Наступили летние каникулы. Палтов собирался ехать к тетке в подмосковную. Гординский звал его с собой в Виленскую губернию, где жила его семья: мать-вдова, добродушная и хлебосольная старушка, и две сестры, девушки двадцати и восемнадцати лет.

Палтов уже гостил у товарища и не прочь бы был поехать с ним, но ему не хотелось обидеть тетку, и он дал слово Гординскому приехать к нему в половине июля. Тем не менее, приятели решили вместе выехать в Москву.

Сборы их были недолги и наконец назначен был день отъезда.

Ничто за эти две недели, что прошли со времени описанного в первой главе приключения, не напоминало им о незнакомке, и мало-помалу они забыли о ней.

Палтов сидел у себя в номере и скучал невыразимо. Как всегда бывает при сборах в дорогу, время тянулось страшно медленно, делать было нечего, потому что казалось, что не стоить приниматься за дело, и Палтов нетерпеливо ждал Гординского, который обещал зайти вечером. Резкий звонок заставил его вздрогнуть. В передней кто-то говорил с хозяйкой. Он прислушался, это не был Гординский.

В дверь его робко постучали, Палтов отворил и впустил в комнату девочку лет тринадцати, бедно и грязно одетую и растрепанную. Глаза ее дико блуждали по сторонам, а лицо казалось испуганным. Палтов с недоумением разглядывал ее.

— Тебя к кому послали, девочка? — спросил Палтов, желая ободрить ее.

Девочка не ответила. Молча и торопливо сунула она Палтову в руку крошечный конверт и, пока он читал адрес, она проскользнула в дверь и исчезла.

Палтов разорвал конверт. На розовой, надушенной мускусом бумажке было написано:

Приходите сегодня вечером.

Алис.

Дальше следовал адрес. Палтов спрятал записку в карман и погрузился в размышления.

Приход Гординского оторвал его от них.

Палтов показал ему записку. Приятель усмехнулся.

— А! объявилась, голубушка! — с довольным видом сказал он. — Ты, конечно, отправишься?

— Разумеется, — ответил Палтов.

И он с лихорадочной торопливостью стал собираться.

Вместе вышли они с Гординским на улицу и разошлись в разные стороны.

Палтов скоро разыскал дом и обратился к стоявшему у ворот дворнику с вопросом:

— Где квартира № 17?

— Во дворе налево.

— Разве не по парадной лестнице? — спросил Палтов, которому почему-то показалось, что Алис не может жить во дворе.

— Никак нет-с. Вон пожалуйте по той лестнице в третий этаж. Там самый семнадцатый № и есть. Инженер живут.

— Как инженер? Там барышня живет.

Дворник хитро улыбнулся.

— Барышня у нас есть в пятом, а в семнадцатом инженер.

Палтов поднялся в третий этаж по вонючей и грязной лестнице и отыскал квартиру № 17.

На двери была прибита огромная никелированная доска с выпуклыми медными буквами:

Инженер, электротехник и механик Девильсон.

Палтов, недоумевая, дернул звонок.

Дверь полуотворилась. Из нее выставилась седая голова безобразной, похожей на ведьму старухи и сердито спросила:

— Кого?

— M-lle Алис здесь живет? — осведомился Палтов.

— Здесь. Что надо?

— Можно ее видеть?

— Сейчас узнаю.

Дверь захлопнулась, замок щелкнул, и Палтов остался на площадке.

Ему вдруг стало досадно.

«Черт знает что такое! — думал он. — Ездит на рысаках, а живет как мещанка. А тут еще какой-то инженер. Верно у него семья, ребятишки…»

Дверь снова отворилась. Старуха впустила Палтова и, не предлагая ему раздеться, повела его по темному и узкому коридору.

Коридор этот показался Палтову бесконечно длинным. Он с облегчением вздохнул, когда старуха распахнула дверь в большую комнату и, сказав: — «Здесь подождите», — ушла.

Палтов снял шинель, бросил ее на спинку стула у двери и огляделся. На первый взгляд комната казалась прекрасно убранной. Тяжелые малиновые драпри, пушистый ковер по всему полу, множество картин в дорогих рамах, бархатные скатерти на столах, масса рассеянных там и сям безделушек, все это бросалось в глаза.

Но когда Палтов, в ожидании хозяйки, присмотрелся к обстановке, он убедился в ее показном великолепии и удивился царствовавшему в ней беспорядку. Картины, покрывавшие стены сверху донизу, почти сплошь состояли из олеографий. Обои были оборваны и ветхи. Ковер при ближайшем рассмотрении оказался вытертым и вылинявшим, занавески были все в заплатах и очевидно отслужили свой век.

Палтов в раздумье опустился в кресло. Вдруг позади его раздался странный звон. Он обернулся и увидел в углу за креслом железного рыцаря, составленного из обыкновенных железных доспехов, которые продаются во всех оружейных магазинах. Щит качался и звенел. Палтов придержал его рукой, и ему показалось, что внутри доспехов кто-то стоит. У него явилось неприятное ощущение и, чтоб не иметь этого рыцаря за спиной, он перешел на другое кресло.

В эту минуту вошла Алис. Она была, по-видимому, очень оживлена и приветливо протянула Палтову руку.

— Идите сюда, Борис Петрович; тут уютнее, — сказала она, раздвигая драпри и проходя в другую комнату.

Палтов последовал за ней. Раньше он не заметил этой двери. Алис, войдя, расположилась на кушетке и указала гостю место около себя на пуфе. Он молча повиновался, плохо различая в первую минуту предметы. Это происходило от того, что окна наглухо были забиты коврами, а комната слабо освещалась большим, пестрым фонарем, спускавшимся с потолка. Она была загромождена низкой мягкой мебелью в восточном вкусе и заставлена цветущими и пахучими растениями, от которых в спертом воздухе распространялся одуряющий аромат. Кроме того, в комнате было сильно накурено и набрызгано духами. У Палтова скоро заболела голова. По временам ему казалось, что с полу поднимается острая волна алкоголя и мускуса и, подступая к горлу, захватывает ему дыхание.

— У вас слишком надушено, — сказал он Алис: — разве вы не чувствуете головной боли?

— Нет, я привыкла. Я не могу жить без духов. Расскажите мне, Борис Петрович, что вы поделывали?

Палтов в нескольких словах сообщил ей, что занятия в университете кончились, что он уезжает с товарищем в Москву и думает провести в ее окрестностях часть лета.

— Я тоже скоро уеду отсюда, — сказала она, — и, представьте, тоже в Москву. Быть может, мы там увидимся.

Палтов рассеянно слушал ее. Голова его тихо кружилась, но первое неприятное впечатление отчасти изгладилось, и запах духов начинал казаться ему приятным.

— Что же это мы замолчали? — начала опять Алис. — Это оттого, что я — плохая хозяйка. Хотите кофе или чаю? Я сейчас велю подать.

Палтов попросил ее не беспокоиться, но она позвонила и на звонок вошла та самая девочка с диким взглядом и испуганным лицом, которая приносила ему записку. Алис приказала ей подать кофе.

Девочка вернулась тотчас же и принесла на маленьком подносе две крошечные и вычурные китайские чашечки. Одну она поставила перед гостем, другую перед хозяйкой. Она двигалась по комнате бесшумной легкой тенью и, исполнив все быстро и ловко, неслышно удалилась. Палтов подумал, что девочка хорошо вымуштрована.

— Как вы хорошо сделали, что пришли, — заговорила Алис. — Я боялась, что вас не застанут. Я все время сижу дома. Кажется, я немного простудилась, и доктор советует мне не выходить.

Палтов заметил, что она взволнована и говорит с каким-то лихорадочным, неестественным возбуждением. Она действительно казалась не совсем здоровой. Бледное лицо ее с ярко-горевшими глазами носило следы тайного страдания. И все-таки оно сияло такой жгучей, пленительной красотой, что Палтов не мог оторвать от нее взгляда. Она была в черном платье, которое придавало ей грустный вид и еще резче оттеняло ее бледность.

— Вы сегодня не в духе, — сказала Алис. — Что вы не пьете ваш кофе?

Палтов действительно и не притронулся к чашке. Кофе казался таким крепким и черным, а у него и без того тяжела была голова.

— Благодарю вас, что-то не хочется, — ответил он.

— Пейте, пожалуйста. Кофе отличный.

— Но вы сами не пьете. Посмотрите, ваша чашка совсем остыла.

— Вы отбиваете у меня аппетит. Выпейте хоть немного, за мое здоровье.

Она улыбнулась.

— За ваше здоровье, извольте! — согласился Палтов и отпил глоток.

Кофе показался ему горьким, затхлым и неприятным. И все кругом ему начинало очень не нравиться. И эта уединенная квартира, в которой, казалось, не было ни души, и эта комната, темная, пропитанная нездоровыми ароматами, и девочка с диким взглядом, и рыцарь в железных доспехах в гостиной, откуда время от времени доносился странный, зловещий звон.

Сама Алис показалась ему какой-то неестественной и не той, что была она прежде.

Но красота ее действовала на молодого человека так обаятельно, что он не мог относиться к ней неприязненно, и она возбуждала в нем странную жалость.

«Она, должно быть, несчастлива, — думал он, — ей не слишком-то хорошо живется. И кто эти люди, у которых она снимает комнату? Быть может, она совсем не то, что говорит».

— Как вас зовут? — тихо спросил он.

— Алис, вы знаете.

— Нет, ваше настоящее имя. Я хочу знать его.

— Теперь я вам не могу сказать его.

— И прошлый раз вы говорили тоже. Отчего вы не хотите быть со мной откровеннее?

— Теперь это неудобно, — загадочно сказала Алис. — После, в Москве, я вам все скажу.

— Я думал, вы живете одна, не в семействе, — сказал Палтов.

— Не все ли равно? Вам не нравится квартира?

— Дело не в том, квартира, правда, не идет к вам. Но я почему-то воображал вас совсем в иной обстановке… Впрочем, к чему говорить об этом?

Палтов замолчал. Ему хотелось бы вызвать Алис на откровенность, расспросить ее, узнать кто она, но он не умел приступить к этому.

Она была молчалива и тиха. Палтов глядел на нее и не узнавал в ней той остроумной и веселой собеседницы, которой она была в первый раз.

Она говорила неохотно и машинально, точно отвечала заученный урок. Не находя предмета для разговора и, очевидно, тяготясь этим, она беспрестанно напоминала ему о кофе и угощала им.

Палтов наконец решительно отказался. На губах Алис мелькнула едва заметная усмешка. Она вдруг стремительно поднялась с места.

— Мне нужно распорядиться… я сейчас, — быстро проговорила она. — Вот, займитесь пока.

И, подав Палтову большой, тяжелый плюшевый альбом, она вышла из комнаты.

Палтов раскрыл альбом и без особенного внимания стал рассматривать карточки, преимущественно женские. Все это были нарядные и кокетливые дамы, очевидно, принадлежавшие к артистическому кругу или к полусвету. Молодые, старые, красивые и банальные женские лица мелькали перед Палтовым бесконечной вереницей. А хозяйка все не возвращалась.

Вдруг Палтов ощутил острую боль в виске и в ту же минуту почувствовал, что голова у него стала еще тяжелее, сердце точно сжала железная рука, а лоб и виски покрылись холодным потом.

Он чуть не выронил альбома из рук, поспешно положил его на столик, шатаясь, поднялся с места и инстинктивно, ища свежего воздуха, пошел к выходу. Машинально накинул он на плечи по дороге свою шинель и добрался через мрачный коридор и совершенно темную переднюю до выходной двери. Он толкнул ее. Она оказалась незапертой.

Свежий воздух ободрил Палтова. Он уже начал спускаться вниз, как дверь сзади с шумом распахнулась и на площадку, бледная, с искаженным от ужаса лицом, выбежала Алис.

— Вернитесь, вернитесь! — закричала она.

Голос ее звучал страдальчески и властно.

Палтов молча глядел на нее широко раскрытыми глазами, не находя слов и почти не понимая, что она говорит.

В глубине квартиры до слуха его внезапно донесся резкий крик птицы и звон упавшей посуды.

Чья-то рука грубо ухватила Алис за плечо и втащила за дверь, которая с силой захлопнулась.

Палтов медленно сошел с лестницы, в изнеможении взял у ворот первого попавшегося извозчика и, разбитый и потрясенный, добрался до своей комнаты.

На другой день он с Гординским выехал из Петербурга. Какое-то смутное чувство не то стыдливости, не то боязни шуток и насмешек со стороны последнего удерживало Палтова: он ничего не сказал Гординскому, и на все вопросы его о прекрасной незнакомке отвечал общими местами.