По окончании Принстонского университета Эмили переехала в Нью-Йорк. Заручившись поддержкой руководителя кафедры истории Принстона, она получила престижную работу исследователя в Совете по международным отношениям.

В начале июля, в субботу, Эмили и Джо наслаждались поздним завтраком, и Эмили сказала ему:

– Я всегда была очень близка с отцом, поэтому хочу рассказать ему, что встречаюсь с тобой и что это серьезно – что бы это ни значило.

– Надеюсь, это значит все, – произнес Джо.

– Конечно, так и есть. Но ты слышал, что я сказала? Я хочу рассказать все папе.

Когда Джо понял, что имеет в виду Эмили, на какой-то миг он испугался.

– Это может стать для нас концом, – произнес он.

– Не драматизируй, – возразила она ему. – Нас ничто не сможет разлучить. Кроме того, мой папа – человек широких взглядов. Вот мама – совсем другое дело. Пожалуй, она немного консервативна. Но ведь я хочу рассказать все отцу, а не ей. И я не собираюсь спрашивать у него разрешения.

– А тебе не кажется, что мы избегаем такой темы, как моя расовая принадлежность? – спросил Джо. – Эмили, у нас будут очень, очень серьезные проблемы.

– Проблемы есть у всех. Родители мамы были очень богаты и жили в Гринвиче сотню лет. Папа из Нью-Джерси, и у него не было денег. Бабушка с дедушкой думали, что он ухаживает за ней ради ее богатства.

– Да, но ведь он учился в Принстоне и был хафбеком, – сказал Джо.

Через неделю Эмили рассказала все отцу, ничего не утаив. Доуз был удивлен, но воспринял новость благосклонно. Он заверил дочь, что Джо ему очень нравится и что он считает его одаренным молодым человеком. В тот же вечер он с большим волнением сообщил об этом жене, прибавив, что рад за Джо и Эмили.

– Я очень ценю этого парня. Я очень рад и за Джо, и за Эмили.

Андреа Доуз была потрясена. Эта привлекательная пятидесятидвухлетняя женщина с широким, несколько напряженным лицом, длинным носом и слегка подкрашенными белокурыми волосами поддерживала себя в хорошей форме, играя в гольф и занимаясь физическими упражнениями под руководством личного тренера в тренажерном зале клуба Green Acres Country. Она родилась в семье, которая жила в Гринвиче много лет, и училась в Кентской школе и Вассарском колледже. У нее были уверенные манеры богатой женщины, унаследовавшей большое состояние и абсолютно убежденной в своем высоком положении в обществе.

По сути, Андреа Доуз была снобкой, хотя, пожалуй, она очень удивилась и рассердилась бы, если бы кто-то назвал ее так. Ее мать, бабушка Эмили, привила дочери чувство принадлежности к высшему классу – к тому кругу людей, которых она называла «достойными». К их числу относились главным образом выходцы из богатых аристократических семей. Еще когда Эмили жила в кругу семьи, старая дама с холодной улыбкой бросала в чей-либо адрес короткую пренебрежительную фразу: «Не наш класс, дорогая». Разумеется, старая леди благополучно забыла о том, что сама родилась в маленьком городке в штате Огайо, вышла замуж за богатого человека и обрела положение в обществе благодаря деду Эмили.

– Ты, должно быть, шутишь! – сердито прошипела Андреа. – Дэвид, иногда ты бываешь безнадежно наивным. Он определенно не тот, кого я вижу спутником жизни Эмили. Ты как-то говорил, что его мать официантка, а отец фабричный рабочий. Что он знает о нашем образе жизни?

Миссис Доуз представляла себе, что Эмили выйдет замуж за какого-нибудь привлекательного мужчину, которого она могла бы с гордостью назвать своим зятем. Он должен быть выходцем из известной семьи, учившемся в Йеле (и желательно был членом тайного общества «Череп и Кости»), а затем и в Гарвардской школе бизнеса. Свадьба должна состояться в июне, на большой террасе Green Acres Country Club, выходящей на ухоженное, покрытое густой зеленью поле для гольфа. Торжество может пройти в один из прекрасных летних вечеров в роскошной обстановке: камерный оркестр играет музыку Коула Портера, все освещено волшебным золотистым светом: все гости очень красивые, а она сама любезная и величественная. Затем счастливая пара будет жить во все бо́льших и бо́льших домах в Гринвиче, а она станет возить своих послушных, любящих внуков со светлыми кудрявыми головками в клуб на уроки тенниса.

Джо Хилл совсем не соответствовал этому образу. Хотя Андреа Доуз понимала, что некоторые женщины могут счесть Джо весьма привлекательным и что у него достойная работа, она не могла не думать о его расовой принадлежности и незнатном происхождении.

Доуз всегда боялся гнева жены; как будто прочитав ее мысли, он уклончиво произнес:

– Я не уверен, серьезно ли все это.

– А вот моя интуиция подсказывает мне, что это очень серьезно. Подозреваю, что Эмили приводила его в мой дом в тот уик-энд, когда мы были во Флориде. Я заметила некоторые признаки. Это твоя вина. Ты пригласил этого человека, своего подчиненного, в мой дом на ту глупую, легкомысленную футбольную вечеринку, и он соблазнил твою дочь. В нашей постели, насколько я понимаю. Если он так умен, как ты говоришь, то наверняка сообразил, что я богата, и теперь гоняется за моими деньгами.

Доуз не понял, видит он в глазах жены слезы ярости или сожаления. Почему она всегда говорит «мой дом» и «мои деньги»?! Разве это не их общий дом и разве он не внес свой вклад в это богатство?

По общему мнению, Дэвид Доуз был хорошим человеком, но главной в их браке была Андреа. Именно она верховодила в семье и принимала самые важные решения. У нее имелось свое твердое мнение по любому поводу, и она легко впадала в ярость. Доузу хорошо платили, но он получал вознаграждение главным образом в виде акций Grant с ограничением права продажи, а не в виде наличных денег. Богатства, унаследованного его женой, хватало на то, чтобы учить троих детей в дорогих учебных заведениях, иметь членство в четырех клубах, вести роскошный образ жизни и владеть просторным домом в стиле «тюдор» в Гринвиче, лыжным домиком в Аспене и домом на берегу моря в Палм-Бич. Но все это, конечно же, не оправдывало ее поведения.

Андреа сделала паузу и с недовольством посмотрела на мужа.

– Дэвид, ты просто глупец. Моя мама назвала бы его аферистом. Тебе бы лучше собрать о нем побольше информации. Ты втянул нас в эти неприятности, водя дружбу с безродными футболистами, так что ты должен решить эту проблему, пока не поздно.

На следующее утро Доуз вызвал к себе Марлен. Он знал, что Марлен сплетница и что ее нельзя считать надежным источником информации, но ему не оставалось ничего другого. К обеду все сотрудницы операционного отдела будут знать о том, что он расспрашивал ее о Джо Хилле, но у него не было выбора.

– Марлен, расскажите мне о Джо Хилле – неофициально, так сказать, – попросил он ее.

Марлен все еще сердилась на Джо. Она признала (хоть и неохотно), что Пэт сама навязалась ему, но все же ее оскорбляло, что Джо не ответил Пэт взаимностью. Одинокие или разведенные сотрудницы, уже давно работавшие в компании и все еще питавшие романтические надежды, восприняли нежелание Джо поддерживать серьезные отношения с Пэт как плевок в душу. Пэт была лучшей в отделе, и остальных сотрудниц оскорбило то, что Джо не проявил к ней никакого интереса. В конце концов, он ведь находился по другую сторону баррикад. Марлен собралась с духом и начала говорить.

Она сказала Доузу, что, когда Джо пришел в компанию, одинокий и не имеющий друзей, некоторые сотрудницы операционного отдела подружились с ним и включили его в свой круг общения. По ее словам, Джо ходил с ними выпить после работы и направил все свое обаяние на одну конкретную женщину. Марлен не назвала ее имени, но утверждала, что эта женщина хороший, высоконравственный человек. К сожалению, бедняжка влюбилась в Джо. Она пригласила его провести уик-энд в пляжном домике, где сотрудники отдела устроили вечеринку. Марлен тоже была там и видела все своими глазами. Джо бессердечно воспользовался уязвимостью невинной женщины и соблазнил ее, причем не один раз, а дважды. Затем он равнодушно бросил ее. Марлен сделала ударение на словах «дважды» и «равнодушно».

Марлен ненадолго замолчала, пытаясь понять реакцию Доуза. От сильного потрясения он лишился дара речи. Собравшись с духом, Марлен продолжила свой рассказ. Женщина забеременела, но Джо отказался совершить благородный поступок и принять ребенка. Вместо этого он настоял на аборте и даже обещал заплатить за него, хотя и не выполнил обещания. Марлен с пеной у рта доказывала, что Джо карьерист в худшем смысле этого слова, безнравственный сердцеед и просто плохой человек.

Доуз был потрясен и шокирован услышанным. Все это происходило в его подразделении, а он ничего не знал. Доуз не был ханжой, но он никогда не думал в таком ключе о столь одаренном человеке, как Джо. Он не мог в это поверить. Этот низкий развратник, развлекавшийся с женщинами на диване в пляжном домике, очаровал и соблазнил его прекрасную, умную дочь. Не с этим человеком подружился Доуз и не его поддерживал. Если же все это правда и он ошибся в Джо, значит, Эмили в опасности, а его жена придет в еще бо́льшую ярость.

Доуз поблагодарил Марлен и вызвал Сью – он знал ее много лет и доверял ее мнению. Он рассказал Сью все, что сказала ему Марлен.

– Насколько мне известно, проблема разрешилась, – сказала Сью. – Джо заплатил бо́льшую часть суммы за аборт. Его работа в операционном отделе была выше всяких похвал, и я слышала, что он неплохо справляется со своими обязанностями и в качестве аналитика. Он очень талантлив и трудолюбив.

Доуз помолчал немного, а затем ответил:

– Мы давно знаем друг друга, Сью. То, что я собираюсь вам сказать, должно остаться между нами. Я не говорил об этом Марлен. Я спрашиваю о Джо потому, что у моей дочери роман с ним.

– Понимаю, – медленно произнесла Сью. – Конечно же, я разделяю вашу обеспокоенность. Я не была на той вечеринке, но подозреваю, что Марлен несколько сгустила краски относительно поведения Джо. Должна сказать вам, что в то время у самой Марлен была связь с одним из сотрудников операционного отдела. Мне не нравится, когда в моем коллективе происходят подобные вещи, поскольку это всегда влечет за собой неприятные последствия.

Затем Сью продолжила:

– Ваша семья – это ваше личное дело; я даже не подумала бы давать вам советы, – она сделала паузу. – Но скажу одно: хотя сотрудница, с которой у Джо была связь, – хорошая женщина, я не поручилась бы за то, кто именно кого соблазнил. Джо – жесткий, уверенный в себе парень, но я считаю его порядочным человеком. Думаю, вам следует поговорить с ним самим.

– Он еще и очень талантливый фондовый аналитик. Я не хочу его терять, – сказал Доуз. – Но еще больше не хочу, чтобы пострадала моя дочь.

Проработав в компании много лет, Сью стала немного циничной. «Аналитики, – подумала она. – Аналитики… Когда рынок растет, кому нужны аналитики? А когда рынок падает, кому нужны акции?»

В тот день, все еще находясь во власти паники и смятения, Доуз рассказал жене обо всем, что ему удалось узнать. В действительности ее беспокоили не столько сексуальные приключения Джо, сколько его происхождение и связанные с этим последствия. У нее разыгралось воображение. Что, если это серьезные отношения? Такое будущее приводило ее в ужас.

– Боже мой! – сказала она мужу. – Допустим, они поженятся. Не могу представить себе, как мы будем принимать у себя в доме его отца-рабочего и неряшливую мать. А затем у нас появятся черные внуки. Ты хотел бы, чтобы по Green Acres Country Club бегали твои чернокожие внуки? Подумай, что скажут люди. Подумай, что скажут наши друзья. Мы будем опозорены.

– Что за чушь ты несешь! – набросился на нее Доуз, чувствуя, как его переполняет гнев. – Сейчас почти двадцать первое столетие, а ты рассуждаешь, как расистка. Тебя беспокоит только то, как ты будешь выглядеть в глазах окружающих и как бы не оказаться в неловком положении.

Доуз еще никогда не был так близок к тому, чтобы открыто выступить против своей жены.

Она сердито посмотрела на него.

– Я не расистка. Я просто смотрю правде в глаза. Супружество и воспитание детей – достаточно трудное дело и без таких серьезных сложностей, как межрасовый брак. Ты знаешь это не хуже меня! Я думаю о счастье Эмили на долгий срок. Дэвид, ты просто обязан положить этому конец, причем немедленно!

– И что, по-твоему, я должен сделать?

– Прикажи этому человеку держаться подальше от нашей дочери! Если ты сам не сделаешь этого, это сделаю я! Уволь его за сексуальные домогательства и беременность той женщины. Этот человек может оказаться настоящим развратником.

Она демонстративно отправилась наверх.

Той ночью Дэвид Доуз плохо спал. На следующее утро он провел целый час, уставившись в окно и мучительно размышляя. Он осознавал, что с годами характер и деньги его жены взяли над ним верх. Он понимал также, что должен поговорить с Джо – хотя бы ради того, чтобы успокоить Андреа.

Сидя в своем кабинете, Доуз почувствовал первые признаки назревающего бунта против жены. Ее взгляды на жизнь были архаичными, устарелыми, традиционалистскими. Иногда он называл ее про себя «железобетонной» женщиной. На самом деле большинству их друзей не было бы никакого дела до того, что Эмили вышла замуж за чернокожего парня. Конечно, услышав такую новость, пару недель они, вероятно, судачили бы, но затем все затихло бы.

«Что же мне делать?» – спрашивал себя Доуз. Теперь, когда первая волна паники, тревоги и возмущения начала спадать, он понимал, что должен поговорить с Джо. Этот парень, возможно, лучший аналитик из всех, кто когда-либо работал под его руководством, а его дочь безумно влюблена в него.

Когда Джо зашел в кабинет, Доуз рассказал ему о том, что услышал от Марлен, немного смягчив ситуацию тем, что упомянул и о разъяснениях Сью.

Джо изменился в лице.

– Это правда. Но я хочу, чтобы вы знали: все это произошло еще до того, как я познакомился с Эмили. Мне не следовало спать с Пэт на той пляжной вечеринке. Это было глупо. Но я не пытался соблазнить ее ни тогда, ни потом.

Доуз снова испытал шок.

– Но я всегда считал Пэт хорошей девушкой, – выдохнул он.

– Она действительно хорошая девушка, – ответил Джо.

– Мы с женой требуем, чтобы ты немедленно прекратил встречаться с Эмили. Мы намерены сказать то же самое и ей, – выпалил Доуз.

Он отвернулся от Джо и начал нервно кусать губы, испытывая отвращение к самому себе.

Джо наклонил голову и какое-то время сидел молча.

– Мне очень жаль, Дэвид, но я не могу бросить Эмили. Она – любовь всей моей жизни. Я расскажу ей о Пэт. Мне следовало бы сделать это раньше, но, честно говоря, я не считал этот эпизод таким уж важным. Если она не разлюбит меня и захочет продолжить отношения, я уйду из компании.

Доуз не знал, что сказать. Он был глубоко тронут признанием Джо в любви к Эмили. Кроме того, он испытывал к Джо настоящую симпатию и не хотел, чтобы такого хорошего аналитика потеряла компания, команда, и даже Эмили, если уж на то пошло. В глубине души его не так уж и беспокоила связь Джо с Пэт. За много лет он видел, как в компании происходили вещи и похуже. Доуз вздохнул. Конечно, в межрасовом браке есть свои трудности, но Дэвид был романтиком и верил в то, что любовь способна преодолеть все преграды. Он был не против того, чтобы Джо стал его зятем, если Эмили действительно любит его. Тем не менее, несмотря на нарастающее желание взбунтоваться против своей жены, он все еще боялся ее. Он чувствовал, что близится одна из ее грандиозных вспышек гнева.

– Дэвид, – сказал Джо, – я глубоко признателен вам за все, что вы для меня сделали. Вы были добры и великодушны ко мне. Но, простите, я не могу бросить Эмили. Я позвоню ей сейчас же.

Джо ушел из кабинета Доуза и позвонил Эмили.

– Нам нужно поговорить. Немедленно.

– Что случилось, дорогой?

– Семейные проблемы, требующие откровенного разговора, – сказал он ей, пытаясь придерживаться легкомысленного тона.

– Это серьезно?

– Со мной говорил твой отец. Вопрос жизни и смерти, – ответил он.

– Смерть в нашем случае исключена, – возразила Эмили. – Ты это знаешь.

Во время прогулки по Вашингтон-сквер при свете заходящего солнца в окружении множества растущих повсюду цветов Джо коротко рассказал Эмили о Пэт и аборте. Она внимательно слушала, но выражение ее лица ни о чем не говорило Джо. Когда он наконец умолк, Эмили взяла его за руку и притянула к себе.

– Все это произошло еще до того, как ты встретил меня?

– Да. И с тех пор у меня ничего ни с кем не было. Ты это знаешь.

– Джо, я, конечно же, не думала, что я твоя первая девушка, – она нежно поцеловала его. – Но мне хотелось бы быть твоей последней!

После этих слов Джо понял, что у них все будет хорошо. Они поговорили еще немного, пока лучи заходящего солнца не коснулись нежной, девственной зелени на верхушках вязов. «Эти тронутые солнцем молодые листочки такие же свежие и чистые, как наша любовь», – подумал Джо. Затем он сказал Эмили, что, если они продолжат встречаться, ему придется уволиться из компании. Ему нравится ее отец, и он чувствует себя обязанным ему, но теперь им будет неловко работать в одной компании: могут пойти неприятные слухи. Эмили сразу же поняла ход его мыслей.

– Но ведь ты сможешь найти другую работу, не так ли? – спросила она.

– Уверен, что смогу. Благодаря твоему отцу и тому футбольному матчу я познакомился со многими людьми, занимающими высокое положение в бизнесе. Некоторые из них уже предлагали мне кое-что.

В следующую субботу Эмили поехала домой, в Гринвич. После ланча, когда прислуга убирала посуду со стола, миссис Доуз строго сказала:

– Мы с отцом должны поговорить с тобой, дорогая.

Эмили, прекрасно зная о повышенной чувствительности матери к некоторым вопросам, понимала, о чем пойдет речь, и попыталась заранее подготовиться. Тем не менее у нее вырвался вздох. Говорила, главным образом, миссис Доуз. Она подробно изложила все причины того, почему Эмили даже думать не должна о серьезных отношениях с таким человеком, как Джо, не говоря уже о замужестве.

– Извини, мама, но я буду и дальше встречаться с Джо. Он – моя настоящая любовь. Между нами есть то волшебное чувство, которого я еще никогда не испытывала. К тому же черед полгода мы поженимся.

Эти слова повисли в теплом полуденном воздухе. Эмили посмотрела ей в глаза, но какая-то завеса как будто отделила ее от чувств, скрывавшихся за внешней невозмутимостью матери.

– Поженитесь! Да ты с ума сошла! Ты едва знакома с этим парнем. Тридцать лет назад моя мать отправила бы тебя за границу на два месяца, чтобы ты забыла обо всем.

– Но так было в прошлом. А мы живем в настоящем. Мы знаем, что делаем.

– Что касается волшебства, то ты слишком романтизируешь ситуацию. Эмили, мне не хочется так говорить, но это не волшебство, а просто секс. Я уверена, этот человек весьма опытен в этом смысле. Будь выше этого!

Эмили почувствовала, как в ней закипает гнев.

– Ты не понимаешь, что говоришь, мама. Он – любовь всей моей жизни!

Миссис Доуз вздохнула. Пришло время проявить твердость.

– Мы с отцом прекратим поддерживать тебя материально, если ты будешь встречаться с этим парнем! Продолжение этих отношений безнадежно скомпрометирует тебя.

Эмили посмотрела на аккуратно подстриженный газон.

– Мама, кажется, ты забыла, что у меня есть трастовый фонд.

– Уверена, что твой Джо тоже об этом знает.

Эти слова повисли в воздухе. Эмили поднялась.

– Разговор окончен. На самом деле он об этом не знает, а если бы и знал, ему было бы все равно.

В воскресенье утром, когда Доузы проснулись, Эмили уже уехала. На обеденном столе лежала записка, в которой было сказано: «Я позвоню. С любовью, Эмили».

Время шло, рынок продолжал расти, но Джо начал испытывать дискомфорт. «Что случилось? – спросил у него Хансен во время очередного еженедельного совещания. – У тебя боязнь высоты, парень?»

Один из аналитиков его группы предложил в качестве возможного объекта для инвестиций ряд небольших и средних технологических компаний, курс акций которых стремительно повышался. Джо, прочитавший много книг по истории биржевых спекуляций, ориентировался на стоимостное инвестирование. То же, что происходило с акциями технологических и интернет-компаний, выходило за рамки его понимания устройства мира. Казалось, всех просто охватило какое-то безумие.

Однажды утром Доуз вызвал Джо к себе и спросил о Parton Networks. «Аналитик Lehman Brothers по телекоммуникационным технологиям хорошо осведомлен о ситуации в этой компании, – сказал он. – Ряд специалистов отправляется туда, чтобы на месте выяснить, как обстоят дела. Может быть, тебе тоже стоит поехать? Знаешь, Джо, тебе не следует слишком негативно относиться к телекоммуникациям. Эта отрасль работает».

Джо записался на поездку и начал собирать информацию о Parton. В середине 1990-х высшее руководство этой канадской телефонной компании приняло решение о ее преобразовании в телекоммуникационную. Решено было также избавиться от устаревшего имиджа громоздкой, медленно развивающейся телефонной компании, разработать и внедрить новый бизнес-план, а также изменить название на Parton Networks. Немолодой, немного увядшей и несколько старомодной даме собирались сделать подтяжку лица, провести общий контурный массаж, одеть в новый сексуальный наряд и дать ей вторую жизнь с новым именем и имиджем. И затея увенчалась успехом.

В разгар технологического бума курс акций Parton Networks взлетел: в июне 1998 года он составлял немногим более 60 долларов за акцию, а в 1999-м был уже почти в три раза выше. Цена ее акций почти в 50 раз превышала прибыль в расчете на акцию. Джо спрашивал себя, на чем основан такой рост, ведь компания по-прежнему получает доход только за счет традиционного, медленно развивающегося бизнеса наземной телефонной связи? Может, он что-то упускает? Ему необходимо было во всем разобраться.

В 1999 году в Монреаль приехали еще пять инвесторов и аналитиков. В соответствии с программой Lehman Brothers одним из них был портфельный управляющий из Bridgestone – крупного мультистратегийного хедж-фонда. Фонды такого типа стремительно развивались в то время и были весьма привлекательны для потенциальных клиентов, поскольку обладали способностью быстро переключаться с одной инвестиционной стратегии на другую.

Финансовый директор Parton Марк Кинг, худощавый мужчина среднего возраста с длинным, загорелым аристократическим лицом, в то утро был одет в узкие голубые джинсы из какой-то неизвестной Джо дорогой ткани и сшитый на заказ синий спортивный пиджак с носовым платком в нагрудном кармане. Войдя в комнату, Кинг сбросил с себя пиджак и остался в приталенной рубашке с короткими рукавами. В резюме, предоставленном Lehman Brothers, говорилось, что Марк Кинг окончил Гарвард, Йельскую школу права и Стэнфордскую высшую школу бизнеса. Кинг схватил руку Джо и крепко ее пожал. Джо и раньше замечал, что некоторые мужчины пытаются демонстрировать свою силу и власть посредством крепкого рукопожатия.

Без лишних разговоров Кинг приступил к делу.

– Я хочу доказать вам сегодня, что при текущем курсе наши акции недооценены. Мы убеждены, что можем увеличивать доходы компании на 20 процентов в год, а значит, значение нашего коэффициента «цена-рост доходов» (ratio price-earnings growth ratio, PEG) – немногим более двух. Акции роста знаменитых потребительских компаний, таких как Coke или Procter & Gamble, продаются при коэффициенте PEG, который в три-четыре раза выше. Наша компания ориентирована на интересы акционеров, поэтому цена наших акций – важнейший элемент стратегии. Но я не хочу читать вам лекции, а просто хочу поговорить с вами.

Кинг глядел на присутствующих, поигрывая золотой ручкой. Его снисходительный тон, должно быть, возник под влиянием слишком большого количества ученых степеней.

Аналитик из Lehman заметил:

– Фондовый рынок согласен с вами, значит, вы, вероятно, правы. Как вам известно, Марк, в прошлом году я заключил сделку на покупку ваших акций.

– Мы ценим вашу помощь и не забудем о ней, – ответил Марк.

Джо понимал, что это может означать. «Неудивительно, – подумал он, – что мы не доверяем аналитикам, работающим на инвестиционные банки». Аналитик из Lehman Brothers сдержанно улыбнулся.

Природное чутье Джо и прочитанные им книги внушили ему глубокое недоверие к высоким коэффициентам «цена-прибыль на акцию». В Школе бизнеса Стерна самые интересные лекции читал убежденный стоимостный инвестор, последователь Бенджамина Грэхема и Уоррена Баффета. Джо не видел никакого смысла в текущей оценке акций технологических компаний. Он не мог понять, как компания, перспективы роста основного направления бизнеса которой в лучшем случае находятся на уровне номинального годового дохода, может рассчитывать на 20-процентный годовой рост. В понимании Джо это было возможно разве что посредством финансового инжиниринга. После некоторых колебаний он решился заговорить:

– При всем моем уважении, Марк, мне кажется, что акции растущих технологических компаний, даже самых крупных, не должны продаваться при таком же коэффициенте PEG, как и акции растущих потребительских компаний, поскольку они генерируют весьма ограниченный поток денежных средств. Даже технологическая компания с серьезными конкурентными преимуществами вынуждена тратить свободные денежные средства на исследования и разработки, поскольку в мире передовых технологий постоянное устаревание по определению неизбежно.

Он сделал паузу и собрался с духом.

– В случае успешной разработки новых продуктов капитальные расходы компании поглощают весь ее денежный поток, потому что ей приходится разворачивать производство и покупать оборудование для выпуска новых продуктов. В итоге даже у самых крупных технологических компаний достаточно низкая рентабельность собственного капитала. Если такая компания прекращает вкладывать деньги в исследования и разработку новых продуктов или ее усилия заканчиваются неудачей, она живет за счет старых продуктов и через несколько лет ослабевает, а еще через несколько лет ее приходится закрывать.

Все присутствующие уставились на него. Это была чистейшая, откровенная ересь.

– Напротив, крупная потребительская франчайзинговая компания, хотя ей и приходится постоянно вкладывать деньги в рекламу, генерирует значительный поток денежных средств, из которых можно выплачивать дивиденды или покупать резервный товарный запас. Следовательно, для компании по выпуску потребительских товаров 15 процентов роста – более качественный показатель, и она заслуживает более высокого коэффициента «цена-прибыль на акцию» по сравнению с такими же темпами роста технологической компании. Кроме того, технологические компании более чувствительны к экономическим циклам. В действительности можно сказать, что их акции – это акции не линейного, а циклического роста.

В жестком освещении конференц-зала финансовый директор воззрился на Джо с удивлением и неприязнью. Он начинал выходить из себя. Что это за выскочка подвергает тут сомнению его выводы?

– То, что вы говорите, молодой человек, может, и было верно в прошлом, но сейчас уже не соответствует истине, – сказал Кинг. – Мы вкладываем деньги в собственные исследования и разработки, но не можем полагаться только на них. Наша компания – компания предпринимателей. Поэтому мы в гораздо большей степени, чем раньше, рассчитываем на венчурные инвестиции в собственные исследования и разработки, а также на покупку более мелких компаний с перспективными технологиями, чтобы свести к минимуму устаревание технологий и риск, связанный со сроками вывода новых продуктов на рынок. Так что на самом деле такая передовая технологическая компания, как наша, генерирует достаточно большой поток денежных средств, которые мы можем направить на компенсацию выпуска фондовых опционов. Наши венчурные инвестиции оправдывают себя; кроме того, мы получили солидную прибыль, когда акции этих компаний начали продаваться на открытом рынке. Эта стратегия работает. Например, в Intel объявили о том, что по состоянию на конец марта их портфель венчурных инвестиций стоил около 10 миллиардов долларов при затратах в 2 миллиарда.

Марк Кинг произносил каждое слово особым, подчеркнутым тоном, как будто оно имело большую ценность. «Да этот парень – просто напыщенный лицемер», – подумал Джо.

Кинг сделал паузу, как будто давая всем возможность осмыслить то, что он только что сказал.

– Поскольку мы можем использовать наши акции для покупки потенциальных конкурентов, имеющих в своем распоряжении передовые технологии, опасность неожиданного удара со стороны для технологических компаний намного меньше, чем была раньше. Следовательно, для профессионального инвестора риск устаревания технологий при владении акциями серьезной, растущей технологической компании в наше время гораздо ниже, чем в прошлом. Что касается технологических компаний, чувствительных к экономическим циклам, данный цикл развития технологий, на вершине которого находится интернет, имеет совсем другие характеристики.

Представитель хеджевого фонда Коэн, сидевший рядом с Джо, слегка толкнул его локтем и прошептал:

– Этот осел определенно учился в каким-то модном заведении Лиги плюща. Мне следовало об этом догадаться. Послушайте, каким тоном он несет всю эту чушь.

Джо согласно кивнул головой, а затем спросил Кинга:

– Но разве все ваши конкуренты, и крупные, и мелкие, не придерживаются аналогичной стратегии при покупке акций тех же компаний с передовыми технологиями? Разве конкурентные торги не повышают цены до такой степени, что огромные суммы в 5–10 миллиардов долларов выплачиваются за компании, имеющие только один продукт при полном отсутствии продаж? Я знаю, что все эти деньги выплачиваются акциями, но ведь это ваши акции, так разве вы не разводняете капитал своих акционеров?

Лицо Кинга залилось краской.

– Вы так ничего и не поняли! Наши венчурные инвестиции создают новые технологии и поток денежных средств. У нас есть большое преимущество в виде огромной рыночной капитализации, а при коэффициенте «цена-прибыль на акцию», равном пятидесяти, мы можем выплачивать миллиарды долларов в акциях Parton Networks компаниям с малыми доходами и тем самым свести разводнение к минимуму. Акции ведущих технологических компаний – это тоже средство платежа, которому отдают предпочтение предприниматели, поскольку такие акции ликвидны и менее волатильны по сравнению с рынком акций технологических компаний в целом. В новых условиях большой масштаб компании – огромное конкурентное преимущество.

Коэн прервал Кинга.

– В Bernstein Research подсчитали, что за последние двадцать пять лет только в одном случае из трех акции технологических компаний с большой капитализацией удерживали высокие темпы роста на протяжении следующих пяти лет, в одном из девяти случаев такие темпы роста сохранялись десять лет, и лишь в одном из двадцати случаев – двадцать лет. Хотя, по некоторым оценкам, сейчас осталось около дюжины крупных технологических компаний, подобных вашей, многие инвесторы утверждают, что эти компании могут сохранить темпы роста на уровне 20–30 процентов на протяжении десяти лет. Чтобы принять этот факт, придется поверить в то, что на этот раз сложилась совсем иная ситуация.

Кинг смотрел на него, качая головой. На его рубашке под мышками появились темные пятна от пота.

– Вы представитель хеджевого фонда. По всей вероятности, вы открыли короткую позицию по нашим акциям, и вы абсолютно не правы. По прогнозам Lehman Brothers, при имеющихся у нас возможностях и той модели ведения бизнеса, которой мы придерживаемся, наши акции будут расти на 20 процентов в год на протяжении двадцати лет. Да, я действительно убежден в том, что сейчас сложилась иная ситуация. Кроме того, интернет и его инфраструктура – это самое динамичное изобретение за всю историю. Ни один новый продукт не проникал столь широко на рынок за такой короткий срок.

– Но в прошлом тоже случались судьбоносные, прорывные изобретения. Как насчет телефона, радио, персональных компьютеров? – спросил Джо.

– Чтобы достичь такого же уровня проникновения на рынок, то есть чтобы провести электричество в четверть американских домов, понадобилось двадцать шесть лет, тридцать пять лет – чтобы провести телефонные линии, и двадцать два года – радио. Персональные компьютеры получили широкое распространение за шестнадцать лет, а интернет – всего за семь. Годы, в которых исчисляется возраст интернета, подобны годам собачьей жизни в сравнении с жизнью человека. Поэтому мы и утверждаем, что сейчас у нас еще больше возможностей для роста.

Кинг уже почти злился.

– Извините, мистер Кинг, но это просто нелепо, – возразил Коэн. – Если возраст интернета исчисляется годами собачьей жизни, это значит только то, что сократился ваш период роста. Возможности для стремительного роста на раннем этапе появляются быстрее, поскольку ускоряются темпы проникновения на рынок, но они сохранятся лишь на начальном этапе; при этом цикл стремительного роста станет короче. Возможно, сейчас уже происходит такое снижение.

Джо прервал Коэна.

– Марк, есть и другая сторона медали. Вы придерживаетесь подхода к ведению бизнеса, в какой-то мере завышающего прибыль вашей компании. Вы тратите сравнительно небольшие средства на исследования и разработки, а вместо этого используете свои акции, цена которых сейчас достаточно высока, для покупки потенциальных конкурентов. И отражаете покупку этих компаний в балансе капиталовложений под чертой, списывая убытки как разовые расходы, тогда как на самом деле это повторяющиеся расходы. Следовательно, по сути, вы завышаете объявленную прибыль.

Марк Кинг метнул в Джо сердитый взгляд, но тот продолжал:

– При всем уважении, сэр, хотя интернет и продолжает расти, доткомы теряют деньги. Они не могут получить финансирование на рынке мусорных облигаций или посредством продажи большего количества обычных акций и, по существу, быстро расходуют имеющиеся у них денежные средства. Разве они не купили у вас оборудование через вашу дочернюю финансовую компанию? Если какая-то из этих компаний прогорит, разве оно не будет возвращено и не создаст ли тем самым излишек, что приведет к снижению цен? Насколько я понимаю ваши бухгалтерские отчеты, вы внесли эти операции в бухгалтерские книги как продажу и включили всю прибыль в счет прибылей и убытков без учета условных обязательств.

– Должно быть, вы приверженец бухгалтерского учета, старина, – проворчал Кинг. – Для того чтобы стать успешным инвестором в условиях новой промышленной революции, или технического прогресса, требуется воображение и раскрепощенный ум. Вы новый аналитик Grant, не так ли?

– Да, сэр, – ответил Джо. – Но я не приверженец бухгалтерского учета, я приверженец Грэхема, Додда и Баффета.

– Никогда о них не слышал, – сказал Кинг. – Ничего о них не знаю.

– Пережитки прошлого! – бросил аналитик из Lehman Brothers.

– Неужели вы не знаете, кто такой Баффет? – спросил Коэн, представитель хедж-фонда.

– Да знаю, но я знаю также, что он упустил из виду то, что происходит в сфере передовых технологий.

Кинг повернулся и посмотрел Джо прямо в глаза.

– Что же, молодой человек, есть японская пословица, которую вам лучше хорошо запомнить: «Торчащий гвоздь забивают!» Инвесторы, вложившие деньги в наши акции, верят в нас – компанию предпринимателей и творцов. Цена наших акций повышается уже много лет.

– Может быть, это и так, – сказал Коэн. – Но помните ли вы сказку Ганса Христиана Андерсена о короле, который вышел на парад голым? Именно ребенок разоблачил всеобщее мнение о том, что король одет в прекрасный наряд. Горячий воздух выходит из лопнувшего шара гораздо быстрее, чем в него поступает.

Кинг поднялся.

– А теперь мои помощники покажут вам наши системы коммутации и маршрутизации. Как и все остальное, они соответствуют последнему слову техники.

После завершения экскурсии их отвезли в аэропорт.

– Вы не завели сегодня друзей, – мрачным голосом сказал Джо аналитик из Lehman Brothers. – Зачем вы пытались разозлить его?

– Я совсем не хотел усложнять ему жизнь, – ответил Джо. – Я просто задавал вопросы.

– Не обращай внимания на этого подхалима, – сказал собеседник Джо из хеджевого фонда немного позже. – У тебя есть один новый друг – я! Меня зовут Микки Коэн. Я работаю в Bridgestone. Мне нравятся ребята, которые увлекаются бухгалтерским учетом. Ты задавал хорошие вопросы и поднял важные темы.

Они сидели рядом в самолете, на котором летели назад в Нью-Йорк.

– Что ты думаешь об акциях Parton Networks? – спросил Коэн у Джо.

– Слушай, – ответил Джо, – хотя у меня еще совсем мало опыта, я считаю, что все это – фальшивка. Parton Networks – примитивная, старая телефонная компания, прикрывающаяся маской технологий. Пока ей сопутствует удача, но, упаси Бог, если она отвернется. Их бухгалтерские показатели, по существу, сфальсифицированы. Основное направление бизнеса (наземные линии связи) развивается медленно и находится под угрозой по многим направлениям. Вся структура ценообразования вот-вот развалится. Они использовали все возможные уловки для завышения доходов. Правдами и неправдами они повышают цену своих акций, чтобы использовать их в качестве средства платежа для покупки стартапов, вместо того чтобы вкладывать деньги в исследования и разработки. Акции этой компании должны продаваться по цене, превышающей прибыль на акцию не более чем в 10–12 раз, но не в пятьдесят.

– Не могу не согласиться с тобой. В настоящее время у меня в управлении нет капитала, но если бы и был, я бы открыл короткую позицию по этим акциям. Даже обезьяны падают с деревьев, а эта обезьяна – большая и уродливая.

Коэн задал Джо много вопросов о Grant и о том, какая отрасль за ним закреплена. Они поговорили об акциях еще немного.

В конце короткого перелета Коэн сказал Джо:

– Послушай, если у тебя появится желание заняться хеджевыми фондами, позвони мне. Мы всегда ищем умных молодых специалистов.

– Спасибо, – сказал Джо. – Я буду иметь это в виду, но в Grant хорошо обращаются со мной, и мне очень нравится мой руководитель.

– Преданность – большая редкость в нашем бизнесе, – заметил Коэн. – Удачи тебе!

Через несколько недель курс акций Parton Networks поднялся с 255 до свыше 370 долларов. Хансен вошел в кабинет аналитиков и громко произнес:

– Эй, мистер защитный бек, что ты упустил, когда был в Parton? Парень, которого ты тогда разбил в пух и прах, делает пасы на тачдаун! Кажется, он сделал несколько длинных пасов прямо у тебя над головой.

– Да, я знаю, – сказал Джо. – Я не понимал этого тогда, не понимаю и сейчас.

– Это называется допустить ошибку и потерпеть поражение, – ответил Хансен и вышел из кабинета.

– Не переживай, – поддержал Джо один из аналитиков. – Этот парень – осел. Истина и справедливость восторжествуют. Твои выводы не ошибочны, они просто преждевременны.

– Сделать что-то слишком рано – то же самое что допустить ошибку, – сказал другой аналитик с презрительной улыбкой. Джо понимал, что он, к сожалению, прав.

Как оказалось впоследствии, в конце 1999 года курс акций Parton Networks поднялся с 500 до свыше 700 долларов, а через несколько недель снова упал до 500 долларов, но затем снова взлетел. В июле 2000 года цена акций Parton выросла до рекордной отметки – 870 долларов за акцию. Приемы Кинга принесли плоды, а скептицизм Джо превратился в ошибку.

Поскольку компания Grant Investment Management не открывала короткую позицию по этим акциям, а у Джо не было денег, которые он мог бы инвестировать, этот, подобный полету Икара, взлет акций Parton Networks не затронул ничего, кроме его гордыни. Однако когда взорвался пузырь на рынке акций технологических компаний (как показано на рис. 5.1), падение акций Parton Networks оказалось одним из самых катастрофических. Все-таки Джо оказался прав.

К счастью, ему не пришлось отражать неприятные нападки со стороны его заклятого врага Хансена, поскольку в то время он уже не работал в Grant.

Рис. 5.1. Стремительное падение звезды: Parton Networks

Между тем однажды в понедельник утром Доуз откровенно объяснил Джо, почему миссис Доуз категорически против продолжения его отношений с Эмили. Джо вежливо выслушал его.

– Я все понимаю, – произнес он совершенно спокойно. – Но, как я уже говорил раньше, я не могу бросить Эмили. Между нами есть нечто очень ценное, и это самое важное, что когда-либо было в моей жизни.

– Понимаю, – сказал ему Доуз. – Я уважаю твою позицию.

– Но я намерен немедленно уволиться из компании.

– Нет, ты не сделаешь этого, – решительно возразил Доуз. – Ты слишком драматизируешь. Это поставило бы в щекотливое положение всех нас, в том числе и Эмили. Наверное, Марлен уже догадалась, что ты встречаешься с моей дочерью. Если ты вдруг уйдешь, здесь начнутся разговоры.

– Дэвид, но как мне быть? Учитывая то, как ко мне относится ваша жена, я не считаю возможным оставаться здесь и работать на вас прежде всего из уважения к вам.

– Мне кажется, лучший выход из ситуации – начать искать новую работу, сохранив это в тайне. Тебе следует поговорить с людьми, с которыми ты знаком, такими как Джим Донли и Билл Хикмен. Я знаю, что оба относятся к тебе с уважением; им известно, что ты предложил ряд компаний, акции которых оказались весьма перспективными.

– Возможно, – сказал Джо. – Но они обязательно спросят, почему я ухожу из Grant и от вас. Они могут догадаться, что это связано с Эмили, и из-за этого в Гринвиче пойдут пересуды. Я определенно не хочу втягивать во все это Эмили.

Джо помолчал минутку, а потом продолжил:

– Я так неловко чувствую себя из-за всего этого. Мой поступок может показаться предательством и неблагодарностью. Мне действительно нравилось работать на вас, Дэвид, и вы обращались со мной самым лучшим образом. Думаю, я совсем не хочу работать на другую крупную компанию по управлению инвестициями.

Теперь Доуз еще больше симпатизировал Джо.

– Ты был бесценным членом нашего коллектива, но ничего не поделаешь. Возможно, тебе следует подумать о работе в хедж-фонде – это самое подходящее место для молодого, умного, амбициозного парня. Можешь сослаться на меня – я обещаю дать тебе самые лучшие рекомендации.

– Да, я и сам думал о хедж-фонде. После визита в Parton у меня был разговор с парнем по имени Микки Коэн из Bridgestone.

– У Bridgestone прекрасная репутация. Я знаю Коэна. Хороший человек, но у него была трудная инвестиционная карьера. Хочешь, чтобы я ему позвонил?

– Нет, – ответил Джо. – Лучше я сам с ним свяжусь. Он сказал мне, чтобы я позвонил ему, если когда-нибудь приму решение перейти в другую компанию. Если ему позвоните вы, он может подумать, что вы пытаетесь от меня избавиться.

– Да, ты прав. Но можешь на меня сослаться.

На протяжении нескольких следующих месяцев Джо активно работал в Grant & Company, параллельно изучая возможности получения места в какой-нибудь другой компании. Коллеги-аналитики и портфельные управляющие, ничего не знавшие о дилемме Джо, вели себя дружелюбно и шутили с ним, а Джо анализировал свои отрасли так же старательно, как и всегда. Он никому ничего не сказал. Только Доуз знал, что Джо ищет другую работу. Иногда он чувствовал себя предателем, хотя и понимал, что уход из компании – правильный шаг.

Между тем летом и осенью 1999 года продолжался дальнейший рост рынков, что повлекло за собой резкую активизацию спекулятивной деятельности. Огромные богатства создавались на бумаге, но все вели себя так, будто это будет длиться вечно. Grant & Company захлестнула настоящая эйфория, когда ее собственный курс акций взлетел (см. рис. 5.2), как и курс акций крупных инвестиционных банков, таких как Morgan Stanley. Управляющие директора Grant получили около 65 процентов годового вознаграждения наличными и 35 процентов – либо в виде акций Grant с ограничением права продажи, либо в виде фондовых опционов. Джо полагал, что, будучи старшим управляющим директором, Доуз получает от 3 до 4 миллионов долларов в год, а при цене 80 долларов за акцию у него должно быть таких акций и опционов на сумму минимум 20 миллионов долларов. Джо затронул эту тему в разговоре с Эмили.

Рис. 5.2. Повышение курса акций Grant & Company с 7 до 90 долларов за акцию

– Хорошо бы папа наконец получил реальные деньги на свое имя, – сказала она с широкой улыбкой.

– Эмили, пока эти деньги существуют только на бумаге. Надеюсь, он сможет продать часть своих акций.

– Но не слишком ли рано это делать, Джо? Допустим, он продаст часть акций сейчас, а их цена продолжит расти? Он будет считать, что поспешил и поступил глупо.

– Послушай, тебе бы лучше надеяться на то, что он сделает такой неразумный шаг и продаст часть акций. У него ведь останется еще достаточно много.

Однажды в ноябре, когда Джо сидел в кабинете Доуза и они разговаривали за закрытыми дверями обо всем, от рынков до НФЛ, Дэвид рассказал ему, что несколько инвестиционных банкиров из Grant недавно купили огромные, роскошные, очень дорогие дома, ничем не уступавшие особнякам в Гринвиче. Некоторые топ-менеджеры компании приобрели лыжные домики в Аспене, Вейле и Сан-Вэлли, а те, кто увлекался гольфом, искали дома в районе Палм-Бич и Лайфорд-Кей. Он рассказал также, что в обеденном зале для управляющих директоров разговаривают теперь о повышенном спросе на нянечек, а также о том, предоставлять ли няне автомобиль или она сможет добираться до особняка и обратно самостоятельно. «Сейчас “настоящие” мужчины с “настоящими” женами в Гринвиче имеют по четверо чудесных детей, как минимум двух ирландских нянь и гаражи на пять автомобилей, – сказал Доуз с иронической ухмылкой. – Может, это даже знак, предзнаменование плохих времен».

Богатство, полученное за счет резкого повышения курса акций Grant, распределялось неравномерно в компании в целом и в подразделении управления инвестициями в частности. Только управляющие директора и несколько старших инвесторов получали акции в качестве части причитающегося им вознаграждения, тогда как молодые служащие (как аналитики, так и бывшие коллеги Джо из операционного отдела) не получали практически ни одной акции. Вместо душевного подъема и радости повышение курса акций Grant вызывало у рядовых сотрудников компании только зависть и обиду.

Во время всех этих событий Джо не выдвигал новых идей о покупке акций. Во-первых, когда он разговаривал с топ-менеджерами компании, они начинали рассказывать о сокращении объема новых заказов. Во-вторых, Джо казалось, что цена акций необоснованно завышена. В конце концов, Джо изучал инвестиции по Грэхему и Додду. В итоге он начал весьма пессимистично оценивать фондовый рынок в целом и негативно относился к акциям технологических, телекоммуникационных и интернет-компаний. Однако он по-прежнему верил в то, что акции AIG и United Technologies переживут все невзгоды. Эти компании не были технологическими, а цена их акций не считалась чрезмерно завышенной по сравнению с акциями других компаний.

Джо стал замечать, что за исключением стремительно растущего технологического сектора на остальной части рынка имеет место боковой тренд (см. рис. 5.3). Его беспокоило то, что рынок превращается в пони на один трюк по имени Техно и что он может попасть в большую беду. Осенью 1999 года Джо начал ненавязчиво призывать Доуза и инвестиционный совет продать акции Cisco и существенно сократить долю технологического, телекоммуникационного и интернет-секторов во всех инвестиционных портфелях компании. Акции Cisco продавались по цене, в 60 раз превышавшей прибыль на акцию, компания увеличила объем своих денежных средств почти в три раза.

Рис. 5.3. S&P 500: курс акций технологических и нетехнологических компаний за период 1995–2003 гг.

Технологические и телекоммуникационные компании составляли в тот период огромную долю (30 процентов) в индексе S&P 500, на основании которого формировались инвестиционные портфели Grant. Средняя цена акций ста крупнейших компаний, входивших в этот индекс (половина из них относилась к технологическому сектору), в 30 раз превышала прибыль на акцию. У остальных акций коэффициент «цена-прибыль на акцию» составлял в среднем 13,4. Безумие всеобщего увлечения интернет-компаниями достигло апогея, когда в ходе первичного размещения акций компаний с минимумом доходов и полным отсутствием прибыли их курс вырастал в три раза в первый же день торгов. Джо утверждал: история показывает, что смелые решения о распределении акций по секторам, идущие вразрез с общепринятым мнением, могут существенно увеличить эффективность инвестиций.

Тщательно проанализировав доступную информацию, Джо обратил внимание на то, что в конце 1980-х акции энергетических компаний на протяжении четырех лет считались на рынке самыми сильными, пока из-за Ирано-Иракской войны и роста обеспокоенности из-за будущих поставок нефти цена на черное золото не взлетела до небес. Председатель совета директоров одной из крупнейших энергетических компаний заявил, что через год цена на нефть (составлявшая тогда 40 долларов за баррель) поднимется до 100 долларов. Однако менее чем за год ее цена упала до 30 долларов за баррель. В разгар этой эйфории доля энергетического сектора в индексе S&P 500 достигла 26 процентов, но сейчас, двадцать лет спустя, она составляет всего 5 процентов, а цена на нефть держится в пределах 25 долларов за баррель. В 1981 году сохранение акций энергетических компаний было бы катастрофическим инвестиционным бездействием, тогда как сокращение их доли привело бы к существенному повышению эффективности инвестиционного портфеля. Такой же разворот рыночного тренда произошел и в так называемом секторе второстепенных товаров и услуг, доля которого в индексе S&P 500 достигла 24 процентов в 1986 и 1987 годах, а сейчас составляет всего 6 процентов.

Скептики из инвестиционного совета заметили, что в текущий момент было бы опасно сокращать количество акций технологических компаний, поскольку в таком случае они пошли бы против рынка, продавая эти акции в момент усиления импульса. Хансен утверждал, что стоит подождать до тех пор, пока относительная сила акций технологических компаний не начнет уменьшаться.

«Только глупцы и шарлатаны пытаются предвосхитить рынок, – заявил он, глядя на Джо. – К кому из них относишься ты?»

Слушая Хансена, Джо думал о том, как приятно было бы дать ему по морде.

«Если технологический бум продолжится, – разглагольствовал дальше Хансен, – было бы роковой ошибкой сокращать долю акций технологических компаний, поскольку в итоге мы либо просто выручим за них деньги, либо купим никому не нужные акции с низким уровнем относительной силы». Хансен утверждал, что клиенты строго накажут их за это. Такой шаг поставил бы под угрозу их карьеру. Все ведь слышали историю о том, как один знаменитый швейцарский банк уволил всеми уважаемого инвестиционного директора за то, что тот слишком рано продал акции технологических компаний».

Хансен предостерегал: «Вы же знаете, что японцы говорят о затянувшихся вечеринках: “Только глупцы танцуют, а еще бо́льшие глупцы наблюдают”».

После оживленного обсуждения, едва не перешедшего в ссору, Доуз в конечном счете стал на сторону Джо и принял решение на протяжении следующих двух месяцев сократить долю акций технологических и телекоммуникационных компаний в своих инвестиционных портфелях с 40 до 20 процентов. Он поручил продать все акции Cisco, что и было сделано в октябре по цене от 35 до 37 долларов за акцию. Некоторые крупные клиенты усомнились в разумности такого решения, а двое угрожающим тоном предупредили Доуза, что лучше бы ему оказаться правым. Несколько других клиентов спросили, почему он не сделал этого раньше.

К ужасу Джо и огорчению инвестиционного совета, курс акций технологических компаний продолжал расти. Сразу после завершения продажи акций Cisco их цена взлетела до небес (см. рис. 5.4). (В конце года курс акций этой компании достиг нового максимума – 53,61 доллара за акцию. Четыре месяца спустя их цена составляла уже почти 80 долларов. Что касается технологического сектора в целом, индекс NASDAQ взлетел с 1500 в начале октября 1998 года до более 4 000 в конце 1999 года; 10 марта 2000 года этот индекс превысил значение 5 000.) Клиенты реагировали по-разному, от ярости до сочувствия. Двое закрыли свои счета. На собрании инвестиционного совета Хансен злорадствовал:

– Я же вам говорил. Мы живем в новом мире. Изобретение интернета изменит все.

Доуз ответил:

– Мы согласны с этим. Вопрос только в том, какую цену мы, инвесторы, должны платить за акции. Я убежден, что текущие оценки слишком завышены, и мы поступили правильно, продав акции и сократив их долю в наших портфелях, хотя, очевидно, сделали это слишком рано.

Рис. 5.4. Сделать что-то слишком рано – то же самое, что допустить ошибку: NASDAQ Composite

– Скажите это клиентам, – самодовольно произнес Хансен.

– Я так и сделаю, – довольно сухо ответил Доуз.

– Дэвид, дело в том, что в нашем бизнесе сделать что-то слишком рано – то же самое, что допустить ошибку.

Присутствующие кивнули головами в знак согласия. Хансен был прав. Джо почувствовал себя неприятно задетым.

После совещания Доуз вызвал Джо к себе в кабинет.

– Послушай, Джо, я знаю, что ты чувствуешь себя ужасно, но нужно оставить это в прошлом. Ты предложил несколько прекрасных идей, и они дали хорошие результаты, но ни один инвестор не может быть прав всегда. Забудь об этом! Ты должен реагировать на поражение как профессиональный спортсмен, который сыграл не очень удачно. Хорошие спортсмены извлекают уроки из своих неудач, сохраняя при этом хладнокровие и уверенность в себе. Майкл Джордан промахивается; Бретт Фарв бросает перехваты, тем не менее они продолжают играть. Ты обладаешь всеми качествами, необходимыми инвестору. Ты трудолюбив и умен, владеешь инвестиционными инструментами, и у тебя хорошая интуиция. Не падай духом.

Джо поблагодарил Доуза, но все равно чувствовал себя подавленным. Мало того что он дал Доузу плохой совет, эту непростительную инвестиционную ошибку он совершил в решающий момент своей жизни. Сможет ли он найти другую работу? Что будет с его отношениями с Эмили?

До конца года Джо и Эмили провели пару выходных в поисках жилища и в конце концов сняли двухкомнатную квартиру на углу Первой авеню и 83-й улицы. Совместная жизнь воодушевила обоих. Они купили мебель и переехали в новую квартиру с радостным предвкушением. Начинался новый этап их жизни.

В прошлом Джо и Эмили несколько раз проводили ночи вместе, но им всегда приходилось скрывать свои встречи. Когда они занимались любовью в первую ночь в своей квартире, Эмили прошептала Джо:

– Теперь мы почти как давно женатая пара. Я чувствую себя гораздо раскованнее и спокойнее.

– Я знаю, – сказал Джо. – Но тебе больше не нужно говорить шепотом. Мне тоже хотелось бы почувствовать себя спокойнее.