты? Разве ты не несешь никакой ответственности? Я бы, конечно, не стала впутывать тебя, ты же понимаешь, но кто-то мог бы сказать, что ты меня поощрял.

– Я… что?

– Да, когда поцеловал.

– Ах, ну да: как я мог такое забыть? – усмехнулся Джеймс.

Снова сарказм. Ножом по сердцу.

– Говори что хочешь, но я знаю, что тот поцелуй что-то для тебя значил. Я почувствовала это по тому, как ты обнимал меня, как смотрел на меня.

Он вскочил и схватил ее за плечи.

– Послушай меня. Тот поцелуй был ошибкой. Не стану отрицать, что увлекся, но я не ожидал, что ты такая…

Джеймс беспомощно пожал плечами, но ей нужно было знать.

– Какая?

– Такая… страстная, – признался он ворчливо. – И так хорошо целуешься.

К щекам Оливии прилила краска, вмиг стало жарко. Этот комплимент, пусть и высказанный неохотно, с лихвой возместил все его прежние колкости.

– Спасибо. Ты тоже очень даже неплохо целуешься.

Глаза Джеймса сузились.

– Тоже? А кто еще?

– Это неважно. Прошу тебя, продолжай.

Ее слова не порадовали, тем не менее Джеймс продолжил:

– Ты должна понимать, что мы с тобой не пара. Ты сестра маркиза, а я всего лишь поверенный и к тому же в конце лета уезжаю в Египет. Я не намерен жениться, мне не нужна семья. Чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет и для тебя, и для меня.

Он отошел в другой конец комнаты и устремил взгляд в окно, которое выходило на гостиничный двор.

– Я бы подождала, пока ты не вернешься из Египта, – проговорила Оливия дрожащим голосом.

– Дело вовсе не в Египте, – едва сдерживался Джеймс. – Ты младшая сестра моего лучшего друга. Я еще никогда не сознавал этого так отчетливо, как сегодня.

– Почему это звучит как укор?

– Приехав сюда, ты обманула семью и подвергла себя опасности. Это был глупый, эгоистичный и крайне незрелый поступок.

До сих пор Оливия пыталась храбро рисовать это как смелое и романтическое приключение, но слова Джеймса высветили горькую правду. Она ни за что не хотела волновать своих родных и никогда не прибегла бы к этому замыслу, если б это не был ее последний шанс на счастье. На любовь.

– Возможно, ты и прав…

– Не «возможно», а прав. С того времени как научилась хлопать ресницами – что, держу пари, было приблизительно года в три, – ты получала все, что только душа пожелает: пони, красивые платья, даже драгоценности. И это объясняет, почему тебе так трудно смириться с моим отказом. Мы совершенно не подходим друг другу, я никогда не смогу сделать тебя счастливой, а ты… ты никогда не сможешь меня понять.

Его резкие слова эхом зазвенели в последовавшей за этим тишине.

Глаза Оливии налились слезами, в носу жгло, но заплакать означало только подтвердить его невысокое мнение о ней.

– Мне думается, ты меня недооцениваешь, – выдавила она.

Да, Господь благословил ее любящими братом и сестрой. Да, она по праву рождения принадлежит к классу богатых и привилегированных, но уже познала сердечную боль, познала ужас и горе, обнаружив отца с дыркой от пули в голове, познала мучительные страдания, когда осталась без матери. Люди, которых она считала друзьями, сторонились ее в самый горький, самый уязвимый период жизни.

Только не Джеймс. Он был один из немногих, кто поддержал Оуэна – и всех их.

Да, Оливия понимает больше, чем он думает.

И теперь, впервые, пожалуй, за всю свою жизнь, она поняла, что необходимо держаться от Джеймса на расстоянии, и пробормотала:

– Ты дал мне много пищи для размышлений. Думаю, мне следует вернуться в свою комнату.

Джеймс вскинул брови:

– Надеюсь, до утра ты никуда не сбежишь?

– Не беспокойся. – У нее не было ни сил, ни желания что-либо предпринимать. Какие бы последствия ни имели ее поступки, она встретится с ними лицом к лицу.

Он пощупал затылок и поморщился.

– Надо поспать. Надеюсь, к завтрашнему дню моя голова прояснится.

– Еще болит? – Не задумываясь, она подошла к Джеймсу, положила руку на плечо, а второй потрогала макушку, ощутив под пальцами густые, слегка вьющиеся волосы. Легонько ощупав его голову, на затылке она обнаружила шишку с куриное яйцо.

– Ой.

– Завтра будет болеть.

– Уже болит.

Обида и гнев Оливии растаяли. Но не полностью.

– Тебе нужно поспать.

Она хотела было идти к себе, но Джеймс в три широких шага обогнал ее и оказался у двери.

– Подожди, я проверю коридор.

Выглянув из комнаты, он махнул ей рукой, приглашая следовать за ним.

Возле своей комнаты она вытащила из кармана ключ и, не глядя на Джеймса, отперла дверь.

– Спасибо, что заступился там, в пивной. Надеюсь, твоей голове скоро станет лучше.

– Не волнуйся. Она крепкая.

Игривость в его тоне заставила ее обернуться, и от его улыбки так екнуло сердце, что захотелось прильнуть к нему, прижаться к губам своими… но она лишь прошептала:

– Спокойной ночи.

– Запри дверь, – напомнил Джеймс. – Утром решим, что делать дальше.

Оливия кивнула, вошла в комнату и повернула ключ в замке. Хилди оставила у кровати горящую лампу с прикрученным фитилем, а сама, свернувшись на тюфяке на полу, крепко спала.

Совесть кольнула Оливию. На бедную девушку взвалили задачу сохранения репутации Оливии – дело, мягко говоря, неблагодарное. Служанка до сих пор считает, что завтра они отправятся в коттедж тетушки Юстас в Хейвен-Бридже, и Оливии предстояло сообщить ей неприятную правду.

Джеймс прав: она сумасбродная и эгоистичная – во всяком случае, сегодня была именно такой. Его резкие слова уязвляли, но гораздо больнее было видеть разочарование в его глазах… вот что будет преследовать ее до конца дней.

Оливия сняла платье, облачилась в ночную рубашку и, на цыпочках подойдя к тюфяку служанки, тихонько тронула ее за плечо.

Хилди приподнялась на локте и потерла глаза.

– С вами все в порядке, миледи? Вам что-нибудь нужно?

– Я просто хотела сообщить, что вернулась, – прошептала Оливия. – Спасибо тебе за попытки защитить мое доброе имя.

Служанка сонно заморгала, не вполне понимая, о чем это она, а Оливия продолжила:

– Знаешь, кровать достаточно большая, так что хватит для двоих. Забирайся и залезай под одеяло, а то на полу холодно.

– Да мне и на тюфяке удобно, миледи.

– Но ведь матрас-то лучше. Давай запрыгивай. Я прикручу лампу.

Хилди подчинилась и уснула сразу же, как только голова коснулась подушки.

В отличие от нее Оливии не спалось. Слова Джеймса не выходили из головы, а невысокое мнение о ней ранило как сотня осколков. Однако усугублял боль неоспоримый факт: несмотря ни на что, она все равно его любит.

И не имеет ни малейшего представления, что с этим делать.

 

Глава 6

Как и предсказала Оливия, Джеймс проснулся с жуткой головной болью.

Правда, стало чуть легче, когда он встал и начал двигаться по комнате: одеваться, бриться, а потом и просто нервно расхаживать. В какой-то момент он быстро нацарапал записку Хантфорду, в которой сообщил, где находится Оливия, но через минуту смял в кулаке.

Джеймс знал, что должен отправить известие другу, но, по его твердому убеждению, никогда нельзя принимать важные решения на пустой желудок, он еще не завтракал.

Поэтому, прихватив кожаную сумку с инструментами, он вышел из комнаты в поисках хлеба насущного. Проходя мимо комнаты Оливии, Джеймс услышал приглушенные женские голоса, но слов было не разобрать. Он остановился, подумав, что Оливия тоже, должно быть, проголодалась, и, недолго думая, постучал в дверь.

Голоса стихли, послышались шаги, дверь чуть-чуть приоткрылась, и показалось лицо Оливии.

– Доброе утро. – Это было сказано с воодушевлением приговоренного, которого вот-вот поведут на гильотину, да и лицо хранило выражение озабоченности. – Как ты себя чувствуешь?

Боль от ушибов после драки казалась пустяком: обрывки разговора с Оливией у него в комнате, которые крутились в голове, беспокоили куда больше. Он был слишком резок с ней, хотя и не имел никакого права отчитывать за эгоизм и сумасбродство.

– Прекрасно, только умираю с голоду. Составишь компанию за завтраком?

– Хорошо, – отозвалась она с нелестным для него смирением, – только возьму шляпу. Встретимся во дворе.

Несколько минут спустя они уже шли по главной деревенской улице. Джеймс с удовольствием подставлял лицо прохладному утреннему ветерку, но Оливия зябко куталась в шаль. Ему хотелось, чтобы она обратила внимание на легкий туман, поднимающийся с озера, и пурпурный оттенок холмов вдалеке; хотелось, чтобы заметила яркую зелень пастбищ, по которым разбрелось стадо грязно-белых овец. Красота этих мест всегда действовала на него исцеляюще, и наверняка ей тоже станет значительно лучше. Но стремление расшевелить Оливию ни к чему не привело – девушка выглядела несчастной и держалась отстраненно.

И он очень сожалел, что был тому виной.

Возможно, этим утром ему удастся хоть немного исправить ситуацию, даже вернуть ту непринужденность в их отношениях, которая была до поцелуев в саду леди Истон. Нужно попробовать.

Без предисловий Оливия сказала:

– Я сегодня призналась Хилди, что тетя Юстас живет вовсе не рядом с Хейвен-Бриджем. Она, понятное дело, расстроилась.

– Ты поступила правильно.

Оливия взглянула на него с сомнением.

– Все равно рано или поздно она бы обнаружила обман. И я поручила ей рассказать обо всем нашему кучеру, что не слишком-то правильно, верно? Терренс ужасно рассердится.

Джеймсу не нравилось видеть ее такой подавленной. Он как-то никогда не сознавал, насколько стал полагаться на ее неунывающую натуру и заразительную улыбку.

– Чуть позже придумаем, как нам лучше поступить. А сейчас постарайся на время забыть о своих тревогах. – Он потянул носом воздух, почуяв запах свежей выпечки, масла и корицы. – Ах, какой аромат!

Она тоже принюхалась и улыбнулась уголками губ.

– Пахнет божественно. Что это?

– Завтрак. – Джеймс указал на булочную и предложил ей руку.

Едва она положила ладошку на его локоть, Джеймса поразило сознание, как приятно ему идти с ней бок о бок. Еще он слишком остро реагировал на мягкий нажим ее ладони. А когда она споткнулась и грудь коснулась его руки, пусть случайно и совершенно невинно, это взволновало его так, как не должно было. Силы небесные…

Они зашли в булочную, и испачканное мукой лицо пекаря расплылось в широкой улыбке.

– Мистер Эверилл, вижу, вы привели мне новую хорошенькую покупательницу.

– Да, знакомьтесь, леди Оливия Шербурн. А это мистер Фрейзер, выпекающий лучшие сладкие булочки во всей Англии.

– Здесь, в Озерном крае, все кажется вкуснее, – скромно ответил мистер Фрейзер, – в чем вы скоро убедитесь.

Джеймс купил и булочек, и ватрушек, и печенья в надежде хоть чем-нибудь соблазнить Оливию. Они помахали на прощание пекарю и прошли чуть дальше по улице, к лавке зеленщика. Оливии приглянулись спелые персики, и Джеймс, купив пару, сунул их в сумку к остальному съестному.

– Полагаю, пора возвращаться в гостиницу, – заметила Оливия.

– Да, но не прямо сейчас.

Джеймс повел ее к каменистой тропинке, по которой ходил каждое утро с тех пор, как приехал в Хейвен-Бридж. Он никогда никого не водил на свое любимое место на холме, но почему-то Оливию взять туда захотел. Почему – он и сам не знал: возможно, потому, что не сомневался: увидев этот живописный пейзаж ее глазами, оценит и полюбит его еще больше.

Она выгнула бровь.

– Я думала, тебе не терпится поскорее отправить меня в Лондон.

– Это несправедливо.

– Разве?

Ну конечно, он не хотел отсылать ее.

– Это для твоей же пользы.

Она вздохнула.

– Именно так говорят мужчины, когда хотят, чтобы им подчинялись.

Джеймс нахмурился и, остановившись, повернулся к ней.

– Мы уже договорились, что ты не можешь здесь остаться. Но несколько часов большой роли не сыграют, и есть одно место, которое я хотел бы тебе показать, если, конечно, ты не против подняться по крутой тропинке.

Он, разумеется, прекрасно знал, что Оливия ни за что на свете не откажется от предложения, и оказался прав. Она чуть приподняла край платья, демонстрируя красивую голубую туфельку.

– Не самая подходящая обувь для энергичной прогулки, но даже если они порвутся или испачкаются – ничего страшного: в монастыре такие изящные туфельки мне все равно не понадобятся.

Он уловил намек на улыбку, и его охватило какое-то странное чувство предвкушения и нетерпеливого ожидания. Эта прогулка обещала быть крайне приятной.

– Отлично.

Не задумываясь, он взял ее за руку, переплел их пальцы и потащил по тропинке к своему любимому месту. Она слегка сжала его ладонь, словно давая понять, что в следующие несколько часов будет соучастником всех его затей.

Такая перспектива была волнующей… и опасной.

Каменистая дорожка вилась между кустами и деревьями, мимо полуразрушенного амбара, и вскоре превратилась в узкую тропинку. Они слишком запыхались, чтобы разговаривать, но восторг у нее на лице говорил сам за себя. Он правильно сделал, что взял ее сюда. Быть может, удастся хоть немного смягчить впечатление от тех резких слов, которые вчера ей наговорил, и они с Оливией останутся друзьями.

Мысли о дружбе, однако, улетучились, когда они преодолели примерно половину пути к вершине холма. От быстрой ходьбы им стало жарко, и Оливия сняла шаль, открывая гладкую кремовую кожу над вырезом платья. Джеймс старался не пялиться на нее, но от каждого шага ее грудь слегка подпрыгивала, у него разыгралось воображение: вот ее обнаженные груди раскачиваются над ним, голова запрокинута, губы приоткрыты…

Иисусе, да что это с ним такое?

Оливия питает к нему нежные чувства, но это не дает ему права на подобные фантазии… Странно, но она имела обыкновение прокрадываться в его мысли в самые неожиданные моменты: например, когда рассматривал статую плодородия, или слышал бодрый рил, или засыпал в постели. А после того вечера, когда они поцеловались, ему стало еще труднее выбросить эти мучительно-сладостные образы из головы. Ее карие глаза с отяжелевшими веками будто приглашали заключить ее в объятия, поцеловать и… сделать многое другое.

Джеймс поднял взгляд и обнаружил Оливию впереди на несколько ярдов.

– Ты что-то отстал, – поддразнила она запыхавшимся голосом. – Что, не можешь угнаться за мной?

Он в пять широких шагов сократил расстояние между ними; она взвизгнула в притворном страхе и припустила к вершине холма.

Шляпка ее болталась на спине, как и несколько каштановых локонов, выбившихся из прически. Эти соблазнительные локоны притягивали его взгляд к затылку и длинной изящной шейке.

Проклятье! Он больше не мог отрицать, что желает ее; в сущности, «желает» совсем не то слово – это все равно что сказать: «утопающий желает воздуха». Но даже если чего-то желаешь, совсем не обязательно потакать себе в этом, и уж в чем в чем, а в дисциплинированности Джеймсу не откажешь. Это просто вопрос контроля мозга над телом. Он всегда презирал мужчин, которые не в состоянии держать в узде свои инстинкты, и считал слабостью питье без меры, курение опиума и растрачивание состояний на любовниц.

Джеймс никогда не падет жертвой ничьих женских прелестей, в том числе и Оливии, даже если не может не оценить их по достоинству.

Они достигли вершины холма, и он залюбовался Оливией, когда она сошла с тропинки на луг, усеянный яркими полевыми цветами, и со счастливым вздохом плюхнулась на траву, так что юбки вздулись вокруг нее колоколом.

Джеймс бросил сумку на землю и опустился рядом с ней на мягкую траву. Из груди его вырвался вздох при виде ярко-зеленого склона перед ними, пестрых лугов на расстоянии и извивающихся каменных оград.

– Вот то, что я хотел тебе показать, – сказал он просто. – Это мое самое любимое место на земле.

Она повернулась к нему, раскрасневшаяся – то ли от быстрой ходьбы, то ли от сильных эмоций, он не знал, – однако результат ему нравился.

Губы ее были чуть приоткрыты, словно она собиралась что-то сказать, а глаза блестели так, будто того и гляди заплачет. Оливия не сделала ни того, ни другого, а просто смотрела на него так, словно могла прочесть все его мысли. И если и вправду могла, да поможет ему Бог. Да поможет Бог им обоим.

– Ну и что ты об этом думаешь?

Оливия легла на спину и, прищурившись, устремила взгляд в яркое небо.

– Великолепно.

Джеймс сглотнул. Девушка выглядела восхитительно растрепанной, будто только что испытала наслаждение. Ее молочно-белая полная грудь так натягивала ткань платья, что едва не вываливалась из выреза. Чуть-чуть потянув, он мог бы спустить лиф и, обнажив соски, ласкать их языком до тех пор, пока не превратятся в твердые маленькие бутоны. Одним быстрым движением он мог бы задрать юбки, уютно устроить голову между ног и ласкать нежные лепестки плоти до тех пор, пока она не станет извиваться и стонать от наслаждения.

Оливия вздохнула, очевидно не имея представления о его порочных мыслях, и приглашающе похлопала рукой рядом с собой.

Да, определенно ни малейшего представления.

Джеймс вытянулся на мягкой траве, их тела не соприкасались, но тот дюйм, который отделял ее руку от его ладони, буквально потрескивал от накала.

– Теперь я могу представить, что чувствовали боги и богини на вершине Олимпа. Голова немножко кружится, правда?

Если у Джеймса и кружилась голова, то вовсе не от осознания величия Зевса, а от сладкого цитрусового запаха, который исходил от нее, поэтому он лишь промычал в ответ.

На несколько минут воцарилось молчание. Джеймс, повернув голову, украдкой рассматривал профиль Оливии. Глаза ее были закрыты: она явно наслаждалась теплыми солнечными лучами, – и он воспользовался возможностью полюбоваться прелестной россыпью веснушек у нее на переносице и густой бахромой ресниц, касающихся щек. Нижняя губа так и манила своей полнотой: хотелось втянуть ее в рот, пососать легонько и покусать, как в тот вечер на балу у Истонов. Плоть его мгновенно среагировала, натянув перед кожаных бриджей, и пришлось повернуться на бок в надежде, что высокая трава это скроет.

Глаза Оливии, дрогнув, открылись, и она тоже повернулась на бок, опершись на локоть.

– Как ты нашел это место?

Джеймс пожал плечами, изо всех сил стараясь не пялиться на округлости соблазнительно сжатых грудей.

– Просто случайно наткнулся.

– Спасибо, что показал мне.

Ах сколько всего еще он хотел бы ей показать! Сейчас, лежа здесь, в траве, казалось, что они одни на всем белом свете. Как легко было бы забыть, что она младшая сестра Хантфорда. И что через пару месяцев он уезжает в Египет. И что она заслуживает лучшей партии, чем он.

– Я рад, что тебе нравится, – отозвался он искренне. – Мы чуть не забыли про наш завтрак. Как и обещал, мы будем есть самые вкусные сладкие булочки во всей Англии. Идем, провожу тебя к столу.

– К столу?

Джеймс помог ей подняться и, подхватив с земли сумку, сказал:

– Прошу.

Он повел ее к большому плоскому камню, с которого открывался вид на склон. Оливия легко забралась на него и села, свесив ноги с края.

– Вид с твоего обеденного стола просто изумительный. – Она положила ладони на шершавый камень. – Мм, какой теплый. Мне даже захотелось вздремнуть на нем.

– Не сейчас. – Джеймс вытащил из кармана чистый носовой платок и разложил на нем вкусности из булочной и персики, которые порезал на дольки. Он догадался захватить и фляжку с чаем, но не было кружек и чай почти остыл.

– Пикник! – воскликнула Оливия.

– Пожалуй, да, хоть и примитивный. Ты должна все попробовать.

Оливия стянула перчатки и приступила к трапезе: попробовала булочку и от удовольствия даже прикрыла глаза, словно в экстазе, когда вонзила зубки в спелую мякоть персика и капелька сока скатилась по подбородку. Джеймс едва удержался, чтобы ее не слизнуть. Она засмеялась и стерла каплю тыльной стороной ладони, мило покраснев при этом.

Расправившись с едой, они молча сидели, подставив лица теплому ветерку, который заигрывал с волосами и одеждой. Наконец Оливия повернулась к нему – игривые морщинки вокруг глаз исчезли – и начала:

– По поводу нашего вчерашнего разговора… Ты был прав насчет меня.

Черт.

– Мне не следовало говорить так прямолинейно и резко, Оливия. Я просто был расстроен, что ты подвергла себя опасности.

Она покачала головой, и выбившиеся каштановые прядки закачались в такт.

– Одно из качеств, которыми я всегда в тебе восхищалась, – это умение сказать правду, ничего не утаивая. Уверена, ты не способен на обман.

Джеймс подумал о письме отца Оливии, которое оставил в своей комнате в гостинице, и натужно сглотнул.

– Я не имел права говорить…

– Это неважно. Ты заставил меня понять, что я в своей жизни не сделала ничего полезного. Пришло время это изменить.

Святые угодники. А вдруг она и вправду надумала уйти в монастырь?

– Как ты можешь такое говорить? Ты всегда была преданной сестрой. Ты единственный человек, кому Роуз доверяет, единственная, кто способен ее понять. И должен ли я напоминать, что без твоей помощи Хантфорд и Аннабелл могли никогда не помириться?

– Им самой судьбой предназначено быть вместе – с моей помощью или без нее.

– Суть в том, что у тебя доброе сердце и ты часто помогаешь родным и друзьям.

– Однако они требуют от меня все меньше и меньше. Я подумала, что должна распространить свои добрые дела за пределы круга родных и друзей, на тех, кому меньше повезло в жизни.

– Что же ты намерена делать?

Джеймс нахмурился. Оливия – благовоспитанная девушка, и ему совсем не нравилась мысль, что она, например, посещает Ньюгейт или ухаживает за больными.

– Пока не знаю, но у меня есть кое-какие идеи. Пора мне лучше узнать мир и потом поделиться с другими.

Джеймс почувствовал себя худшим из лицемеров.

– Надеюсь, ты делаешь это не из-за той ерунды, которую я наговорил тебе вчера вечером. От удара по голове мне, по-видимому, вышибло все мозги.

Она улыбнулась уголками губ.

– Нет, ты был прав. И хотя я не могу отрицать, что желала бы иного финала своего приключения, возможно, такой результат самый лучший.

– Только не действуй необдуманно. Все свои планы обсуди вначале с братом. Я бы очень не хотел, чтоб тебя постигла неудача.

– Спасибо. – Глаза Оливии подозрительно заблестели, но она заморгала, прогоняя слезы. – Что касается моего затруднительного положения, я решила, что должна сделать.

Джеймс вскинул бровь. Он-то полагал, что ее судьба у него в руках. Ему бы следовало догадаться, что у Оливии на этот счет будут другие мысли.

– И что же?

– Я сегодня же днем уеду к тете Юстас, и чем скорее отправлюсь в путь, тем лучше.

– Но она же не ждет тебя.

– Я напишу ей письмо и попрошу Хилди отправить.

– А как же твой брат? Ты расскажешь ему, где была?

Оливия устремила взгляд в долину.

– Мне бы не хотелось. Это трусость с моей стороны, я знаю, но Оуэн имеет склонность слишком бурно реагировать на такие вещи. Конечно, я не могу тебе помешать рассказать ему и пойму, если ты сочтешь, что должен, и все-таки…

Джеймс вгляделся в ее лицо, пытаясь отыскать признаки смирения, но не нашел. Он никогда не умел истолковывать недосказанность и, вне всяких сомнений, охотнее взялся бы за расшифровку древнего текста, чем разбираться в женских эмоциях, и все же не думал, что Оливия пытается им манипулировать: слишком уж подавленной выглядела.

– Как бы я ни желал избавить тебя от гнева Хантфорда, скрыть от него правду не могу. Окажись я на его месте, ждал бы, что услышу ее.

Оливия кивнула.

– Вы очень давно дружите с Оуэном, поэтому естественно, что ты предан прежде всего ему, а не мне.

– Да, – отозвался Джеймс, хотя отнюдь не был убежден в этом.

Ему стало не по себе, когда подумал о письме, которое Хантфорд ему доверил и которое, вопреки желанию, приходилось от нее утаивать. Он явно оказался в незавидном положении: между братом и сестрой словно между молотом и наковальней.

– Спасибо за чудесный завтрак, – прервал его размышления голос Оливии. Она поднялась и отряхнула ладони. – Я бы с радостью провела тут весь день, но надо возвращаться в гостиницу и готовиться к отъезду. Тебе необязательно провожать меня, я вполне могу спуститься и сама.

– Нет, – возразил Джеймс, но вовсе не потому, что сомневался в ее способностях, а скорее потому, что распрощаться пока не был готов.

– Мы пойдем вместе.

Оливия пожала плечами, словно ей было совершенно все равно. Увидев, что она привела в порядок волосы и надела шляпку, он вздохнул с сожалением: слегка растрепанная и немножко взбалмошная красавица превратилась в чопорную леди, – но это, пожалуй, и к лучшему.

Когда они стали спускаться по тропинке, небо заволокло тучами, ветер окреп, а вскоре упали и первые капли дождя. Оливия приостановилась, чтобы прикрыться шалью, а Джеймс, опасаясь, как бы она не поскользнулась на мокрой каменистой тропке в своих легких изящных туфлях, предложил:

– Держись за мою руку.

– Ничего, я сама.

И она действительно всю дорогу вполне обходилась без его помощи, но когда они были уже в нескольких ярдах от подножия холма, ноги ее заскользили по камням, и она стала терять равновесие. Джеймс подскочил сзади и обхватил за талию, но не смог ни ее удержать, ни сам удержаться.

Она повалилась на него сверху, да так, что мягкая попка придавила его пах, на что плоть тут же отреагировала предсказуемым образом, черт бы ее побрал. Оливия села, явно не догадываясь о его состоянии и не замечая некую твердость под своей восхитительной попкой, хотя не почувствовать было трудно. Джеймс решил, что это у нее от смущения и неожиданности.

Он тоже сел, но руки убирать не спешил, поймав себя на том, что не хочет отпускать ее… и не только по очевидной причине.

– С тобой все в порядке?

– Да, то есть нет – мне страшно неловко. Надеюсь, я тебя не раздавила?

– Вот уж вряд ли.

Она проворно скатилась с него, но когда попыталась встать, едва не упала, однако быстро выпрямилась и изобразила бодрую улыбку.

– Ты явно ушибла ногу. – Джеймс поднялся и легонько придержал ее за плечи.

– Нет-нет, ничего страшного. Боюсь, я просто неуклюжая… впрочем, для тебя это не новость, верно? Похоже, дождь усиливается. Слава богу, мы уже почти пришли.

– Может, обопрешься о мою руку? А еще лучше я понесу тебя.

Она недоверчиво взглянула на него с легким любопытством, словно он говорил на каком-то странном и непонятном языке.

– Думаю, в этом нет необходимости.

Джеймс подавил поднявшееся в душе разочарование, и они повернули к главной улице, прошли мимо булочной, при этом Оливия явно щадила ногу, но от помощи упрямо отказывалась.

Дождь стекал с вывески над гостиницей, и на земле образовались грязные лужи. Они остановились на том самом месте, где Джеймс дрался с Кратчером предыдущим вечером. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.

– Ну вот мы и пришли, – проговорила Оливия с бо́льшим воодушевлением, чем это казалось необходимым. – На случай, если не увидимся до твоего отъезда в Египет, желаю удачи и счастливого путешествия. Надеюсь, твои изыскания увенчаются успехом, ты найдешь все, что ищешь. – Голос ее сорвался.

Стало быть, понял Джеймс, он все еще небезразличен ей, но задерживаться на этой мысли не осмелился.

– Я поговорю с твоим кучером, чтобы удостовериться в его готовности к поездке в Оксфордшир.

– Ты очень любезен.

– До свидания, Оливия. – Он с трудом заставил себя это произнести.

– До свидания. – Она повернулась и захромала в гостиницу, а он остался стоять под дождем, как дурак, глядя ей вслед.

 

Глава 7

– Терренс беспокоится, что дороги нынче вечером будут неподходящими для езды, – заметила Хилди, ловко расшнуровывая промокшее платье Оливии.

– Я уверена, что он в целости и сохранности доставит нас в придорожную гостиницу на пути к тетушке Юстас. Кроме того, мне не хочется оставаться здесь еще на одну ночь. – Она просто не может здесь дальше задерживаться после только что состоявшегося разговора с Джеймсом, ей необходимо уехать, пока ее решимость не дала трещину.

– Что ж, хорошо, я скажу ему, чтобы подготовил карету. – Хилди вздохнула. – В любом случае он уже привык получать дурные вести от меня.

Оливия поморщилась от этого легкого укора главным образом потому, что знала: он вполне заслужен.

– Спасибо, Хилди. Обещаю, что больше не буду вас обманывать. – Освободившись наконец от мокрых вещей, она присела, давая служанке возможность надеть ей через голову модное дорожное платье в полоску.

Служанка поцокала языком.

– Я всегда буду на вашей стороне, что бы ни случилось, но Терренс совсем другое дело: при всей его любви к вам он в первую очередь предан герцогу.

– Я знаю.

– Пойду закажу нам в дорогу сандвичи и сообщу Терренсу, что мы будем готовы выехать через полчаса. – Затянув наконец шнуровку на платье Оливии, Хилди стремительно вышла в коридор, прикрыв за собой дверь.

Девушка вытащила из прически шпильки, расчесала волосы и закрутила в простой узел на затылке. Возле стула Хилди оставила практичные, крепкие ботинки, но как всунет правую ногу, которая распухла чуть ли не вдвое, в узкий ботинок, Оливия не могла представить. Она приподняла подол, чтобы взглянуть на ногу, которая гротескно выпирала из когда-то красивой, а теперь грязной голубой туфельки, но снять туфлю не решилась, ибо ни за что не втиснула бы ее ни во что другое. Вместо этого опустила подол, сунула ботинки в саквояж и захромала по комнате, проверяя, не осталась ли где лента или гребень.

К возвращению Хилди Оливия была готова отправиться в путь и жестом предложила ей идти первой, дабы служанка не заметила ее хромоты, а то разохается или вовсе без надобности отложит отъезд.

Пока Терренс грузил их багаж, Оливия с горем пополам забралась в карету. Через минуту служанка просунула голову в дверь и громко сказала, стараясь перекричать стук дождя по крыше:

– Сейчас только заберу еду, которую приготовила нам жена трактирщика, и можно трогаться.

Она захлопнула дверцу и нырнула в таверну, тщетно пытаясь увернуться от дождя.

Оливия смотрела на узкую грязную улочку, по которой они с Джеймсом недавно шли, моля об оцепенении, чтобы не чувствовать не только пульсирующей боли в ноге, но и, конечно же, сердечных мук от того, что будущее, которое она рисовала себе, никогда, никогда не наступит. Она не просто представляла свою жизнь с Джеймсом, а всей душой верила в нее. Уверенность, что однажды она выйдет замуж за него, была тем компасом, который управлял ее решениями, большими и маленькими. Какое платье надеть? Что понравится Джеймсу? На какое суаре пойти? Где вероятнее всего будет Джеймс? Какую книгу прочесть? Какая тема будет самой интересной Джеймсу?

Какая же она жалкая дурочка.

Оглядываясь теперь назад, она понимала, что ее горячее стремление доставить ему удовольствие было хуже, чем глупостью. Она как будто забыла себя, забыла, что она Оливия Шербурн. Забыла, что существует отдельно и совершенно независимо от Джеймса Эверилла.

Гнев – на себя, на Джеймса, на все проклятые артефакты, которые он уже отыскал и еще отыщет, – вспыхнул у нее в душе. В отчаянии она заколотила кулаками по бархатной обивке сиденья, однако оно было слишком мягким, чтобы дать мало-мальское удовлетворение, поэтому в сердцах пнула ногой противоположное сиденье.

Боже милосердный! Ногу от лодыжки до бедра прострелила такая адская, ослепляющая боль, что у нее потемнело в глазах, и Оливия ухватилась за стену, чтобы не потерять сознание и не свалиться на пол.

На глазах выступили слезы. Дура, дура, ду…

«Бум-бум». Окна кареты задребезжали от мощного стука, и дверца распахнулась.

Оливия быстро вытерла слезы – незачем Хилди видеть ее плачущей, – но это была не служанка.

В проеме показался запыхавшийся Джеймс и, не обращая внимания на поливающей дождь, воскликнул:

– Слава богу, успел! Я боялся, что ты уже уехала.

– Мне казалось, что мы уже попрощались, – отозвалась она чуть резче, чем намеревалась.

– Знаю, но я просто не могу позволить тебе уехать.

Она тихонько фыркнула, пораженная его нахальством.

– Позволить или не позволить не в твоей компетенции. Я сама приняла такое решение и намерена ему последовать.

Со свисающих на лоб мокрых прядей капало ему на нос.

– Я еще не решил, сообщать Хантфорду о твоей выходке или нет.

– Это что, угроза? Но я же сказала: если считаешь необходимым все рассказать брату, то можешь сделать это безо всяких препятствий с моей стороны.

– Я не могу понять причину твоих поступков.

Не могла же она ему сказать, что проклятая нога адски дергает или что ее глупое сердце разбито.

– Куда я еду и что делаю, тебя не касается. Той власти, которую ты когда-то имел надо мной, больше нет. Как только Хилди вернется, мы тронемся в путь, с твоим благословением или без него.

– Ну и прекрасно. – Он забрался в карету, захлопнул дверь и уселся на сиденье напротив.

– Что, черт побери, ты делаешь?

Джеймс предпочел не реагировать на ее вульгарное выражение… чума его забери!

Как мокрый пес, он резко тряхнул головой, и Оливия вздрогнула от холодных брызг.

Раньше она нашла бы его пренебрежение приличиями возбуждающим, даже пикантным, но теперь оно вызвало лишь желание пнуть его здоровой ногой.

– Какие прекрасные манеры! – съязвила Оливия, на что Джеймс лишь пожал плечами и парировал:

– Ты сама начала это своим «черт побери!».

Она фыркнула, но втайне порадовалась, что он не оставил без внимания ее замечание.

– Бог ты мой, как быстро усваивается все дурное!

Джеймс скрестил руки на груди и ухмыльнулся, отчего ее предательское сердце забилось чаще.

– А здесь уютно. Уютно и сухо, – решил он сменить тему.

– Было сухо, – поправила Оливия, – пока кое-кто не появился. Если ты сказал все, что хотел, – правда, она так до конца и не поняла, что же именно он хотел сказать, – можешь вылезать, пока никто не заметил, что мы в карете наедине.

В уголках его глаз собрались морщинки, и он усмехнулся, словно она сказала что-то смешное.

– Я рада, что мои страдания служат для тебя таким богатым источником развлечения.

– Оливия. – Он так произнес ее имя – искренне, интимно, – что рухнули все оборонительные рубежи, которые она возвела вокруг себя. – Я здесь не для того, чтобы мучить тебя.

– Нет?

Он улыбнулся и в то же мгновение оказался на сиденье рядом с ней. Так же быстро подскочила и температура в карете. Всего лишь какой-то дюйм разделял их плечи; часть ее юбки оказалась придавлена его бедром. Он потянулся к ее руке на сиденье между ними и сжал ее.

Оливия едва могла дышать.

– Конечно же, я не хочу тебя расстраивать, – откуда-то, будто издалека доносились слова Джеймса, но теплая ладонь, прижимавшаяся к ее руке, мешала ей их воспринимать. – Только вот как лучше справиться с этой ситуацией, не знаю. Надо было еще вчера известить Хантфорда, будь у меня хоть малая толика благоразумия.

– Но ты этого не сделал.

– Нет и, честно говоря, не хочу, – признался Джеймс. – Беда в том, что твой брат не знает, где ты.

– Э, он знает, только не точно. Ему известно, что я поехала на северо-восток.

– В настоящее время ты даже не в том графстве, где должна быть, по его представлению.

– Да, однако я пытаюсь это исправить. Завтра к вечеру буду уже у тети Юстас, – уверила его Оливия и многозначительно добавила: – Если, конечно, мне позволят уехать.

– Я не намерен тебе препятствовать.

Оливия на минуту задумалась.

– Тогда, может, скажешь, зачем ты здесь?

Он отпустил ее ладонь, заложил руки за голову и, вытянув свои длинные, обтянутые бриджами ноги, самодовольно заявил:

– Я еду с тобой.

Святители небесные!

– К тете Юстас?

– Да. Должен же я убедиться, что к ее дверям ты прибудешь в целости и сохранности.

Оливия ощетинилась:

– Не думаю, что в этом есть необходимость!

– Вот в том-то и беда, что не думаешь! – отрезал Джеймс.

Ну, знаете ли…

Дверца кареты снова распахнулась. Хилди, с корзиной в руках, уже поставила ступню на подножку, но тут до нее дошло, что Оливия не одна. Служанка попятилась, широко раскрыв глаза.

– Позвольте мне. – Одной рукой Джеймс втянул ее в карету, а другой подхватил корзину.

Хилди плюхнулась на сиденье напротив и заломила руки.

– Прошу прощения, я не знала…

– Все в порядке, Хилди. Мистер Эверилл уже уходит.

Джеймс нахально улыбнулся и, повернувшись к служанке, сказал:

– Кажется, леди Оливия что-то не так поняла. Я намерен сопровождать вас в Оксфордшир.

– Не говори ерунды! – вскипела Оливия. – Дорога займет у нас почти два дня. Уверена, ты предпочел бы провести это время в каких-нибудь развалинах.

Он откинулся на спинку сиденья.

– Вовсе нет.

Оливия задумалась над своим следующим шагом, но когда ощущаешь жар, исходящий от тела Джеймса, трудно соображать. Резковатые линии его лица уравновешивались крупными, четко очерченными губами и глазами цвета мха. Нет, нельзя допустить, чтобы своей неотразимостью он поколебал ее уверенность.

– Ну что ж… Если ты так настаиваешь, будь по-твоему.

– Вот и прекрасно.

Оливия улыбнулась и захлопала ресницами на манер юной дебютантки.

– Но я вижу, у тебя нет с собой сумки. Уверена, ты захочешь взять что-нибудь с собой в дорогу: книгу или журнал, чтобы скоротать долгие часы в тесной карете, сухую одежду, еще какие-то необходимые вещи…

Джеймс склонил голову набок.

– И вы подождете здесь, пока я вернусь?

– Ну разумеется, – не моргнув глазом солгала Оливия.

– Что-то я сомневаюсь.

Проклятье!

– Что ж, прекрасно. – Она постучала по крыше, и карета покатила вперед. Наверняка Джеймс образумится, остановит карету и покончит с этим фарсом.

Но полчаса спустя, когда пять миль уже отделяли их от Хейвен-Бриджа, до нее наконец окончательно дошло: следующие несколько дней они проведут с Джеймсом плечом к плечу в интимной тесноте кареты. Единственным светлым пятном во всей этой ситуации было то, что его присутствие, каким бы раздражающим ни было, отвлекало ее от дергающей боли в ноге.

* * *

Это была неудачная затея.

Спонтанные решения вроде этого не в натуре Джеймса: он привык действовать взвешенно, организованно, в соответствии с логикой, а эта поездка в Оксфордшир бросала вызов всем его прежним убеждениям.

У него не было другой одежды, кроме той, что на нем; в кармане обнаружилось несколько двадцатифунтовых бумажек и письмо, которое отец Оливии оставил ей как часть своего завещания. Джеймс провел ладонью по сюртуку, убеждаясь, что бумага на месте.

Письмо он решил держать при себе: оставлять его в гостинице, даже на короткое время, было слишком рискованно. Кто-нибудь может войти в комнату в его отсутствие, прихватить письмо, и тогда Оливия никогда не прочтет отцовское послание.

У Джеймса не было возможности поставить в известность своего кучера, куда направляется, и отдать распоряжение, когда за ним приехать, а также сообщить дяде Хэмфри о своих планах, и старик будет волноваться.

Но если бы он поверил его словам и покинул карету, чтобы собрать кое-какие вещи и поговорить с Айаном, то, вернувшись, не нашел бы ничего, кроме глубоких вмятин от колес экипажа, залитых дождевой водой.

А он не мог вот так просто отпустить ее.

Она неподвижно сидела рядом с ним, фыркая, словно хотела дать понять, с каким трудом терпит его общество.

И хотя сложившаяся ситуация у него тоже не вызывала восторга, ему нужно было убедиться, что Оливия благополучно доехала до тетки. Он мог бы освободить себя от этой обязанности, если бы набрался смелости сообщить Хантфорду о недозволенных разъездах его сестры… но не сделал этого.

Потому что это было бы предательством по отношению к Оливии.

В какой-то момент этим утром он осознал, что ценит дружбу с ней ничуть не меньше, чем с ее братом.

Она заняла важное место в жизни Джеймса, важное в таком смысле, в который он не желал слишком углубляться.

Оливия была раздражена и зла на него, что Джеймс находил крайне огорчительным, потому что, похоже, привык быть постоянным объектом ее обожания. Как он мог все эти годы принимать это как само собой разумеющееся?

Ее горничная коротала время за штопкой, однако каждые пять минут настороженно поглядывала на него, словно опасалась, что пока будет завязывать на нитке узелок, он набросится на ее хозяйку.

И Джеймс вежливо улыбался всякий раз, как служанка смотрела в его сторону, твердо вознамерившись завоевать ее доверие, даже если ему не удастся вновь снискать благосклонность Оливии.

Почти два часа они ехали в тяжелом, неловком молчании. Выносить это и дальше Джеймс просто не мог.

– Кто-нибудь еще, кроме меня, проголодался?

Хилди отложила штопку и взглянула на хозяйку:

– Вы не ели с самого утра.

Оливия бросила на него быстрый взгляд, и он понял, что она вспоминает тот пир, который был у них на вершине холма.

– Я не хочу есть.

Служанка тем не менее вытащила корзину из-под сиденья.

– Жена трактирщика упаковала чудесные бутерброды с курицей, яблоки и эль. Может, все-таки что-нибудь попробуете?

– Спасибо, нет.

Решительно настроенная найти чем соблазнить Оливию, Хилди порылась в корзинке.

– О, да тут еще и булочки. В конце концов вы должны поддерживать в себе силы.

– Для чего? Я же не пешком иду к тете Юстас.

Служанка опустила взгляд и накрыла корзинку тканью.

– Ох, Хилди, – покаянно проговорила Оливия. – Прости, что веду себя так грубо. Просто кое-кто, – она зыркнула в сторону Джеймса, – похоже, пробуждает во мне все дурное.

– Значит, вы что-нибудь поедите? – с надеждой спросила служанка.

– Конечно.

Запах свежеиспеченного хлеба и жареной курицы наполнил карету, и у Джеймса засосало под ложечкой. Хилди протянула ему бутерброд.

– Возьмите, мистер Эверилл.

– А вы уверены, что хватит и для вас с кучером?

– Да-да, – доброжелательно ответила она, – но спасибо вам за заботу.

Во время еды они болтали о том о сем, и через полчаса глаза у Хилди стали закрываться. Она сложила остатки еды в корзину, прислонилась к стенке кареты и тут же уснула.

Оливия смотрела в окно на серое небо и дождь.

– Я знаю, тебе неприятно мое общество, – тихо заговорил Джеймс, наклонившись к ней, чтобы не разбудить служанку. – Но в мои планы не входило расстраивать тебя – хотел только позаботиться о твоей безопасности.

Она выгнула бровь.

– Так ли это, мистер Эверилл? И у вас не было иных намерений?

Джеймс заморгал, с неудовольствием отметив, что она назвала его по фамилии. В каких других намерениях она его подозревает? Быть может, догадалась, с какой силой его влечет к ней, и что даже сейчас, в присутствии служанки, он представляет, с каким наслаждением поцеловал бы нежную кожу прямо за ушком?

– Какие намерения вы имеете в виду?

– Гм… сейчас посмотрим. – Тон Оливии был холоден. – Возможно, вы не поверили, что я поеду в Оксфордшир.

На самом деле мысль, что она может не поехать к тетушке Юстас, не приходила ему в голову, хотя, вероятно, должна была бы.

– А куда еще ты могла бы поехать?

– Не знаю, – ответила она раздраженно. – Суть в том, что вы мне не доверяете.

– Это неправда. Я доверяю тебе в главном.

– А именно?

– Ну, я уверен, что ты сделала бы все для того, чтобы, например, защитить свою сестру или брата: всегда отстаиваешь то, что считаешь правильным.

Она недоверчиво посмотрела на него, словно думая, будто он насмехается над ней.

– А кто бы не встал на защиту своей семьи?

В самом деле, кто? У него, к примеру, нет и половины того мужества, которым обладает Оливия. Даже самые близкие друзья не знают о Ральфе, его брате.

– Возможно, ты удивишься, – заметил Джеймс, – но я просто пытаюсь сказать, что не сомневаюсь в твоем слове. А поехал с тобой лишь потому, что знал: если по дороге к тете Юстас что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу.

Оливия, похоже, немножко смягчилась.

– С твоей стороны это очень галантно, но что может случиться в…

«Бум…»

 

Глава 8

Карету сильно качнуло, и Оливия оказалась на полу, весьма ощутимо шлепнувшись на попку – так что клацнули зубы, – но это все же лучше, чем если бы на больную ногу. Джеймса тоже бросило с сиденья, и он свалился, неуклюже разбросав руки и ноги.

Служанка от удара о стену проснулась и вскрикнула:

– Что случилось?

– Держитесь, – предупредил Джеймс, хотя экипаж уже, похоже, останавливался. – Должно быть, колеса попали в рытвину. Никто серьезно не пострадал? – Он обхватил лицо Оливии теплыми ладонями, словно желал убедиться, что с ней все в порядке, отчего ее сердце, которое и так уже чуть ли не выскакивало из груди, заколотилось еще быстрее.

– Я – нет, – кивнула Оливия и повернулась к Хилди: – Ты ударилась головой?

– Не так чтобы очень сильно, миледи, не беспокойтесь, – отозвалась служанка, но Оливии не нравилась ее бледность.

Джеймс поднялся с пола, помог Оливии сесть и сказал:

– Оставайтесь тут, а я посмотрю, как там кучер.

В первый раз за всю дорогу она порадовалась, что он здесь.

Не дожидаясь, когда карета полностью остановится, Джеймс отодвинул задвижку и, легко выпрыгнув на мокрую землю, успокаивающе подмигнул и захлопнул за собой дверцу.

Оливия пересела к Хилди и крепко ее обняла.

– Вот уж тряхнуло так тряхнуло. Надеюсь, с Терренсом все в порядке, – заволновалась служанка.

– Ну ему же удалось остановить лошадей. – Оливия помолчала, прислушиваясь. – Вроде бы они разговаривают.

Она не могла разобрать, о чем именно говорят мужчины, из-за стука дождя по крыше, но услышала, как Терренс с чувством чертыхнулся, и нашла это странно успокаивающим.

Через несколько минут Джеймс открыл дверцу и всунул голову внутрь.

– С Терренсом все в порядке.

Из-за его спины до них донеслось еще одно проклятие.

– Но, как вы, без сомнения, уже поняли, сильно э… расстроен. Одно колесо кареты попало в большую рытвину на дороге. Слава богу, оно цело, но задняя ось треснула. Если продолжим путь, то есть риск, что совсем сломается. Нам придется оставить карету здесь и идти за помощью, – проговорил он тоном, не терпящим возражений.

Оливия оставила его без внимания.

– Мы не можем бросить карету на обочине дороги. Кто-нибудь может ее угнать.

– Только если у него будет пара лишних лошадей.

Еще вчера Оливия пришла бы в неописуемый восторг от здравомыслия Джеймса, сейчас же его непререкаемый, командирский тон действовал ей на нервы.

– Признаю, что это маловероятно. Но в карете наши вещи – их могут украсть.

– Вещи, разумеется, мы заберем с собой, – успокоил ее Джеймс.

Оливия пожалела, что взяла с собой так много всего.

– А далеко до ближайшей деревни?

– Терренс считает, что мы всего в полутора милях от Саттерсайда. Не так уж далеко.

Может, и нет, если у тебя две здоровые ноги.

– А мы не можем поехать верхом на лошадях?

Джеймс с сожалением покачал головой.

– У нас нет седел.

– Мы промокнем насквозь.

– Ну, у тебя, по крайней мере, есть сменная одежда.

– Я давала тебе возможность собрать сумку, – проворчала Оливия.

Сардоническая усмешка растянула губы Джеймса.

– Действительно. И если б я пошел за ней, то не я, а ты сейчас стояла бы под дождем, осматривая ось.

Она наклонилась вперед и взглянула на серое небо, а он поддразнил:

– Мне казалось, ты любишь приключения. У тебя есть теплые вещи? Осталось не больше часа до того, как начнет темнеть, так что чем скорее мы тронемся в путь, тем лучше.

Хилди уже собирала вещи и потуже завязывала ленточки шляпы под подбородком. Оливии ужасно не хотелось говорить о больной ноге, особенно потому, что солгала ему по дороге к гостинице в Хейвен-Бридже, но у нее не было выбора.

– Не думаю, что смогу дойти до Саттерсайда, – сказала она небрежно. – Утром, во время нашей прогулки, я подвернула ногу.

Служанка ахнула.

– Миледи, вы должны были сказать мне!

– Страшного ничего не случилось, Хилди, просто немножко побаливает. Однако я все равно думаю, что мне лучше остаться в карете и присмотреть за нашими вещами.

– Ясно, – отрывисто бросил Джеймс. – А если появится разбойник с большой дороги, ты что, прогонишь его?

– Если потребуется, – заявила Оливия, гордо вздернув подбородок, но определенно надеялась, что до этого не дойдет.

– Чем? Зонтиком?

– Возможно, Терренс мог бы одолжить мне пистолет.

Джеймс на секунду прикрыл глаза, словно моля о терпении, потом забрался в карету и сел напротив нее.

– Так что же у тебя с ногой?

Оливия задвинула больную ногу подальше под сиденье.

– К завтрашнему дню, вероятно, все пройдет, но сейчас… немножко побаливает.

– Немножко побаливает, говоришь? Позволь-ка взглянуть.

Вот он, этот момент, которого она так страшилась. Если Джеймсу предстоит провести несколько лет в Египте, ей бы не хотелось, чтобы он помнил ее как девушку со «слоновьей» ногой.

– Нет.

Он наклонился вперед, небрежно опершись локтями о колени.

– Я просто посмотрю, даже дотрагиваться не буду.

Оливия помотала головой и взглянула на Хилди, ожидая поддержки, однако служанка смотрела почти с таким же любопытством, что и Джеймс.

– Почему ты не хочешь мне показать?

– Из скромности.

Джеймс засмеялся, и даже Хилди тихонько хихикнула. Да, пожалуй, ее отговорка была несколько притянутой за уши, и все равно ее так и подмывало снять туфлю со здоровой ноги и запустить в него.

– Что ж, прекрасно, – отчеканила Оливия и, выставив правую ногу, задрала подол до колена. – Любуйтесь за здоровье.

Джеймс и Хилди на мгновение оцепенели. Оливия испугалась, не стала ли нога еще хуже. Трудно представить, но, может, она почернела или каким-то образом сочится. Она взглянула на свою вытянутую ногу и с облегчением обнаружила, что она такая же распухшая.

– О господи. – Джемс взял ее одной рукой за голень, а второй за стопу. – Мне так жаль, Оливия.

– Ну, я пока еще не на смертном одре, – съязвила она, но на самом деле ей хотелось плакать.

– Болит, должно быть, адски.

Нога болела ужасно, а разговоры о ней только усугубляли дело.

– О полуторамильной прогулке, похоже, не может быть и речи.

Он осторожно опустил ее ногу на пол и прикрыл подолом. От легкого веса ткани было почти так же больно, как в тот раз, когда лорд Кесли отдавил ей ногу во время кадрили.

– Идти ты определенно не можешь, – заключил Джеймс, нахмурившись.

Она с трудом удержалась от едкого замечания, что говорила ему то же самое.

– Если б не дождь и не грязь, я мог бы понести тебя…

– Нет, – категорично отрезала Оливия. После того как за неделю получила от него два отказа, ее гордость просто не могла этого позволить.

– Ты права. Дорога слишком скользкая. Нам придется подождать здесь, пока Терренс сходит за помощью.

Оливия склонила голову набок, надеясь, что неправильно расслышала.

– Нам?

– Я не оставлю тебя одну. – Джеймс указал на ее ногу и поморщился, как будто учуял запах несвежей рыбы. – Особенно с такой ногой.

– Ты говоришь так, словно она отвалится, стоит тебе только отвернуться.

Он пожал плечами, явно не желая с ней спорить.

– С больной ногой ты будешь еще беззащитнее, чем обычно.

– Я вовсе не так беззащитна, как ты думаешь. – В ее улыбке читалась тонко завуалированная угроза.

Джеймс ухмыльнулся.

– Сожалею, но придется тебе потерпеть мое присутствие еще немного.

– Со мной может остаться Хилди, – с надеждой сказала Оливия.

– Пусть остается, если хочешь. Но даже вдвоем вы не можете оставаться тут одни. К тому времени, когда Терренс вернется, будет уже темно. Он сейчас распрягает лошадей. Я уведомлю его о наших планах, чтобы он мог отправиться в путь.

Он уже хотел выйти из кареты, но остановился, озабоченно нахмурившись.

– Может, твоей ноге будет легче, если ты положишь ее на сиденье. – И не успела она ответить, сказал: – Давай попробуем. – Он опустился на пол и поднял ее ногу с такой же осторожностью, с которой наверняка обращался бы с ногой древней египетской царицы, хотя, без сомнения, последняя пленила бы его гораздо больше. Дорожным одеялом, которое нашел под сиденьем, он обернул ногу и положил на скамейку.

– Спасибо, – сказала Оливия. – Стало немного легче – меньше дергает.

Джеймс кивнул и вынырнул на улицу поговорить с Терренсом. Через секунду после его ухода Хилди прокашлялась.

– Стало быть, вы хотите, чтобы я осталась с вами?

Оливия считала, что ответ очевиден.

– Думаю, так будет лучше. У тебя есть возражения?

– Нет, конечно же, – отозвалась Хилди, но с тоской перевела взгляд в окно.

– Но ты бы предпочла пойти с Терренсом пешком под дождем, чем ждать со мной здесь, в сухой карете?

– Ох, когда вы так говорите, это звучит ужасно, – сказала Хилди. – Вы же знаете, я всегда плохо переносила долгие поездки.

– Знаю, что есть люди, которых укачивает от движения, но мы же сейчас не двигаемся.

– Да, верно, миледи. – Служанка густо покраснела. – Дело не столько в движении, сколько в тесноте. Теперь, когда с нами едет мистер Эверилл, карета кажется намного меньше. У меня от этого голова кружится.

– Мы можем открыть дверцу. Вот. – Оливия неуклюже склонилась над своей вытянутой ногой и отодвинула задвижку. – Так лучше, правда?

Хилди скептически покосилась на дверь.

– Да, наверное.

Но тут очередной порыв ветра захлопнул дверь.

Вот черт. Нет веской причины, почему Хилди должна из-за нее страдать, по крайней мере не больше, чем ей уже пришлось.

– Думаю, ты должна пойти с Терренсом в деревню. Пока он будет обихаживать лошадей и заниматься ремонтом, ты могла бы снять для нас комнаты на постоялом дворе.

– И заказать обед, – с готовностью подхватила служанка.

– Значит, решено, – согласилась Оливия. – Возьми еще одну накидку из моего саквояжа, чтобы не промокнуть. – Когда Хилди открыла рот, чтобы возразить, Оливия добавила: – Я не хочу, чтоб ты подхватила простуду.

– Вы очень добры, миледи. – Набросив на плечи накидку, служанка заторопилась. – Мы с Терренсом постараемся побыстрее дойти до деревни. Вы и глазом моргнуть не успеете, как вернемся с помощью.

Оливия пожала ей руку.

– Будь осторожна!

Кивнув, девушка вышла, и Оливия осталась одна.

На целых три благословенные секунды.

Дверца распахнулась, и она чуть подвинулась на сиденье, чтобы Джеймсу не пришлось перелезать через ее ногу, когда станет усаживаться на скамейку напротив. К несчастью, однако, он неправильно ее понял и устроился рядом с ней.

– Хилди и Терренс пошли в деревню и повели лошадей, решительно настроенные вызволить тебя как можно скорее. Не знаю, кого они считают большей угрозой – разбойников с большой дороги или меня.

Оливия старалась не обращать внимания на тот факт, что осталась с Джеймсом наедине. Сколько лет она мечтала об этом, делала все, чтобы оказаться в подобной ситуации, и вот теперь, когда это наконец удалось – совершенно случайно, – она желала оказаться где угодно, только не здесь.

Потому что его твердое намерение оставить свою семью, друзей и ее ради своих мумий не повлияло на ее чувства.

От его глубокого бархатного голоса все в ней тает как шоколад. Одного мимолетного взгляда зеленых глаз достаточно, чтобы лишить ее дыхания и здравомыслия.

Она в беде.

И знает это.

И если судить по тем горячим взглядам, которые он бросает на нее, ему это тоже известно.

 

Глава 9

У Джеймса и в мыслях не было набрасываться на Оливию.

Беда в том, что, находясь с ней рядом, он имел привычку делать то, что совсем не собирался.

– Существует весьма высокая вероятность, что кто-нибудь, проезжая мимо, остановится и окажет нам помощь, – сказал Джеймс. Если постоянно напоминать себе об этом, то, быть может, ему удастся преодолеть соблазн поцеловать Оливию.

Она ответила ему снисходительной улыбкой.

– Мы встретили только одного путника, с тех пор как выехали из Хейвен-Бриджа, и это был фермер на запряженной мулом телеге.

– Да, презентабельности в телеге маловато, – поддразнил Джеймс. – Но ты со своей ногой не можешь позволить себе воротить нос и от такого вполне функционального, пусть и несколько шаткого, вида транспорта.

– Что верно, то верно. Слава богу, мы не в Гайд-парке. Ты можешь представить меня на Роттен-роу в повозке, с распухшей ногой, опирающейся на клеть с возмущенно кудахчущими курицами? Так и вижу мисс Стартинг, восседающую в модном фаэтоне и глазеющую на меня из-под своего кружевного зонтика с нескрываемым отвращением. – Оливия передернулась. – Полагаю, надо радоваться, что мы застряли в глуши. Единственные свидетели моего позора – вон те коровы.

Джеймс усмехнулся.

– Ты всегда умела найти светлую сторону в любой неприятности. Это меня в тебе и восхищает.

Оливия резко повернула к нему голову и сощурилась, словно боялась, что он насмехается над ней.

– Правда?

– Да. Меня многое восхищает в тебе, Оливия.

Она натужно сглотнула, немного помолчала, потом тихо проговорила:

– Как мило, что ты так говоришь.

– Но это так и есть. Сколько я тебя знаю, ты всегда была полна неиссякаемой энергии и страсти, никогда не боялась открыто высказывать свое мнение, и с тобой легко разговаривать. И хотя тебе, безусловно, не следовало приезжать сюда без ведома брата…

– Да, ты уже упоминал об этом.

– …в некотором отношении я рад, что ты сделала это.

– И почему же?

– Ну, теперь я осознал, что принимал тебя как должное: твою милую улыбку, твое жизнелюбие и твою непоколебимую преданность. Я ужасно сожалею, что не замечал твоих чувств ко мне.

Но на самом деле Джеймс, конечно же, не был так уж слеп и в глубине души знал, что Оливия питает к нему нежные чувства, и злоупотреблял ими, купаясь в них, но не признавая. Черт, какой мужчина из плоти и крови не пожелал бы, чтобы его так обожали? Он вовсю наслаждался ее вниманием. И это делало его, по меньшей мере частично, ответственным за тот переплет, в который они угодили.

– Что ж, – медленно проговорила она, – я, со своей стороны, поняла приблизительно через полтора часа после приезда в Хейвен-Бридж, что совершила ужасную ошибку. Но если бы не поехала за тобой, то не увидела бы потрясающего вида с вершины твоего холма и не попробовала бы самых вкусных сладких булочек, а это могло стать трагедией.

Он был абсолютно согласен с ней. А поскольку сказать так казалось недостаточным, он взял ее руку и поцеловал. Она чуть слышно ахнула, но не отстранилась. Вот еще одно качество, которое он в ней обожает: она никогда не отстраняется.

У ее кожи был вкус дождя, лаванды и ее. И хотя соблазн проложить губами дорожку вверх по руке был очень и очень велик, он удержался.

– Вот об этом я и говорю. Даже сейчас, с распухшей ногой, в сломанной карете, застрявшей бог знает где, ты предпочитаешь думать о хорошем, а не о плохом.

– Не вижу смысла говорить о неприятном, но это не означает, что у меня нет сожалений.

Джеймс крепче сжал ее руку.

– И о чем же ты сожалеешь? – Внезапно ему стало крайне важно знать это.

Оливия молчала так долго, что он уже начал сомневаться, не перешел ли черту, не слишком ли надавил на нее, но все же заговорила:

– Я сожалею, что вела праздную, пустую жизнь.

– Что?

– Это правда. Большинство моих проблем настолько нелепы: оторвавшаяся кайма на платье, пустая танцевальная карточка, какая-нибудь гнусная сплетня.

– Я не знаток, – признался Джеймс, – но, думаю, подобные вещи волнуют многих молодых леди.

– Нет, – покачала головой Оливия. – Только не моих ближайших подруг. Аннабелл, до того как вышла замуж за Оуэна, изо всех сил сражалась за жизнь матери и трудилась не покладая рук, чтобы прокормить сестру. Дафна научилась справляться с большинством недугов получше нашего доктора и до сих пор находит время, чтобы работать в детском приюте, а Роуз, хоть и младше меня на два года, намного мудрее. Если учесть, сколько времени мы проводим вместе, можно было бы надеяться, что я у нее переняла хотя бы немного этой мудрости, но нет… Итак, теперь знаешь. Я сожалею, что за свои двадцать два года не сделала ничего значительного, ничего, что заслуживало бы уважения.

Возражения едва не сорвались с его губ, но он сдержался. Если напрямик усомниться в том, что сейчас услышал, Оливия ни за что ему не поверит, поэтому очень тихо, но отчетливо, он произнес:

– Я так не считаю.

И это правда.

Какая разница, что на ее счету нет великих деяний и свершений? Ему хотелось объяснить ей, что быть просто хорошим человеком более чем достаточно; что преданность и верность семье превосходит целый список добрых дел и значительных свершений.

Оливия запрокинула голову на бархатную спинку сиденья, словно все силы покинули ее.

– Все теперь намного яснее.

– Правда? А почему?

У него перехватило дыхание. Вероятно, она скажет, что больше не питает романтических чувств, что просто не представляет, как ее угораздило так долго вздыхать по нему. Конечно, так было бы лучше, и все же… пусть он эгоист, но ему претила эта мысль. Обожание Оливии было для него некой константой, постоянной величиной. Зная, что живет у нее в сердце, он держал голову чуть выше, дышал чуть глубже. Она временами бывала несносной, но даже тогда заставляла его чувствовать себя королем. Она дарила ему свою непоколебимую привязанность.

А он принимал все это как должное.

Оливия устремила взгляд на потолок кареты, словно это было ясное звездное небо.

– Эта поездка, какой бы непродуманной ни была, на многое открыла мне глаза. Все эти годы, пока я была увлечена тобой, моей единственной целью было привлечь твое внимание – это было моим наивысшим стремлением. А теперь, признавшись в своих чувствах, я осознала, какой пустой была эта цель. Не потому, что ты того не стоишь, нет, – поспешила она добавить, – но я поняла, что нельзя сосредоточивать все свои мечты на чем-то или на ком-то. Мне самой нужно совершить что-то стоящее. Как могу я ожидать уважения от такого разностороннего человека, как ты, если у меня нет никаких интересов?

Прежде чем Джеймс успел сказать ей, сколь нелепа эта мысль, Оливия продолжила:

– К счастью, у меня есть идея… своего рода проект.

– Уверен, это что-то уникальное. Но, Оливия, я и без того уважаю тебя. Больше, чем ты думаешь.

Она продолжала, словно и не слышала его:

– Ничего грандиозного, заметь, но эта поездка напомнила мне, как я люблю ездить за город, как люблю природу. И я начала думать о девочках в приюте Дафны. На прошлой неделе, когда ездила туда вместе с ней, я поговорила с некоторыми из обитательниц сиротского дома. Ты знаешь, что большинство из них родились в Лондоне и никогда не бывали дальше грязных улиц Сент-Джайлза? Они никогда не видели коров на прекрасных зеленых пастбищах и не плавали по прозрачным голубым озерам.

– Не уверен, что это трагедия, – заметил Джеймс.

У Оливии вытянулось лицо, и он пожалел, что не может взять назад свои неосторожные слова.

– Может, и нет. Однако я все равно думаю, что им не помешало бы хоть немножко увидеть мир за пределами стен приюта.

– Да, с этим я согласен, – проговорил он быстро. – Далеко не все можно узнать из книг.

Она тут же повеселела.

– Именно! Я могла бы устраивать дневные поездки с небольшими группами девочек – например, за город на пикники или в церкви ближайших деревень, – а со старшими девочками, может, и куда-нибудь подальше. Как чудесно мы проводили бы время!

Оливия счастливо вздохнула.

– Уверен, что девочки были бы очень рады вырваться из стен классных комнат, – согласился Джеймс. – И деревенский воздух пойдет им на пользу.

– Да, несомненно. В приют недавно привезли восьмилетнюю девочку по имени Молли, парализованную. Бедняжка сирота и последние два года провела в богадельне для умалишенных, пока какая-то добрая сестра не сообразила, что ей там не место, и не отправила в детский приют. Она так обрадовалась, что будет жить среди нормальных девочек, учиться читать, писать и считать. Только она такая бледная, что ей явно нужны солнечные лучи и свежий воздух.

Пока Оливия описывала больную девочку, Джеймс вспомнил о брате и чуть было не проговорился, но вовремя прикусил язык.

Джеймс ни с кем не говорил о Ральфе. Никогда. Даже с самыми близкими друзьями.

Не ведая о его размышлениях, Оливия продолжала:

– Мне, разумеется, понадобится разрешение Оуэна, но, думаю, я смогу убедить его позволить использовать экипаж и пару лакеев.

Джеймс собрался было заметить, что она не потрудилась заручиться разрешением Хантфорда, прежде чем отправляться в Озерный край, но передумал. Ему не хотелось говорить ей ничего, что могло бы омрачить ее красивое лицо.

– На мой взгляд, идея просто замечательная. Любые сомнения, которые могут возникнуть у Хантфорда, ты наверняка сумеешь развеять.

Оливия широко улыбнулась.

– Я умею быть настойчивой, но порой жалею, что приходится к этому прибегать. Похоже, я вечно буду зависеть от Оуэна.

– По крайней мере, он справедлив и никогда ни в чем не сможет отказать ни тебе, ни Роуз, – добавил Джеймс.

– Он чудесный брат, однако я уже взрослая и не понимаю, почему должна спрашивать его разрешения на каждый выход из дому.

Джеймс приложил ладонь к нагрудному карману, дабы убедиться, что письмо отца Оливии на месте. Вдруг ему показалось, что оно весит столько же, сколько валуны Стоунхенджа. Почему Хантфорд вовлек его в это явно сугубо семейное дело? Чем больше времени он проводил с Оливией, тем больше убеждался, что самым правильным было бы отдать ей письмо.

Загвоздка в том, что не ему это решать.

Одно Джеймс знал наверняка: в следующий раз, когда увидит Хантфорда, сразу отдаст ему письмо и потребует вручить Оливии.

– Не сомневаюсь, что ты исполнишь все, что задумала. И не боюсь сказать, что немножко завидую тем девочкам, которые будут проводить идиллические дни с тобой на природе.

Оливия фыркнула.

– А я-то думала, что ты сыт этим по горло. Кроме того, какую привлекательность могут представлять пастбища с овцами в сравнении с приключениями, которые ждут тебя в Египте?

Привлекали его вовсе не пастбища, а леди, что сидела рядом, ее нежные бархатистые щечки, пухлые губки и восхитительные изгибы тела.

– Как бы ни жаждал я исследовать Египет, изучать древние цивилизации, Англия тоже может много чего предложить. – Он сжал ее руку, надеясь, что смысл его слов ясен.

Оливия не ответила: просто сидела, устремив взгляд в окно, – однако, если он не ошибся, легкий румянец окрасил ее щеки.

– Как твоя нога?

– Как будто на нее упало пианино.

– Ты должна была сказать мне тогда, сразу, мы бы вызвали доктора.

– Жаль, что здесь нет Дафны, – посетовала Оливия. – Она бы сделала припарку из своих травок, и уже через день я бы бегала и прыгала.

– Хотел бы я на это посмотреть, – улыбнулся Джеймс.

Раскат грома вдалеке сотряс карету, и на лице Оливии промелькнул испуг. Она схватила Джеймса за руку и, на секунду – восхитительную секунду, – прижавшись к нему, пробормотала, явно смутившись:

– Прости. Просто испугалась.

– Не извиняйся. – Он придвинулся ближе и обнял ее за плечи. – Ты переутомилась. Предлагаю прислониться ко мне и отдохнуть. Обещаю не смеяться, если будешь храпеть.

Оливия настороженно взглянула на него, но приглашение приняла и осторожно, неуверенно прислонилась щекой к его плечу. Аромат ее волос ударил ему в голову. Джеймс взял длинный выбившийся локон и намотал на палец, наслаждаясь его шелковистостью. Мало-помалу напряжение стало покидать ее, и тело расслабилось, теплое и податливое.

Дождь сильнее заколотил по крыше, громовые раскаты стали громче и чаще. В одном месте крыша протекала, и вода монотонно шлепалась на пол через равномерные промежутки времени.

Оливия устало вздохнула.

– Ну и натворила я дел: как можно было умудриться так ужасно все запутать?

– Сломанная ось не твоя вина. – Он погладил ее по руке, отчего ему, конечно же, захотелось погладить что-нибудь еще, но он воздержался. – И вот что я тебе скажу: уж если мне суждено было застрять посреди дороги в грозу, то я рад, что застрял с тобой.

– Правда?

Проклятье! Он должен… хочет поцеловать ее.

Устоять просто невозможно!..

 

Глава 10

Господи помоги! Как хочется его поцеловать!

Оливия запретила себе даже думать об этом, но разве можно справиться с чувствами?

Блеск его зеленых глаз вызывал восхитительный трепет во всем теле, и она растаяла. А когда он наклонился к ней, коснувшись лбом ее лба, она окончательно пропала, опасаясь даже глубоко дышать, словно малейшее движение могло разрушить чудесные чары.

– Оливия, – прошептал Джеймс, приближаясь к ее губам.

И хотя они уже целовались, этот поцелуй был совсем другим, таким, какого она ждала всю жизнь.

Он начался с легкого прикосновения, будто к редкому и хрупкому сокровищу, словно Джеймс не мог поверить, что ему посчастливилось найти его. Губы нежно ласкали ее губы, пробуя, соблазняя, обещая…

Она закрыла глаза, чтобы полностью отдаться ощущению: от дыхания на своей щеке, пальцев в волосах, твердого объятия его руки. Когда он раздвинул ей губы языком, у нее вырвался вздох, и он поглотил его, привлек Оливию ближе и углубил поцелуй.

Это не было порождением хмельного угара, жалостью или отчаянием. Она видела чувственный голод, мерцающий в его глазах, и слышала восхищение в его голосе. Он хотел этого поцелуя.

И, видит бог, она тоже.

В сущности, если б в эту минуту в карету ударила молния или началось наводнение, это не остановило бы изумительного, ошеломляющего, захватывающего дух поцелуя.

У него был уже знакомый ей вкус: теплый, коричный, мужской, и она с готовностью встречала каждый выпад его языка, утопая в головокружительном наплыве желания. Ей ужасно хотелось придвинуться к нему поближе, но правая нога по-прежнему лежала на противоположном сиденье, создавая между ними барьер.

Заметив ее попытку, он мягко поднял обе ее ноги и положил на колени.

– Так лучше? – пробормотал он ей на ухо, рассылая восхитительный трепет по всему телу. – Это безумие, Оливия, но я ничего не могу с собой поделать.

– Я тоже.

Он проложил дорожку обжигающих поцелуев вниз по ее шее и через ключицу к ямочке у горла, где она чувствовала бешеное биение собственного пульса. Ей стало щекотно, и, засмеявшись, она приблизила его лицо к своему.

– Я столько раз мечтала о поцелуях с тобой. – Щеки ее порозовели от собственной смелости. – Но мои фантазии всегда были более яркими.

Джеймс озорно ухмыльнулся, отчего сердце ее пропустило удар.

– Расскажи.

– Во-первых, – начала Оливия, – мы всегда были в доме.

– Бог мой. Я разочарован отсутствием у тебя воображения. В доме… это так… предсказуемо.

– Ну, может, я и представляла поцелуй-другой на улице, – призналась Оливия, – но в этих случаях над нами было ясное звездное небо, а не громовые раскаты.

– Звучит ужасно скучно, – отозвался Джеймс несколько рассеянно. Его взгляд под отяжелевшими веками опустился ей на грудь.

– Я не считала их скучными, но тогда мне еще не с чем было сравнивать.

– А теперь? – Кончиком пальца он лениво провел вдоль низкого выреза.

– Я знаю, – ответила она прерывисто, – что поцелуи – это гораздо больше, чем мне представлялось.

– Ты и понятия не имеешь насколько, – прорычал он, продолжая пожирать жадным, дерзким взором ее грудь.

Впрочем, она не возражала: напротив, обвила руками его шею и поиграла с мягкими завитками на затылке.

– Хотя поцелуи оказались не такими, как в моих относительно невинных фантазиях, я поняла, что реальность лучше.

Глаза Джеймса загорелись. Он наклонился и завладел ее губами, наполняя жаром и страстью. Ладонь скользнула по бедру, вверх по животу, легко коснувшись груди снизу. И не успела Оливия подумать, что сейчас умрет от ожидания, как он обхватил грудь, мягко ущипнув сосок сквозь тонкий креп платья.

Она страстно ответила ему, мечтая, чтобы Джеймс не останавливался, и он не остановился. Наоборот, переключил свое внимание на другую грудь, наполняя Оливию головокружительным наслаждением.

Температура в карете резко подскочила, окна запотели. Идеально подогнанное платье Оливии сделалось источником ее раздражения, помехой, вдруг показавшись слишком туго зашнурованным. Дыхание стало прерывистым, поверхностным, словно ей не хватало воздуха, хотя она прекрасно знала, что это не так. И все же Оливия довольно легко могла исправить положение. Разумным и ответственным поступком было прекратить целовать Джеймса.

Но поскольку такое решение было самым непривлекательным, она предпочла иной, чуть менее подобающий шаг: ослабила шнуровку на боку.

– Что ты делаешь? – В голосе Джеймса вплетались нотки надежды, и они помогли подавить смущение, которое ей следовало испытывать.

– Платье слишком тесное. – Говоря это, Оливия потянула его на плечах, ослабив вырез. Холодным воздухом тут же обдало грудь, которая все еще была прикрыта корсетом и шемизеткой. Ну, почти прикрыта. – Я не думала, что ты станешь возражать, – промурлыкала она, довольная своим сладострастно прозвучавшим голосом.

Глаза Джеймса потемнели настолько, что осталось лишь тонкое кольцо зеленой радужки. Он ощупал Оливию взглядом, задержавшись на обнаженных плечах, кружевном крае шемизетки, глубокой ложбинке между грудями, потом склонил голову и коснулся губами нежной кожи.

Каждое прикосновение его губ, каждая ласка пальцев воспламеняла ее, и внизу живота зародилась сладкая пульсация.

Это же Джеймс. Ее Джеймс.

Даже лучше, потому что это не сон.

Она прекрасно сознавала безрассудство своего поведения. Роуз сказала бы, что Оливия заслуживает лучшего, чем тисканье в поломанной карете. Дафна напомнила бы о необходимости защитить свое сердце. Аннабелл посоветовала бы быть практичной, ведь, в конце концов, через пару месяцев Джеймс будет на корабле, направляющемся в Египет.

Оливия обо всем знала, но все равно не собиралась ни от чего отказываться. Хотя и не обманывалась, что это всего лишь несколько украденных минут счастья.

Она не собиралась заниматься с ним любовью – она же не полная дура, – но ей хотелось познать немного страсти, и познать от него. С ним. Но больше всего ей просто хотелось, чтобы эта фантазия продлилась чуть дольше.

Со смелостью и даже некоторой дерзостью Оливия потянула вниз корсет и шемизетку, полностью обнажая грудь.

– Иисусе, – прошептал Джеймс, и его голодный взгляд сказал Оливии все.

Она откинулась на спинку сиденья и потянула его на себя, ухватившись за лацканы сюртука. Дальнейших поощрений Джеймсу не требовалось. Он склонился над ней, пленив один сосок ртом, а другой лаская ладонью. Язык, теплый и влажный, кружил вокруг твердой вершинки до тех пор, пока тело ее не зазвенело как натянутая струна.

Оливия зарылась пальцами Джемсу в волосы и притянула ближе, жалея, что не может вот так же легко удержать его. Навсегда.

Он остановился и поднял на нее взгляд из-под отяжелевших век.

– Ты бесподобна, Оливия.

Его слова пролились бальзамом ей в душу.

– Рада, что ты это заметил.

– Но мы не должны заходить слишком далеко… то есть… э… еще дальше.

– Я знаю. – Она помолчала, упиваясь восхитительными ощущениями, которые создавали пальцы Джеймса, рисуя круги вокруг сосков. Когда, наконец, кончик пальца достиг тугой вершинки, она втянула воздух и счастливо вздохнула: – Как ты думаешь, мы могли бы еще хотя бы ненадолго продлить это удовольствие?

Вместо ответа он пленил ее губы и крепко поцеловал. Быть может, Оливия придавала слишком большое значение его действиям – время от времени такое с ней случалось, – но низкий рык, вырвавшийся из горла, и нежность, с какой он обхватил ее щеки, позволяли надеяться, что, возможно, он хочет, чтобы она принадлежала ему. В каком-то смысле она и принадлежала – и всегда будет принадлежать.

Просто не так, как она когда-то мечтала.

Но она не собиралась позволить себе думать об этом сейчас, когда Джеймс обжигал ее шею поцелуями и скользил ладонью по ноге…

Наоборот, она отдастся моменту и предпримет кое-какие изыскания. Оливия просунула руки ему под сюртук, упиваясь ощущением крепкого тела под жилетом, скользнула ладонью по гладкой коже мускулистой груди, жалея, что на нем так много одежды. Решив исправить положение, она потянула сюртук с его плеч и стащила почти до локтей, после чего Джеймсу пришлось прервать поцелуй, чтобы снять его. Он, казалось, ужасно спешил от него избавиться, что доставило Оливии несказанное удовольствие. Джеймс бесцеремонно отшвырнул сюртук, и при этом какой-то сложенный листок бумаги выскользнул из кармана на пол. Она сказала себе, что это едва ли важно, особенно в сравнении с перспективой провести ладонями по широким плечам и мускулистым рукам, но какая-то очень упрямая и надоедливая частичка мозга вспомнила, что уже видела эту скорее всего официальную бумагу: после драки в таверне Хейвен-Бриджа. Стало быть, это, по всей видимости, важно.

– Джеймс…

Но он, очевидно, подумал, что она произнесла его имя от избытка чувств и необычайных ощущений, которые испытывала, в то время как, скользнув ладонью под подол платья и рубашки, чертил круги на нежной коже под коленом.

Руки и ноги Оливии сделались вялыми, голова кружилась, словно она выпила слишком много пунша. Но письмо по-прежнему лежало на полу, решительно не желая оставаться незамеченным, и она, чуть сдвинувшись и протянув руку, сумела ухватить его за краешек двумя пальцами.

Джеймс поднял голову и одарил ее томной улыбкой, от которой захватило дух.

– Я не дам тебе упасть.

Обхватив покрепче, он подтащил ее на сиденье, взгляд снова скользнул к губам, но прежде чем он запечатлел на них поцелуй, она помахала у него перед лицом письмом.

Непринужденная улыбка вмиг испарилась. Словно карета вдруг волшебным образом переместилась в тундру, глаза Джеймса подернулись льдом, а тело одеревенело.

– Как ты его вытащила? – Его тон жалил.

– Я подобрала его с пола, – в недоумении от произошедших с ним изменений отозвалась Оливия.

Он выхватил у нее бумагу и быстро засунул себе за пояс.

– Проклятье!

Поморщившись, Оливия села.

– Что случилось?

Джеймс медленно покачал головой, как будто их внешний вид, разбросанные по карете вещи его смущали, и закрыл глаза, словно хотел стереть эту сцену из памяти.

– Давай я тебе помогу.

Джеймс хотел было натянуть ей на плечи рукав платья и разгладить юбку на коленях – сама вежливость и благопристойность; черт бы его побрал! – но Оливия не позволила и холодно ответила:

– Я сама.

Пока она приводила себя в порядок и затягивала шнуровку, он полностью оделся и чуть отодвинулся, давая ей больше места.

Что, во имя всего святого, произошло?

– Как твоя нога?

Нога? У нее губы распухли от поцелуев, кожу покалывало от его ласк, она изнывала от желания, а он спрашивает о ноге?!

– Думаю, неплохо – не хуже, чем раньше.

– Ну и прекрасно. – Он откинулся на сиденье и посмотрел в окно. – Дождь вроде бы немного поутих.

Ах вот как? Ну нет, она не позволит ему сделать вид, будто ничего не было. Однако первой заговорить на эту тему Оливия не могла, поэтому решила пойти иным путем.

– Почему ты носишь с собой это письмо?

Джеймс потер ладонями лицо.

– Я не могу обсуждать это с тобой.

– Почему?

– Это касается бизнеса. – Ответ прозвучал так, словно он не желал продолжать этот разговор.

Только не на ту напал – так легко отмахнуться от нее у него не получится.

– Это похоже на письмо.

Он пожал плечами.

– Возможно.

– Возможно? Ты постоянно носишь эту бумажку с собой и не знаешь?

– С чего ты это взяла?

– Она выпадала у тебя из кармана по меньшей мере дважды. Если она и в самом деле такая важная, то тебе следует держать ее в более надежном месте.

– Я не хочу говорить на эту тему. Это личный документ.

– Ты только что сказал, что это касается бизнеса.

Джеймс оперся локтями о колени и обхватил голову руками.

– Понятно. Письмо, или что там, личного характера, и я не имею права ни о чем спрашивать, даже если всего несколько минут назад твоя рука была у меня под юбкой.

Он резко вскинул голову.

– Иисусе, Оливия! Как пошло это прозвучало…

– Прости, ради бога! – проговорила она с притворным ужасом. – Скажи, умоляю, а как бы ты описал то, что произошло между нами?

Джеймс тяжело вздохнул.

– Ты мне дорога… Я уважаю тебя.

– Ты выбрал странный способ показать это.

– Знаю. Ты заслуживаешь лучшего, и нам с тобой надо кое-что обсудить… но не сейчас – пока я не имею права.

– Как-то все очень таинственно и туманно. – По правде говоря, это было похоже на отговорку.

Он повернулся к ней и, взяв ее руки в свои, сказал:

– Я вел себя не как джентльмен.

– А я вела себя не как леди.

Он слабо улыбнулся.

– Я не был до конца откровенен. Когда ты обо всем узнаешь, то, возможно, больше не захочешь меня видеть, но винить тебя в этом я определенно не буду.

Оливия не представляла, как можно жить без… Джеймса: это же все равно что запретить себе есть шоколад. Каков бы ни был секрет, он явно терзал его. Красивый лоб прорезали тревожные морщинки, а зеленые глаза омрачала неловкость. Она думала, что знает все его секреты, но, как теперь поняла, ошибалась.

– Я знаю, что ты не идеален, – сказала Оливия. – Но не для меня.

Джеймс поднес ее ладони к своим губам и, поцеловав, прошептал:

– Поживем – увидим.

Оливия, хоть и устала от бесконечных ожиданий, кивнула, но все же кое-что ей нужно было сделать незамедлительно.

 

Глава 11

– Даже не знаю, как сказать поделикатнее, – начала Оливия, – но, боюсь, мне нужно отлучиться…

Джеймс озадаченно взглянул на нее.

– Зачем тебе… О, прости!

Она отдала свою накидку Хилди, но это неважно: проливной дождь сменился мелкой моросью. Да и, говоря по правде, ей не мешало бы немножко охладиться. Она придвинулась к двери, но, к несчастью, Джеймс преграждал ей дорогу.

И, судя по всему, не собирался выпускать.

– Кучер может вернуться в любую минуту, – сказал он.

– Или мы прождем тут еще целый час, – возразила Оливия.

Джеймс поскреб подбородок, и она тотчас будто вновь ощутила приятное покалывание его щетины на своей щеке.

– Ты не сможешь идти.

– Но ходила же.

– Ну и как оно было?

Как будто кузнец положил ее ногу на наковальню и опустил на нее молоток.

– Нормально.

Он выгнул бровь.

– Я справлюсь, – упрямо заявила Оливия.

– Да. Как всегда. Но думаю, ничего страшного не случится, если ты на кого-то обопрешься.

– Например, на тебя?

– Почему нет? А еще лучше, если я тебя понесу.

Оливия представила, как Джеймс взваливает ее на плечо, несет через раскисшее от дождя поле к подходящему кусту. Ничего ужаснее нельзя и вообразить.

– Я бы предпочла одна…

Он целую минуту не сводил с нее взгляда, и Оливия уже стала сомневаться, что выпустит, когда наконец медленно выдохнул:

– Ну хорошо. Но позволь хотя бы помочь перелезть через ограду.

Боже милостивый: там ограда?

– Спасибо, – отозвалась она с достоинством.

Джеймс открыл дверцу кареты и выбрался спиной вперед, словно боялся выпустить Оливию из виду даже на секунду. Она пододвинулась на сиденье к двери и ухватилась за стенку, собираясь с духом, прежде чем перенести вес на больную ногу, но, вспомнив обжигающую боль, заколебалась.

Джеймс нахмурился.

– Пожалуйста, позволь взять тебя на руки.

И хотя ей стоило огромного труда ему отказать, особенно сейчас, когда в его глазах появилось умоляющее щенячье выражение, она покачала головой.

– Просто нога немного затекла от долгого сидения. Сейчас все пройдет.

Оливия двинулась к двери, пригнулась, чтобы не удариться о потолок, при этом осторожно балансируя на здоровой ноге. Когда же потихоньку попробовала встать на правую, то вынуждена была закусить губу, чтобы не взвыть от боли.

Джеймс неодобрительно насупился, наблюдая за ее маневрами, и не успела Оливия запротестовать, бесцеремонно подхватил ее под мышки и вытащил из кареты, а она инстинктивно обхватила его за шею. Расслабившись в его надежных объятиях, по крайней мере на миг уступила влечению, которое мгновенно вспыхнуло между ними, и медленно соскользнула вниз по его телу, касаясь грудью мускулистого торса. Когда ноги Оливии – точнее, нога – коснулись земли, Джеймс не спешил разомкнуть руки, напротив, сомкнул их в кольцо и твердо прижал ее тело к своему. Оливия, оказавшись так близко к его лицу, была заворожена безупречными линиями рта и чувственным блеском глаз. Моросящий дождь ничуть не остудил жар между ними, и свидетельство его желания упиралось ей в живот. Пусть она вела себя как распутница, ей было все равно, ибо ничто не могло сравниться с той упоительной женской властью, которую она имела над ним.

Тихо чертыхнувшись, он чмокнул ее в лоб и, разжав объятия, огляделся по сторонам. Оливия улыбнулась, дабы скрыть свое разочарование, когда он сказал, махнув рукой в сторону купы деревьев неподалеку:

– Пойдем вон туда.

Разумеется, неподалеку понятие в данном случае весьма относительное. Вчера, когда у нее было две здоровые ноги, она вполне могла бы добежать туда за минуту, но сегодня…

Поразмыслив, Оливия решила не отказываться от его помощи, особенно когда заметила на пути к своей цели деревянный забор высотой по грудь. Джеймс, не раздумывая, обхватил ее за талию и медленно повел, останавливаясь через каждые несколько шагов, дабы убедиться, что ей не слишком больно.

Больно было ужасно, но с помощью Джеймса она доковыляла до забора. Там они остановились, и пока Оливия раздумывала, как бы половчее перелезть, Джеймс легко перебросил ноги через ограду и, как кошка приземлившись с другой стороны, протянул руки:

– Встань на нижнюю перекладину здоровой ногой, и я тебя перенесу.

Оливия не сомневалась, что через забор он ее переправит в целости и сохранности, но вот позволит ли проделать остальной путь самостоятельно…

– Хорошо, но пообещай, что будешь ждать меня здесь, у забора.

Он посмотрел в сторону деревьев, до которых было добрых пятьдесят ярдов.

– Одной тебе не дойти – далековато.

И тем не менее.

Чертыхнувшись, Джеймс кивнул. Как только Оливия взобралась на нижнюю перекладину, он подхватил ее одной рукой за спину, другой под колени и перенес через забор, причем так крепко прижав к груди, что она почувствовала ровное биение его сердца под своим плечом. Туман превратился в изморось, повиснув мелкими капельками на ресницах Джеймса, отчего он стал похож на молодого безбородого Посейдона.

– Ты уже можешь отпустить меня.

Он вновь взглянул на рощицу.

– Может, чуть дальше?

– Ты же обещал!

С явным сожалением он осторожно опустил ее на землю, утробно чавкавшую под ногами.

– Я подожду здесь. Если понадоблюсь, позови.

– И, пожалуйста, повернись спиной к деревьям.

Джеймс со вздохом оперся локтями о забор.

– Спасибо.

Нога ее чуть не подвернулась с первым же сделанным шагом, поэтому пришлось скакать на здоровой, с ужасом представляя, как нелепо, должно быть, выглядит. Впрочем, сейчас было не до смущения – хотя прыгать и не так больно, как идти, но нога все равно сотрясалась, и Оливии приходилось стискивать зубы после очередного прыжка.

Дважды пришлось останавливаться передохнуть. Подол платья промок насквозь, туфли раскисли до неузнаваемости, когда наконец она добралась до цели.

Справив нужду, Оливия прислонилась к стволу дерева, чтобы перевести дух. За последние пятнадцать минут затянутое серыми тучами небо стремительно потемнело, и она теперь едва различала очертания кареты вдалеке. Мышцы здоровой ноги дрожали от напряжения и протестовали, стоило ей подумать о том, что придется вновь пересечь это поле. Она бы лучше отправилась ползком, если бы не слякоть и длинные юбки.

Что ж, ничего не поделаешь: придется снова прыгать словно кенгуру.

Она оттолкнулась от дерева, сделала большой прыжок вперед и услышала противный треск… безошибочный треск рвущейся ткани. Не без испуга Оливия обернулась. Так и есть: полосатый шелк платья зацепился за сучок и больше не выполнял своего предназначения, то есть не прикрывал ее зад.

– Черт!

Платье вряд ли подлежало починке, но это заботило ее меньше всего, ибо шемизетка все же немного прикрывала ноги. Правда, она так промокла, что сделалась почти прозрачной.

Оливия решила пока не думать о скромности и сосредоточиться на том, чтобы добраться до Джеймса и кареты. Из последних сил, порожденных чистейшим отчаянием, она приподняла подол… и прыгнула, и еще, и вот так прыгала, пока очертания Джеймса не стали отчетливее. Оливия подумала было позвать его на помощь, но потом решила, что оставшиеся несколько ярдов уж как-нибудь преодолеет, раз до сих пор сама справлялась. Он стоял, небрежно прислонившись к забору. Его широкие плечи сужались к узким бедрам и стройным мускулистым ногам. Фалды сюртука скрывали зад, но она-то знала, даже и не видя, что он у него идеально вылепленный и твердый.

Мысли, устремившиеся в столь приятном направлении, отвлекли ее от боли в напряженных мышцах и дерганья в правой ноге, пока она не наступила на свой подол и не полетела.

– Ой!

Джеймс обернулся на ее вскрик. Вероятно, как раз вовремя, чтобы увидеть, как она плюхнулась плашмя прямо в лужу вонючей грязи, – во всяком случае, она очень надеялась, что это грязь…

К счастью, новых травм Оливия не приобрела, однако вымазалась в грязи с ног до головы, забрызгав даже волосы. Пока Джеймс несся к ней, ей удалось кое-как сесть и отползти от вонючей лужи, которая присвоила одну ее туфлю.

Джеймс подбежал и опустился рядом на колени.

– Что случилось? – К его чести, он не выказал ни малейшего намека на отвращение от ее кошмарного вида.

– Да вот тренировалась в сальто и случайно упала в грязную лужу.

– Ты не ушиблась?

– Нет. Хотя, подозреваю, завтра некоторые части тела будут болеть.

Его взгляд метнулся к луже.

– А что это за голубой предмет там плавает?

– Моя туфля. – Она чуть вздернула подбородок: мол, попробуй только засмеяться.

– Достать?

Она решительно замотала головой.

– Дарю ее коровам.

– Дальше я тебя понесу.

Оливия открыла было рот, чтобы возразить, но он жестом приказал ей остановиться.

– И могу сделать это двумя способами: как приличную леди, на руках, или как мешок с зерном, закинув на плечо. Выбор за тобой.

– Ты испортишь сюртук. – Нижняя губа Оливии чуть заметно дрожала.

– Ты серьезно думаешь, что меня сейчас это волнует?

– У тебя же нет с собой сменной одежды.

– Ах да, – отозвался Джеймс, легко поднимая ее на руки. – Припоминаю, что ты ужасно спешила уехать из Хейвен-Бриджа.

Она прильнула к нему, положив голову на его крепкое, надежное плечо, и шмыгнула носом.

– Много бы я отдала, чтобы оказаться там сейчас. Хотелось бы начать тот день заново.

– Ну, не таким уж и плохим он был, верно? – Он заглянул ей в глаза. – Я бы сказал, что в некоторые моменты даже весьма выдающимся.

– Ну, наверное, – ответила она безо всякой убежденности.

Щеки ее были обрызганы грязью, которая почти не отличалась от легкой россыпи веснушек. Несколько прядей прилипли к шее, а кожа была скользкой от дождя. Ему хотелось сказать, какая она красивая даже сейчас, особенно сейчас, но он сомневался, что слова его ко времени.

– Ты почувствуешь себя лучше, когда снимешь эту одежду, – заметил Джеймс, но тут же осознал двусмысленность сказанного и поправился: – Как только мы прибудем на постоялый двор, я имею в виду, и ты окажешься в своей комнате.

Господь всемогущий, когда это он успел превратиться в косноязычного болвана?

Оливия вскинула бровь, но ничего не сказала и выглядела при этом такой несчастной.

Джеймс понес ее к карете, осторожно обходя лужи и рытвины. Ему хотелось как можно скорее унести ее с дождя и усадить на удобное сиденье. Он честил себя на все корки за то, что допустил это. Надо бы настоять на своем и остаться с ней, послав к черту ее упрямство и гордость.

Ему удалось благополучно добраться до забора, хвала небесам, но перебраться через ограду с ней на руках никак не получалось.

– Ты можешь поставить меня, – предложила Оливия, но Джеймс усомнился, что ноги будут ее держать – такой обмякшей и слабой она казалась у него на руках.

– Отдохни немного.

Оливия что-то пробормотала, и Джеймс понял, что она как будто задремала. Решив не будить ее, он прислонился к забору, чтобы чуть уменьшить напряжение в руках. Уже начало темнеть, когда вдалеке послышался грохот телеги, медленно приближающейся к ним по дороге.

Прибыла помощь.

Управлял повозкой, влекомой парой крепких мулов, бородатый кучер, рядом с которым, неодобрительно хмурясь, сидел Терренс. Не успела телега остановиться, как он спрыгнул на землю и поспешил к забору.

Бросив взгляд на вымазанное в грязи платье и бледное лицо Оливии, Терренс обвиняюще воззрился на Джеймса.

– Что случилось?

Оливия очнулась от громкого голоса и подняла голову.

– Все в порядке, Терренс. Я просто поскользнулась, а мистер Эверилл не хотел, чтобы я вновь упала.

– Зачем вы вообще встали с вашей-то ногой, хотел бы я знать, – проворчал кучер, но потом раздраженно махнул рукой. – Ладно, неважно.

Джеймсу Терренс сказал:

– Давайте я устрою ее на телеге, а потом разгружу карету.

Слава богу, Терренс догадался захватить одеяла. Джеймс расстелил одно на куче соломы, а когда кучер положил туда Оливию, накрыл ее вторым.

– Спасибо за помощь, Терренс, – улыбнулась она так тепло и искренне, что у кучера покраснели щеки. – Но что мы будем делать с каретой? Не хотелось бы оставлять ее здесь на ночь.

Терренс выпятил грудь.

– Не волнуйтесь, миледи. Я останусь здесь, а на рассвете владелец конюшни обещал привести лошадей, чтобы отбуксировать карету в деревню и осмотреть ось. Думаю, завтра к вечеру мы уже будем на пути к вашей тетушке Юстас.

– Если собираешься ночевать в карете, – сказала Оливия, – возьми одеяло.

– Не могу, миледи.

– Я настаиваю, – проговорила она твердо и бросила ему одеяло.

Джеймс помог Терренсу перенести из кареты на телегу оставшиеся вещи за исключением корзинки с едой, которую Оливия уговорила кучера оставить себе.

Тот ее поблагодарил и сказал:

– Мисс Хилди уже приготовила вам комнату. – Потом, словно запоздало вспомнив, добавил: – И вам тоже, мистер Эверилл.

Джеймс уселся на телегу.

– Отлично. А я прослежу, чтобы леди Оливия доехала до деревни в целости и сохранности.

– Само собой, – отозвался кучер, и хотя уже почти стемнело, Джеймс не сомневался, что он при этом закатил глаза.

Да и как он мог винить Терренса за то, что тот сомневается в нем? Он с ужасом думал, что предпринял бы Хантфорд… если бы знал.

Бородатый возница стегнул мулов поводьями, и телега медленно покатила по раскисшей дороге. Оливия слегка поежилась, и Джеймс обернул ей плечи и ноги одеялом, на котором она сидела. Она выглядела задумчивой, печальной и подавленной.

– То, что я сказал, правда.

– Что именно?

– Что ты мне дорога.

– Иногда ты показываешь это весьма странным способом.

– Знаю, но обязательно исправлюсь.

И начнет он прямо сейчас.

 

Глава 12

Оливия никогда так не радовалась при виде придорожной гостиницы.

Ее платье – точнее, то, что от него осталось, – было насквозь мокрым, и она промерзла до костей. К грязной ткани и к волосам пристали соломины, туфлю она потеряла, а вторая так стискивала распухшую ногу, что ей, вероятно, придется разрезать ее, чтобы снять.

Но хуже всего, что сердце ее было разбито.

Быть может, Джеймс вовсе не тот мужчина, о котором она мечтала. Мужчина ее мечты не сделался бы холодным и отстраненным только из-за того, что она задала невинный вопрос о письме.

Единственное, чего ей хотелось, это вымыться, надеть чистую ночную рубашку, забраться в кровать, с головой укрыться одеялом и забыться глубоким сном до утра.

Джеймс принес ее в гостиницу на руках, как бы ни противилась ее гордость. Оливия слишком устала, чтобы спорить. Он поднялся со своей ношей по узкой лестнице и прошел по коридору до ее комнаты, даже не запыхавшись. Хилди открыла дверь и, едва только взглянув на Оливию, засуетилась.

– Ах ты боже мой! Положите ее на кровать. Нет, не на простыни. Впрочем, лучше посадите на стул.

Можно подумать, что это вовсе не ее хозяйка, а щенок, который прибежал со двора с грязными лапами.

Пока горничная рылась в дорожной сумке Оливии, Джеймс бережно усадил ее на твердый стул и провел костяшками пальцев по щеке.

– Я пришлю теплой воды для ванны и позову доктора.

– Ванна – это божественно, но с доктором давай подождем до утра. Быть может, к завтрашнему дню станет лучше.

Он посмотрел на нее с сомнением, но спорить не стал, только погрозил пальцем и сурово сказал:

– Не вздумай вставать.

– Вот те на. А я-то надеялась протанцевать весь вечер.

– Леди Оливия! – пожурила ее служанка, хотя вроде уже должна была привыкнуть к бойкому язычку своей хозяйки.

Джеймс улыбнулся.

– Я оставлю вас, но если вдруг что-нибудь понадобится – буду в своей комнате.

Хилди проводила его и, закрыв дверь, осторожно стащила с Оливии грязную одежду, после чего насухо вытерла ее кожу и волосы и помогла облачиться в мягкий теплый халат.

Оливия с облегчением вздохнула.

– Спасибо.

– Осталось только одно маленькое дельце, – сказала служанка.

Ах да. Туфля. Вряд ли к ней подойдет это определение, потому что ужасающе распухшая нога растянула туфлю до неузнаваемости.

– Попробуй разрезать ее ножницами, – предложила Оливия.

Хилди вынула из дорожного набора ножницы, опустилась перед Оливией на колени и начала осторожно резать. Задачка оказалась трудной как для горничной, так и для самой Оливии. Кожа была добротной, а тряска причиняла такую боль, что она сначала стискивала зубы, а потом, вся мокрая от пота, что есть силы вцепилась в сиденье.

– Еще немного потерпите – почти закончила, – попыталась успокоить ее Хилди и вскоре раскрыла разрезанную кожу туфли наподобие половинок раковины.

Едва нога освободилась, Оливия пошевелила пальцами, насколько позволяла опухоль, и почувствовала, как к ним прилила кровь. Поначалу она едва не взвыла от боли, но через минуту стало легче – меньше дергало, – и она расслабилась.

– Я слышу шаги в коридоре, – заметила Хилди. – Должно быть, это несут ванну. – Она высунула голову за дверь и махнула двум служанкам, которые принесли лохань и стопку белья.

Они сложили простыню вдвое, расстелили на полу, а на нее поставили лохань.

– Вода греется, миледи, – сказала одна из служанок, девица с красноватым лицом. – Скоро принесем.

Верные своему слову, они вскоре вернулись с ведрами горячей и холодной воды. В лохани они ее смешали и довели до нужной температуры. Та из девушек, что была повыше и постройнее, принесла брусок мыла и оставила еще одно ведро с водой для ополаскивания.

Хилди добавила в воду несколько капель лавандового масла, и успокаивающий аромат наполнил комнату. Вода выглядела и пахла так заманчиво, что Оливия не удержалась и поскакала на одной ноге к лохани.

– Осторожнее! – кинулась к ней Хилди. – Не хватало еще и шею сломать вдобавок.

Оливия кое-как стянула халат, держась за Хилди, после чего служанка помогла ей ступить в неглубокую лохань. Она терла тело до тех пор, пока кожа не порозовела, потом вымыла и прополоскала волосы. Какое блаженство вновь почувствовать себя чистой!

– Я понежусь еще немножко в воде, – сказала она служанке и, положив голову на край лохани, закрыла глаза, а вскоре, убаюканная теплом, погрузилась в приятную полудрему.

– Пойду распоряжусь, чтобы вам прислали обед, – ответила та. – Смотрите не вылезайте, пока я не вернусь.

– И не подумаю, – пробормотала Оливия. – Я намерена оставаться тут до тех пор, пока не превращусь в сморщенную сливу.

Хилди скептически улыбнулась.

– Ты что, не веришь? – Оливия приложила руку к сердцу, словно была уязвлена до глубины души.

– Мы же на постоялом дворе, далеко от дома вашей тетушки, где, герцог думает, мы находимся. И хоть вы и говорите, что мистер Эверилл джентльмен, но… я видела, как он на вас смотрит.

Внезапно заинтригованная, Оливия подняла голову.

– А как мистер Эверилл на меня смотрит?

– Как наполовину влюбленный, наполовину помешанный. – Хилди выскользнула в коридор и, прежде чем закрыть за собой дверь, приказала: – Оставайтесь на месте!

Оливия сдержала колкий ответ, готовый сорваться с губ, и опустилась пониже теперь уже в чуть теплую воду, понимая, что всю эту кашу заварила она.

Ее безответственные поступки привели к драке в таверне, травме и сломанной оси у кареты. Казалось просто несправедливым, что теперь, когда она пытается все исправить, судьба, словно нарочно, оставила их с Джеймсом наедине в карете на несколько часов.

И как бы ни старалась она вести себя правильно, надо было быть святой, чтобы не пасть жертвой его неотразимых чар.

По крайней мере, она делает все возможное, чтобы исправить положение. Если повезет, она будет у тетушки Юстас до того, как кто-нибудь из родных прознает о ее выходке. И хотя Оливия была рада, что никто из них не видел ее грехопадения – которое по иронии судьбы включало действительное падение, – ей ужасно не хватало Роуз, Аннабелл и Дафны. Она даже скучала по Оуэну, несмотря на то что он пришел бы в ярость, если б узнал, где она и что делает.

Ну что ж, сегодня с этим все равно уже ничего не поделаешь. Завтра, в крайнем случае послезавтра, они доберутся до тетушкиного дома.

И уже оказавшись там, Оливия постарается придумать, как ей жить дальше… без Джеймса.

Надеясь подремать до возвращения Хилди, Оливия закрыла глаза, но воспоминания о пылких поцелуях и возбуждающих прикосновениях Джеймса заполонили мозг. Страсть, которая вспыхнула между ними, была гораздо сильнее, чем девушка с ее ограниченным опытом могла себе представить.

А за все эти годы она представляла много всего. И хотя считала себя мастером в искусстве воображения, все ее мечты о них с Джеймсом поблекли в сравнении с захватывающей дух реальностью. Не было ни шелковых простыней, ни романтических свечей, но он заставил ее почувствовать себя принцессой – прекрасной, обожаемой и желанной. От его прикосновений тело ее звенело словно музыкальный инструмент, из которого извлекают прекрасную музыку.

Даже сейчас соски от воспоминаний напряглись. Остывающая вода плескалась о живот, и где-то внутри, в самой сердцевине, зарождалась сладкая, пульсирующая боль. Она скользнула ладонью между ног и легонько дотронулась до себя, затем резко втянула воздух от дрожи удовольствия, которая пробежала по телу.

Оливия ухватилась за края лохани и села прямо. Эти ощущения, новые и сильные, слишком тесно связаны с воспоминаниями о тех минутах с Джеймсом. Она не может исследовать их сейчас, когда рана от его отказа еще слишком свежа.

Ей захотелось выбраться из лохани, немедленно, но она обещала Хилди оставаться на месте, поэтому потянулась за полотенцем и начала не спеша вытирать волосы. Когда они немного подсохли, накинула полотенце на плечи и обхватила себя за ноги, подтянув колени к груди.

Казалось, что Хилди нет уже целую вечность, хотя на самом деле прошло не больше четверти часа. И все равно Оливия была уверена, что если проведет еще хотя бы пять минут в воде, ноги ее превратятся в хвост, а руки – в плавники.

Она просто выйдет из лохани, набросит халат и станет терпеливо дожидаться возвращения Хилди, сидя на стуле. Ну какой от этого может быть вред?

Она медленно поднялась, балансируя на здоровой ноге, но выпрыгнуть, конечно, не могла – хотя у нее и была такая мысль, но сразу же пришлось от нее отказаться, – поэтому решила, что придется, по крайней мере на какую-то долю секунды, перенести вес на больную ногу. Недолго думая, она подняла распухшую и теперь имевшую синюшный оттенок ногу над краем лохани и осторожно поставила на простыню, расстеленную под ней.

Закусив губу, Оливия сосчитала до трех и шагнула на больную стопу.

Адская боль свалила ее на пол; нога, которая все еще была в воде, зацепилась за край лохани, и та с грохотом опрокинулась. Теплая мыльная вода промочила простыню и растеклась по полу.

Проклятье!

Левое бедро, которое приняло на себя всю тяжесть тела, обожгло болью так, что она с трудом вдохнула и едва не заревела в голос. Боже милостивый, какая же она неуклюжая!

Из коридора донеслись быстрые шаги, затем послышался стук в дверь.

– Оливия! – Это, конечно, был Джеймс. Ну кто же еще. – С тобой все в порядке?

От озабоченности в его голосе сердце ее едва не выскочило из груди, и она солгала:

– Да, все хорошо.

– Я слышал какой-то грохот. Почему твой голос доносится откуда-то снизу, словно с пола?

– Я споткнулась. Ничего страшного. – На последнем слове голос ее сорвался.

– Я вхожу. – Он потряс дверную ручку, но дверь была заперта.

Входит? Оливия села, позабыв про ушибленное бедро. Где же полотенце?

– Не нужно. Хилди скоро вернется.

– Так ты одна? – ужаснулся он. – Отойди от двери.

«Бах!» Дверь сотряслась от удара, и дерево вокруг ручки затрещало. Оливия схватила мокрое полотенце и обернулась им как могла, но оно едва прикрывало зад.

– Джеймс! – в панике крикнула она. – Меня не надо спасать.

– А я думаю, что надо.

«Бах!» В этот раз дверь распахнулась, и Джеймс влетел в комнату словно выпущенный из катапульты, поскользнулся в мыльной луже и, секунду помахав руками в воздухе, шлепнулся рядом с ней. Сюртука на нем не было, а закатанные рукава обнажали мощные предплечья. В зеленых глазах застыло изумление.

Когда он медленно приподнялся, глаза его едва не выползли из орбит.

– Ты раздета?..

Кожа ее запылала – в резком контрасте с холодным мокрым полотенцем, прикрывавшим грудь. Но у нее же есть гордость, черт побери все на свете. Она задрала подбородок и, тряхнув мокрыми волосами, заявила:

– Если бы мне дали такую возможность, я сказала бы, что сегодня не принимаю.

* * *

Иисусе. Оливия лежала рядом с ним на полу, и полотенце, которым была обернута, мало что оставляло воображению. Он видел нежные вершины грудей и изящный изгиб попки, выделяющейся под мокрой тканью. Но главное – шелковистые обнаженные ноги. Сладкий запах лаванды, мыла и самой Оливии ударил ему в голову, и Джеймс едва не позабыл, из-за чего вышиб дверь. Мысленно встряхнувшись, он попытался оправдать свое столь необычное появление:

– Грохот, который я услышал из коридора, не походил на обычный вечерний гвалт в пивной, и я… забеспокоился.

И это еще мягко сказано. Он представил, что ее придавило тяжелое бюро или что она лежит в луже крови… и запаниковал. Приступ чистейшей паники и заставил его выбить дверь. Только теперь, убедившись, что Оливия цела, он снова мог нормально дышать. Кажется.

– Как ты очутилась на полу?

– Почти так же, как и ты: вот только стояла, потом раз… – Она взмахнула тонкой рукой.

Он обхватил ее щеку ладонью.

– Где-нибудь болит? Помимо ноги я имею в виду?

Она заколебалась, словно решая, стоит ли ему говорить.

– Бедро… немножко.

Она коснулась своего левого бедра, и его взгляд метнулся туда. Несмотря на соблазн отвернуть полотенце и осмотреть ушиб, он сдержался.

Ему от многого приходилось удерживаться, например от того, чтобы поцеловать эти сочные губы, провести ладонями по восхитительному телу, а потом подхватить ее на руки и отнести на кровать, которая находилась всего в нескольких шагах.

Но дверь в комнату была нараспашку, кое-как болталась на петлях, поэтому, погладив пальцем гладкую кожу щеки, Джеймс с сожалением отстранился и поднялся на ноги.

Она судорожно подтянула полотенце на груди повыше.

– Что ты собираешься делать?

Вместо ответа он осторожно взял ее на руки, а она, одной рукой придерживая полотенце, обхватила его за шею.

– Стул или кровать? – спросил Джеймс.

– Стул, – ответила она быстро.

Он отнес ее к простому стулу с деревянной спинкой и потихоньку опустил на сиденье – во второй раз за этот вечер. Полотенце зацепилось за его руку, и он мельком увидел кусочек голой попки.

Длинные каштановые локоны влажной темной массой лежали на кремовой коже плеч. Сверху ему была хорошо видна глубокая ложбинка между пышными грудями. Оливия сидела, скромно скрестив ноги, и поза была безупречно пристойной, если бы ноги не были обнаженными аж до верхней части бедер. Плоть его затвердела, и несколько мгновений он стоял и глазел на нее как идиот.

Оливия вскинула бровь и указала на розовое шелковое одеяние на кровати.

– Ты не принесешь мне халат?

– Конечно. – Проклятье, сам мог бы додуматься.

Он прошагал к кровати, взял вещицу в руки и уже собирался было отдать Оливии, когда раздался пронзительный вскрик.

Они оба обернулись к двери и увидели Хилди, прижимавшую ладони к побледневшим щекам.

– Все в порядке, – попыталась успокоить служанку Оливия. – Мистер Эверилл по ошибке подумал, что я в беде…

– Да. Как глупо с моей стороны! – Джеймс, не удержавшись, закатил глаза.

– …и попытался прийти на помощь.

– Д…дверь, – заикаясь, вымолвила Хилди.

Джеймс почувствовал, что краснеет.

– Я поговорю с хозяином, чтобы дал вам другую комнату. Прямо сейчас к нему и пойду.

Он сделал было два шага к двери, но Хилди преградила ему путь:

– Минуточку, сэр.

Ее суровый взгляд опустился на его руку, в которой был зажат розовый шелк.

– А, прошу прощения, – промямлил Джеймс, протягивая служанке халат.

– Вы можете посторожить за дверью, – ледяным тоном промолвила Хилди, – пока я помогу леди Оливии одеться?

Джеймс покорно занял пост, стараясь не думать о совершенно обнаженной Оливии за спиной.

– Ну все, – объявила Хилди пару минут спустя. – Можете повернуться, мистер Эверилл.

Теперь на Оливии был халат и одна тапочка. Горничная также сняла с кровати одеяло и накрыла им хозяйку.

– Я ужасно извиняюсь за беспорядок и разбитую дверь, – сказал Джеймс. – Тотчас же позабочусь об этом.

– Подождите, пожалуйста. – Усталая служанка присела на край кровати.

– Что такое, Хилди? – В голосе Оливии послышалась озабоченность. – Ты неважно выглядишь.

– Я-то ничего, миледи. Но мы только что разговаривали с Терренсом, и он поделился со мной новостью, которая касается всех нас.

Волосы на затылке Джеймса зашевелились.

– Что случилось? – Он бы не удивился, скажи служанка, что Хантфорд все узнал и отправил за ними полк британской армии.

– Карета! – с отчаянием воскликнула Хилди. – Ось нельзя починить, ее придется менять. А на это потребуется не меньше двух дней.

 

Глава 13

– Мы застрянем здесь на два дня? – вскричала Оливия.

Джеймс побледнел, тоже явно не в восторге от перспективы провести два, а то и все три дня на этом постоялом дворе. Но выражение лица его, когда он поднял лохань и бросил в нее промокшую простыню, было задумчивым.

– Согласен, что положение не ахти. Но по крайней мере ты сможешь дать отдых ноге. Завтра утром первым же делом пошлю за доктором, чтобы он осмотрел твою лодыжку и бедро.

– Бедро? – переполошилась Хилди. – А что с вашим бедром?

Оливия бросила на Джеймса взгляд, в котором читалось: «Ну спасибо тебе большое».

– Ничего страшного. Однако признаюсь, если в ближайшее время что-нибудь не съем, то могу упасть в обморок.

Смена темы отвлекла Хилди.

– Я попросила прислать сюда поднос с едой.

– Почему бы тебе не занять мою комнату, – предложил Джеймс. – Я перенесу туда тебя и все твои вещи.

Оливии не слишком-то понравилось, что ее поставили в один ряд с вещами, которые надо переносить.

– Спасибо. Ты очень любезен.

Джеймс пожал плечами и взглянул на расщепленный дверной косяк.

– Это самое малое, что я могу сделать.

Оливия поймала себя на том, что не может оторвать глаз от широких плеч, которые выбили дверь, и соблазнительного треугольника загорелой груди, поросшей жесткими волосами, который открывался в вырезе незастегнутой рубашки. Какая жалость, что он не был совсем без рубашки, когда ворвался к ней в комнату.

После дня, который ей пришлось пережить, зрелище оголенного торса Джеймса было бы вполне заслуженным подарком, который она вправе ожидать от судьбы.

* * *

На следующее утро Оливия проснулась в кровати Джеймса. И неважно, что его в ней не было. Или что он вообще не спал в ней. Ей все равно приятно было думать, что это его кровать.

Хилди раздвинула занавески, впуская слишком много света для столь раннего часа.

– Я рада, что вы проснулись, – сказала служанка, как будто у Оливии был выбор. – Доктор уже поднимается.

Джеймс определенно не терял времени даром, но действительно лучше поскорее покончить с этим осмотром.

Полчаса спустя ее лодыжка – точнее, вся стопа – была перевязана. Она не могла пошевелить даже пальцем. К несчастью, однако, никакая обувь в мире не могла налезть на ее забинтованную ногу. По крайней мере, она сможет прятать ее под платьем. На бедре был здоровенный синяк, но тут уж ничего не поделаешь. Доктор предсказал, что к концу недели он станет прелестного зеленого оттенка.

Он велел ей оставаться в постели два дня, но когда Оливия воспротивилась, согласился позволить ей сидеть на стуле с приподнятой ногой. Через два дня, если станет выполнять его рекомендации, ей можно будет ходить на костылях. Разумеется, она не догадалась захватить с собой в поездку костыли, поэтому доктор дал и адрес плотника, который может их изготовить.

После ухода доктора Хилди помогла ей облачиться в простое, но симпатичное желтое платье и перевязала ее темно-каштановые волосы белой лентой.

Хилди положила подушку на деревянный стул и осторожно подняла ногу Оливии на табуреточку.

– Хотите почитать книжку, пока я позабочусь о завтраке?

Оливия с тоской поглядела на бодрящее солнечное утро, которое так и манило к окну.

– Я завтракать не буду, Хилди. Но после того, как ты поешь, попроси, пожалуйста, Терренса заказать мне костыли. Я просидела в комнате всего полчаса, но уже чувствую себя птицей в клетке.

– Конечно, – сочувственно отозвалась служанка и сунула бумажку с адресом плотника в карман. – Я схожу с ним, пускай снимет мерку с меня.

Оливия улыбнулась.

– Спасибо. Уже одна только мысль, что они заказаны, будет утешать меня, пока я буду тут сидеть. Это было бы не так ужасно, если б я находилась в каком-нибудь другом месте – у тетушки Юстас, к примеру, или дома.

– Ах, леди Оливия, да вы как будто скучаете по дому! – поддразнила горничная. – Думайте об этом испытании как о части вашего великого приключения. – Она подмигнула и подала Оливии книгу. – Самое главное, чтобы вы поправились и мы поскорее отправились к вашей тете. И ничего с вами не случится, если пару деньков посидите тут. – Хилди набросила на плечи накидку и заторопилась к двери. – Вернусь перед ленчем. Постарайтесь до тех пор отдохнуть.

– Постараюсь, – твердо пообещала Оливия.

Она уже минуты три смотрела в книгу, когда раздался стук в дверь. Машинально Оливия опустила ногу на пол, чтобы встать, но потом опомнилась и крикнула:

– Кто там?

– Джеймс. – От низкого тембра его голоса сердечко сладко екнуло. – Хочу узнать, что сказал доктор.

Она схватила шаль с бахромой со спинки стула и прикрыла ею забинтованную ногу. Проклятое тщеславие.

– Мне рассказывать обо всем через дверь или ты войдешь?

Джеймс повернул ручку – Оливия даже не знала, заперта ли дверь – и вошел в комнату, спрятав за спину какой-то сверток.

– Я не помешал?

Оливия вздохнула.

– Чему здесь можно помешать? Хилди отправилась по поручению, а я вот сижу и думаю, как мне пережить двухдневное заточение в этой комнате.

– Распоряжение доктора?

Она кивнула, и Джеймс протянул ей плоский сверток в коричневой бумаге.

– Может, это избавит вас от скуки.

Пока она разворачивала бумагу, он присел на край кровати, такой красивый, каким мужчина просто не имеет права быть.

Под коричневой упаковкой обнаружилась кремовато-белая веленевая бумага и несколько угольных карандашей. Тепло растеклось по всему телу, и она воскликнула:

– Какая прелесть!

Это был первый подарок от Джеймса.

Жестом указав на рисовальные принадлежности у нее на коленях, он проговорил:

– Это поможет скоротать время.

– Где ты их раздобыл?

– В деревенском магазине. Мне надо было чем-то заняться, пока доктор тебя осматривал, вот и отправился посмотреть, что здесь да как. – Он так прелестно нахмурился, что если бы Оливия не знала Джеймса, то могла подумать, что он беспокоится. О ней.

– Спасибо. – И хотя бумага и угольные карандаши были не бог весть каким подарком, она им обрадовалась больше, чем если бы ей подарили драгоценности.

Он наклонился к ней, опершись локтями о колени.

– Твоя лодыжка… надеюсь, перелома нет?

– Растяжение. Что ж, поделом мне.

Оливия хотела просто пошутить, но Джеймс взял ее руку в свою и твердо сжал.

– Не говори так. Я тоже виноват и собираюсь загладить свою вину.

Бог ты мой! С каждой минутой становится все интереснее.

– И как ты намереваешься это сделать?

Его чуть-чуть шершавая ладонь погладила ее руку, рассылая приятное покалывание по всему телу.

– Могу составить тебе компанию – пока не наскучу.

Оливия попыталась представить, как может Джеймс ей наскучить… и не смогла. Ее заключение вдруг показалось не столько наказанием, сколько подарком судьбы. Его безраздельное внимание целых два дня? Ни о чем более привлекательном она и мечтать не могла.

– Что ж, хорошо. – Она кокетливо улыбнулась. – Можешь начинать развлекать меня.

* * *

В голове Джеймса промелькнуло несколько весьма заманчивых вариантов времяпрепровождения, и он натужно сглотнул.

– Чего бы тебе хотелось?

Она многозначительно вскинула бровь, и одного этого уж хватило, чтобы в паху у него затвердело. Проклятье.

Поднявшись, он взъерошил рукой волосы.

– Не желаешь ли порисовать? Я мог бы поставить несколько предметов для натюрморта. Быть может, кувшин или какие-нибудь фрукты…

– Фрукты?

Джеймс пожал плечами.

– Разве не это обычно рисуют?

– Возможно, но я не нахожу яблоки или апельсины особенно… вдохновляющими. Как художник, я имею в виду.

– Стало быть, ты предпочитаешь пейзаж? – Он прошагал к окну, отдернул потрепанную штору и окинул взглядом почти пустой двор придорожной гостиницы. Пространство ограничивали несколько чахлых деревьев, но главной его чертой, к сожалению, была грязь. – Боюсь, что вид здесь не очень.

– Кто сказал? – озорно спросила Оливия.

Джеймс обернулся и обнаружил, что она улыбается и смотрит на него как на статую, которую собирается приобрести. Взгляд ее блуждал по его груди, талии, ногам до самых носков сапог. Она даже откинулась на стуле, словно пыталась как следует рассмотреть его зад.

Господь всемогущий.

Он подбоченился в ожидании, когда ее глаза, проделав долгий путь, вернутся к его лицу.

– Если не хочешь рисовать фрукты, уверен, что смогу найти какие-нибудь цветы и, может, кусок ткани для драпировки.

– Не нужно, – улыбнулась Оливия. – Все, что надо, у меня уже есть. Вытащи, пожалуйста, вон тот стул.

– Ты же не хочешь сказать, что…

– Ну разумеется. И не говори, что никогда прежде не позировал. – Она махнула рукой на стул в углу. – Давай посадим тебя вот в эту чудесную полосу света.

Он начал было возражать, но обещание есть обещание. Кроме того, все равно делать нечего, идти некуда. Поэтому он протащил стул по деревянным половицам и уселся.

– Не думаю, что гожусь в модели. – Одна только мысль, чтобы сидеть тут, наблюдая, как Оливия рассматривает его, когда не на что отвлечься, кроме ее знойных глаз, манящего рта и соблазнительной выпуклости груди, казалась сущей пыткой. Сладкой, но все равно пыткой.

– Глупости. – Она склонила голову набок и задумчиво выпятила губы. – Попробуй положить правую руку на спинку стула.

Джеймс открыл было рот, чтобы возразить, но когда увидел холм, образованный ее ногой, которую Оливия прикрыла шалью, вздохнул и подчинился.

– А теперь положи правую ногу на левое колено.

– Вот так?

– Да, хорошо… но, думаю, можно сделать лучше.

– Лучше?

– Представь, что ты пришел в клуб, чтобы провести там спокойный, расслабляющий вечер. Как бы ты сидел?

– Ну, не знаю… вот так, наверное. – Он вытянул ноги и скрестил в лодыжках.

Ее взгляд вновь медленно прошелся по нему.

– Неплохо, – сказала она с легким придыханием. – Да, думаю, так вполне подойдет.

Оливия согнула левую ногу, положила на нее пачку бумаги и взяла карандаш.

– Надеюсь, тебе удобно, – с усмешкой заметила она, – потому что это займет некоторое время.

Она сидела не далее чем в двух ярдах, изучая его так внимательно, словно намеревалась навечно запечатлеть в своей памяти. Будь это кто-то другой, не Оливия, он бы чувствовал себя крайне неловко, но с ней это казалось… естественным. Несколько минут ни он, ни она не произносили ни слова. Легкий сквознячок шевелил его волосы и бумагу Оливии. Во дворе за окном сновали слуги: выкрикивали приветствия, загружали экипажи, привязывали лошадей. Шум и суета внизу резко контрастировали с тихой и интимной атмосферой, царящей в комнате.

Наконец она начала размашисто водить рукой по листу бумаги, от усердия высунув кончик языка. Он собрался было пошутить по этому поводу, но передумал: зрелище было умилительное, и не хотелось, чтобы что-то менялось, даже в мелочах.

И пока внимание Оливии было сосредоточено на бумаге, Джеймс воспользовался возможностью как следует рассмотреть ее. Она как бабочка: вечно в движении, вечно порхает. Но не сегодня. Сейчас Оливия почти не шевелилась, позволяя ему любоваться шелковистой кожей, густыми ресницами и соблазнительными изгибами.

– Давай с тобой сыграем, – вдруг предложила она.

– А что, с рисованием мы уже закончили? – Он с надеждой подался вперед.

Оливия жестом велела ему вернуться на место.

– Нет, мы еще только начали. А играть можно, не сходя с места.

– Ну хорошо. И каковы правила?

Рука ее застыла в воздухе, и она закатила глаза.

– А у каждой игры обязательно должны быть правила?

Он хмыкнул.

– Конечно. В противном случае не будет порядка.

– Что ж, ладно. Мы по очереди будем задавать друг другу вопросы, на которые следует отвечать только правду.

– А если кто-то солжет или откажется отвечать, будет платить штраф.

– Ну разумеется. – Она задумчиво прижала палец к губам. – Тот, кто нарушит правила, должен будет выполнить то, что потребует другой.

Джеймс фыркнул. Разве он это уже не делает?

– Что, например?

Она хрипло засмеялась, всколыхнув внутри него какие-то теплые волны.

– Призови на помощь свое воображение.

О, его воображение и звать не требовалось: оно, разрази его гром, уже тут как тут.

– Сначала дама. – Он постарался сохранить непринужденный тон, но сердце забилось быстрее.

Положив угольный карандаш на стол, она спросила:

– Ты когда-нибудь был влюблен?

Джеймс перевел дух. С этим-то вопросом он справится.

– Однажды. В мисс Мэри Ньютон. У нее были прелестные голубые глаза, в уголках которых собирались морщинки всякий раз, когда она смеялась над моими шутками, а шутил я…

– Ты же не шутник, – прервала его Оливия, нахмурившись.

– Может, и нет, но Мэри находила меня довольно остроумным. Кроме того, она восторгалась моим увлечением античностью. Нам было по девятнадцать, и все считали, что мы идеальная пара.

– Но это оказалось не так?

Джеймс вспомнил тот день, когда она познакомилась с его братом. Он попытался мягко подготовить ее к судорожным движениям и невнятной речи Ральфа, но, увидев его, она не сумела скрыть своего отвращения. Она ударилась в слезы и выбежала из дома, словно Ральф был каким-то мерзким и отвратительным чудовищем.

Тогда-то Джеймс и понял, что Мэри не для него.

Оливия подалась вперед, ожидая ответа.

– Нет. Мы не подошли друг другу.

– Почему? Она бросила тебя или ты ее?

Джеймс покачал головой.

– Ты уже задала свой вопрос. Теперь моя очередь.

Она расстроенно выдохнула, но потом развела руки, словно говоря: «Что ж, давай».

– Я готова.

– Мне надо вначале подумать, – признался Джеймс.

О чем спросить леди, которая и так уже как открытая книга? Он знает о ней почти все. Или, по крайней мере, думал, что знает.

– Если бы можно было вернуться назад во времени и что-то одно изменить, то что бы это было?

 

Глава 14

Оливия задумалась над вопросом Джеймса. Ей много чего хотелось бы изменить. Только за последнюю неделю она натворила столько всего. Но если бы у нее была возможность поступить по-другому только в одном случае? Конечно, ей хотелось бы защитить Роуз от мерзости материнского распутства и кошмара отцовского самоубийства, но она понимала, что Джеймс спрашивает не об этом. Он желает знать, о каком из своих поступков она очень сильно жалеет.

Оливия поерзала на стуле.

– Я предпочла бы не отвечать.

Джеймс поднялся и направился к ней. Оливия быстро перевернула листок, на котором, как предполагалось, уже имелся набросок. Он присел на кровать на расстоянии вытянутой руки от нее, так что она физически ощущала его песочного цвета волосы между своими пальцами, чуть шершавую кожу щеки под ладонью.

– А я-то считал тебя храброй.

– Я и есть храбрая. – Она заморгала. – И готова заплатить штраф. Любой, какой потребуешь.

– Если б ты была по-настоящему храброй, то ответила бы на мой вопрос. Но правда пугает тебя гораздо больше любого штрафа.

Он прав, разрази его гром.

– Мне не хотелось бы вспоминать то, о чем сожалею. Это слишком… мучительно. Кроме того, я боюсь, что ты посчитаешь меня ужасной: я этого не вынесу.

Джеймс улыбнулся, отчего сердечко Оливии сладко заныло.

– Ты не можешь сказать мне о себе ничего такого, что могло бы заставить думать о тебе плохо. Но у каждого из нас есть свои секреты. – Он сложил руки на груди, отчего сюртук туго натянулся на широких плечах. – Что ж, стало быть, штраф.

– Да. – Оливия прямо-таки вся затрепетала от предвкушения. Пусть это будет поцелуй или интимное прикосновение – что-нибудь для удовлетворения желания, которое пылало у нее внутри.

Но вдруг она увидела, как в глазах Джеймса промелькнуло… разочарование, а потом он произнес:

– Что ж, прекрасно. Дай подумать…

– Постой. – Оливия резко втянула воздух. – Я отвечу на вопрос. Не потому, что чего-то боюсь, а потому, что ты прав: рассказать правду, по крайней мере в этом случае, гораздо труднее. Но я не хочу никаких секретов. Только не от тебя.

Зеленые глаза Джеймса потеплели и стали коричневатыми, и он взял ее руку в свои ладони.

– Не бойся. И доверься мне – я не в том положении, чтобы судить кого бы то ни было.

Оливия набрала полную грудь воздуха, собираясь с духом; он ободряюще кивнул.

– Как ты знаешь, моя сестра Роуз – добрейшая, нежнейшая душа на свете. В раннем детстве она стала непосредственной свидетельницей интрижки нашей матери, а потом видела и тело отца, лежавшее в луже крови в кабинете.

Джеймс сжал ее руку.

– Мне известно, как близки с ним вы были.

У Оливии перехватило горло, и она сглотнула болезненный ком, прежде чем продолжить:

– Роуз очень сильна духом, но внешне… в общем, она была сломлена.

– Я помню, как беспокоился Хантфорд о вас обеих.

– Оуэн делал все возможное, чтобы защитить нас, но Роуз просто не смогла вынести боли. Она ушла в себя и довольно долго – почти два года – не разговаривала. По крайней мере, с большинством людей. Иногда она, бывало, шептала слово-другое, но только мне.

Оливия помолчала и закрыла глаза, вспоминая подробности того дня.

– Это было года три назад. Мы с Роуз зашли в галантерейный магазин на Бонд-стрит, где было много народу. Она смотрела ленты на одном конце прилавка, а я выбирала кружево на другом. Две миловидные модные барышни завязали со мной разговор, и пусть я совсем не знала их, мне ужасно хотелось произвести впечатление. Они немного поговорили о шляпках и перчатках, а потом стали хихикать… над Роуз. Оказывается, они заметили, что она не разговаривает, а изъясняется только жестами, когда владелица магазина что-то у нее спросила.

Джеймс сочувственно закивал.

– Оливия, тебе необязательно…

– Нет, обязательно. – Теперь, когда она начала рассказывать эту историю, ей необходимо было выговориться. Стыд душил ее, и все тело дрожало. – Женщины насмехались над Роуз, называли чокнутой и говорили, что таким, как она, место в Бедламе. – Она сморгнула слезы и подняла взгляд на Джеймса. – И знаешь, что я сделала?

Он сглотнул и покачал головой.

– Я тоже засмеялась. – Живот у нее скрутило от невыносимого чувства вины. – Мало того что слушала их жестокие насмешки, я сделала вид, что не знаю свою сестру. Сестру, от которой никогда не видела ничего, кроме доброты и преданности. Не думаю, что Роуз была свидетелем моего предательства, и рада этому. Но я-то знаю… и мне придется жить с этим всю оставшуюся жизнь.

Оливия заглянула ему в глаза, заранее страшась того, что увидит, но вместо осуждения и разочарования в них было… тепло. И что-то похожее на нежную привязанность.

– Пора перестать корить себя. Ты сожалеешь, а значит, раскаиваешься. И если бы Роуз узнала о том случае, не сомневаюсь, что давно простила бы тебя, потому что уверена в твоей любви.

Оливия слабо улыбнулась.

– Свидетельство великодушия и всепрощающей натуры Роуз.

– Да, но такую любящую сестру, как ты, еще поискать. – От тепла во взгляде Джеймса пульс ее пустился вскачь. – Спасибо, что доверилась мне.

Оливия вздохнула.

– Предполагалось, что это будет забавная игра, но, боюсь, я испортила ее своим плаксивым признанием.

– Ничуть. Теперь твоя очередь задавать вопрос. Я готов.

– Ты хочешь поцеловать меня? – Слова вырвались у нее прежде, чем она успела подумать.

Джеймс издал низкий грудной смешок, от которого у Оливии подвело живот.

– Это вопрос или предложение?

Оливия невинно заморгала.

– Вопрос, разумеется. Причем простой: ты хочешь меня поцеловать?

Он поднес ее руку к своим губам, и она почувствовала его дыхание, теплое и влажное, на коже. Взгляд поднялся к ее лицу, воспламеняя своей напряженностью, когда он ответил:

– Да, я хочу поцеловать тебя. И не только поцеловать.

– А что еще?

– А это уже следующий вопрос, однако я отвечу: хочу вытащить шпильки из твоих волос и дать этим роскошным каштановым локонам рассыпаться по плечам. Хочу распустить шнуровку платья и снять его с тебя. Хочу стащить с тебя рубашку. Зубами.

Жар прилил ей к лицу… и другим частям тела.

– Тогда почему же ты этого не делаешь?

Обольстительный блеск в его глазах чуть-чуть померк, но желание в них осталось.

– Потому что ты леди, а я джентльмен – даже если в последнее время и вел себя совсем не по-джентльменски. Потому что если я поцелую тебя, то уже не смогу остановиться. – Он прижался губами к тыльной стороне ее ладони и коротко прикрыл глаза, прежде чем добавить: – Потому что через несколько недель я уезжаю в Египет, и если б я соблазнил тебя сейчас, то был бы последним негодяем.

Оливия переложила рисовальную бумагу на пол, отбросила шаль, которая прикрывала ее забинтованную ногу, на спинку стула и поднялась на здоровой ноге.

– Что ты делаешь? – спросил Джеймс таким ошеломленным тоном, как будто она перебросила ногу через подоконник и приготовилась прыгать.

Оливия села рядом с ним на кровать, так близко, что их колени почти соприкасались.

– Я больше не могла сидеть на этом стуле.

Джеймс посмотрел на ее забинтованную ногу и нахмурился.

– Давай пододвинем стул поближе и…

Она не дала ему договорить и наклонилась вперед.

– Поцелуй меня. – Она смутно сознавала, что умоляет, но ей было все равно. – Или я сама тебя поцелую.

Он сглотнул и открыл рот – вероятно, чтобы возразить. Она должна была быстро что-то предпринять, поэтому потянула рукой белую ленту у себя в волосах, медленно, дюйм за дюймом, пока не развязала совсем. Затем уронила ее Джеймсу на колени. Пока он изумленно глазел на белый атлас, вынула несколько шпилек, распуская волосы.

– Ну вот. – Она тряхнула головой, отчего волосы свободно рассыпались по плечам. – Я даже сделала за тебя часть работы.

– Оливия… – Джеймс обхватил ее лицо ладонями и притянул Оливию к себе. Их обоюдное желание взорвалось в поцелуе, который был пылким, жадным. Его язык, горячий и настойчивый, ворвался ей в рот словно завоеватель. Джеймс сунул пальцы ей в волосы и сжал их в кулаке, словно боялся, что она может оторваться.

Ни за что.

Оливия так долго ждала, чтобы Джеймс дал полную волю своей страсти к ней.

Каждый раз, когда их языки сплетались, Джеймс издавал стон. Он тяжело дышал, как будто ему не хватало воздуха… и ее. Никогда не видела она его настолько утратившим самообладание, и это приводило ее в восторг.

Джеймс пробежал ладонями вниз по ее телу, почти неуклюже, в попытке завладеть ею. Когда он жадно обхватил грудь через платье, она подалась к нему и вздохнула, почувствовав его грубоватые ласки сквозь слои шелка.

Когда и этого стало недостаточно, он спустил рукава-фонарики с ее плеч и пробежал пальцем вдоль низкого выреза платья. Затем нырнул рукой под корсаж, обхватил грудь и потер чувствительный сосок ладонью.

Голос его звучал хрипло, когда он произнес:

– Оливия, я так хочу тебя, что совершенно забыл, кто я и правильно ли поступаю.

– Я знаю, кто ты, – пробормотала она. – И все мне кажется очень правильным.

– Это только так кажется. – Все закончилось так же резко, как и началось. Джеймс вытащил руку из ее платья и натянул рукава обратно на плечи. – Даже если бы я никуда не уезжал, все равно для тебя не гожусь.

Она резко втянула воздух и задержала в груди в тщетной попытке притупить боль. Ей и без того нелегко было от мысли, что экспедиция сводит на нет их совместное будущее, так теперь еще и Джеймс намекает, что существует какое-то препятствие помимо Египта, и это во стократ усилило боль.

Ей хотелось встряхнуть его, чтобы он увидел все так же ясно, как видит она.

– Как ты можешь такое говорить? Я знаю, что ты мне подходишь, так почему же не веришь?

– Думаешь, что знаешь меня? Но это не так.

Оливия ухватила его за рубашку.

– Ну так просвети наконец! Я только что обнажила перед тобой душу. Почему бы тебе не сделать то же самое?

 

Глава 15

Джеймс все еще ощущал сладость ее рта, чувствовал идеальный вес груди в своей ладони. Его плоть, все еще твердая, натягивала ткань бриджей.

Все это чертовски затрудняло ведение даже самого простого разговора.

Он пытался поступить как должно, но Оливия, похоже, не оценила его усилий: вцепившись ему в рубашку, словно хотела придушить, смотрела выжидающе.

Накрыв ее руки своими, он признался:

– Мне трудно сосредоточиться, когда ты так близко. Повтори, пожалуйста, вопрос.

Она на секунду прикрыла глаза, словно призывая на помощь терпение.

– Я поведала тебе свой секрет. Может, и ты раскроешь свой?

Велик был соблазн увести разговор в другую сторону или ограничиться общими словами, которые защитят его гордость и сохранят ее хорошее мнение о нем, но она заслуживает правды.

– Что ж, хорошо. – Он отпустил ее руки, и они проскользили несколько дюймов вниз по его груди, прежде чем она опомнилась и, чинно сложив их на коленях, проговорила:

– Я слушаю. И не волнуйся. Что бы ты ни сказал, это не изменит моего хорошего мнения о тебе.

Джеймс встал и заходил по комнате.

– Это очень любезно с твоей стороны, но и наивно. А вдруг я признаюсь, что убил кого-нибудь?

Оливия безмятежно улыбнулась.

– Никого ты не убивал. Но если и убил, уверена, что это была самозащита.

Ее уверенность вроде бы должна была дать надежду, но, напротив, заставила почувствовать себя обманщиком. У него возник порыв шокировать ее, сказать что-нибудь такое, что рассыплет в прах все ее иллюзии в отношении его.

– А что, если я соблазнил какую-нибудь девушку и имею внебрачного ребенка?

Рот Оливии открылся, она с минуту ошеломленно молчала, и только потом заговорила:

– Мне неизвестно ни одного случая, чтобы ты поступил бесчестно, но если однажды такое все же произошло бы, уверена, что ты сделал бы все, чтобы загладить свою вину. – Она подняла на него взгляд своих карих, слегка озадаченных глаз: – Но этого ведь не было… нет?

– Нет. Прости, я… – Он прошел к окну и устремил взгляд во двор. Она заслуживает его честности. Как и Ральф. – Дело не в этом. Все гораздо сложнее. Это кажется несколько странным признанием, но… у меня есть брат. – Уже только оттого, что произнес эти слова, ему стало легче.

– Брат? – В голосе Оливии смешались удивление и радость. – А Оуэн его знает? Почему ты никогда не упоминал о нем?

– О нем никто не знает. Я всячески старался держать его существование в тайне – даже отрицать, что он вообще есть. И ненавижу себя за это.

– Не понимаю. – Оливия озадаченно наморщила лоб. – Зачем скрывать, что у тебя есть брат?

Вот в том-то и суть, что никакой причины нет – кроме эгоистичной гордости.

– Ральф не такой, как все.

– Как это? Он что, преступник или… сумасшедший?

Джеймс горячо замотал головой.

– Он добрый, внимательный и очень любит и ценит меня.

– Как и я. – Она не подгоняла его, просто тихо сидела, терпеливо дожидаясь продолжения.

– Ральф родился с параличом. Правая рука и нога у него плохо действуют, речь невнятная. Доктор сказал моим родителям, что он не протянет и года, но он выжил. Отец хотел сдать Ральфа в лечебницу, но мама и слышать об этом не желала. Поэтому отец ушел, а мы с мамой старались, как могли, заботиться о Ральфе.

Оливия ахнула.

– Это огромная ответственность для мальчика.

– Не думай, что я не злился на брата. Каждый раз, когда мне приходилось нести его вверх по лестнице, или читать ему, или помогать маме купать, я злился и негодовал, как будто Ральф виноват в том, что он такой.

– Ох, Джеймс. – Голос ее сорвался, и он повернулся к ней от окна. Ее каштановые локоны блестели в утреннем свете, и она протянула руку, маня, словно ангел, который может спасти его. Но он не ответил на ее призыв. Он должен рассказать ей все, не избавляя ни ее, ни себя от самого худшего. Ему будет легче закончить эту историю, если он не сможет видеть разочарования в ее глазах, поэтому он вновь отвернулся к окну.

– Отец время от времени присылал нам денег – вероятно, чтобы успокоить свою нечистую совесть. Мама экономила на всем, чтобы послать меня в школу, им с Ральфом приходилось во многом себе отказывать. А когда я приезжал домой на каникулы, Ральф, бывало, упрашивал меня рассказать про мальчиков, учителей, про мою учебу. Но больше всего на свете ему хотелось пойти со мной на рыбалку.

– Отличное времяпрепровождение.

Он кивнул.

– Я не хотел брать его, но мама настояла. Она считала, что солнце и свежий воздух пойдут ему на пользу, и была так счастлива, когда мы с Ральфом проводили время вместе. Поэтому все-таки взял.

Он помолчал, вспоминая тот знойный день, грязь, которая чавкала у них между пальцами, и тучи мошкары, которая роилась над головами. Джеймс чувствовал себя несчастным; Ральф считал, что это рай.

– И что случилось? Что-то пошло не так?

– Старшие мальчишки нашли место, где мы рыбачили, и стали издеваться над Ральфом, обзывать идиотом. Бились об заклад, что он не знает алфавита и не умеет считать до десяти. Сказали, что он просто урод, который не достоин ходить по земле.

– Какой ужас! И что же ты?

– Ничего. Я просто сидел и слушал, не проронив ни слова.

Но даже сейчас, спустя больше десяти лет, он чувствовал тот гнев, который бурлил у него в душе. Он был направлен на Ральфа – за то, что он такой, какой есть; на себя – за то, что и близко не такой брат, которого заслуживает Ральф, но больше всего на мальчишек – за то, что они такие безмозглые ослы.

– А они все больше входили в раж, – продолжал Джеймс, – их издевки становились подлее. Потом один из них подошел к Ральфу и столкнул с камня, на котором он сидел, и брат свалился в речку прямо с удочкой.

– О боже…

– И тут во мне как будто зверь проснулся. Пока брат барахтался на мелководье, я налетел на мальчишку, который его толкнул. Когда тот повалился на землю, я сел на него верхом и принялся бить. Из носа у него потекла кровь, его друзья попытались нас растащить, но я в ярости накинулся и на них. Я кусался, царапался и брыкался, пока не свалил обоих. Не знаю, остановился бы, если б не услышал, что Ральф зовет меня, умоляя забыть о них и прийти ему на помощь. Забрать домой. После этого я научился как следует драться, чтобы больше никто не посмел дразнить Ральфа.

– Неудивительно, что воспоминания преследуют тебя. Но ты не должен стыдиться своего поведения, потому что защищал брата от хулиганов. Что же в этом плохого?

– Плохо другое: с тех пор я держал Ральфа на расстоянии, внушая ему, матери и себе, что лучше оставаться дома, ограничить круг общения, чтобы больше не подвергаться подобной мерзости.

– Ты пытался защитить его.

– Разве? Или просто-напросто защищал себя? Мне так было легче: меньше неприятностей. Я не приглашал школьных друзей к нам домой, да и сам приезжал ненадолго раз в месяц, чтобы дать им денег и проведать. – Он тяжело вздохнул и прижался лбом к оконному стеклу. – Такое поведение ставит меня на одну доску с теми хулиганами, которые издевались над ним. В сущности, это делает меня во многом таким, как… мой отец.

– Нет, не делает. Но если ты понимаешь, что поступаешь неправильно, почему не исправишь ситуацию?

– Ну не могу же я привести его к кому-нибудь на бал или в свой клуб! – воскликнул Джеймс, хотя и знал, что Оливия это и не предлагает.

– Привези его в Лондон, и пусть он поживет у тебя недельку. Представь Оуэну, Роуз, мне – всем, кому доверяешь. Мы могли бы покататься в карете или устроить пикник за городом. Как думаешь, Ральфу это понравится?

«Несомненно!»

– Я спрошу.

– Только не тяни с этим, а то ведь лето быстро пролетит.

«И Джеймс уедет».

Ему неожиданно захотелось, чтобы у него осталось больше времени – для общения с братом, с Оливией. С той ночи, когда она поцеловала его на террасе во время бала у Истонов, Джеймс был сам не свой, и ему нравилось это ощущение.

– Спасибо за понимание.

– Не за что. – Оливия улыбнулась. – Ну что, вернемся к нашему занятию?

Не раньше, чем он расскажет ей о письме отца.

– Есть еще кое-что, что тебе следует знать.

– Конечно. Но почему бы тебе не присесть на… Бог мой, я слышу, как Терренс рявкает на конюхов. Они с Хилди, должно быть, вернулись от плотника. Ты видишь их?

Джеймс выглянул в окно и заметил кучера и служанку.

– Да.

Проклятье! Он упустил свой шанс. Горничная уже, наверное, поднимается по лестнице, а Оливия тем временем торопливо приводит в порядок платье и волосы.

– Мне лучше вернуться на стул, чтобы не давать Хилди повод поворчать. Она будет рада увидеть, что я рисую, – такое спокойное, подобающее занятие для леди.

– Верно, но если кто и способен превратить его в нечто иное, так это ты.

Она улыбнулась.

– Какая жалость, что не хватило времени закончить наш разговор! Не могли бы мы продолжить позже? Скажем, сегодня днем?

– Конечно.

Оливия поднялась на здоровую ногу.

– Подожди!

Джеймс подскочил к ней и обхватил за талию, в который уже раз поражаясь, насколько идеально подходят друг другу их тела. Усадив ее на стул, он заметил разбросанные листы бумаги и, пока Оливия пристраивала поврежденную ногу на табурет, наклонился их поднять.

– Сейчас же отдай! – неожиданно воскликнула девушка и попыталась выхватить наброски.

Он поднял руки, чтобы она не достала, и, перевернув пачку, с дюжину листков просмотрел, но все они оказались абсолютно чистыми.

– Как это назвать? Я как дурак сидел, выполняя твои команды, а ты и не собиралась рисовать?

Оливия залилась краской, когда Джеймс с шутовским поклоном вручил листы ей.

– Я хотела, но… – Боже! Как трудно найти нужные слова! – …сомневалась, что смогу отдать тебе должное.

Он усмехнулся.

– Любой твой рисунок был бы уместен. Ты же знаешь: идеального сходства не требуется. Просто убедись, что снабдила меня сильным подбородком, широкими плечами, мускулистыми…

– Джеймс, – прервала она его ерничанье, отмахнувшись листками, – прекрати сейчас же и прими прежнюю позу. – И, потянувшись за угольным карандашом, добавила: – Надо же нарисовать хоть что-нибудь до прихода Хилди.

Он подчинился, и Оливия принялась за дело. Каждый раз, когда она поднимала на него глаза, он корчил какую-нибудь забавную мину и смешил ее. И это помогло ему отвлечься от тревог по поводу экспедиции, Ральфа и письма отца Оливии… по крайней мере, на какое-то время.

Хилди вошла в комнату, окинула быстрым взглядом сцену и пожала плечами. Хотя Оливии было не совсем прилично находиться в комнате наедине с мужчиной, но по крайней мере сейчас она полностью одета. Что же касается правил, то в эти дни их столько раз нарушали, что еще одно нарушение погоды не сделает.

– Плотник сказал, что начнет мастерить костыли тотчас же и сегодня к вечеру они будут готовы, и попросил прийти опробовать их, поэтому мы с Терренсом пойдем к нему после ужина.

– Сегодня? Но это же чудесно! – воскликнула Оливия. – Спасибо.

Джеймс поднялся.

– Поскольку выйти в столовую ты не можешь, я, пожалуй, тоже попрошу прислать мне поднос сюда. Заодно и рисунок закончишь.

– Мистер Эверилл подарил мне рисовальные принадлежности, – объяснила Оливия Хилди. – Прекрасная идея, правда?

– Да, действительно. – Служанка устремилась к госпоже. – Покажете, как у вас получается?

Оливия прижала листы к груди.

– Э… нет, пока не закончу.

Джеймс послал Оливии многозначительный взгляд, направляясь к двери.

– Увидимся позже – скажем, в семь?

– Прекрасно.

 

Глава 16

Позже Джеймс шел по коридору к комнате Оливии на умопомрачительные запахи ростбифа, овощей и свежеиспеченного хлеба, но, дойдя до ее двери, приостановился убедиться, что письмо на месте.

Оуэн, возможно, никогда не простит ему то, что он собирается сделать, но так будет правильно. И не только с точки зрения закона. Оливия – взрослая женщина и должна сама решать, что делать с отцовским письмом.

Твердо намереваясь довести это дело до конца, Джеймс постучал в дверь.

Хилди пригласила его войти, жестом указав на маленький, накрытый скатертью столик, сервированный на двоих и украшенный вазочкой с полевыми цветами.

– Все готово для обеда.

На Оливии было платье из золотистого шелка, в котором незазорно было бы появиться даже на лондонском балу. Глубокий вырез обнажал высокие, спелые выпуклости грудей. Волосы собраны в высокую прическу, за исключением нескольких локонов, которые обрамляли лицо.

Джеймс натужно сглотнул. Зрелище было восхитительным, а когда она улыбнулась, он почувствовал, что способен взобраться на любую пирамиду. Его все в ней восхищает! Она не умеет скрывать своих чувств и откровенно дает знать окружающим, что каждый из них для нее значит.

И живет так, словно каждый день – дар божий.

И Джеймс рядом с ней сознает, что это на самом деле так.

– Прошу, присаживайся, – пригласила Оливия.

Не в состоянии говорить, он улыбнулся и, вежливо кивнув, расположился напротив.

– Чудесно, правда? – Она ослепительно улыбнулась в мерцании единственной свечи.

– Воистину так.

Хилди прочистила горло.

– Мы с Терренсом пообедаем внизу, а после отправимся к плотнику. Но то, что у вас будут костыли, вовсе не означает, что вы сможете ими завтра пользоваться. Доктор сказал, вы должны отдыхать два дня.

Оливия задумчиво нахмурила лоб.

– Ну, думаю, утро второго дня определенно можно счи…

– Нет! – в один голос заявили Джеймс и Хилди.

– Что ж, прекрасно. – Плечи ее опустились, но тень улыбки осветила лицо. – Я не стану с вами спорить, и уж тем более с Хилди. Посмотри, она даже отыскала для нас бутылку вина!

Зардевшись от смущения, служанка взяла свою шаль и сумочку.

– Мне хотелось, чтобы ваш обед был особенным. Последние два дня вам пришлось нелегко.

– Я сама во всем виновата, – вздохнула Оливия. – А тебе спасибо за то, что помогла мне справиться.

– Отдыхайте, – сказала Хилди, направляясь к двери. – До мастерской плотника далековато, но, думаю, к девяти-полдесятому вернусь.

Служанка ушла, оставив их наедине. После короткого уютного молчания Джеймс сказал:

– Прекрасно выглядишь. Если бы я знал, что сегодняшний вечер будет таким официальным, то непременно захватил бы смокинг.

– Я постараюсь не обращать внимания на твой чересчур скромный наряд, – подхватила шутку Оливия, – если пообещаешь не замечать, что на мне только одна туфля.

– Согласен. – Он налил им вина, затем протянул руку через стол и сжал ее ладонь. – Я сегодня уже упоминал, что должен кое-что тебе рассказать. Видишь ли…

– Постой. Думаю, сначала нужно произнести тост. – Оливия подняла бокал, на секунду задумалась, и в глазах ее вспыхнули лукавые искорки. – За этот вечер. Пусть он будет полон сюрпризов, которые доставят нам радость сейчас… и останутся в наших воспоминаниях навсегда.

Он тоже поднял бокал, кивнув в знак согласия, хотя и сомневался, что сюрприз, который ей подготовил, станет тем, который она подразумевала.

– Нас некому обслуживать, – заметила Оливия, – но, признаюсь, так даже лучше: можно представить, что мы одни во всем свете и нет никого, кроме нас.

– Позволь в таком случае мне поухаживать за тобой. – Он снял крышки с блюд и отложил в сторону. – С удовольствием сыграю сегодня роль лакея. Что бы ни понадобилось – только попроси.

– Мне столько всего хочется! Но знаешь, чего больше всего?

– Бога ради, скажи, и я выполню любое твое желание.

– Мне бы хотелось знать, чем тебя так привлекает Египет, что ты готов оставить все: удобства, развлечения, своих родных и друзей – ради того, чтобы заняться исследованиями.

– Это сложно объяснить.

– И все-таки попытайся: я хочу понять.

Никто никогда не интересовался этим, но Джеймс видел, что она спросила не из праздного любопытства – его ответ для нее действительно важен.

– Твой брат и Фоксборн полагают, что в Египет я сбегаю от ограничений, накладываемых обществом… особенно от шейных платков, – попытался он свести все к шутке.

– А они ошибаются?

Джеймс ухмыльнулся.

– Не совсем. Большую часть шейных платков я намерен оставить дома. Но дело не только в этом.

Она проглотила кусочек спаржи и ободряюще улыбнулась.

– Когда мне было двенадцать лет, я прочитал про гробницы в древних пирамидах и увлекся греческой концепцией загробной жизни. Мне хотелось верить, что, помимо этого мира, есть иной, и я спросил маму, каким в нем был бы Ральф. Был бы он здоровым и сильным? Смог бы выражать свои мысли так же, как все мы, – ясно и без усилий?

Оливия отложила вилку.

– И что она ответила?

– Она заплакала. А потом спросила, что думаю я по этому поводу. Я сказал, что если фараон в загробном мире мог иметь солдат, и слуг, и кошек, то Ральф по крайней мере мог бы иметь здоровье.

Оливия тихо вздохнула.

– Мне это кажется совершенно разумным и правильным. Стало быть, ты, как и египтяне, считаешь, что все, чем мы дорожим при жизни, понадобится нам и после смерти?

– В некотором роде. Но речь идет отнюдь не о богатстве или слугах, не только об этом.

– О чем же еще?

– О нашей любви к родным и друзьям. Думаю, это то, что никогда не умирает.

В глазах у нее заблестели слезы.

– Надеюсь. Мне плохо без отца, но хотелось бы думать, что он любит нас: меня, Роуз и Оуэна, – пусть и издалека.

Иисусе, какой удобный случай!

– Оливия, я…

– Но я не хочу говорить об этом сейчас. – Она промокнула глаза салфеткой. – Расскажи, как росла твоя страсть к Египту.

Чувствуя, что ей нужно время, чтобы справиться с эмоциями, он продолжил:

– Я прочел все, что мог, о древних цивилизациях. После экспедиции Наполеона по египетской теме было написано множество исследовательских томов с картами гробниц, чертежами и рисунками, но я пришел в отчаяние, когда не нашел в книгах ответов на все свои вопросы. Мне хотелось знать, как были построены пирамиды и какой была жизнь у тех, кому выпал не слишком счастливый, на мой взгляд, жребий родиться фараонами. Я решил, что предпочел бы копаться в песках египетской пустыни, а не листать пыльные книжные страницы.

– Стало быть, стремление понять древних египтян привело тебя к изысканиям.

Он на минуту задумался.

– Меня интересуют и другие древние цивилизации или, скорее, возможность обнаружить связующие нити между нами и теми, кто жил тысячи лет назад. Одному французскому лингвисту удалось расшифровать часть иероглифов, найденных в гробницах. Если мы сумеем прочесть оставленные послания, то сможем понять.

– И, таким образом, узнать, что не так уж они от нас отличались.

– Да, – с признательностью отозвался Джеймс. – Мне нравится представлять, что мы связаны своей человеческой природой – своей потребностью любить и быть любимыми.

О, господи! Он лепечет, как идиот.

Оливия вздохнула.

– Как красиво. Кто бы мог подумать…

– Что именно?

– Что ты такой романтик.

– Я не романтик, – возразил он твердо, – а самый что ни на есть реалист.

Она послала ему понимающую улыбку.

– Ну конечно же.

– Помимо всего прочего, эта цивилизация многого достигла. И сама земля, и люди такие незнакомые и экзотичные. Жду не дождусь, когда пройдусь по узким улочкам Каира, проеду по песчаной пустыне и увижу пирамиды и сфинксов.

Оливия откинулась на спинку стула и кивнула.

– Кажется, я понимаю.

– Правда? – Его объяснение нельзя было назвать удовлетворительным, но он не удивился, что ей удалось что-то извлечь из его бессвязного лепета: она всегда понимала его с полуслова.

– В отличие от тебя мне было комфортно жить в своем безопасном, знакомом мире и никогда не хотелось путешествовать по дальним странам. Но ты говоришь об этом с такой страстью, что, возможно, теперь мое мнение изменится.

– Я не пытался…

– Знаю. Просто я рада, что наконец поняла. И от этого сегодняшний вечер кажется еще более волнующим.

– Да?

Она положила салфетку на стол и улыбнулась.

– Вне всяких сомнений. Заканчивай обед, и сам все увидишь.

Он скользнул взглядом по нежному изгибу шейки и соблазнительной выпуклости груди, питая бесстыдную надежду действительно увидеть все.

Оливия сделала изрядный глоток вина. Джеймс был сегодня каким-то особенным. Волнующая мужская сила и шарм были такими же, как всегда, но сегодня Оливия почувствовала то, чего за все годы, что знала и любила его, никогда прежде в нем не видела: уязвимость.

Впервые он перестал быть Эвериллом – блестящим поверенным, непревзойденным боксером и отважным исследователем, – а стал просто… Джеймсом. Джеймсом, который беспокоится о своей семье и волнуется за собственное будущее, как и все остальные простые смертные.

И от этой открытости, этой честности, которую видела в его неотразимых зеленых глазах, она чувствовала слабость во всем теле.

Но вечер только начинался, и преисполненная нетерпеливого ожидания, Оливия сказала:

– Я подумала, что можно было бы сегодня еще немного порисовать… если ты не против.

– Нисколько. Принести рисовальные принадлежности? Поставить стулья на место?

– Пока не надо. На сей раз мы поступим по-другому.

Его вилка зависла в воздухе.

– По-другому?

Она кивнула.

– Мы поменяемся ролями: я буду моделью, а ты – художником.

– Да, но…

Она приподняла край скатерти, вытянула из-под стола саквояж, водрузила себе на колени, словно не слышала его, продолжила:

– Мне только понадобится твоя помощь, чтобы разместиться.

– Оливия, я не рисую.

– Поставь стул ближе к окну, так, как раньше, и помоги мне туда перебраться.

– Художник из меня совсем никакой, – гнул свое Джеймс. – Попытаться описать тебя словами еще могу… могу воспользоваться числами и замерами, чтобы ухватить твою сущность, но о рисовании не может быть и речи.

Оливия поморщилась и не преминула высказать недовольство.

– Джеймс, мы оба знаем, что ни слова, ни цифры не способны описать мою суть. А если ты думаешь, что я позволю тебе приблизиться ко мне с измерительной лентой, то горько ошибаешься. Кроме того, ты ведь даже не пробовал рисовать. Как можно называть себя археологом, если не имеешь маленького блокнотика, в котором делаешь зарисовки своих находок?

– Я свои наблюдения записываю, а не зарисовываю.

Оливия распрямила спину.

– Я не какой-то пыльный, безжизненный артефакт, зарытый на берегу Нила. Я та девочка, которую ты знаешь уже десять лет, и та женщина, которую ты недавно целовал. И ты будешь меня рисовать.

Джеймс изумленно воззрился на нее. Проклятье! Да перед ней устоять невозможно.

– Что ж, будь по-твоему. Но предупреждаю: результат тебе не понравится.

Бог ты мой! Она не ожидала сопротивления на столь ранней стадии, а ведь самая рискованная часть еще впереди.

Пока он расставлял мебель, как она просила, Оливия любовалась бугрящимися и перекатывающимися мускулами у него под сюртуком. С губ ее сорвался невольный вздох.

Он вскинул глаза.

– Ты что-то сказала?

– Гм? Нет. Все выглядит идеально. Теперь, если ты не против помочь мне дойти до стула у окна… ой!

Джеймс подхватил ее вместе с сумкой и прижал к груди, крепкой и теплой твердыне.

Оливия обвила рукой его шею, подумав, что так ему будет легче ее нести. Разумеется, это не имело ни малейшего отношения к желанию коснуться завитков волос на затылке и мощной шеи.

Он не двигался, просто стоял и держал ее, глядя в глаза, как будто хотел что-то сказать – что-то нежное и трогательное.

Нелепость, разумеется. Но это была та самая фантазия, которую она лелеяла лет с двенадцати. Неудивительно, что ей виделось в глубинах его зеленых глаз нечто такое, чего там вовсе не было.

А потом взгляд скользнул к ее рту и задержался.

Сердце молотом застучало в груди, потому что невозможно было ошибиться в том, что означал этот взгляд. Он хотел ее поцеловать.

Какое совпадение: она тоже хотела поцеловать его.

Дыхание его как будто слегка сбилось, что Оливия предпочла отнести на счет пылкого желания, а вовсе не усилий, которые ему пришлось прилагать, чтобы ее держать.

Хотя оба ничего не говорили, Оливия чувствовала лихорадочное биение его сердца. Губы его приоткрылись, и, не думая, она стала обводить их пальцем, наслаждаясь каждым чувственным изгибом.

Джеймс издал какой-то сдавленный звук, на мгновение закрыл глаза, затем легонько прикусил зубами кончик пальца.

Она резко втянула воздух, но не отстранилась, когда он глубже втянул палец в рот – такой теплый, такой порочный – и принялась посасывать. Он не останавливался до тех пор, пока соски у нее не напряглись, а по телу, от макушки до пяток, не разбежалось легкое, восхитительное покалывание.

Когда он отпустил палец, она обхватила его лицо ладонями и нежно коснулась губами уголка его рта, вдохнув такой сладкий знакомый вкус.

Он ответил на поцелуй, но не с прежним необузданным пылом. В этот раз он сдерживался, отдавая лишь столько, сколько давала она, сопротивляясь своему желанию и взрыву страсти, который происходил всякий раз, когда они касались друг друга.

Да, это было хорошо, но она жаждала большего.

Поцелуй от извержения перешел в тихое кипение, прежде чем она неохотно его закончила. Джеймс прислонился лбом к ее лбу и выдохнул ее имя так нежно, что если б она мысленно задержалась на нем, то легко могла бы прослезиться.

С напускной небрежностью она проговорила:

– Каким бы приятным ни было это отвлечение, оно задерживает сюрприз. И мне по-прежнему нужна твоя помощь кое в чем. Во-первых, ты можешь посадить меня на стул.

Может, хоть тогда она сможет ясно мыслить.

Он опустил ее на деревянное сиденье, но руки разжал не сразу, словно не хотел отпускать.

– Что еще надо сделать?

– Возьми покрывало с кровати и подержи передо мной, как ширму.

Он наморщил лоб.

– Не понял…

Оставив без внимания его вопрос, она пояснила:

– Ну, держи его за один край, а второй пусть свисает…

– Нет, я имел в виду зачем.

– А, в этом и состоит сюрприз. Держи покрывало на уровне глаз. И не подглядывай.

Он стоически выполнил ее просьбу, лишь тихонько бормоча что-то себе под нос. Как только покрывало разделило их, Оливия глубоко вдохнула и приступила к перевоплощению. Первым делом вытащила руки из рукавов платья. Этим вечером она попросила Хилди не затягивать до конца шнуровку, но даже несмотря на это, потребовались немалые усилия, дабы освободить руки. Покончив с этой задачей, Оливия запихнула рукава за корсаж платья, чтобы не были видны, и сразу почувствовала себя смелой и дерзкой.

Она взглянула вверх, дабы убедиться, что Джеймс не жульничает, и, удовлетворенная, взялась за волосы. Вытащив сзади несколько шпилек, отчего почти вся масса волос рассыпалась по плечам, она открыла саквояж и начала в нем рыться, отчего внутри что-то звякнуло.

Джеймс переступил с ноги на ногу.

– Что, во имя всего святого, ты там делаешь?

– Терпение, – проворковала Оливия. – Ожидание будет вознаграждено. – Если она в результате не будет выглядеть глупо. Но какой смысл гадать?

Наконец она отыскала корону, которую предварительно украсила золотистой лентой, обмотав ее вокруг остроконечной тиары, и осторожно водрузила на голову. Следующим на очереди было экзотическое ожерелье, которое она изготовила сама из простой золотой цепочки, прицепив к ней сережки и перья. В уши она вдела длинные висячие сережки и добавила еще одно украшение: широкий браслет, настолько большой, что его можно было надеть на руку выше локтя.

Осталось позаботиться еще об одной, последней детали. Она достала из саквояжа сурьму и ручное зеркальце. И хотя руки у нее дрожали, ей удалось нанести тонкие линии на веки.

Ну вот.

Оливия посмотрела на свое отражение. Это лучшее, что она могла сделать, чтобы походить на Клеопатру, по крайней мере учитывая обстоятельства. Сегодня она весь день копалась в своих сундуках и в конце концов придумала этот костюм в надежде вызвать у Джеймса ту медленную тайную улыбку, от которой ее бросает в жар и перехватывает дыхание.

Ей хотелось этого вечера с ним – вечера, который запомнится навсегда. Джеймс – единственный мужчина, которого она полюбила, и ей хотелось одной ночи страсти с ним, даже если из-за этого придется отказаться от шанса выйти замуж за респектабельного джентльмена. Оливия понимала, насколько велик риск, но ведь она уже столько рисковала. И, к счастью, они в сотнях миль от Лондона и осуждающих взглядов света.

Джеймс стоит любого риска. Оливия мечтала о нем десять лет, и если не воспользуется шансом быть с ним сегодня, все ее мечты утекут сквозь пальцы, как песок в пустыне Сахара.

– Ты скоро закончишь?

– Что, руки устали? – Но этим поддразниванием она просто оттягивала момент, которого так ждала и страшилась. А вдруг он сочтет ее наряд нелепым и безвкусным? Он так страстно увлечен Древним Египтом, и ей не хотелось, чтобы он подумал, будто она опошляет его, сводя все к одной прославленной царице. Ей просто хотелось, чтобы он увидел ее в другом свете. Не как младшую сестру своего лучшего друга или попавшую в беду особу, которую требуется спасать, но как женщину. И, даст бог, желанную.

Она задвинула саквояж под стул, расправила плечи и сделала глубокий вдох.

– Можешь опустить покрывало.

Руки его опустились, и покрывало упало к ногам. Он открыл рот, как будто собирался что-то сказать, да так и застыл.

Немного оправившись от потрясения, Джеймс медленно окинул ее взглядом, отчего сердце Оливии забилось еще лихорадочнее. Тем не менее голову она держала высоко, ожидая его оценки, реакции… хоть чего-нибудь.

– Ты такая…

Она вскинула бровь.

– …такая… я не знаю. – Он опустился на колени и вгляделся в ее лицо, словно надеялся найти там подходящее определение.

– Красивая? – услужливо подсказала Оливия… не без надежды.

– Бог мой, да.

Стало быть, он доволен. И блеск в глазах говорил, что она произвела на него именно то впечатление, на которое рассчитывала. Волна облегчения придала ей еще больше смелости.

– Экзотическая и соблазнительная?

– Оливия. – Он произнес ее имя как предостережение.

Которым она пренебрегла.

Она наклонилась вперед, давая ему возможность беспрепятственно любоваться ее декольте, и спросила:

– Тебе нравится?

Глаза его опустились на золотое ожерелье, мерцающее на выпуклостях грудей, и он натужно сглотнул.

– Какому мужчине не понравилось бы?

– Мне нет дела до мнения других мужчин. Это только для тебя.

– Оливия, – вновь проговорил он осипшим, прерывистым голосом. – Я прилагаю очень, очень большие усилия, чтобы устоять перед тобой. Но ты делаешь это просто невозможным.

Вот и хорошо – значит, ее замысел удался. Нервозность, которую она испытывала поначалу, испарилась. Еще никогда не была она так уверена в том, чего хочет. Пододвинувшись вперед на стуле, она обвила его руками за шею и притянула к себе.

– Сейчас ты можешь выбрать одно из двух.

– Я слушаю.

– Можешь взять бумагу и нарисовать меня…

– Или?

– Или совратить.

 

Глава 17

У Джеймса отвисла челюсть. Совратить?

– Оливия, ты не должна такое говорить.

– Я уверена, что Клеопатра открыто заявляла о том, чего хотела. Почему я не могу?

– Нет ничего страшного, конечно, нет, но…

– Ну вот видишь! – Она обхватила его лицо ладонями и поцеловала, как настоящая Клеопатра, и своим мастерством и уверенностью окончательно покорила.

Она ласкала его рот губами, исследовала языком, мягко потягивала нижнюю губу зубами, извергая из него стоны и желание уступить, хоть на несколько мгновений…

Когда она прервала поцелуй, он дышал так тяжело, словно провел три раунда в боксерском клубе.

– Итак, что дальше? – прошептала Оливия. – Чего тебе больше хочется: рисовать меня или… совращать?

Господь всемогущий…

– Дело не в том, чего мне хочется, а в том, что правильно.

– То, что я чувствую к тебе, правильно. Не может быть неправильно. – Ее карие глаза молили о понимании.

Он хотел сказать ей, что все прекрасно понимает, потому что тоже любит ее: каким облегчением было бы обнажить перед ней душу! – но есть еще такой «пустяк», как его экспедиция. Оливия, правда, сказала как-то, что будет его ждать, но эта поездка сопряжена с опасностью: четверть участников последней крупной экспедиции не вернулись живыми. Кроме того, он еще не рассказал ей об отцовском письме.

– Я не стою такой привязанности.

– Знаю. – Она кокетливо улыбнулась и провела кончиком пальца по шее. – И тем не менее она всегда будет с тобой.

– Оливия, ты очень мне дорога. – По крайней мере это он может сказать. – Но, думаю, будет лучше, если я сяду на другой стул, возьму бумагу и карандаш и попробую себя в рисовании.

С тоскливым вздохом она отпустила его. Это, вероятно, должно было стать первым намеком, что сюрпризы не кончились.

Он поднялся, и глаза Оливии метнулись к выпуклости у него под брюками. Видимо, это зрелище ее весьма удовлетворило, поскольку она вскинула бровь и соблазнительно выпятила губки.

Помоги ему бог!

Усевшись на стул напротив нее, он взял рисовальные принадлежности и стал ждать, когда Оливия примет соответствующую позу.

– Ну как? – Она повернулась боком, соблазнительно взирая на него через плечо.

– Очень мило. – Он повертел в пальцах карандаш, потом посмотрел на пустой лист и начертил линии оконной рамы: большой прямоугольник… никаких тебе чувственных, отвлекающих изгибов, – но когда поднял глаза, чтобы проверить пропорции перекладин, Оливия пошевелилась.

– Что-то не так?

– Эта поза кажется мне слишком статичной, неестественной. Давай попробуем что-то другое.

– Если ты настаиваешь…

– Настаиваю. – И Оливия начала расшнуровывать платье.

– Не делай этого… – предостерег Джеймс – впрочем, не слишком уверенно.

– Поверь, так будет намного лучше. – Придерживая лиф на груди, она до конца распустила шнуровку, обнажая дюйм за дюймом гладкую кремовую кожу плеч и спины до самой поясницы, потом покрутила попкой, как озорная русалка, появившаяся из морских глубин понежиться на нагретом солнцем камне. – Ну как?

– Разве у тебя под платьем не должно быть корсета? Или шемизетки? Хоть чего-нибудь?

– У леди Оливии, безусловно, должно быть. Но я ведь Клеопатра. Помнишь?

Он поерзал на стуле в попытке ослабить болезненное напряжение в паху. Бесполезно.

– Прекрасно. Но я вынужден просить тебя сидеть смирно.

Ее завлекающая поза не позволяла сосредоточиться, не говоря уже о том, чтобы вычертить параллельные линии досок под ее стулом.

– А ты только представь, если бы я возлежала на мягкой кушетке… – Оливия хрипло рассмеялась. – Какая жалость, что здесь такой нет.

Джеймс чертыхнулся себе под нос и попытался сосредоточиться на листке бумаги с набросками окна и пола. Следующий этап – стена и маленький пейзаж в рамке.

Что угодно, только не Оливия.

– Как ты можешь рисовать, если даже не смотришь на меня?

– Я смотрю, – солгал Джеймс.

– Пожалуй, всего слишком много.

Джеймс вскинул глаза и, увидев, как она сняла золотую корону с головы и браслет с руки, с надеждой спросил:

– Значит, мы закончили?

– Нет! – резко сказала Оливия, сопроводив свой ответ властным взглядом. – Не закончили.

Она выпрямилась и подняла руки, явно намереваясь расстегнуть ожерелье, при этом лиф платья сполз до талии, обнажив груди с розовыми сосками, которые, казалось, так и молили о ласках…

Листки, которые лежали у него на коленях, слетели на пол, а сердце забилось как сумасшедшее.

Она не спеша расстегнула ожерелье, опустила в саквояж возле стула, даже не сделав при этом попытки прикрыться, глядя на него в упор, пока грациозно поднимала вверх волосы и закручивала на макушке.

– Тебе нравится?

– Боже, да, – хрипло ответил Джеймс.

– Или лучше вот так? – Она отпустила тяжелые пряди, позволив им рассыпаться по плечам, прелестно надула губки и выгнула спину.

Где, во имя всего святого, она этому научилась?

Ничто из того, что она делала, не должно было бы удивлять его, однако же постоянно удивляло.

Она, похоже, ожидала ответа, но разрази его гром, если он знал, каков был вопрос, а потому сказал то, что было на уме:

– Да, твоя Клеопатра прекрасна, но, думаю, ты и сама по себе неотразима.

Она заморгала.

– Ты правда так считаешь?

– Вне всяких сомнений.

Бороться далее с искушением было выше его сил. В два широких шага он пересек комнату, подхватил ее на руки, уложил поперек кровати и, склонившись над ней, прошептал:

– Ты уверена, Оливия?

– Я целых десять лет мечтала об этой минуте и, думаю, заслужила вознаграждение за это ожидание.

– Приложу все усилия. – Он сделал бы что угодно, лишь бы доставить ей удовольствие. И хоть мысль эта была весьма и весьма соблазнительной, он не мог подвергнуть ее риску забеременеть: потому что собирается уехать из Англии, потому что между ними еще так много несказанного.

И Джеймс сказал себе, что должен сделать эту ночь незабываемой для нее.

* * *

Оливия распознала тот момент, когда Джеймс капитулировал, увидела по глазам. И пусть он не любит ее так же безраздельно, как любит его она, сердце подсказывало, что эта ночь будет одним сплошным нескончаемым удовольствием и невероятным откровением. И с дрожью нетерпения она ждала.

Когда Джеймс лег на нее сверху, под его весом она вжалась в матрас, уютно плененная и более чем жаждущая отдаться ему… и страсти. Когда их губы слились, он стащил лиф платья еще ниже и обхватил обнаженную грудь ладонью, потирая напрягшийся сосок.

– Такая обворожительная, – пробормотал он, теплым и влажным дыханием овевая ей щеку. – Я обожаю в тебе все, Оливия. Сегодня ты моя.

– Да, – выдохнула она, тая от его слов и прикосновений. – А ты мой.

Вцепившись в лацканы его сюртука, она попыталась стащить его с плеч, но он понял намек и помог ей избавиться от него, а потом сбросил на пол. Жилета на нем не было, и теперь их разделяла лишь тонкая полотняная рубашка. У Оливии аж пальцы горели от желания погладить его грудь, такую теплую и твердую.

Ухватившись за рубашку, она вытащила край из-под пояса и добралась наконец до кожи, покрытой волосками, которые щекотали ладони. И хотя она столько раз представляла, как гладит его грудь, реальность превзошла все ожидания.

– Это надо снять. – Она стиснула перед рубашки и решительно потянула. – Сейчас же.

Застонав, Джеймс неохотно оторвался от ее шеи, где оставил ожерелье следов обжигающих поцелуев. На секунду приподнявшись, он стащил рубашку через голову и улыбнулся ей с такой нежностью и страстью, что она едва не подумала… ну, что все это очень похоже на ее мечты.

Обнаженная грудь так и манила к себе, и Оливия уже собралась было прильнуть к ней, когда он сказал:

– Твое платье… его тоже надо снять. Как и все остальное.

Шею и лицо обдало жаром, но вовсе не от смущения – от желания.

– Хорошо. Но если ты намерен рисовать меня обнаженной, то поклянись, что никому это не покажешь.

– Не волнуйся. Я не люблю делиться.

Удовлетворенно вздохнув, она потянулась было к золотистому шелку, скомкавшемуся на талии, но он накрыл ее руки своими большими теплыми ладонями.

– Позволь мне.

Она нежно коснулась его лица, обвела пальцем линию скул и подбородка.

– Что ж, хорошо, мистер Эверилл. Я предоставляю это вам.

Дьявольский блеск зажегся в его зеленых глазах, когда он соскользнул с кровати и, встав перед нею, с умопомрачительной неторопливостью, дюйм за дюймом, принялся стаскивать платье, скользя шелком по ногам. Ее привел в восторг тот сдавленный звук, который он издал, когда обнаружил, что под платьем у нее ничего нет. Она хотела было надеть чулки, но надевать один глупо, поэтому оставила ноги голыми, чему теперь была несказанно рада.

Оливия приподнялась на локтях и даже не попыталась прикрыться, когда его оценивающий взгляд прошелся по ней. В свою очередь и она упивалась его видом, восхищаясь плоским животом и широкими плечами.

Он вновь лег на кровать, привлек Оливию и взял в плен ее губы, причем с напором, который внушал благоговение. Она наслаждалась ощущениями, теплом его кожи, нежностью рук, и это было настолько интимно, что хотелось плакать. Каждым выпадом языка, каждым поглаживанием он, казалось, говорил, что желает ее… и, возможно, даже дорожит ею. Конечно, она мечтала о большем, но и этого пока достаточно.

И пусть он не сказал ей – и не скажет, – что у него в сердце, она поведает, что в сердце у нее. Если промолчит, то наверняка будет жалеть об этом до конца своих дней. Нельзя упустить возможность признаться, как много он для нее значит.

Нелегко было собраться с мыслями и говорить внятно, когда его руки, казалось, были везде, а язык выписывал восхитительные узоры вокруг сосков. Бесподобная, гипнотическая пульсация зародилась внизу живота, усиливая чувственный голод и лишая дыхания. С огромным трудом ей удалось справиться с желанием отдаться полностью нахлынувшим ощущениям, и Оливия прошептала:

– Джеймс… Я должна тебе кое-что сказать.

– Ничего не надо говорить. Просто чувствуй…

– Нет, я должна… Ты знаешь: я люблю тебя, – но все же хочу объяснить почему.

– Это неважно. Любовь – это бесценный дар, и я бы никогда не усомнился…

– И тем не менее позволь мне объяснить. Дело не в твоей безусловной привлекательности, хотя, признаюсь, от многого в тебе я без ума, и не в твоих боксерских качествах и недюжинном уме. Я люблю тебя за целостность натуры.

– Оливия…

– Пожалуйста, дай мне закончить. Ты преданный и благородный. К тебе обращаются за советом, и не только потому, что ты умный и сообразительный, но и потому, что всегда знаешь, как правильно поступить. И так поступаешь сам. Я уважаю тебя за это. Мне просто хотелось, чтобы ты знал.

Джеймс серьезно посмотрел в глаза и проговорил:

– Ты слишком меня превозносишь.

– Нет. – Она села и нежно обхватила его щеку ладонью. – Это правда. А теперь, когда я наконец заполучила тебя, я намерена этим воспользоваться. Считай, что ты предупрежден.

Тень улыбки вернулась на его лицо:

– Как скажешь…

Довольная, что смогла высказаться, Оливия подалась вперед и прижалась губами к теплой коже в ямочке у горла, вдыхая его знакомый пьянящий запах, затем проложила дорожку легких поцелуев к плоскому соску и принялась дразнить его языком. При этом руки ее не останавливались ни на мгновение, поглаживая, пощупывая, поцарапывая ноготками.

Не в силах больше выносить эту сладкую муку, Джеймс прижал ее к постели и взял инициативу в свои руки. Он был с ней нежен, как с какой-нибудь принцессой, и в то же время настойчив. Мышцы его заметно подрагивали от усилий сдерживать себя, но он раздувал ее желание медленно и мастерски, добиваясь ощущений от каждого игривого покусывания и изысканного прикосновения.

Он углубил поцелуй, одновременно скользнув ладонью по изгибу ягодиц и бедру, к мягкому треугольнику. Трепеща от предвкушения, она открылась ему.

– Ты дрожишь. – Лоб его озадаченно нахмурился. – Нервничаешь?

– Нет. Просто я так долго об этом мечтала. Не могу поверить, что это не сон, не мечта, а явь. Что ты здесь, со мной… а я с тобой.

– Не сомневайся. – Джеймс проказливо ухмыльнулся и, положив ладонь на пушистый холмик, нежно раздвинул скользкие, чувствительные складки и принялся пальцем описывать круги вокруг местечка, где его ласки доставляли ей наибольшее удовольствие. От скрутившегося в тугую спираль желания подвело живот. Чувствуя, что сейчас что-то произойдет, она что есть силы стиснула его плечи и выдохнула его имя.

Но он вдруг прекратил ласки – что было вовсе не тем, чего она хотела, – и, улыбнувшись, убрал несколько прядок с ее лица.

– Вот это моя Оливия. Такая прекрасная и полная страсти.

Да. Она была полна страсти. И его слова доставляли ей удовольствие, но… О боже!

Одним быстрым ловким движением Джеймс соскочил с кровати, встал перед ней на колени и подтянул к себе, развел колени в стороны так, что голова его оказалась прямо там, возле сладкого местечка. Она догадалась о его намерениях и едва не лишилась чувств.

Господь всемогущий…

Его волнистые волосы щекотали внутреннюю поверхность бедер и вызывали восхитительные ощущения, так что Оливия не могла просто безучастно лежать. Приподнявшись на локтях, она стала наблюдать, старательно запоминая каждое нежное прикосновение, каждое сладостное ощущение. Его ладони ласкали ягодицы, а язык своим головокружительным танцем возносил к новым высотам. Изнемогая от страсти, она принялась теребить соски, еще больше усиливая наслаждение.

Он вскинул глаза и от увиденного застонал, что только увеличило пульсацию, зародившуюся в средоточии ее женственности. Она стремительно растекалась по всему телу, а потом взорвалась мириадами маленьких блаженных осколков.

* * *

Джеймс вытянулся на кровати рядом с Оливией и осыпал ее лицо поцелуями, давая время перевести дух, хотя и ему самому требовалось время, чтобы прийти в себя.

Она открыла глаза, и Джеймс увидел в них свет любви и нежности. В Оливии было все, что мужчина желал бы видеть в своей возлюбленной: ум, веселость, красота и преданность.

– Мне всегда нравилось, как я чувствую себя рядом с тобой: живой, свободной и раскованной, – но это… это не сравнится ни с чем.

От ее слов у него сжалось сердце.

– А я счастлив оказаться тем, кто познакомил тебя с наслаждением.

– Это не мог быть никто, кроме тебя, Джеймс.

Хоть и немало польщенный ее словами, он почувствовал необходимость внести некоторую ясность.

– Все дело в твоей страстной натуре – любой мало-мальски опытный любовник заставил бы откликнуться твое тело.

– Но не сердце. Я никому на свете не доверяю так, как тебе.

Чувство вины так сдавило ему горло, что едва не задушило, но Джеймс все же сумел проговорить:

– Кстати, о доверии. Думаю, тебе пора наконец узнать…

Не самое удачное время он выбрал для признания: ее шаловливые пальчики порхали по груди и животу, скользили вдоль пояса брюк, но позволить ей и дальше считать его каким-то образцом добродетели больше не мог.

Но Оливии не хотелось разговоров:

– Потом, все потом; а сейчас мы должны закончить то, что начали.

Он закрыл глаза, силясь отгородиться от соблазна.

– Нет. На сегодня достаточно. Давай вернем тебе приличный вид, пока не вернулась Хилди.

– Ее не будет еще по меньшей мере пару часов. И будет справедливо, если и я подарю тебе удовольствие.

Кончики ее пальцев нырнули за пояс бриджей и легонько коснулись головки члена. Джеймс застонал. То, что она говорит, конечно имеет смысл. Или ему просто хочется так думать… потому что ее ловкие пальчики уже расстегивают брюки?

– Ты не должна… – начал было он, но они оба знали, что его предостережение далеко не искренне.

– Попробуй меня остановить.

Она уселась на него верхом и принялась покрывать поцелуями грудь, живот, опускаясь все ниже и ниже, пока он не осознал ее намерений… Безо всякой преамбулы и колебаний она обхватила ладонью основание твердой как камень плоти и лизнула кончик, будто пробуя на вкус, а потом взяла в рот.

Джеймс перестал что-либо соображать; в глазах взорвался белый свет, рассыпавшись миллионами искр. Он застонал и выкрикнул ее имя, но Оливия была неумолима: ласкала и посасывала до тех пор, пока ему не стало казаться, что он вот-вот умрет от этой изысканной пытки. Джеймс оттягивал свое освобождение столько, сколько мог, но когда начался прилив безошибочного, непредотвратимого наслаждения, поднял Оливию, и они прильнули друг к другу, как будто их только что вынесло на берег – счастливых и обессиленных.

Оливия уютно устроилась у него на плече и сонно вздохнула. Когда он сказал, что должен покинуть ее на минутку, она схватила его за руку, не желая расставаться даже на короткое время, однако с благодарностью приняла влажное полотенце, которое он принес, чтобы вытереть их обоих, и покрывало, чтобы укрыть ее.

– Нам не следует задерживаться в постели, – предупредил Джеймс.

– Знаю, но я ощущаю такое блаженство рядом с тобой. Давай понежимся еще немножко, пока не вмешалась реальность.

Он положил подбородок ей на макушку и вдохнул цитрусовый, женский запах.

– Ну, думаю, несколько минут погоды не сделают.

Свет за окном угасал, Оливия так сладко посапывала, что мало-помалу убаюкала и его. Ноги и руки приятно отяжелели, и Джеймс погрузился в сон, пребывая в блаженном неведении относительно последствий этого короткого, пусть и не вполне невинного сна.

 

Глава 18

Очнулась Оливия от какой-то возни в коридоре, но, не желая выплывать из объятий сна, лишь потеснее прильнула к Джеймсу. Он во сне положил на нее руку, и она нашла тепло его тела приятно успокаивающим. Его четко очерченные губы были слегка приоткрыты, густые темные ресницы чуть подрагивали от ровного дыхания.

Между тем шум в коридоре становился все громче, пока не приблизился к самой двери. Волосы на затылке у Оливии зашевелились, и она настойчиво прошептала:

– Джеймс…

Глаза его, дрогнув, открылись, и он наградил ее ленивой, совершенно неотразимой улыбкой.

– Да, красавица?

– Ты это слышишь?

«Бум».

Он тут же резво соскочил с кровати, прикрыл Оливию покрывалом до подбородка и схватил брюки. Тем временем раздался стук в дверь, кто-то чертыхнулся и что-то пробормотал.

Не похоже на Хилди…

– Проклятье! – Джеймс бросил на нее извиняющийся взгляд. – Они выломают дверь, если я не открою.

Сердце ее упало. Слава богу, они не в Лондоне. Оливия села, подоткнула покрывало под мышки и храбро кивнула.

– Оставайся на месте.

Полуодетый Джеймс был уже почти у двери, когда раздался треск, и спустя секунду она распахнулась, с грохотом ударившись о стену.

Пытаясь закрыть ее от незваного гостя, по крайней мере на время, он загородил собой дверной проем, но Оливия успела увидеть широкие плечи и темную голову, так хорошо ей знакомые.

– Хантфорд? – потрясенно воскликнул Джеймс.

Оуэн. О нет. Оливия похолодела от страха. Брат каким-то образом все узнал, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Ах ты, подлец! – С размаху Оуэн врезал Джеймсу в челюсть, так что тот пошатнулся, а взгляд Оливии метнулся к брату.

– Оуэн, сейчас же прекрати, пожалуйста! Я все объясню.

Лицо брата исказилось от ярости, и, стиснув кулаки, он обвел комнату взглядом: увидел обеденный стол, сервированный на двоих, брошенную рубашку Джеймса и ее платье, валяющееся на полу.

– Нет нужды! – бросил презрительно Хантфорд. – Я в состоянии сложить два и два. Эверилл, ты покойник!

Джеймс выпрямился и бесстрашно встал прямо перед Оуэном.

– Ты вправе злиться, но послушай…

– Я не злюсь, – оборвал его Оуэн. – Я в бешенстве.

– Давай поговорим где-нибудь в другом месте, чтобы не расстраивать Оливию.

– Не произноси ее имя! – Оуэн впечатал кулак Джеймсу в живот, отчего тот отлетел к стене.

– Нет! – вскрикнула Оливия и, обернувшись покрывалом, спрыгнула с кровати. Ослепляющая боль пронзила ногу, но она не обратила на нее внимания, вознамерившись во что бы то ни стало покончить с этим безумием.

Джеймс запоздало предостерег:

– Твоя нога… Оставайся на месте. Со мной все будет в порядке.

– Ну уж нет, не будет! – прорычал Оуэн и снова двинул ему, на сей раз по ребрам.

Оливия схватила брата за руку, но он вырвался и продолжил махать кулаками, пока Джеймс со стоном не свалился на пол, хватая ртом воздух. Она понимала, почему Джеймс не вступает в драку, но не могла понять, почему даже не пытается защищаться.

Наконец Оуэн, будто сбросив наваждение, отступил назад и заморгал, глядя, как у Джеймса идет носом кровь. Увиденное так его потрясло, что он опустился на стул, как будто это его ударили по голове, и пробормотал:

– Господи Иисусе…

Оливия упала на колени рядом с Джеймсом и взяла его лицо в ладони.

– Прости, это я виновата.

– Нет. – Он сел, опершись об пол, чтобы не упасть.

– Я это заслужил… и не только это. Если сможешь, накинь на себя что-нибудь и пойди в мою комнату, а я пока поговорю с твоим братом.

– Я не оставлю вас одних.

Оливии страшно было подумать, что Оуэн может сделать без свидетелей.

Тем временем Хантфорд закрыл дверь – точнее, прислонил к косяку – и, подтащив стул к ним поближе, не глядя на сестру, проговорил лишенным эмоций голосом:

– Оденься, а с этим я должен разобраться.

– Джеймс не знал, что я поеду следом за ним в Озерный край, – начала Оливия.

– Но когда обнаружил это, не увидел никакого вреда в том, чтобы затащить тебя в постель, – скептически заметил Оуэн.

Оливия поморщилась от холодного и резкого тона брата, но ей было понятно, что он пытается скрыть свое разочарование и боль. Она солгала ему и пренебрегла всеми правилами приличий.

– Я готова принять любое наказание, но, пожалуйста, выслушай все до конца, прежде чем осуждать Джеймса. Он здесь только потому, что мне понадобилась помощь.

Оуэн фыркнул.

С тяжелым сердцем она подобрала с пола платье и кое-как проковыляла в дальний конец комнаты. Оуэн сидел к ней спиной, но она внимательно прислушивалась, ловя каждое слово.

– Я доверял тебе, – сказал он Джеймсу.

– Знаю. Прости.

– Ей известно о письме?

О письме? Оливия замерла, напрягая слух.

– Нет, но…

– Ты сам его читал?

– Нет, разумеется.

– Полагаю, ты понимаешь, чем все закончится.

– Конечно. Я женюсь на ней.

Ком размером с яйцо застрял у Оливии в горле.

– Потому что вас застукали, – презрительно бросил Оуэн. – Я желал своей сестре лучшего.

– Она этого заслуживает, – отозвался Джеймс надтреснутым голосом.

Обида и сожаление вспыхнули у нее в душе. Они сидят там и обсуждают ее участь так, как будто все уже решено. И в глубине души она знала, что так и есть: судьба вкупе со случаем вмешалась, чтобы исполнить ее заветную мечту.

Да только вот незадача: она никогда, никогда не желала, чтобы это произошло вот так.

Оливия торопливо затянула шнуровку платья и похромала к мужчинам.

– О каком письме речь?

– Что с твоей ногой?

– Что за письмо? – повторила она и повернулась к Джеймсу: – Это то самое, что все время выпадало у тебя из сюртука?

– Я пытался тебе рассказать… – начал Джеймс, но Оуэн его оборвал:

– Ерунда. Неважно. У нас есть заботы поважнее.

– Это письмо твоего отца, – не обращая на него внимания, продолжил тот. – И адресовано тебе.

– Проклятье, Джеймс!

У Оливии как будто воздух разом вышибло из легких.

– Папа? Но… как?

Она никогда не была склонна к обморокам, но сейчас в ушах зазвенело, ноги подкосились, и будто сквозь вату Джеймс выкрикнул ее имя.

Оливия видела, как он пытается встать. Почему брат не хочет, чтобы она прочла письмо? И почему Джеймс прятал его?

Немного придя в себя, она прохромала к изножью кровати, где лежал скомканный сюртук Джеймса, и сунула руку в карман. Вот оно, письмо от папы.

Смерть сама по себе страшна, а уж внезапная тем более. Сколько раз с тех пор она думала о том, как бы ей хотелось иметь возможность еще раз с ним поговорить, услышать его теплый хрипловатый голос, увидеть отцовскую любовь в глазах. Никто никогда не был ему ближе, чем она. И никто не ощущал эту потерю острее.

Но он оставил для нее письмо, а эти двое – Оуэн и Джеймс – скрывали его.

Не замечая боли в лодыжке, она развернулась к двери.

– Стой! – скомандовал Оуэн.

Но она так дернула дверь, что та влетела в комнату, чуть не ударив брата по голове, ринулась по коридору к комнате Джеймса и быстро заперлась на ключ. Она прочтет письмо, и никто: ни Джеймс, ни Оуэн, ни сам дьявол – ее не остановит.

Рухнув на кровать Джеймса, она старалась не думать о том, что у него был от нее секрет, и не задерживаться мыслями на трудном положении, в которое они попали, и на том, как унизительно закончился этот сказочный вечер. И особенно старалась не думать о несчастном выражении лица Джеймса, когда он сказал: «Я женюсь на ней».

Конечно, она мечтала выйти за него, но не так. Ей хотелось быть его любовью, а не обязательством.

Глаза ее щипало, нос жгло, ногу дергало. Стук сотряс дверь.

– Оливия, впусти меня, – донесся из коридора приглушенный голос Оуэна. Потом, уже осторожнее, он добавил: – Пожалуйста. Тебе не следует читать письмо в одиночестве.

Он, вероятно, прав. Отец был очень нездоров в последние дни, и что бы он ни написал, это могло быть… тяжелым. Но она должна прочесть письмо сама, без стоящего над душой Оуэна.

– Я не нуждаюсь в компании, благодарю. – Ей нужно время и пространство, дабы осмыслить отцовское послание. И как бы ни была она признательна всем своим родным за любовь и поддержку, это она должна сделать одна.

– Тогда, может, немножко подождешь? – предложил брат. – Ты сейчас слишком возбуждена.

Она шмыгнула носом.

– Возможно. Но я не какой-то хрупкий цветок, каким ты меня, похоже, считаешь.

– Я думал, что так будет лучше для тебя. Мне не следовало скрывать письмо.

Что уж теперь… да он и не единственный, кто принял неверное решение. Она поступила не лучше, погнавшись за Джеймсом в Озерный край.

– Я тоже была не права, – призналась Оливия. – Прости за неприятности, что причинила тебе, но ты больше не обязан меня защищать.

– А если я хочу?

Горло перехватило от наплыва эмоций.

– Пора мне становиться самостоятельной.

– Что ж, ладно. – Судя по голосу, он смирился и вроде бы простил ее. – Но буду рядом, если понадоблюсь тебе.

Сделав глубокий вдох, она перевернула письмо, дрожащими руками сломала печать. Глаза заволокло слезами при виде знакомого неровного папиного почерка. Читая письмо, она как будто слышала его глубокий мягкий голос.

«Моя дорогая, любимая Оливия!

Папа»

Надеюсь, что к тому дню, когда ты откроешь это письмо, пройдет достаточно времени, чтоб ты могла думать обо мне без гнева и отвращения, но, быть может, я прошу слишком многого. Мне бы хотелось быть лучшим отцом тебе, Оуэну и Роуз, но я убежден, что все вы станете прекрасными людьми, несмотря на многие недостатки ваших родителей.

Возможно, ты задаешься вопросом, почему я решил написать тебе, а не твоему брату или младшей сестре, и я вот что скажу: Оуэн слишком вспыльчив и скуп на прощение. Я не виню его за это, он хочет как лучше для вас с сестрой. Роуз мудра не по годам, но слишком хрупка. Ты же могла и старшего брата рассмешить, и младшую сестру защитить, именно тебе я и доверяю сведения, которые собираюсь сообщить.

Видишь ли, твоя мать не единственная, кто был неверен в нашем браке. Я тоже изменил ей. Ребекка – полагаю, ее можно назвать моей любовницей – работала в городской библиотеке, которую я часто посещал. Хотя и вполовину не такая красивая, как твоя мать, Ребекка была милой, улыбчивой, остроумной, и это сразу же привлекло меня в ней. Несколько месяцев мы встречались тайно, но потом однажды, когда я пришел к ней, она выпроводила меня и сказала, что больше не желает видеть.

Я постарался с уважением отнестись к ее решению, но отчаянно желал знать, как она живет, все ли у нее в порядке. Однажды вечером я проследил за ней по пути в библиотеку и обнаружил, что она беременна. И все равно она наотрез отказалась увидеться со мной. Вскоре после этого она уехала из города и вернулась только летом. Когда я случайно увидел ее в парке с маленьким свертком, который Ребекка прижимала к груди – малышкой нескольких месяцев от роду, – она позволила мне взглянуть на девочку и сказала, что ее зовут София, София Рольф. Я больше никогда их не видел, ибо помирился с вашей матерью. В течение последующих восемнадцати лет я каждый год отправлял Ребекке щедрую сумму, чтобы они ни в чем не нуждались, но теперь понимаю, что одних денег было недостаточно.

А недавно я узнал, что Ребекка заболела и умерла. Я подумал было написать Софии и рассказать, кто я, но побоялся, что она не обрадуется новости, и не захотел осложнять ей жизнь. Во всяком случае, такое оправдание я для себя придумал.

Боюсь, моя дорогая Оливия, что сильно шокировал тебя своим признанием, и сожалею о той боли, которую это знание тебе принесет. Надеюсь – хотя и понимаю, что прошу от тебя слишком многого, – в твоем сердце найдется для меня прощение. Возможно, ты как-нибудь навестишь Софию и посмотришь, хорошо ли она устроена. Может, расскажешь, что вы с ней сводные сестры, а может, и нет. Прилагаю последний адрес Ребекки, который знаю, и черновой набросок, на котором она держит Софию. Я сделал его по памяти, после того как увидел их в парке в тот день.

Предоставляю тебе самой решить, поделиться ли этой информацией с Оуэном и Роуз. Не хочу причинять тебе еще больше страданий, но не могу сойти в могилу, не признав Софию своей дочерью.

Что же до остального, я искренне верю, что вам будет лучше без меня. Однако хотелось бы посмотреть, какой красивой, добросердечной и великодушной молодой женщиной ты станешь. Знай: как бы ни решила ты поступить с этими сведениями, я горжусь тобой и люблю тебя.

Передай Оуэну и Роуз, что их я тоже люблю.

Оливия напряженно вглядывалась в отцовские строчки, пытаясь отыскать какой-нибудь намек, какое-то несоответствие, которое могло бы доказать, что письмо – злой розыгрыш, и ничего не находила. Письмо было написано отцом, его собственной рукой.

Она уронила листок на пол и попятилась к изголовью кровати. Как бы ей хотелось никогда его не видеть, как бы хотелось повернуть время вспять и остаться в блаженном неведении о его существовании. Оливия прижалась спиной к деревянному изголовью и настороженно воззрилась на бумагу.

– Оливия? С тобой все в порядке?

Она забыла, что Оуэн стоит за дверью, и от озабоченности в его голосе трудно было сдержать слезы.

– Да. – Она не доверяла своему голосу, чтобы сказать что-то еще.

Как посмел отец так с ней поступить? Почему именно на нее взвалил бремя этого знания? Он ведь считался верным и любящим мужем и джентльменом, а не каким-то распутником, который крутит романы с первыми встречными девицами.

– Ты меня впустишь?

– Нет.

Она с отвращением посмотрела на письмо. С каким бы удовольствием она разорвала его на кусочки и вышвырнула в окно, чтобы Оуэн никогда его не прочел. Ей не хочется, чтобы и он почувствовал себя так же ужасно, как она. Кроме того, ей нужно время, чтобы обдумать откровения отца без вмешательства ее властного брата, пусть он и действует из лучших побуждений.

– Я сожалею о письме, искренне сожалею. Но даже если ты не станешь обсуждать со мной его содержание, у нас по-прежнему остается чрезвычайно серьезный вопрос о крайне неподобающих обстоятельствах, в которых я тебя нашел.

И хотя он был по другую сторону двери, Оливия хорошо представляла, как нахмурился брат.

Она схватила письмо с кровати, бесцеремонно сложила, сунула за корсаж и только после этого прохромала к двери и распахнула ее.

– Сомневаюсь, что я единственная, чье поведение было скандальным.

Это заставило его на минуту примолкнуть.

– По крайней мере мне хватило здравомыслия не попасться, – пробормотал Оуэн. Затем, состроив гримасу, спросил: – А что это такое черное у тебя на глазах?

– Ничего. Оуэн, насчет сегодняшнего. Мы не…

– Стоп. – Он вскинул руку. – Я не желаю слышать подробности. Одно бесспорно: это выходит за пределы поцелуя украдкой на террасе. Ты неделю разъезжала по стране без сопровождения и оказалась не там, где должна была быть. Если бы не записка от Терренса, я так и не узнал бы, где ты. Я все видел своими глазами, а ты знаешь, каковы должны быть последствия. Как и Эверилл.

Оливия жестом пригласила брата войти и проковыляла к стулу.

– Что с твоей ногой? – спросил он снова, присев на край кровати напротив нее.

– Потом расскажу. Где Джеймс?

– В другой комнате, смывает кровь с лица.

Оливия поморщилась, но была рада, что у нее есть еще несколько минут наедине с Оуэном. Каким бы ничтожным ни был шанс, что ей удастся переубедить его, она должна попытаться.

– Я знаю, что разочаровала тебя и что ты действуешь в моих интересах.

– Именно.

– Ты беспокоишься о моей репутации.

– Проклятье, Оливия! Я много о чем беспокоюсь.

– Но подумай, никто ведь не видел нас с Джеймсом, кроме тебя. А ты никогда никому не расскажешь…

– Не это главное.

– Ну конечно же, это. Скандал случается, только если об этом становится всем известно. А о нас никто не знает.

– А ты не думаешь, что трактирщик, его жена и все постояльцы узнают об этом еще до того, как пивная закроется на ночь?

– Ну если бы ты не вышиб дверь…

– Не надо! – отрезал Оуэн. – Ты сама во всем виновата.

– Да. В том-то и дело. Это моя вина. И если ты заставишь Джеймса жениться на мне, всему конец.

Оуэн взъерошил волосы.

– Я думал, он тебе нравится.

– Это правда. Но должна признаться, что разочаровалась в нем, узнав про письмо.

Брат устало потер лицо ладонью.

– Это я его попросил подержать письмо у себя.

Оливия повесила голову.

– Послушай, об этом мы можем поговорить потом, – сказал Оуэн. – Ты можешь мне честно сказать: брак с Джеймсом сделает тебя несчастной?

Она вздохнула.

– Нет. Я люблю его. Но выходить за него вот так не хочу.

– Что значит «вот так»? Какое значение имеют обстоятельства? Ты будешь замужем.

– Он в конце лета уезжает в археологическую экспедицию.

– Нет, не уезжает.

– Но он должен. – Она подалась вперед, охваченная внезапным порывом заставить брата понять. – Я не могу быть причиной крушения его планов – он не простит мне этого до конца своих дней.

– После сегодняшнего ему еще повезло, что у него эти дни вообще будут. Возможно, эта мысль поможет ему примириться с утраченной возможностью исследовать Египет.

– Дело не только в этом, Оуэн. – Она заморгала, прогоняя подступающие к глазам слезы. – Я не хочу мужа, который не хочет меня. Мне не нужен холодный, пустой брак, который был у наших родителей. Я хочу любви, как у вас с Аннабелл.

При упоминании его прелестной жены морщинки вокруг глаз Оуэна чуть-чуть разгладились.

– Я понимаю, что ты расстроена. У тебя был тяжелый день. Но давай проясним одну вещь. Эверилл женится на тебе. А уж каким будет ваш с ним брак, целиком и полностью зависит от вас. И рискуя показаться бесчувственным, скажу, что мне на самом деле все равно. Знаю лишь, что, как только удастся все устроить, вы двое будете стоять перед викарием и обмениваться обетами.

– Пожалуйста…

– Не возражай мне, Оливия, – проговорил он тихо, но твердо. – Тебе меня не переубедить, ты только измотаешь нас обоих.

После этого весь дух борьбы покинул ее. Ну почти весь.

– Что ж, хорошо: я выйду за Джеймса, но только если ты позволишь ему потом отправиться в экспедицию.

– Неподходящее начало для брака.

Оливия согласилась, и от одной только мысли о том, чтобы расстаться с Джеймсом на целых два года, сердце болезненно сжалось. Она прекрасно представляла перешептывания света, когда станет известно, что муж покинул ее вскоре после свадьбы. Но она не может быть причиной крушения его мечты.

– Это не типичная помолвка, и брак не будет типичным. Я хочу, чтобы Джеймс поехал.

Оуэн с минуту сверлил ее пристальным взглядом, потом сказал:

– Прекрасно. После того как вы поженитесь, я не стану вмешиваться. Препятствовать его отъезду не буду, но сильно разочаруюсь в нем, если все-таки поедет.

Будущее, о котором она мечтала – брак с Джеймсом, – вот-вот наступит, но она не испытывала по этому поводу радости. Все пошло не так.

– А теперь, если не хочешь рассказать об отцовском письме, – напомнил Оуэн, – по крайней мере объясни, что у тебя с ногой.

Казалось таким нелепым говорить о чем-то настолько приземленном, как нога, когда мозг ее силился постичь тот факт, что брат застиг их с Джеймсом обнаженными в постели, и новость, что где-то в Англии живет ее сводная сестра. Но Оуэн не успокоится, пока не услышит всю историю.

– Это случилось пару дней назад, когда…

– Извините за вторжение. – В дверях стоял Джеймс, полностью одетый и имеющий вполне приличный вид, если не считать синяка, который уже расплывался под левым глазом. Откашлявшись, он устремил взгляд на Оливию, игнорируя Оуэна: – Можно с тобой поговорить?

Глаза его были полны печали, и ей захотелось встряхнуть его. Меньше часа назад они смеялись, целовались, разговаривали и дарили друг другу немыслимое наслаждение, а сейчас он стоит на другой стороне комнаты, как какой-то случайный знакомый, неловко переминаясь с ноги на ногу. Его отчужденный, пустой взгляд едва не разбил ей сердце.

– Конечно. Оуэн, ты не мог бы оставить нас на минутку?

Брат фыркнул.

– Все, что Эверилл имеет тебе сказать, можно сказать при мне.

– Но… – запротестовала Оливия.

– Хорошо. Твой брат тоже должен это услышать. – Джеймс подошел ближе и неловко встал перед ней. – Хочу, чтобы ты знала: признаю, я вел себя неблагородно, но от этого мое уважение и восхищение тобой не стало меньше. Прости, что воспользовался твоей слабостью…

– Ничего подобного: так захотела я сама…

– Нет. Я вел себя не по-джентльменски. – Глаза его умоляли позволить ему закончить. – Я не в силах изменить то, что уже сделано, но могу постараться все исправить.

Когда он опустился на колено, Оуэн что-то пробормотал и повернулся к ним спиной. В душе Оливия буквально вопила в отчаянии: «Нет, нет, нет. Пожалуйста, не делай это вот так!» Несмотря на его явную искренность, это выглядело какой-то насмешкой над ее мечтой о чудесном предложении руки и сердца, когда говорят о любви до гроба и вечной верности.

Джеймс взял ее за руку так, как если бы приветствовал свою дорогую бабушку, и механическим голосом проговорил:

– Ты окажешь мне огромную честь, если согласишься стать моей женой.

Он взирал на нее так, словно они актеры и он ждет, чтобы она сказала свою реплику. В его предложении не было ни страсти, ни счастья. Просто обреченный человек исполнял свой долг, ничего больше.

– Быть может, нам всем стоило бы хорошенько выспаться, – предложила Оливия, – а завтра обсудить это.

Плечи Джеймса поникли, он отпустил ее руку и начал было подниматься, но Оуэн приказал:

– Оставайся на месте. – Затем, обращаясь к Оливии, сказал: – Это было очень хорошее предложение, и я хочу услышать, что ты его приняла.

– Что ж, прекрасно, – отозвалась она, не адресуя свой ответ никому конкретно, ибо, что бы она ни говорила или думала, явно не имело большого значения. – Я согласна.

Оуэн вскинул брови, когда Джеймс встал, морщась от боли в боку.

– Это наверняка было не самое трогательное предложение. – Хантфорд метнул взгляд в сторону Оливии. – И не самое любезное согласие. Но, полагаю, и то и другое сгодится.

Из коридора послышалось шарканье, за ним испуганное:

– Леди Оливия?

Ох ты, господи! Она совсем забыла про Хилди.

– Я здесь!

Служанка появилась в дверях, триумфально держа в каждой руке по костылю.

– Посмотрите, что я… О боже. Добрый вечер, ваша светлость. – Она густо покраснела, присев перед Оуэном прямо с костылями.

Оливия праздно гадала, кто еще – быть может, кучер или трактирщик – забредет в комнату до того, как закончится этот день. А она не могла дождаться, когда он кончится.

– Спасибо, Хилди. Почему бы тебе не пойти в нашу комнату? Я скоро приду и все объясню.

Испытывая явное облегчение, что ее отпускают, служанка поспешила прочь.

С немалым раздражением Оуэн заявил:

– Я еще не получил объяснения твоей травме, но, думаю, это может подождать до утра. И хотя мне не стоило бы этого делать, я, прежде чем мы все разойдемся по своим комнатам, дам вам две минуты побыть наедине – не больше, а сам подожду в коридоре.

Слава всевышнему, Оуэн проявил чуточку сочувствия. Оливии просто необходим был какой-нибудь знак от Джеймса, что все между ними будет хорошо, что он не приравнивает женитьбу на ней к пожизненному заключению в Олд-Бейли.

Оуэн смерил их суровым предостерегающим взглядом и зашагал к двери.

Оливия вскочила, не обращая внимания на боль в ноге, и кинулась Джеймсу на шею.

– Тебе очень больно?

Он мягко выпростался из ее объятий и отступил на почтительное расстояние.

– Ничего страшного. Через пару дней пройдет.

– Я не хотела, чтобы все так случилось. Мне очень жаль.

– Мне тоже.

– Может, есть способ…

– Нет, я дал Оуэну слово, посему это вопрос решенный и мы должны смириться. Я приложу все силы, чтобы сделать тебя счастливой.

– Верю. – Хотя она не могла представить, как можно быть счастливой, когда Джеймс явно несчастлив.

– Ты прочла письмо своего отца?

При упоминании о письме, которое он скрывал от нее, Оливия отвела взгляд.

– Да. Мне о многом надо подумать.

– Если я могу что-нибудь сделать для тебя…

– Не думаю.

– Тогда мне лучше уйти, чтобы ты как следует отдохнула. Утро вечера мудренее.

И он с печальной улыбкой удалился.

Не было ни поцелуя, ни нежного взгляда, ни ободряющего слова или жеста – лишь смутная надежда, что завтра все будет выглядеть иначе.

Возможно, лучше, ибо хуже просто некуда.

 

Глава 19

Джеймс терпеть не мог, когда ему приказывали. А с той минуты, как Хантфорд ворвался в комнату Оливии накануне вечером, стал отдавать приказы направо и налево, указывая, что делать и когда. Но главное все же то, что Хантфорд не предпринял жестких мер и Джеймс легко отделался.

Понимая это, он подчинился без вопросов, когда его позвали в столовую в девять утра, хоть его это и раздражало. Там его ожидали Оливия и Хантфорд – оба, судя по виду, почти не спали. У него, вероятно, тоже были круги под глазами, но их затмевал огромный синяк, который расплывался по щеке.

Настроение было мрачным, и Джеймс предположил, что они скорбят по концу их дружбы – их с Хантфордом. У Джеймса было такое чувство, будто целый пласт его жизни – и его будущего – внезапно исчез. Он переживал похожую пустоту после смерти своей собаки, любимой дворняги по кличке Гермес, несколько лет назад. Но это было хуже. В этом виноват он сам. И если Хантфорд все последующие десять лет будет метать в него гневные взгляды, это станет ему вполне заслуженным наказанием.

– Доброе утро, – поздоровался со всеми Джеймс и вежливо поклонился Оливии, заметив, что ее костыли стоят прислоненными к стене в углу.

– Доброе утро. – Она возила вилкой кусочек ветчины по тарелке.

– Позавтракай. – Хантфорд указал на стол, уставленный блюдами с яйцами, гренками, ветчиной и фруктами. – Потом поговорим.

Джеймс налил себе кофе и сел рядом с Оливией, заработав испепеляющий взгляд от ее брата.

– Что ты хотел бы обсудить?

Хантфорд отложил вилку.

– Я решил, что свадьба состоится в Хейвен-Бридже, чтобы избежать сплетен. Это можно объяснить тем, что твой старый, немощный дядюшка пожелал увидеть церемонию бракосочетания и вы не могли ему отказать.

– Неплохо придумано, – согласился Джеймс.

Ирония заключалась в том, что дядя Хэмфри, вероятно, на самом деле будет чрезвычайно рад присутствовать на свадьбе.

– Тебя устраивает скромная свадьба в Хейвен-Бридже? – спросил он, повернувшись к Оливии.

Хантфорд нетерпеливо скрестил руки на груди, но Джеймс не обращал на него внимания.

– Да, – тихо ответила она. – Полагаю, место для меня не так уж важно.

– Отлично, – отчеканил герцог. – Я возьму…

– Постой, – остановил его Джеймс, обеспокоенный столь бесстрастным отношением Оливии к собственной свадьбе. – Если место не имеет для тебя значения, то что имеет?

– Я бы хотела, чтобы присутствовала моя сестра и друзья, но мы так далеко от дома.

– Да, далеко, – встрял Хантфорд. – В этом-то и прелесть.

– Быть может, мы могли бы устроить их приезд, – предложил Джеймс.

Оливия чуть-чуть повеселела, но затем Оуэн сказал:

– Для нас чем меньше народу, тем лучше. Я, разумеется, буду присутствовать, чтобы убедиться, что бракосочетание состоялось. Мы сегодня же отправимся обратно в Хейвен-Бридж, где я поселю Оливию в тамошней гостинице. Эверилл, ты будешь жить у своего дяди или где хочешь, но только не в той же гостинице. Вечером я планирую встретиться с местным викарием и договориться об оглашении.

Джеймс бросил быстрый взгляд на Оливию. Лицо ее было почти таким же бледным, как простое белое платье, которое она надела, – поразительное отличие от того золотистого воздушного наряда, из которого выскользнула вчера вечером. Кровь его вскипела при воспоминании о том, как она смело расшнуровывала платье, обнажая восхитительную шелковистую кожу. Боже милостивый! Он тряхнул головой и взял себя в руки, радуясь, что ее брат не может прочесть его мысли.

Хантфорд продолжал разглагольствовать:

– Меня ждут дела, не говоря уже о жене и дочери. Поэтому сегодня вечером я уезжаю в Лондон. Но не бойтесь, я вернусь в Хейвен-Бридж через три недели, до того как состоится это счастливое событие.

– Ты, похоже, все спланировал, – заметила Оливия.

– Не совсем. Мне не хочется оставлять вас в этой деревне с одной только твоей горничной в качестве дуэньи – по вполне очевидным причинам, но не вижу, как этого можно избежать. Как бы там ни было, судьба твоя уже решена. Можешь использовать это время на планирование свадьбы… и своего будущего.

Оливия взглянула на Джеймса, и он увидел в ее глазах лишь осторожность. От обожания, доверия, которые были у них еще вчера, не осталось и следа. Утаив письмо, он растоптал ее высокое мнение о нем. И если раньше она считала его образцом честности, то теперь сомневалась в его намерениях. И кто поставит ей это в вину?

Три недели до свадьбы. Ровно столько времени у него на то, чтобы попытаться вернуть ее расположение.

Ровно столько, чтобы вернуть ее глазам радостный блеск.

* * *

К вечеру того же дня Джеймс уже вновь находился среди живописных холмов Хейвен-Бриджа. Он забрал свои вещи из гостиницы, попрощался с Оливией под бдительным оком ее брата и отправился верхом к дядиному коттеджу. Джеймс постучал в дверь, но ответа не получил. Обнаружив, что дверь не заперта, вошел.

– Дядя, ты дома?

Тут и там лежали стопками книги, всюду спали в великом множестве коты. Стараясь не наступить кому-нибудь на хвост, Джеймс пошел на громкий храп, доносившийся из кабинета.

Во сне дядя Хэмфри выглядел совсем старым и дряхлым. В часы бодрствования он обладал острым умом и интеллектом, который легко позволял забыть, что ему уже под восемьдесят. Но не теперь. Один из котов пошевелился, потянулся и запрыгнул дяде Хэмфри на ногу, разбудив. Он несколько раз моргнул, поднял взгляд на Джеймса и сказал, как будто вполне нормально проснуться и обнаружить что кто-то вошел к тебе в дом без доклада:

– А я гадал, куда ты запропастился. Что с твоим лицом?

Джеймс потрогал пальцами вздувшуюся щеку.

– Получил кулаком.

– Ты? – Седые брови Хэмфри недоверчиво сдвинулись. – Обычно достается от тебя, а не тебе.

– Этот по заслугам.

– О. – Хэмфри задумчиво кивнул. – Как она?

– Ты о ком?

– Ну, девушка, за которой ты погнался.

– Да не гонялся я ни за кем, просто хотел сопроводить леди Оливию до теткиного дома.

– Понятно. – Но сказал он это так, словно прекрасно знал причины, по которым племянник в спешке покинул Хейвен-Бридж. И черт возьми, возможно, он и прав.

– Мы помолвлены, – сказал Джеймс безо всякого выражения.

– Вот оно что? Поздравляю, мой мальчик! Полагаю, за это стоит выпить. Плесни-ка нам скотча, хорошо?

– Конечно. – Джеймс прошел к дядиному буфету.

– Но я не уверен, что это причина для празднования. Ее брат, герцог, вынуждает нас пожениться.

– А. Что ж, помолвка – вещь особенная, какие бы обстоятельства ее ни сопровождали.

Джеймс плеснул скотча в стаканы и подал один дяде.

Хэмфри погладил кота, который устроился между его ногой и подлокотником кресла, потом сдвинулся вправо, давая своему мохнатому приятелю больше места. Он с минуту молча потягивал виски, прежде чем задал вопрос, который терзал Джеймса со вчерашнего вечера, а может, и раньше:

– И что это означает для твоей экспедиции?

Если кто и мог понять затруднение Джеймса, так это дядя Хэмфри. Он разделял его страсть к древностям и изысканиям и был еще больше воодушевлен предстоящей поездкой, чем сам Джеймс.

– Я по-прежнему хочу поехать.

– А у леди Оливии нет возражений?

– Я еще не имел возможности обсудить это с ней, но не могу представить, чтобы она была в восторге от того, что я уеду из страны вскоре после свадьбы.

Он взглянул на Хэмфри, надеясь на нотацию о том, каким дураком он будет, если упустит такую уникальную возможность исследовать руины древней цивилизации с группой опытных и уважаемых ученых.

– Тебе предстоит принять трудное решение.

– А что сделал бы ты?

Хэмфри глубоко вдохнул и закрыл глаза. Он сидел так, может, с минуту – Джеймс даже подумал, что дядя снова задремал, – но затем кашлянул, открыл глаза и изрек:

– Пригласи ее на пикник.

Джеймс в недоумении покачал головой: ум у Хэмфри, скорее всего, уже не такой острый, как раньше.

– Нет, я имею в виду экспедицию. Ты бы остался или поехал?

– На это ответа у меня нет: ведь я же не в твоей шкуре, – но очень хорошо помню, что, когда нам с твоей тетей Дороти надо было принять какое-то важное решение, мы брали корзинку с едой и уходили подальше от дома. Так мы достигали какой-то ясности, какой-то перспективы. Да это и ни к чему не обязывает – в крайнем случае проведешь день с хорошенькой барышней.

Джеймс погладил подбородок: пусть это и не совсем тот совет, которого он ждал, но, в сущности, идея пикника весьма недурна.

– Она же хорошенькая, верно? – Мутные глаза Хэмфри заискрились весельем.

– Очень. Почти такая же, как тетя Дороти.

– А!.. Стало быть, ты везунчик.

Может, Хэмфри и прав. Джеймс вспомнил импровизированный завтрак с Оливией на его любимом месте на холме, перед тем как она подвернула ногу. Хоть с него и открывается самый лучший вид во всем Хейвен-Бридже, но на костылях до него явно не добраться.

Словно прочитав его мысли, Хэмфри сказал:

– Возьми пару лошадей, и поезжайте на северо-западный край моего имения, где речка убегает в лес. В том месте есть нечто особенное… почти волшебное.

– Волшебное? Там что, живут духи и сказочные феи?

Хэмфри предпочел не обращать внимания на некий скептицизм, прозвучавший в этих словах.

– Я давненько там не был, но всегда подозревал, что эта земля святая. Обещай, что съездишь туда со своей хорошенькой невестой.

Джеймс пожал плечами: почему нет? Ведь до свадьбы около трех недель.

– Конечно. – Тут он с запозданием вспомнил, что надо ему попроситься к дяде на постой. – У меня к тебе огромная просьба: не приютишь на несколько недель?

– С радостью, при условии, что не будешь забывать про скотч. – Дядюшка Хэмфри протянул свой стакан и криво ухмыльнулся.

Джеймс наполнил его бокал, убрал с кресла напротив стопку книг и, усевшись, попросил:

– Расскажи мне еще о той земле у реки.

Оливию вновь водворили в комнату на постоялом дворе «Флейта и лягушка» в Хейвен-Бридже. Оуэн отбыл накануне вечером, и хоть воздержался от очередных нотаций, она видела в его глазах разочарование, а оно терзало во стократ сильнее, чем гнев.

Она ковыляла по комнате на костылях и была похожа на птицу, посаженную в слишком маленькую клетку. От края до края было не больше четырех широких шагов, но у нее болели руки от напряжения. Хилди заметила, что нога зажила бы быстрее, если бы Оливия оставалась на месте хотя бы десять минут, но та продолжала метаться и ничего не могла с собой поделать.

В явной попытке отвлечь ее, Хилди копалась в содержимом сундука.

– Нам надо найти подходящее платье для свадьбы. Может, розовое шелковое?

Оливия пожала плечами.

– Сгодится. – Если б это была помолвка ее мечты, Аннабелл с радостью сшила бы для нее великолепное платье, а Дафна непременно поделилась опытом по поводу брачной ночи. Как она скучает по ним, не говоря уже про о Роуз, спокойной и твердой поддержки которой так не хватало Оливии.

– Оно простое и элегантное, – бодро разглагольствовала Хилди. – Я подниму вам волосы на макушку и переплету лентой, как вы любите.

От стука в дверь обе вздрогнули, а Хилди даже уронила платье.

– Мистер Эверилл? Добрый вечер.

Он стоял в дверях, совершенно неотразимый в желто-коричневом сюртуке, кожаных бриджах и сапогах. Каштановые волосы очаровательно растрепал ветер, а зеленые глаза источали такой жар, что сердце Оливии пропустило удар.

Только вот прежней непринужденности в общении между ними больше не было. Возможно, виной тому такое чопорное и нескладное предложение, а может, все дело в отцовском письме.

Джеймс знает, как близка была Оливия с отцом и как глубоко его смерть потрясла ее. И тем не менее после всего, что между ними было – задушевные разговоры, пылкие поцелуи и все остальное, – он скрывал от нее письмо. Оуэн все объяснил – как поверенный отца передал ему письмо, но он не решался отдать его Оливии, – постаравшись снять вину с Джеймса, но она-то думала, что их отношения тоже важны. Неужели она для Джеймса всегда будет стоять на втором месте после Оуэна?

– Прошу прощения за столь ранний визит, но сегодняшний день обещает быть славным, поэтому, леди Оливия, хотел бы пригласить вас на пикник.

Оливия выгнула бровь и бросила многозначительный взгляд на свои костыли. И пусть ей жуть как хотелось вырваться из этой комнаты, от одной лишь мысли о том, что придется ковылять по ухабистой дороге, у нее заболели руки.

– Боюсь, далеко я не уйду.

– Этого и не потребуется: я привел еще одну лошадь, и мы можем верхом поехать в одно замечательное местечко. Я сам никогда там не был, но дядя Хэмфри говорит, что вода в речке такая чистая и прохладная, что невозможно удержаться, чтобы не опустить в нее ноги.

– В моем случае это будет только одна нога. – Она понимала, что ведет себя как капризный подросток, но должна была защитить свое сердце, которое новой боли уже просто не вынесет. Каким бы заманчивым ни был пикник, она не может позволить себе слишком сближаться с Джеймсом. Чем больше времени они проведут вместе, тем больнее будет, когда он уедет в Египет.

– Кстати, я купил горячих булочек…

Только не булочки. Ох какой же он милый… ужасно милый. Она вздохнула.

– Полагаю, свежий воздух и солнце пойдут мне на пользу.

– Даже при не слишком подходящей компании? – Покаянная улыбка Джеймса говорила: он знает, что в немилости, но хотел бы это изменить.

– Я вовсе не это имела в виду. Хилди, ты ведь поедешь с нами, да?

– Э, только не верхом, миледи. Я готова, но пешком.

Джеймс покачал головой.

– Но это далеко – мили три-четыре полем.

– Впрочем, поскольку мы помолвлены, думаю, это не имеет особого значения. Хилди, принеси мне, пожалуйста, шляпу и зонтик.

Через несколько минут Джеймс усаживал ее на послушную кобылу бурой масти с белыми отметинами.

– Ну как седло? Удобное?

– Вполне. – Она и забыла, как любит обозревать окрестности из седла и само ощущение свободы от верховой езды, и не могла дождаться, когда они окажутся на открытом пространстве, где можно будет пустить лошадь во весь опор.

Джеймс привязал костыли позади седла и ловко вскочил на гнедого мерина.

Они поехали по главной улице, мимо лавчонок и деревенской площади. Дорога огибала хорошо ухоженное кладбище и, чуть выше по склону холма, оригинальную церковь – церковь, в которой они, вполне вероятно, обвенчаются.

Взгляд Оливии задержался на каменных стенах, прочной двери и желтых полевых цветах, которые росли по обеим сторонам дорожки, ведущей к ступенькам. Эта живописная сцена была словно взята из ее фантазий.

Джеймс, похоже, даже не заметил церковь. Его взгляд был устремлен на зеленые холмы, глубокое серебристое озеро и безоблачное лазурное небо. Теплый ветерок ерошил ему вызолоченные солнцем волосы, и Оливия не могла им налюбоваться. Так они ехали с милю, потом он остановился и простер руку над полем с высокой травой.

– Мы направляемся на запад, вон к тем деревьям. Можно придерживаться этой скорости, если хочешь, или…

Прежде чем он договорил, Оливия широко улыбнулась и пустила кобылу в галоп. Ветер ударил в лицо, сорвал с головы шляпу и высвободил непокорные локоны из удерживавших их шпилек.

Джеймс скакал в нескольких корпусах позади нее. Несмотря на то что наверняка мог в любое время обогнать ее, он дал ей пространство и позволил наслаждаться ощущением свободы от быстрой скачки и ветра, бьющего в лицо.

Узкая извилистая речка протекала по краю леса, и Оливия натянула поводья, переводя дух, когда кобыла побрела вдоль берега. Джеймс присоединился к ней, соскользнув с лошади.

– Ты была похожа на себя обычную. Мне понравилось.

Она вскинула бровь. Возможно, дело в бодрящей, опьяняющей скачке, теплом ветре или чудесном пейзаже. Какова бы ни была причина, на сердце у нее и вправду стало легче.

Джеймс повел лошадей вдоль речки, в тень деревьев, попутно заметив:

– Дядя Хэмфри был прав: это очень красивое место. Сейчас я расстелю одеяло и помогу тебе спешиться.

Он отвязал их снаряжение от седел и подал ей кружевной бело-голубой зонтик от солнца. Она раскрыла его и сверху любовалась окрестностями, пока Джеймс готовил место для пикника.

Мускулы его перекатывались под сюртуком, когда он развернул и встряхнул большое одеяло, прежде чем расстелить на земле – наполовину на солнце, наполовину в тени. Прислонил ее костыли к стволу дерева и положил сумку в тень. Оливия надеялась, что в сумке есть теплые булочки, и от одной мысли у нее потекли слюнки.

Закончив приготовления, Джеймс подошел и протянул к ней руки. Она соскользнула с седла и одной рукой обхватила его за шею, когда он легко подхватил ее на руки и понес к расстеленному одеялу. Там он усадил в тень на мягкую подстилку, а зонтик закрыл и отложил в сторону. Солнце было теплым, и она подумала, что ничуть не возражала бы, сними Джеймс сюртук или даже рубашку.

Он, не догадываясь, о чем она думает, занимался лошадьми: напоил и скормил им несколько яблок, прежде чем привязать к низкому буку в нескольких ярдах. Затем он вымыл в речушке руки и присел рядом с Оливией на одеяло, вытянув перед собой длинные ноги.

Они выпили вина, которое Джеймс налил из фляги в простые оловянные кружки, и оно было вкуснее всего, что Оливия когда-либо пила из хрустальных бокалов.

– С чего начнем – с бутербродов или сладких булочек? Чему отдаешь предпочтение? – спросил Джеймс.

– Конечно булочкам, – не задумываясь выпалила Оливия.

Их было четыре, и, съев две, совершенно божественные, она поняла, что насытилась, и решила воздержаться от остального угощения – во всяком случае пока. Вновь налив в кружки вина, Джеймс приступил к главному:

– Думаю, нам надо поговорить.

Оливия заглянула в зеленые глаза, которым когда-то верила… и которые до сих пор обожала.

– Согласна. С чего ты хотел бы начать?

– С письма твоего отца.

– Я не намерена обсуждать с тобой его содержание.

– Понимаю. Настаивать не буду: это твое право, – однако, думаю, недоверие друг к другу ни к чему хорошему не приведет.

Ага… теперь он хочет доверия. Чтобы сдержать язвительный ответ, едва не сорвавшийся с губ, она закрыла глаза и сосредоточилась на успокаивающем журчании воды.

– Я намеревался рассказать тебе о письме в тот вечер, когда Хантфорд обнаружил нас. Да, собирался, но ты была такой… такой красивой, что все мои мысли спутались и я… В общем, я не жду, что ты мне поверишь, да, может, это и не важно, но знать должна.

Оливия из-под опущенных ресниц видела его плечи и виноватое, несчастное лицо. Да, она верила ему. Кроме того, бальзамом на душу пролились его слова о ее красоте.

– Следовало бы рассказать тебе о письме раньше, и я собирался, но не мог нарушить обещание, данное твоему брату. Мне вообще не стоило встревать в ваши семейные дела. Прости.

– За этим ты и приходил к Оуэну на следующий день после бала у Истонов? Чтобы поговорить о письме?

Джеймс медленно кивнул.

– Хочешь знать, что я, глупая, подумала? Почему-то решила, что ты пришел просить моей руки.

– Ох, Оливия, прости!..

– Не за что. Кажется, это мне надо извиниться. Я не должна была целовать тебя тогда, на террасе. Именно оттуда и началась вся эта вереница неприятностей: сначала драка, потом моя нога, сломанная ось… и мое грехопадение. Всего этого можно было бы избежать, если бы не моя невоздержанность.

Джеймс лег на бок и подпер голову рукой.

– А я не жалею, что ты меня поцеловала. И отчетливо помню, что тоже целовал тебя, и мне понравилось.

Оливия старалась не смотреть в его обольстительные глаза – правда старалась, – но, как всегда, устоять перед их притяжением, которое было сильнее прилива, не смогла. Что-то теплое шевельнулось внизу живота, и это едва не растопило ее решимость сохранять дистанцию.

– Мы оба наделали ошибок и теперь вынуждены пожинать плоды. Но ты не должен упускать возможность отправиться в исследовательскую экспедицию в Египет, к которой столько готовился. – Ей удалось произнести это без малейшей дрожи в голосе. Важно было убедить его поверить, будто она ничуть не возражает остаться одной на целых два года.

Джеймс сел.

– Ты уверена? В свете сочтут это странным.

– Мнение света – недостаточная причина отказываться от своей мечты. Такой шанс может выпасть лишь раз в жизни. С какой стати ты должен подчиняться условностям?

– Я бы не хотел делать тебя объектом насмешек – ты мне небезразлична.

Оливия с трудом проглотила ком, образовавшийся вдруг в горле. Он сказал: небезразлична, но даже не заикнулся о любви. Призвав на помощь свои скромные актерские навыки и весь запас смелости, она произнесла:

– Ты мне тоже небезразличен. И те два года, что ты будешь в отъезде, этого не изменят. Мы сможем начать нашу совместную жизнь, когда вернешься.

– Как ты великодушна, Оливия!

Она пожала плечами, будто речь шла о каком-нибудь пустяке.

– Я еще не успею привыкнуть к супружеской жизни, поэтому, подозреваю, для меня мало что изменится. Если хочешь, перееду в твой дом, поближе к брату и сестре, чтобы почаще их навещать. А в остальное время буду заниматься хозяйством и руководить твоей челядью.

– Да у меня и челяди-то всего только экономка, кухарка и служанка.

– Я могу нанять еще людей, если в этом возникнет необходимость. – Она мысленно поздравила себя с тем, что сумела сохранить прозаичный тон, обсуждая эти обыденные дела, хотя сердце истекало кровью. – Если хочешь, стану навещать твою маму и брата, пока тебя не будет.

– Нет, лучше не надо.

– Как знаешь, – отозвалась она сдержанно, сделав вид, что его отрывистый ответ ничуть ее не задел.

– Не знаю, что еще сказать. После всего случившегося я и представить не мог, что ты станешь поддерживать меня.

На лицо его закралась осторожная, неуверенная улыбка, и она поняла, что поступает правильно.

– Не вижу причин, почему наш брак должен что-то менять: сотни супружеских пар на какое-то время расстаются.

Он устремил задумчивый взгляд вдаль, на искрящийся летний день, а через пару минут молчания повернулся к ней.

– Спасибо, что понимаешь, как много это для меня значит.

Джеймс неуверенно протянул руку, коснулся ее щеки, затем наклонился и нежно поцеловал. У нее защемило сердце от того, как трогательно, как сладостно это было, почти больно. Тело ее молило о большем, жаждало ощутить на себе его ищущие руки, настойчивый язык во рту, но они оба держали свою страсть в узде. Она смаковала его коричный вкус, наслаждалась теплым ветерком, который заигрывал с локонами на затылке, и тем, что, по крайней мере сейчас, они вместе.

Джеймс вдруг прервал поцелуй и резко встал.

– С твоего позволения, пойду пройдусь, разомну ноги.

Оливия дотронулась пальцем до своих губ, которые все еще покалывало от поцелуя.

– Иди прогуляйся. Я посижу здесь. – Ей тоже нужно время, чтобы взять себя в руки, собраться с мыслями.

Джеймс послал ей признательную улыбку и, подхватив свою сумку, зашагал к речушке. Оливия смотрела ему вслед и видела, как он ее перепрыгнул одним махом и пошел вдоль другого берега, а когда скрылся из виду, легла на одеяло и заплакала.

 

Глава 20

Одного целомудренного поцелуя с Оливией ему хватило, чтобы в паху стало твердокаменно. Захотелось залезть ей под юбку и ласкать до тех пор, пока не застонет от наслаждения; захотелось затеряться в ней и сделать своей раз и навсегда.

Но если он намерен отправиться в Египет, не важно, что они скоро станут мужем и женой, то не может соблазнить ее, – велик риск наступления беременности. Поэтому он и ушел, надеясь остудить пыл.

Джеймс старался идти вдоль извилистого берега, на случай если понадобится Оливии. Остановившись у излучины, где берег полого спускался к воде, он сбросил сюртук и закатал рукава рубашки. Вода лениво струилась по камням и корням нависших деревьев, медленно унося опавшие листья и веточки. Склонившись над ручьем, Джеймс поплескал водой в лицо и дал холодным каплям стечь по шее.

Он не ожидал от Оливии предложения не менять планов и отправиться в экспедицию в конце лета, думая, что молодая жена потребует его безраздельного внимания и времени, но она преподносит ему такой дар…

Когда он это окончательно осознал, его взгляд непроизвольно заскользил по окружающему пейзажу и остановился на участке твердо спрессованной земли. Из глинистого на вид берега торчало несколько камней, и что-то в их расположении показалось необычным. Джеймс порылся в сумке, достал маленькую лопатку и начал копать.

К счастью, работа требовала определенных физических усилий, а равномерные глухие удары лопаты, вгрызающейся в глину, давали желанное отвлечение. Он сосредоточился на клочке берега площадью не больше одного квадратного ярда, методично откалывая от него крохотные кусочки. Скоро руки его были по локоть в земле, а лоб блестел от пота. Хотя пока он ничего и не нашел, кроме камней размером с кулак, то, как они лежали, позволяло предположить, что это могла быть какая-то ограда.

Джеймс проверил положение солнца в небе, потому что, увлекшись раскопками, мог потерять счет времени, и сложил инструменты в сумку. Пока мыл в речке руки, уже строил планы вернуться на это место и продолжить раскопки. В голове у него теснились вопросы о камнях и о том, кто мог обитать в этом идиллическом местечке.

Странное дело, но он не мог дождаться, когда поделится своим открытием, каким бы незначительным оно ни было, с Оливией.

Джеймс поспешил обратно к дереву, где оставил ее, с нескольких ярдов увидел одеяло, расстеленное в тени, но на нем – никого.

Сердце его заколотилось, и Джеймс припустил бегом, оглядываясь вокруг в поисках Оливии и рассчитывая увидеть розовое платье с белой каймой на фоне зелени.

А вот и она. Джеймс резко остановился. Оливия сидела на плоском камне с поднятой до колен юбкой и болтала ногами в воде, а когда наклонилась вперед и заглянула в ручей, ему предстало восхитительное зрелище соблазнительной груди над круглым вырезом платья. Костыли лежали, позабытые, на земле позади нее.

Она не сразу увидела его, и он не хотел напугать ее своим криком, но потом подняла взгляд, улыбнулась и помахала, и на душе у него как-то сразу потеплело.

Джеймс подсел к ней на камень, снял сапоги и по ее примеру погрузил ноги в прохладную воду.

– Божественно, правда? Водичка чудесная.

– А где твоя повязка?

Она вздернула подбородок.

– Сняла. Уже не болит… по крайней мере, когда не хожу.

– Надеюсь, ты тут не скучала без меня.

– Не волнуйся, я всегда найду, чем себя развлечь, – усмехнулась Оливия.

Он кивнул, но уловил некую двусмысленность в ее ответе: уж не подразумевала ли она, что найдет для себя развлечение в те два года, что его не будет.

– Я тут кое-что обнаружил чуть ниже по ручью.

Глаза ее округлились.

– Что-нибудь необычное?

– Пока не знаю, но, возможно, здесь что-то есть.

– Если хочешь еще покопать, то иди, я подожду.

– Нет-нет… Лучше… поговорим.

– Ну хорошо. – Она ободряюще улыбнулась. – О чем ты хотел бы поговорить?

– Я подумал, что следовало бы сообщить о нашей помолвке матери и брату, – удивил он сам себя.

– Прекрасная мысль. – Ее карие глаза засветились. – Как ты думаешь, они смогут приехать на нашу свадьбу? Я бы хотела познакомиться с ними.

– Не знаю… не думаю. – День и без того будет достаточно драматичным, он не сможет уделить брату много внимания, а чтобы он почувствовал себя каким-то парией, не хотел. Кроме того, дорога для него слишком трудна.

– Я понимаю, – проговорила она ровно.

– У меня не простые отношения с семьей, – признался он. – В отличие от вас мы вовсе не близки.

– Знаешь, временами это крайне неудобно, – многозначительно заметила Оливия. – Но что бы там ни было, я уверена: семья есть семья, и связь с ней человек не должен терять.

Она права. И какие бы доводы он ни приводил, их свадьба будет отличной возможностью познакомить наконец мать и брата с семьей Оливии.

– Семья есть семья, – повторил Джеймс. – Спасибо, что напомнила об этом. Сегодня же вечером напишу им и приглашу в Хейвен-Бридж.

Оливия явно обрадовалась, и Джеймс обнаружил, что ему доставляет удовольствие ее радость… и, возможно, зрелище ее обнаженных ног. С трудом оторвав от нее взгляд, он спросил:

– Как ты думаешь, твоя сестра приедет?

Она взглянула на него, видимо, не расслышав вопроса.

– Леди Роуз. Как думаешь, она приедет на свадьбу?

– О, я надеюсь. Впрочем, Оуэн может быть таким вредным. Меня вовсе не удивит, если он запретит им с Аннабелл и Дафной приехать, только чтобы насолить мне.

– Что-то мне подсказывает, что на сей раз они вряд ли его послушают.

– Нам повезло, что Бог наградил нас братьями и сестрами. Не знаю, что бы я делала без своих. – Голос ее дрогнул, и она, кажется, едва удержалась, чтобы не заплакать.

Он накрыл рукой ее ладонь, лежащую на камне между ними.

– Что случилось?

Она шмыгнула носом, но уже через минуту взяла себя в руки:

– Если бы я могла уехать из Хейвен-Бриджа… всего на несколько дней.

У него екнуло сердце.

– Зачем?

– Чтобы съездить в Лондон. У меня там дело… нужно кое с кем увидеться.

Его так и подмывало спросить: «С кем?» – но если бы она хотела, чтобы он знал, то уже сказала бы.

– Ты можешь попросить разрешения у брата.

– Нет, он ни за что не позволит мне покинуть деревню до свадьбы, да я и после всего, что натворила, не виню его.

– Быть может, если бы он знал причину…

– Я не могу сказать ему… никому не могу. Пока.

– Ясно.

Она явно не готова ему довериться. Да и с чего бы? Он скрыл свое разочарование.

– А как насчет письма? Может, его будет достаточно?

– Вообще-то надо бы лично, – задумчиво проговорила Оливия, – но, полагаю, письмо все же лучше, чем ничего.

– Что ж, судя по всему, этим вечером мы оба будем писать письма. А пока предлагаю отведать бутербродов, которые я прихватил, и немножко отдохнуть, перед тем как возвращаться в гостиницу.

Улыбка прогнала серьезность с ее лица.

– Замечательное предложение.

Оливия повернулась было взять костыли, но он быстро вскочил и, подхватив ее на руки, отнес на одеяло. После того как Оливия поправила юбки и устроилась поудобнее, он вручил ей бутерброд.

– Насколько я поняла, ты собираешься завтра вернуться сюда, чтобы еще покопать? А не мог бы ты опять взять меня с собой? Обещаю не отвлекать и запастись едой для пикника.

Тепло растеклось у него в груди.

– Буду рад твоей компании, с едой или без. А что касается отвлекать… это же замечательно.

Оливия схватила фляжку, разлила вино по оловянным кружкам и, подняв свою, провозгласила:

– За новые открытия!

Они чокнулись, выпили, а Джеймс подумал при этом, что ему предстоит еще многое открыть в его прекрасной невесте.

* * *

Тем вечером в гостинице Оливия попыталась сочинить письмо Софии. В очередной раз. Она начинала уже трижды, но ни одна из этих попыток не увенчалась успехом. Скомканные бумажки до сих пор валялись на столе. Прежде чем приступить, она перечитала их, немного подумала и, наконец, решилась.

«Дорогая мисс Рольф!

Искренне ваша, Оливия Шербурн»

Вы меня не знаете, но мой покойный отец был другом вашей матери. Мне известно, что она несколько лет назад умерла, и я глубоко и искренне соболезную вам.

Недавно я узнала о связи между нами, и хотя предпочла бы обговорить это лично, в настоящее время не имею возможности навестить вас. Видите ли, мой старший брат обнаружил меня в компрометирующей ситуации со своим лучшим другом, и я оказалась довольно поспешно помолвлена. Здесь, в маленькой деревушке Хейвен-Бридж в Озерном крае, я должна оставаться до свадьбы, которая назначена через три недели.

Если так случится, что у вас будет возможность приехать сюда раньше этого срока, я с превеликим удовольствием познакомлюсь с вами и поделюсь информацией, которую Вы найдете интересной. Я живу в гостинице «Флейта и лягушка».

Также посылаю премилый рисунок: ваша матушка с вами, младенцем, на руках. Я не имела удовольствия ее знать, но по тому, как она смотрит на вас, совершенно ясно, что она в вас души не чаяла.

Буду крайне признательна, если сочтете возможным приехать ко мне в Хейвен-Бридж до конца лета, ну а если не получится – прекрасно понимаю, что на то может быть множество причин, – я найду вас по возвращении в Лондон.

Ну вот. Она сомневалась, стоит ли упоминать о своем позоре, но решила, что рано или поздно София все равно узнает неприглядную правду. Вполне вероятно, что слух уже дошел до Лондона и она слышала сплетни об оскандалившейся сводной сестре.

Оливия усмехнулась про себя, ибо эта мысль волновала ее вовсе не так сильно, как должна была бы, сложила письмо и набросок и осторожно вложила в конверт, который отправится в Лондон со следующей почтовой каретой.

Следующий день был еще жарче предыдущего. Они с Джеймсом опять приехали на то место под деревом, но Оливии было любопытно посмотреть, что же так привлекло внимание Джеймса.

– Могу я посмотреть, как ты будешь копать?

Он удивленно моргнул.

– Конечно. Если не боишься солнца.

– Не растаю.

– Ну хорошо. Это чуть ниже по течению.

Немного погодя Оливия заметила в лесу какое-то сооружение – не то шалаш, не то заброшенный коттедж, едва проглядывавший сквозь густую листву, о чем не преминула сказать Джеймсу.

– Побудь здесь. – Он перекинул ногу через лошадиный круп и легко спрыгнул на землю. – Я разведаю.

Вернулся он меньше чем через минуту.

– Старая лачуга. Судя по всему, уже много лет стоит заброшенной. Возможно, жилище дровосека – спрошу у дяди Хэмфри.

Оливия с удовольствием взглянула бы на домик сама, если бы ходьба не причиняла ей таких неудобств. Ну ничего – наверняка такая возможность представится, когда они приедут сюда в следующий раз.

– Мы почти у цели, – объявил Джеймс. – Разобьем лагерь у следующей излучины.

– Разобьем лагерь, – повторила она, выгнув бровь. – Значит, у нас вроде как экспедиция?

Он хмуро посмотрел на нее, словно уже одно это предположение было оскорблением.

– Едва ли. Просто приятная прогулка на свежем воздухе.

– И все?

– С красивой женщиной.

Оливия просияла.

– Я, конечно, признательна за комплимент, но не могу согласиться с твоим заключением. Нас двое, и мы направляемся в определенное место с определенной целью. Ты же сам сказал, что мы разобьем лагерь, и я запаслась провизией. Полагаю, ты прихватил инструменты?

– Разумеется.

– В таком случае что же еще нам нужно, чтобы эту прогулку можно было считать экспедицией?

Его рот медленно изогнулся в обольстительной улыбке.

– Ничего, если ты готова потрудиться. Все члены экспедиции имеют обязанности, знаешь ли.

– Я готова внести свою скромную лепту в общее дело. – То есть если не потребуется ходить. И желательно не слишком испачкать платье.

– Тогда вперед.

Вот наконец и то место. Они остановились у излучины, где берег углублялся и расширялся, а песчаная полоска внизу полого спускалась к воде. Со спины лошади Оливия увидела на песке среди гальки с дюжину отдельно стоящих камней.

– Это их ты вчера нашел? – В тоне ее явственно улавливалось разочарование: она надеялась на что-то более интересное и, желательно, блестящее.

Джеймс спешился и помог ей спуститься на землю. Она стояла, держась за подпругу, пока он отвязывал костыли.

– Да, – ответил он с энтузиазмом, несколько несоразмерным открытию, на взгляд Оливии, правда, дилетантский, надо признать.

Он подал ей костыли, и она сунула их под мышки.

– Будем искать сегодня еще?

– Да. Конечно, невозможно сказать, что мы обнаружим. Порой неожиданные открытия – самые приятные.

Оливия скормила лошадям по паре морковок, пока Джеймс расстилал одеяло на поросшем травой берегу.

– Если ты будешь работать там, – она кивнула на песок, – тогда и я тоже.

Широко улыбаясь, Джеймс спрыгнул с берега и расстелил одеяло у ручья, сложив вдвое. Оливия подошла поближе, он положил костыли на траву и протянул ей руки. Она устояла перед соблазном прыгнуть к нему в объятия, а плавно опустилась, вздохнув от удовольствия, когда тело прижалось к твердыне груди и скользнуло по крепкому животу. Он продлил объятие, опуская ее медленно, дюйм за дюймом, и сердце его при этом билось почти так же быстро, как и у нее. Когда наконец ее подошвы коснулись песка, Оливия подняла взгляд на его лицо – или, точнее, рот – и приоткрыла губы в ожидании.

Джеймс наклонился и поцеловал ее. Поцелуй был мягким, нежным… и разочаровывающим до крайности. Она подалась вперед, на мгновение прижавшись к нему бедрами, и с удовлетворением почувствовала, что он отнюдь не остался безучастным. Тогда она повторила попытку ослабить его самоконтроль. Он застонал, обхватил ладонью ее щеку и, прервав поцелуй, выдохнул:

– Это… не то, чем обычно занимаются в экспедициях.

– Надеюсь… – Ее тон не оставлял сомнений, что надеялась она на большее.

Джеймс запрыгнул на берег, чтобы забрать их сумки и зонтик, после чего, к огромной радости Оливии, снял сюртук и, вернувшись, сразу же приступил к работе. Его движения были хоть и быстрыми, но четко выверенными и осторожными, будто между камнями могла оказаться закопанной хрупкая чайная чашка. Можно не сомневаться, что она осталась бы невредимой.

Завороженная его умелыми, рациональными движениями – не говоря уже о крепком, мускулистом теле и особенно той его части, что пониже спины, – Оливия предавалась мечтам об их будущем. Джеймс уедет на пару лет, но потом вернется, и они начнут совместную жизнь. Может, сейчас он ее и не любит, но есть шанс, что когда-нибудь полюбит, даже если женится и не по собственной воле.

И хотя она весь день могла предаваться созерцанию тонкой рубашки, облеплявшей мускулистые плечи и спину, ей подумалось, что можно было бы по крайней мере создать впечатление, что делаешь что-то полезное. Посему она достала карандаш и блокнот, открыла на чистой странице и написала сверху дату, после чего принялась зарисовывать камни, которые откопал Джеймс. К счастью, все они были гладкие и примерно одинаковой формы, что не требовало от нее какого-то особого художественного мастерства. Не забыла она и о пометках, указывающих приблизительное расстояние между камнями, а также описала свойства почвы берега и текстуру песка.

Она так увлеклась своим занятием, что вздрогнула, когда на страничку внезапно упала тень. Над ней стоял Джеймс с задумчивым выражением лица.

– Что это у нас тут?

Подавив порыв захлопнуть блокнот, она объяснила:

– Это мой вклад в экспедицию – набросок. Черновой, конечно же, и дилетантский, но все же набросок.

Он несколько секунд разглядывал страницы, испещренные ее записями, потом перевел потрясенный взор на нее.

– Где ты этому научилась?

– Чему – рисовать овал? – усмехнулась Оливия.

– Да нет, удивительно точно все изображать: и положение камней, всех семнадцати, и относительный размер…

– Ну да… Слава богу, от меня не потребовалось считать больше чем до двадцати. Моя точность имеет свойство значительно ухудшаться после этого числа.

– Я серьезно, Оливия. Это именно такой набросок, какой мне нужен. Ты даже описала почву и песок. – Он в изумлении покачал головой, как будто ничего столь же гениального в жизни не видел, а она должна была признать, что его восхищение было ей крайне приятно.

– Я просто записала те сведения, которые, как мне подумалось, ты захочешь запомнить, как то: время в соответствии с положением солнца на небе, приблизительное расстояние от места раскопок до границы деревьев. – Она и вправду ужасно гордилась собой. Возможно, ее рисовальные способности лучше, чем она думала о них.

Джеймс поочередно переводил взгляд с нее на набросок, словно никак не мог решить, чем больше восхищен.

– Набросок идеален. Можно, я возьму его на время? Потом обязательно верну, разумеется, но хотел бы показать Хэмфри. Твой рисунок даст ему представление о дальних уголках его земель. Уверен, у него имеются какие-то предположения по поводу этих камней.

Страшно довольная признанием ее примитивных трудов, Оливия великодушно заявила:

– Блокнот твой.

И тут ей пришла в голову мысль, которую она выпалила прежде, чем та успела оформиться до конца:

– А нельзя ли и мне с тобой в Египет? То есть я понимаю, конечно, что мало что могу предложить в плане…

– Нет! – отрезал Джеймс, хотя глаза его и выражали сожаление. – Это опасно, и, кроме того, в группе не будет женщин.

– Но когда-то все бывает впервые. Почему мне не стать той самой первой женщиной?

– Ты привыкла к пуховым перинам и шелковым простыням. Я не могу представить тебя среди скорпионов и взбесившихся верблюдов.

Тут он был прав, но она не собиралась так легко сдаваться.

– Я готова отказаться ото всех удобств, лишь бы путешествовать с тобой, быть рядом. И потом, ты же меня защитишь.

Джеймс взъерошил волосы, шумно выдохнул и заглянул ей в глаза.

– С этого момента я всегда буду тебя защищать: отдам жизнь, если понадобится.

Сладостный трепет пробежал по ее телу.

– Но в экспедиции тебе не место: люди умирают от болезней и обезвоживания…

– Джеймс! Я и не представляла, что эта поездка сопряжена с такими опасностями. Мне страшно за тебя. – Ее сердце уже перепуганно заколотилось.

Он взял ее за руку и погладил тыльную сторону ладони пальцем.

– Не надо так переживать: я хорошо усвоил опыт предыдущих экспедиций в Египет, так что уже подготовлен, но тебя такому риску подвергать не могу.

– Я… я понимаю, но все равно буду беспокоиться.

– Со мной ничего не случится, – сказал он так уверенно, что она ему почти поверила. – И если о Египте не может быть и речи, то здесь для исследований и раскопок обширное поле – если, конечно, ты хочешь проводить время со мной.

– Конечно, хочу. – Она будет наслаждаться каждым оставшимся у них днем. – И с удовольствием буду делать для тебя зарисовки.

– Это было бы чудесно! – Он лучезарно ей улыбнулся и присел рядом, положив блокнот на одеяло.

А потом снял рубашку.

Наверное, от жары у нее все смешалось в голове и Джеймс с обнаженным торсом всего лишь плод ее воображения, фантазия, которую она представляла сотни раз за последние десять лет.

Но эта картина поражала яркостью и абсолютной реальностью.

Кожа его плеч и груди, чуть светлее, чем на шее, покрылась испариной и блестела. Соски, плоские и темные, напоминали шкурку спелого персика. Широкие плечи, рельефный живот и узкие бедра так разогнали полет ее фантазии, что пришлось вытащить из сумки веер и начать энергично обмахиваться.

Когда душевное равновесие было немного восстановлено, она заметила:

– Эй, мне кажется, ты забыл, что здесь не твоя гардеробная, а я не камердинер.

Джеймс расхохотался, вытер грудь снятой рубашкой и бросил ее на берег.

Оливия еще энергичнее заработала веером.

– И что ты делаешь теперь?

Одним легким движением он стащил сапог и поставил рядом на песок.

– Собираюсь искупаться. – Он снял второй сапог и ухмыльнулся. – Хочешь со мной?

– Искупаться? – переспросила она тупо.

– Ну, скорее, пожалуй, поплескаться.

– Но нам ведь уже не по двенадцать! – напомнила она, как будто кто-то из них в этом сомневался, да и доказательство стояло перед ней: шесть футов мускулистой загорелой мужской плоти.

– Что может быть приятнее, чем окунуться в прохладную водичку? Или ты предпочитаешь жариться на берегу?

Нет, конечно. Но дабы защитить свое уязвимое сердце, она попытается сохранить между ними некоторые барьеры, хотя бы в виде одежды.

Словно прочитав ее мысли, он заметил:

– Можешь не раздеваться, если хочешь. Или оставить часть одежды, или… не оставлять.

Она подумала, не раздеться ли догола, чтобы посмотреть, так ли небрежно он будет реагировать, как пытается ей показать, но поняла, что не настолько смела.

– Я думала, это официальная экспедиция. Так что, купание разрешается?

– Безусловно. Даже приветствуется.

Ей было ужасно жарко. Локоны обвисли, ситцевое платье прилипло к телу, прохладная чистая вода в нескольких ярдах так и манила…

– Впрочем, мне и здесь хорошо, – солгала она, обмахиваясь веером.

Он пожал плечами, словно не знал, что от малейшего движения мускулы у него на плечах и груди перекатываются, заставляя ее глотать слюнки. Черт бы его побрал!

– Как хочешь. Можешь сидеть тут и любоваться видом.

– Полагаю, ты имеешь в виду зеленые холмы и безоблачное небо. – Она замахала веером с удвоенной силой, когда он зашел в воду, а потом нырнул, скрывшись с головой. Когда же с плеском вынырнул, разбрызгивая вокруг себя искрящиеся на солнце капли, мокрые волосы облепили голову, отчего он выглядел еще более мужественным и, пожалуй, чуть-чуть опасным. Боже милостивый, жара явно действует на нее отупляюще.

– Ты не представляешь, как это здорово! – крикнул он и улегся на спину, раскинув руки и ноги и закрыв глаза, словно в экстазе. Мокрые плечи и внушительные бицепсы, едва видневшиеся над водой, блестели на солнце.

Как бы ей хотелось быть с ним там, в реке, наслаждаться прохладой и тихим плеском воды!

Оливия поерзала, поскольку попа онемела от долгого сидения, и притворилась, что песок в туфле ее ничуть не волнует, как и пот, стекавший между грудями.

– А какое там дно?

Джеймс открыл глаза и бросил на нее озадаченный взгляд.

– Дно?

– Ну да, дно, у реки.

Он на секунду задумался.

– Просто твердый, спрессованный песок и редкие гладкие камни.

– Ничего скользкого?

– Нет, если не считать угрей.

Оливия передернулась.

– Не смешно.

– Если составишь мне компанию, обещаю защищать тебя от всего скользкого. Где же твой дух авантюризма?

О, пребывает в добром здравии. И благодаря ему она нажила себе кучу неприятностей.

– Если хочешь знать, я пытаюсь с ним бороться.

– Ну и как, успешно?

– Вполне. – Правда, всего каких-то пару дней.

Оливия чувствовала, что Джеймс ослабляет ее силу воли, откалывая от нее по кусочку, словно от пласта земли, над которым трудится.

– Мы здесь одни, а через каких-то три недели и вовсе поженимся. Будет тебе упрямиться.

Оливия фыркнула.

– Вовсе это и не упрямство.

Он подплыл ближе, а потом встал на ноги и сделал несколько шагов к берегу, где вода доходила ему до колен. Бриджи облепляли его, очерчивая каждый дюйм тела, не оставляя возможности для полета фантазии. Да поможет ей Бог…

– Ну так присоединяйся ко мне. Не хочу, чтобы ты лишилась чувств от жары.

Он прав: она действительно была на грани обморока, но вовсе не из-за жары. Пока он шел к берегу, ей в голову пришла крайне неподобающая мысль слизнуть струйки воды, стекавшие по его груди.

Наконец он склонился к ней, полуголый и совершенно неотразимый, и протянул руку, уронив на нее несколько приятно холодных капель.

Оливия отшвырнула веер, который совсем не помогал, и сбросила шляпку.

Что ж, грех сладок, а человек падок.

Решено: она искупается.

 

Глава 21

Джеймс увидел тот момент, когда Оливия капитулировала: несколько капель воды упало ей на кожу, и что-то в ее красивых карих глазах отступило перед обещанием удовольствия.

Теперь, убедив ее искупаться, он поймал себя на том, что заинтригован открывшимися возможностями. Она сняла туфли и поставила рядом с веером и шляпкой, а он тем временем мысленно вознес прочувствованную молитву, чтобы на этом не остановилась.

И, похоже, в небесах его услышали.

Оливия подняла подол до колен, забралась под юбку и стащила шелковые чулки, отчего во рту у Джеймса пересохло. Он протянул ей руку, желая поддержать, и, балансируя на одной ноге лицом к нему, она заявила:

– Учитывая обстоятельства, самым разумным решением будет снять платье. Если его намочить, будет сохнуть несколько часов.

– Полностью согласен. Это весьма разумно.

Поняв, что он ухмыляется, Оливия закатила глаза и повернулась к нему спиной.

Испугавшись, что она потеряет равновесие, Джеймс схватил ее за локти. И хотя честно старался вести себя как джентльмен, однако не винил ее за то, что бросила на него скептический взгляд через плечо.

Ему не оставалось ничего другого, кроме как наблюдать, как она расстегивает пуговицы, стаскивает рукава с изящных плечиков и освобождается от платья. На ней еще оставались рубашка и корсет, но она уже расшнуровывала корсет спереди. Через минуту тот присоединился к куче на одеяле, и Оливия вновь повернулась к нему лицом, опьяняя соблазнительными формами.

Джеймс подергал за бантик на шемизетке и выгнул бровь.

– Ты уверена, что не хочешь снять и это?

Оливия, подражая ему, тоже вскинула бровь.

– А ты уверен, что не хочешь снять бриджи?

– Прекрасная идея! – Он взялся за пояс, но Оливия схватила его за руки.

– Не сейчас. Помоги мне лучше войти в речку, пока я не передумала.

Джеймс поднял ее на руки, подивившись, насколько она легче без всей своей одежды и амуниции. Кожа, прижимавшаяся к его прохладной груди, казалась горячей, и несколько локонов свисали с шеи и щекотали ему плечо. Чем ближе они подходили к воде, тем теснее Оливия прижималась к нему, словно боялась намокнуть и хотела оттянуть этот момент. После того как он сделал пару шагов в реку и ее ноги – и хорошенькая попка – погрузились в воду, она дернулась и, резко втянув воздух, вонзилась пальцами ему в плечо.

– Холодная.

– Дай себе привыкнуть и постарайся расслабиться. – Он чуть отстранил ее, позволяя воде принять на себя часть ее веса, и скоро зашел в реку поглубже, туда, где вода доставала ему до груди.

Оливия вздохнула и запрокинула голову, обнажая кремовую шейку, так и молившую о поцелуе.

– Божественно…

О да. Ему на ум пришло еще кое-что не менее божественное, но пока холодной воды и прижимавшегося к нему мягкого тела было достаточно. Одной рукой она обнимала его за шею, а другую опустила в воду, создав вокруг себя маленький водоворот.

– Я уже сто лет не испытывала ничего подобного, и только теперь поняла, как мне этого не хватало. – Она легла на спину, вытянувшись в воде почти горизонтально. Намокшая рубашка свободно плавала вокруг, не скрывая изящных, стройных ножек. Каштановые локоны тоже плавали на воде, делая ее похожей на шаловливую нимфу.

Господи, помоги. Джеймс натужно сглотнул. Если он сейчас же не отойдет от нее, их купание превратится во что-то совершенно иное. Он отступил на шаг, и хотя глаза у Оливии были закрыты, она сразу же почувствовала его движение, подняла голову и сцепила руки у него на шее.

И словно этой пытки было мало, еще и обхватила ногами за талию.

– Ты куда?

– Никуда. Ты выглядела такой расслабленной, такой умиротворенной, что я подумал, тебе захочется немножко побыть одной.

– Но мне же нельзя касаться речного дна, забыл? Это из-за подвернутой ноги, разумеется, к тому же я не очень хорошо плаваю и…

– Ты боишься наступить на что-нибудь скользкое.

– Да. – Оливия виновато улыбнулась и крепче сжала бедра, прижимаясь к его паху и едва не сводя этим с ума.

Одна бретелька ее рубашки съехала с плеча, и взгляд его опустился на гладкую, почти жемчужную кожу. Несмотря на холодную воду, плоть его была твердой и явно готовой к действию.

– Оливия, я… – Он сглотнул.

Он хотел сказать, что любит ее. И дело вовсе не в том, что сейчас ее ноги обвивают его. Ему нравится, что она хочет познакомиться с его братом, что сегодня утром тайком вложила несколько полевых цветков между листками его дневника, что на все готова ради своей семьи и что достаточно упряма, чтобы проскакать через пастбище на одной ноге под дождем.

Ему просто… хорошо с ней.

И он хочет сделать ее своей. Прямо сейчас.

Джеймс заглянул в ее карие глаза, потемневшие от желания, и почувствовал, как от нежности сжалось сердце.

– Мне надо кое-что тебе сказать.

– Да? – Она прижалась к нему еще теснее, пока их дыхание не смешалось, и воззрилась на его губы в ожидании поцелуя, холодным пальчиком рисуя круги у него на затылке.

– Дело в том, что…

Теплые губы прижались к его шее и легонько втянули кожу, не дав закончить мысль. Нежные руки жадно, настойчиво пробежались по спине и бокам, так что у него едва не подкосились ноги. Он знал, что должен остановить ее и сказать о своих чувствах, но им в эту минуту командовали другие части его тела, и обуздать их было никак невозможно.

И Джеймс сдался. Скользнув ладонями ей под попку, устроил на себе так, чтобы она почувствовала его возбуждение. С тихим протяжным стоном она потерлась о его восставшую плоть, и вся страсть, которую они так старательно сдерживали, вдруг вырвалась на свободу, прорвав самообладание как плотину, которую уже не раз латали. Она вцепилась в его мокрые волосы и просунула язык между зубами; он нырнул ей под рубашку и обхватил грудь, продолжая раскачивать бедрами, приводя их обоих в неистовство.

Близость с ней казалась такой правильной. Удерживая ее за ягодицы, он вышел на берег и мягко опустился на одеяло. Шемизетка облепила ей ноги и грудь, и от легкого летнего ветерка Оливия поежилась. Но только он хотел предложить ей снять мокрую рубашку, как она сделала это сама, стащив через голову одним быстрым движением. Бросив ее в кучу остальной одежды, она откинулась назад, опершись на локти, и улыбнулась – шаловливо, маняще.

Господи, он пропал…

И не желает, чтобы было по-другому.

Джеймс не сводил взгляда с Оливии, пока возился с ширинкой. Мокрые волосы темной массой лежали на плече, щеки раскраснелись, а от зрелища роскошной идеальной груди и длинных гладких ног его сердце заколотилось как безумное. Даже доживи он до ста лет, ему не забыть, как она смотрела на него, преисполненная нетерпеливого ожидания и любви.

Наконец он сбросил бриджи и лег рядом с ней на одеяло. Плоть к плоти, они изучали друг друга, упиваясь каждым тихим вздохом и стоном. Она оседлала его и обводила контуры груди, приостанавливаясь, чтобы лизнуть соски, как кошка лакает молоко. Когда же Оливия начала прокладывать дорожку поцелуев вниз по животу, он остановил ее и перекатил на спину.

– Моя очередь.

Он дотронулся до влажных лепестков ее женственности и нежно раздвинул их пальцами, внимательно наблюдая за лицом Оливии, чтобы понять, что доставляет ей удовольствие. Когда она закрыла глаза и выгнула спину, он опустил голову и вкусил ее, дразня языком, пока мир не взорвался и она не вскрикнула в экстазе.

Потом они лежали рядышком на одеяле, переводя дух. Прямо у их ног журчала вода, с тихим плеском разбиваясь о камни на берегу. Солнце подмигивало с неба, согревая их тела. Эта сцена должна бы успокаивать, умиротворять, но Джеймс был так возбужден, что не замечал никаких красот.

– Это так порочно – лежать голышом на берегу, – промурлыкала Оливия. – Но, признаюсь, мне нравится.

Она склонилась над ним и завладела ртом, прижавшись мягкими холмиками к груди. Рука ее между тем гладила его плоть, и прикосновения эти доставляли ему такое удовольствие, что с губ то и дело срывались стоны.

Не было ничего неуверенного или робкого в том, как она прикасалась к нему, как делала что бы то ни было. Оливия принадлежит к тем женщинам, которые всегда знают, чего хотят, и Джеймсу очень, очень повезло, что она по какой-то неведомой причине возжелала его.

Беда лишь в том, что если она продолжит целовать и ласкать его с такой восхитительной несдержанностью, их любовь закончится раньше, чем по-настоящему начнется. Поэтому он обхватил ее запястья и прижал к одеялу над головой, закрыв глаза в надеже восстановить некое подобие самообладания.

– Я ведь не сделала тебе больно, нет? – послышался ее проказливый голосок.

Он посмотрел на нее из-под ресниц.

– Нет, красавица. Ты околдовала меня.

– Ну, это было не сложно.

– Я серьезно, Оливия.

– Знаю. Я чувствую то же самое и хочу, чтобы между нами все произошло. Прямо сейчас.

У Джеймса кровь вскипела в жилах, в ушах застучало. Он опустился на нее, широко разведя бедра в стороны, и, целуя нежную шейку, стал медленно погружаться в нее. Оливия резко втянула воздух, когда тело ее растянулось, чтобы вместить его.

Ему была невыносима сама мысль о том, чтобы причинить ей боль, и он выдохнул:

– Прости…

– Не надо. – Она нежно обхватила его лицо ладонями. – Это то, чего я хотела, о чем так долго мечтала.

Он не сдерживал свое примитивное, сильное, горячее желание, да Оливия и не позволила бы. Соблазнительная, чувственная и сладкая – вот какая она.

Джеймс не спешил, давая ей привыкнуть к нему, но когда Оливия дернула и обхватила его ногами, позволил инстинкту взять верх. Движения его стали резче, сильнее, затерявшись в ее жаре, сладком запахе и солоноватом привкусе кожи.

Боже, как она прекрасна!

Как бы ему хотелось, чтобы эти мгновения длились вечность, но, черт, он был бы счастлив, если бы удалось продержаться еще хотя бы несколько минут. Но не удалось. Он извергся быстро и мощно, вновь и вновь повторяя ее имя.

Оливия обняла его и спрятала лицо на плече, пока Джеймс переводил дух. Никогда в жизни не испытывал он такого удовлетворения, такого счастья. Он мог бы лежать вот так с ней весь день, но понимал, что Оливии не очень удобно, да и сам чувствовал, как солнце обжигает голую кожу.

Осторожно отстранившись, он лег на бок. От нее невозможно было оторвать взгляд. Волосы обрамляли голову влажной, восхитительно спутанной массой, губы припухли от поцелуев, но на щеке блестел безошибочный след от только что скатившейся слезинки.

Тревога обуяла его.

– Что-то не так? Ты сожалеешь?

– Нет. То есть я не знаю. Меня переполняет столько всяких чувств. – Оливия смахнула слезинку, и Джеймс машинально потянулся за платком, прежде чем вспомнил, что голый.

– Прости, – сказал он снова.

– За что ты извиняешься?

У него возникло впечатление, что он умудрился только сделать хуже.

– За то, что расстроил. Давай я прикрою тебя чем-нибудь. – Одеяло было недостаточно большим, чтобы обернуть ее, поэтому он взял из вороха одежды платье.

Прижав платье к груди, она села и шмыгнула носом.

– Спасибо.

А он вдруг открыл зонтик и протянул ей.

Она вскинула на него глаза, моргнула и расхохоталась.

– Что?.. – Джеймс в недоумении принялся озираться по сторонам.

– Ты очень любезен… – Она икнула, давясь от смеха, – но я просто никогда… – ик!..

– Что «никогда»?

Оливия вытерла выступившие на глазах слезы.

– Не видела голого мужчину с кружевным зонтиком в руках.

Он вручил зонтик ей, подумав при этом, как хорошо, что можно не стесняться своего тела… и как ему нравится слышать ее смех.

Джеймс схватил бриджи и выжал над водой, прежде чем натянуть на себя, мокрые и жесткие. Пришло время им с Оливией серьезно поговорить о своем будущем, а это значительно легче сделать, когда на нем будет хоть какая-то одежда.

Они занимались любовью, и это все изменило. Может появиться ребенок. И если так, то Джеймс не должен находиться в Египте, когда он родится. Как древние руины во время песчаной бури, его мечта рушилась.

– Хочешь пить?

– Может, немножко. – Она склонила голову набок, разглядывая его с задумчивым видом. – Мне кажется, ты что-то надумал.

– Я хотел сказать, что принял решение по поводу экспедиции: ни в какой Египет не поеду.

Она сдвинула брови.

– Обязательно поедешь.

Зачем она возражает?

– Нет, я остаюсь в Англии, с тобой.

– Это нелепо, Джеймс. Экспедиция – твоя мечта. Ты будешь глупцом, если упустишь такой шанс.

В глубине души он был с ней согласен. Как бы ему хотелось, чтобы не пришлось делать выбор!

– Ты заслуживаешь мужа, который будет находиться рядом с тобой.

– Ну естественно, ты чувствуешь себя обязанным сказать мне это, после того как мы… делали то, что делали. Ты же джентльмен.

– Нет, черт побери, не джентльмен.

– Надо признать, выбор времени подозрительный.

– При чем здесь время? Я понял, что мое место с тобой.

– А это было до или после того, как я сняла платье?

– Пожалуй, после.

Она выразительно кивнула, словно говоря: «Так я и думала».

* * *

Оливия глубоко вздохнула. «Я понял, что мое место с тобой». Не совсем признание в любви, но близко тому. Это были слова, которых она так ждала, которые так хотела услышать, но момент он выбрал неправильный. Она любит его десять долгих, томительных лет. Джеймс мог выбрать любое время в течение этих десяти лет, чтобы ответить на ее чувства. Седьмой год был бы вполне приемлемым. Или десятый. Но его чувства нагнали ее только после того, как они оказались застигнутыми в постели, вынужденно обручились, а потом предались любви.

И именно теперь, когда она осознала, что не хочет быть причиной, по которой он вынужден остаться.

Поступить так Джеймса вынуждает честь. Если он узнает, как сильно она будет по нему скучать, беспокоиться, то откажется от своего места в экспедиции. Он стоически отбросит свои стремления и мечты и останется рядом с ней – ради нее. Он скажет, что его не интересует никакая экспедиция, что она спасла его от целых двух лет отвратительной еды и примитивных условий жизни.

Поэтому, если она действительно хочет, чтобы он поехал в Египет, следует убедить его в полном отсутствии у нее интереса, когда на самом деле это совсем не так.

Призвав на помощь все свои актерские способности, она постаралась не смотреть на его голую грудь, потому что та действовала на нее опьяняюще. Оливия также пыталась не обращать внимания на свою наготу. Судя по тому, как горячий взгляд Джеймса блуждал по ее рукам и ногам, он тоже с трудом игнорировал отсутствие одежды. Она почувствовала, как шею заливает краска, а когда он погладил тыльную сторону ее ладони, приятное покалывание растеклось по всей руке.

– Я думал, это то, чего ты хочешь.

Оливия пожала плечами.

– Наверное, я выросла за эти последние две недели. Я поняла, что не могу связывать все свои надежды и мечты с одним человеком. Мне надо полагаться на себя и быть самодостаточной.

Джеймс приподнял уголки губ в проказливой улыбке.

– А я бы очень хотел, чтоб ты всегда полагалась на меня.

О господи, он что, совсем ее не слушает?

– Не стану притворяться, что ты мне безразличен, – продолжала Оливия, – потому что это не так. Я просто считаю, что, принимая во внимание, как мы обручились, для нас, наверное, было бы неплохо пожить немного порознь. Я могла бы проводить время со своей семьей и постепенно знакомиться с твоей. Нам обоим нужно время, чтобы привыкнуть к мысли о браке. В конце концов, нам же предстоит прожить вместе всю оставшуюся жизнь.

– Тебе надо время, чтобы привыкнуть?

– Естественно. У меня ведь никогда раньше не было мужа.

– У меня тоже никогда не было жены, но, думаю, нам будет хорошо вместе.

Ком размером с один из разлюбезных сердцу Джеймса камней застрял у нее в горле, и глаза защипало. «Время быть сильной, Оливия. Сильной и убедительной». Она убрала свою руку.

– Никогда бы не подумала, что ты такой сентиментальный, Джеймс. Знаешь, меня всегда восхищал в тебе, среди прочего, аналитический, логический ум.

– А я думал, он тебя раздражает.

– Ну, может, порой расстраивает, но я уважаю тебя за способность обдуманно принимать решения, не поддаваясь ни эмоциям, ни порыву.

– Но ты самая импульсивная из всех, кого я знаю.

– Вот именно! Потому-то мне и требуется твердый, непреклонный муж, который придерживается избранного курса.

– Что ты пытаешься сказать, Оливия?

– Что ты планировал экспедицию в Египет месяцы – нет, годы – и импровизированная свадьба не должна повлиять на твои планы. Поезжай и занимайся тем, чем должен, о чем всегда мечтал.

Джеймс смотрел на нее так, словно не мог поверить своим ушам.

– Мы могли зачать ребенка.

Боже милостивый, она и забыла об этом. Сделав быстрый подсчет в уме, Оливия сказала, стараясь сохранить непринужденный тон:

– Не думаю, но в течение недели буду знать наверняка.

– Ясно. – Он взъерошил волосы и сцепил руки на затылке. Оливии пришлось отвести взгляд, потому что от вида перекатывающихся на руках мускулов у нее голова шла кругом. – Если ты беременна, я ни за что тебя не оставлю.

Мило. Не считая того, что подразумевалось противоположное: если не беременна, он уедет.

– Я просто хочу сказать, что даже если мы обручились не по своему выбору, то во всем, что касается нашей остальной жизни, мы сами вольны выбирать.

– Ты права. Это зависит от нас. – Его зеленые глаза потемнели, когда он убрал прядь волос ей за ухо. – И я знаю, чем хотел бы заняться прямо сейчас.

Оливия сглотнула. Пусть Джеймс не любит так же безумно, как любит она, но страсть между ними отрицать невозможно. От его жадного и в то же время удивительно нежного взгляда она таяла как шоколад.

– И чем же?

Он медленно стащил прикрывавшее ее платье и, окинув сладострастным взглядом, с шумом втянул воздух.

– Признаюсь, меня обуревают всякие грешные мысли о том, что бы я хотел с тобой сделать, но вначале, я подумал, неплохо было бы еще разок окунуться в речку, освежиться. Что скажешь?

От его улыбки все ее тело зазвенело как натянутая струна, а когда глаза заскользили к груди и ниже, она почувствовала себя спелым персиком, который вот-вот сорвут с дерева.

– Звучит… заманчиво.

Джеймс легко подхватил ее на руки и понес к реке, где вода защекотала ей ноги, попку, грудь. Оливия обвила ногами его талию и пальчиком провела вдоль линии скул, наслаждаясь ощущением шершавой щетины. Джеймс нежно поцеловал ее и погладил большими ладонями по спине, в то время как прохладное тихое течение смягчало легкую болезненность у нее между ног. Там зародилась настойчивая пульсация, и она прижалась к нему теснее, царапая спину и стискивая волосы.

– Боже, Оливия. – Он наклонил голову и, захватив ее сосок в рот, принялся посасывать. Ее дыхание участилось, она стала извиваться от чистейшего наслаждения, а когда он просунул руку между ними и дотронулся до жемчужинки между ног, она совсем пропала.

– Я хочу тебя, – выдохнула Оливия. – Пожалуйста.

Она потерлась о него, с удовольствием обнаружив, что он возбужден, ибо, несмотря на свою браваду, имела весьма смутное представление о том, как все это происходит. Однако знала, что бриджи его представляют досадную помеху, и принялась это дело исправлять. Оливия тянула брюки спереди, пока что-то не поддалось, и Джеймс рассмеялся ей в рот, и этот звук был такой восхитительно вкусный, что ей захотелось его съесть.

– Думаю, ты только что скормила одну из моих пуговиц рыбам.

– Шш. Я не желаю сейчас думать о рыбах. Просто помоги мне.

Веки его отяжелели, от улыбки таяло сердце. Он расстегнул ширинку, и она наконец заполучила его древко, гладкое и ах какое твердое, в свое безраздельное владение.

– А мы можем вот так?..

Он пробормотал не то проклятье, не то молитву, а может, и то и другое.

– Да, можем. Ты уверена, что готова так скоро после того, как мы…

Боже милостивый, она готова. Пусть она не может сказать ему, что по-прежнему безумно любит его или какую боль причиняет ей мысль о том, чтобы прожить первые два года их брака без него, но может любить его своим телом. Может создать воспоминания, которые сбережет для тех ночей, когда их будут разделять тысячи миль.

– Я готова.

Придерживая за ноги, он опускал ее ниже, пока его возбужденная плоть не застыла у входа в ее лоно.

– В этот раз мы будем делать это медленно.

Наверное, она надула губы в ответ, потому что Джеймс усмехнулся и сказал:

– Поверь мне.

О, она ему верила.

Он наполнил ее, затем позволил взять руководство на себя, установив скорость и ритм. Солнце припекало им головы, а вода целовала кожу, когда Оливия двигалась на нем, то приподнимаясь, то вбирая его глубже, снова и снова, пока ноги не сомкнулись вокруг него и она не всхлипнула от того же освобождения, которое уже испытывала.

– Тише, любимая. – Стиснув ее попку руками, он наращивал темп, усиливая трение между ними до тех пор, пока сладостная пульсация не пронзила все ее тело, загрохотав в ушах. У их с Джеймсом близости было нечто такое, чего она никогда не представляла, потому что даже вообразить не могла чего-то настолько взрывного, яркого и чудесного. Оливия выгнула спину и вскрикнула, когда волна наслаждения накрыла ее с головой, мало-помалу переходя во что-то тихое и исцеляющее.

Джеймс прислонился лбом к ее лбу и хрипло выдохнул:

– Держись.

Оливия собрала остатки сил, и когда он снова начал двигаться в ней, встречала каждый его толчок своим. Она втянула его нижнюю губу в рот и пропустила сквозь пальцы волосы на груди и животе. Он сделал резкий вдох, и каждый мускул в его теле напрягся, а теплый летний ветерок подхватил и унес имя, в экстазе слетевшее с уст.

 

Глава 22

Час спустя Джеймс и Оливия дремали, лежа нагишом в тени большого дуба. Он перенес туда одеяло, выжал их одежду и оставил сушиться на солнце. Они выпили вина из кружек и подкрепились хлебом с сыром и сочными яблоками.

Довольные и пресыщенные, они лежали на спине под зеленым шатром над головой. Джеймс сплел их пальцы, поцеловал тыльную сторону ее руки и прижал к груди, а потом погрузился в сон.

Оливия, должно быть, тоже задремала, а когда проснулась, он, уже одетый, собирал инструменты в сумку. Волосы ее прилипли к щеке, и она, вдруг застеснявшись, села и подтянула колени к груди.

– С пробуждением, красавица! – сказал он без тени иронии.

– Да уж, красавица – сущее пугало.

– Прелестное пугало. – Джеймс взял ее шемизетку, отряхнул от прилипших травинок и пыльцы и бросил ей.

Оливия быстро надела ее через голову, вздохнув, когда теплая от солнца ткань согрела кожу. Пока Джеймс собирал остальную одежду, она пальцами кое-как расчесала спутанные волосы. Это будет чудо, если ей удастся собрать их в некое подобие приличного пучка, но разве это так уж важно? Особенно когда день был таким замечательным и таким… необыкновенным.

Одежда показалась ей слишком тугой и тесной после нескольких часов раскованного блаженства, но, конечно же, была необходима для того, чтобы им с Джеймсом вернуться в Хейвен-Бридж. Одевшись и приведя в относительный порядок волосы, она взяла костыли и пошла следом за Джеймсом к лошадям.

– Постой. – Он резко остановился, нахмурив лоб. – Пожалуй, я возьму образец почвы с берега речки, чтобы показать его Хэмфри вместе с твоим наброском. Подождешь минутку?

– Я пойду с тобой.

Он помог ей пройти короткое расстояние до реки, и Оливия видела с высокого берега, как Джеймс легко спрыгнул на песок, снял с плеча сумку, достал маленький завязывающийся мешочек и присел на корточки рядом с откопанными им камнями. Зачерпнув горсть земли и ссыпав в мешочек, он как раз завязывал его, когда что-то на берегу позади него блеснуло на солнце. Она заморгала, дабы убедиться, что ей не показалось. Нет, действительно, на земле блестело что-то металлическое.

– Джеймс, мне кажется, ты что-то нашел.

Он вскинул на нее глаза.

– Очередной камень?

– Не думаю. Оно блестит. – Оливия придвинулась к краю берега и показала: – Вон оно.

Джеймс снова присел и провел пальцами по обнажившейся земле.

– А, нашел.

Поднявшись, он повернулся к ней и раскрыл ладонь, на которой лежал маленький кусочек земли. Под слоем прилипшей грязи, которую он осторожно стер, обнаружилось кольцо из металла.

– Невероятно, – прошептал Джеймс, подойдя ближе, чтобы ей было видно.

– О… – пробормотала Оливия, постаравшись придать голосу восторженности, хотя трудно было восторгаться испачканным в земле кусочком металла.

Джеймс хорошенько потер кольцо о рукав сюртука, тщательно промыл в воде и еще раз потер, а затем чуть хриплым от удивления голосом произнес:

– Похоже, оно золотое, Оливия, и, вероятно, очень, очень старое.

Лицо его светилось радостным возбуждением, и она почти видела, как кружатся его мысли, проигрывая в голове возможные истории этого колечка, воображая, кто мог его носить. И в этот миг она по-настоящему поняла эту его страсть. Дело вовсе не в славе или богатстве, а в том, чтобы прикоснуться к частичке прошлого.

– Не хочешь достать блокнот? Я могу сделать необходимые записи и указать, где…

– Нет. – Он запрыгнул на поросший травой берег и протянул ей кольцо. – Давай посмотрим, подойдет ли оно.

Теперь блестевшее у него на ладони кольцо выглядело так, словно было куплено у какого-нибудь модного ювелира на Бонд-стрит. Оливия на мгновение заколебалась, затем сглотнула и протянула правую руку, поскольку носить кольцо на левой до свадьбы – плохая примета. И все равно ее пальцы предательски дрожали.

Рука же Джеймса была твердой, а улыбка широкой, когда он надевал ей кольцо.

– Идеально! – Он с облегчением выдохнул. Большие пальцы поглаживали тыльную сторону ее ладони, пока они вместе любовались кольцом. – Оно твое, Оливия. Я хочу, чтобы оно принадлежало тебе.

– А разве ты не должен отдать его дяде Хэмфри? Это же его земля.

– Он захочет, чтобы оно было твоим. Я уверен.

– Но… но ты даже еще не изучил его как следует. Мы не имеем представления, кому оно принадлежало. Может, кто-нибудь потерял кольцо во время пикника и вернется искать его.

Джеймс рассмеялся.

– С опозданием лет этак на семьсот.

Она ахнула, изумленно воззрившись на кольцо. Как странно носить что-то, изготовленное еще в Средние века.

– Оно такое старое?

– Вполне возможно. Хэмфри рассказывал мне много всяких историй, и он убежден, что когда-то на реке была то ли церковь, то ли монастырь, сооруженный еще в двенадцатом веке.

Святые угодники!..

– Тем более я не могу взять его. – Оливия попыталась снять кольцо, но оно никак не снималось.

Джеймс зажал ее руку в ладони.

– Если б ты его не заметила, то во время следующего сильного дождя его смыло бы в реку и никто не увидел бы это кольцо еще лет семьсот… или вообще никогда. – Она открыла рот, чтобы возразить, но Джеймс покачал головой, поднес ее руку к своим губам и поцеловал нежно, почти благоговейно. – Из всех людей, ступающих по земле, именно тебе было предначертано найти его. Тебе. И не когда-нибудь, а именно сегодня, в день, который, по крайней мере на мой взгляд, является совершенно особенным.

От этих слов в животе у нее растеклось какое-то приятное тепло. Неужели ее практичный, ученый, любящий цифры жених верит в судьбу?

– Он и есть особенный.

– Стало быть, решено. Кольцо твое. Я, разумеется, куплю тебе обручальное, но мы с тобой будем знать, что это кольцо символизирует наш чудесный день у реки.

– И в реке, – добавила она лукаво. – Не забывай об этом.

Его рот изогнулся в озорной улыбке.

– Как будто я могу забыть.

Джеймс обхватил ее лицо ладонями и поцеловал так, словно они стояли перед алтарем.

Это мгновение могло бы быть лучшим в ее жизни… если бы она не знала, что счастье ее резко оборвется, когда через несколько коротких недель он уедет в Египет.

* * *

– Дядя Хэмфри, познакомься с моей невестой леди Оливией. – Джеймс перешагнул через кота, который опрометью кинулся из комнаты, а Оливия врезалась в какую-то странную скульптуру на низком столике, но вовремя успела придержать ее, не дав опрокинуться.

– Наконец-то. – Хэмфри ухватился за подлокотники кресла, чтобы поднять себя из него, но Оливия его остановила:

– Пожалуйста, не вставайте. Приятно познакомиться с вами, мистер Кромптон.

– Мы же семья. Вы должны называть меня «дядя Хэмфри». – Слезящиеся, но добрые глаза старика сосредоточились на Оливии, сморщившись в уголках. – Я уже давно просил Джеймса привести вас. Знаю, что наш дом не совсем Карлтон-Хаус, но я еще не забыл, как играть роль хозяина. Думаю, мы сможем организовать чаю. Э, ведь сможем, Джеймс?

Прежде чем он ответил, Оливия аккуратно сняла с оттоманки стопку книг, положила их на пол и села напротив Хэмфри.

– Спасибо, но я пришла не на чай, а просто поговорить. И хоть мне не доводилось бывать в Карлтон-Хаусе, подозреваю, что в любом случае я бы предпочла ваш коттедж с книгами и всякими редкостями в каждом углу.

Старик одобрительно кивнул.

– Как ваша нога? Что случилось с вашими костылями?

Джеймс фыркнул.

– Отличный вопрос, дядя. Ей следовало бы…

– Я решила использовать их на дрова, – прервала его Оливия. – И моя нога уже гораздо лучше, благодарю вас.

– Рад это слышать. Негоже невесте идти по церковному проходу на костылях, если можно обойтись без этого.

– Согласна, – сказала она, радуясь, что нашла союзника в дяде Джеймса. – А как вы себя чувствуете?

Он отмахнулся от ее вопроса рукой с шишковатыми пальцами.

– Быстро устаю. Да и чего еще ждать человеку в моем возрасте? Но я буду в церкви в день вашей с Джеймсом свадьбы. Не пропущу ни за что.

– Рада это слышать.

Джеймс продемонстрировал букет полевых цветов, которые Оливия собрала по дороге к коттеджу.

– Дядя, это от Оливии. Пойду гляну, удастся ли мне найти для них вазу.

– Ступай, только не бери африканскую глиняную, она пятнадцатого века и с трещинами. О, и не используй греческую с изображением Орфея. Кошки уже разбили парную ей.

Джеймс закатил глаза и отправился в заднюю часть коттеджа.

– Что-нибудь найду.

– Отлично, – провозгласил Хэмфри, провожая его взглядом. – Теперь мы можем поговорить свободно. Я должен взглянуть на это кольцо. Можно? – Он протянул руку.

– Конечно. Это ваше право.

Он усмехнулся.

– Оно мне без надобности, и вы нашли его.

Оливия попыталась стянуть кольцо, но оно не сдвинулось с места.

– Должно быть, палец распух, – проговорила Оливия извиняющимся тоном.

– Неважно, дайте мне вашу руку.

Она встала перед ним и протянула руку, чувствуя себя довольно неловко, когда он схватил лупу со стола и стал разглядывать кольцо.

– Оно очень простое.

– Но прекрасное в своей простоте. – Оливия ощутила потребность защитить подарок.

– О, вполне. – Хэмфри не сводил глаз с золотого ободка. – Оно имеет легкий скос по краям. Есть какая-нибудь гравировка?

Оливия нахмурилась. Она не снимала кольцо с того дня, как они нашли его почти неделю назад.

– Не знаю. Возможно, есть что-то внутри.

Брови старика приподнялись на морщинистом лбу.

– Я удивлен, что Джеймс не проверил.

– Кстати, о Джеймсе. – Оливия бросила взгляд в сторону двери. – Я знаю, что он унаследовал свою любовь к старине и археологии от вас. Можно задать вам вопрос личного характера?

Хэмфри отложил лупу и сплел пальцы.

– Конечно, моя дорогая. Спрашивайте.

– Вам когда-нибудь приходилось участвовать в большой археологической экспедиции?

– Нет. – Его морщинистое лицо приняло тоскливое выражение. – Я хотел, разумеется. Жаждал испытать приключения, восторг открытия тайн прошлого.

– Что помешало вам поехать?

– Обязанности удерживали меня здесь много лет. А потом уже здоровье не позволяло. Поэтому приходится довольствоваться книгами и рассказами других людей об их открытиях. Я жалею, что не поехал, когда был молодым и здоровым, но это ведь не трагедия. – Вот только страдальческое выражение лица опровергало его слова.

Оливия подозревала нечто подобное, и все равно сердце ее упало.

– Джеймс собирается отказаться от своего места в экспедиции. А я не хочу, чтоб он отказывался. Это его мечта и единственная в жизни возможность. Он должен поехать в Египет.

– С вашей стороны великодушно давать ему свое благословение и поддержку, но это ему решать, ехать или нет. – Он сложил пальцы домиком и задумчиво покачал головой. – Да, трудный ему предстоит выбор, не позавидуешь.

– А как это все будет? Это очень опасно?

– Возможно. Места, куда он едет, далеко от цивилизованных британских берегов. Предыдущие группы страдали от нехватки пищи и воды, болезней и ужасных роящихся насекомых. – Должно быть, Хэмфри заметил вспыхнувшую в ее глазах тревогу, потому что быстро добавил: – Но команда Джеймса будет хорошо подготовлена и он отнюдь не типичный изнеженный англичанин, так что в состоянии защититься от всех и вся.

Ну хоть какое-то утешение.

– Вы поможете мне? – Она импульсивно сжала руку Хэмфри. – Поговорите с ним? Убедите поехать? Я же вижу, как вы грустите, что у вас не было такой возможности, и не хочу, чтобы и он вот так же грустил. Не хочу, чтоб он лишился такого редкого шанса из-за меня.

– Юная леди, если я чему и научился за свои семьдесят с лишком лет, так это что логике не равняться с любовью.

Оливия покачала головой.

– Я не думаю, что любовь – часть этого уравнения. Джеймс говорил вам, что мой брат вынуждает нас пожениться?

Старик выгнул седую бровь.

– Это не имеет значения.

О, еще как имеет. Для нее по крайней мере.

– У него не было выбора.

– У нас всегда есть выбор, моя дорогая.

– Да, – задумчиво проговорила Оливия, – всегда. – И, глядя в добрые глаза Хэмфри, добавила: – Пожалуйста, пообещайте мне, что, как бы там ни было, порекомендуете ему поехать. Я знаю, что в глубине души он очень этого хочет. Это его давнишняя мечта.

Хэмфри открыл рот, чтобы ответить, но тут в комнату вошел Джеймс.

– Ну вот. – Он гордо продемонстрировал цветы, которые всунул в кувшин. Вода капала с боков, и несколько цветочных стеблей согнулись под необычным углом. Джеймс оглядел комнату в поисках плоской чистой поверхности, на которую можно было бы водрузить букет.

– Поставить на каминную полку? – Оливия взяла цветы и немножко расправила их, прежде чем примостить кувшин там, где до него не доберутся кошки. Она надеялась, Хэмфри понимает, что продолжение разговора о поездке нежелательно в присутствии Джеймса.

– Леди Оливия, должен поздравить вас с отличными набросками. У меня такое чувство, будто я сам побывал там. Такое идиллическое местечко, верно?

Оливия почувствовала, как шею и лицо заливает румянец, и молча кивнула. Они с Джеймсом и в самом деле нашли его идиллическим.

– Сегодня поедете туда? – полюбопытствовал Хэмфри.

Джеймс сверкнул быстрой, многозначительной улыбкой.

– Там нас ждет еще столько открытий.

О небо! Если она надеется убедить Джеймса покинуть ее, ей надо перестать проводить с ним так много времени.

– Вообще-то мне надо вернуться в гостиницу. Я ужасно запустила свою корреспонденцию. – И это была истинная правда.

– Давай я провожу, – предложил Джеймс.

– Это ни к чему. Оставайся и наслаждайся дядиным обществом. – Повернувшись к Хэмфри, она сказала: – Спасибо, что поделились со мной своей мудростью, сэр. Легко понять, почему вы у Джеймса любимый дядюшка.

– А мне легко понять, почему Джеймс выбрал вас себе в жены, – отозвался Хэмфри, сделав легкое ударение на слове «выбрал».

– Буду с нетерпением ждать следующей встречи. – Оливия взяла его руку и с нежностью пожала.

Но когда она хотела убрать руку, он на удивление твердо стиснул ее пальцы, удержав. Глаза его как-то остекленели, а рот слегка приоткрылся, как в оцепенении.

Джеймс подошел к ним и спросил:

– С тобой все хорошо, дядя Хэмфри?

– Что? А, да. Просто вдруг возникло некое ощущение… со мной такое бывает, ты же знаешь. – Он вскинул глаза на Оливию, словно знал все ее секреты, и дрожащим голосом проговорил: – Кольцо. Оно предназначено вам судьбой. Важно, чтобы вы это знали.

– Я понимаю, – солгала она, потому что ей показалось, что старик хочет услышать именно это.

– Вот и славно. – Он отпустил ее, откинулся в кресле и закрыл глаза, словно смертельно устал.

Джеймс улыбнулся, приложил палец к губам и повел ее к передней двери. Там он наклонился, как будто хотел поцеловать ее, но Оливия притворилась, что не заметила.

– Твой дядя – сокровище. Спасибо, что познакомил нас.

– Ты уверена, что не хочешь отправиться со мной к реке?

Она покачала головой.

– Мне надо заняться своей корреспонденцией.

– Да, ты говорила. Тебя что-то тревожит?

– Нет, конечно же. – Она не смотрела на него. – Просто я пренебрегала кое-какими делами, и как бы ни было мне приятно проводить с тобой время у реки, я не могу бездельничать так каждый день.

Заметив обиженный взгляд, промелькнувший у него на лице, ей захотелось обвить его руками, но Оливия не могла позволить себе поддаться этой слабости. Она делает это ради его же блага.

Джеймс быстро взял себя в руки и улыбнулся.

– Я понимаю, что не вправе требовать твоего безраздельного внимания все время. Даже если мне этого хочется.

– Я признательна тебе за понимание.

Он нахмурился.

– Ты ведь сказала бы мне, если бы что-то случилось, правда?

– Сказала бы. В сущности, есть кое-что, о чем тебе следует знать. – Господи, как же трудно. – На прошлой неделе ты беспокоился, что после наших… э…

– Занятий любовью?

– Да. Что я могла…

– Забеременеть? – Что-то сродни надежде промелькнуло в его глазах.

Она кивнула.

– Этого не случилось. Я хотела успокоить тебя.

– Меня не пугает это, Оливия. Я… – Он как будто хотел еще что-то сказать, но плотно сжал губы.

– Я подумала, – продолжила она, – что было бы благоразумно отложить… э… подобные занятия до того, как мы поженимся. – «И до тех пор, как он вернется из Египта».

– Конечно, я не против подождать, Оливия. Осталась какая-то неделя. – Действительно. Оуэн со дня на день вернется в Хейвен-Бридж с разрешением на брак. – Но мы ведь по-прежнему можем проводить время вместе, правда?

Как же ей хотелось сказать «да», что она была бы счастлива проводить с ним каждую минуту каждого дня и каждой ночи всю оставшуюся жизнь, занимаясь всем, что ему нравится, будь то раскопки, рисование или занятия любовью.

– Думаю, не стоит. Для невесты видеть жениха перед свадьбой – плохая примета.

– Глупые предрассудки.

– Не вижу причин искушать судьбу.

Джеймс потянулся к ней, словно намеревался привлечь к себе и целовать до тех пор, пока она не сделается мягкой и податливой, положив конец подобной чепухе, но Оливия отступила назад.

Он насупился.

– Что-нибудь случилось? Дядя Хэмфри чем-то тебя расстроил, да?

– Нет-нет… Ничего подобного. Я уверена, что это просто из-за свадьбы, как бывает у большинства невест. – Просто удивительно, как легко ей теперь давалась ложь.

– Ну хорошо. – Джеймс потер затылок. – Но, надеюсь, после свадьбы ты вновь станешь той Оливией, которую я знаю.

– Уверена в этом. – Она помахала и зашагала по дорожке, не оглядываясь, чтобы Джеймс не увидел ее слез.

 

Глава 23

Оливия думала, что вернется в гостиницу, поразмыслит над тем, что сказал ей Хэмфри, и решит, как лучше убедить Джеймса поехать в Египет, но едва переступила порог комнаты, Хилди втащила ее внутрь и нервно оглядела коридор, прежде чем закрыть дверь.

– Вас ищет какая-то молодая женщина, миледи.

Оливия резко втянула воздух. Она уже почти отказалась от надежды, что София ответит на ее письмо. В ретроспективе приглашение Оливии приехать к ней в эту далекую деревню казалось в лучшем случае глупым, а в худшем – слишком самонадеянным.

– Кто она?

– Некая мисс София Рольф.

Сердце Оливии забилось быстрее. Сводная сестра здесь.

– Она была одна?

– Да, одна. Я сказала ей, что вы ушли, и она ответила, что сняла комнату на ночь и подождет вас внизу в обеденном зале.

Оливия сняла шляпку и вручила ее служанке.

– Как она выглядела?

Хилди задумчиво склонила голову набок.

– Манеры у нее безупречные, но платье видало лучшие дни. Не думаю, что она вращается в тех же кругах, что вы и леди Роуз. Вы ее знаете?

– Я знаю о ней, но мы никогда не встречались.

– Это очень странно. – Хилди нахмурилась. – Зачем она ищет вас?

– Я ей писала. У нас больше общего, чем может показаться на первый взгляд.

Оливия взглянула на свое отражение в зеркале над умывальником, сделала глубокий вдох и вытерла вспотевшие ладони о платье. Теперь, когда пришло время встретиться с Софией лицом к лицу, ей пришло в голову, что следовало обдумать, как лучше преподнести ей новость.

– Эта встреча, вероятно, займет некоторое время.

– Мне пойти с вами?

– Нет, Хилди, спасибо.

Служанка недовольно фыркнула, но Оливия мягко сжала ее запястье.

– Беспокоиться не о чем.

– Вы сегодня уже много ходили. Может, пригласить мисс Рольф сюда и попросить принести обед на двоих в комнату?

– Я не буду покидать гостиницу. – И не дав служанке высказать дальнейшие возражения, Оливия помахала ей и быстро выскользнула в коридор.

В обеденном зале было немноголюдно, и ей не составило труда отыскать Софию. Она сидела за угловым столиком, склонившись над книгой, так что темные локоны выглядывали из-под соломенной шляпки. Стакан с элем выглядел нетронутым. Оливия подошла и тихонько прокашлялась.

– Мисс Рольф?

Голубые глаза, поразительно светлые, посмотрели на нее.

– Да. Вы, должно быть, леди Оливия. Прошу вас, присаживайтесь.

Она опустилась на стул напротив Софии и, решив, пока спускалась, что лучше всего будет сказать правду сразу же, а не ходить вокруг да около, пустилась в объяснения.

– Спасибо, что приехали. Уверена, вам любопытно знать, зачем я…

Боже всемогущий. Она запнулась, горло сдавило, а мысли смешались.

Безмятежное выражение лица Софии, от добрых глаз до напряженного рта, было точно таким же, как у отца Оливии.

– С вами все в порядке? – обеспокоенно спросила София.

Оливия отвела взгляд и помолчала, пока не убедилась, что не расплачется.

– Да. Прошу прощения – просто не ожидала…

София открыла обложку книги и положила на стол набросок, где была изображена ее мать с младенцем на руках.

– Где вы это взяли?

Оливия сглотнула.

– У вашего отца.

София выпрямилась, искорки гнева вспыхнули в глазах.

– Вы знали его?

Она кивнула.

– Он умер несколько лет назад, но да, я его знала. Он был и моим отцом тоже.

Прижав кончики пальцев к вискам, София сказала:

– Но ваш отец был…

– Герцогом Хантфордом.

– Нет. Этого не может быть. Мама говорила, что познакомилась с отцом в своей книжной лавке.

– Возможно.

– Наверняка она упомянула бы, будь он герцогом.

– Разумеется, если бы герцог не был женат.

София зажала рот ладонью, затем уронила руки на колени.

– Сколько вам лет?

– Двадцать два.

– А мне двадцать три. Значит, мы…

– Сестры. Сводные, если точнее, но сейчас не время вдаваться в тонкости.

– Простите… мне нужно немного времени… чтобы осознать это.

– Конечно, – пробормотала Оливия, подумав, что им обеим нужно много осознать.

– Как у вас оказался этот рисунок?

– Это очень долгая история, и я расскажу вам все, что знаю, хотя это может быть немножко грустно. Однако сначала, думаю, я поговорю с хозяином гостиницы и попрошу подать нам обед в отдельную комнату.

Позже, после сытной трапезы и нескольких бокалов вина, Оливия поведала правду о смерти отца, о письме, которое он оставил, и о том немногом, что знала о его любовной связи с матерью Софии.

В свою очередь сводная сестра рассказала, что получила довольно солидную сумму, которую отец выделил на ее воспитание и обучение и которую мать не тратила. Большую часть денег она вложила в расширение книжной лавки, доставшейся от матери в наследство, которая дает ей средства к существованию.

София просто не могла не понравиться, и не только потому, что была весьма привлекательна, стройна и умна. Она спокойно все выслушала и в свою очередь поделилась кое-какими подробностями, которые узнала у своей матери. Вместе они начали складывать кусочки своей жизни воедино.

София доела последний кусок пирога – и как она умудряется оставаться такой тоненькой? – и отложила вилку.

– Расскажи мне о своих брате и сестре.

– Они и твои брат и сестра. Если ты сможешь задержаться на несколько дней, то познакомишься с ними. Роуз спокойная, тихая и мудрая, словно в молодом теле живет старая душа. Оуэн ужасно любит командовать, но после женитьбы на Аннабелл стал помягче.

– В своем письме ты упоминала, что Оуэн застиг тебя в компрометирующей ситуации.

– Да, в этой самой гостинице. Выломал двери в одну из комнат.

– Должно быть, это было ужасно.

– Не всегда хочется, чтобы брат все о тебе знал…

– И теперь вы с Джеймсом, да? – должны пожениться. Это тебя удручает?

Оливия была признательна Софии, что ей и в голову не пришло предположить, будто она все подстроила в надежде именно на такой итог. Конечно, к такому заключению легко было прийти, особенно если учесть, что она отправилась вслед за ним в Озерный край.

– Я много лет мечтала выйти за Джеймса, а теперь, когда это вот-вот произойдет, жалею, что не могу все остановить.

– Значит, ты его не любишь?

Оливия помедлила с ответом, раздумывая, стоит ли откровенничать с этой почти незнакомкой, пусть даже и сводной сестрой, но потребность довериться кому-нибудь возобладала.

– Я люблю его больше жизни.

– Тогда почему не хочешь выходить за него? – Ноздри Софии слегка раздулись. – Из-за его положения? Или он недостаточно богат?

– Нет! Ни то ни другое меня ничуть не волнует. – Облегчение вспыхнуло в светлых глазах Софии. – Я просто не хочу, чтобы он женился на мне из чувства долга, и не хочу, чтобы остался в Англии, в то время как всей душой желает принять участие в раскопках в Египте. Не хочу, чтобы, когда он постареет и станет оглядываться на прожитую жизнь, я была его самым большим сожалением. Джеймс заслуживает этого шанса исполнить свою мечту. Каждый заслуживает.

– А, понимаю. Не думаешь, что тебе удастся убедить Оуэна отложить свадьбу до возвращения Джеймса из экспедиции?

– Нет. Уверена, что единственным обстоятельством, которое вынудит его отменить свадьбу, будет смерть Джеймса или моя. – Оливия вздохнула. – Джеймс не менее решительно настроен жениться побыстрее. В его глазах этого требует честь.

– Все это замечательно, но ты тоже должна сказать свое слово.

– Оуэн, наверно, считает, что я утратила право голоса в ту ночь, когда оказалась с Джеймсом в постели. Я в ловушке.

– Разве что…

Оливия навострила ушки.

– Что?

– Разве что ты не появишься на свадьбе.

– Я не могу бросить Джеймса у алтаря. Это слишком как-то… ну, не знаю… радикально. И жестоко.

– Возможно. Но если он поверит, что ты не хочешь выходить за него замуж, то сможет со спокойной совестью уехать в экспедицию. Я хочу сказать, что выбор есть всегда.

Интересно. Дядя Хэмфри говорил нечто подобное.

– И каждое решение имеет свои последствия, – сказала Оливия, скорее самой себе, чем Софии.

Ее сводная сестра права. Оливия всегда сама распоряжалась своей судьбой, и хотя это частенько доводило ее до беды, она по крайней мере сама принимает решения. Она встала и заходила взад-вперед по маленькой комнатке.

– Если я убегу до свадьбы, то время должно быть выбрано идеально. Мне потребуется несколько часов форы, а то и побольше.

– Согласна. Тебе придется убежать рано вечером и ехать всю ночь. – Сдержанная, прозаичная манера Софии впечатляла и в то же время немного пугала.

– Еще нужно присмотреть какое-то безопасное тайное место, где можно было бы спрятаться, – продолжила Оливия. – И Джеймс, и Оуэн почти наверняка станут меня искать.

София задумчиво побарабанила тонкими пальчиками по столу.

– Это проблема, особенно касаемо твоего жениха. Если он будет мотаться по всей округе, разыскивая тебя, то все равно пропустит экспедицию.

– Точно, а это уже трагедия вдвойне. Я должна заставить его поверить, что не желаю выходить за него. – Она прижала палец к губам, затем добавила: – Не уверена, что я хорошая актриса.

– Если сомневаешься в своей способности убедить его лично, то можешь оставить записку.

– Это кажется… трусостью.

– Да. Но ты же будешь делать это ради него.

Оливия кивнула.

– Конечно. Кроме того, оставив записку, я смогу заверить свою семью, что со мной ничего не случилось: не хочется, чтобы они волновались.

Это был безрассудный план, но ей подобное не впервой.

– Надо все хорошенько обдумать, но спасибо за подсказку. Мне казалось, что после столь шокирующего известия, которое я сообщила, придется тебя успокаивать, а вышло вон как…

– Просто я считаю, что мы, женщины, должны иметь выбор, когда речь идет о нашем будущем, и с готовностью помогу тебе всем, чем смогу.

– Ты очень добра, София. К счастью, мне не надо принимать решение сегодня же.

– Да, верно. День был длинный, и мы…

Дверь в комнату распахнулась, впуская шум из обеденного зала, и обе леди ахнули, когда дверной проем заслонил широкоплечий Оуэн.

У ее брата просто талант появляться в самое неподходящее время.

– Оно у меня, – провозгласил он, выхватив из нагрудного кармана сложенный листок и шлепнув его на ладонь.

– И тебе добрый вечер, – сказала Оливия. – Полагаю, «оно» – это разрешение на брак?

– Да. Ты выходишь замуж через три дня.

У нее перехватило дыхание. Три дня…

Взгляд Оуэна переместился на Софию, и глаза его сузились, словно в ней было что-то знакомое.

– Мы встречались?

София повернулась к Оливии, и та, собравшись с мыслями, чопорно произнесла:

– Мой брат, похоже, забыл о манерах. Позволь мне представить его: Оуэн Шербурн, герцог Хантфорд.

Оуэн поклонился и выжидающе взглянул на Оливию. София стиснула спинку стула так, что побелели костяшки пальцев.

Ну что ж, нет смысла оттягивать неизбежное.

– Оуэн, позволь представить мисс Софию Рольф. Нашу сестру.

 

Глава 24

На следующий вечер Джеймс вошел в таверну, опустился на табурет рядом с Хантфордом и оперся локтем о барную стойку. Присутствие с полдюжины фермеров и торговцев, болтающих за столиками, успокаивало. Если герцог убьет его, по крайней мере будут свидетели.

– С возвращением в Хейвен-Бридж, Хантфорд.

Джеймс жестом подозвал трактирщика, и тот налил ему стакан эля.

– Не совсем то место, где я предпочел бы сейчас находиться, но должен признать, здесь есть свое очарование: полагаю, приезд моей семьи позволит хозяину заведения удвоить доход.

– Стало быть, родственников ожидается много?

Герцог пожал плечами.

– Мне пришлось арендовать два коттеджа ниже по дороге, чтобы разместить всех. Должны прибыть завтра. Я сообщил, что свадьба в любом случае состоится в воскресенье, успеют они или нет. И это не шутка.

Джеймс потер подбородок.

– Моя мать тоже планирует приехать завтра. Возможно с Ральфом.

– Аннабелл на меня сердита, – продолжал Хантфорд. – Говорит, что у Оливии должно быть настоящее свадебное платье, а такое может сшить только она. Не удивлюсь, если шьет даже в дороге.

– Она такая молодец! – Это вам не простая герцогиня.

Взгляд Хантфорда смягчился.

– Для Оливии она готова горы свернуть.

– Как и я.

Герцог искоса взглянул на него.

– Я не шучу! – горячо признался Джеймс. – Признаюсь: еще месяц назад и не помышлял о женитьбе, но чем больше времени провожу с Оливией, тем четче сознаю, как мне повезло. Скажу тебе еще кое-что.

Сердитый взгляд Хантфорда предостерег, что для новостей дурного свойства он выбрал не лучшее время.

– Я отменил свою поездку в Египет.

Джеймс еще днем, хотя и с сожалением, отправил письмо организатору экспедиции, чтобы было время предложить освободившееся место в группе кому-то еще. Сделать выбрать между Оливией и экспедицией было не трудно, и он знал, что поступил правильно, но пока еще не привык к мысли, что эта глава его жизни закрылась, даже не успев начаться.

– Хорошо, – одобрительно кивнул Хантфорд. – Ты принял правильное решение, даже если Оливия этого не понимает. Кто знает? Может, еще будет время для подобной поездки… позже.

– Конечно, – отозвался Джеймс с уверенностью, которой отнюдь не испытывал. Они оба знали, что это был его единственный шанс. И он ускользнул.

Хантфорд что-то проворчал, и потом они сидели молча, словно те несколько произнесенных фраз исчерпали их словарный запас. И все же атмосфера между ними заметно улучшилась, и хотя такой, как прежде, пока не стала, Хантфорд начал оттаивать.

Наконец, сделав большой глоток эля и со стуком опустив стакан на стойку, герцог сказал:

– Вижу, твой глаз почти зажил. Надо было врезать посильнее.

Джеймс фыркнул.

– Тогда тебе пришлось бы присутствовать не на свадьбе, а на похоронах.

Хантфорд вскинул бровь и, осушив свой стакан, заметил:

– То-то и оно. Слава богу, нога Оливии тоже получше.

Но Джеймса беспокоило, что ее терзает не только нога. Во время их последней встречи она казалась отстраненной, и он подозревал, что дело тут не только в предсвадебном волнении.

– А как она вообще?

– Неплохо, насколько это возможно. Потрясение все-таки изрядное.

Джеймс кивнул, хотя и подумал, что потрясение от их внезапной помолвки должно бы уже пройти, особенно после тех незабываемых часов, которые они провели у реки.

– Оливия, похоже, справляется с этим лучше меня, но, с другой стороны, у нее было чуть больше времени, чтобы привыкнуть к этой мысли.

– О том, чтобы выйти за меня?

– Нет. Что у нас есть еще одна сестра.

Джеймс чуть не поперхнулся элем.

– Что?

– А, так она не рассказала тебе. Полагаю, сочла это семейным делом.

Но ведь он Оливии скоро тоже будет не чужим.

– Еще одна Шербурн?

– Да. И она здесь.

Господь всемогущий! Неудивительно, что Оливия ведет себя так странно.

– А это имеет какое-то отношение к письму вашего отца?

– Имеет. Купи нам еще выпивку, и я все расскажу.

Джеймс слушал Хантфорда и представлял, как Оливия читает письмо в первый раз. Семья для нее все, и отцовское откровение, должно быть, сильно потрясло ее.

– Мне надо ее видеть. – Джеймс понял, что должен поговорить с Оливией.

– Я пригласил их с Софией пообедать с нами, но Хилди передала, что приглашение отклонено.

– Не странно ли это?

– Вероятно, решили поболтать на женские темы, – предположил герцог, – узнать друг друга получше.

Но Джеймс не был в этом уверен. Он взглянул на свой брегет.

– Мне придется вернуться в коттедж Хэмфри. Его пожилой экономке понадобится помощь с уборкой главных комнат перед приездом моих родных. Боюсь, предстоит серьезная битва с книгами и котами.

– Твои родные? Приезжает кто-то еще кроме матери?

– Надеюсь, мой брат Ральф.

– Постой, у тебя есть брат? А почему ты никогда не упоминал о нем?

– У Ральфа частичный паралич, так что я мало кому о нем говорил. Но теперь все изменится.

Хантфорд задумчиво кивнул.

– С удовольствием познакомлюсь с ним.

– А я с удовольствием представлю его тебе. – Джеймс соскользнул с табурета. – Когда увидишь Оливию, передай, пожалуйста, что я прошу ее завтра уделить мне немного времени.

– Передать-то я могу, – неопределенно ответил Хантфорд, – но у женщин странные идеи насчет того, что жениху нельзя видеть невесту перед свадьбой. После воскресенья у вас будет куча времени, чтобы побыть вместе.

– Да, конечно. – Джеймс задался вопросом, сможет ли он забраться по стене к окну Оливии.

– Еще одно, Эверилл.

Джеймс посмотрел герцогу в глаза.

– Даже и не думай о том, чтобы нанести полуночный визит в комнату моей сестры.

Проклятье.

– И в мыслях этого не было.

* * *

На следующее утро Оуэн перевез Оливию и Софию из гостиницы в один из арендованных им коттеджей. Она должна была делить комнату с Софией, поскольку та больше ни с кем еще не познакомилась. Оуэн, Аннабелл и их прелестная дочурка Элизабет займут вторую спальню. Третья предназначалась для их сестры Роуз и сестры Аннабелл Дафны. Ее муж Бенджамин приехать не сможет. Второй коттедж отводился для тети Юстас и еще нескольких двоюродных тетушек, которые услышали о свадьбе и настояли на том, чтобы приехать, невзирая на подагру, несварение и множество других недугов.

Несмотря на решение не придавать событие широкой огласке, устроить семейное торжество, родных собралось много, и Оливию согревала их поддержка, но совесть все же грызла. Они приезжают на свадьбу, а свадьбы, как она недавно решила, не будет.

Кучер занес сумки Оливии и Софии к ним в комнату, и добрая женщина, которую Оуэн нанял в качестве экономки, открыла окно, чтобы впустить свежий воздух.

– Если вам что понадобится, мои дорогие, только скажите. Ленч будет готов приблизительно через час.

Тепло улыбнувшись, она вышла. Оливия опустилась на край кровати; София закрыла дверь и села на стул напротив нее.

– Нам придется поторопиться, – сказала Оливия. – Когда прибудут остальные родственники, у нас не будет ни минуты покоя: тебя засыплют вопросами… надеюсь, ты к этому готова. В любом случае, я уверена, они полюбят тебя, так же как мы с Оуэном.

Действительно, когда потрясение от ошеломляющей новости немного прошло, Оуэн тут же взял Софию под свое крыло. И хотя еще не вполне смирился с тем, что отец изменял их матери, куда проще было возложить всю вину на нее, женщину, которая бросила их. Пусть София и была живым свидетельством неверности отца, не полюбить ее невозможно. Прямота и такт, с которыми она приняла известие о своем отце – и о них, – сразу покорили и Оливию, и Оуэна.

А теперь София ее главный и единственный союзник в попытке убедить Джеймса отправиться в экспедицию.

– Я готова ответить на все вопросы, да у меня самой их тоже немало. – София стянула свои поношенные перчатки, и Оливия сделала мысленную пометку купить ей новые. – Это, однако, станет нашим преимуществом. Если что и может отвлечь твоих родных от свадебных приготовлений, так это новость, что у них есть сводная сестра. Если бы я не знала о твоем отце, твердом решении, что свадьбы не будет, то чувствовала бы себя неловко, оказавшись в центре внимания.

– Чепуха. Мы все очень рады наконец познакомиться с тобой и сожалеем, что наша встреча так сильно запоздала. Но ты совершенно права в том, что твое присутствие здесь отвлечет от меня внимание и, надеюсь, предоставит возможность улизнуть вскоре после обеда. Если к наступлению темноты я сумею добраться до Саттерсайда, то успею сесть в утреннюю почтовую карету.

– Ты уверена, что не хочешь сказать, куда поедешь? Мне кажется, кто-нибудь должен будет знать, где ты, на случай каких-то неожиданностей или неприятностей.

Забавно, Оливия вспомнила, что Джеймс говорил ей что-то похожее.

– Нет. Чем меньше ты будешь знать, тем лучше. Я и так слишком многого у тебя прошу.

– Они ведь отправятся на поиски, как только поймут, что ты исчезла.

– Вне всяких сомнений. Но мне потребуется скрываться только неделю – этого будет достаточно, чтобы Джеймс поверил, что я не хочу выходить за него, и пришел к заключению, что ему следует отправиться в экспедицию. Дядя Хэмфри, со своей стороны, сделает все, чтобы убедить его. Как только узнаю, что он уехал, я вернусь в Лондон и приму на себя всю силу гнева брата.

София поежилась.

– Он будет недоволен.

– Знаю и сожалею о том беспокойстве, которое причиню ему и Роуз. Надеюсь, моя записка развеет некоторые их страхи. И ради них надеюсь, что мои летние эскапады не станут пищей для сплетен.

– И вновь мое присутствие может отвести от тебя хотя бы их часть.

– Ох, прости. – Оливия потрепала Софию по руке. – Мне бы не хотелось, чтобы ты попалась им на язык. Бульварные листки могут быть жестокими.

София пожала плечами.

– А мне даже интересно. Надо подготовить небольшую сумку, которую ты возьмешь с собой. Тебе понадобятся деньги, смена одежды и кое-какие необходимые мелочи.

– Да. И еще надо сочинить записку. – Это, пожалуй, самое трудное – убедить Джеймса, что она не хочет выходить за него замуж и что он может со спокойной совестью отправляться в экспедицию.

– Поэтому оставлю тебя ненадолго: дам время собраться с мыслями, – я все равно думала немножко прогуляться.

Оливия встала и порывисто обняла сестру.

– Спасибо, София. Я так признательна тебе за то, что не сочла за труд приехать сюда. А кроме того, ты не обижаешься на отца, хотя имеешь множество причин для этого.

– Просто не вижу в обидах никакого смысла. Может, я и не росла как герцогская дочь, но мне не на что жаловаться. И должна признаться, что всегда хотела иметь братьев и сестер. И хоть не ожидала, что приобрету их в двадцать три года, но, думаю, лучше поздно, чем никогда. – Она тоже обняла Оливию, затем твердо указала на секретер под окном. – Пора заняться письмом.

Выдвигая ящик секретера, Оливия мимоходом взглянула в окно и увидела Джеймса, шагавшего по дороге и явно полного решимости нанести ей визит. С колотящимся сердцем она отскочила от окна и прижалась к стене.

– Что такое? – всполошилась София.

– Джеймс здесь. Мне нельзя с ним видеться! – Оливия и так уже чувствовала, как ее твердость куда-то исчезает.

София быстро задернула шторы.

– Я скажу ему, что ты отдыхаешь.

– Но он еще не знает о тебе, – виновато проговорила Оливия. – Я не говорила: хотела вначале сама познакомиться с тобой, но, возможно, Оуэн рассказал.

– Я представлюсь сама. Не волнуйся.

Звякнул дверной колокольчик, и София успокаивающе улыбнулась Оливии.

– Собирай сумку. Пиши письмо. Я обо всем позабочусь.

Оливия прижала ухо к двери и позволила бархатному глубокому баритону Джеймса просочиться ей под кожу. Ни его слов, ни реплик Софии она разобрать не могла, но уловила в тоне явное разочарование. После того как хлопнула дверь, она подбежала к окну и осторожно выглянула из-за шторы. Понурив голову, он удалялся от коттеджа, а дойдя до своей лошади, привязанной к забору, прищурившись, посмотрел в сторону дома, прямо на то окно, где она стояла.

Уверенная, что штора скрывает ее, она не двигалась с места и смотрела, как он садится на своего мерина и уезжает.

Если все пойдет по задуманному плану, то больше она его не увидит – по крайней мере ближайшие два года.

Она села за секретер и задумалась, как лучше и убедительнее сказать «прощай».

 

Глава 25

По пути домой от коттеджа, в котором остановилась Оливия, Джеймс гадал, что же, черт возьми, происходит. Может, он и небольшой знаток женских настроений и эмоций, но точно знает, что Оливия не отдыхает: просто чувствует, а значит, избегает его из-за гнева, страха или… чего-то еще.

Этим вечером он непременно увидится с ней и все прояснит, чтобы, когда они станут завтра произносить брачные обеты перед алтарем, не было ни колебаний, ни сожалений.

Когда он подъехал к дому дяди Хэмфри, во дворе стояла карета, из которой слуга выгружал сумки. Прибыли мать и Ральф.

До этой минуты Джеймс и не сознавал, как соскучился по ним. Никто не знает его лучше их. Им известно, как он боится высоты, и поэтому никогда не лазит по деревьям, и с каким трудом ему давались уроки французского. Им не понаслышке известно, что значит оказаться брошенными мужем и отцом, который не смог принять физические ограничения младшего сына. Им знакомы уют и непринужденность зимних вечеров за кухонным столом перед горящим очагом.

Джеймс спрыгнул на дорожку и едва не бросился к коттеджу.

– Мама!

– Джеймс! – Она появилась из маленькой прихожей и, заключив его в теплые материнские объятия, пробормотала, вытирая слезинку: – Бог ты мой, ты стал еще красивее.

– А ты обворожительна, как всегда, – отозвался он совершенно серьезно.

Такие родные зеленые глаза искрились, а если в каштановых волосах и прибавилось седины, то это ее не портило.

– А где Ральф?

– З-здесь.

За последние несколько месяцев брат возмужал. Джеймс – пожалуй, впервые – искренне ему обрадовался и крепко стиснул в объятиях.

– Эй, – засмеялся Ральф, – н-нечем дышать.

Джеймс по-братски хлопнул его по плечу и вскинул бровь.

– Тебя прямо не узнать – будто спортом занимался.

Ральф пожал плечами, но было видно, что похвала брата ему приятна.

– Я много х-ходил. – Он говорил медленно, с явной сосредоточенностью. – С-старался делать ра-а-боту по дому.

– Он мне очень помогает, – добавила мать. – Прошлой зимой даже дрова носил.

– Да, д-дрова – пожалуйста. Только не прос-сите меня носить чай. – Ральф вытянул руку, демонстрируя опасность, которую представляют собой горячие напитки, и лицо его при этом расплылось в уморительной улыбке, от которой у Джеймса растаяло сердце и поднялось настроение.

– Мы так давно не виделись, – признался он матери. – И я жду не дождусь, когда познакомлю вас со всеми.

– Со всеми? – удивилась мама. – Мы не ожидали, что будет много гостей, учитывая… э…

– Скандальные обстоятельства? – поддразнил Джеймс.

Пришел ее черед покраснеть.

– Что там у вас происходит? – прокричал Хэмфри из своего кабинета. – Если что-то вроде семейного совета, так идите сюда, чтобы и я мог присутствовать.

Мама подняла брови.

– Вижу, мой брат сварлив, как всегда. А ведь казался таким тихим и спокойным, когда спал.

– Это впечатление обманчиво, – согласился Джеймс. – Давайте перейдем в кабинет и попробуем отыскать местечко среди статуэток, книг и кошек. Мне так много надо вам рассказать.

Мама взяла за руки обоих сыновей.

– Мы с нетерпением ждем встречи с леди Оливией.

– Вы полюбите ее, – заверил их Джеймс. – Ее невозможно не полюбить.

* * *

Оливия только-только закончила послание, когда из подкативших к коттеджу двух экипажей высыпали один за другим ее родные.

Они приехали в такую даль лишь для того, чтобы присутствовать на свадьбе и поддержать ее в самый счастливый в жизни день – по крайней мере, каким он должен бы быть. Оливии оставалось лишь надеяться, что они простят ее, когда поймут, что проделали столь долгий путь до Озерного края понапрасну.

Даже не пытаясь сдержать слезы, она стремительно сбежала с лестницы и очутилась прямо в объятиях Роуз.

– Кажется, так надолго мы еще не расставались… но полагаю, что теперь, когда ты выходишь замуж, мне придется к этому привыкать. Я так счастлива за тебя, Лив! – рассмеялась сестра.

Потом пришел черед Аннабелл и Дафны обнять ее, поздравить и пожелать счастья.

– Не бойся, – успокоила жена брата, укоряюще взглянув на Оливию через очки, – я все-таки успела сшить для тебя потрясающее платье.

– Она права: оно действительно потрясающее, – заметила Дафна. – Признаюсь, что немножко завидую. – Золотые кудряшки обрамляли улыбающееся лицо с розовыми щечками. Сама мысль, что она кому-то в чем-то может завидовать, была абсурдной.

– Как Бенджамин? – спросила Оливия. – Надеюсь, ему лучше?

Взгляд Дафны затуманился.

– Да, значительно лучше. Он собирался приехать, но как раз сейчас проходит новый курс лечения, рассчитанный на несколько недель, и мы посчитали, что прерывать его не следует.

– Мне так неловко, что оторвала тебя от него.

– О, не беспокойся: все будет хорошо. А я не пропустила бы свадьбу ни за что.

Чувствуя себя просто ничтожеством, Оливия повернулась к Аннабелл.

– А где Лиззи? Я уже целый месяц не держала ее на руках. Надеюсь, она не забыла свою тетю Лив.

– Тебя трудно забыть, – улыбнулась Аннабелл. – Она с Оуэном. А вот и они.

Малышка на руках у брата была похожа на куклу.

– Ты уже рассказала им о Софии?

Оливия закатила глаза на типичное для брата отсутствие такта.

– Еще нет. Она пошла прогуляться.

– А кто такая София? – полюбопытствовала Роуз.

– Наша сестра.

Женщины ахнули, и Оливия повела их в гостиную.

– Располагайтесь поудобнее, и я попрошу миссис Симпсон принести нам чаю. А потом мы с Оуэном, – она просверлила брата суровым взглядом, – все объясним.

Оливия рассказывала про отцовское письмо и наблюдала за целой гаммой эмоций, сменявших друг друга на лице Роуз: боль, что отец написал только Оливии; потрясение, что человек, которого она боготворила, был неверен, и, наконец, нетерпеливое желание познакомиться с Софией и радушно принять ее в семью.

Хорошо, что София была на прогулке, когда приехали их родные. Это дало всем возможность свыкнуться с новостью… или по крайней мере попытаться. У Оливии было больше времени, чтобы переварить это известие, переписать семейную историю, которую прежде считала очевидной, и теперь она видела, как остальным непросто сделать то же самое.

София, вероятно, ушла из коттеджа на момент их приезда именно по этой причине. За то короткое время, что Оливия с ней знакома, девушка проявила удивительный такт и чувствительность, хотя для нее ситуация определенно была сложнее, чем для всех остальных. Она как раз говорила об этом, когда София вернулась, разрумянившаяся после прогулки, и, чуть запыхавшись, произнесла:

– Добрый день. Надеюсь, не помешала? Если не вовремя, могу вернуться чуть позже.

– Вы ничуть не помешали. – Роуз подошла к девушке и пожала руки. – Оливия как раз рассказывала нам все… ну, обо всем… и я так рада познакомиться с вами. Наша встреча слишком запоздала, о чем мы все очень сожалеем.

– Не о чем, – любезно проговорила София. – Мне бы не хотелось причинять вашей семье неприятности.

Роуз так энергично замотала головой, что ее золотисто-рыжие локоны запрыгали как пружинки.

– Вы и не причините, а кроме того, вы теперь член нашей семьи, а значит, все, что бы там ни случилось дальше, мы будем переживать вместе.

Вся комната взорвалась шквалом объятий, слез и одобрительных восклицаний. Оуэн воспользовался возможностью улизнуть – чего и следовало ожидать, – сославшись на необходимость уложить Лиззи спать.

Когда первое волнение схлынуло, в уютной гостиной был подан чай, и женщины расселись и стали наперебой расспрашивать Софию о детстве, книжном магазине и теперешней жизни в Лондоне. При иных обстоятельствах Оливия была бы счастлива проболтать вместе со всеми до поздней ночи, однако теперь, как никогда остро, сознавала, что часы на каминной полке тикают. И хотя ей претила мысль покинуть родных так скоро после воссоединения, для осуществления ее плана время имело первостепенное значение. И ради Джеймса она просто обязана его осуществить.

Когда Дафна предложила подлить ей чаю, Оливия покачала головой.

– Вы не сочтете меня слишком невежливой, если я покину вас? Я ужасно завидую моей маленькой племяннице, которая спит наверху.

– Ох, конечно же нет, – отозвалась Дафна. – Тебе надо отдохнуть, ведь завтра такой торжественный день.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – подозрительно спросила Роуз, окинув Оливию проницательным взглядом.

– Да, вполне. – Она старалась, чтобы голос звучал непринужденно. – Просто в последнее время я довольно поздно ложилась и боюсь, что сейчас расплачиваюсь за это.

– Вполне понятно, – заметила София. – Пойди приляг. Я загляну к тебе перед обедом, но если будешь крепко спать, то будить не стану. Потом попрошу прислать тебе поднос.

Да благословит Господь Софию.

– Спасибо, так и сделаю.

– Одну минутку, – сказала Аннабелл тоном, не допускающим возражений. – Ты должна примерить свадебное платье, чтобы я смогла подогнать его, если понадобится. На это уйдет не больше четверти часа.

О нет. Примерять свадебное платье и заставлять Аннабелл трудиться в поте лица… это уж слишком. Но никак невозможно отказать невестке, особенно когда та настроена столь решительно. Оливия беспомощно взглянула на Софию и, увидев легкий кивок, солгала:

– Не могу дождаться, когда увижу твое творение.

Аннабелл просияла.

– Тогда пошли. Остальным нельзя: увидите завтра в церкви.

Через несколько минут невестка вошла в спальню Оливии с переливающимся голубым платьем. Когда Аннабелл помогала ей надеть этот шедевр через голову, у нее вырвался всхлип, но совсем не по той причине, что пришла на ум невестке.

Та приподняла очки и приложила к глазам платочек.

– У вас с Джеймсом такая любовь, а значит, и свадебное платье должно быть великолепным. – Вздохнув, она обошла Оливию, оглядывая платье со всех сторон.

Слава богу, в комнате не оказалось зеркала во весь рост. Если бы она увидела себя в платье, то, вероятно, свалилась бы на пол. Правильно ли она поступает? Ей отчаянно хотелось, чтобы существовал какой-то иной способ убедить Джеймса отправиться в экспедицию, но время поджимало. Побег – последнее средство, и он просто обязан дать необходимый результат.

К счастью, невестка была слишком поглощена подгонкой платья, чтобы заметить состояние Оливии. Аннабелл что-то бормотала себе под нос, пока подкалывала в нескольких местах шелк, и, в конце концов, позволила снять платье.

Едва Оливия подняла руки, как Аннабелл воскликнула, увидев кольцо.

– Что это?

– Мы с Джеймсом нашли его возле речки, на землях его дядюшки Хэмфри. Он думает, что кольцо очень старое.

– Какое красивое – настоящее обручальное.

Оливия с трудом преодолела спазм в горле.

– Мне оно тоже нравится. – И поспешила сменить тему: – Надеюсь, подгонка не потребует много времени.

– Мне надо только подшить в нескольких местах. – Аннабелл бодро улыбнулась. – И это приятная работа. Я так рада за тебя. Знаю, не такой помолвки ты хотела, но пусть это не омрачает твою радость. Вы с Джеймсом явно предназначены друг для друга.

– Я в этом не уверена. Не думаю, что Джеймс считал меня своей судьбой до того, как Оуэн подбил ему глаз.

Аннабелл поморщилась.

– Когда дело касается твоей защиты, Оуэн может быть… чрезмерно усердным. Но Джеймс в любом случае сделал бы тебе предложение.

Оливия вздохнула: как знать, что сделал бы Джеймс…

– Спасибо за платье. У меня еще никогда не было ничего подобного. И спасибо, что не сердишься на меня за то, что… солгала. Сожалею, что заставила вас всех думать, будто еду к тете Юстас.

– У тебя были на то свои резоны. И я, как никто другой, знаю, что порой мы поступаем дурно по веской, уважительной причине.

Оливия выгнула бровь.

– Ну, моя причина была чуть более эгоистичной. Ты спасала свою мать, а я погналась за мужчиной.

Аннабелл рассмеялась.

– И достигла цели. Молодец. – Весело поблескивая серыми глазами, она подхватила платье и указала на кровать. Ложись поспи, и все покажется иным, лучше. Пусть тебе приснится голубой шелк и твой красивый поверенный.

Оливия покорно просеменила к кровати, хотя и не собиралась ложиться. Аннабелл выплыла из комнаты, потом просунула голову в дверь:

– Чуть не забыла. Роуз и Дафна устраивают свадебный завтрак.

О боже…

– Это необязательно. В сущности, я…

– Ничего грандиозного, просто небольшое семейное собрание. Оуэн попросил, чтобы в меню включили горячие булочки из деревенской кондитерской. Видишь? Даже твой вспыльчивый брат проникается свадебным духом. А теперь отдыхай.

Оливия внимательно прислушивалась, пока шаги Аннабелл не стихли, и заперла дверь. С колотящимся сердцем она облачилась в свое самое простое платье и уложила в саквояж еще одно платье и рубашку, теплую шаль и плед. Маленький кошелек с монетами она сунула в карман платья, а кошелек побольше спрятала в саквояж, оставив место для провизии, которую ей предстояло купить.

Еще раз пробежав глазами письмо, она запечатала его и положила на подушку. Теперь осталось только сидеть и ждать подходящего момента, чтобы сбежать.

И думать обо всех тех неожиданностях, которые могут нарушить ее план.

Звук поворачиваемой дверной ручки заставил ее подскочить, и Оливия прошептала:

– Кто там?

– Это я, София.

Облегченно выдохнув, она отперла дверь и впустила сводную сестру.

София поспешила вновь повернуть замок.

– У тебя есть все, что нужно?

– Думаю, да.

София нахмурилась.

– Мне не нравится, что ты отправишься в дорогу в столь позднее время одна.

– К наступлению темноты я уже буду в Саттерсайде, а утром сяду в почтовую карету, – солгала она.

– Что ж, хорошо. Обед подадут через четверть часа. Пока миссис Симпсон будет подавать блюда в столовой, ты сможешь выскользнуть через переднюю дверь.

– Отлично. Во время семейных трапез мы всегда оживленно болтаем, так что никто меня не услышит. – Но Оливия уже решила, что на всякий случай выбросит саквояж из окна своей комнаты на клумбу. Если кто-нибудь заметит, что Оливия выходит из коттеджа, она всегда может сказать, что хотела незаметно улизнуть на предсвадебное рандеву с Джеймсом. К несчастью, это совсем не так.

– Я пробуду внизу после обеда столько, сколько смогу, – сказала София, – чтобы дать тебе как можно больше форы.

– Спасибо за помощь. – Оливия сжала руку сестры. – Только не переусердствуй, прикрывая меня. Веди себя так, словно удивлена не меньше остальных. Письмо должно все объяснить.

– Будь осторожна, Оливия. Если я что уже и узнала о вашей семье, так это что все они обожают друг друга – и тебя в особенности. Я понимаю, почему ты считаешь необходимым так поступить, но не подвергай себя опасности. Теперь, когда мы наконец познакомились друг другом, мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-то случилось.

Оливия сглотнула и улыбнулась дрожащими губами.

– Как только Джеймс уедет в Египет, я перестану прятаться и обещаю, что буду вести безопаснейшее и скучнейшее существование.

– Желаю тебе удачи. – София обняла ее и поцеловала в щеку, после чего тихонько выскользнула из комнаты.

Оливия заперла дверь на случай, если Роуз, Дафне или Аннабелл придет в голову заглянуть к ней, перед тем как спускаться к обеду. Она села на кровать и, затаив дыхание, стала молить Бога, чтобы ниспослал ей сегодня немножко помощи.

Ей это необходимо.

 

Глава 26

Джеймс постучался во входную дверь коттеджа, решительно настроенный увидеться с Оливией, несмотря на нелепые предрассудки, запрещающие это. Он хотел рассказать, что отменил свою поездку, и надеялся, что эта новость ее обрадует. Джеймс скучал по ее улыбке, как скучал по солнцу после дождя.

Дверь открыла маленькая седовласая женщина, и когда он представился как жених, с готовностью провела его в гостиную, где было полно народу. Хантфорд сидел рядом с женой, которая что-то шила из голубого шелка, гору которого держала на коленях. Сестра герцогини, Дафна, ворковала со спеленатым младенцем у нее на руках. Леди Роуз и мисс София Рольф в задумчивости глядели на шахматную доску на столе между ними.

Только Оливии не было.

Как только все увидели его, комната взорвалась хором восклицаний.

– Эверилл, – проговорил Хантфорд. – Наконец-то есть с кем выпить по бокалу портвейна.

Женщины шумно поприветствовали Джеймса, пригласили сесть и стали поздравлять с предстоящей свадьбой.

– Очень рад видеть вас всех. Прошу прощения за вторжение, но я бы хотел на минутку увидеться с Оливией. Она здесь?

– Она отдыхает, – быстро отозвалась мисс Рольф.

По спине у него пробежал холодок. Когда он приезжал утром, Оливия тоже «отдыхала». Трудно было себе представить, чтобы Оливия, которая никогда не сидит на месте, спала два раза в день. Что-то явно происходит.

– Она хорошо себя чувствует?

– Думаю, да, – ответила Аннабелл, быстро убрав голубой шелк с колен и прикрыв диванной подушкой. – Я была с ней перед обедом. Просто последние дни были слишком насыщенными, и она хочет как следует отдохнуть перед завтрашним событием.

– Я понимаю. – Джеймс затеребил поля своей шляпы. – Просто не могу избавиться от ощущения, будто что-то… не так.

– Не так? – Дафна вскинула свои голубые глаза, в которых светилась озабоченность. – В каком смысле?

– Точно не скажу, но я не видел ее некоторое время, и в последний раз она казалась какой-то неспокойной и отстраненной. – Господи, он чувствовал себя дураком, стоя перед ее родными и обсуждая… чувства. Но он должен увидеть Оливию.

– Ее волнение вполне понятно, – заметила мисс Рольф. – И, боюсь, мое присутствие только добавило ей беспокойства.

– Ты не должна так думать, София. Оливия хотела, чтоб ты была здесь, с нами. И мы все очень рады возможности познакомиться с тобой и узнать тебя поближе. – Роуз слегка нахмурилась, глядя на шахматную доску. – Особенно при том, что такого непревзойденного шахматного противника у меня уже давно не было.

– Не желаешь присоединиться к нам? – спросила Аннабелл. – Оуэн был бы рад твоей компании, как и все мы.

– Спасибо. Возможно, Оливия проснется и появится. – Слишком взволнованный, чтобы сидеть, Джеймс стал вышагивать по маленькой гостиной. Ему больше ничего не оставалось, разве что ринуться наверх. Если бы он знал, в какой комнате Оливия, то пришел бы ночью, взобрался по плющу или еще чему-нибудь и влез к ней в окно. Но с его везением недолго было угодить прямиком в комнату Хантфорда.

– Вот что: давайте я загляну к Оливии, – любезно предложила Роуз. – Если она уже проснулась, дам знать, что вы пришли и хотите ее видеть.

Мисс Рольф поднялась так резко, что толкнула шахматную доску.

– Не беспокойтесь.

Леди Роуз взмахом руки усадила ее обратно.

– Мне не помешает размять ноги, а кроме того, короткий перерыв даст время поразмыслить над следующим ходом. – Джеймсу она сказала: – Возможно, я смогу положить конец вашим волнениям.

– Вы очень добры. – Он глубоко вздохнул, но сосущее ощущение под ложечкой не проходило.

Леди Роуз грациозно выплыла из комнаты, а он принялся ходить взад-вперед под пристальным насмешливым взглядом Хантфорда.

Испуганный вскрик, донесшийся сверху, всех переполошил, и Джеймс ринулся вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки.

– Леди Роуз?

Она встретила его в коридоре, лицо – маска потрясения и замешательства.

– Что такое? Где Оливия?

– Ее здесь нет.

Сердце его упало.

– Я не понимаю.

– Это лежало у нее на подушке. – Она протянула сложенный лист бумаги с написанным сверху его именем.

– Что происходит? – рявкнул подбежавший Хантфорд.

– Ты только не злись, – предостерегла Роуз.

– Поздно, – прорычал герцог.

Джеймс встал между ними.

– Оливии нет в комнате. Она оставила это на кровати. – Он показал записку, а когда Хантфорд попытался выхватить ее, быстро отдернул руку: – Письмо адресовано мне.

Он вошел в спальню и, остановившись у окна, где было больше света и по крайней мере иллюзия уединения, сломал печать.

«Дорогой Джеймс! Молю, чтобы ты когда-нибудь простил меня за то, что вот так ухожу, и за то, что должна сейчас сказать: я не могу выйти за тебя.

Искренне твоя, Оливия»

Ты был прав с самого начала. И когда на балу у Истонов сказал, что мое чувство к тебе – это просто увлечение, тоже был прав. Я призналась тебе в любви, не имея ни малейшего представления об этом чувстве. Когда ты уехал в Хейвен-Бридж, я импульсивно последовала за тобой, втянув в неприятности нас обоих – неприятности, которых ты не заслужил. И вот теперь я должна все исправить, и не только ради тебя, но и ради себя.

Когда Оуэн поначалу заявил, что мы должны пожениться, я не думала, что есть какая-то альтернатива. Следует признаться, я не слишком-то возражала. Боюсь, твоя красота, твое обаяние и доброта вскружили мне голову, но мы оба знаем, что любовь – это нечто более глубокое, более постоянное.

Конечно, ты мне по-прежнему дорог и всегда будешь. Кроме того, я слишком тебя уважаю, чтобы подталкивать к браку – нет, к жизни – без любви. Ты не должен жениться насильно. У тебя есть мечта – не лишай себя возможности ее исполнить.

Я прекрасно понимаю, что брат будет зол на меня, и мне очень жаль снова разочаровывать его. И как бы ни хотелось избавить его и всех своих родных от хлопот и неприятностей, я вынуждена пойти на это. Даже Оуэн, каким бы ни был могущественным и решительным, не может устроить свадьбу без невесты, поэтому я убегаю.

Пожалуйста, заверь мою семью, что место, куда я еду, надежное и безопасное. Там я ни в чем не буду нуждаться. Я бы попросила их не тратить понапрасну время на мои поиски, но, подозреваю, они все равно станут искать. И как бы ни ценила я их заботу, им следует знать, что усилия эти будут тщетны.

Я не собираюсь провести в ссылке всю оставшуюся жизнь (если только моя семья не решит, что это необходимо) и вернусь в наш лондонский дом после того, как ты уедешь в экспедицию в Египет, ибо совершенно уверена, что даже Оуэну не удастся организовать свадьбу, когда ты будешь на другом континенте. В любом случае, как только ты уедешь, я вернусь к семье, попрошу у всех прощения и пусть и не с радостью, но с готовностью посмотрю в лицо последствиям своих поступков.

Пожалуйста, передай родственникам мои сожаления, что им пришлось проделать такой длинный путь понапрасну. Их любовь и поддержка воистину дар божий, и я надеюсь, мне удастся когда-нибудь возместить им все те неприятности, которые причинила. Прошу, скажи Аннабелл, что платье, которое она для меня сшила, самое изысканное творение из всего, что я когда-либо видела, и это ей следует его носить – не мне. Пожалуйста, скажи Софии, что я безумно рада знакомству с ней и с нетерпением жду тесного сестринского общения, когда я вернусь в Лондон. И наконец, передай Оуэну, что я люблю его и что одолжила одну из его лошадей. Я хорошо позабочусь о ней.

Надеюсь, эта новость не станет слишком большим шоком. Я уверена: когда привыкнешь к мысли, что свадьбы не будет, ты почувствуешь облегчение. Поезжай в Египет и спокойно занимайся своим любимым делом.

Джеймс покачал головой, с трудом понимая написанное.

Хантфорд нетерпеливо хлопнул ладонями по бедрам.

– Ну, что там, Эверилл?

Он бросил письмо на кровать. Пусть Оливия и написала это, но ни единому слову он не поверил.

– Прочти, если хочешь. Я еду за ней.

Хантфорд схватил письмо и быстро пробежал глазами.

– Проклятье! Куда она могла направиться?

Роуз нервно сжимала руки.

– А как насчет тетушки Юстас? Оливия знает, что она приедет на свадьбу… Может, намеревается скрываться все это время у нее дома?

Джеймс уже шагал к двери.

– Аннабелл сказала, что видела Оливию перед обедом. То есть часа три назад, самое большее. Она не могла далеко уехать, даже верхом.

– Она отличная наездница, – крикнула Роуз, когда он бегом припустил по коридору.

Оуэн арендовал конюшню приблизительно в миле отсюда, недалеко от гостиницы, где они с Оливией останавливались. Лошадь Джеймса была привязана к забору перед коттеджем. Быстро отвязав поводья, он вскочил в седло и поскакал во весь опор, не обращая внимания на удивленные взгляды деревенского люда. Когда он вихрем ворвался на конюшню, из заднего стойла появился какой-то паренек с веснушчатым чумазым лицом и помахал кепкой.

– Добрый вечер, сэр.

– Ты видел леди? – выпалил запыхавшийся Джеймс.

– Па оседлал для нее лошадь, как раз перед тем как идти обедать.

Джеймс уже разворачивал своего мерина обратно.

– В какую сторону она поехала?

Паренек ткнул пальцем в воздух.

– На юг, к Саттерсайду. Она спрашивала па про почтовую карету.

– Что-нибудь еще говорила?

– Нет, сэр. Но дала мне и па по монете. – Он подбросил свою на ладони. – Славная леди.

– Да. – Джеймс понял намек и тоже бросил пареньку монету. – Ее брат, герцог Хантфорд, будет здесь через несколько минут. Передай, что я направляюсь на юг и обязательно ее найду.

Мальчишка с готовностью закивал:

– Слушаюсь, сэр!

Джеймс вскочил в седло и поскакал по дороге, взметая клубы пыли.

Солнце садилось за холмы, и вечерний свет быстро угасал. О чем, во имя всего святого, думала Оливия, отправляясь в дорогу одна, на ночь глядя?

Очевидно, она во что бы то ни стало стремилась избежать брака с ним, и это причиняло такую боль, по сравнению с которой правый хук Хантфорда так, прикосновение перышка. То, что она написала в письме, никак не могло соответствовать действительности. Где та женщина, которая лежала с ним на речном берегу и смеялась, когда он щекотал ей живот ромашками? Как может это не быть любовью?

Другие вопросы эхом отзывались у него в голове, повторяясь в ритме равномерного стука лошадиных копыт, но в письме ответов не находилось, как не было и в голове. Только заглянув Оливии в глаза, можно узнать правду.

И Джеймс молился, чтобы эта правда не раздавила его. Ибо сейчас его главной задачей было найти Оливию и убедиться, что с ней все в порядке. Он говорил себе, что всего лишь с трехчасовой форой она не могла далеко уехать; что в этой сонной деревенской глуши с ней не может ничего случиться.

К несчастью, беда, кажется, имеет обыкновение сама находить ее – или наоборот.

К тому времени, когда Джеймс добрался до Саттерсайда, было темно. Он спрыгнул с лошади, передал поводья конюшему и задал несколько вопросов, но мальчишка не видел женщину верхом на серой кобыле. Джеймс пошел на постоялый двор – тот самый, где Хантфорд обнаружил их с Оливией, – и увидел за стойкой обеденного зала хозяина.

Дородный владелец заведения, увидев приближающегося Джеймса, нахмурился. Быть может, его недовольство имело некоторое отношение к двум выбитым дверям…

– Чего желаете, мистер Эверилл? Не комнату, я надеюсь.

– Просто хочу кое-что спросить, милейший. Вы не видели леди Оливию Шербурн?

– Не видал. – Трактирщик занялся оттиранием невидимого пятна с барной стойки.

– Какая жалость, – сухо отозвался Джеймс, – ибо я щедро вознаградил бы вас за информацию.

Мужчина поднял взгляд и с оскорбленным видом вскинул кустистую бровь.

– Что ж, тогда жалко, что у меня ее не имеется.

– Мы только хотим убедиться, что она в безопасности, – задумчиво проговорил Джеймс.

– «Мы»?

– А разве я не упоминал, что брат леди Оливии, герцог Хантфорд, войдет в эту дверь не позднее чем через четверть часа? Вы же помните герцога: весьма внушительного вида, со свирепым нравом? Но если вы ничего не знаете…

– Постойте. С ней разговаривала моя жена.

Пульс Джеймса участился.

– Приведите ее. Быстро.

Трактирщик ушел и вернулся через несколько минут, подталкивая в спину свою упирающуюся жену.

– Расскажи ему, Салли.

Она подозрительно оглядела Джеймса, плотно сжав губы.

Ясно, что преданность ее принадлежала Оливии… и слабому полу в целом. Он попытался смягчить тактику.

– Я так понимаю, моя невеста была здесь. Мне важно найти ее. Для молодой женщины небезопасно путешествовать по этим дорогам одной, особенно ночью. Пожалуйста, расскажите все, что знаете.

Женщина вздернула подбородок.

– Леди Оливия не открыла мне своих планов, но было ясно, что она не желает, чтоб ее нашли. Уверена: у нее есть на то свои резоны.

– Она не хочет выходить за меня замуж, – признался Джеймс. Произнести эти слова вслух было все равно что содрать повязку с кровоточащей раны.

– Но вы принуждаете ее, – презрительно сказала жена трактирщика.

– Никто не может принудить Оливию к чему бы то ни было, если она того не хочет. Но я надеюсь убедить ее. – Он вздохнул. – Но все это не важно. Она в трехстах милях от дома и может попасть в беду. Она здесь?

Женщина сникла, плечи ее опустились.

– Нет. Уехала пару часов назад.

Джеймс ободряюще кивнул.

– И что она сказала? Вам известно, куда она направилась?

– Она спрашивала, когда почтовая карета проезжает через Маплтон, и я сказала, что завтра рано утром.

– Маплтон… деревня к югу отсюда?

– Да, она справлялась про тамошний постоялый двор. А потом расспрашивала про деревни еще южнее. Она торопилась, как будто хотела уехать как можно дальше до наступления темноты.

Джеймсу уже не терпелось вскочить на лошадь и помчаться за ней.

– Что-нибудь еще можете сказать? Что-нибудь такое, что мне следует знать?

Женщина покачала головой.

– Я дала ей с собой немного еды.

– Спасибо, вы очень помогли. – Он полез в карман и выложил на стойку несколько монет.

Жена трактирщика поглядела на них, затем отодвинула.

– Заберите свои деньги.

Но Джеймс уже устремился к двери, моля, чтобы у Оливии хватило ума не ехать ночью. Темнота замедлит погоню, но если повезет, он доберется до Маплтона перед рассветом, до прибытия почтовой кареты.

Однако чутье подсказывало ему, что все будет не так просто.

С Оливией никогда не бывает просто.

 

Глава 27

Оливия никогда раньше не спрыгивала с повозки на ходу, и сердце ее колотилось как безумное. Она пододвинулась к задку и свесила ноги с края, но земля внизу была много дальше, чем ей представлялось, и, казалось, мелькала с пугающей скоростью. Прыгать на такой скорости и с такой высоты было страшно, даже если она недавно не подвернула бы ногу.

Оливия сделала глубокий вдох и призвала на помощь всю свою храбрость. Пока что все шло по плану. Приехав в Саттерсайд пару часов назад, она отправилась прямиком в булочную, где купила хлеба про запас, а оттуда к зеленщику, у которого приобрела персиков, яблок и спелых ягод. На постоялом дворе прикупила вяленого мяса, сыра и бутылку вина.

Самое важное, что она поговорила с женой трактирщика, уверенная, что Джеймс и Оуэн так или иначе убедят женщину поведать все, что от нее услышала.

Разумеется, она не собиралась ехать на юг, тем более в почтовой карете: так ее выследить было бы слишком легко. Нет, она направлялась в такое место, где никому не придет в голову ее искать, – обратно, в Хейвен-Бридж.

Она бросила лошадь Оуэна за Саттерсайдом в надежде, что брат и Джеймс будут слишком сосредоточены на погоне и не сразу сообразят, что она продолжила путь другим видом транспорта. Найти крестьянина с телегой, направляющегося на север, не составило труда. Оливия испачкала лицо, одежду и саквояж дорожной пылью, покрыла голову темной шалью и подошла к крестьянину на деревенской площади, когда тот заканчивал разгружать зерно. Оказалось, что он едет как раз туда, куда ей нужно. Она попросила подвезти, но никому об этом не рассказывать в обмен на несколько монет. Он пожал плечами и согласился.

На предложение сесть на лавку с ним рядом она сказала, что предпочитает устроиться в телеге сзади и подремать.

Говоря по правде, в соответствии со своим планом она должна была спрыгнуть с телеги где-то за милю до Хейвен-Бриджа, чтобы не рисковать попасться кому-то на глаза и не отвечать на вопросы крестьянина. Если так случится, что его спросят, то он ничего не сможет сказать о своей странной пассажирке, кроме того, что она исчезла где-то между Саттерсайдом и Хейвен-Бриджем.

Колесо телеги наскочило на кочку, и Оливия подпрыгнула так, что аж зубы клацнули. Быстро темнело, и до ее цели оставалось пару миль. Она вытянула шею, окидывая взглядом дорогу: слава богу, никого ни впереди, ни сзади, – подтащила свою тяжелую сумку и столкнула с телеги. Та шмякнулась о землю, подняв облако пыли, но крестьянин ничего не заметил.

Теперь пришел ее черед.

Раз, два, три… пора!

Оливия полетела вперед, приземлилась на четвереньки и кубарем прокатилась несколько ярдов, запутавшись в юбках. С минуту полежала, чтобы перевести дух и удостовериться, что цела и невредима, потом выпуталась из юбок и поспешила за своим саквояжем. А вдруг бутылка вина разбилась? Тогда и смена одежды, и продукты будут испорчены.

Заметив сумку, она прибавила шагу, и когда наконец схватилась за мягкие кожаные ручки, вознесла благодарственную молитву. Содержимое сумки было решающим для успеха ее плана, и, заглянув внутрь, она убедилась, что бутылка осталась целехонькой.

Велик был соблазн продолжить путь по дороге, а не брести по высокой траве, где наверняка полно всяких насекомых да и земля неровная, но она не могла рисковать: вдруг кто-нибудь ее увидит и предупредит Джеймса и Оуэна. Кроме того, одинокая женщина ночью на дороге легкая добыча. Посему она выбрала кусты и каменистую местность, которые могли укрыть ее от посторонних глаз.

Порадовавшись, что надела пусть и безобразные, но зато самые крепкие ботинки, она побрела по траве к небольшому возвышению, где обнаружила узкую тропинку, проложенную, видимо, другими путниками, всей душой надеясь, что не наткнется на кого-нибудь из них на пути в Хейвен-Бридж.

Осторожно ступая по примятой траве, Оливия с опаской поглядывала себе под ноги, чтобы, не дай бог, не наступить случайно на змею, но поскольку солнце уже село и небо быстро темнело, трудно было что-либо рассмотреть.

С каждым шагом сумка становилась, казалось, все тяжелее. Когда одна рука уставала, она перекладывала ее в другую. Через полчаса плечи горели, а руки онемели, но она не решалась останавливаться: до рассвета путь предстояло пройти немалый.

До ее слуха вдруг донесся стук копыт вдалеке, и, присев пониже в придорожных кустах, она затаила дыхание. Стук сделался громче, и скоро по пустынной дороге в темноте галопом пронеслась лошадь, и можно было различить всадника, низко склонившегося к ее шее. Боясь обнаружить себя, Оливия чуть приподнялась и всмотрелась в фигуру всадника.

Широкие плечи, узкие бедра, атлетическая грация. Джеймс. Несмотря на тусклый лунный свет, она узнала его. Она узнала бы его повсюду.

Он все-таки поехал за ней, в чем, впрочем, она и не сомневалась. Да, она надеялась, что письмо разубедит его, но в глубине души знала, что так легко он не сдастся. Тяжелее всего ей было представлять, как он читает письмо, и чувствовать боль предательства, которую, должно быть, испытывал Джеймс.

Ей хотелось окликнуть его, сказать, что любит и что в том дурацком, ужасном письме нет ни слова правды. Хотелось сказать, что готова выйти за него когда и где угодно, и поклясться быть с ним рядом до последнего вздоха, в горе и в радости.

Но это означало бы крушение его мечты, поэтому она осталась сидеть в своем укрытии, дожидаясь, когда стихнет вдалеке стук копыт, а потом уронила голову на колени и заплакала.

– Так-так, что это у нас тут?

При звуке низкого противного голоса она вскочила на ноги и отшатнулась. Внушительного вида незнакомец так крепко ухватил ее за руку, что она вскрикнула.

– Тихо. – Он встряхнул ее с такой силой, что клацнули зубы.

Его цепкий, нахальный взгляд ощупал ее всю с головы до ног, не пропустив и битком набитого саквояжа.

– Удираешь? Неужто никто не предупреждал тебя, как опасно на большой дороге?

Ох, Джеймс предупреждал, и неоднократно.

– Отпустите.

Он хмыкнул, и от его мерзкого смешка по коже пробежал озноб.

– Что в сумке?

– Одежда. Вам не подойдет.

– Посмотрим. – Он поднял саквояж, и глаза его округлились. – Какие у тебя тяжелые платья.

– И туфли, – сказала Оливия, удивляясь, что еще в состоянии дерзить.

Все еще сжимая ее руку, он наклонился, дернув за собой, открыл и перевернул саквояж, вывалив все содержимое на землю. Наткнувшись на бутылку вина, он выгнул бровь и отставил ее в сторону, затем нашел и кошелек с монетами, который поднес к уху и потряс. Довольный своей добычей, он сунул кошелек в карман, рывком поднял Оливию и потребовал:

– Гони свои цацки!

– У меня с собой их нет. – И это была правда. Там, куда она направлялась, украшения были не нужны.

Он наклонился вперед, обдав лицо своим вонючим дыханием.

– Нету? Чегой-то не верится.

Он ухватил ее за подбородок и повернул голову в сторону, проверяя мочки ушей, потом опустил взгляд ниже, зло насупившись при виде ее ничем не украшенной шеи.

– Давай-ка посмотрим на руки.

Она протянула дрожащие руки, запоздало вспомнив про кольцо – золотое кольцо, которое они с Джеймсом нашли у реки.

– Давай его сюда! – прорычал грабитель.

– Нет. – Одно дело – вино и деньги, и совсем другое – это колечко. Это мое обручальное и дешевое к тому же.

Оливия сунула руку в карман и вытащила свои последние монеты.

– Вот, возьмите вместо него и отпустите меня, пожалуйста.

Громила алчно схватил монеты, спрятал в карман и снова встряхнул ее.

– Гони кольцо.

– Я не знаю, смогу ли его снять, – сказал она истинную правду. – Попробую, если отпустите мою руку.

Он подозрительно сузил глаза, но все же отпустил, хотя ни на мгновение не выпускал из поля зрения, словно боялся, что она сорвется с места и пустится наутек.

Но сколько бы Оливия ни крутила кольцо, пытаясь снять, оно оставалось на месте.

– Дай-ка! – в нетерпении прорычал грабитель и, схватив ее за руку, попытался сорвать кольцо, при этом дернув с такой силой, что у нее в глазах потемнело от боли.

Чем больше он тянул, тем сильнее распухал палец, словно его прищемило дверью.

– Пожалуйста, – взмолилась она со слезами на глазах. – Его никак не снять, разве только вместе с пальцем.

Он зло расхохотался и вытащил из голенища сапога нож, на лезвии которого блеснул лунный свет.

– Если ты так хочешь…

Он хотел было снова схватить ее за руку, но она отскочила.

– Погодите. Дайте мне еще минутку: попробую все-таки снять.

Оливия хоть и предпочитала думать, что вор блефует насчет того, чтобы отрезать палец, однако проверять не хотела. Она поплевала на палец, и кольцо чуть-чуть сдвинулось.

– Мне надоело ждать, нахальная девка. Я заберу его сам.

Он сгреб ее в охапку сзади, обхватив за талию, и приставил холодное острое лезвие к щеке.

Кровь застучала в ушах, ноги сделались ватными. Она продолжала крутить кольцо, и оно сдвинулось уже почти на костяшку, но тошнотворное ощущение в животе говорило, что даже если она снимет его, громила ее не отпустит: ему доставляет удовольствие издеваться над ней.

Его вонючее дыхание ударило в ноздри.

– Маленькая злючка.

Острие ножа больно укололо кожу, и в самом деле разозлив. Оливия пронзительно закричала и двинула его локтем в живот, ослабив хватку настолько, чтобы повернуться и вонзить каблук ему в ногу. Он взвыл и уронил нож. Не дав ему опомниться, она бросилась на землю и сумела схватить нож раньше, но кольцо тем временем соскользнуло с пальца и взметнулось в воздух.

Тяжело дыша и дрожа от страха, она ухватилась за рукоятку ножа обеими руками и замахнулась, но больше с бравадой, чем с реальной угрозой.

Не испугавшись, грабитель стал надвигаться на нее.

– Ах ты, паршивая…

Безошибочный ритмичный перестук копыт приближался к ним.

– Помогите! – закричала она что есть мочи.

– Сука. – Нападавший схватил бутылку и ринулся в высокую траву, а потом вскочил на низкорослую лошадь и поскакал через поле, подальше от нее и приближающегося по дороге всадника.

Вот тут-то ноги у нее подкосились. Она уронила нож и рухнула на землю, дрожа всем телом, несмотря на теплую ночь. Всадник галопом скакал по дороге, приближаясь к ней на полной скорости. Она сомневалась, что он слышал ее крик, и теперь, когда грабитель сбежал, была рада, что ее не обнаружили. Вглядевшись сквозь траву в удалявшийся силуэт всадника, Оливия поняла: Оуэн. Он промчался мимо, не замечая ничего вокруг, к своей цели – найти ее.

Сам того не ведая, брат спас ее. Если она благополучно переживет это испытание, то больше никогда не станет жаловаться на его склонность к чрезмерному покровительству. В сущности, она просто обожает его за это. Сердце сжалось в груди, пока она наблюдала, как он исчезает в темноте.

Что ж, для одной ночи сентиментальности более чем достаточно. Все еще дрожа и опасаясь, что грабитель может вернуться, она отыскала нож и, осторожно завернув в шаль, положила на дно саквояжа. На ощупь кое-как Оливия собрала остальные вещи, но кольцо отыскать так и не смогла. У нее разрывалось сердце от мысли, что придется оставить эту частичку Джеймса, но больше терять время было нельзя. Поэтому, не обращая внимания на камни и корни деревьев, Оливия побежала.

Подгоняемая страхом, любовью и гневом, она не обращала внимания на ветки, хлеставшие по лицу и рукам, на тяжесть сумки, бившей по бедру, боль в боку и дрожание уставших мышц.

Наконец, увидев свет постоялого двора в Хейвен-Бридже, она опустилась на колени, и ее вырвало. Когда спазмы прошли, она села и положила голову на сложенные руки. Сердце мало-помалу успокоилось и забилось в нормальном ритме. Ночной ветерок обдувал шею, влажную от пота.

Ей надо поднажать.

По ее расчетам, которые были не столько расчетами, сколько крайне ненадежной интуицией, до той заброшенной хижины, которую они с Джеймсом обнаружили, было около четырех миль.

Оливия решила, что лучшего места, чтобы спрятаться, и придумать нельзя. Никто не заподозрит, что она вернулась назад и находится прямо у них под носом. И, видит Бог, никто не поверит, что она станет терпеть столь примитивные условия жизни. Она и сама с трудом верила, но была готова потерпеть неделю неудобств, если это означало, что Джеймс уедет в Египет, не обремененный муками совести… или нежеланной женой.

Она заставила себя подняться и отряхнула руки. У нее будет достаточно времени для того, чтоб пожалеть себя, когда доберется до хижины. В сущности, ей больше нечего там делать, кроме как спать… и думать.

Оливии пришло в голову, что преодолеть последний отрезок пути было бы много приятнее на лошади. Или в карете с мягкими бархатными сиденьями. Но она уже не та избалованная, изнеженная, привередливая леди, какой когда-то была.

Поэтому она повесила сумку на плечо и, подавив стон, пошла, так и не решившись оставить хоть что-то из своих припасов, которые могли ей понадобиться. Хорошо хоть о бутылке с вином больше не надо беспокоиться.

В деревне стояла тишина. Она уже различала озеро вдалеке, мерцающее в лунном свете. На главном тракте не было ни души, и скоро его сменила узкая проселочная дорога, а потом и вовсе тропа, та самая, где Оливия подвернула ногу, к счастью, теперь сухая. А вот и место, где они с Джеймсом лакомились на камне теплыми булочками.

Идти еще долго, но если повезет, к рассвету она доберется до заброшенной хижины – своего надежного убежища.

 

Глава 28

Оливия проснулась позже обычного от жажды и урчания в животе. В голове стучало, а солнце, проникавшее сквозь единственное в хижине окно, только обостряло боль. Она сбросила шаль, которой укрывалась, и скатилась с импровизированного тюфяка – сложенного вдвое одеяла.

Одна из половых досок прогнила насквозь, другие покоробились, но в хижине было относительно чисто благодаря нескольким веткам с листьями, которые она собрала в метлу. С помощью щетки и ведра мыльной воды она могла бы сотворить чудеса, но за неимением оных по крайней мере пауков разогнала.

Оливия прикрыла глаза, пошарила рукой по подоконнику и, нащупав рукоятку ножа – того самого, который остался от разбойника с большой дороги, – осторожно сделала очередную зарубку на стене.

Семь ночей.

Прикрыв глаза, она прошептала молитву. Сегодня Джеймс сядет на корабль и начнет свое путешествие в Египет. И хотя в груди у нее щемило от боли, она удовлетворенно вздохнула.

Ее план удался. Осталось перетерпеть всего одну ночь.

Но это будет нелегко. Девушка подтянула к себе саквояж, который служил к тому же подушкой, и заглянула внутрь. Продуктов почти не осталось. Хлеб и фрукты закончились пару дней назад, осталось только немножко вяленого мяса.

Она медленно поднялась, опираясь рукой о стену, а когда головокружение прошло, проковыляла к двери хижины и открыла ее, заливая комнату светом.

Хотя за неделю она и не видела ни души, но все еще боялась, что кто-нибудь может ее обнаружить, поэтому внимательно оглядела окрестности. Ничего, только птицы вспорхнули с дерева да листья подрагивали на теплом ветерке. Зажмурившись от солнечного света, она вышла наружу и сделала глоток свежего воздуха.

Самым трудным за эту неделю была не жажда и не голод: нет, она с радостью, конечно, обменяла бы свои любимые сережки на чай с булочкой, – но все же больше всего ее мучила скука. В хижине часы сливались в одну сплошную бесконечность, и она с трудом отличала утро от полудня или вечера.

К счастью, она нашла себе занятие – копать. У нее не было нужных инструментов, зато палок имелось в изобилии. После того как она заточила ветку с одного конца, та служила почти так же хорошо, как и кирка, которую Джеймс носит в своей сумке. За последние несколько дней Оливия многие часы проводила на берегу, старательно откапывая то, что казалось мало-мальски интересным. В основном это были такие же круглые камни, как те, что обнаружил Джеймс, но она нашла и кусочки металла, потемневшие от времени. Пожалуй, стоит их зарисовать, прежде чем показать дяде Джеймса. Она надеялась, что старик хотя бы улыбнется.

Сегодня последний день ее изоляции, и к своему немалому удивлению, Оливия поняла, что будет скучать по раскопкам и этому непередаваемому ощущению предвкушения новых открытий.

Схватив свою самодельную кирку и оловянную кружку, она пошла по узкой тропинке к реке. Услышав журчание воды по камням, подбежала к краю, наполнила кружку и жадно выпила, потом зачерпнула еще.

Вода потекла по горлу, холодная и бодрящая, утоляя жажду и облегчая тупую боль в голове. Потом она лежала на траве, вспоминая те бесподобные дни, которые провела здесь с Джеймсом. Это была своеобразная пытка – воспоминания о нем в этом месте.

Со вздохом она поднялась и пошла дальше вдоль реки, любуясь красотой скрывающихся в туманной дымке вершин холмов и мирных пастбищ. Она уже собиралась спрыгнуть на песок речного берега, чтобы продолжить копать, когда странный холодок пробежал по коже.

Оливия оцепенела, и волосы на затылке встали дыбом, как будто за ней кто-то наблюдал.

Побросав все, она кинулась в лес. Не обращая внимания на ветки и колючки, помчалась к старой хижине и влетела внутрь. Руки ее дрожали, когда она задвигала засов.

С дико колотящимся сердцем она привалилась спиной к двери, говоря себе, что эта нервозность от недоедания и одиночества. Опустившись на тюфяк, она подтянула колени к груди и несколько минут едва дышала, со страхом ожидая, что вот-вот раздастся звук шагов в кустах и затрясется филенчатая дверь.

Но, как оказалось, никто ее не преследовал и она зря боялась.

Она была тут совершенно одна.

* * *

Джеймс доехал до самого Лондона в поисках Оливии и вернулся обратно.

Она исчезла, как какая-нибудь сказочная фея. Испарилась.

На постоялый двор в Саттерсайде она заезжала, но не останавливалась там, и хоть расспрашивала несколько человек о почтовой карете, никто, похоже, не видел, воспользовалась ли она ею. Он нашел лошадь, которую она позаимствовала у Оуэна, и зеленщика, у которого покупала фрукты. После этого Оливии и след простыл. Он навестил ее тетю Юстас и, по предложению Роуз, их кузину Амелию в Лондоне, но ни одна, ни другая не видела Оливию. Все ужасно беспокоились о ней. Особенно он.

Прошло уже семь дней, как она пропала, и когда он думал о тех опасностях, что могли подстерегать ее, то просто с ума сходил. Но сегодня, расспросив трех разных служанок на трех постоялых дворах вдоль большака, он понял, что придется выработать новую стратегию, а также попытаться отыскать какую-нибудь подсказку, чтобы продолжать.

Поэтому он возвращался туда, где начинался след, и к единственному реальному ключу, который у него был, – письму Оливии.

Он оставил письмо в коттедже, где сейчас проживали его родные, и ему пришло в голову, что они тоже могли узнать что-то новое. Посему он неохотно вернулся в Хейвен-Бридж, без Оливии.

Джеймс был в нескольких милях от деревни, когда обратил внимание на двух мужчин на обочине, словно что-то не поделивших, и, пришпорив лошадь, подъехал узнать, в чем дело.

Старик с полной корзиной овощей съежился от страха, а второй человек, помоложе и покрупнее, в грязной оборванной куртке, надвигался на него с ножом.

Оба удивленно обернулись, а Джеймс между тем спешился и оглядел типа с ножом.

– Несправедливо как-то, не находишь? У тебя нож, а твой противник вооружен картошкой и морковкой.

– Он хочет забрать мои овощи! – просипел старик.

Грабитель глумливо ухмыльнулся, показав желтые зубы, и переключил внимание на Джеймса.

Тот не шелохнулся, лишь взглядом дал понять старику, чтобы забирал свою корзину и шел себе дальше.

Обрадовавшись, старик быстро заковылял вниз по склону к дороге, потеряв по пути пару морковок.

– Выворачивай карманы! – потребовал между тем грабитель. – Гони все, что есть: деньги, ценности.

Кулаки Джеймса непроизвольно сжались, но он справился с гневом и даже улыбнулся.

– Будет тебе людей-то запугивать. Убирайся лучше подобру-поздорову и никогда больше мне не попадайся.

– Может, и уберусь – на твоей конячке. Но сначала заберу твои денежки.

– Да я тебе и полпенса не дам.

– Смелые речи ведешь! А как насчет этого? – Он полюбовался острым лезвием. – Дам тут поблизости нет, рисоваться не перед кем.

– А ты что, и на беспомощных женщин охотишься?

– Ну, я мог бы тебе соврать, что нет, но не буду. – Он противно захихикал над собственной извращенной шуткой.

Между лопатками Джеймса пробежал холодок.

– А ты, случайно, не видел здесь на прошлой неделе молодую женщину, путешествующую в одиночку?

– Может, и видел. А тебе-то что?

Терпение Джеймса лопнуло. Он шагнул вперед, схватил грабителя за руку с ножом и так вывернул, что тот взвыл от боли.

– Что ты с ней сделал? – Убийственная смесь ярости и страха за Оливию бурлила в жилах, лишая его самообладания. – Подумай хорошенько, прежде чем ответить, потому что я ухвачусь за любой повод, чтобы свернуть тебе шею.

Грабитель дергался и вырывался, но Джеймс не ослаблял хватку до тех пор, пока пальцы у того не посинели и нож не упал на землю.

– Где леди? – Если этот негодяй хоть пальцем до нее дотронулся, ему не жить.

– Я видел ее неделю назад, да и взял-то всего лишь бутылку вина.

– Лжешь, мерзавец! – Джеймс развернул его и врезал кулаком в челюсть.

Грабитель плюхнулся в пыль и попытался отползти, но Джеймс схватил его за шиворот и встряхнул. Изо рта у вора текла струйка крови, ноги не держали.

– Я хочу точно знать, что произошло. Где она сейчас?

– Откуда мне, черт побери, знать? Я порылся у нее в сумке – там нечего было взять: только барахло да еда.

– Еда? – Это странно, если только… – Что еще? – прорычал Джеймс сквозь зубы.

– Маленький мешочек с монетами. Так, мелочевка.

– И ты забрал его.

– Я оставил ей еду. – Вор попытался отползти, но Джеймс схватил его за грудки и рывком поднял на ноги.

– Если я узнаю, что ты причинил ей хотя бы малейший вред…

– Да не трогал ее, клянусь! Она завладела ножом, и мне пришлось уносить ноги.

Самообладание Джеймса, и так висевшее на волоске, дало сбой, и от мощного удара глаза грабителя закатились, и он рухнул на землю как подкошенный.

Не покойник, но близко к тому.

Как ни странно, но эта встреча дала Джеймсу новую надежду. Если Оливии и в самом деле удалось убежать от вора – а если какая женщина и могла это сделать, то только она, – тогда, возможно, ее след не такой уж холодный, как он боялся.

Зачем она взяла с собой еду? Может, чтобы не терять время, хотела ехать без остановок или… или собиралась долго прятаться. Но где?

Он проверил карманы грабителя, нашел золотые часы и несколько монет, но ничего из того, что могло бы навести на след Оливии.

По крайней мере теперь он знал, что она была на этой дороге, предположительно шла пешком, всего семь дней назад. Он пойдет вперед и станет искать какие-нибудь ключи, что-нибудь, что подскажет, где она может быть.

Он взял лошадь под уздцы и повел по узкой утоптанной тропе, понятия не имея, что надеется найти: может, кусочек ткани, оторвавшийся от каймы платья, или шпильку, которую она могла уронить, или что-то еще. Ему отчаянно хотелось отыскать хоть какую-то мелочь, которая подтвердила бы, что она была здесь и не исчезла бесследно.

Вдруг что-то блеснуло в траве среди кустов сбоку тропинки. Джеймс моргнул, и все исчезло. Сделав несколько шагов вперед, он опустился на колени, раздвинул траву в поисках блестящего предмета и нашел его – кольцо, которое они вместе обнаружили у реки. Он узнал гладкий старинный металл, бороздку по краю, маленький размер. Кольцо Оливии.

Мысли вихрем закружились в голове. Почему кольцо валяется здесь, в кустах?

Он не мог представить, чтобы она выбросила его. Что бы она ни написала в своем письме, он знал, что все произошедшее у реки имело значение. И все воспоминания были связаны с этим кольцом. Нет, она по доброй воле не избавилась бы от него.

Но что, если была борьба? Грабитель потребовал, чтобы она сняла его, или попытался отнять? И если она сопротивлялась, а Оливия, со своей глупой храбростью, вполне на это способна, то кольцо могло улететь в траву и с тех пор здесь и лежать.

От страха у него похолодело все внутри. Он молился, чтобы Оливии удалось убежать от вора и оказаться в безопасности, но находка поколебала эту веру. Как от неожиданного удара в висок, он был ошеломлен и ослеплен.

Боже милостивый, он же любит ее!

Любит так сильно, что самому страшно. Ему следовало понять это раньше, но все время что-то отвлекало, не давало увидеть то, что он должен был увидеть давным-давно.

Оливия – центр его вселенной, единственное, что по-настоящему имеет значение.

Вероятность, что с ней могло что-то случиться, потрясла его до глубины души. Без нее его жизнь – ничто. Он отдал бы все богатства фараонов за то, чтобы она была рядом, и молился, чтобы у него появился шанс сказать ей об этом.

Джеймс прижал кольцо к губам, потом спрятал в карман.

Вспомнив грабителя, которого оставил лежать без сознания в нескольких ярдах сзади, Джеймс подумал, что тот наверняка признался ему не во всем. С одной стороны, очень хотелось привести его в чувство и вытрясти все, что знает, а с другой – у него чесались руки как следует врезать еще разок.

Джеймс понимал: что-то они упустили, когда составляли план поисков. Надо еще раз проанализировать письмо Оливии и выяснить, что удалось узнать Хантфорду, если, конечно, удалось.

И у него было ужасное, тошнотворное чувство, что время – его враг.

Краски и звуки вокруг неожиданно соединились: шелест травы на ветру, тень сокола, кружащего в вышине, лихорадочное биение сердца в груди. Он подошел к своей лошади, вскочил в седло и припустил по тропе в надежде получить кое-какие ответы в Хейвен-Бридже.

 

Глава 29

Через окошко хижины Оливия смотрела, как розовеет небо. Скоро стемнеет, неделя ее добровольной изоляции почти закончилась.

Она проведет тут еще одну ночь, а поутру соберет все оставшиеся силы и попытается дойти до коттеджа дяди Джеймса. Интересно, узнает ли ее добрый старый дядюшка?

Ее обычно упругие локоны повисли тусклыми жалкими прядями. Платье, испачканное в земле, пыльное, болталось на ней как на вешалке. А уж какое бледное и осунувшееся, должно быть, лицо, она и представить не могла.

Опасаясь, как бы у дядюшки Хэмфри не случился удар, когда ее увидит, и испытывая дискомфорт от давно не мытого тела, она решила, что в эту последнюю ночь рискнет быстро искупаться в реке.

Оливия достала небольшой брусок лавандового мыла, который взяла с собой, прихватила оловянную кружку и шаль, которая послужит полотенцем, и когда небо сделалось пурпурным с дымчатым оттенком, решилась выйти из хижины.

Это маленькое удовольствие – купание в реке – не облегчит сердечной боли от потери Джеймса – впрочем, ее ничто не облегчит, – но по крайней мере поможет ей вновь почувствовать себя женщиной.

Она прошла по тропинке к речке, положила шаль и мыло в траву на берегу и выпила несколько кружек воды. Вокруг не было ничего, кроме пастбищ, холмов и великолепного неба, но она все равно колебалась: раздеться догола у реки – слишком смелый поступок даже для нее. Тогда, с Джеймсом, все было иначе, ее буквально околдовал жар его зеленых глаз и ощущение его рук, чтобы смущаться или стыдиться.

Как много воды утекло с той поры!

Но после недели слез, скуки и голода она решительно вознамерилась доставить себе это маленькое удовольствие. Девушка сделала глубокий вдох и стащила платье и шемизетку через голову, почувствовав неимоверное облегчение от того, что освободилась от грязной одежды. Кожу покалывало во влажном вечернем воздухе, и она расплела косу, распустив волосы по плечам.

Спрыгнув на песчаный берег, она села на гладкий камень у кромки воды. Камень, еще теплый от солнца, согревал ее, пока она опускала ноги в прохладную журчащую речку. Соски напряглись в предвкушении, когда она медленно опустилась в бодрящую воду.

Джеймса не было, нести ее было некому, поэтому волей-неволей пришлось поставить ноги на мягкое дно. Окунувшись с головой, Оливия быстро вынырнула, растерла мыло в ладонях, вымыла волосы и, откинувшись назад, позволила тихому течению смыть мыльную пену. После этого она снова взяла мыло и тщательно оттерла каждый дюйм тела от носа до пальцев ног.

Когда она наконец закончила и вышла из воды, кожа благоухала свежестью и поблескивала в лунном свете. Она взяла мягкую шаль и насухо вытерлась.

Быстро стемнело, но возвращаться в хижину не хотелось, а еще больше не хотелось облачаться в грязную одежду.

Но, с другой стороны, может, и не нужно.

Она подхватила платье и рубашку и в вытянутой руке понесла назад к реке. Выстирать вещи – это всего несколько минут, и если повесить на ночь, к утру они почти просохнут, и она предстанет перед дядей Хэмфри и своей семьей в чистой одежде.

Она оставила свое второе, такое же грязное платье в хижине, поэтому ей не в чем было заниматься стиркой. Впрочем, все равно тут никого нет, разве что изредка пробежит олень или лиса, да и те тоже без бриджей или сюртуков.

Поэтому, насвистывая грустную балладу, она уселась на теплый камень и приступила к стирке платья – своей первой попытке побыть в роли прачки.

Как ни странно, но Оливия нашла эту простую работу – замачивание, намыливание, полоскание и выжимание – довольно успокаивающей. Она даже ненадолго отвлекла ее от мыслей о Джеймсе.

* * *

Джеймс влетел в дядюшкин коттедж и прошагал в кабинет, где Хэмфри, как и следовало ожидать, похрапывал в кресле. Ральф, хромая, вошел вслед за ним, и кривая улыбка осветила его юношеское лицо.

– С возвращением.

– Ты еще здесь. – Джеймс обнял его, задержав чуть дольше обычного. – А я думал, вы с мамой решили вернуться домой. Я рад, что вы не уехали.

– М-мама сегодня рано легла. Мне разбудить ее?

– Нет, пусть отдыхает.

– Она беспокоилась о тебе. Я сказал ей, что с тобой все будет х-хорошо.

– Ну конечно. Оливия – вот кто в опасности.

– А г-где она?

– Не имею ни малейшего понятия. – Джеймс пригладил пятерней волосы. – Пару раз я думал, что вот-вот найду ее, но не нашел. Единственный ключ, который у меня есть, – вот это. – Он сунул руку в карман. Вытащил кольцо и показал Ральфу. – Это ее кольцо. Я нашел его на тропе, которая идет параллельно главной дороге, ведущей в деревню.

Ральф внимательно посмотрел на кольцо, словно понимал, что оно воплощает все надежды Джеймса… и все страхи, и предположил:

– М-может, оно свалилось с пальца, когда она шла.

– Возможно.

Джеймс знал, что кольцо сидело слишком плотно, чтобы просто свалиться. Он опустился на скамью в коридоре и похлопал по сиденью рядом с собой, приглашая Ральфа.

Они с минуту сидели молча, задумавшись, и Джеймс все крутил золотое колечко в руке.

– Мы нашли его пару недель назад, когда я копал в северо-западном углу имения Хэмфри. Это Оливия заметила его в земле. Я сразу понял, что оно предназначено для нее.

Ральф помотал головой, как будто ослышался.

– В-возле реки? Я гулял там сегодня.

– Так далеко? Ты и вправду здорово окреп, – гордо проговорил Джеймс.

Обычно от комплимента Ральф краснел, но сейчас хмурился, как будто и не слышал его.

– Странно, что ты упомянул это м-место. Мне показалось, я видел, как кто-то промелькнул среди деревьев, но исчез так быстро, что я засомневался.

Боже милостивый. Там хижина неподалеку. А что, если она…

Джеймс схватил Ральфа за плечи.

– Не могла это быть Оливия?

– Ч-человек был далеко. Я подумал, что это к-какой-нибудь мальчишка-браконьер. – Он прикрыл глаза, по-видимому мысленно возвращаясь к тому, что видел. – Н-но да, это могла быть она.

Внезапно все встало на свои места. Она взяла с собой смену одежды, еду и вино. Она так и не села в почтовую карету.

Неужели все это время Оливия пряталась на земле Хэмфри, практически у них под носом? Неужели провела целую неделю одна, в заброшенной хижине в лесу?

– Это могла быть она, – повторил Джеймс. – Я еду узнать.

Ральф озадаченно нахмурился.

– Там же вокруг н-ничего нет. А что она ест?

– Если она прячется в лесу, то, полагаю, довольствуется малым. Оливия может быть довольно упрямой.

– Не такая, как все. – Ральф улыбнулся и ткнул Джеймса пальцем в грудь. – П-поезжай и посмотри, хочет ли твоя невеста, чтобы ее спасли.

Джеймс был уже на полпути к двери.

– Возможно, не хочет, но я все равно еду.

– Постой. П-прихвати с собой на всякий случай пирожки. – Ральф указал на кухню. – Она, наверное, умирает с голоду, и еда немножко увеличит твои шансы.

Для младшего брата Ральф довольно мудрый. Джеймс пошарил в маленькой кухоньке и нашел пирожки, яблоки и хлеб, наполнил фляжку вином и сунул все это в сумку.

Они вышли в коридор, и Джеймс, заметив, что Ральф подавил зевок, приказал:

– Иди спать. Увидимся утром.

– Надеюсь, к тому времени у тебя будут хорошие н-новости.

Джеймс сжал плечо брата.

– Я тоже надеюсь.

Спустя несколько минут он уже скакал во весь опор по темной дороге. Глупо, но ему было все равно. Пригнувшись как можно ниже, он доверил лошади самой находить путь. Скоро в лунном свете заблестела лента реки, и Джеймс проследовал знакомыми поворотами, изредка останавливаясь, чтобы поискать следы на берегу. Ничего. Он прошел то место, где откапывал камни, а Оливия сидела рядом и делала наброски. Камни так и стояли в ряд, как солдаты, только теперь их стало больше. Кто еще вел тут раскопки?

Старая хижина где-то неподалеку. Осталось только отыскать тропу, которая ведет к лесу. Если он правильно помнит, она в пятидесяти ярдах на юго-восток от…

Боже милостивый!

Он резко остановился и успокаивающим жестом положил руку на шею лошади.

Впереди различался силуэт женщины, сидящей на камне, как какая-нибудь водяная нимфа. Мокрые волосы закрывали лицо, и она тихонько напевала, выжимая ткань над водой.

Он надеялся, что это Оливия… и надеялся, что не она. Ему необходимо было знать, что она жива-здорова, и в то же время мысль, что провела неделю совершенно одна, лишенная всего необходимого, не говоря уже о привычных для нее предметах роскоши, ужасала.

И говоря по правде, было ужасно обидно, что она по доброй воле обрекла себя на все эти лишения, только чтобы не выходить за него замуж.

Он не решился окликнуть женщину из опасения, что та убежит в лес, поэтому тихонько пошел вдоль реки. С каждым шагом сердце его билось быстрее, словно оно тоже узнало быстрые, уверенные движения и этот наклон головы.

Когда он подобрался ближе, облака, скрывавшие луну, рассеялись, и света было достаточно, чтобы убедиться: это Оливия, благодарение Богу, живая и невредимая, только… совершенно голая.

Желание забурлило в нем, плоть затвердела, хоть мозг и понимал, что есть более насущные вопросы, которые нужно решить в первую очередь. Его лошадь заржала, и Оливия резко вскинула голову, а потом в мгновение ока сорвалась с места, уронив одежду, которую стирала, и понеслась к лесу, прямо к хижине.

Он бросился вдогонку, но к тому времени, когда добежал до хижины, она уже захлопнула дверь. Под деревьями было темно, и он не видел ничего дальше чем в шаге перед собой.

– Оливия, пожалуйста, впусти меня. Это я, Джеймс.

Сдавленный вскрик раздался из-за филенчатой двери.

– Джеймс? Это правда ты?

Он сглотнул и прижался лбом к покоробленному дереву.

– Кто же еще знает, что однажды ты под дождем проскакала на одной ноге через поле, и что ты гораздо лучшая актриса, чем готова признаться, и что боишься касаться босыми ногами речного дна?

Дверь, скрипнув, приоткрылась.

– Больше не боюсь. Однако если увижу здесь еще хоть одного паука, мои нервы могут не выдержать.

А теперь он узнает свою прежнюю Оливию. Облегчение растеклось по жилам.

– Прости, что напугал. Прости за все. Мы можем поговорить?

Она заколебалась, потом кивнула.

– Дай мне минутку убрать оружие и привести себя в презентабельный вид.

О господи!

– Оружие?

– Нож, – пояснила она из глубины темной хижины. – Небольшой сувенир из моих скитаний.

Вернувшись к двери, она впустила его внутрь. Она была обернута одеялом, подоткнутым под мышками, и руки казались слишком худыми.

Ему хотелось привлечь ее к себе и почувствовать биение сердца у своей груди, хотелось вкусить сладость кожи и вдохнуть пьянящий запах волос, но он ограничился тем, что мягко провел костяшками пальцев по щеке.

– Ты как, нормально?

Она вздохнула.

– Да.

– Почему? – просто спросил Джеймс, но она поняла, что он имел в виду.

– Я хотела, чтобы ты поехал. – Голос ее прозвучал сипло и надтреснуто. – В свою экспедицию. Ты должен был поехать. Почему ты остался?

– Не могу поверить: она еще спрашивает! Неужели ты и правда думала, что я уплыву на другой континент, ничего не зная о тебе? Не удостоверившись, что ты жива и невредима?

– Да, – резко отозвалась Оливия. – Я же написала тебе, что со мной все будет хорошо, а теперь ты и сам это видишь. Почему же не поверил?

– Почему? Может, я не хотел верить твоему дурацкому письму. Во всяком случае, той части, где ты намекала, что время, которое мы провели вместе, ничего для тебя не значило, и где сказала, что должна покинуть меня, потому что совсем не любишь.

Между ними воцарилось молчание, и Джеймс пожалел, что не видит отчетливо ее лицо, а еще бы лучше узнать, что у нее на сердце.

– Я хотела, чтобы ты был счастлив, – прошептала она наконец. – Понимаю, насколько эгоистично себя повела, когда поехала вслед за тобой в надежде, что ты откажешься от своей мечты ради того, чтобы остаться здесь и исполнить мою. А потом Оуэн застал нас вместе, лишив тем самым нас обоих выбора.

– Признаюсь, и я поначалу чувствовал то же самое. Но чем больше времени проводил с тобой, тем больше сознавал, что мы созданы друг для друга. – Он взял ее руки в свои, молясь, чтобы она поняла. – Каждое происшествие, каждый разговор, каждый поцелуй сближал меня с тобой. Я люблю тебя, Оливия.

– Ох, Джеймс. – Она подняла взгляд к потолку хижины, словно пыталась сдержать слезы. – Я тоже люблю тебя. Но я правда хотела, чтобы ты поехал, чтобы осуществил свою мечту.

– Иди ко мне, – сказал он, раскрывая объятия.

Она сделала два неуверенных шажка и, спрятав лицо у него на груди, всхлипнула в рубашку.

Джеймс, погладив ладонями ее спину и стиснув в кулаках еще влажные волосы, дабы удостовериться, что она и вправду здесь, с ним, вновь упиваясь ощущением правильности того, что они вместе, мягко пробормотал:

– Оливия, для меня очень много значит, что ты пошла на такие жертвы, чтобы убедить меня поехать – великодушнее тебя я не знаю никого, – но я отказался от места в экспедиции еще до того, как ты убежала.

– Лучше бы ты этого не делал.

– Я считал, ты будешь счастлива, что мы начнем нашу совместную жизнь.

– Но у меня все не шел из головы бедный дядя Хэмфри.

– А при чем тут Хэмфри?

– Он ни разу в жизни не ездил в экспедицию и мог изучать мир только по книгам. И когда он говорит о возможностях, которые упустил, взгляд у него такой печальный и затравленный.

– Это потому, что он слишком много пьет и проводит время в обществе своих кошек.

– А я думаю, это потому, что он так и не смог воплотить свою мечту. И я не могла вынести мысли, что однажды, через много лет, увижу в твоих глазах тот же затравленный взгляд. Я хочу, чтобы ты был счастлив… по-настоящему счастлив.

Он приподнял ее голову за подбородок и погладил подушечкой большого пальца скулу.

– Ну, во-первых, я буду счастлив, если мы выберемся из этой жалкой лачуги. – Он подхватил ее на руки, пинком распахнул дверь и перешагнул через порог. Она уютно пристроила головку в изгибе его плеча, и впервые за неделю Джеймс облегченно выдохнул, отпустив все свои тревоги, страх и неуверенность и почувствовав, как освободившееся пространство заполняется любовью, надеждой и счастьем.

Он принес ее к их месту у реки и поставил на ноги, потом снял сюртук и расстелил на земле.

– Не совсем одеяло, но все-таки трава не будет так колоться.

Засмеявшись, она села и подобрала под себя ноги.

– Колючей травы я не боюсь. В сущности, после этой недели я уже почти ничего не боюсь.

– Кроме пауков.

– Конечно.

Вспомнив камни у реки, он спросил:

– А ты, случайно, не копала, пока была здесь?

– Ну да, копала немножко. – Она улыбнулась. – Я нашла кусок металла, который похож на часть креста, и еще камни.

Он выгнул бровь.

– Ты говоришь прямо как археолог.

Она пожала тонкими плечиками.

– Мне же надо было чем-то занять свои дни. Должна признаться, что это было… приятно.

– И, может, чуть-чуть волнующе?

– Да. – Она потерлась губами о его шею, и пульс у него зачастил в ответ.

Он пощелкал языком, подзывая своего коня, и отвязал седельную сумку.

– Я привез тебе поесть.

Он вручил ей сначала хлеб, а когда она съела все до крошки, усмехнулся и отдал все, что привез, включая фляжку с вином.

Пока она ела, он принес выстиранные платье и рубашку, еще раз выжал и развесил на камне сушиться.

Слизнув капельку яблочного сока с тыльной стороны ладони, Оливия откинулась на спину и, устремив счастливый взгляд в небо, вздохнула:

– Ничего вкуснее в жизни не ела… особенно пирожки.

Джеймс вытянулся рядом.

– Вообще-то благодарить надо Ральфа. Когда он гулял здесь сегодня утром, ему показалось, будто среди деревьев кто-то мелькнул. И я подумал, что это можешь быть ты… Я надеялся, что ты.

– А, утром у меня было ощущение, что я не одна. Слава богу, что это был твой брат, а не тот грабитель, которого я… ну неважно.

– О нем можешь больше не беспокоиться.

– Как твой брат? И мама?

– Прекрасно. Но сейчас я хочу поговорить не о них.

* * *

Оливия моргнула и повернулась к нему.

– Заварила я кашу, да?

– Нет. Не думаю, что это, – он сжал ее ладонь, – можно назвать кашей.

Она улыбнулась.

– Ну а как бы ты это назвал?

– Я думаю, что любовью. Ты храбро провела неделю в глуши, чтобы исполнилась моя мечта поехать в Египет. Я прочесал чуть ли не пол-Англии, потому что не могу представить будущего без тебя.

Надежда кольцом свернулась у нее в животе. Теплая и сладкая.

– Тогда, полагаю, хорошо, что ты меня нашел.

– Я люблю тебя, Оливия. Больше музея, полного старинных артефактов, и пустыни, полной еще не найденных реликтов.

Она насмешливо вскинула бровь.

– О, это воистину высшая похвала. – Потом серьезнее добавила: – Я тоже люблю тебя. Больше, чем гардероб, полный изысканных платьев, и булочную, полную горячих сладких булочек. И я не говорю, что это из-за твоей груди, – она провела ладонью по гладкому полотну его рубашки, – однако и утверждать, что она тут ни при чем, не стану.

Джеймс наклонился и прислонился лбом к ее лбу.

– Я так тревожился о тебе.

Мука в его голосе чуть не довела ее до слез.

– Шш. – Она прижала палец к его нижней губе. – Я здесь. Со мной все хорошо, и я собираюсь тебе это доказать.

С этим она уложила его на спину, склонилась над ним и коснулась его губ своими. На короткий миг они замерли так, дыхание их смешалось в теплом летнем воздухе, и казалось, на свете нет никого, кроме них двоих.

Вот оно, то, чего она всегда желала. Такая любовь, которая выдержит любые тайны и любые ошибки, какими бы большими они ни были. Любовь, которая любую безнадежную ситуацию превращает в… правильную.

Желание вспыхнуло. Поцелуй углубился. Джеймс тихонько застонал, потянув одеяло, которым она была обернута, и оно упало, оставив ее совершенно нагой. Он жадно ласкал груди, бедра, живот, воспламеняя ее.

Она тоже стала стягивать с него одежду, и скоро его теплый крепкий торс потирался о ее соски, дразня и превращая их в твердые ноющие горошины.

Он просунул руку ей между ног и дотронулся до лона. Влажная и дрожащая от нестерпимого желания, она выдохнула:

– Джеймс… В письме я солгала. Я никогда не переставала любить тебя. В моей жизни был только ты. И всегда будешь.

Он опустился на нее, просунул ладони под ягодицы и посмотрел в глаза с нежностью, от которой перехватило дыхание.

– Ты придала моей жизни смысл, Оливия. Я всюду искал, пытаясь найти что-то… действительно важное. А ты все это время была рядом.

Она обхватила его ногами, привлекая ближе, и он, не сводя с нее глаз, медленно вошел в нее. Их тела идеально слились, они двигались вместе, раскаляя обоюдную страсть добела.

– Больше никогда не покидай меня, Оливия, – взмолился Джеймс, обхватив ее лицо ладонями.

Сердце ее сжалось в груди, а желание вспыхнуло с новой силой.

– Не покину, обещаю…

Слово сорвалось с ее уст вместе с накрывшей ее волной наслаждения. Она выгнула спину, потянув Джеймса вместе с собой.

Он выдохнул ее имя как молитву.

А когда сладостная дрожь в конце концов утихла, он лег на бок и улыбнулся ей так, что внутри у нее все растаяло, как шоколад на солнце. Снова.

Он взял длинный локон с ее плеча и накрутил на палец.

– Завтра мы разберемся с нашими семьями, решим все вопросы, поговорим о свадебных планах. А сегодняшняя ночь только наша. И я не могу представить ничего прекраснее.

Оливия счастливо вздохнула. Да, ничего прекраснее и быть не может.

 

Глава 30

Джеймс надеялся, что правильно повторяет слова.

Каждый раз, когда смотрел на Оливию, светящуюся и прекрасную в бледно-голубом шелковом платье, он забывал, где находится, – а именно в крошечной церквушке Хейвен-Бриджа, на собственной свадьбе.

Он с трудом оторвал взгляд от своей прелестной невесты и перевел на Хантфорда, который возвышался в первом ряду и подозрительно часто моргал, будто соринка в глаза попала. Герцог так обрадовался, когда Оливия нашлась, что согласился на ее просьбу отложить свадьбу еще на две недели.

Вероятно, тут не обошлось без Аннабелл. Она сказала, что Оливии надо поправиться, чтобы можно было надеть свадебное платье, потому что опять переделывать его отказывается.

Дополнительные две недели позволили некоторым родственникам, которые уехали из Хейвен-Бриджа после первой неудачной попытки, вернуться. В этот раз Фоксборн сопровождал Дафну, и таким спокойным и непринужденным Джеймс графа еще не видел. Он по-прежнему криво ухмылялся, посмеиваясь над Джеймсом как над влюбленным глупцом, каковым он, собственно, и был. Разумеется, Фоксборн и сам по уши влюблен в свою жену, и Джеймс напомнит ему об этом при первой же возможности.

Сестра Оливии Роуз и сводная сестра София сидели рядышком. На их лицах была написаны радость и… облегчение. По-видимому, им лучше других было известно, какой упрямицей может быть их сестра.

Матушка и брат Джеймса сидели в первом ряду. Ральф облачился в модный сюртук с красивым шейным платком и гордо улыбался. Мама прикладывала к глазам платок (тема внуков затрагивалась в разговорах не меньше трех раз за последние две недели).

Дядя Хэмфри был зажат между двумя тетушками Оливии. В последние несколько дней он урезал себе норму бренди и поклялся, что будет в состоянии вытащить себя из кресла и присутствовать на свадьбе. Он сдержал обещание, и некоторые пожилые дамы даже признали его совершенно очаровательным.

– Мистер Эверилл?

Джеймс взглянул на викария и сконфуженно улыбнулся.

– Я беру эту женщину в жены…

Час спустя гости собрались на лужайке позади одного из арендованных Ханфордом коттеджей, наслаждаясь легким, но изысканным свадебным завтраком, устроенным сестрами Оливии.

Оливия и Дафна сидели рядом с Ральфом, и все трое были поглощены разговором о планах устраивать пикники и экскурсии для приютских детей. Оливия предложила Ральфу принять участие в этом деле, и он с радостью согласился.

– Осень будет идеальным временем для загородного пикника, – сказала Дафна. – Мы можем предложить девочкам взять тетради и делать записи о жизни растений и животных, которых они будут наблюдать. Мне надо будет повторить латинские названия, чтобы у девочек была правильная терминология.

Оливия насмешливо закатила глаза.

– Весь смысл загородной прогулки в том, чтобы на несколько часов оторвать их от книжек. Это будет день без латыни!

– Но мы должны использовать любую возможность для получения новых знаний. – Дафна повернулась к Ральфу за поддержкой.

– В-возможно, девочки могли бы собрать н-несколько образцов и посмотреть их названия, когда вернутся в приют. Занятие для дождливого д-дня.

Оливия поднялась и звонко чмокнула Ральфа в щеку.

– Ты умный и дипломатичный – точно как твой брат.

Она лукаво поглядывала на Джеймса, порхая среди гостей, чтобы поблагодарить за приезд и любезно принять добрые пожелания. Щеки ее больше не были впалыми, а потрясающее платье демонстрировало вновь округлившиеся роскошные изгибы. С забранными наверх волосами, в струящемся платье она напоминала классическую греческую красавицу.

Но главное, глаза ее озорно поблескивали, и это означало, что она либо очень счастлива, либо что-то задумала.

Он подозревал, что и то и другое.

Она подошла к столу, взяла серебряную ложку и постучала ею по хрустальному бокалу.

– Леди и джентльмены, прошу минуточку внимания. – Она ослепительно ему улыбнулась. – Особенно вашего, мистер Эверилл.

Гости притихли, а он вежливо склонил голову набок, гадая, что, интересно, приготовила ему красавица жена.

– Я понимаю, что невесте не положено произносить речи, однако для большинства не секрет, что я далеко не всегда действую согласно правилам или традициям. Первым делом хочу извиниться перед теми из вас, кто приезжал на нашу свадьбу не один раз, а дважды. Я искренне сожалею о тех хлопотах и беспокойстве, которое причинила.

Причина, по которой я сбежала, заключалась не в том, что мои чувства к Джеймсу изменились. Напротив, я знала, что любовь к нему для меня превыше всего, и подумала, что, если смогу убедить его, будто не желаю этого брака, он сможет воплотить свою мечту об участии в археологической экспедиции.

Джеймс покачал головой, не понимая, зачем она говорит об этом. Она его мечта. Смысл всей его жизни. Он открыл было рот, чтобы сказать это, но она вскинула руку и продолжила:

– Джеймс готов был отказаться от этого приключения, чтобы мы не расставались. Только мне пришло в голову, что, возможно, ему не оставалось выбора.

Он подошел к ней, наклонился к уху и зашептал:

– Я думал, мы все уже выяснили, Оливия. Пожалуйста, давай поговорим об этом потом.

Не обращая на него внимания, она продолжила:

– Поэтому, с небольшой помощью дяди Хэмфри, я устроила нам свадебное путешествие… в Египет.

Он заморгал.

– Что?

– Мы встретимся с остальной командой в Каире. Это будет не такая длинная экспедиция, как ты планировал, всего шесть месяцев. Я подумала, этого времени нам вполне хватит, чтобы вдоволь покопать и порисовать.

– Но я не…

– Мы отправляемся завтра. – Она подняла на него сияющие глаза. – Ну не чудесно ли?

Родные и друзья зааплодировали и одобрительно загудели.

Он чувствовал себя участником какого-то странно реалистичного театрального представления.

– Это великолепно, Оливия, – прошептал Джеймс, – но я не могу представить, чтобы твой брат…

– Я уже поговорила с ним об этом. Мне хотелось, чтобы наше путешествие продлилось год, но он убедил меня вернуться через шесть месяцев. – Она наклонилась ближе и прошептала: – Не знаю, по кому из нас он будет скучать больше. Ведь он давно простил тебя, даже если и не признался в этом.

Джеймс покачал головой.

– Не могу поверить, что мы едем в Египет…

– Завтра. Твой дядюшка написал одному своему коллеге, и вместе они все устроили. Хэмфри говорит, что условия жизни там будут не такими роскошными, как на Сент-Джеймс-сквер, но, с другой стороны, уж точно гораздо лучше, чем в заброшенной хижине.

Египет. Он убеждал себя, что не хочет ехать: и, по правде сказать, ему все равно, где находиться, лишь бы Оливия была рядом, – но нельзя не признать, что от перспективы отправиться в Египет – вместе с ней – испытывает радостное волнение.

Джеймс подхватил жену на руки и закружил, не обращая внимания на неодобрительно поджатые губы тетушек, а когда опустил на землю, шепнул:

– Лучшего свадебного подарка не получал никто на свете. Спасибо.

– Пожалуйста, дорогой муженек, – в тон ему сказала Оливия.

«Муженек». Ему это нравится.

– У меня тоже есть объявление. – Хэмфри прокашлялся и вытер лоб платком, а потом поднялся на дрожащих ногах.

– Что такое, дядя? Тебе не следует напрягаться! – бросился поддержать его Джеймс.

– Чепуха. Давно пора было. – Обращаясь ко всем собравшимся, он сказал: – Джеймс мне как сын, которого у меня никогда не было. А теперь у него есть и красавица жена, которая мне уже как дочь. Они напомнили мне, каково это быть молодым и влюбленным. Уж и не знаю, видел ли я когда-нибудь более влюбленную пару.

– Спасибо, дядя.

Хэмфри кивнул.

– У меня подарок для вас обоих: это не какие-то богатства или драгоценности, – но тем не менее особенный. Я хочу, чтобы вы владели землей у реки. Можете копаться там вволю и делать все, что ваша душа пожелает.

Оливия ахнула.

– Дядя Хэмфри, но мы не можем это принять.

– Очень даже можете. И если хотите знать, у меня имеется скрытый мотив. Надеюсь, что вы, а когда-нибудь и ваши детишки, будете навещать меня здесь, в Хейвен-Бридже.

Джеймс покачал головой и обнял дядю.

– Мы и так навещали бы тебя.

– Но так вернее.

– Ты всегда был мне как отец. Это самый лучший подарок.

Хэмфри кивнул и потер лицо.

– Проклятая мошка попала в глаз.

Джеймс со смешком помог ему снова сесть в кресло, потом подошел к Оливии и взял ее руку в свою.

– Хоть это совсем не так грандиозно, но у меня тоже есть кое-что для тебя.

– Правда?

– Да. – Он сглотнул, потом опустился на колено, надеясь, что сделает все как надо. Оливия всегда хотела романтического предложения, и, видит Бог, она его заслуживает.

Даже если оно чуть запоздало.

– Оливия, я не мастер говорить красиво, поскольку привык к сухому языку цифр и законодательных актов. Правовые вопросы не представляют для меня сложности, – о господи, не слишком-то хорошее начало! – но вот чувства – совсем другое дело. – Джеймс натужно сглотнул, и она ободряюще кивнула: мол, продолжай. – Ты ворвалась в мою жизнь стремительно, как ураган, требуя от меня большего, опровергая все, что, как мне казалось, я знал о тебе, и заставила понять, что самую большую ценность представляет не прошлое, а настоящее: друзья и родные, которые поддерживают нас и в горе, и в радости и делают нашу жизнь богаче. С тобой жизнь всегда будет приключением, и каждая новая глава лучше и интереснее предыдущей. Я счастливейший из мужчин, потому что ты – моя жена.

Оливия заморгала, прогоняя слезы, а среди женщин послышались вздохи и всхлипывания. Хантфорд хмыкнул.

– Ох, чуть не забыл. – Джеймс полез в карман, вытащил кольцо и протянул ей.

Оливия прижала руки к груди.

– Но это же мое… как ты нашел его?

Он пожал плечами.

– Полагаю, такими делами ведает судьба. – Он взял ее руку и начал надевать кольцо на палец.

– Подождите, – воскликнул Хэмфри. – Прежде чем надеть его, дайте мне взглянуть.

Он прошаркал к ним, бесцеремонно выхватил кольцо из пальцев Джеймса и прищурился, разглядывая.

– Юстас, одолжи, пожалуйста, свой лорнет.

Тетя Юстас подала ему лорнет, и Хэмфри принялся изучать золотой ободок. Все в ожидании наблюдали за ним. Вот взгляд его сфокусировался, потом брови удивленно поползли вверх, глаза расширились.

– Что там? – спросила Оливия.

– Внутри есть гравировка, – ответил Хэмфри. – Посмотрите.

Оливия поднесла кольцо к лицу.

– «Amor vincit omnia». Моя латынь не на высоте, но, думаю, это означает…

– «Любовь все побеждает», – опередил ее Джеймс. Он надел кольцо ей на палец и прижался губами к руке.

– Да, – выдохнула она. – Это действительно так.

Когда все одобрительно загудели и зааплодировали, он наклонился и прошептал ей на ухо:

– У тебя сохранился тот костюм Клеопатры?

Она вскинула бровь.

– Возможно.

– Непременно возьми его с собой.

– Как пожелаешь. – Ее глаза были полны обещания… и любви.

– А впрочем, если подумать, – он легонько куснул ее за мочку уха, – лучше надень его сегодня ночью.

Она послала ему пылкую улыбку.

– Не могу дождаться.

Боже!.. Он и сам уже считает минуты.