Макс открыл дверь в спальню матери, ловко удерживая в руке поднос с завтраком. Ивонн приготовила только кофе и тосты. Джорджетт была очень разборчива в еде, и Макс предполагал, что именно поэтому она в свои пятьдесят шесть лет сохранила девичью фигуру. Окна спальни выходили на восток, и сквозь полупрозрачные занавески пробивался утренний свет. Макс поставил поднос на сиденье одного из стульев и поприветствовал мать:

— Доброе утро. Ты поспала хотя бы немного?

Джорджетт, сидевшая на широкой металлической кровати, кивнула. За годы ее лицо постарело, но сохранило красоту, которой она всегда гордилась. А волосы, умело подкрашенные хорошим парикмахером, выглядели безукоризненно.

— Да, немного. А ты?

— Пару часов, наверное.

Джорджетт посмотрела на поднос:

— Ты принес мне кофе?

— Да. — Макс взял поднос со стула и подошел с ним к кровати. — И тосты. Тебе нужно хотя бы немного поесть.

Он поставил поднос матери на колени и снял вышитую белую салфетку, которой был накрыт завтрак — четыре кусочка тоста, намазанные тонким слоем масла. Затем взял маленький серебряный кофейник и налил горячий черный кофе в фарфоровую чашку. Это серебро и фарфор принадлежали семейству Десмондов на протяжении шести поколений.

— Можем мы поговорить, покаты будешь есть? — спросил Макс. — Нам нужно решить много вопросов.

Джорджетт поднесла чашку к губам и отпила изысканный кофе, который каждый месяц заказывала в Новом Орлеане.

— Я догадываюсь, что есть вопросы, которые не терпят отлагательства. Но мне так страшно думать о реальных вещах, связанных со смертью Луиса…

— Сегодня утром я еду в контору Трендалла, хочешь поехать со мной?

Джорджетт замотала головой и ответила совершенно твердо:

— Боже, нет! Я этого не вынесу. Дорогой, прошу тебя, сделай все сам.

Такого ответа Макс и ожидал. Он любил мать, получше, чем кто-либо, сознавал ее недостатки. Эмоционально она не была сильной женщиной, и когда нужно было заниматься скучными житейскими делами, она полагалась на других. Раньше на мужей — сначала на Филиппа, потом на Луиса, они принимали за нее решения и заботились о ней. Теперь эти обязанности должны были перейти к сыну.

— Учитывая, со сколькими людьми предстоит связаться, я думаю, лучше всего устроить официальное прощание завтра вечером, а похороны — в воскресенье днем, — сказал Макс.

— Да, конечно, дорогой, — ответила Джорджетт, разламывая половинку тоста на две части. — Как ты считаешь нужным. — Она откусила крошечный кусочек тоста и вдруг посмотрела Максу в глаза. — Ты будешь еще раз звонить ей?

Максу незачем было спрашивать, о ком идет речь.

— Думаю, ей сегодня позвонит тетя Кларис. Не вижу причин, по которым мне стоило бы снова с ней связываться.

— Как ты думаешь, она приедет на похороны?

— Не знаю.

— Она разбила ему сердце. Злобная, безжалостная девчонка.

— Мама, она уже не девчонка, ей тридцать четыре года.

Макс бы не стал оправдывать Джоли перед матерью или перед кем бы то ни было еще, но он считал, что понимает дочь Луиса. Она ненавидела Джорджетт примерно так же, как он сам когда-то ненавидел Луиса. Но в то время как он жил в доме Луиса и на собственном опыте узнал, что за человек его отчим, Джоли так и не дала мачехе шанса. Луис много раз уговаривал ее вернуться в Белль-Роуз, хотя бы приехать в гости, но она раз за разом упрямо отказывалась.

— Этот дом — ее, ты знаешь, — сказала Джорджетт. Руки матери слегка дрожали. — Я уверена, что Луис завещал Белль-Роуз ей. Она вышвырнет нас отсюда, как только узнает, что у нее есть такая возможность.

— Почему ты думаешь, что Луис оставил дом Джоли?

Макс пододвинул стул в стиле Людовика XV ближе к кровати и сел.

— Он еще много лет назад говорил, что Белль-Роуз принадлежит Джоли. Ведь это дом ее матери. Он — собственность семьи Десмонд, как и земля, на которой он выстроен.

— Луис мог и передумать.

Макс не знал подробностей завещания Луиса, тот с ним не делился, но он не верил и не мог поверить, что Луис оставит Белль-Роуз Джоли. В крайнем случае он бы разделил его поровну между двумя дочерьми.

— Не позволяй ей ничего у нас отнимать. — Джорджетт протянула руку к сыну. — Она меня ненавидит. Всех нас. Она была бы счастлива узнать, что мы остались без гроша.

Макс встал, потом сел на кровать и взял мать за руку.

— Луис не оставит тебя без гроша. Ты была любовью всей его жизни. Я уверен, он хорошо позаботился и о тебе, и о Меллори.

— И о тебе тоже, дорогой. Ты был ему как родной сын.

Макс подумал, что, пожалуй, мать права. Во многих отношениях он стал для Луиса сыном, которого у него никогда не было. Но между ними не существовало кровного родства. Джоли и Меллори — родные дети Луиса, а он — нет.

Макс не стал утруждать себя напоминанием, что даже если Луис оставил их без гроша, чего — Макс был уверен — он бы никогда не сделал, Макс теперь и сам стал богатым человеком и вполне способен обеспечить Джорджетт и Меллори тот уровень жизни, к которому они обе привыкли. Или Джорджетт забыла, что он унаследовал долю Филиппа Деверо в компаниях в Луизиане и Миссисипи и в результате умного ведения дел и нескольких удачных сделок обратил почти ничего не стоившие акции в целое состояние? Вряд ли. Джорджетт никогда не забивала свою красивую голову вопросами бизнеса. Кроме того, она ясно дала понять, что предпочитает не зацикливаться на прошлом, включая ее бывшего мужа, который покончил жизнь самоубийством и оставил ее вдовой. Бедный Филипп. Макс не знал точно, не запустил ли Филипп руку в казну фирмы, в которой он и Луис были совладельцами, чтобы покрыть непомерные траты жены. Но если так, то он был дураком. Ни одна женщина не стоит такого риска.

Макс поцеловал мать в щеку, сжал ее руки и отпустил.

— Перестань волноваться. Все, что нужно сделать для похорон, я сделаю. А если Джоли вернется в Саммервиль и попробует причинить нам неприятности, я и с этим справлюсь.

Джорджетт глубоко вздохнула.

— Сегодня ты должен поговорить с Гарлендом.

— Я ему позвоню, и мы назначим время официального оглашения завещания после похорон.

Глаза Джорджетт наполнились слезами.

— Ох, если бы кто-нибудь слышал, как мы сейчас все это обсуждаем, он бы подумал, что для нас имеют значение только деньги Луиса. Но это не так, ты ведь знаешь, что это не так. Я любила Луиса больше всех, но…

— Все будет в порядке, — заверил Макс. — Заканчивай завтракать. Перед тем как уйти, я пришлю к тебе Меллори.

— Да, дорогой, пришли, пожалуйста. Я очень не хочу оставаться одна, особенно сегодня.

Едва выйдя в коридор, Макс увидел тетю Кларис, выходящую из своей комнаты. Она выглядела безупречно опрятно, как всегда, — поседевшие белокурые волосы уложены волнами вокруг головы, карие глаза смотрят сквозь маленькие очки в золотой оправе, белые льняные брюки свободного покроя и тонкая белая блузка смотрятся на ее стройной как тростинка фигуре идеально.

— Макс, я очень рада, что застала тебя до того, как ты уехал.

Макс глубоко вздохнул. Он знал, что скажет Кларис, еще до того, как она открыла рот.

— Доброе утро, тетя Кларис.

— Как Джорджетт себя чувствует сегодня утром?

— Держится, — сказал Макс.

— Позже я пойду к ней и посижу с ней немного.

— Она будет рада.

— Макс…

— Да?

Кларис облизнула нижнюю губу и нервно закусила ее.

— Если Джоли откажется приехать на похороны, я хочу, чтобы ты их отложил до тех пор, пока нам удастся ее уговорить. Если потребуется, тебе надо будет самому поехать в Атланту и привезти ее домой.

— Что-о? — Макс замотал головой. — Надеюсь, вы не имеете в виду, что я должен волоком притащить ее, брыкающуюся и визжащую, в Белль-Роуз?

— Нет, конечно, нет. Но мы должны что-то предпринять. Если она не приедет на похороны Луиса, она потом всю жизнь будет об этом жалеть.

Макс бережно сжал плечи Кларис. Она подняла голову и улыбнулась ему.

— Позвоните ей и скажите, что она вам нужна, — предложил Макс. — Если она ради кого-то и может приехать домой, то ради вас. Но только помните, что если она приедет, нас ждут проблемы.

— Макс, ты прекрасно умеешь улаживать проблемы, ты такой сильный, такой властный. Думаю, ты способен справиться почти со всем на свете, включая Джоли.

Макс застонал.

— Мне надо бежать.

— Да-да, конечно, мальчик мой дорогой, беги.

Макс отпустил плечи Кларис и направился к винтовой лестнице, но помедлил.

— Когда будете говорить с Джоли, скажите ей, что после похорон будет официальное оглашение завещания Луиса.

— О да. Я ей скажу. Но не думаю, что ее интересуют деньги, которые ей мог оставить Луис. Ты же знаешь, она довольно богатая девушка.

— Все равно скажите.

На протяжении прошедших двадцати лет Кларис поддерживала с Джоли связь, часто ездила к ней в гости, особенно после того как Джоли переехала в Атланту. Макс знал только то, что им рассказала Кларис, — что Джоли добилась успеха как дизайнер одежды. Имеет ли какое-то значение то, что Джоли не нуждается в деньгах Луиса? Если, как подозревала Джорджетт, Луис завещал своей старшей дочери Белль-Роуз, есть ли хотя бы малейший шанс на то, что она не вышвырнет всех вон — всех, за исключением тети Кларис? Макс, в сущности, не знал, что Джоли за человек, но если ее жажда мести так же сильна, как ее ненависть к отцу, то у них всех есть очень серьезный повод для беспокойства.

Все утро Джоли избегала звонков тети Кларис. Четыре звонка за четыре часа. Ну и упорная же эта женщина! Но Джоли не могла прятаться до бесконечности, рано или поздно придется поговорить с тетей Кларис и объяснить, что она не приедет в Миссисипи на похороны Луиса. Джоли прекрасно знала, какую тактику изберет ее тетя: она попытается сыграть на ее чувстве вины, как уже не раз пыталась делать в прошлом.

«Если ты не приедешь домой, ты об этом пожалеешь. Я не становлюсь моложе, да и твой отец тоже. — Кларис говорила это бессчетное количество раз. — Прошу тебя, приезжай домой. Ты мне нужна».

Теперь уже слишком поздно прощать отца и мириться с ним. Отчасти Джоли об этом жалела: в ней была еще жива та девочка-подросток, которая когда-то обожала отца. До того ужасного дня. До того, как она увидела, что он занимается сексом с Джорджетт Деверо. До того, как ее мать убили и Джоли стала задаваться вопросом, не имеет ли Джорджетт какого-то отношения к бойне в Белль-Роуз. Может быть, эта женщина кого-нибудь наняла убить Одри Ройял? А что, если она послала своего сына совершить это ужасное деяние? Даже сейчас, когда прошло много лет, Джоли была невыносима мысль, что Макс мог совершить тройное убийство. Тогда, в четырнадцать, она думала, что по уши влюблена в Макса. Так почему же ей было легче поверить, что он способен на убийство, чем поверить, что убийцей был Лемар Фукуа? Потому что Лемара она знала всю жизнь, он был ей практически родственником. Он был добрым, мягким, дружелюбным, разговаривал всегда доброжелательно. В Саммервиле Лемара любили почти все — и белые, и черные. Джоли до сих пор не понимала, как местным властям удалось так легко выдать три убийства за двойное убийство и самоубийство.

Джоли отодвинула тетрадь для набросков и ручку, откинулась на спинку вращающегося стула, стоящего перед чертежной доской, и закрыла глаза. Вчера вечером она приняла снотворное и теперь чувствовала себя как с похмелья.

Только сейчас, в половине второго, это ощущение начало постепенно проходить. И несмотря на снотворное, ночью ей снились кошмары. Ее посещали мучительные, спутанные воспоминания, ужас и боль, она словно попала в темную ловушку давней трагедии.

— Кофе. Черный. Крепкий, — сказал женский голос. От неожиданности Джоли вздрогнула и открыла глаза.

Перед ней стояла Черил Рэндалл — высокая и худая, как модель, с гривой светлых волос, собранных в хвост.

— Господи, Черил, ты меня до смерти напугала!

— Извини, я постучалась, прежде чем ворваться. — Черил протянула ей ярко-лиловую кружку с кофе. — Ты не делала перерыв на ленч, вот я и подумала, что тебе не помешает доза кофеина.

— Спасибо. Джоли взяла кофе.

— Твоя тетя снова звонила, — сказала Черил. — По-моему, у нее появились сомнения, что тебя нет в офисе. Она просила передать, если ты и в следующий раз не подойдешь к телефону, она пришлет в Атланту какого-то Макса, чтобы тот урезонил тебя приехать домой. — Она усмехнулась. — Я и не знала, что такие выражения до сих пор употребляются.

— Какие?

— «Урезонил тебя приехать домой».

Джоли отпила кофе и улыбнулась Черил:

— Это потому, что ты янки.

Черил рассмеялась:

— Может, расскажешь, что происходит? Почему ты не подходишь к телефону, когда звонит твоя тетя? Я же знаю, ты ее обожаешь.

Джоли и Черил дружили вот уже два года — с тех пор как Джоли приняла уроженку Нью-Йорка на работу в качестве помощницы и взяла ее с собой в Атланту. Но она не поделилась с Черил всеми подробностями своего прошлого — только самыми яркими моментами. Они были скорее приятельницами, которые обмениваются рассказами о парнях и иногда вместе проводят день в спа, нежели лучшими подругами, которые делятся друг с дружкой самыми сокровенными тайнами.

— Вчера вечером умер мой отец, и…

— О, Джоли, мои соболезнования!

— Спасибо. Я в порядке. Не могу сказать, что отец был такой уж важной частью моей жизни. Я тебе говорила, что не виделась с ним с четырнадцати лет.

— Да, я помню… — Черил плюхнулась на стоящий в углу диван. — Так почему ты не желаешь говорить со своей тетей, в чем проблема?

— Она хочет, чтобы я поехала домой на похороны.

— И?.. — Черил уставилась на Джоли в полном недоумении.

— А я не хочу возвращаться в Саммервиль. Ни сейчас, ни когда-нибудь еще. Никогда.

— Даже на похороны отца?

— Особенно на похороны отца.

— Подозреваю, что у тебя есть на то очень веские причины.

— Я не собираюсь посвящать тебя в эту историю ни сегодня, ни когда-нибудь в будущем.

Черил пожала плечами:

— По крайней мере могла бы сказать, кто такой этот Макс, которого твоя тетя грозится послать в Атланту.

— Макс — мой сводный брат. Его мать вышла замуж за моего отца меньше чем через год после смерти матери. А моя мерзкая мачеха… скажем так, по сравнению с ней все ведьмы из детских сказок кажутся просто ангелочками.

— Ага.

Джоли метнула на Черил хмурый взгляд.

— Не надо уничтожать меня взглядом, — сказала Черил. — Значит, ты ненавидишь мачеху и до сих пор не простила отца за то, что он на ней женился. Макса ты тоже ненавидишь?

Джоли залилась краской, покраснела даже шея. К Максу она испытывала очень противоречивые чувства, и сейчас они, пожалуй, были еще более сложными, чем в детстве.

— Сама не знаю, как я отношусь к Максу. Наверное, я его не ненавижу, но…

— Между вами что-то происходит. Может, инцест в южном стиле?

— Какая чушь! У тебя чересчур разыгралось воображение. Когда я в последний раз видела Макса, мне было четырнадцать лет, и между нами не было романтических отношений. Он тогда встречался со старшей сестрой моей лучшей подруги. А даже если между мной и Максом что-нибудь было, это не было бы инцестом. Мы с ним не кровные родственники. А в то время наши родители даже не были женаты.

Черил посмотрела Джоли прямо в глаза:

— Ты понимаешь, что практически кричишь?

— Что?

— Четырнадцатилетняя девчонка вполне могла сохнуть по парню, — сказала Черил. — А насчет инцеста я просто пошутила, и, по-моему, нет ничего постыдного в том, чтобы признаться, что ты…

— Мое пылкое увлечение Максом Деверо прошло в тот самый день, когда я поняла, что допускаю мысль, что он способен на убийство.

Черил ахнула:

— Убийство? Ты думаешь, он кого-то убил?

— Мою мать и тетю.

«Сейчас не время паниковать. В конце концов, нет никакой уверенности, что Джоли Ройял вернется в Саммервиль на похороны Луиса. А если даже она и приедет, то ненадолго, побудет несколько дней и вернется в Атланту, много ли она за это время успеет причинить неприятностей?

Мне везло двадцать лет, чертовски везло. Тогда, когда все это случилось, мое имя произносили, может быть, от силы несколько человек, да и то шепотом, а полиция вообще никогда не рассматривала меня всерьез как подозреваемого. Они нашли себе подозреваемого — Лемара Фукуа. Его смерть очень удачно получилось выдать за самоубийство. Малейший намек на то, что между Фукуа и Лизетт Десмонд могла быть межрасовая связь, — и все, этого хватило, чтобы негр стал главным подозреваемым. Да, по сути, единственным подозреваемым.

В тот день Джоли должна была умереть. Я всадил в нее две пули, так почему эта чертова девчонка не умерла? Как только ее положили в больницу, до нее уже невозможно было добраться, чтобы закончить дело. Луис приставил к ней круглосуточную охрану. Черт, даже сейчас меня прошибает холодный пот, как только вспомню, каково мне было, когда она в конце концов пришла в сознание. Поначалу она совсем ничего не могла вспомнить, потом память стала постепенно к ней возвращаться, и, наконец, она во всех подробностях вспомнила день, когда в нее стреляли. Она клянется, что не видела, кто в нее стрелял, понятия не имеет, был ли это мужчина или женщина, белый или черный.

Но кто знает, вдруг она знает, только воспоминания заблокированы, а когда-нибудь она все вспомнит? Вдруг приезд в Саммервиль оживит то, что она забыла?

Если она вернется, придется внимательно за ней следить. И если у меня появятся основания подозревать, что она знает правду, значит, придется закончить дело, которое двадцать лет назад осталось незаконченным. И на этот раз я уж позабочусь, чтобы Джоли умерла».