На следующий день лондонская погода решила в полной мере оправдать бесконечные разговоры, вздохи и пересуды. Низкие тяжелые серые тучи уныло затянули небо и время от времени презрительно плевались холодным дождем. Иногда выглядывало солнце, как кокетливая дебютантка из-за веера, словно раздумывая, стоит ли открыть хорошенькое личико. Однако уже через минуту поднимался ветер, тучи возвращались, а улицы снова погружались в серую мглу. В поединке между мраком и светом мрак решительно побеждал.

Экипаж лорда Фоксберна катил по мостовым в сторону дома. Граф смотрел в окно и рассеянно привычным движением потирал правую ногу. После двухчасового разговора с адвокатом мышцы окончательно онемели и сейчас напоминали китовый ус в корсете старой девы.

Аверилл, друг и по совместительству поверенный в делах, пытался всучить визитную карточку некого молодого доктора, активно продвигавшего очередную смелую идею в лечении застарелых ран. Бенджамин даже слушать не захотел: не меньше дюжины медицинских светил различной величины мяли и крутили его несчастную ногу, а в итоге каждый предлагал одно-единственное действенное средство: ампутацию.

Шарлатанам граф не верил, а с собственной ногой не собирался расставаться даже в самых критических обстоятельствах – тем более что боль уже стала неотъемлемой частью существования.

Возможно, лет через десять удастся окончательно смириться с судьбой, а пока периодически возникало желание спрятаться в пещеру или хотя бы зарыться в глубокую нору, подобно раненому зверю. Тогда не пришлось бы собирать волю в кулак и, превозмогая страдания, появляться на бесконечных светских раутах, балах, вечерах и салонных собраниях. Тем самым окружающие были бы навсегда избавлены от его дурного настроения, цинизма и грубости. Идея казалась разумной и полезной, но имела один существенный недостаток: ни в пещере, ни тем более в норе не будет стены, достойной портрета мисс Ханикот.

Граф до сих пор не убрал картину из кабинета. Планировал сделать это сегодня утром, однако не смог: напряженно изучал условия контракта и каждые пятнадцать минут радовал себя коротким, но цепким взглядом на Английскую красавицу. Теперь, когда стало известно, что моделью послужила мисс Ханикот, произведение приобрело и особый смысл, и особое притяжение.

Хотелось выяснить кое-какие конкретные обстоятельства работы над портретом. Например, был ли художник ее любовником? Вопрос, конечно, праздный, но, несмотря на отвлеченность, крайне болезненный. Бенджамин потратил немало времени, рассматривая через лупу небрежную подпись в правом нижнем углу, однако разобрал только первую букву имени: «Т».

Во всяком случае, мисс Ханикот больше не будет делать ставку на Хью. Если повезет, подопечный встретит милую скромную девушку и женится до Михайлова дня, после чего можно будет с чистой совестью и чувством исполненного долга уехать в свое поместье. Конечно, богатый сельский дом – далеко не пещера, но найти уединение и покой на лоне природы куда легче, чем в Лондоне.

Граф безучастно смотрел в окно на снующих под проливным дождем слуг: в серой одежде они напоминали мышей, пытающихся увернуться от лап невидимого кота. Но внезапно среди сплошного мрака взгляд привлек золотой проблеск. Сердце дрогнуло. Бенджамин постучал в потолок, а когда возница замедлил ход, обернулся и посмотрел назад, желая убедиться, что не ошибся.

Мисс Ханикот.

Она стояла у входа в кондитерскую Гантера и пыталась спрятаться под зонтом, хотя надежда остаться сухой таяла с каждой минутой. Юбка легкого зеленого платья намокла и прилипла, представив заинтересованному взору и стройные бедра, и изящную линию ног. Розовая шляпка прикрывала половину головы, однако пышные светлые локоны выбились и, подобно маяку, прорезали серый сумрак ярким лучом света. Рядом никого не было.

Мгновенно забыв о боли, не дожидаясь, пока остановится экипаж, граф выпрыгнул на мостовую и под холодным ливнем быстро зашагал к кондитерской. Едва мисс Ханикот заметила знакомого, глаза испуганно расширились, как будто ее поймали на краже пирожного.

– Почему вы здесь стоите?

Прежде чем ответить, она торопливо огляделась.

– Добрый день, лорд Фоксберн. На четыре у меня назначена деловая встреча.

Граф достал из жилетного кармана золотые часы и открыл крышку.

– Сейчас уже почти половина пятого.

– Кажется, моего приятеля что-то задержало. – Мисс Ханикот грустно вздохнула.

– Я отвезу вас домой. – Бенджамин щелкнул пальцами, подзывая экипаж. Свой удобный, теплый, сухой экипаж.

– Нет, спасибо. – С зонта скатилась тяжелая капля и плюхнулась Фоксберну на нос.

– И сколько же еще вы намерены ждать?

Она хмуро посмотрела на промокшее платье.

– Может быть, минут пятнадцать.

– Да за пятнадцать минут вас смоет в Темзу.

– Постараюсь удержаться. – Она на миг задумалась и добавила: – Вы очень любезны.

Граф почувствовал, что от него хотят избавиться, но, черт возьми, он не мог позволить ей остаться под дождем и подхватить простуду.

– В таком случае почему бы не подождать знакомого в экипаже?

Мисс Ханикот явно сомневалась: страх нарушить правила приличия боролся с лужей, в которую постепенно погружались ее хорошенькие новые ботиночки.

– Вокруг никого нет, – успокоил граф. Во всяком случае, никого, кто был бы кем-то. – Если задернуть шторы, то и вообще нечего бояться.

Дафна едва заметно кивнула; он тут же крепко взял ее под локоток и повел к двери – пока не успела передумать. Забрал зонт и держал над головой, когда Дафна легко поднималась по лесенке. Что-то коротко сказав вознице, прыгнул следом, закрыл дверь и сел напротив. Задвинул все шторы, но справа от мисс Ханикот предусмотрительно оставил щель, чтобы молодая леди могла наблюдать за входом в кондитерскую. Стоит ли говорить, что каждые несколько секунд она поворачивалась и настороженно поглядывала на улицу?

Некоторое время прошло в дружелюбном молчании – подвиг почти невероятный, если вспомнить вчерашний разговор.

Наконец мисс Ханикот осторожно откашлялась.

– Хотела бы кое-что спросить.

Лорд Фоксберн откинулся на спинку сиденья и сложил руки на груди, показывая, что слегка заинтересован.

– И что же именно?

– Тот портрет, который вы считаете моим… как он к вам попал?

– Если портрет не ваш, то какая вам разница?

К чести молодой леди, коварный выпад ничуть ее не смутил и не сбил с толку.

– Не так уж и важно, изображена на картине я или другая особа. Ясно, что модель похожа на меня… или я на нее. Должна признаться, что факт обескураживает. – Глубокая складка между бровей свидетельствовала о неподдельной тревоге.

– Вас беспокоит, что кто-то может увидеть портрет и также прийти к ошибочному выводу относительно вашей причастности к процессу его создания? – Граф не пытался скрыть скептицизм.

Мисс Ханикот упрямо подняла подбородок и посмотрела с вызовом.

– Да. Женская репутация хрупка и уязвима. Я только что появилась в свете и не хочу оказаться изгнанной прежде, чем побываю хотя бы на одном крупном балу.

Бенджамин хмыкнул.

– Роль балов неоправданно преувеличена.

– И все же буду рада сделать собственные выводы, – парировала Дафна. – К тому же речь идет не только о моей репутации. Могут пострадать и другие: например, Оливия и Роуз. – Опушенные густыми светлыми ресницами голубые глаза затуманились грустью.

– Есть идея.

Дафна нетерпеливо подалась вперед.

– И какая же?

– Вы можете просто объяснить всем, что на картине изображена другая молодая особа.

– Что значит «всем»? Вы же обещали держать портрет в тайне!

– Обещал и исполню обещание, если вам угодно.

– Будьте добры. Думаю, так будет лучше. В конце концов, люди могут мне не поверить.

Совершенно верно. Он же не поверил.

– Поэтому и хочу узнать, каким образом вы получили эту картину, – продолжала настаивать Дафна.

– Портрет принадлежал моему другу. Я обнаружил его среди других произведений живописи, которые хозяин дома еще не успел повесить. – Горькие воспоминания навалились тяжким болезненным грузом; внезапно Бенджамин почувствовал себя усталым и старым.

Мисс Ханикот напряженно выпрямилась, как будто боялась пропустить хотя бы слово.

– А там было что-нибудь еще… похожее на меня?

– Нет, – уверенно ответил граф. Он бы наверняка заметил и запомнил.

Дафна нахмурилась.

– Значит, портрет – подарок друга?

– Не совсем. Но я уверен, что он хотел бы, чтобы картина перешла ко мне.

Голубые глаза наполнились пониманием и сочувствием.

– Вы говорите о старшем брате лорда Билтмора – том самом, который погиб в битве при Ватерлоо.

– Да. – Как всегда, упоминание имени Роберта оживило в памяти проклятый день, полный горьких потерь, запаха пороха и разъедающего глаза дыма. Воинственные возгласы сражающихся воинов и нечеловеческие стоны раненых и умирающих до сих пор звучали в сознании.

– Искренне сочувствую. – Мисс Ханикот слегка подалась вперед и положила на рукав почти невесомую ладонь. Простой жест мгновенно вернул в настоящее. Теплое прикосновение проникло сквозь намокшую под дождем одежду, распространилось по телу и согрело кровь. Бенджамин посмотрел на ладонь, стараясь сохранить в памяти эти затянутые в перчатку тонкие пальцы, и коротко кивнул.

– Хью не нашел в себе сил разобрать личные вещи брата. Попросил меня выполнить эту печальную, но необходимую миссию и предложил взять на память то, что особенно понравится. Я выбрал портрет.

Дафна тихо вздохнула и убрала руку, обрекая на холодное одиночество.

– Вам очень не хватает друга.

– Чертовски. Каждый. Проклятый. День.

Она не поморщилась от проявления дурных манер, а просто склонила голову, показывая, что понимает. И все же собеседница выглядела слишком юной и невинной, чтобы иметь представление об ужасе смерти. Словно услышав мысли, она призналась:

– А мне точно так же не хватает отца.

Однако, вопреки грустным словам, уже в следующее мгновение лицо озарилось улыбкой.

– Но при этом вы выглядите вполне жизнерадостной.

– Сестра тоже нередко упрекает меня в излишней легкости характера. – Мисс Ханикот в очередной раз посмотрела на дверь кондитерской, с заметным усилием проглотила застрявший в горле комок и продолжила:

– Мысли о папе делают меня счастливой. С радостью вспоминаю его добрый голос, ласковую улыбку, мягкую бороду. Скучаю без него, но знаю, что сейчас он в лучшем мире.

Все понятно. Можно было бы догадаться раньше.

– Вы верите в Бога.

– Конечно. А вы разве нет?

– Не знаю.

Дождь с тупым упрямством колотил по крыше. Бенджамин отодвинул свою шторку и посмотрел на пустую улицу.

– Вряд ли ваш приятель придет.

Мисс Ханикот прикусила губку, и вдруг захотелось протянуть руку и прикоснуться к очаровательному, по-детски пухлому ротику.

– Да, – согласилась Дафна. – Кажется, ждать бессмысленно.

– Позволите отвезти вас домой?

Признавая поражение, молодая леди скромно опустила глаза.

– Да, спасибо.

Граф извинился и вышел, чтобы объяснить вознице, куда ехать, а когда попытался вернуться в экипаж, больная нога судорожно дернулась и отказалась подчиняться.

Мисс Ханикот тут же вскочила, с готовностью подала руку и усадила рядом с собой. Так близко, что зеленый шелк платья коснулся бриджей.

– Каким способом вы снимаете боль? – участливо спросила Дафна.

– Простите? – Бенджамин, разумеется, расслышал вопрос, но подобной прямоты не ожидал.

Дафна склонила голову и с интересом посмотрела на бедро, отчего кровь в венах начала неровно пульсировать.

– Чем лечите ногу?

– Пьянствую, – сухо ответил лорд Фоксберн. – Без меры.

Ответ имел целью уничтожить любопытство на корню, однако мисс Ханикот лишь мило улыбнулась.

– Помогает?

– Не особенно. Но более эффективного средства человечество пока не придумало.

Спутница осмотрелась и спросила очень серьезно:

– А здесь что-нибудь крепкое есть?

– Мучает жажда?

Она смущенно покраснела.

– Нет. Просто тяжело смотреть, как вы страдаете.

Как правило, боль и слабость удавалось скрывать. Окружающие не замечали дискомфорта – или считали, что задавать вопросы невежливо. А вот мисс Ханикот без угрызений совести совала нос в его дела, причем проявляла при этом чрезмерную и предосудительную проницательность.

– Не беспокойтесь за меня, – попытался отшутиться Бенджамин. – Подозреваю, что нынешние мучения посланы в наказание за прежние грехи. Если так, то можно считать, что легко отделался. – Сомнение и задумчивость на хорошеньком личике не на шутку встревожили. Следовало немедленно сменить тему.

– Перед отъездом в Саутгемптон Хью упомянул, что хочет вернуться в пятницу, чтобы попасть на музыкальный вечер сестер Ситон. Полагаю, вы там будете?

– Да. С нетерпением жду возможности услышать новый квартет мистера Бетховена.

– Хью очарован вами значительно глубже, чем я предполагал, – бесстрастно заметил граф.

Дафна вздохнула.

– И вас это огорчает.

В высшей степени.

– Пожалуй, не столько огорчает, сколько озадачивает.

– Лорд Билтмор – добрый человек и не заслуживает дурного обращения.

– Согласен. Но факт остается фактом: вы для него – неподходящая партия.

– Ваше мнение по этому поводу хорошо известно, милорд.

Граф криво усмехнулся.

– А каковы ваши чувства? – Вопрос прозвучал отстраненно, почти безразлично, но сердце напряженно замерло. Не стоило обманывать самого себя и убеждать, что ответ ничего не значит.

Ответ имел значение, причем немалое. А вот почему, выяснять не хотелось.

– Лорд Билтмор – истинный джентльмен и обладает массой положительных качеств. – Хотя прямого сравнения не последовало, продолжить мысль не составляло труда: «качеств, которых вам не хватает».

– Вы его любите?

– Вопрос чрезвычайно личный. – Щеки заметно порозовели.

Бенджамин смотрел долго; вполне достаточно, чтобы понять: какие бы чувства ни испытывала мисс Ханикот – восхищение, уважение, симпатию, – страсти среди них не было.

– Это хорошо, – удовлетворенно заметил он.

– Что хорошо?

– То, что вы его не любите.

– Прошу, только не пытайтесь доступно объяснить, что именно я чувствую.

– А я и не пытаюсь, – пожал плечами граф. – Напротив, говорю о том, чего вы не чувствуете.

– Занятное отличие. – Дафна сложила руки на коленях.

– Итак, Хью явится на музыкальный вечер. Надеюсь, вы не нарушите условий нашей сделки.

По недавно спокойному лицу скользнула тень глубокого огорчения.

– Я ничего не забыла, лорд Фоксберн.

Бенджамин ощутил острое раскаяние – а ведь чувство вины он считал чуждым – и отвел взгляд, напомнив себе, что спутница далеко не так наивна и невинна, как кажется. Что ни говори, позировала художнику полуобнаженной, а теперь уверенно и настойчиво лжет.

Экипаж остановился возле особняка герцога Хантфорда. Бенджамин любезно помог даме выйти и проводил к парадному подъезду.

Шелковые цветы на шляпке поникли от дождя, а обычно сияющая улыбка поблекла и потускнела. Ах, проклятие!

– Послушайте, если я веду себя грубо, то это оттого, что пытаюсь защитить Хью. Ну, а еще потому, что осел.

Дафна посмотрела спокойно, совсем как на портрете.

– Понимаю. – Взялась за ручку двери и спросила: – А вы будете на музыкальном вечере?

Будет ли он? О Господи! Исполнение скорее всего окажется любительским, если не откровенно слабым. Но если туда собирается она…

– Не исключено. Желаю хорошего дня, мисс Ханикот.

Она вскинула бровь.

– До свидания.

И скрылась в холле.

Бенджамин вернулся в экипаж, сел и провел ладонью по еще теплому бархату. В воздухе витал легкий цветочный аромат. Несмотря на неопределенность ответа, он прекрасно понимал, что даже адские псы не смогут удержать его в стороне от музыкального вечера, – точнее, от одной из слушательниц.

Проклятие. Кажется, Хью – не единственный на свете глупец, попавший в сети неотразимого обаяния мисс Ханикот.