Здесь какая-то путаница.

Любовь — это отсутствие эгоизма.

В то же время, девушку к юноше и юношу к девушке толкает необходимость удовлетворить наиболее личную, наиболее индивидуальную потребность. Когда это стремление обоюдно, оно порождает у обоих партнеров особое психическое состояние, заставляющее их испытывать невыразимое удовольствие когда они находятся вместе, видят друг друга, разговаривают, смотрят в глаза друг другу, думают друг о друге, даже не собираясь перейти к свершению акта половой любви. Конечно, это состояние бывает и после. Наверное, это то, что мы называем счастьем. Но как только у одного из партнеров появляется намерение разрушить гармонию, покончить с этой интимностью, другой начинает защищать свое счастье нимало не заботясь о том, кого он только что так страстно любил. Он становится похож на льва, у которого пытаются отобрать добытую им газель. Его свирепость может дойти до убийства. Тайной пружиной подобного поведения является дикий эгоизм. Это полная противоположность любви.

Любовь — это самозабвение.

Она не требует взаимности, потому что жаждет только отдавать. Но если она оказывается взаимной, если каждый из партнеров дает столько же, сколько получает, то тогда для них может установиться подлинное блаженство, которое ничто не может нарушить. Подлинная любовь порождает истинное счастье. Но для того, чтобы возникло состояние истинной любви, необходимо, чтобы существа, образующих пару, были способны достичь гармонии своих физиологических особенностей, их внутренние миры должны тесно сообщаться, вкусы должны согласовываться и дополнять друг друга, желания синхронизироваться. Даже уровень образования должен быть одинаковым или сходным. И каждый из членов пары должен обладать качествами, заставляющими его думать сначала о другом человеке, и только потом о себе.

Такая гармония встречается редко. У нее очень мало шансов возникнуть в результате того, что мы обычно называем любовью. Которая искажает суждения, ослепляет перед очевидностью и делает глухим к истине, заставляя устремляться навстречу друг другу существа, наименее подходящие для того, чтобы обеспечить взаимное и длительное счастье.

Конечно, весьма желательно не отдавать на волю случайности заботу о подборе пар. Нужно иметь возможность руководить этой фантастической мощью, бросающей друг к другу двух передвигающихся на задних конечностях носителей половых клеток противоположного знака. Попытаться наладить совместное движение к цели тех, кто имеет равную скорость и одинаковое направление, вместо того, чтобы позволять столкновение "Роллс-Ройса" и "Ситроена", десятитонного грузовика и мопеда. Но кто в наше время способен взять на себя эту обязанность? Когда в отношения влюбленных вмешиваются родители, то при этом в игру вступают лишь новые формы эгоизма, которые еще сильнее нарушают и так весьма нестойкое равновесие.

В некоторых античных или примитивных обществах заботы о создании брачных союзов были возложены на шаманов, колдунов или священников. От этого обычая до нас сохранился только религиозный церемониал бракосочетания и нетерпимость церкви, считающей, что любой союз, заключенный помимо нее, недействителен.

Наверное, это было правильно, когда священники выбирали членов будущей брачной пары. Это относится к тем временам, когда священник был единственной опорой, единственным светочем для маленькой общины, когда он знал, что такое человек и что такое Бог, и как можно было познать одного из них с помощью другого.

Сегодня бракосочетание, независимо от того, свершается ли оно гражданским или религиозным церемониалом, это дело случая. Никто не имеет права вмешиваться. Ведь для того, чтобы правильно соединить два человеческих существа, нужно знать, что такое человек.

Приход, эта существовавшая в прошлом административная единица, объединяет несколько находившихся рядом домов. Это была структура, организованная по тому же принципу, что и человеческое тело, когда каждый член прихода выполняет свои обязанности, каждый человек работает на приход в целом, одновременно получая от других плоды их трудов. Священник был мозгом и сердцем этого сообщества. От него зависели и контакты прихода с остальным миром.

Все изменилось к худшему с той поры. Рядом с ремесленниками появились торговцы, приход превратился в ожиревшее существо, священник забыл смысл произносимых им слов и жестов, которые он машинально свершает над пустым алтарем. Никто уже не знает никого, даже самого себя. Знание о человеке полностью утрачено. Человек сегодня не знает ни мир, в котором находится, ни причину своего существования в нем, ни то, что есть он сам. В то же время, он является игрушкой во власти огромных сил, поддерживающих творение в его вихревом равновесии; у него нет другой возможности спастись от отчаяния, как создать себе множество иллюзий, утешающих его и сводящих его горизонты до пределов самого узкого эгоизма.

Таким образом, каждая пара влюбленных забывает остальной мир и думает лишь о том, что их так называемая "любовь" — это уникальное, грандиозное чувство, равного которому не знает человечество.

В действительности же, Ромео заставляет карабкаться по лестнице лишь непреодолимая тяга миллиардов клеточек-посланников, которых он создал, ничего не представляя об этом, и которые его тело должно неизбежно передать другому телу, контакт с которым заставит их устремиться в будущее подобно ракетам.

И ослепленная любовью Джульетта путает жаворонка с соловьем и не хочет видеть утреннюю зарю только потому, что яйцеклетка, планета будущего, стремится обеспечить свою судьбу, вызывая на штурм самой себя миллионы и миллионы новых клеток-ракет, из которых только одной предназначено передать послание. В этот раз или потом. Как можно чаще. Еще, еще и еще. Чтобы в конце концов состоялась встреча. Не уходи, Ромео, нет, это соловей, а не жаворонок. Впереди у нас еще целая ночь…

Итак, за дело.

Все остальное — это Шекспир.