Всего какой-нибудь час назад Оливия так умирала с голоду, что неосмотрительно пришла на запах пастушьей запеканки в пивную таверны, вместо того чтобы заказать еду в комнату, но сейчас, когда Джеймс неодобрительно сверлил ее зелеными глазами, ей с трудом удалось проглотить несколько кусочков.

Джеймс вообще говорил очень мало. Быть может, это от удара Кратчера, но у Оливии создалось впечатление, что ему не терпится устроить ей хорошую головомойку, однако он мужественно держит себя в руках, пока не представилось подходящее время и место.

Оливия же вознамерилась тянуть время столько, сколько будет возможно.

Без сомнения, ее безрассудное поведение будет иметь последствия. Но сейчас, отпивая эль маленькими глотками и поглядывая из-под ресниц на Джеймса, она думала, что риск того стоил.

Она в трех сотнях миль от Лондона, наедине с Джеймсом, не считая Хилди и с дюжину деревенских жителей и путешественников в пивной, которые с любопытством глазеют на них.

– И это все, что ты намеревалась съесть?

Джеймс хмурился, но от его заботы стало тепло на сердце.

– Да. – Она послала ему самую ослепительную из своих улыбок. – Тебе нравится Хейвен-Бридж?

Он фыркнул.

– Нам надо поговорить.

– Хорошо, давай поговорим. – Она отодвинула свою тарелку и чинно сложила руки.

– Не здесь.

– А где? На улице слишком темно, чтобы гулять.

Джеймс скрипнул зубами.

– Полагаю, ты сняла комнату?

– Конечно.

Понизив голос, он спросил:

– Которая дверь?

Оливия вспыхнула. Джентльмен спрашивает местонахождение комнаты… Это шокировало даже ее.

– Вторая слева.

– Поднимайтесь с Хилди наверх, а через час или около того я приду. Когда постучу, откройте побыстрее, чтоб никто не увидел меня в коридоре перед вашей комнатой.

Оливия готова была тут же пуститься в пляс. У нее будет рандеву с Джеймсом! Сегодня же!

– Понимаю. – Она изо всех сил пыталась казаться невозмутимой, будто проделывает подобное постоянно. – Идем, Хилди.

Когда Оливия поднялась со скамейки, Джеймс тоже встал. Чуть склонив голову, она выпрямилась, решительно настроенная грациозно покинуть пивную, несмотря на дрожащие колени.

Как только они с Хилди оказались в своей комнате, служанка всплеснула руками.

– Неприлично это, мистеру Эвериллу стучаться к вам посреди ночи.

– Еще только десять часов. – Но, разумеется, она поняла, что Хилди хотела сказать, и послала девушке извиняющуюся улыбку. Бедняжка! С тех пор как они выехали из Лондона три дня назад, Оливия подвергала ее одному испытанию за другим, и все за гранью приличий.

– Считаю, вам следует сказать мистеру Эвериллу, что вы предпочли бы встретиться с ним завтра – например, на прогулке, в моем сопровождении.

– Я ему предложу это, когда придет, но мне показалось, что его желание поговорить немедленно непреклонно.

– Герцог был бы недоволен, – предостерегла Хилди.

И это еще мягко сказано. Если Оуэн узнает, что Оливия натворила, то, вероятно, заточит ее в монастырь до конца жизни, а уж что сделает с Джеймсом, и вовсе страшно подумать.

А потому Оуэну совершенно необязательно знать о ее дерзком приключении.

– Поскольку у нас есть немного времени до прихода Джеймса, помоги мне переодеться. – Оливия с отвращением оглядела свое пыльное дорожное платье. Интересно, что надевают на позднее свидание?

Словно прочитав ее мысли, Хилди предложила:

– Белый муслин?

Служанка, без сомнения, надеялась, что белое послужит напоминанием обеим сторонам, что Оливия невинна. И хотя она склонна была возразить по этой же причине, ей пришлось согласиться, что это самое простое и самое приличное платье из всех взятых.

– Хорошо.

У Хилди не было времени распаковывать вещи, поэтому она сразу же начала рыться в саквояже. Оливия тем временем умылась и привела в порядок волосы. Час спустя она в ожидании сидела на твердом деревянном стуле и делала вид, что читает.

Когда раздался стук в дверь, Оливия подскочила, но Хилди неодобрительно цыкнула на нее и спросила:

– Кто там?

– Эверилл. – Секундная пауза. – Кто же еще?

От сочного, глубокого звука его голоса сердце Оливии забилось быстрее. Она открыла дверь, и от увиденного: широких плеч, узкой талии и длинных, мускулистых ног – сразу пересохло во рту, поэтому еле слышно прошептала:

– Хочешь войти?

Он оперся рукой о дверной косяк, оглядывая комнату, и, заметив Хилди, покачал головой.

Оливия едва не вскрикнула, когда он схватил ее за руку и, выглянув в коридор, потащил за собой.

Сердце ее бухало как молот, но она нашла в себе силы обернуться и улыбнуться ошеломленной служанке.

– Ложись. Я скоро вернусь.

Не теряя времени, Джеймс вывел ее в коридор. Они быстро пробежали по дорожке, устилавшей старый деревянный пол, и нырнули в комнату через две двери справа.

Комната Джеймса. Его потертый кожаный саквояж стоял на полу возле умывальника, а рядом на крючке висела шляпа. Слабый запах мыла для бритья защекотал ей ноздри.

Он отпустил ее запястье, толкнул в глубь комнаты, закрыл дверь на ключ и указал на кровать:

– Сядь.

Из гордости она пренебрегла его приказом и заняла деревянный стул у изножья кровати. Джеймс заметался перед ней, хотя размеры комнаты позволяли сделать всего-то пару шагов. Это, похоже, еще больше рассердило его.

Оливия терпеливо ждала, сложив руки на коленях и чинно скрестив ноги в лодыжках.

Наконец, Джеймс остановился и, сунув руку в волосы, стиснул их, словно хотел вырвать клок.

– Какого черта ты делаешь в Хейвен-Бридже?

В течение долгой поездки из Лондона Оливия обдумывала, как лучше ответить на этот вопрос, но так и не пришла ни к какому конкретному решению – до сих пор.

Придется сказать ему правду.

– Я не могла вынести, что ты уехал, не попрощавшись, как будто сбежал от меня… от нас.

– Оливия. – В его голосе сквозило раздражение. – Нет никаких нас.

Как больно ранили его слова!

– Ну конечно же есть. – Прежде чем он успел ей возразить, она добавила: – Поэтому ты и сбежал из Лондона.

Джеймс на несколько секунд прикрыл глаза, словно молил Всевышнего о терпении.

– Наверное, я это заслужил. Я дурно повел себя в ту ночь на балу Истонов.

– Ты дурно повел себя и на следующий день, когда приехал к Оуэну.

– Возможно, ты права. Но, Оливия, чего же ты от меня ждала? Мне не следовало целовать тебя, но я поцеловал. Сделанного не воротишь, как бы я этого ни желал. Через пару месяцев я уезжаю в Египет. У нас не может быть никакого будущего. Ты должна это понимать.

Она пожала плечами.

– Я смотрю на вещи иначе.

– Позволь мне задать простой вопрос: Хантфорд знает, что ты здесь?

– Нет, не знает.

Джеймс тихо чертыхнулся.

– А куда, он думает, ты поехала?

– К своей тетушке Юстас в Оксфордшир. – Оливия сделала глубокий вдох. – Роуз написала ей письмо, сообщая о моих планах навестить ее, но я успела его перехватить, чтобы Деннисон не отправил: не хотела беспокоить дорогую тетушку.

– Какая ты заботливая. – Его сарказм ранил. – А как тебе удалось убедить кучера и Хилди согласиться на эту авантюру?

Оливия уставилась на свои руки, понимая, что ее объяснения звучат постыдно даже для нее самой. Пыталась убедить себя, что цель оправдывает средства, все равно переживала.

– Когда мы остановились на постоялом дворе в первую ночь, я небрежно обронила, что хотела бы увидеть очаровательный коттедж тети Юстас в Озерном крае. Кучер вначале возражал, говорил, что получил распоряжение доставить меня в Оксфордшир, но я заверила его, что Оуэну известно о перемене планов и что тетя Юстас ожидает моего приезда в Хейвен-Бридж через пару дней.

– Стало быть, солгала.

– Да.

Джеймс вновь принялся беспокойно мерить шагами комнату.

– Как ты узнала, что я буду здесь?

– Наверняка не знала, но когда ты сказал, куда едешь, я предположила, что воспользуешься возможностью навестить дядю Хэмфри. Судя по тому, с какой теплотой ты о нем говорил, было ясно, что он тебе очень дорог… как и Хейвен-Бридж.

Джеймс покачал головой.

– Что-то я не припоминаю такого разговора.

– Это было довольно давно.

– И ты запомнила?

Джеймс наморщил лоб, и Оливия с трудом сдержала порыв разгладить морщинки пальцами. Да, она помнит и ценит время, проведенное с ним, в особенности те редкие моменты, когда он рассказывал что-нибудь о себе.

– Я подумала тогда, что и мне тоже хотелось бы когда-нибудь побывать в Хейвен-Бридже.

Джеймс опустился на кровать в изножье, чтобы глаза, прямо-таки сверкавшие гневом, оказались на одном уровне с ее глазами.

– Твой приезд сюда без ведома брата – безрассудство. Ты подвергаешь себя опасности. А если бы по пути на вас напали разбойники с большой дороги? Или застряли бы где-нибудь в глуши?

– Не преувеличивай. Тихая сельская местность вовсе не кишит разбойниками. С таким же успехом меня могли ограбить и по дороге к тете Юстас, – возразила Оливия, поскольку как-то не задумывалась над всякого рода случайностями, которые могли помешать ее плану, ибо была слишком сосредоточена на том, чтобы найти Джеймса.

– Ты упускаешь одну важную деталь, – ровно проговорил Джеймс. – Если бы с тобой что-нибудь случилось, никто бы даже не узнал. Тетя не ждала тебя, а уж я, видит Бог, тем более.

– Не вижу смысла рассуждать о том, что могло произойти, когда не произошло ничего.

– А ты забыла про пьяницу в таверне? Все могло закончиться гораздо хуже.

Она позволила себе легкую улыбку.

– Но все обошлось – благодаря тебе.

Джеймса ее лесть нисколько не смягчила – напротив, вид у него был такой, словно ему хотелось что-нибудь разбить.

– Утром первым делом я отправлю письмо Хантфорду с сообщением о твоем местонахождении. Подозреваю, что он сам приедет за тобой, а стало быть, за три дня пути придумает наказание за эту сумасбродную выходку.

Оливия заерзала на твердом стуле.

– Может, не стоит действовать так поспешно? Ведь есть и другие варианты…

Джеймс рассмеялся – глухо, резко.

– Какие, например?

– Завтра я напишу тете Юстас, сообщу о своем приезде и отправлюсь в Оксфордшир. Оуэну совсем не обязательно знать о моем посещении Хейвен-Бриджа.

– Я не собираюсь лгать твоему брату.

– Что ж, если ты желаешь поделиться с ним всей этой сомнительной историей, не смею мешать. – Оливия преувеличенно тяжко вздохнула. – Но не удивляйся, когда он посадит меня на ближайший корабль до Америки.

Джеймс сузил глаза.

– И поделом.

Теперь наступил черед Оливии мерить шагами комнату.

– Ну а ты? Разве ты не несешь никакой ответственности? Я бы, конечно, не стала впутывать тебя, ты же понимаешь, но кто-то мог бы сказать, что ты меня поощрял.

– Я… что?

– Да, когда поцеловал.

– Ах, ну да: как я мог такое забыть? – усмехнулся Джеймс.

Снова сарказм. Ножом по сердцу.

– Говори что хочешь, но я знаю, что тот поцелуй что-то для тебя значил. Я почувствовала это по тому, как ты обнимал меня, как смотрел на меня.

Он вскочил и схватил ее за плечи.

– Послушай меня. Тот поцелуй был ошибкой. Не стану отрицать, что увлекся, но я не ожидал, что ты такая…

Джеймс беспомощно пожал плечами, но ей нужно было знать.

– Какая?

– Такая… страстная, – признался он ворчливо. – И так хорошо целуешься.

К щекам Оливии прилила краска, вмиг стало жарко. Этот комплимент, пусть и высказанный неохотно, с лихвой возместил все его прежние колкости.

– Спасибо. Ты тоже очень даже неплохо целуешься.

Глаза Джеймса сузились.

– Тоже? А кто еще?

– Это неважно. Прошу тебя, продолжай.

Ее слова не порадовали, тем не менее Джеймс продолжил:

– Ты должна понимать, что мы с тобой не пара. Ты сестра маркиза, а я всего лишь поверенный и к тому же в конце лета уезжаю в Египет. Я не намерен жениться, мне не нужна семья. Чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет и для тебя, и для меня.

Он отошел в другой конец комнаты и устремил взгляд в окно, которое выходило на гостиничный двор.

– Я бы подождала, пока ты не вернешься из Египта, – проговорила Оливия дрожащим голосом.

– Дело вовсе не в Египте, – едва сдерживался Джеймс. – Ты младшая сестра моего лучшего друга. Я еще никогда не сознавал этого так отчетливо, как сегодня.

– Почему это звучит как укор?

– Приехав сюда, ты обманула семью и подвергла себя опасности. Это был глупый, эгоистичный и крайне незрелый поступок.

До сих пор Оливия пыталась храбро рисовать это как смелое и романтическое приключение, но слова Джеймса высветили горькую правду. Она ни за что не хотела волновать своих родных и никогда не прибегла бы к этому замыслу, если б это не был ее последний шанс на счастье. На любовь.

– Возможно, ты и прав…

– Не «возможно», а прав. С того времени как научилась хлопать ресницами – что, держу пари, было приблизительно года в три, – ты получала все, что только душа пожелает: пони, красивые платья, даже драгоценности. И это объясняет, почему тебе так трудно смириться с моим отказом. Мы совершенно не подходим друг другу, я никогда не смогу сделать тебя счастливой, а ты… ты никогда не сможешь меня понять.

Его резкие слова эхом зазвенели в последовавшей за этим тишине.

Глаза Оливии налились слезами, в носу жгло, но заплакать означало только подтвердить его невысокое мнение о ней.

– Мне думается, ты меня недооцениваешь, – выдавила она.

Да, Господь благословил ее любящими братом и сестрой. Да, она по праву рождения принадлежит к классу богатых и привилегированных, но уже познала сердечную боль, познала ужас и горе, обнаружив отца с дыркой от пули в голове, познала мучительные страдания, когда осталась без матери. Люди, которых она считала друзьями, сторонились ее в самый горький, самый уязвимый период жизни.

Только не Джеймс. Он был один из немногих, кто поддержал Оуэна – и всех их.

Да, Оливия понимает больше, чем он думает.

И теперь, впервые, пожалуй, за всю свою жизнь, она поняла, что необходимо держаться от Джеймса на расстоянии, и пробормотала:

– Ты дал мне много пищи для размышлений. Думаю, мне следует вернуться в свою комнату.

Джеймс вскинул брови:

– Надеюсь, до утра ты никуда не сбежишь?

– Не беспокойся. – У нее не было ни сил, ни желания что-либо предпринимать. Какие бы последствия ни имели ее поступки, она встретится с ними лицом к лицу.

Он пощупал затылок и поморщился.

– Надо поспать. Надеюсь, к завтрашнему дню моя голова прояснится.

– Еще болит? – Не задумываясь, она подошла к Джеймсу, положила руку на плечо, а второй потрогала макушку, ощутив под пальцами густые, слегка вьющиеся волосы. Легонько ощупав его голову, на затылке она обнаружила шишку с куриное яйцо.

– Ой.

– Завтра будет болеть.

– Уже болит.

Обида и гнев Оливии растаяли. Но не полностью.

– Тебе нужно поспать.

Она хотела было идти к себе, но Джеймс в три широких шага обогнал ее и оказался у двери.

– Подожди, я проверю коридор.

Выглянув из комнаты, он махнул ей рукой, приглашая следовать за ним.

Возле своей комнаты она вытащила из кармана ключ и, не глядя на Джеймса, отперла дверь.

– Спасибо, что заступился там, в пивной. Надеюсь, твоей голове скоро станет лучше.

– Не волнуйся. Она крепкая.

Игривость в его тоне заставила ее обернуться, и от его улыбки так екнуло сердце, что захотелось прильнуть к нему, прижаться к губам своими… но она лишь прошептала:

– Спокойной ночи.

– Запри дверь, – напомнил Джеймс. – Утром решим, что делать дальше.

Оливия кивнула, вошла в комнату и повернула ключ в замке. Хилди оставила у кровати горящую лампу с прикрученным фитилем, а сама, свернувшись на тюфяке на полу, крепко спала.

Совесть кольнула Оливию. На бедную девушку взвалили задачу сохранения репутации Оливии – дело, мягко говоря, неблагодарное. Служанка до сих пор считает, что завтра они отправятся в коттедж тетушки Юстас в Хейвен-Бридже, и Оливии предстояло сообщить ей неприятную правду.

Джеймс прав: она сумасбродная и эгоистичная – во всяком случае, сегодня была именно такой. Его резкие слова уязвляли, но гораздо больнее было видеть разочарование в его глазах… вот что будет преследовать ее до конца дней.

Оливия сняла платье, облачилась в ночную рубашку и, на цыпочках подойдя к тюфяку служанки, тихонько тронула ее за плечо.

Хилди приподнялась на локте и потерла глаза.

– С вами все в порядке, миледи? Вам что-нибудь нужно?

– Я просто хотела сообщить, что вернулась, – прошептала Оливия. – Спасибо тебе за попытки защитить мое доброе имя.

Служанка сонно заморгала, не вполне понимая, о чем это она, а Оливия продолжила:

– Знаешь, кровать достаточно большая, так что хватит для двоих. Забирайся и залезай под одеяло, а то на полу холодно.

– Да мне и на тюфяке удобно, миледи.

– Но ведь матрас-то лучше. Давай запрыгивай. Я прикручу лампу.

Хилди подчинилась и уснула сразу же, как только голова коснулась подушки.

В отличие от нее Оливии не спалось. Слова Джеймса не выходили из головы, а невысокое мнение о ней ранило как сотня осколков. Однако усугублял боль неоспоримый факт: несмотря ни на что, она все равно его любит.

И не имеет ни малейшего представления, что с этим делать.