На следующей неделе Джо пригласил Эмили на ужин в ресторан Le Bernardin. Они оба стали очень разборчивыми в выборе ресторанов и еды, и Le Bernardin был одним из их любимых. Они планировали на этом ужине принять ряд важных решений в связи с истечением срока аренды квартиры. После того вечера в Гринвиче Джо постоянно думал об их с Эмили будущем. Прием в доме Перо навел его на серьезные размышления об этом.

Молодые люди заказали два блюда Le Bernardin из почти сырой рыбы и бутылку отличного шардоне. Джо откинулся на спинку стула, наслаждаясь роскошью ресторана и отличным вином. Он посмотрел на Эмили и понял, как сильно он ее любит и как она ему дорога. Зачем он только думал о Джоан и той навязчивой аргентинке?

Вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, Джо произнес:

– Эмили, я хочу, чтобы мы поженились, завели детей и переехали в Гринвич. Что ты об этом думаешь?

Эмили пристально посмотрела на него.

– Это неожиданно, но приятно. Да, да и да, – сказала она с широкой улыбкой. – Я готова по всем трем пунктам. Кстати, тебе давно пора было задать этот вопрос!

Оставшуюся часть вечера они говорили о своем будущем. Глаза воодушевленной Эмили просто сияли. Она хотела, чтобы свадебная церемония состоялась в Гринвиче и на ней присутствовали только самые близкие люди, члены семьи. Эмили желала обвенчаться в церкви, но без подружек невесты, шафера и официальной церемонии. Уже после свадьбы ее семья разошлет всем знакомым открытки с уведомлением о бракосочетании. Мама, конечно, не придет в восторг от всего этого, но для нее было бы еще хуже, если бы они провели закрытую свадебную церемонию в Нью-Йорке и поставили ее перед свершившимся фактом.

– Я не из тех девушек, которые мечтают о большой свадьбе с целой вереницей вечеринок, – сказала она Джо. – Кроме того, в нашей ситуации это отдавало бы фальшью, ведь всем известно, что мы с тобой уже больше трех лет живем вместе.

– Ты уверена? – спросил Джо.

– Абсолютно. А как насчет твоих родителей?

– Знаю, это проблема. Может, мы с твоим отцом и Большим Джо поиграем накануне в гольф, а после свадьбы все вместе поужинаем.

– Разумеется, – продолжала Эмили, – на приеме будут присутствовать не только члены семьи, мы же захотим пригласить и кое-кого из друзей. Я в восторге уже от самой мысли об этом. Это будет настоящий праздник!

Затем Эмили сказала, что ее очень взволновала мысль о детях и что она, скорее всего, не бросит свою работу в Совете по международным отношениям, а останется на условиях частичной занятости. Они оба знали, что теперь настолько богаты, что могут себе позволить принимать подобные решения, не руководствуясь финансовыми соображениями.

На протяжении следующих нескольких недель Джо и Эмили посвящали все свое свободное время обсуждению вопросов, связанных со свадьбой и переездом в Гринвич, что оживило их отношения. Уверен ли Джо, что готов каждый день ездить из пригорода на работу и домой? Как это согласуется с его рабочим графиком? Действительно ли он хочет жить в том же городе, что и семья Эмили?

«Да, я совершенно определенно готов ко всему этому», – подумал он. Кто-то говорил ему, что в поезде гораздо более подходящие условия для чтения, чем где бы то ни было, даже в офисе. Да и необходимость успеть на нужный поезд заставляет человека заблаговременно выходить из дома. Ежедневные поездки на работу из пригорода и назад, возможно, даже улучшат его режим дня; к тому же он может вызвать автомобиль с водителем, если не будет успевать в нужное место на поезде.

Несмотря на все заверения Джо, Эмили еще раз спросила его, действительно ли он хочет жить в одном городе с ее семьей.

– Гринвич – большой город с разношерстным сообществом, – сказал он ей, в каком-то смысле избегая прямого ответа. – Там живут сотни менеджеров хедж-фондов. Есть даже такая шутка, что в Гринвиче действует ограничение скорости два и двадцать. Ведь мы же не будем жить в особняке твоей семьи и проводить уик-энды в Green Acres Country Club.

– Да, конечно, – сказала Эмили. – У нас в Гринвиче действительно больше знакомых, чем в Нью-Йорке. И не только у меня. Ты знаком с игроками футбольной команды. Кстати, ты и сам мог бы вступить в клуб Green Acres.

– Возможно. По словам твоего отца, многие обитатели Гринвича возмущены тем, что парни из хедж-фондов живут в огромных домах и запросто покупают членство в клубах.

– Что касается жилья, – спросила Эмили, – как ты представляешь себе наш дом?

– Должен признаться, – ответил Джо, – я много думал об этом. Во-первых, я против того, чтобы наш первый дом был маленьким и экономным. Нам нужен большой красивый дом, в котором мы проживем всю свою жизнь, где будет много места для детей, их нянюшек и собак. Я хочу, чтобы у нас была огромная спальня с отдельной ванной. А вокруг дома – много земли.

– Джо, это просто безумие. Мы должны начать со скромного дома, чтобы понять, подходит ли нам Гринвич.

– Мы сделаем так, чтобы он нам подошел. Я не хочу жить и растить детей в Нью-Йорке. Судя по тому, как идут дела в этом году, мое состояние насчитывает около 40 миллионов долларов, а будет еще больше. Если раньше я не был уверен в своих способностях инвестора, то сейчас убежден в том, что они у меня есть и что наша стратегия работает. Пора повышать свой статус.

– Мои родители и твои друзья по футболу будут шокированы.

– Очень жаль, но в мире хедж-фондов большой красивый дом – это и есть признак статуса. Если мы купим какой-нибудь потрепанный домишко за три-четыре миллиона долларов, люди подумают, что я не зарабатываю настоящих денег.

– Не все ли тебе равно, что они подумают?

– Нет, потому что это касается моего имиджа, моей репутации и моей жизни. Дом – это не просто дом, а один из тех параметров, по которым люди будут оценивать меня и, если уж на то пошло, тебя. Если мы будем вести скромный образ жизни, они придут к выводу, что я всего лишь помощник Микки, который много говорит, но мало получает. Дом это важный признак статуса. Я не хочу быть таким же помешанным на доме, как Перо, но парни из хедж-фондов соперничают друг с другом, оценивая, чей дом больше, красивее, у кого больше земли и есть ли в нем площадка для игры в сквош, поле для гольфа на три лунки и винный погреб.

Эмили изумленно уставилась на него.

– Да вы, ребята из хедж-фондов, просто не в своем уме.

– Да, ты выходишь замуж за сумасшедшего. Я хочу, чтобы у нас был лучший в мире дом. Тебе он понравится! Хотел бы я посмотреть на лицо твоей матери, когда она впервые увидит его. Мы назовем его «Лучший в мире»… Да я шучу!

– А ты уверен, что у нас достаточно денег на такой фантастический дом и на тот расточительный, дорогой образ жизни, которого он потребует?

– Расточительный и дорогой? Что ты имеешь в виду?

– Только то, что сказала. Нам придется вести образ жизни, соответствующий твоему дому, – извини, нашему дому. В Гринвиче достаточно много людей пытаются взобраться выше по социальной лестнице, а я знаю твое стремление быть первым во всем. Некоторые, карабкающиеся по этой лестнице очень упорно, натерли себе волдыри на руках и ногах.

– У меня достаточно денег! Я абсолютно уверен в том, что ВА и впредь будет приносить прибыль. Мы очень богаты. И больше не относимся к верхушке среднего класса.

– А в чем же разница? – спросила Эмили с искренним интересом.

Джо рассмеялся.

– У людей из верхушки среднего класса есть дом с гаражом на две машины, а домработница убирает два раза в неделю, и они мечтают о том, чтобы летать более высоким классом. У богатых людей – дом с винным погребом, пара нянек и повар. Богатым людям нет нужды летать коммерческими рейсами: у них контракт с NetJets. А если они по-настоящему богаты, то у них есть собственный самолет.

– Неужели у нас действительно так много денег?

– Пока еще не совсем, – сказал Джо. – Но у меня в ВА есть 40 миллионов. Как я уже говорил тебе однажды, по условиям нашей договоренности с инвесторами, управляющие партнеры ВА (а это мы с Микки) должны реинвестировать в фонд 80 процентов своей прибыли после вычета налогов. Вообще-то все наши деньги завязаны в фонде, но мы можем взять определенную сумму на покупку дома, и даже не одного, а нескольких. Кроме того, можно взять ипотечный кредит на дом, чтобы максимально капитализировать свои средства в фонде.

Эмили была поражена. Что она могла сказать? Джо прав. Они, конечно же, могли потратить 15–20 миллионов долларов на дом, даже на целое поместье.

– И кстати, дом в Гринвиче – это не просто трата денег, а инвестиции в будущее, – прибавил Джо. – Таких городов, как Гринвич, сейчас не строят, зато печатают все больше бумажных денег.

Впоследствии Джо был вынужден признаться самому себе, что неосознанно принял это важное решение после того, как Микки сообщил ему о разводе с очередной женой. Джо был в курсе, что этот третий по счету развод обойдется Микки почти в 50 миллионов долларов, поскольку его бывшая жена Сьюзен Коэн становилась новым партнером фонда с ограниченной ответственностью. Хотя Джо мало общался со Сьюзен, она ему нравилась. К тому же он заметил, что светская жизнь Микки становится все активнее, а живот – все больше.

Джо хорошо знал Микки и прекрасно понимал, что тот изменился. Став успешным и богатым, он уже не мог обходиться без того, чтобы вокруг не вилось как минимум несколько восторженных, внимательных, зависимых от него женщин. Его отношения с ними неизбежно переходили в какой-то момент в физическую близость. В представлении Микки переспать с женщиной означало овладеть ею.

Микки действительно был распутен, но у его отношений с женщинами были гораздо более глубокие корни. Он чувствовал себя намного комфортнее в обществе женщин, чем мужчин. Микки относился к числу людей, получавших удовольствие от физического контакта. Он любил обнимать мужчин, целовать женщин, притрагиваться к ним. Когда-то Джо рассказывал Эмили об отношениях Микки с противоположным полом, и они пришли к выводу, что это объясняется его трудной жизнью в школе-интернате, где его третировали и унижали, потому что он был толстым и нескладным еврейским мальчиком. Джо высказал предположение, что у Микки не было секса в школьные годы и годы учебы в колледже, поэтому теперь он пытается наверстать упущенное. Все эти раны открылись вновь, когда в самом начале карьеры, работая стоимостным инвестором в фонде, ориентированном на акции роста, под управлением кучки калифорнийских аристократов, Микки потерпел неудачу.

За прошедший год партнер Джо сделал несколько серьезных покупок. Он приобрел новый пентхаус в Нью-Йорке, великолепный дом на пляже в Саутгемптоне, обошедшийся, наверное, в 10 миллионов долларов, и вступил в клуб Legacy – престижный гольф-клуб в Хэмптонсе, вступительный взнос куда был просто огромным – 1 миллион долларов. Все это дополнял лыжный домик в Дир-Вэлли, купленный Микки еще раньше.

Помимо всего прочего, Микки приобрел новый самолет G-5 за 40 миллионов долларов. На хвосте самолета красовалась надпись «Мик». Когда Микки рассказал об этой покупке Джо и Джоан, Джо спросил его:

– А почему бы тебе не летать самолетами NetJets?

– Это не так шикарно. Любой болван может заключить контракт с NetJets. Большие люди, такие как Джулиан и Стэн, летают на собственных самолетах.

– Но содержание самолета и зарплата пилотов, наверное, обходится тебе в целое состояние!

– Два миллиона в год, мне сказали.

– Это просто безумие.

– Да, дружище, но нет ничего лучше, чем подняться с парой женщин на борт собственного самолета с твоим собственным именем на хвосте. А взлетать на таком самолете, пожалуй, даже лучше секса.

Джо не знал, что сказать. А Микки продолжал нести вздор.

– Я вот что тебе скажу, старина. Я трачу не так уж много реальных денег на все эти игрушки. Я взял ипотечные кредиты на дом и квартиру, а на покупку G-5 оформил в Citicorp кредит на 30 миллионов долларов.

– Но ведь это значит большой леверидж и немалые накладные расходы, Мик, – заметила Джоан.

– Еще никому не удалось разбогатеть или жить хорошо, экономя деньги, – отбрил их Микки.

Последней подруге Микки Ванессе было 25 лет, она работала в Sotheby’s и занималась покупкой произведений искусства для его новой квартиры. Джо заметил, что Микки стал чаще уходить из офиса слишком рано, причем, как он подозревал, не на деловые встречи.

– Не волнуйся, – весело сказал ему Микки. – Больше никакой женитьбы. Все эти разводы слишком дорого обходятся.

Когда Джо рассказал обо всем Эмили, сделав гримасу, она с сарказмом заметила:

– Кто мы такие, чтобы ставить под сомнение статус подружек крутых парней из хедж-фондов?

– Ну, мы с тобой хотя бы примерно одного возраста. Кроме того, обручены, – ответил Джо, пытаясь защититься.

– Слава Богу, – сказала Эмили. – А то создается впечатление, что все мужчины стремятся заводить романы с молодыми женщинами.

Новая квартира Коэна в Нью-Йорке была выше всяких похвал – двухуровневый пентхаус в прекрасном доме, расположенном на углу Пятой авеню и 83-й улицы. Джо и Эмили несколько раз бывали там. Микки полностью перестроил эту квартиру, и теперь в ее огромной гостиной площадью 5 × 8 метров с потолка высотой 3 метра, перекрытого обтесанными вручную деревянными балками, свисала люстра из венецианского стекла. В комнате был также большой камин высотой более полутора метров. А спальню хозяина с арочными окнами и прекрасным видом на парк в Vanity Fair назвали самой романтической спальней в Нью-Йорке. К квартире примыкали балконы и террасы площадью около 100 квадратных метров, с которых открывался просто потрясающий вид. Джо с тревогой подумал, что переделка квартир, покупка домов, получение членства в престижных гольф-клубах и улаживание проблем с разводами – все это входит в список табу для консультантов хедж-фондов.

Помимо всего прочего, даже у него, Джо, возникло ощущение, что Микки становится чрезмерно самовлюбленным, тратит слишком много денег и, самое неприятное, допускает чересчур большие накладные расходы, к тому же берет огромные суммы в кредит. Все эти дома и квартиры требуют постоянных издержек, и Джо было известно, что Микки снимает со своего счета в ВА почти по миллиону долларов в месяц. В глубине души Джо понимал, что ему самому нужно как-то устроить свою жизнь, иначе он станет таким же, как Микки.

В это же время, зимой и в начале весны 2003 года, фондовый рынок откатился назад, до минимума прошлого года. Медвежьему рынку исполнилось три года, цены на нем были на 40 процентов ниже максимума, достигнутого в период бычьего рынка; повсюду царили страх и уныние. «Медведи» говорили об общем спаде глобальной экономики, отсутствии экономической устойчивости и чрезмерном росте потребительского кредитования. Они жаловались на неспособность компаний диктовать цены и отсутствие неудовлетворенного спроса, который позволил бы оживить рынок. Беспокоились из-за войны в Ираке и ее так называемых «непредвиденных» последствий. По их мнению, война между Западом и мусульманским миром приведет к катастрофе, а одним из ее первых последствий станет прекращение поставок нефти с Ближнего Востока.

Рыночные аналитики и прочие экономические эксперты писали о рисках дефляции и приводили высказывания Шумпетера, Хайека, Роббинса и других ученых о бесполезности попыток оживления фондовых пузырей. По мнению экономистов, на этот раз монетарное стимулирование экономики не даст желаемых результатов. Один известный почтенный инвестор, герой частных инвестиций, написал книгу под названием «Бег на месте». Умные люди сказали, что он сам «бегает на месте». Другие «медведи» считали, что из-за гигантских размеров пузыря 1990-х последствия его взрыва ощущаются до сих пор. Им хотелось еще больше творческого разрушения, больше боли, больше домов с забитыми ставнями, более масштабное изъятие инвестиций из взаимных фондов. Они утверждали, что после скандала с Enron и другими компаниями понадобится десятилетие, чтобы вернуть потерянное доверие к топ-менеджерам.

Большинство непрофессиональных инвесторов не собирались отказываться от спекуляций ценными бумагами. После трех лет отрицательных результатов и скандалов они все еще зализывали раны. Акции технологических и интернет-компаний продавались по цене в несколько раз ниже уровня 1999–2000 года, а многие весьма перспективные акции, купленные в славные дни 1999-го и начала 2000 года, оказались теперь бесполезной макулатурой. Согласно своей «религии», Микки и Джо оставались «агностиками» по отношению к движению рынков, сосредоточившись на правильном выборе акций. Однако их модель и аналитические данные свидетельствовали, что на рынке сейчас гораздо больше дешевых акций с постепенно усиливающимся импульсом и улучшающимися фундаментальными показателями, по которым можно занимать длинные позиции, чем дорогих, переоцененных акций со слабым импульсом, по которым следовало бы занять короткие позиции. Акции технологических, телекоммуникационных и интернет-компаний по-прежнему появлялись на экранах их мониторов и в результатах исследований как лучшие короткие позиции. Чистая длинная позиция ВА увеличилась с 20 до 30, а затем и до 40 процентов.

В такой атмосфере все крупные инвесторы – пенсионные фонды, фонды целевого капитала, фонды фондов и просто богатые люди – заинтересовались хедж-фондами, придерживающимися количественных стратегий инвестирования и ориентированных на нейтрализацию рыночного риска. В ВА и другие фонды с подобной ориентацией хлынул целый поток новых инвесторов, жаждущих доверить им свои деньги. Новые клиенты говорили, что им нужны не горячие головы, пытающиеся сорвать большой куш, а традиционные стоимостные инвесторы, которые могли бы обеспечить стабильную доходность инвестиций в размере 10–12 процентов в год.

Весна 2003 года в Нью-Йорке выдалась холодной и влажной. Было очевидно, что Америка одержит триумфальную победу в войне и уже есть первые признаки восстановления экономики. В апреле на фондовом рынке началось оживление, затем стали повышаться и индексы – как S&P 500, так и NASDAQ. К концу года индекс S&P 500 вырос до 28,7 процента, а NASDAQ, к сожалению, до 50,6 процента (см. рис. 12.1). Совершенно неожиданно цена акций ряда оказавшихся на грани банкротства телекоммуникационных и интернет-компаний, по которым у фонда ВА были открыты короткие позиции, увеличилась в два раза, когда другие хедж-фонды начали закрывать свои короткие позиции. Поскольку среди коротких позиций ВА было много технологических акций, это короткое сжатие привело к снижению доходности портфеля.

Впервые за все годы существования доходность ВА оказалась ниже всех индексов рынка США, а объем активов фонда за 2003 год после вычета всех вознаграждений вырос на 22 процента. Этот результат лишь немного превышал прирост сводного индекса фондов хедж-фондов HFRI Fund of Funds Composite, составлявшего 20,5 процента. Но оказалось, ни у кого не было претензий к такой эффективности работы ВА. Управляющие фонда хорошо справились с работой за все годы медвежьего рынка, а с учетом фиксированного вознаграждения и 20 процентов от прибыли фонд ВА заработал для Bridgestone 250 миллионов долларов. Микки и Джо снова получили солидную долю от этой прибыли.

Рис. 12.1. Безумие возвращается: акции роста против акций стоимости

– Просто поразительно, что мы зарабатываем так много денег, несмотря на то что доходность нашего фонда оказалась ниже индекса S&P 500 и существенно ниже индекса NASDAQ. Многие инвестиционные управляющие, которые занимали только длинные позиции, получили в прошлом году доходность от 40 до 50 процентов, – размышлял Джо.

– Мы с тобой сидим сейчас в тепленьком местечке в самом лучшем бизнесе в мире, – благосклонно улыбаясь, сказал ему Микки. – Расслабься. Вперед, воины Христовы, на войну! Что ты хочешь сделать? Уменьшить размер нашего вознаграждения?

В конце года Микки и Джо выплатили Джоан вознаграждение – на этот раз почти в три раза больше, 9 миллионов долларов, но Джо показалось, что она была неприятно удивлена, когда ей назвали цифру. По всей видимости, Джоан сама подсчитала их общую прибыль. Размышляя об этом впоследствии, Джо подумал, что они с Микки проявили не очень-то большую щедрость к Джоан, а ведь она, по сути, была их партнером. Микки по-прежнему относился к ней несколько пренебрежительно, а самому Джо следовало бы активнее защищать ее интересы. Неужели он не сделал этого потому, что Эмили порой ревновала его к Джоан?

Микки и Джо наняли еще двух аналитиков, одного – в непосредственное подчинение Джоан. По мере увеличения числа инвесторов, вложивших деньги в их фонд, Микки и Джо приходилось уделять все больше времени важным клиентам. В отделе обслуживания клиентов Bridgestone работали прекрасные специалисты, но все-таки они были недостаточно хороши для по-настоящему крупных, квалифицированных инвесторов, которых интересовали такие показатели, как коэффициент бета и стоимостная мера риска (VAR). Ведь они хотели знать, как работает модель фонда. Микки и Джо стали думать о включении в команду пары высококвалифицированных сотрудников по работе с клиентами, которые взвалили бы это бремя на свои плечи.

– Встречи с инвесторами отнимают у нас много времени, а ведь это очень важный аспект успеха фонда, – сказал Джо. – Наем высококлассного специалиста по работе с клиентами пошел бы нам на пользу.

– Да, – ответил Микки, – но все равно это не заменит общения с настоящим портфельным управляющим. Клиентам нравятся личные встречи. Все дело в их эго.

– Возможно, нам стоит привлекать Джоан к работе с клиентами и чаще приглашать ее на встречи.

Обсудив вопрос, они решили нанять хорошего специалиста по работе с клиентами и привлечь к этому Джоан.

Тем временем Джо становился все более одержим свадьбой, переездом в Гринвич и ребенком. Два первых события должны были произойти до рождения ребенка. Ему не хотелось, чтобы брак выглядел вынужденным; к тому же Джо был решительно настроен на то, чтобы малыш с самого начала жил в собственном, безопасном доме, а не в съемной квартире в Нью-Йорке. Так что время имело в их ситуации большое значение.

Думая о Гринвиче, Джо позвонил Дагу Скотту, своему старому другу и наставнику из Grant. Даг перешел в Hadron на должность проп-трейдера и занимался макротрейдингом за счет собственных средств компании. Такая стратегия трейдинга отличалась от того, что делал Джо, но они с Дагом сохранили близкие отношения и общались минимум один раз в неделю. Несколько раз Джо и Эмили ужинали вместе с Дагом и его женой. Теперь они встретились за ланчем, и Джо сразу же начал расспрашивать Дага, как обстоят дела в Hadron.

– Послушай, проп-трейдинг делает жизнь очень напряженной. Это не работа, а образ жизни, поскольку портфель сопровождает тебя повсюду: дома, в отпуске, даже в постели.

– Да, у нас то же самое. Именно поэтому мы и зарабатываем так много денег.

– Мое богатство не сравнить с твоим, старина. Я принадлежу к низшей лиге, поскольку езжу на автобусе и играю в футбол на пастбище, а не на стадионе Yankee.

– Думаю, со временем и ты попадешь в высшую лигу.

– Видишь ли, моя вера в способность заработать деньги меняется чуть ли не каждый месяц. Занимаясь проп-трейдингом, я не чувствую уверенности в будущем. В отделе продаж, например, если усердно работать, совершать больше звонков клиентам и поездок, можно быть уверенным, что чем больше сделок заключишь, тем больше денег получишь. Но в проп-трейдинге упорный труд не гарантирует больших денег.

– Понимаю. А я вот чувствую себя сейчас достаточно уверенно, – сказал Джо. – По-моему, наша модель работает при разных рыночных условиях, и, пока я тщательно прорабатываю ее, все будет хорошо. А как насчет Hadron?

– Учитывая обстоятельства, пожалуй, Hadron – неплохое место для такого трейдинга. Проп-трейдерам обычно далеко за тридцать. Тебе знаком этот тип людей: бывшие выпускники средней школы с толстыми шеями и свисающими животами, эти ребята работают трейдерами в крупных компаниях. Все они порядочные люди, но между ними жесткая конкуренция, и каждый – только за себя. Но напряженность здесь немного ниже, хотя бы в краткосрочном периоде.

– Что ты имеешь в виду под напряженностью в краткосрочном периоде?

– В Grant над нами всегда висел дамоклов меч десятипроцентной просадки, который мог начисто снести голову. Помнишь, после двух хороших лет я на протяжении полугода обеспечивал доходность 30 процентов, а затем потерял около восьми? Тогда мой руководитель – на самом деле всего лишь бухгалтер – сказал, что, если я потеряю еще два процента, он заблокирует мой счет. Это после двух-то лет отличных результатов!

Даг сверкнул глазами на Джо.

– Да, я помню эту историю. Чтобы снизить риск, ты продал почти все свои позиции. А через два дня фондовый рынок повернулся вспять, и те акции, что раньше были в твоем портфеле, резко повысились в цене. Конечно же, после продажи ты не принимал участия в торгах.

Даг кивнул.

– Так можно сойти с ума. В довершение всего мой помощник, молодой парень, так расстроился из-за этого, что ушел и нашел работу в отделе управления инвестициями.

Даг вздохнул и продолжил:

– Условия работы в Tamarax тоже гораздо лучше. В Grant проп-трейдеры работали среди потеющих, дурно пахнущих позиционных трейдеров.

– Так сколько денег сейчас у тебя в управлении?

– Сто миллионов долларов.

– А какая договоренность с Tamarax?

– Я должен оплачивать все свои побочные расходы – дорожные, работу помощника, если он мне нужен. Их вычитают из моей прибыли, а затем от оставшейся суммы платят 15 процентов. По меркам проп-трейдинга это очень щедрое вознаграждение. В большинстве случаев проп-трейдеры получают только 12–13 процентов, а иногда и меньше.

– А ты часто видишься с Томом Тамараком? Говорят, у него отличное рыночное чутье и он весьма успешный трейдер.

– Каждый день Том проводит какое-то время вместе с нами на торговой площадке, сидя за своим терминалом. Под его управлением около двух миллиардов долларов. Раз в неделю он собирает в конференц-зале нас, шестнадцатерых проп-трейдеров, а также сотрудника, который занимается текущей работой, и начинает изливать поток сознания. Это очень помогает и стимулирует нас. Кроме того, Том регулярно обходит наши рабочие места и дает ценные советы. Он всегда ждет от нас новых идей, поэтому лучше не искажать факты. Том очень жесткий руководитель. Однако он слишком увлекается всякими сверхъестественными вещами.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, например, в начале месяца он сказал, что в конце октября наступит период высокой волатильности и произойдет это примерно на двадцать седьмые сутки седьмого лунного цикла. Знаешь старую рок-песню со словами «когда Луна будет в седьмом доме, а Юпитер соединится с Марсом…»? Некоторые ребята рассмеялись, но Том сказал, что именно в такой фазе лунного цикла наблюдались аналогичные панические всплески на рынках в ходе масштабных обвалов в 1857, 1907, 1929, 1987 и 1997 годах. Он сослался на астролога, который его консультирует. Том говорит, что как охотнику ему известно: полнолуние – лучший период для охоты, поскольку звери в это время приходят в возбуждение и начинают перемещаться с места на место. По его словам, инвесторы похожи на животных: они тоже склонны проявлять более высокую активность в полнолуние. И действительно, в конце прошлого октября на рынке произошла мини-паника.

– Поразительно! А что еще он делает, чтобы поддержать вас?

– Ну, он потратил около двух миллионов долларов на создание специальной базы данных по фондовому рынку. Я могу получить доступ к ней и, введя пару ключевых слов, найти информацию о том, как реагировал рынок в прошлом на те или иные обстоятельства или события. История обычно повторяется.

– Да… – протянул Джо. – Но я отношусь к этому скептически. Если бы успешное инвестирование сводилось всего лишь к анализу исторических данных, все деньги уплыли бы в руки тех, кто придерживается такой стратегии. Однако рано или поздно на каждом рынке происходит какое-нибудь событие, и большинство трейдеров терпят неудачу.

– А по-моему, эта база данных очень полезна. Как я уже говорил, в компании довольно неплохая атмосфера, да и Тома всегда можно найти на торговой площадке, если нужно обсудить с ним какие-нибудь вопросы. Время от времени он устраивает вечеринки с живой музыкой. И все же там трудно работать. Бывает, у Тома ни с того ни с сего портится настроение, он выходит из себя и начинает менять лимит потерь. Пару месяцев назад, например, он неизвестно почему уволил шесть проп-трейдеров. Но, надо отдать ему должное, Том всех предупреждает об особенностях своего стиля руководства. На двери его кабинета висит табличка со словами Чарльза Ревсона: «Я построил этот бизнес, будучи ублюдком. Я управляю им, будучи ублюдком. Я всегда буду ублюдком, и вы никогда не измените меня».

Затем они поговорили о жизни в Гринвиче. Даг рассказал Джо о том, что купил в Гринвиче дом и теперь его дочь ходит в бесплатную среднюю школу на Норт-стрит. Он безуспешно пытался устроить девочку в Regional Day – престижную школу с девятью классами обучения. Даг объяснил, что здесь очень трудно устроить ребенка в частную школу, даже в начальную, если только ты сам не ходил в нее или не сделаешь большое пожертвование. В последнее время частные школы города тоже стали придерживаться принципа диверсификации. Однако, с горечью отметил Даг, после того как в них получат места дети тех, кто сам учился в школе, кто сделал пожертвование и соответствует принципу диверсификации, мест для детей обычных людей без связей уже не остается, особенно если это проп-трейдеры гигантских хедж-фондов. В высшем обществе Гринвича считается, что менеджеры хедж-фондов, эти нувориши, могут запятнать безупречную репутацию города.

Джо кивнул головой в знак согласия, а сам тем временем подумал о том, что он как раз и олицетворяет собой ту диверсификацию, к которой так стремится Гринвич.

Через две недели Эмили подписала контракт с гринвичским агентом по продаже недвижимости. Последовав указаниям Джо, она объяснила агенту, что они хотят купить новый дом стоимостью от 10 до 15 миллионов долларов с участком земли площадью до одного гектара, с большой спальней для хозяев, четырьмя или пятью дополнительными спальнями, библиотекой, гаражом на три автомобиля, просторной гостиной, бассейном и другими помещениями. Агент сказал, что может предложить им на выбор несколько домов, соответствующих этим критериям. В Гринвиче как раз был в разгаре строительный бум.

Три недели спустя они сообщили своим родным о том, что вступают в брак и планируют жить в Гринвиче. Понять реакцию Доузов оказалось достаточно сложно; Большой Джо был как всегда немногословен, Долорес пришла в восторг, а сводные сестры Джо очень обрадовались.

Джо и Эмили договорились, что свадьба состоится через месяц. Эмили делала все необходимые приготовления.

Был прекрасный октябрьский уик-энд. В субботу утром накануне церемонии бракосочетания, которая должна была состояться после полудня, Джо отвез Большого Джо, Джоша и Дэвида Доуза в клуб Lone Tree поиграть в гольф. Прием организовали в доме Доузов. Среди гостей присутствовали члены семьи, несколько близких друзей Доузов, игроки футбольной команды Гринвича, Джош, Даг и три университетские подруги Эмили. Пригласили также Микки с очередной пассией и Джоан, больше Джо никого из фонда ВА не позвал. Эмили вела себя с Джоан вежливо, но сдержанно, а миссис Доуз выглядела так, словно у нее несварение желудка. Как бы там ни было, свадебная церемония прошла в очень радостной, праздничной атмосфере. Дэвид Доуз вел себя особенно тактично и задушевно с Большим Джо, Джошем и Долорес. В следующий понедельник Доузы разослали всем знакомым открытки с уведомлением о бракосочетании Джо и Эмили.

Через месяц после свадьбы Эмили сообщила, что беременна. Но вопрос поиска и покупки дома нельзя было решить быстро и просто. Эмили посмотрела около двадцати домов и сократила количество возможных вариантов до трех. На выходных Джо дважды съездил в каждый из этих домов, и в воскресенье вечером они с Эмили приняли окончательное решение. Продажи на рынке недвижимости в Гринвиче велись довольно активно, и Джо удалось договориться о цене в 12 миллионов долларов. Для покупки дома он взял ипотечный кредит на 8 миллионов.

– Да, вы не теряете времени зря! – сказал их агент с искренним восхищением, подумав, что ему следовало бы показать этому богачу из хедж-фонда дом побольше и подороже. – Хотелось бы мне, чтобы все мои клиенты действовали так же решительно, как вы.

– Видите ли, в моем бизнесе приходится принимать решения о купле-продаже каждый день, так что я привык к этому, – ответил Джо.

Впоследствии он подумал, что выглядел, наверное, как высокомерный осел.

Совершенно новый дом не нуждался ни в каких переделках, так что через несколько дней Эмили наняла дизайнера. Джо выделил ей 2 миллиона долларов на обустройство жилища, подчеркнув, что очень важно сделать все как можно быстрее. Он был буквально одержим желанием, чтобы их ребенок вернулся из больницы в собственный дом. На работе Микки и Джоан приятно удивляли перемены, происходившие с Джо. Это был новый Джо из Гринвича, привязанный к своей семье и дому. Кто бы мог подумать!