Со временем широкому кругу инвесторов стала известна высокая результативность фонда ВА, и финансовые СМИ стали проявлять интерес к Микки и Джо. Впервые СМИ заинтересовались ими после того, как Школа бизнеса Колумбийского университета пригласила Микки выступить на праздновании семидесятой годовщины выхода в свет эпохальной классической книги Бенджамина Грэхема и Дэвида Додда «Анализ ценных бумаг», которая считается библией стоимостного инвестирования. Грэхем был преподавателем в Колумбийском университете, а Додд – деканом школы бизнеса. Кстати, их самый знаменитый последователь Уоррен Баффет тоже окончил Колумбийский университет. Девятнадцать лет назад, во время празднования пятидесятой годовщины книги, он даже произнес свою знаменитую речь «Суперинвесторы из деревни Грэхема и Додда» (The Superinvestors of Graham and Doddsville), подвергнув резкой критике теорию случайных блужданий и теорию эффективного рынка.
Сторонники теории эффективного рынка во главе с профессором Принстонского университета Бертоном Мэлкилом утверждали, что благодаря случайному выбору акций любой человек может неизменно обеспечивать доходность инвестиций выше среднерыночной, поскольку его действия ничем не отличаются от действий человека, подбрасывающего монету, или от движений мартышки, бросающей дротик в таблицу котировок. В ходе знаменитых дебатов во время празднования годовщины книги Грэхема и Додда Майкл Дженсен выступил в защиту случайного выбора акций. По его словам, если монеты станет подбрасывать достаточно много людей, у некоторых она снова и снова будет выпадать гербом вверх под действием закона случайных событий. После чего поднялся Баффет и сказал, что даже в таких обстоятельствах это нельзя будет считать случайностью, если все те, у кого монеты упали гербом вверх, живут в одном городе или исповедуют одну религию. Затем Баффет рассказал присутствующим о девяти выдающихся стоимостных инвесторах, «обитающих» в так называемой деревне Грэхема и Додда.
В Школе бизнеса Колумбийского университета высоко оценили идею, будто она является колыбелью стоимостного инвестирования. Декан выразил надежду, что после взрыва технологического пузыря как феникс из пепла восстанет новое поколение стоимостных инвесторов, использующих компьютерные алгоритмы. Хотя декану было известно, что Уоррен Баффет скептически относится к компьютерным умникам, в середине 2003 года он попросил Микки выступить на проводившемся в школе ежегодном форуме инвесторов. Микки был весьма польщен этим приглашением и охотно принял его.
– Это почти равносильно получению почетной ученой степени, – сказал он Джо. – В каком-то смысле это возмездие за все те гадости и оскорбления, которые я терпел все эти годы от инвесторов, ориентированных на акции роста.
– Да, это очень важное приглашение. Давай разошлем текст твоего выступления всем нашим клиентам, – предложил Джо.
Микки несколько недель трудился над своей речью, и в итоге ее приняли очень хорошо. По закону Микки не имел права раскрывать информацию о доходности инвестиций или продвигать продукты ВА, но ему все равно было что сказать. Не раскрывая никаких тонкостей работы их модели и алгоритма инвестирования и не называя никаких конкретных данных, Микки описал свою стратегию инвестирования простым языком.
Я прошу вас обратить внимание на то, что все эти модели опираются не на какие-то эзотерические концепции, а на вдумчивый, интуитивный, системный подход к выбору акций и построению инвестиционных портфелей. Мы признаем свой интеллектуальный долг перед Клиффом Эснессом из AQR Capital Management и Майклом Голдштейном из Empirical Research – эти незаурядные мыслители предложили много оригинальных идей по поводу методов стоимостного инвестирования.
Мы, мой партнер Джо Хилл и я, считаем, что эти хорошие, разумные, долгосрочные стратегии (приобретать дешевые, качественные акции развивающихся компаний и занимать короткую позицию по акциям с противоположными характеристиками) успешно работают уже не один год, поскольку поведенческие предубеждения людей имеют другую направленность. Мы убеждены в том, что во многих случаях они являются следствием того, что принято называть теорией поведенческих финансов, согласно которой инвесторы подвержены влиянию целого ряда предубеждений, оказывающих влияние на курс акций. Наш подход предполагает систематическое извлечение выгоды из этих предубеждений. Например, на наш взгляд, первоклассные акции с повышенным спросом и впредь станут получать мультипликаторы, слишком высокие по сравнению с реальным положением дел, и наоборот (стоимостной фактор). Кроме того, мы утверждаем, что компании с прибылью низкого качества по-прежнему будут вводить некоторых инвесторов в заблуждение, а также что они (инвесторы) любят покупать и продавать акции, показавшие в последнее время хорошие и плохие результаты (импульс). Я представлю вам ряд доказательств того, что эти предубеждения неизменны и что их можно измерить с помощью так называемого стоимостного спреда.
Речь имела успех, а Микки получил большое удовольствие от дружеских бесед с выдающимися учеными, а также от состоявшегося после официальной части приема.
На протяжении следующих двух месяцев Джо дал интервью журналу Barron’s и Кейт Уэллинг из Welling at Weeden. Во введении к обоим интервью говорилось о его учебе в «Аризона Юнион», его футбольной карьере, а также о работе в Grant начиная с бэк-офиса. Очерк в еженедельном выпуске Barron’s был озаглавлен так: «Рождение звезды». После публикации интервью Джо стали звонить из телеканалов CNBC и Bloomberg с предложениями принять участие в их программах. Джо был новым, не похожим на других представителем хедж-фондов Уолл-стрит: он не учился в престижном университете или Гарвардской школе бизнеса; и всем нравилась его история о том, как он прошел свой путь от бедности к богатству.
Совершенно неожиданно Джо стал мини-знаменитостью – парень из ниоткуда, добившийся успеха в высшей лиге инвестирования. Новичок, ворочающий большими деньгами и принятый в избранный круг ветеранами инвестирования. Все это вызывало у Джо эйфорию. Приходя на собрания инвесторов, он чувствовал, как присутствующие смотрят на него и шепчут: «Это он, тот самый Джо Хилл».
Как и следовало ожидать, успех фонда ВА и последовавшая за ним известность повысили престиж количественного стоимостного инвестирования. Множество новоиспеченных квантов жаждали разбогатеть и создавали с этой целью новые фонды.
Однажды после полудня в начале июня, когда Микки, Джо и Джоан сидели в кабинете Джо и разговаривали, в кабинет вошел Рэвин. Они очень удивились, потому что Рэвин редко ходил по офису. В этот раз он вел себя на удивление дружелюбно, хотя и был серьезен, как всегда.
– Ребята, а вы уверены, что не допускаете ошибку, рассказывая всему миру о преимуществах количественного стоимостного инвестирования?
– Надеюсь, нет, – удивленно выдохнул Джо. – Мы хотим преподнести себя как серьезных сторонников количественных методов инвестирования в акции стоимости и надеемся, что благодаря этому добьемся уважения и признания инвесторов.
– Да, – сказал Микки. – Кажется, нашим клиентам нравится вся эта огласка.
– Судя по тому, что я читал, сейчас создается много новых фондов, и они оттягивают на себя деньги инвесторов, – произнес Рэвин.
– Нам кажется, мы можем взять под управление еще пару миллиардов долларов. Ликвидность для нас не проблема.
– Возможно, – задумчиво протянул Рэвин.
– Подражание – лучший комплимент, – возразил Микки.
– Да, но подражатели станут вашими конкурентами. По-моему, в вашей среде появился новый фактор риска, и этот фактор – вы сами. Любой желающий может анализировать данные подобно вам, а вы рассказываете всем, как это делается.
– Наше преимущество не в собственной базе данных или компьютерной модели, а в том, что мы обладаем опытом и знаниями, необходимыми для анализа и интерпретации этих данных.
– Надеюсь, вы правы. Будут ли дешевые акции с положительным импульсом и впредь превосходить дорогие акции?
– Да, по крайней мере в большинстве случаев, – уверенно ответил Джо.
– Надеюсь, вы помните, что размер – смертельный враг эффективности, – заметил Рэвин.
– Но нам это пока не грозит. Не хотите ли выделить нашему фонду еще два-три миллиарда долларов? – спросил его Микки.
– Как говорит Клифф Эснесс, стратегии часто бывают альфа-стратегиями, когда только что разработаны и еще не получили широкого распространения, но затем они постепенно превращаются в бета-стратегии или хотя бы содержат некоторые их элементы.
Рэвин задумчиво посмотрел на них.
– За долгие годы в нашем бизнесе я видел, как многие пошли ко дну из-за слишком частого упоминания в СМИ.
После его ухода Микки произнес:
– На этот раз он не просто нес всякую чушь, как обычно. Рэвин очень умен. Возможно, нам стоит затихнуть на некоторое время.
В конце июня 2003 года Джонатан Перо пригласил Джо и Эмили на прием в своем доме в Гринвиче. Перо слыл жестким, умным и очень богатым человеком, и Джо было интересно посмотреть, как он живет. Будучи членами гольф-клуба Lone Tree, они с Джо несколько раз играли вместе в гольф. Джонатана Перо звали Джоном или Джонни, пока он не заработал много денег в своем хедж-фонде, специализирующемся на инвестициях в сфере здравоохранения, и не обзавелся новой, более энергичной и яркой женой. Несколько месяцев назад на конференции хедж-фондов Джо сидел рядом со второй госпожой Перо во время ужина. Эта женщина удивила и заинтриговала его. В течение ужина он, помимо всего прочего, узнал, какова площадь нового дома четы Перо, а также что миссис Перо родом из Чикаго и работала когда-то стюардессой, что у них двое детей (Джошуа и Бриттани), что трое их слуг живут в доме, и один слуга, дворецкий-француз, отвечает по телефону: «Bon soir».
«Быть богатым так дорого обходится», – заявила Джо миссис Перо. Впоследствии он задумался, что это было – глубокомысленное замечание или просто избитая фраза, но так и не пришел к однозначному выводу.
Миссис Перо также сообщила Джо, что она франкофил и что у них с мужем есть в Париже pied-a-terre (временное пристанище). «Есть у этого ужасного города какой-то шик, вам не кажется?» – спросила она простодушно, делая большие глаза.
Перед поездкой на тот ужин Джо вызвал автомобиль, который должен был заехать за Эмили в город, а его самого забрать в Lone Tree после гольфа. Тем майским вечером они ехали по извилистым улочкам Гринвича, а вокруг веял мягкий весенний ветер.
Перо жил на Клэпборд-ридж-роуд. Вдоль улицы на расстоянии тридцати метров друг от друга расположились прекрасные старинные дома. Эти большие прочные особняки были хорошо видны с дороги. Эмили, прекрасно знавшая Гринвич, сказала Джо, что этот район считается местом обитания haute bourgeoisie (высшей буржуазии).
«Он живет в очень фешенебельном районе, – заметила она. – Дождаться не могу, когда же увижу этот особняк».
В отличие от других домов, мимо которых они проезжали, подъездная аллея к дому на Клэпборд-ридж-роуд, 148 была обсажена густой живой изгородью, поэтому дом нельзя было увидеть с улицы. Повернув и проехав еще несколько сотен метров по подъездной дорожке из гранитной брусчатки, автомобиль внезапно оказался у поля, где паслись три прекрасные лошади. Они увидели освещенный теннисный корт, немалых размеров каменное здание – нечто среднее между амбаром и конюшней, – большой бассейн и изысканный домик рядом с ним. Вдали виднелся огромный красивый каменный особняк с большими окнами и внушительной площадкой для парковки автомобилей.
– Да… – произнесла Эмили. – Моя мама всегда говорила, что в Гринвиче истинный признак богатства – это длинная подъездная аллея к дому. Должно быть, у твоего друга здесь около семи гектаров земли стоимостью по четыре миллиона долларов за гектар.
– Ты, наверное, шутишь! Выходит, у Джона земли почти на 30 миллионов.
– Это просто безумие! – сказала Эмили.
– Думаю, в этом городе земля – хороший объект для капиталовложений. Многие успешные менеджеры хедж-фондов стремятся жить в Гринвиче. Инвестиции в землю – это страховка против инфляции; к тому же земля – реальное богатство, а не только цифры на бумаге. Я всегда хотел владеть участком земли. Своей собственной земли, по которой можно ходить и на которой можно что-то вырастить.
В этот момент Джо вдруг вспомнил, как в Вирджинии они с Джошем Гибсоном гуляли у реки по земле с богатой глинистой почвой и как весной за несколько теплых дней в почве начинали пробиваться маленькие бледно-зеленые ростки кукурузы на тонких ножках.
– Но здесь не Вирджиния и не Айова. Тут каменистая почва. Так что единственное, что может вырасти на землях Гринвича, – это налог на недвижимость, – парировала Эмили с ноткой презрения.
– И деньги!.. Неужели я вижу лунки для гольфа? – изумленно произнес Джо. И оказался прав. За конюшней и манежем для верховой езды виднелись две лунки пар-4 и пар-3.
В основном здании в вестибюле с высоким потолком перед ними расстилалась изогнутая лестница – точная копия лестницы Версальского дворца. На изысканном дубовом столе стояла ваза из агата с большим букетом живых цветов. Эмили и Джо слышали шум разговора в гостиной; как только они вошли, высокая элегантная официантка сразу же подошла к ним с серебряным подносом, на котором стояли бокалы с шампанским и шардоне.
Буквально через мгновение к ним вышел и Джонатан Перо. Этот высокий мужчина с приятной внешностью был одет в шелковую рубашку с двумя расстегнутыми верхними пуговицами, светлые брюки и мокасины с кисточками. Его открытое лицо жителя Среднего Запада будто говорило: «Принимайте меня таким, какой я есть». Кстати, Джонатан оказался очень разговорчивым. Слова, наполовину сформировавшиеся мысли, глубокомысленные замечания словно изливались из него бесконечным потоком сознания. Ему было около сорока пяти лет. Джо он сразу понравился. Перо поцеловал Эмили в щеку.
– Очень приятно познакомиться с вами наконец! Джо – один из самых блестящих инвесторов из всех, кого я когда-либо знал. Вы выросли в Гринвиче, не так ли? – спросил он.
– Да, это так, – подтвердила Эмили. – У вас замечательный участок с прекрасными видами. Могу я спросить, сколько у вас земли?
Перо одобрительно улыбнулся ей.
– Больше семи гектаров. Четыре года назад я заплатил за них 25 миллионов долларов; сейчас участок стоит, наверное, не менее тридцати пяти. Лучше бы так и было – у меня огромный ипотечный кредит.
– Можно мне посмотреть дом?
– Разумеется! Его площадь – почти 1700 квадратных метров. (Он явно был доволен собой.) Я очень горжусь своим домом. Знаете, я вырос в двухкомнатной квартире в Кливленде и никогда даже не мечтал о таком дворце. Моя Нэнси наняла прекрасного дизайнера. Она устроила здесь все с большим вкусом, как вы считаете? Подобрала картины, обои и все остальное. Все это обошлось мне в пять миллионов вместе с картинами, хотя я не покупал ничего выдающегося… пока.
Перо потряс головой, как собака, стряхивающая с себя воду.
– У нас здесь нет ничего показного и претенциозного, как в особняках Гармона и Петровски. Эти ребята просто выводят меня из себя. Они постоянно хвастают своими большими домами и всякими особенными безделушками. Многие неосознанно считают, что чем больше у человека дом, тем больше у него пенис. Я так же богат, как и они, но не выставляю этого напоказ.
Эмили не смогла удержаться.
– Я сейчас читаю книгу о Теодоре Рузвельте и так называемом «позолоченном веке». Так вот, Рузвельт считает, что зависть и высокомерие – это две стороны одного черного кристалла, – сказала она.
Перо озадаченно посмотрел на Эмили.
– Одного черного кристалла? Но что это значит? Звучит не очень приятно, – он замолчал на мгновение, а затем продолжил: – Пожалуй, я избавлю вас от осмотра игровой комнаты на первом этаже. Хотя она просто изумительна. У нас есть также площадка для игры в сквош, крытый бассейн с миниатюрными пальмами и водопадом, зал для игр с мягким полом и стенами, где дети могут поиграть в лакросс, европейский или американский футбол.
– Вот это да! – сказал Джо. – Звучит превосходно.
– Все это действительно превосходно, но чертовски дорого. Я очень надеюсь, что мои мальчики не увлекутся хоккеем, иначе придется построить крытое хоккейное поле, – он засмеялся. – Занятия спортом, особенно таким загадочным, как сквош, – верный способ открыть детям путь в один из университетов Лиги плюща. У моей первой семьи не было таких возможностей. Мы помогали детям делать домашние задания, и в итоге они оказались в университетах Коннектикута и Небраски. Однако моя Нэнси мечтает о том, чтобы наши дети учились в университете Лиги плюща. Я работаю не покладая рук, зарабатывая деньги на то, чтобы иметь возможность учить своих детей в таком университете. А вы где учились? – спросил он Эмили.
– В Принстоне.
– Принстон! Боже мой, Принстон! Я бы построил для Старого Нассау новое здание исследовательского центра, если бы это позволило мне устроить своего ребенка в Принстон. А в какой школе вы учились?
– В школе Хочкиса.
Джонатан посмотрел на нее с благоговением, которое только отчасти было наигранным.
– И вы водитесь с этим провинциалом из Вирджинии, который едва не вылетел из АЮ? – Он игриво хлопнул Джо по руке.
– Я попала в Принстон и в школу Хочкиса по программе диверсификации, – сказала ему Эмили. – Мы, девочки из Гринвича, редкий, вымирающий вид.
– Да… – равнодушно протянул Джонатан, когда они шли по библиотеке, обшитой деревянными панелями «под старину». В библиотеке было много полок с книгами с довольно потертыми, пыльными обложками; расставлены книги были в продуманном беспорядке, как будто их кто-то читал.
– Видите вон те книги? – спросил Перо. – Дизайнер купил у кого-то целую коллекцию винтажных американских романов XX века. Здесь есть самые знаменитые романы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, Хемингуэя, Фолкнера, Джеймса Джонса и Роберта Пенна Уоррена, и все это первые издания. Видите ли, эти книги ценятся намного выше, если у них потертые обложки. Я намерен в ближайшее время прочитать их все, – смущенно засмеялся он.
Они прошли по длинному коридору, на одной стене которого висела какая-то очень красивая американская картина, а на другой – венецианский гобелен, и вошли в просторную гостиную с высоким потолком, где уже собралось около тридцати гостей, разделившихся на небольшие группы и оживленно беседовавших.
– Эта комната, – сказал Перо с несколько смущенной улыбкой, – почти точная копия «зеленой комнаты» – так называют главную приемную американского посольства в Лондоне, которая начала работать в 1928 году еще при Эндрю Меллоне. Ее отделку выполнил Уильям Хайнс (во всяком случае так говорит наш дизайнер). Этот стиль называется шинуазри – мебель пастельных тонов, пропитанные хвойным воском панели и паркетный пол.
Перо сделал паузу.
– Видите вон те обои? – продолжил он. – Это расписанные вручную обои XVIII столетия. Обратите внимание: на желтовато-зеленом фоне изображены пионы, птицы и бабочки.
Перо состроил гримасу.
– На самом деле все это полная чушь. Дети терпеть не могут эту комнату, потому что бо́льшую часть времени дорогая обивка мебели укрыта специальной пленкой. Мы здесь никогда не сидим.
Эмили согласилась с ним. Вид у этой очень красивой, со вкусом обставленной комнаты, производившей большое впечатление, был какой-то неуютный и нежилой.
– Я заметила, у вас есть лошади, конюшня и даже манеж. Наверное, члены вашей семьи занимаются верховой ездой? – спросила Эмили, чтобы поддержать разговор.
– Помилуйте, – воскликнул Перо. – Это настоящий фарс! Моя старшая дочь Пэтти (от первого брака) увлеклась верховой ездой после того, как мы с ее матерью развелись. Наш психоаналитик сказал, что такова ее реакция на развод, и я, конечно же, очень сожалел об этом. Ох уж эти муки совести! Я никогда раньше не ездил верхом… разве что на мотоцикле, но ради Пэтти решил заняться верховой ездой. Настоящая катастрофа! Мне это совершенно не понравилось: мне было страшно, и эти занятия отвлекали меня от гольфа. Я даже повредил спину, пытаясь научиться брать препятствия.
Перо покачал головой, явно ожидая реакции Джо и Эмили. Джо не знал, что сказать. Но Джонатан продолжил, как будто испытывая непреодолимое желание поделиться с кем-то своими чувствами:
– Когда мы обустраивали дом, я построил конюшню, манеж и все что нужно для верховой езды. Купил пару выставочных лошадей за полмиллиона долларов, а также нанял для Пэтти тренера. Но когда ей исполнилось семнадцать, она увлеклась мальчиками и вот уже целый год не ездит верхом. Ее это, видите ли, больше не интересует. Так что же мне теперь делать со всем этим лошадиным хозяйством? Особенно с самими лошадьми? Это ведь очень дорогие игрушки. Приходится оплачивать услуги ветеринара; кроме того, лошадок нужно тренировать. Это же не картина, за которую нужно всего лишь заплатить много денег и просто повесить у себя в спальне.
Джо и Эмили не знали, что и сказать по поводу этой семейной трагедии.
– Продайте лошадей и увольте конюха, – в конце концов посоветовал Джо. – Вы же знаете, что надо делать. То же самое, что и с акциями – сократить убытки.
– Это настоящая катастрофа, – продолжал Джонатан, – мой гандикап повысился с одиннадцати до шестнадцати, пока я учился ездить верхом. А теперь я хочу познакомить вас с моей Нэнси.
Джо задумался, называет ли жена его «мой Джонатан». Почему-то он в этом сомневался.
«Его Нэнси» понятия не имела, кто они такие, хотя уже встречалась однажды с Джо. Ей просто было интересно поболтать с другой парой, а говорила она в основном о том, как будущей осенью устроить сына в школу Regional Day. Вскоре Джонатан занялся другими гостями, а Джо и Эмили вышли на вымощенную каменной плиткой террасу и устроились на подпорной стенке, потягивая в сумерках свое шардоне. Молодые женщины с холодными лицами и стройными фигурами в красивых платьях, с бокалами в руках ходили среди мужчин, одетых неформально, но стильно. Зеленые газоны спускались до ручья, у которого рос ряд старых вишен, всех в весеннем цвету.
– У этих парней красивые жены, – произнесла Эмили. – Такое впечатление, что все они усердно занимаются в тренажерных залах.
Джо заметил среди гостей пару знакомых менеджеров хедж-фондов, Эмили же не знала никого.
– Хотя я уже не живу в Гринвиче, я здесь выросла, поэтому мне казалось, что я встречу кого-нибудь из своих знакомых, – сказала она. – Очевидно, это люди другого круга!
– Тем не менее все здесь мечтают устроить своих детей в школу Regional Day, – язвительно сказал Джо. – Ты ведь тоже ходила в эту школу?
– А вот и нет! Папа был членом совета попечителей школы Greenwich Academy. Все мои знакомые дети (и умные, и глупые) учились либо в Regional Day, либо в Greenwich Academy. – Она посмотрела на него оценивающе. – Сейчас в этих школах придерживаются принципа этнического разнообразия. Так что, если бы у нас были дети, гринвичские школы боролись бы за них. Привлекательный ребенок представительницы высшего общества и успешного чернокожего менеджера хедж-фонда – что может быть лучше?
За ужином их посадили отдельно. Джо оказался между женщиной из Аргентины и женой семейного тренера по теннису. Когда аргентинка – стройная женщина с черными волосами и красивым бледным, каким-то неземным лицом – откидывалась назад на своем стуле, то буквально источала чувственность. На взгляд Джо, ей было тридцать с лишним лет.
– Ты здесь один? – спросила она Джо.
– Нет, моя подруга сидит вон там.
Он показал на Эмили.
– Так у тебя возлюбленная из университета Лиги плюща! Перо рассказывал мне, что она училась в Принстоне. Как интересно!
Затем она принялась расспрашивать Джо, кто он такой, чем занимается и насколько богат. Ее вопросы показались ему несколько нескромными, проницательными и коварными. Джо это позабавило, и какое-то время он даже получал удовольствие от «допроса». Затем он и сам начал расспрашивать свою соседку по столу. Эта женщина поведала Джо, что она «один из дизайнеров Нэнси» и пришла на прием одна.
– Этот дом украшают не просто изысканно, а роскошно, – приглушенным голосом сказала она.
Джо улыбнулся ей в ответ, но немного насторожился и почувствовал, что эта женщина – не его уровня.
В таком же духе их разговор продолжался все то время, пока подавали первые два блюда. После того как тарелки убрали, Джонатан поднялся, поблагодарил гостей и пригласил всех пройти с Нэнси в гостиную на представление «великого волшебника».
Двадцать минут спустя, когда Джо стоял среди других гостей и смотрел представление фокусника, аргентинка подошла к нему сзади и прошептала:
– Вот моя визитка. Если тебе когда-нибудь понадобится дизайнер, позвони мне.
Затем подошла Эмили и довольно сильно пнула его по голени.
– Дай-ка мне взглянуть на эту визитку! – она посмотрела на нее. – Да она бесстыдная обольстительница, а не дизайнер. Считай, что эта женщина для тебя под запретом, дружок.
Той ночью, лежа в постели в своей квартире в Верхнем Ист-Сайде, Джо думал о визите в роскошный дом Перо. В частности, он вспоминал аргентинку, сидевшую с ним рядом во время ужина, расспросы которой так заинтриговали его. Ее бледное, неземное лицо и стройное белое тело пробуждало в нем желание. Джо подумал о том, что Эмили – единственная женщина, которую он когда-либо знал и, разумеется, с которой у него была настоящая интимная близость. Неужели ему чего-то не хватает? Неужели он еще не достиг эмоциональной и физической зрелости?