Глава 1

Лето, 1803

Пять с лишним недель уходящей палубы под ногами — и Джейсон с удовольствием ступил на твердую землю. Боже мой, оказывается, как хорошо вернуться назад, думал он, млея от вида пологих зеленых холмов Вирджинии. Но радость его портила мысль — предстоит доставить депеши Джефферсону, а после еще долгое путешествие по предательской Натчез-трэйс, прежде чем он почувствует себя дома.

Целый день он потерял в Норфолке, бездельничая и нетерпеливо ожидая, когда будут нагружены его вещи. В последний момент решив взять, с собой Пьера, он сделал все приготовления для транспортировки своего багажа в Новый Орлеан на судне, которое отходило с вечерним приливом: Джейсон не хотел лишиться своих вещей при путешествии на материк. Если бы не депеши, он с верным слугой Пьером тоже отплыл бы на этом судне, выйдя на последнюю прямую своей долгой дороги домой.

Итак, он нанял двух, как он надеялся, приличных лошадей для поездки в федеральный город, который уже начали называть Вашингтоном, и утром 15 июля 1803 года вручил президенту Томасу Джефферсону документы по Луизиане.

Стояло жаркое, яркое утро. Джейсон в темно-желтых нанковых бриджах и коротком, табачного цвета сюртуке предпочел бы провести такое чудесное утро как-нибудь иначе, но он взял на себя роль курьера, и он доиграет эту роль.

Он оглядывал кабинет президента, с удовлетворением отмечая, что большие окна широко распахнуты и свежий воздух беспрепятственно проникает в большую комнату. Джефферсон быстро проглядывал депеши.

Покончив с последней страницей, президент молча положил их на стол и с довольной улыбкой взглянул на Джейсона. Такая же довольная улыбка появилась и на лице Джейсона. Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга.

Джефферсон подвел итог.

— Итак, дело сделано! Мы купили Луизиану у французов.

Едва заметным кивком Джейсон подтвердил его слова, но согнав с лица улыбку, добавил:

— Если не считать, что еще остается Конгресс. Но Джефферсон, поглощенный своими мыслями, только кивнул неопределенно. Потом, с некоторым усилием вернувшись в настоящее, спросил:

— А вы? Каковы теперь ваши планы? Джейсон только пожал плечами.

— После полудня я отправлюсь в Гринвуд повидаться с отцом, а затем отправлюсь домой. В том случае, — спокойно добавил он, — если я вам еще не понадоблюсь.

— Джейсон, откуда такое сомнение! — поддразнил его Джефферсон. Но видя, что Сэвидж остался серьезным, добавил:

— Мне потребуется ваша помощь в Новом Орлеане, как только договор будет ратифицирован. Мне очень важно будет знать реакцию населения к тому времени. Но сейчас у меня нет для вас особых поручений. Отправляйтесь домой и наслаждайтесь летом. Когда нужно будет, я знаю, где вас найти.

Выйдя от Джефферсона, Джейсон направился прямо в Гринвуд. Пьера он послал еще раньше, чтобы он предупредил Гая о приезде сына.

Встреча с отцом не была тем событием, которое Джейсон предвкушал с удовольствием. Гай несомненно обрадовался бы и ликовал по случаю его женитьбы, а затем, как полагал Джейсон, обиделся бы на то, что жена не сопровождает своего мужа, а затем бы взбесился, узнав, что она покинула его. От этого неприятного расклада Джейсону становилось не по себе, и он не знал, рассказывать ли обо всем отцу.

Джейсон прибыл в Гринвуд в среду поздним вечером и обнаружил, что Гая не было дома по причине сильно затянувшегося дружеского ужина. Джейсон, завалившись в постель, даже обрадовался, что разговор о пропавшей жене откладывается. Пусть неприятные вести доживут до утра, жаль только, что наступает оно достаточно быстро.

Утром в столовой Джейсон был встречен сияющим Гаем. Они обменялись приветствиями, и Джейсон занял свое место за столом напротив отца, сожалея в душе, что Гай не произвел на свет еще нескольких сыновей до того, как окончательно порвал с женой. Тогда бремя продолжения рода не лежало бы только на его плечах, а тема женитьбы вообще не возникала бы.

Разглядывая отца, Джейсон впервые подумал, что он и сейчас мог бы произвести на свет хорошее потомство. В пятьдесят лет Гай Сэвидж оставался привлекательным и сильным мужчиной. У него гладкое, практически без морщин, смуглое лицо, а седина едва тронула его необычно черные волосы. Его плечи были так же прямы и сильны, как и у сына, и едва ли не так же широки. Джейсон был выше его на дюйм или два, но Гай обладал такой силой, которую уважал в нем даже он, его сын. Глядя на него, Джейсон хотел, чтобы день их встречи не завершился бы обменом ударами. Гай ждал от него рассказа о поездке, не предполагая, что его хорошему настроению суждено тут же испариться. Понимая, как сильно он может разочаровать отца, Джейсон терзался предстоящей ему задачей.

Гай знал, что сын прибыл поздно ночью, но с изумлением выяснил, что тот приехал один. И первый его нетерпеливый вопрос был о жене.

Его доброе расположение сменилось гневом, когда Джейсон выпалил:

— Эта женитьба была ошибкой от начала до конца! Моя жена, — он сделал ударение на последнем слове, — и я не живем вместе. Она предпочитает Европу, и я оставил ее там.

— Ты сделал ч т о? — проревел Гай, сверкнув серо-голубыми глазами.

Глядя поверх его плеча, Джейсон с откровенной злостью повторил:

— Я оставил ее там. И, папа, будь добр, не мучай меня больше!

Гай несколько секунд оторопело взирал на сына. Он был человек вспыльчивый, неуравновешенный, впадающий в ярость, а Джейсон ничего не делал, чтобы предотвратить явно надвигающийся шторм. Казалось, он тоже ищет возможность выплеснуть переполнявшее его бешенство.

В этой словесной схватке не было победителей.

Когда они замолчали, — не исключено, что стиснув зубы, — тогда наконец поняли друг друга: Гай знал, что Джейсон не ответит на те вопросы, на которые не хочет отвечать, а Джейсон видел искреннее сожаление отца и понимал, что вскоре он снова подступит к нему с расспросами.

Они разошлись на несколько часов, испытывая определенное раскаяние из-за бурной перепалки, когда было сказано немало резких слова. К вечеру оба уже сидели под раскидистой жимолостью, наслаждаясь прохладой и покоем. Гай изо всех сил сдерживал себя, но потом спросил почти жалобно:

— Ты бы мог, по крайней мере, объяснить хоть что-то об этой девушке. Она из хорошей семьи? Монро мне написал только, что ты женился на удивительно красивой девушке.

Джейсон, покачиваясь на плетеном стуле, бросил на отца смиренный взгляд.

— Я заметил, что ты не спрашиваешь, любим ли мы друг друга. Мне помнится, ты полагал, что это самое важное.

— Очевидно, не любишь, иначе бы ты с ней не расстался. Я не спрашиваю почему, потому что вижу это собственными глазами. Но если ты все-таки женился без любви, может, она богата? Она что-нибудь наследует?

— Если это имеет значение, то да. Она из хорошей семьи — ее отец, скончавшийся в результате несчастного случая, был английским графом. Ты должен был знать его — это граф Маунт, лорд Тримэйн. Сейчас титул перешел к его брату Эдварду. А ее мать, Рэйчел, я провел с ней несколько дней, изумительная женщина — она бы тебе понравилась.

Отец фыркнул, и Джейсон с любопытством взглянул на него. С лица Гая сошли все краски, он так изменился, что Джейсон испуганно спросил:

— Что-то не так?

— Нет. Я… я просто удивлен. Ты говоришь, Тримэйн?

Голос Гая дрожал, и Джейсон сузившимися глазами внимательно наблюдал за ним.

Словно бы небрежно Гай спросил:

— Скажи, твоя жена — старший ребенок?

— Да, при нынешних обстоятельствах она старшая. Ее мать была раньше замужем и, мне кажется, имела ребенка от того брака. Это имеет значение?

— Нет, — последовал поспешный ответ, — просто любопытно.

К некоторому удивлению Джейсона, Гай, похоже, решил оставить эту тему. Сам он рад был сменить предмет разговора, но взамен ничего интересного предложить не мог. И вообще Джейсон не видел причины, чтобы продлить свой визит. Еще пару дней — и хватит. Отбыть можно уже в пятницу, без особенных усилий — он путешествовал налегке, следовало позаботиться только о лошадях и запасе еды.

Лошадей он подбирал тщательно, останавливая выбор на выносливых и резвых, не заботясь особо о чистоте породы, чтобы не вызывать зависть обитателей Натчез-трэйс. Здесь убивали людей и за меньшую ценность, чем хорошая лошадь, убивали и оставляли тела гнить на обочине.

Наметив день, Джейсон и Пьер выехали перед рассветом. Прохладный с утра день обещал последующую жару. Дорога предстояла опасная, и Пьер не раз деликатно намекал, не лучше ли вернуться обратно в Норфолк и дождаться очередного судна. Джейсон пропускал его сетования мимо ушей. С испытанным длинным клинком, удобно прикрепленным к бедру поверх бриджей из оленьей кожи, с ружьем, притороченном к скатанной дорожной постели, он готов был встретиться с любой дорожной опасностью. Даже на этом устрашающем пути.

Уж этот Трэйс! Пьер обиженно уставился в широкую спину хозяина. Мой господин сошел с ума, решил он. На кого он только сейчас похож! Забыл про моду, одет как неотесанная деревенщина из лесной глуши, волосы отросли, больше не причесаны как надо, а длинными прядями спускаются почти до плеч.

Джейсон-джентльмен вызывал его восхищение умением носить элегантную одежду, за ним Пьер добровольно отправился бы даже в ад. Но не сейчас. Выряженный в эту ужасную оленью кожу, он ничем не отличается от любого метиса-траппера. Нет, такой Джейсон рождал у верного слуги чувство душевного протеста.

Путь, известный как Натчез-трэйс, существовал давно. Первую тропу проложили дикие животные, олени и буйволы, пробираясь к открытым пастбищам. Затем появились индейцы, идущие по следу своей добычи. Белые люди мало что сделали, чтобы как-то изменить путь, петляющий, словно змея, от Нэшвилла до Натчеза — пятьсот миль коварной тропы вокруг непроходимых болот и через девственные чащобы. Белые люди предпочитали другой путь — по Миссисипи, но после того как Джейсон неделями видел вокруг себя только океанские волны, он и слышать не хотел о путешествии по воде.

Ему хотелось почувствовать под собой добрую лошадь, испытать усталость, какая бывает после долгого пребывания в седле. И он даже жаждал ввязаться с кем-нибудь в схватку. Пьер с жаром молился каждый вечер, чтобы они благополучно и побыстрее миновали Трэйс, но Джейсон испытал легкое разочарование, когда без всяких приключений они достигли Кингс-таверн, которая отмечала конец Трэйс и самой мучительной части их путешествия. Теперь, как ни крути, их снова ждала вода, на этот раз речная, вниз по Миссисипи до Бове.

На большом плоскодонном судне, отошедшем от Натчеза, Пьер тоже молился, теперь о том, чтобы лоцман был опытным, знал каждое течение и каждую отмель на могучей реке и чтобы речные пираты бесчинствовали в это время в каком-нибудь другом месте. Баржа, груженная бревнами с севера и различными товарами для Нового Орлеана, представляла немалый интерес для речных банд, охотившихся за такими судами.

Снова судьба им благоприятствовала, плавание проходило спокойно, но маленький слуга вздохнул с облегчением только после того, как они причалили к пристани Бове и сели на своих лошадей. Услышав этот вздох, Джейсон повернулся в седле и улыбнулся ему:

— Рад, что мы дома?

— О да, господин!

Эти слова вырвались у него от всего сердца, и Джейсон вполне разделял их — его глаза жадно впитывали знакомую и любимую землю. Пустив лошадь в галоп, он поскакал вниз по широкой, обсаженной дубами дороге, ведущей к дому. Лучи жаркого луизианского солнца пробивались сквозь старые гигантские деревья, и серо-зеленый испанский мох призрачно и недвижно свисал с их массивных ветвей. Внезапно ряды деревьев кончились, и Бове, стройный и белоснежный, предстал перед ними: высокие колонны ярко блестели под солнцем, а изумрудная лужайка напоминала мягкий бархатный ковер.

Придержав лошадь, Джейсон направил ее по кольцевому подъезду вокруг фронтона здания и подъехал к одному из белых чистеньких построек, скрытых от глаз рощицей деревьев, за которыми начинались акры и акры высокого сахарного тростника.

На конский топот из здания вышли люди; увидев среди них Жака, Джейсон остановил коня перед ним.

Едва успел он соскочить с седла и обменяться с ним приветствиями, как Жак спросил бесстрастно:

— Значит, вы вернулись? Уже видели старого хозяина?

Улыбнувшись, Джейсон вручил слуге поводья и ответил:

— Нет, я еще не был в большом доме. С ним все в порядке?

— Да, он давно вас ждет.

Улыбаясь, Джейсон пошел в сторону дома. Его обутые в мокасины ноги бесшумно ступали по ухоженной тропинке, которая вела мимо кухонной постройки, мимо пышного розария. В тихом воздухе стоял густой аромат распустившихся цветов. Его дед Арман, поднятый на ноги легкой суматохой, уже спешил по широким ступеням, чтобы встретить его. Темные глаза старика вспыхнули от радости при виде единственного внука.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Джейсон с облегчением и нежностью отметил, что старик такой же бодрый и жизнерадостный, каким он его и помнил. Деда Джейсона даже при самой смелой игре воображения нельзя было назвать крупным мужчиной. Он едва достигал ему до плеча, что же касается ширины, то лучше всего было назвать его стройным. У него были изящные, гибкие, совсем не старческие движения и оливковый цвет кожи истинного француза. Тщеславный Арман очень гордился тем фактом, что в семьдесят один год лицо у негр, хотя и покрытое морщинами и складками, было таким же мягким и гладким, как у женщины.

Джейсон улыбнулся ему на мгновение раньше, чем сграбастал в свои медвежьи объятия. Так в обнимку мужчины и поднялись по ступенькам в прохладу дома.

Конечно же, Арману, как и Гаю, не терпелось услышать новости о жене Джейсона. В отличие от скупой информации, адресованной отцу, Джейсон вдруг обнаружил, что деду он рассказывает всю историю целиком. Он обнаружил также, что рассказ этот о том, что произошло, облегчает ему душу. Но даже зная Джейсона, Арман не мог представить всю ту боль и сожаление, которые терзали его внука, словно вонзенный и повернутый нож. Что он мог ему сказать, чем утешить?

Арман приготовил какие-то слова утешения, но, завидев предостерегающий блеск его зеленых глаз, оставил эту тему в покое.

Они наслаждались безмятежным ужином и, когда его взяли в плен покой и тишина Бове, Джейсон впервые за многие недели почувствовал, что он расслабился, что нет больше напряжения. Боже мой, подумал он, как хорошо вернуться назад! И вечером, разговаривая с дедушкой на широкой галерее, идущей по фронтону дома, признался ему в этом.

А дедушка, в густых черных волосах которого не было ни одной седой пряди, сверкнув веселыми карими глазами, поддразнил внука:

— Ты всегда говоришь так. А пройдет месяц, и ты начинаешь метаться, словно болотная пантера в западне, а потом ты и этот Блад Дринкер исчезнете в бешеной скачке. Не правда ли?

Улыбнувшись уже потемневшим от жаркого солнца лицом, Джейсон был вынужден признать справедливость его слов.

— Это было в прошлом. — Его голос стал серьезным. — На сей раз я собираюсь осесть. Надеюсь, что погоня за дикими приключениями уже за следующим холмом утратила для меня свое очарование.

С насмешливой искоркой в глазах Бове спросил:

— Твоя жена, которая тебя оставила, — это она причина такого решения?

С поблекшим взглядом, с недоумением на лице Джейсон ответил, запнувшись:

— Не знаю. Но, видимо, она как-то с этим связана. Я никогда прежде не встречал такую, как она, никогда, черт побери, не чувствовал себя таким беспомощным и расстроенным, как сейчас.

Рассудительно кивнув, Бове тихо произнес:

— И поэтому теперь ты хочешь забыться и найти себя в тяжелой работе. Что ж, это очень хорошо. Я давно хотел передать тебе плантацию, но боялся, что ты еще не готов. Слишком ты напоминал ветер — сейчас ты здесь, в следующую минуту — в нескольких милях отсюда. Но похоже, ты готов, потому что нуждаешься в Бове больше, чем оно в тебе.

В беседе прошло несколько часов. Возвращаясь на ночь в свою комнату, Джейсон знал, что ему обеспечена ночь без сна. Его голова была занята планами, проектами, которые они обсуждали с дедом, и он надеялся, что не разочарует старика. Он вошел в комнату и тут же остановился — его глаза разглядели высокую, по-звериному грациозную фигуру. С улыбкой радостного удивления он быстро захлопнул за собой дверь и затряс протянутую ему руку.

— Господи, как же я рад видеть тебя! Блад Дринкер широко ухмыльнулся, темные его глаза остановились на лице Джейсона и нахмурились, когда он в него вгляделся. Что-то случилось с его другом с той поры, как они расстались, хорошее или плохое — он еще не разобрал.

Лицо у Джейсона стало тоньше, морщинки у глаз заметнее, щеки запали, а зеленые глаза стали какими-то затуманенными, перестали светиться, как прежде. Все это обеспокоило Блада Дринкера. Он прямо сказал:

— Эта поездка в Англию изменила тебя. Расскажи, что случилось, почему ты такой грустный.

Быстро и сжато Джейсон изложил, чем он занимался в Лондоне и во Франции, оставив рассказ о Кэтрин и о женитьбе напоследок. О том, что произошло, Блад Дринкер догадался скорее из того, о чем Джейсон умолчал, чем из того, что он рассказал, но ни уточнять, ни углубляться он не стал. Есть вещи, о которых мужчины предпочитают молчать. Он не утешал друга, не сочувствовал ему, зная, как отнесется к этому Джейсон. Он только спросил:

— А что теперь? Ты станешь тенью своего деда? Джейсон усмехнулся.

— Вряд ли. Но я возьму в свои руки все нити управления Бове, по крайней мере, на то время, что буду здесь. Мы долго разговаривали сегодня вечером, и вначале я действительно думал, что во всем буду идти по его следам — он этого хотел от меня. Но потом решили, что сначала нужно пройти испытание. Он ведь знает меня лучше, чем я сам знаю себя, пока пусть все остается как есть. Когда и если мои представления об этом изменятся, мы с ним это обсудим.

Когда Джейсон закончил, Блад Дринкер задумчиво сказал:

— Конечно, это хорошо, что ты так решил. Ты никогда не пойдешь по тропе, которую кто-то другой очистил от камней…

Джейсон пожал плечами и переменил тему разговора.

— А что ты узнал о нашем приятеле Давалосе? Я слышал, он был по своим собственным делам в Вирджинии?

Докладывая, Блад Дринкер перевоплотился в индейца, в Пьющего Кровь.

— Мне потребовалось время, чтобы разузнать об этом. Но он точно попросил отпуск по семейным обстоятельствам, и капитан разрешил ему отлучиться со службы. Я не копал глубже, чтобы установить, правда ли это или всего лишь сказочка, чтобы ввести нас в заблуждение, но похоже, что правда.

— Где он сейчас?

— В Мексике. Не знаю, что он замышляет, но могу сказать, что после того, как ты уехал, проследить за ним было нелегко. Ты знаешь, что он последовал за тобой в Англию?

Совершенно изумленный, Джейсон мгновенно прикинул, что за некоторыми его неприятностями в Англии мог стоять Давалос. Он не произнес этого вслух — не было такой необходимости: индеец и сам пришел к такому заключению.

— Возможно, это именно он нанял человека, чтобы обыскать в Лондоне твои комнаты.

— Хм-мм… Очень может быть. Ты говоришь, он уехал сразу за мной?

— Ну, не сразу, но в течение месяца. После того как в Новом Орлеане я выяснил все, что мог, я вернулся в Вирджинию и там напал на его след. Тогда-то и узнал о его отплытии в Англию. — На мгновение в его темных глазах мелькнуло виноватое выражение:

— Я злился, думая, что проглядел что-то в Новом Орлеане, и опасался, что он действует по прямым указаниям из Испании. Эту проблему я разрешил, написав о ней Джефферсону, ничего другого сделать уже не мог и вернулся в Новый Орлеан.

— Ты думаешь, упустил что-нибудь? Пьющий Кровь покачал головой:

— Не думаю. Я потратил много недель, мотаясь туда и сюда, словно кролик, преследуемый волком. И что узнал о деятельности Давалоса? Наш друг появляется неожиданно в Новом Орлеане и так же неожиданно исчезает в Мексике. Я сберег бы массу времени, если бы просто ждал его в Новом Орлеане, как мы первоначально и планировали, — закончил он виновато.

Джейсон рассеянно согласился, его мысли были поглощены непонятным поведением Бласа Давалоса.

Он был заинтересованной стороной в охоте за таинственной картой, о которой упомянула Кэтрин. Но что это за карта? И почему Блас помчался в Мексику?

Он вздохнул, снова сожалея о том, что так и не убил этого человека, когда представлялась такая прекрасная возможность. Сейчас бы он мог, убить его, и никакие воспоминания о прошлом не помешают ему нанести смертельный удар. Джейсон глубоко вздохнул, и, уловив его мысли, индеец решил уточнить:

— Ты все еще не можешь сказать себе, что его надобно убить?

— Да нет, я знаю, он заслуживает этого, его просто необходимо убить. Но хладнокровно запланировать его убийство я не могу. Могу убить его в ярости, если он попытается применить ко мне насилие или будет чем-то угрожать. Тут я не стану колебаться.

Проблема Давалоса терзала его, словно гангрена. Никто другой не заставлял его сердце так разрываться надвое, как этот человек, который когда-то был его другом. И для того чтобы перебить одну боль другой, более сильной, он обратился мыслью к Кэтрин и тоскливо сказал:

— Ну и дурак же я! Я не могу удержать жену и не могу убить врага! Как же низко я опустился!

Пьющий Кровь ничего не ответил. Боль друга была и его болью, и он не мог облегчить ни ту, ни другую. Джейсон взглянул в его темные глаза, увидел в них отражение собственных страданий и тяжко улыбнулся:

— Такое уже не повторится! Не то я скоро буду плакать, словно ребенок, потому что мир наступил ему на пальчик! Ба! Мы должны заняться другими делами. Я накануне того, чтобы стать джентльменом-плантатором, а ты?..

Тот ответил не сразу.

— Много месяцев я выполнял твои распоряжения, теперь подошло время заняться собственными делами. Мне нужно многое сделать.

Джейсон кивнул в знак согласия.

— Ты останешься на ночь?

Отрицательно мотнув головой, он смущенно сказал:

— Твой дедушка не знает, что я здесь, и мне не хотелось бы его беспокоить. Если он утром увидит меня, то определенно решит, что я тут же умыкну тебя. Будет лучше, если я исчезну так же, как появился.

Он протянул Джейсону руку.

— Когда я тебе понадоблюсь… — И оставил фразу неоконченной: все было и так ясно.

Оставшись один, Джейсон попытался обмануть меланхолию, грозившую взять верх над ним, и обратил мысли к планам и проектам, которые они обсуждали нынешним вечером. Глядя вперед, он надеялся, что заботы о плантации вытеснят все остальное. Он действительно нуждался в Бове больше, чем поместье нуждалось в нем; это его дед заметил правильно, да и у него хватало ума осознать это. И впервые со времени исчезновения Кэтрин он заснул в радостном ожидании завтрашнего дня.

Последующие месяцы убедили Джейсона в том, что дела в Бове шли, как должно. Посевы — тростник, немного индиго и рис — хорошо взошли на тучной, темной почве и быстро развивались под палящим солнцем. Опытный надсмотрщик его деда проследил, чтобы рабы собрали урожай и отгрузили его по Миссисипи в Новый Орлеан. Представитель Бове в Новом Орлеане своевременно позаботился о том, чтобы урожай был сохранен и продан, чтобы были оформлены все документы.

Казалось бы, при такой налаженной системе ему нечего делать. Но он знал: капризные или беззаботные хозяева делают капризными или неряшливыми слуг. Джейсон работал так же усердно и много, как самый настоящий раб. На нем были планы будущего года, поездки в Новый Орлеан для отбора лучших семян и множество других проблем. Никакой отлаженный механизм не гарантировал Бове от прорыва дамб или затопления только что засеянных полей, или от плесневелых грибков, поражавших всходы. В процветающем бизнесе были свои мошенники и шарлатаны, способные урвать что только возможно. Так что Джейсон пытливо вглядывался в каждую мелочь, так или иначе касающуюся Бове, начиная от покупки новою раба и кончая осенней продажей урожая в Новом Орлеане.

С нежностью, удовлетворением, а иногда и легким беспокойством наблюдал Арман за переменами в своем большом внуке. Не слишком хорошо для мальчика так загонять себя. Усердие в тяжелой работе может вытолкнуть его из той упряжки, в которую он себя запряг. Нельзя брать надорвавшегося мула — Арман улыбнулся этому сравнению — и пахать на нем все поле, нет! Животное надо приучать к этому постепенно! Поэтому Арман предложил Джейсону отправиться вверх по Миссисипи в долину Красной реки и осмотреть там земли, которые мать передала ему в день совершеннолетия, когда ему исполнился двадцать один год.

Джейсон с готовностью согласился, но совсем не по той причине, о которой думал Арман. Полагая, что его внук просто устал, он ошибался. Джейсон действительно изменился и относился к своим обязанностям очень серьезно; но Бове принадлежало его деду, и пусть даже когда-нибудь станет принадлежать ему, но сейчас оно было не его. К тому же Бове было действующей плантацией.

С его землями, названными Терр дю Кер, то есть Земля Сердца, все обстояло иначе. Там имелся дом, почти такой же большой, как у деда, и несколько служебных построек, но сама земля была дикой и невозделанной — поросшие травами акры и акры, на которых пасся скот. Там были и лесные, сосновые, угодья, заросли дикой ежевики и черной смородины, чащобы, пригодные разве что для игр в прятки и ловли птиц. Когда эти земли перешли к Джейсону, он передал их управляющему и больше ими не занимался. Но теперь он захотел обзавестись своим Бове и построить там собственное будущее.

Жаркие летние месяцы уже отошли. Подступил октябрь, но Джефферсон молчал, а Испания все еще формально владела Луизианой. Джейсона тревожило, что Соединенные Штаты не ратифицировали так тщательно обговоренное секретное соглашение. Новости доносились к ним медленно, не исключено, что письмо Джефферсона уже где-то в пути. По этой причине он размышлял, разумно ли сейчас покидать Бове, но потом решил: если письмо придет, дед сумеет его переслать. Уезжая, он написал Джефферсону, что находиться будет на своей северной

плантации.

Должно быть, его письмо разошлось с письмом президента. Едва Джейсон успел распаковать вещи и начал устраиваться, как прибыл гонец из Бове с ожидаемым вызовом. Прочитав письмо, написанное крупным неразборчивым почерком Джефферсона, он приказал изрядно обиженному Пьеру снова собираться — они направляются в Новый Орлеан!

 

Глава 2

Новый Орлеан гудел от новостей — Испания передает свои права на территорию Луизианы Франции. Ликующие креолы на улицах поздравляли друг друга с этим поразительным известием.

— Разве это не merveilleux, Альфонсо? Теперь мы снова настоящие французы!

— Это потрясающе — быть французской колонией! Vive la France!

Прислушиваясь ко всем этим пересудам, Джейсон размышлял: какова будет реакция этих людей, когда они обнаружат, что правление Франции окажется очень коротким и что она, торжественно обещавшая вернуть эту колонию Испании, если не пожелает больше сохранять ее, уже продала ее Соединенным Штатам под носом законных владельцев? Он широко ухмылялся, зримо представляя бессильную ярость Испании и изумление креольского населения, когда прибудут и возьмут во всем верх нахальные американцы.

Первое, что сделал Джейсон, прибыв в Новый Орлеан, — открыл городской дом Бове. Он не хотел жить со своей матерью: эта холодная рассудительная женщина ужаснулась бы, если бы он предложил ей это. Анжелика Бове предпочитала не принимать во внимание ни свое замужество, ни своего сына. Для нее существовал только ее элегантный дом, и она решительно отказывалась говорить о Гае или Джейсоне, давая пищу немалым пересудам.

Несмотря на такую позицию матери, все встретили Джейсона с распростертыми объятиями. Женщины с особым удовольствием взирали на его широкоплечую, узкобедрую фигуру, а мужчины охотно зазывали его в разные места развлечений, которыми славился Новый Орлеан.

— Молодой Сэвидж — отличный парень, не так ли? — говорил один из мужчин. — Такой веселый и забавный, и такой искусный в обращении с пистолетом и шпагой!

Без всяких усилий Джейсон снова начал суматошное и фривольное существование: поздно вставал, направлялся в одну из бесчисленных кофеен, где присоединялся к приятелям, после полудня отправлялся на скачки или на петушиные бои, после ужина была карточная игра, выпивка. Он выбирал, в какой из домов пойдет, будучи приглашен восторженными дамами. Но сам Джейсон тяготился таким времяпрепровождением, находил его скучным — его удерживало в Новом Орлеане только письмо Джефферсона и ожидание того, что должно произойти в ближайшие месяцы. Сам он предпочел бы Землю Сердца.

Были вечера, когда он оставался дома. В один из таких вечеров он долго ходил по библиотеке, не будучи в состоянии выбрать какую-нибудь книгу и усесться с ней у очага, подобно старику, когда вошел дворецкий и доложил, что пришел сеньор Давалос и хочет его видеть. Выгнать его? Пусть идет ко всем чертям? А, собственно, почему бы и нет? Не ответит ли он на некоторые его вопросы? Ведь можно фехтовать и словами на прекрасном шерстяном ковре в библиотеке, где стены покрыты книжными полками.

Прошел почти год с тех-пор, как они встретились возле дома его отца в Вирджинии, но Джейсон почувствовал ту же неприязнь, когда Давалос, коротко поклонившись, удобно устроился на кушетке с высокой спинкой напротив камина. Джейсон предложил бренди и на неопределенный жест Давалоса заметил с сарказмом:

— Он не отравлен. Когда понадобится убить тебя, я сделаю это собственными руками. Подлый путь не по мне, ты это знаешь и можешь пить без опасений.

Давалос ответил ему легкой улыбкой.

— Значит, ты снова начинаешь с препирательств?

Да?

— А почему бы и нет? Или ты ожидал, что в приливе чувств я расцелую тебя в обе щеки?

— Нет. Но я помню время, когда мы были друзьями, и ты радовался, когда видел меня.

Он говорил мягко и укоризненно, но Джейсон — его зеленые глаза оставались непроницаемыми — спокойно возразил:

— Да, но это было до того, как ты убил нашего общего друга.

— Дьявол! Ты всегда будешь ставить между нами смерть Нолана? Он был шпионом, я тебе говорил об этом. Мне дали приказ задержать его. То, что он был застрелен, это случайность! — страстно, вскричал Давалос.

Джейсон, что называется, онемел от его слов. После долгой нервной паузы он холодно посмотрел на незваного гостя.

— Это ты говоришь? Ты пришел для этого? Чтобы еще раз заявить о своей невиновности? Не стоило трудиться. У меня тоже есть мои шпионы, и я знаю, что это ты настроил Гайозо против Нолана и ты настоял, чтобы за ним послали вооруженную группу. Почему?

На щеке Давалоса задергался мускул. Полагая, что Джейсон по-прежнему мало что знает; он сказал обиженно:

— Я думаю, сам понимаешь.

У Джейсона изогнулась темная бровь.

— Ты ведь не говорил мне, что это из-за Фанни, не так ли? Я знаю, ты оказывал ей серьезные знаки внимания, пока в Натчезе не появился Филипп и она не положила глаз на него. После этого ни у кого уже не оставалось шансов ни на что. И если ты думал, что Фанни примет в качестве второго мужа человека, который убил ее первого, ты здорово ошибся в этой женщине! Она скорее перегрызла бы тебе глотку!

— Проклятие! Ты думаешь, я бы убил из-за женщины? Пф! Они немного значат в моей жизни.

Тогда из-за чего? — мрачно потребовал Джей сон.

Неожиданно на тонких губах Давалоса появилась легкая улыбка. Закинув ногу за ногу, он сказал:

— По той же самой причине, по которой у тебя была эта сверхсекретная встреча с банкирской фирмой в Англии.

Джейсон напрягся и осторожно опустил хрустальный бокал.

— А что ты знаешь ОБ ЭТОМ, дорогой? — спросил он спокойно.

Давалос, казалось, был целиком поглощен покроем куртки Джейсона. Через секунду он перевел глаза на его лицо.

— А ты думал, что я ничего не знаю? — спросил он с сарказмом. — И это после того, как единственный человек, знавший ее местонахождение-? был случайно убит — а это была случайность, верь мне, смерть Нолана не принесла мне ничего хорошего, — я бы позволил тебе просто так отправиться в путешествие, чтобы украсть ее у меня из-под носа? — грубо рассмеялся он и добавил:

— О, нет, дружище! Я не глуп! Но ты, я полагаю, был достаточно глуп, чтобы занять деньги и отправиться за ней. Эти консервативные банкиры поверили твоей карте?

Сделав непонимающий вид, Джейсон спросил:

— Моей карте?

— Да! Ты должен был каким-то образом найти туда путь, поэтому должен был иметь карту — у Нолана ее не было!

— И тогда, — сказал Джейсон, рассуждая вслух, — ты нанял Гораса, чтобы тот обыскал мое жилище. Могу я узнать, как скоро ты последовал за мной в Англию?

— А зачем? Это не имеет значения! Важно лишь то, что я последовал за тобой и что я знаю о твоей встрече с Хоупом и Бэрингом. С тех пор меня чрезвычайно интересовали все твои передвижения. Ты так быстро исчез из Англии, что я решил: банкиры согласились вложить деньги. Поверь мне, — нахально разглагольствовал Давалос, не замечая опасного спокойствия Джейсона, — я был так уверен, что ты попал в мою сеть и уже держишь путь в Новый Орлеан, что сел на первое же судно, следующее в Луизиану. Можешь представить мое смущение, когда я обнаружил, что ты туда не прибыл. Это была трудная гонка, дружище. Я искал тебя по всей Мексике, а когда вернулся назад с пустыми руками, то обнаружил тебя здесь, в Новом Орлеане, наслаждающимся жизнью.

— А где мне еще быть? И зачем мне Мексика? — беспечно спросил Джейсон, снова поднимая свой стакан.

Давалос с подозрением проследил за этим его движением, но, поскольку дальше ничего не последовало, он зло захохотал:

— Ты меня не надуешь! Я знаю, что нашли вы с Ноланом!

— Так что же мы нашли? — последовал безмятежный вопрос.

Чрезвычайно раздраженный этим бессмысленным, по его мнению, словесным фехтованием, Давалос выпалил:

— Как что же! Сиболу, семь городов из золота! Только привычный контроль за собой удержал его челюсть на месте. Джейсон думал, что от изумления она у него отвалится. А затем, когда до него дошел смысл сказанного, он разразился диким смехом. А он-то нервничал и дрожал, как кошка над котятами, что Давалос каким-то образом проник в тайну правительственного соглашения! А этот дурак просто гоняется за какой-то мифической картой! Джейсон тут же протрезвел: испанец действительно верил в историю с семью городами из золота.

С горечью Джейсон смотрел на сидящего перед ним разъяренного человека. Из двух людей, бывших как бы второй половиной его существа, Давалос одного убил, поддавшись элементарной жадности. В очередной раз эта мысль заставила его яростно желать одного — стереть мерзавца в порошок, превратить в ничто. Скрывая ярость за ослепительной улыбкой, Джейсон едва слышно сказал:

— Убирайся, Давалос! Убирайся тотчас, если хочешь прожить хоть одну минуту.

Бласу показалось, что он ослышался. Но сверкающие глаза Джейсона подтвердили то, что он сказал. Давалос молча встал и пошел к двери. Положив руку на хрустальную ручку, обернулся и выкрикнул:

— В один прекрасный день, друг, ты отправишься за этим золотом, и я буду не слишком далеко от тебя. Ты никогда не избавишься от меня и не пересечешь Сабину-ривер без того, чтобы я не узнал об этом. Не повтори ошибки Нолан, Джейсон сделал едва уловимое движение, чтобы привстать, но Блас, с которого мгновенно слетела вся его бравада, поспешно вылетел из комнаты и промчался мимо изумленного дворецкого к входной двери.

Оставшемуся в библиотеке Джейсону было о чем подумать, когда за его «гостем» закрылась дверь. Он покинул его дом вовремя.

Итак, их разговор снова подтвердил, что упомянутая карта была той самой, о которой говорила и Кэтрин.

Одним глотком допив бренди, он снова наполнил стакан и начал расхаживать по тихой комнате. Семь городов из золота! Сибола! Господи! Кто бы подумал! Только Блас, этот жадный дурак, мог поверить, что существует такое место и что они с Ноланом обнаружили его!

Эту старую историю Джейсон знал достаточно хорошо. Слухи о таких городах с золотом и бирюзой вели первых конкистадоров к северу от Мехико. В середине XVI века экспедиция Коронадо установила ложность этих слухов, однако рассказы и сказки о ненайденных богатствах Сиболы продолжали будоражить воображение.

Закусив нижнюю губу, он достал с полки переплетенный фолиант и стал рассеянно перелистывать его страницы, все еще думая о визите Давалоса.

А почему бы и нет? Вполне возможно, что за всем этим что-то стоит. Разве не говорили раньше, что где-то в неизведанных районах Луизианы скрыта гора чистой белой соли. И разве не утверждали, что там же существовало племя белых индейцев, говоривших по-валлийски? Джефферсон, стремящийся подогреть энтузиазм к этой территории, говорил газетчикам и того больше. Там были мили и мили испанской территории, на которые никогда не ступала нога белого человека, и кто знал, что это за земли и что там есть. Может быть, были там и сказочно богатые города.

Бессознательно его пальцы дотронулись до скрытого бархатной курткой золотого с изумрудами браслета. Этот браслет был одним из пары: вторым владел Нолан. Если Блас нашел браслет Нолана, это могло только утвердить его в нелепом подозрении, будто они нашли легендарные города. Убедить Бласа в обратном невозможно, Джейсон даже и не помышлял о такой попытке.

Мрачная улыбка скривила его рот — теперь он не стал бы держать пари и на понюшку табака, что сможет избавиться от внимания Давалоса. Впрочем, хватит с него Давалоса! Лучше насладиться мирными огоньками в камине. Он устремил глаза на подрагивающее пламя, но это было легче сделать, чем справиться с собственными мыслями: они влекли его на опасные тропы воспоминаний. Фиалковые глаза и чарующие губы вновь возникли перед его немигающим взором.

Где же она могла находиться? Англия уже с середины мая выказывала враждебность к Наполеону, в Европе снова война. Он не имел сведений ни от герцога, ни от Рэйчел, ничего, что могло бы подсказать направление поисков Кэтрин. Он успокоился бы, узнав, что она вне опасности в Англии. Пусть даже мертвая, хотя разум его отгонял эту мысль, словно проказу.

Нет, она жива. Кэтрин слишком умна и хорошо подготовлена к неожиданностям. Это он подумал уже с презрением. Его маленький котеночек, должно быть, где-то в полной безопасности, рассмеялся он втихомолку. Какой исключительной умницей она была, что завлекла его в брак, его, такого яростного противника семейной жизни, завлекла и почти одурманила.

Сейчас, когда он анализировал собственные эмоции, Джейсон впервые вынужден был признать, что был очарован Кэтрин. Если бы она не исчезла, то он, может быть, признался, как последний дурак, что по-настоящему влюбился. Черт побери! Если быть честным, то он готов был влюбиться в эту девчушку задолго до свадьбы — только он был слишком слеп, чтобы осознать это! И даже при сложившихся обстоятельствах никто не мог бы заставить его жениться на ней, если бы он не хотел этого. А он хотел!

Никто еще не видел у Джейсона такой умиротворяющей улыбки. Господи! Что за признание! Его дед ушам не поверил бы, если бы он произнес его вслух.

У Армана был очень французский взгляд на своих жен — как на неизбежное зло. Каждый должен жениться, чтобы продлить свой род. Если жена принесет с собой богатство, тем лучше. Конечно, никто из Бове никогда бы не женился на бедной девушке. И если не из-за сына, для чего еще мужчине нужна жена? На плантации были услужливые негритянки, а в Новом Орлеане, если кому-нибудь хотелось чего-то большего, чем послушное тело в публичном доме, были восхитительные танцевальные вечера квартеронок, где джентльмен по своему желанию мог выбрать молодую женщину, с детства обученную всему, что способно ублажить самого привередливого мужчину. И они были так прекрасны, смуглые, стройные, с роскошными темными волосами. А их глаза! Ах, какие это были глаза! Арман не раз выразительно вздыхал, вспоминая эту палитру: от черных, как полночь, до очаровательно зеленых, словно у газелей. При таком великолепном выборе какая нужда в жене?

Таковы были убеждения Армана, и Джейсон рос под их влиянием. К тому же бурный брак собственных его родителей не мог говорить в пользу супружеского блаженства. Ну никак. Его мнению о браке не способствовал и тот факт, что с юных лет ему держали любовницу. Арман пошел так далеко, что на тринадцатый день рождения подарил ему красивую молодую негритянку. Впоследствии Джейсон часто благодарил деда за такой подарок — именно за эту женщину. Потому что Джуно, высокая, длинноногая красавица, почти на десять лет старше Джейсона, с охотой обучила юного хозяина искусству любви. Он был способным учеником и быстро постиг, как можно медленно и ласково удовлетворить женщину, не забывая при этом и себя.

Ему очень нравилась Джуно. Джейсон был обойден материнской лаской. Бабушка его умерла, а мать другие вещи интересовали больше, чем сын, который напоминал ей ненавистного мужа. Вполне естественно, что он был очарован той женщиной, которая показала ему один вид любви — единственный, который он понял. К сожалению, привязанность его к Джуно встревожила Гая, и, когда Джейсон вернулся из Харроу, он обнаружил, что за время его учебы отец продал Джуно какому-то трапперу, следующему на запад.

Он был разъярен, но когда сердечная боль прошла, оказалось, что она преподала ему хороший урок: женщины восхитительны, но нельзя, чтобы они значили для тебя слишком много. С тех пор он так и относился к ним. Воспринимал их так же, как забавную игру со щенком, а восхищался ими, как восхищался бы длинноногой чистокровной кобылкой.

Все это было до Кэтрин — до тех пор, пока она не показала ему язык, не ужалила его гордость, избежала его ловушек и заставила его признать, что она тоже личность со своими правами, а не просто игрушка для развлечений.

Но, с горечью подумал он, что хорошего дает ему это, понимание? Он не может убедить ее, что она значит для него больше, чем просто желанное тело, он даже не знает, где она находится! Так он и сидел, протянув ноги к умирающему огню, размышляя и тоскуя. И какая, собственно, от всего этого разница? Она его не хочет, и будь он проклят, провались в ад, если будет предаваться этим болезненным мыслям. Нет, он поступит так, как она предложила в своей записке, и повидается на следующей неделе со своим адвокатом. Развод пройдет без особой огласки. Лишь очень немногие знали о его женитьбе, никто в Луизиане не слышал о Кэтрин Тримэйн. Так что для сплетен окажется немного пищи.

Итак, Джейсон поклялся превратить свои чувства в камень и в этом преуспел — в последние недели лицо Кэтрин больше не смущало его сновидений. Ни разу. Но даже обратив свои чувства в камень, к адвокату он так и не обратился.

Ему было не до этого. В прохладный день 23 ноября 1803 года ликующая толпа устроила праздник — Испания уступила Франции свою колонию. Для Джейсона эта новость была сильно устаревшей, но он стоял среди возбужденных французов и испанских креолов и вместе с ними наблюдал, как был спущен испанский флаг и после более чем пятидесяти лет равнодушного испанского правления над Новым Орлеаном затрепетал снова трехцветный флаг Франции. На губах у него играла сардоническая улыбка, чувства мирно почивали — в отличие от других, он знал, что будет через месяц: Франция навсегда откажется от своих претензий, и колония перейдет в жадные, загребущие руки, американцев. Американцев, к которым французское население Луизианы относилось с таким пренебрежением и беспокойством.

Очередное письмо Джефферсона заставило Джейсона отправиться вверх по реке в Натчез, где он встретился с Вильямом Клэйборном, которому вскоре предстояло стать первым американским губернатором территории, и бригадным генералом Джеймсом Вилкинсоном, который должен был возглавить военную ветвь правительства в Новом Орлеане.

Вилкинсон не нуждался в представлении: хорошо зная его, Джейсон ему не доверял. Даже тот факт, что Нолан был его протеже, не поколебал его неприязни к этому человеку — Вилкинсон слишком часто участвовал во многих темных и полускандальных операциях, чтобы нравиться Джейсону. Клэйборн был из Вирджинии, как и Джефферсон, и был губернатором Миссисипи, но кроме этого Джейсон ничего о нем не знал.

Поначалу. Клэйборн ему не показался и он решил, что шумные, склонные к развлечениям креолы не примут этого прозаичного молодого человека с соломенными волосами и серьезным лицом. Но он изменил это мнение после продолжительного совещания в отеле Клэйборна. Этот человек кое-что значит. Джейсон предложил ему свои услуги, и Клэйборн их тут же принял: в будущем Джейсон займется в администрации губернатора налаживанием связей между американцами и французами. Клэйборн понимал, что проявит мудрость, собрав в своем личном окружении побольше креолов: если новая администрация попытается грубо давить на креолов и вбивать американские методы в их галльские глотки, это может иметь катастрофические последствия.

Как Джейсон и думал, французские и испанские жители Нового Орлеана не были счастливы, когда 20 декабря прибыла группа американских военных и вся территория тихо перешла от Франции к Соединенным Штатам. Это был серый, сырой денек, и на лицах людей, смотревших, как ползет вниз трехцветный флаг, поднятый так радостно всего месяц назад, и сменяется американским со звездами и полосами, не было улыбок.

Наблюдая за своими озабоченными спутниками, Джейсон понимал, какими нелегкими будут предстоящие дни. Он рассеянно обозревал группу людей перед испанским административным зданием, собравшихся, чтобы увидеть короткую церемонию. Его взгляд безразлично скользнул по высокому, черноволосому человеку, немногим старше двадцати, который рассказывал что-то смешное очаровательной спутнице, поднявшей к нему улыбающееся лицо. Они стояли прямо напротив Джейсона на булыжной мостовой, и, если бы не были единственными улыбающимися людьми в этом угрюмом море лиц, он, возможно, так бы и не, заметил их. Скользнув по ним взглядом, он внезапно весь напрягся, и его глаза метнулись назад к девушке.

Острейшая, невероятная, невозможная радость пронзила его. Это была Кэтрин! Это были ее сине-черные волосы, нежная, как лепестки цветка, кожа, ее алый рот. Тысячи нетерпеливых вопросов ударили ему в голову, он уже готов был шагнуть к ней, но вовремя остановил себя.

Первое — она смотрела на своего спутника с явной нежностью. Второе — он отвечал ей таким же взглядом. И третье, самое обескураживающее — когда толпа немного рассеялась, он понял по ее изменившейся фигуре, что она ждет ребенка!

Джейсон холодно изучал эту пару, непринужденно болтающую у края толпы. У спутника Кэтрин было приятное лицо, на нем была дорогая одежда, а Кэтрин, несмотря на свое положение, была даже красивей, чем ее помнил Джейсон.

Мрачная, не предвещающая ничего хорошего улыбка искривила его лицо. Ладно, теперь он знал, что с ней все в порядке. Интересно, какую сказочку сочинила она своему ослепленному спутнику, если он равнодушно отнесся к тому факту, что, имея уже одного мужа, она обзавелась другим.

Неожиданно почувствовав, как тяжелый взгляд ощупывает ее тело, Кэтрин вопрошающе взглянула через разделяющее их пространство, и ее фиалковые глаза встретились с заледеневшими глазами Джейсона. Бесконечно долгую минуту они так и стояли — Кэтрин замерла от потрясения, неприятная улыбка начала кривить рот Джейсона.

Короткий, мучительный стон сорвался с ее побелевших губ, и она повисла на руке спутника. Джейсон с насмешкой заметил его озабоченность. Молодой человек проследил за ее взглядом и обнаружил, что так испугало Кэтрин. Его сузившиеся голубые глаза устремились на Джейсона.

В воздухе словно встретились два клинка, это был вызов, но прежде чем Джейсон успел шагнуть вперед, их завертела толпа. Он только видел, что Кэтрин что-то горячо объясняет молодому человеку. Потом она неожиданно ринулась в толпу подальше от этого места. Ее спутник остался, словно решая, что делать, но тут же, бросив тревожный взгляд на Джейсона, устремился в толпу вслед за Кэтрин.

 

Глава 3

С отчаянно бьющимся сердцем Кэтрин пробиралась сквозь толпу, то и дело оглядываясь назад, ожидая, что Джейсон кинется за ней, словно бешеная собака. Но темноволосый, загорелый мужчина, который догнал ее, был не разъяренный ее муж, но почти такой же разъяренный брат Адам.

— Черт побери, Кэт! Почему ты так удираешь? Ты должна быть постоянно готова к встрече с ним и не бояться, потому что я убью его, если только он дотронется до тебя.

Кэтрин, угрюмо сжав губы, по-прежнему почти бежала, чтобы поскорее скрыться в отеле. Она торопилась из последних сил, задыхалась, и Адам подхватил ее под руку.

— Я так и знал, — проворчал он, — что не должен был поддаваться на твои уговоры и ехать сюда. Если бы ты оставалась в Натчезе, этого бы никогда не случилось!

— Нет! — выпалила Кэтрин. — Скорее, тебе следовало провести приятную встречу с Джейсоном и сказать ему: «Извини, старина, за беспокойство, но не будешь ты столь любезен принять обратно свою жену? Она вот-вот сделает тебя отцом, и я чувствую, что она принадлежит тебе», — закончила она с сарказмом.

Уязвленный Адам резко возразил:

— Кэт, я мог бы многое сделать с этим малым, но, ты знаешь, я никогда не отдам тебя подобным образом!

Устыдившись своего взрыва, Кэтрин молча признала, что Адам прав. Он никогда не предлагал ей покинуть Белле Виста, свое имение вблизи Натчеза, хотя изрядно напугался, увидев ее и Жанну на пороге своего дома, измученных и грязных после долгого морского путешествия до Нового Орлеана и опасного броска по суше. Но брат Кэтрин проявил благородство, и вскоре женщины чувствовали себя в его холостяцком доме так, словно они жили тут годами.

Вечером, в день приезда, Кэтрин сжато рассказала ему свою историю. Она не была расположена обсуждать причины, заставившие ее пересечь полмира, и Адам поначалу довольствовался той частью правды, на которую она решилась. Но постепенно вся горестная история вышла наружу, и Кэтрин уже нечего было скрывать, начиная с самого первого момента, когда она положила глаз на Джейсона, и до унизительного разговора между ним и Элизабет, который она подслушала в то фатальное утро.

Кэтрин была абсолютно честна, за исключением одного момента — она не могла, признаться себе, что любила своего равнодушного мужа. Гордость требовала, чтобы даже обожаемый брат не знал этого, как и того, что именно уязвленная гордость заставила ее сбежать от Джейсона.

Адам пришел в ярость от ее признаний. Если бы он мог добраться до Джейсона сразу после приезда Кэтрин, то, без сомнения, мог бы убить его. Но этого не случилось, первая вспышка слепого гнева угасла, и, как человек достаточно умный, он подумал, что, возможно, нельзя во всем винить только Джейсона. Этот парень был богат и представителен, разве не так? Он не был скрягой и не бил ее, разве не так? И он женился на ней, разве не так?

Оба они были упрямы, сестра и брат, и подолгу отчаянно спорили. Адам стоял на своем: он безоговорочно не одобряет методы Джейсона, но человек должен иметь право исправить свою ошибку, а если бы она в самом начале не вела себя, как развязная девка, ничего подобного бы не случилось.

Кэтрин становилась все более упрямой и неуступчивой, пока наконец после одного продолжительного и напряженного спора не взорвалась в отчаянии:

— Ох, Адам! А я-то думала, что если кто и может меня понять, так это ты!

Глядя на ее несчастное лицо, он почувствовал, что сдается. Конечно, он ее понимал! И ни за что больше не осуждал! Она во всем права. Он сам знавал тот дикий порыв, который увлекает тебя всего и не поддается контролю рассудка. Только он был мужчиной, и никто не подвергал сомнению его действия.

Но Кэт была другой, и он должен был признать, что еще не понял всех происшедших с ней изменений. Уезжая из Англии, он оставил маленькую шалунью с яркими глазками и косичками до талии, и было непросто совместить этот образ с нынешней Кэтрин, вторгшейся в его дом. А бывшая его маленькая сестренка старалась открыть для себя брата, которого она знала в Англии.

Адам Сен-Клер, сводный брат Кэтрин, раньше был вспыльчивым озорным бездельником, таким же неуправляемым, как и сестра. Частично из-за этой неуправляемости приемный отец и отослал его в Натчез: Роберт сложно относился к мальчику. Юный Сен-Клер постоянно напоминал ему о событиях, которые он предпочел бы забыть, а также о том, что у него самого так и не было сына. Когда Адаму исполнилось восемнадцать, три с лишним года назад, герцог отправил его в Белле Виста, имение, которым он владел в Америке. Он просто владел имением, попавшим ему в руки двадцать два года назад, и ничего не делал с этой землей. Насмешливо улыбаясь, он сказал Адаму:

— Земля сделает из тебя человека. Она пришлет тебе вызов — привести ее в такое состояние, чтобы она приносила доход и пользу. Если ты примешь этот вызов, это удержит тебя от всяких скандалов, поскольку на них у тебя не останется времени. Во всяком случае, я искренне на это надеюсь.

Так Сен-Клер расстался со своей юношеской беспечностью, хотя дух непокорства еще жил в его теле. Синие сапфиры глаз на его бронзовом лице порой вспыхивали чуть не до белого каления, когда он бывал чем-то глубоко задет. Он возмужал во многих отношениях, и зрелость подсказывала ему, что лучшим и единственным выходом для Кэтрин было бы примирение ее с мужем. Люди такого сорта не разводятся!

Но так думал Адам. Кэтрин же была тверда в своей клятве — не иметь ничего общего с мужем, и постепенно он с сожалением отступил: пусть будет так, как она хочет, и останется, как есть. Конечно, со временем Сэвидж решится на развод и расторгнет брак.

Но когда Кэтрин, к своему ужасу, обнаружила, что у нее будет ребенок, уже ничто не могло поколебать мнения Адама. Следовало думать о малыше, который привяжет ее к мужу куда сильнее, чем их короткая брачная церемония, — она и Джейсон должны отбросить свои разногласия и прийти к какому-то соглашению.

— Черт побери! По крайней мере, сообщи этому человеку, что он скоро станет отцом! — кричал Адам, но Кэтрин упрямо качала головой:

— Нет!

Несколько месяцев они избегали этой темы, но как-то Адам вернулся к ней, все еще не теряя надежды уговорить сестру.

— Послушай, Кэт. Позволь мне навестить этого человека. Сейчас он, должно быть, уже вернулся из Франции, и, судя по твоим рассказам, я могу разыскать его без особого труда. Хорошо, я не скажу ему, что ты здесь, просто представлюсь и посмотрю, что из этого выйдет.

На сей раз она согласилась хотя бы подумать. Другим вечером, когда они безмятежно сидели в библиотеке Адама, он снова заговорил об этом. Кэтрин вышивала крохотную ночную рубашечку, ее беременность стала заметна, у нее было рассеянное выражение лица. Адам видел, что мысли ее далеко не радостные. Он снова изложил ей свои соображения и был доволен тем, что она, кажется, готова пересмотреть свое отношение, но тут же убедился, что радость его преждевременна. Она опустила рубашечку на колени и отрицательно покачала головой:

— Нет, Адам, не надо! Я знаю все твои доводы, ты думаешь, я не спорю сама с собой по этому поводу? Или и ты видишь во мне лишь производительницу наследника, вроде одной из твоих лошадей? — Взглянув на свою раздавшуюся талию, она печально улыбнулась:

— Хотя именно сейчас я очень похожа на породистую кобылу, ожидающую потомства.

Лицо Адама сразу смягчилось. Он обожал сестру, знал, что за ее вызывающей улыбкой скрыто страдание, и, понимая это, шел на то, чтобы снова затронуть конфликтную тему. Ее неустроенность беспокоила Адама, хотя некоторые треволнения он относил к обычным причудам беременной женщины.

— Вот что я скажу, — неожиданно предложил он, — Поскольку урожай этого года собран и у нас есть некоторое время до весенних посадок, давай отправимся по реке в Новый Орлеан. Там ты немного развлечешься. — Он взглянул на ее живот, потом, встретив ответный взгляд, пробормотал:

— Извини, Кэт. Я не подумал. Мы отправимся после того, как родится ребенок.

Но Кэтрин не согласилась.

— А почему бы нет? — Глаза ее неожиданно заблестели. — Я не такая уж толстая и плавание вниз по реке не повредит ни мне, ни ребенку. Так хочется взглянуть на Новый Орлеан! Когда мы с Жанной высадились на берег, то так спешили в Натчез, что даже не видели города. Поехали, Адам!

— Не знаю, Кэт, — сказал он, поколебавшись. — Это ведь не только плавание вниз по реке, но и обратная дорога. Я что-то беспокоюсь.

Кэтрин нагнулась к нему и стала уговаривать:

— Пожалуйста, Адам! Беби появится не раньше чем через три месяца, мы же вернемся к середине декабря, и все обойдется хорошо.

В итоге он сдался, а видя, сколько удовольствия доставляет ей город, пришел к убеждению, что поступил правильно. Они наслаждались пребыванием в Новом Орлеане. Кэтрин приходила в восторг, разглядывая розовые, голубые и пурпурные дома, ажурные железные изгороди. Здесь было принято возводить дома прямо по краю деревянных тротуаров, называемых в Новом Орлеане банкетками. На французском базаре оба они, хотя Адам бывал здесь раньше, одинаково дивились бесчисленным рядам овощей, фруктов, тканей, дамских безделушек, кожаных изделий для джентльменов. В самом центре базара был участок, где продавали рабов. По узким проходам между рядами бродили высокие индейцы, одни с перьями в волосах, другие лишь с косичкой черных волос на макушке, спускающейся вниз, в цветных одеялах, обернутых вокруг полуголых тел; скво смиренно следовали за своими надменными мужьями. И над всем стоял гул разных языков, когда испанские матроны торговались с разносчиками-качжунами, плантаторы-французы спорили о цене с торговцем-индейцем или американец сбивал цену, которую освобожденный раб просил за свои изделия.

Благодаря порту, который и сделал его знаменитым, город мог предложить многое, и, проходя по магазинам, Кэтрин потратила изрядную сумму, вырученную за урожай нынешнего года, на разные вещи для Белле Виста — бархатное кресло для центральной гостиной, зеркало в золоченой раме, какое ей хотелось для своей комнаты, просторную клетку для певчей птицы. По счастью, Адам был человек богатый, к тому же щедрый.

Они бы уехали много раньше 20 декабря, если бы Кэтрин не простудилась, и сильно. Целую неделю она пролежала в постели, еще неделю приходила в себя, прежде чем Адам позволил ей выйти из отеля. Он хотел, чтобы она совершенно поправилась, перед тем как они пустятся в обратное путешествие в Натчез — ведь приближался срок появления на свет ребенка.

То, что в это утро они оказались на церемонии смены флага, было случайностью. Адам сопровождал Кэтрин в осмотре монастыря урсулинок на Чартрез-стрит, а позже взял ее на церемонию — вот так они и оказались в толпе в это примечательное утро.

Когда Адам предложил задержаться в городе на неделю, Кэтрин была этим очень довольна. Но теперь, потрясенная встречей с Джейсоном и видя мрачное лицо брата, она от всего сердца пожалела, что они еще здесь, а не на полпути к Натчезу.

— И что теперь, Кэт? — начал Адам, даже не дав ей времени снять плащ. — Что теперь ждать после этого хорошего маленького спектакля?

Обессиленная Кэтрин взмолилась:

— Адам, не начинай, прошу тебя!

Бросив на нее разгневанный взгляд, он подошел к широкому окну, выходящему на Карал-стрит. Глядя на то, как он стоит там — темные волосы падают на воротник модного синего сюртука, длинные ноги в штанах из оленьей кожи слегка расставлены, руки сомкнуты за спиной, — она подумала, что он напоминает сейчас Джейсона. Точно так же и он мог бы стоять, кипя от гнева.

Готовясь выслушать доводы, которые он обрушит на нее, Кэтрин аккуратно свернула плащ и приняла непреклонный вид. Потом спокойно спросила Адама, все еще стоявшего к ней спиной:

— И что ты предлагаешь нам делать?

Он с подозрением взглянул на нее через плечо.

— Ты способна прислушаться к голосу разума? — спросил он грубо.

В уголке ее рта затеплилась слабая улыбка.

— Да, я выслушаю доводы разума, но не обещаю, что прислушаюсь к ним.

Она присела на край кровати, словно пай-девочка, собирающаяся выслушать наставление, и ее покорный вид тронул сердце Адама. Он подошел к ней, встал на колени, взял ее руки в свои и сказал проникновенно:

— Кэт, ты должна верить мне, когда я говорю, что никогда не стану принуждать тебя оставить мой дом. Ты даже не представляешь, что означает для меня, что, убежав, ты выбрала именно мой дом. Я всегда тороплюсь вернуться, зная, что застану тебя там. Я очень скучал по тебе. Но, — он сделал взвешенную паузу, — ты замужем за Сэвиджем, и я сомневаюсь, что в этом пункте можно что-то изменить. У тебя нет основания для развода. И ты носишь его ребенка. Ты не можешь делать вид, что ничего не произошло. Произошло! И ты не можешь отрицать, что это его законный ребенок!

— Ты так уверен, что будет мальчик? — спросила она просветленно, и Адам нахмурился.

— Не пытайся уйти от разговора, ты знаешь, что я имею в виду.

Она неуверенно прикусила нижнюю губу и спросила с любопытством:

— Адам, ты видел его. Похож он на мужчину того типа, который примет жену, совершившую ошибку, не задавая ей никаких вопросов?

Живо вспомнив суровое лицо и пронзительные глаза незнакомца, он вынужден был признать:

— Да, я не думаю, что это будет легко, но мы должны попытаться исправить отношения между вами.

— Как? — в отчаянии крикнула она. — Ты видел, каким разъяренным он выглядел. Я значу для него меньше, чем распоследняя рабыня. Им движет только его гордыня. Как ты можешь желать, чтобы я провела с ним оставшуюся жизнь?

Глядя прямо в ее несчастные глаза, Адам тяжело вздохнул.

— Ладно, Кэт, оставим сейчас все как есть. Но такое состояние дел не может продолжаться неопределенно долго, — добавил он спокойно. — Сегодня нам повезло. Имея общих друзей, в один прекрасный день мы сможем оказаться в такой ситуации, что пути наши пересекутся, когда мы меньше всего этого ожидаем, и какие-нибудь ничего не подозревающие хозяева представят тебя мужу. Каким милым сюрпризом это окажется!

Кэтрин печально кивнула:

— Да, Адам, я знаю все твои аргументы. Давай сегодня больше не будем говорить об этом. Поедем домой, дай мне обо всем подумать, возможно, после того как родится ребенок, мы сумеем как-то решить эту проблему.

— Кэт, она не испарится сама собой! Чем дольше ты будешь откладывать, тем труднее будет потом.

На этом Адам остановился — он хорошо знал сестру. Если слишком давить на нее, результаты будут нулевыми. Маленький упрямый осленок, с напускной досадой подумал он.

Рано утром на следующий день они выехали в Натчез, и Кэтрин вздохнула спокойно только тогда, когда от Нового Орлеана их уже отделяли несколько миль. Она так боялась услышать громыхающий голос Джейсона, останавливающий их на полпути! В тот вечер, когда они, вернувшись, увидели дом Адама, для нее это было действительно возвращение домой, так как она полюбила Белле Виста. Такое название было дано этому поместью потому, что оно было расположено на высоком обрыве, откуда открывался великолепный вид на реку Миссисипи и долины Луизианы. Большая часть поместья располагалась в Луизиане, но, как и большинство плантаций Натчеза, дом был на восточном берегу Миссисипи. Здесь, на большой высоте, жить было здоровее. Болотистые низины хотя и давали большую часть доходов, но изобиловали москитами, и малярия была здесь обычной болезнью.

Кэтрин нравился этот дом, пусть не такой большой и претенциозный, как некоторые другие в окрестности. Когда она заявилась сюда, хозяин-холостяк то и дело ворчал: «Черт возьми, Кэт, я думаю, что эта комната и так хороша, зачем тут что-то менять?», но она превратила Белла Виста в элегантный и уютный особняк, ничем не хуже других домов, глядящих сверху на мутные воды Миссисипи.

Вернувшись и с любовью оглядывая свою большую спальню с бледно-зелеными стенами, мягким золотистым ковром на полу и воздушными занавесками на широких окнах, она облегченно вздохнула. Конечно, Адам поначалу ворчал, подумала она, укладываясь между благоухающими лавандой простынями, но даже он признал, что в доме стало намного уютнее с тех пор, как она взяла все в свои руки.

Путешествие совершенно выбило ее из сил, тупо заныла поясница, не давая ей уснуть. Днем она просто отмахивалась от этой боли, отнеся ее к тяготам поездки. Но проворочавшись, как ей показалось, несколько часов, она решила, что лучше встанет. Накинув халат на свое погрузневшее тело, она босиком спустилась к кабинету Адама. Было едва за полночь, но Адам рано лег спать. Она зажгла свечу, перемешала тлеющие угольки в очаге. Когда появились огоньки, Кэтрин подбросила несколько небольших поленьев и опустилась на колени перед пламенем.

Некоторое время она ни о чем не думала, загипнотизированная вечным чудом пляшущего огня. Но постепенно, против ее воли, где-то в глубине сознания зашевелились воспоминания, мысли о Джейсоне, пока его холодный облик не возник у нее перед глазами.

Каким он был разгневанным, подумала она устало. Но разве она рассчитывала увидеть его другим? Да, молчаливо признала она, женщина не может в один прекрасный день сбежать от своего мужа и надеяться, что гнев не будет его первой реакцией.

Она поежилась — боль в пояснице с каждой минутой росла — и попыталась трезво взглянуть на их разрыв. Может быть, Адам и прав. Может быть, следовало разрешить ему встретиться с Джейсоном и, если возможно, найти решение. Разумом она понимала, что Адам прав, что она вела себя, как упрямая дура, нужно было пренебречь гордостью и забыть отвратительный разговор, который она нечаянно подслушала.

Если бы только, подумала она с горечью, если бы только она не любила его. Если бы только ее чувства не были такими же запутанными, как и его, возможно, они могли бы наладить совместную жизнь. Она имела бы своих друзей и любовников, ее муж — своих. Они стали бы вежливыми незнакомцами, которые вместе делят дом и имя. Возможно, даже только имя, потому что Джейсон мог удалить ее в какую-нибудь деревню, продолжая свою беспутную жизнь. Помрачнев, она пришла к заключению, что, кроме визитов к ней, необходимых для зачатия наследников, он предпочел бы забыть, что у него есть жена.

Она, возможно, и приняла бы такое устройство — так поступали многие в ее положении — если бы по-идиотски не влюбилась в своего мужа. А любя его, не могла бы долго скрывать свои чувства. Что было бы тогда?

Рано или поздно ее любовь стала бы очевидной для всех, а сама она — объектом насмешек и пересудов в гостиных богатых плантаторов. Какая она женщина, если не умеет держать под контролем свои чувства, выказывая их на всеобщее обозрение! Муж ее добр к ней, она этого не заслуживает. Возможно, со временем Кэтрин и могла бы стать такой же твердой, как многие бесстыдные и расчетливые женщины, которые заводили любовные связи чуть ли не на глазах своих мужей. На глазах скучных, и безразличных. Нужна ей такая жизнь?

Нет! Никогда! Лучше жить так, как она живет. Лучше совершенно отрезать его, чем год за годом наблюдать, как разрушается ее любовь и топчется ее гордость.

Острая, рвущая изнутри боль полоснула Кэтрин, оторвала ее от невеселых размышлений, и не успела она перевести дыхание, как накатила еще одна волна боли. Это не может быть ребенок, подумала она беспомощно. Он должен родиться по крайней мере через месяц. Но новый приступ скрутил ее, тут до нее дошло: должен или не должен, но ее ребенок рвется на свет.

Неожиданно Кэтрин вспомнила, как его не хотела, как надеялась, что будут, осложнения, которые кончатся выкидышем. Теперь же горячая, немая мольба озарила ее сознание. Господи, пожалуйста, пусть этот ребенок будет, пусть родится нормально! ПОЖАЛУЙСТА!

Встав и задыхаясь от схваток, она начала подбадривать себя, пока новый спазм не согнул ее тело. Она протестующе вскрикнула. Схватка затихла, и она прислонилась к креслу, подумав, что так переполошит весь дом. Неожиданно распахнулась дверь, и она увидела Адама, лохматого, с пистолетом в руке.

— Господи, Кэт, что ты тут делаешь? Мне показалось, что тут кто-то ходит. Тебе повезло, что я не выстрелил.

Не в состоянии говорить, она скорчилась и, когда боль на мгновение отошла, выдохнула:

— Адам, я рожаю!

— Господи! — ужаснулся он, в два прыжка преодолел комнату, подхватил ее на руки и понесся наверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки и во все горло созывая слуг. — Черт побери, куда они все подевались? — в страхе бормотал он.

Последующие часы были хаотичны, но Николае Сен-Клер Сэвидж, которому так не терпелось увидеть свет, пробился в мир через три часа после того, как Адам уложил Кэтрин в постель. Это были стремительные и трудные роды. Кэтрин едва не задохнулась, но облегченно услышала, как закричал младенец. Вскоре ей, ослабевшей от разрешения, вложили в руки крохотный запеленутый комочек — нового представителя мужской половины человечества.

Николае родился маленьким, зато он быстро прибавлял в весе и размерах, а в четыре месяца набрал и превзошел все, что не получил при своем преждевременном рождении. У него было многое — обожание матери, безумная любовь дяди и внимание всей челяди Белле Виста, и никаких причин, мешающих наслаждаться тем миром, в котором он объявился.

Теперь Кэтрин находила свою жизнь самой замечательной, а дом брата — самым лучшим местом Вселенной. Она буквально расцвела, улыбка ее стала более нежной, движения более уверенными. К ней вернулась прежняя стройность, но лицо изменилось — округлилось, а глаза стали еще глубже.

Теперь это была молодая женщина. За те весенние месяцы, что они с сыном провели под огромными магнолиями, которые росли возле Белле Виста или в прохладе широкой галереи перед фронтоном дома, ее красота стала вызывающей.

Даже Адам был поражен этим восхитительным существом в своем доме. Наблюдая, как она смеется, склонившись над зеленоглазым сыном, глядя на ее длинные, вьющиеся волосы, блестящие, словно вороново крыло, на ее кожу цвета абрикоса под жарким солнцем, на губы, напоминающие спелые вишни, на блестящие аметистовые глаза, он был просто ошеломлен и подавлен.

После всех споров Кэтрин наконец убедила его, что ее решение единственно правильное, что их жизнь должна остаться такой, как она есть. Вместе они написали Рэйчел о том, что у нее родился внук, и оба пригласили ее переехать к ним в Натчез.

Кэтрин особенно хотела, чтобы мать была поблизости, если уж не в Белле Виста, то хотя бы в их городском доме в Натчезе. Рождение сына словно открыло ей глаза: она поняла, как страдала Рэйчел, когда Рейна украла у нее Кэтрин и Адама, как она потом боролась за детей, вновь скрепляя те узы крови, что связывали их. Не было никаких причин, чтобы Рэйчел оставалась в Англии, когда дети ее устроили свою жизнь в Америке и хотели, чтобы она присоединилась к ним. Кэтрин изложила все эти доводы.

Это было ее третье письмо к матери с тех пор, как она исчезла, в обоих она умоляла Рэйчел не сообщать Джейсону, если он станет ее разыскивать, своего местонахождения. Рэйчел выполнила ее просьбу и отсылала ничего не значащие ответы на запросы герцога Роксбери об исчезнувшей жене его племянника. Но, читая последнее письмо дочери, она почувствовала боль за них обоих: такие молодые, такие гордые и такие глупые.

В последнем письме о Джейсоне не было никаких упоминаний, но, зная теперь о рождении его сына, она глубоко задумалась и пребывала в этом состоянии немало дней. Ей было о чем поразмышлять Как и написала Кэтрин, ее действительно мало что удерживало в Англии. Она была относительно богата и могла не опасаться, что станет обузой для детей. Слава Богу, она еще в состоянии сама о себе позаботиться. И хотя идея совместной жизни с Адамом и Кэтрин была словно глас с небес, ей хватило мудрости подумать, что новизна жизни втроем под одной крышей скоро пройдет и лучше будет, если она сразу подыщет себе небольшой, уютный домик неподалеку от них.

Итак, все решено! С авантюрным блеском в голубых глазах Рэйчел вручила свои дела в руки весьма уважаемого управляющего старинной банкирской фирмы их семьи. Не отвечая на комментарии Эдварда о том, что она явно поглупела, сошла с ума и так далее, Рэйчел невозмутимо готовилась к воссоединению со своими детьми. Перед отплытием, после долгих бессонных ночей, она собралась с духом и нанесла визит в Лондоне герцогу Роксбери.

Герцог — его серые глаза при этом смеялись — не проявил никакого изумления, когда она положила перед ним письмо Кэтрин и сказала с шутливой небрежностью:

— Мне уже несколько месяцев известно, где Кэтрин. Я не сказала бы вам об этом, если бы не рождение мальчика. И я не намерена, чтобы права этого ребенка отрицались.

Роксбери невозмутимо взял письмо и медленно прочел его.

— Значит, Джейсон, его отец, и не подозревает об этом, — сказал он наконец. — Не хотите ли, чтобы я проинформировал его об этом событии?

Рэйчел колебалась, и герцог, глядя на ее все еще молодое лицо, мягкие вьющиеся волосы и яркие синие глаза, подумал бесстрастно, на кого похож ее ребенок, родившийся много лет назад, на нее или на своего отца?

Рэйчел вернула его мысли к настоящему, когда сказала:

— Я направляюсь, чтобы присоединиться к Кэтрин и моему сыну в Натчезе, и я намерена развязать этот узел. Попрошу вас написать Джейсону о моем приезде и объяснить, чтобы он ничего не предпринимал, пока я не увижусь с ним. Я должна бы сделать это сама, но вы, — она выстрелила в него вызывающим взглядом, — знаток в сглаживании дел подобного рода и, без сомнения, сделаете все наилучшим образом.

— Без сомнения, — сухо подтвердил он. Потом спросил небрежно:

— Вы все еще помните зло, дорогая? Вы же знаете, что все делалось ради блага.

Рэйчел вспыхнула и с болью, какую не знала уже многие годы, запнувшись, ответила:

— Ко… конечно нет!

Сузившимися глазами Роксбери с минуту смотрел на смутившуюся Рэйчел, потом спросил:

— Вы полагаете, что приняли мудрое решение — отправиться в Натчез?

Рэйчел не стала делать вид, что не поняла его.

— Может быть, оно и не мудрое, но я не вижу оснований, почему одинокой немолодой женщине нужно оставаться в Англии, когда можно жить рядом со своими детьми. Вы ведь знаете, я не собственница.

Герцог медленно кивнул и неожиданно почувствовал себя безмерно уставшим. Потом спокойно произнес:

— Если вы приняли твердое решение, я не буду уговаривать вас изменить его и напишу Джейсону этим же вечером. Значит, сообщить ему, что вы встретитесь с ним в Новом Орлеане?

— Нет! Сначала я должна поговорить с Кэтрин, иначе это будет предательством по отношению к ней. Она убеждена, что ничто не смирит ее и не заставит быть женой Джейсона.

— Тогда, Бога ради, на что вы надеетесь? Она скрестила с ним взгляд, потом твердо ответила:

— Я намерена сделать так, чтобы Кэтрин хотя бы согласилась делить своего сына с ним. Это не правильно, что мальчик будет расти, не зная, кто его отец. И если они не могут жить вместе, то, по крайней мере, они могут вежливо встречаться.

Рэйчел покинула дом герцога встревоженная и расстроенная и была рада очутиться в отеле, где остановилась. Взяв себя в руки, она присела к маленькому столику на тонких ножках и начала писать Кэтрин. Она писала и успокаивалась, и к концу письма легкая улыбка озарила ее лицо. Она чувствует, все будет хорошо. Скоро, очень скоро она будет с ними и заживут они замечательно.

Если бы Рэйчел знала, какое письмо отослал герцог Джейсону, она бы так не думала. Он полностью пренебрег ее просьбой. Будь рядом с ней Джейсон, он по своему опыту мог бы ей сказать, что никогда не следует доверять Роксбери.

Впрочем, Рэйчел и сама могла бы помнить об этом.

 

Глава 4

Май — чудесный месяц. Нет еще изнуряющей летней жары, и Кэтрин наслаждалась восхитительными теплыми днями. Незадолго до этого у нее вдруг пропало молоко, и негодующий Николае с сожалением был переведен к кормилице. Теперь у нее было больше времени, чтобы заняться собой, поскольку в доме было достаточно черных служанок, готовых примчаться на малейший его писк.

Она познакомилась с несколькими компаньонами Адама, в основном такими же молодыми холостяками, как и он сам. Раньше все приглашения, которые к ним поступали, можно было отклонять, ссылаясь на беременность. Теперь она решила немного расширить круг знакомств, в конце концов, она собиралась сделать Натчез своим домом.

Бывший губернатор Стефан Майнор был одним из самых респектабельных друзей Адама. Его жена и Кэтрин сразу понравились друг друга. Катарину Линтот Майнор, невозмутимую длиннолицую блондинку, восхищала отчужденность Кэтрин от общества. Не зная истинных причин этого, «желтая герцогиня», как называли Катарину Майнор, выказала сестре Адама свою благосклонность и одобрение, после чего Кэтрин обнаружила, что оказалась в центре общественной жизни Натчеза. Не зная удовольствия от балов и званых вечером, которые были местом встреч жен и дочерей здешних плантаторов, она начала восхищаться ими в той же степени, в какой недавно еще опасалась.

Время от времени на ее горизонте обозначались некий темные тучи: непонятно, почему никогда не появляется муж этого милого создания? Конечно, никто прямо не спрашивал, где ее муж, тем не менее эта загадка была темой оживленных рассуждений дам.

Тем из них, кто пробовал углубиться в предмет, пренебрегая хорошими манерами, Кэтрин научилась давать пустой ответ, но однажды она похолодела, когда, усыпанная бриллиантами, пожилая леди промурлыкала: «Вы говорите, Сэвидж? Не родственники ли Сэвиджей Бове?» Кэтрин сделала вид, что она не расслышала, и быстро перевела разговор на другую тему.

Но был один человек, кто не понимал намека, что тема отсутствующего мужа не подлежит обсуждению, и она начала содрогаться, встречая стройного, улыбающегося испанского лейтенанта Бласа Давалоса.

Лейтенант объявился в роли пылкого поклонника, но Кэтрин не нравилась вспышка сомнений, появившаяся в его черных глазах при упоминании ее замужнего имени. Он определенно ухаживал за ней, умело отсекая от нее других поклонников, так что ей ничего не оставалось делать, как терпеть его комплименты и знаки внимания. Несмотря на то что Кэтрин постоянно напоминала, что она замужняя женщина, Давалос открыто добивался ее, к общему неодобрению пожилых матрон.

Однажды вечером, когда Давалос увел ее с бала в большом доме Майноров, выстроенном в испанском стиле, чтобы немного пройтись и подышать свежим воздухом, Кэтрин вынуждена была резко заговорить с ним:

— Это неприлично. Я замужняя женщина, и вы не должны компрометировать меня. Проводите меня в зал.

Но Блас только лениво улыбнулся и, не обращая внимания на ее требование, подтолкнул Кэтрин к вымощенной камнем тропинке между высокими, благоухающими кустами роз.

— Разве, моя дорогая?

— Что «разве»? — Кэтрин осторожно взглянула на него в свете ярких фонариков, висящих над их головами.

— Разве вы замужем?

Скорее разгневанная, чем напуганная, она воскликнула:

— Конечно! Как смеете вы задавать мне подобные вопросы?

— Я заметил, что вы не угрожаете мне гневом вашего мужа. Может ваш муж не подозревает, что вы живете в Натчезе или что вы вообще существуете?

Кэтрин ничего не ответила. Вырвав свою руку из рук Бласа, она круто развернулась на каблуках и заспешила в сторону бальной залы; ее шелковое платье волочилось по земле следом. Блас остановил ее громким возгласом:

— Я все думаю, женился ли Джейсон на вас? Или только обесчестил? Ваш сын определенно напоминает Джейсона, и я не стану винить вас, если вы придумали это замужество, чтобы прикрыть позор.

Ошеломленная, разом побледневшая, Кэтрин резко выпалила:

— Я не намерена обсуждать с вами, кто мой муж. И если вы думаете, что мой муж этот Дж… Дж… Джейсон, почему вы не спросите об этом его?

— Я могу сделать это. Но я бы предпочел вместо этого, чтобы вы были ко мне более благосклонны!

Почувствовав неприкрытую угрозу, она бросила ему взгляд, полный отвращения:

— Вы достойны только презрения! Идите и спрашивайте Джейсона обо всем, что вам угодно, но я предпочту умереть, чем оставаться хотя бы еще минуту в вашем обществе!

Высоко подняв голову, она направилась в бальную залу, и, если Давалос и хотел еще что-то сказать, он вынужден был замолчать, потому что на аллее появился еще один ее поклонник, Годфри Андерсон. Невидяще улыбнувшись своему спасителю, она позволила проводить ее обратно в дом и флиртовала с ним весь остаток вечера, не оставив Давалосу ни малейшего шанса продолжить разговор.

Несколько дней она жила в страхе, что Блас осуществит свою угрозу Узнав, что его вызвали на службу в Луизиану, она совсем забеспокоилась. Но затем письмо от Бласа, полученное на следующей неделе, в котором он сожалел по поводу этого эпизода, дало ей надежду, что он ничего не скажет Джейсону, — если он действительно его знал.

Скрытое любопытство по поводу ее отсутствующего мужа не утихало, но благодаря бывшему губернатору и его жене, явно симпатизировавших Кэтрин, она была принята во всех аристократических домах. Атмосфера таинственности вокруг нее делала ее еще более привлекательной в глазах молодых джентльменов, и галантные кавалеры всегда оттесняли от нее Адама, горя желанием составить ей компанию.

Кэтрин старалась достойно играть роль молодой матроны с подрастающим сыном, но трудно было сидеть и вести чинные разговоры со старшими дамами, когда ноги так и ходят в такт вальса. И когда вокруг столько блестящих джентльменов, готовых закружить ее по блестящему паркету зала для танцев.

— Тебе надо быть более осмотрительной, дорогая, — предупредил ее Адам, когда однажды вечером они возвращались после очередного приятного вечера у Майноров. — Несколько человек полагают, что твой муж — просто выдумка, чтобы объяснить рождение Ника. Если ты не будешь остерегаться, кто-нибудь найдет время, чтобы выяснить, существует ли в действительности мистер Сэвидж. Как неосмотрительно мы не дали ему еще одно имя, кроме твоего настоящего. Но более всего меня беспокоят телячьи взоры, какие кидает на тебя молодой Андерсон. Его отец тупоголовый тори, и, если только до него дойдет, что единственный сын близок к тому, чтобы сделать предложение женщине с сомнительным прошлым, он проследит твою родословную от Адама и Евы!

Сонно улыбнувшись, Кэтрин поддразнила его.

— Адам, ты сам говоришь, как тупоголовый тори. — И добавила со смешком:

— По крайней мере, как пятидесятилетний старик!

Адам ответил ей смущенно:

— Ты абсолютно права, Кэт! Должно быть, я отношусь к своим обязанностям слишком серьезно. Черт меня побери, но не могу понять, как ты так легко отражаешь самые серьезные ухаживания? Признаюсь, что все последнее время живу в великом страхе, представляя, что должен играть роль сурового отца, отказывающего претендентам на твою руку.

Перестав смеяться, обеспокоенная Кэтрин спросила:

— Надеюсь, ты говоришь это несерьезно? Я ведь очень осмотрительна и никому не подаю никаких надежд. Знаю твердо: я замужем и веду себя соответственно.

— Ты так себя и ведешь, любовь моя, и в этом часть твоего очарования. Ты выглядишь притягательно, а тут еще намек на таинственное прошлое, который так не соответствует всему облику воспитанной и сдержанной молодой леди. Это всех и заводит, и приводит в недоумение.

Легкое благоговение в голосе Адама вызвало у нее новый всплеск смеха.

— Может быть, на следующий выход забрать волосы в пучок, одеть рубище и посыпать голову пеплом?

Его глаза тоже засветились смехом.

— Господи, хотел бы я увидеть их, лица, если бы ты это сделала!

Они оба улыбались, когда экипаж подвез их к Белле Виста. Все еще пребывая в веселом настроении, Кэтрин стала раздеваться ко сну, но легкий звук заставил ее быстро пройти в комнату Николаев. Мальчик сунул кулачок в рот и с явным удовлетворением сосал его. Она молча залюбовалась им.

Господи, как похож он на своего отца. Непослушная темная прядь уже выбивалась на широкий лоб, чтобы через некоторое время выглядеть совсем как у Джейсона, нос Николаев был маленькой копией носа Джейсона, его были и длинные ресницы, и изумрудные глаза.

Каждый день Николае все более и более напоминал ей Джейсона. Довольно скоро сходство с отцом заметят и другие, так что разговоров не оберешься. Она с неприязнью вспомнила намек Бласа по этому поводу. Даже Адам, мельком видевший Джейсона Сэвиджа, признавал, что Николае напоминает маленькую копию отца.

Ладно, решила она, сворачиваясь клубочком на своей постели, нужно жить одним днем. Бесполезно спорить и воевать с ситуацией, которая еще не сложилась. С этой мыслью она заснула.

Утро предвещало очередной яркий, солнечный день, и Николае под присмотром черной няни резвился на широком одеяле, расстеленном на зеленой траве лужайки. Кэтрин со свободно распущенными волосами сидела в высоком плетеном кресле на веранде и пила крепкий черный кофе, столь любезный сердцу американцев. Здесь Адам и Кэтрин любили, начинать свой день. Они часто завтракали, с удовольствием наблюдая за проделками юного Николаев.

Адам, похоже, сегодня запаздывал к завтраку, и Кэтрин правильно связала это с появлением утомленного всадника, которого заметила вскоре после того, как вышла из спальни. Ее предположение подтвердилось, когда через несколько минут к ней подошел хмурый Адам.

— Кэт, случилась неприятная вещь! Я должен срочно уехать на несколько дней. У Харриса, — он мотнул головой в сторону поджидавшего всадника, — плохие новости. Разрушилась дамба в новом районе, который мы только что подготовили, и мне лучше самому отправиться туда и проследить, как обстоят дела. Думаю, что проведу там не более недели или около того.

Через полчаса Адам вскочил в седло и исчез из виду на длинной, извилистой дороге. Неожиданно оставшись одна, Кэтрин тревожно взирала на большой дом. Потом приказала оседлать лошадь и поскакала в том направлении, куда исчез Адам.

Она уже возвращалась обратно размеренным галопом вдоль красных откосов, выходящих к Миссисипи, когда к ней присоединился Годфри Андерсон — на повороте к дороге, ведущей к Белле Виста. Завидев белокурого, голубоглазого молодого человека с внешностью херувима, она подумала, что он вызывает в ней лишь чувство некоторого оживления.

Это был один из самых богатых, самых завидных холостяков в округе, и он несомненно приударял за ней. О чем еще говорили томные взгляды, которые он бросал на нее, растерянность в разговоре с ней? Он был ненамного старше ее, но Кэтрин относилась к нему, как к мальчику, и пропустила мимо ушей предостережение Адама.

Но он оказался прав: похоже, молодой человек намерен объясниться. Встревоженная, Кэтрин старалась придать его мыслям другое направление. Известие, что Адама нет в Белле Виста, заставило его приуныть, и Кэтрин подумала, что Годфри приехал к ним, намереваясь просить у Адама разрешения навещать Кэтрин.

Увидев, как огорчило его неожиданное отсутствие Адама, Кэтрин сочувственно пригласила его зайти в дом и выпить что-нибудь прохладительное. Для их тет-а-тет она выбрала длинную прохладную веранду и дала нужные распоряжения дворецкому.

Джеймс, чье черное лицо так контрастировало с белой полотняной униформой, тихо шепнул:

— Мадам, там есть еще один джентльмен, который хочет видеть вас. Я провел его в голубую гостиную. Вы пожелаете принять его?

Нахмурившись, Кэтрин спросила:

— Кто это? Он назвал себя?

Чрезвычайно смутившись, Джеймс признался:

— Он не назвал себя, но это, несомненно, джентльмен. — Потом честно добавил:

— Он высказал намерение дождаться вас.

Задумавшись, она смотрела, как Джеймс через раскрытые французские двери входит внутрь дома. Ей показалось, что не назвавший себя посетитель — Давалос. Если это так, все прояснится через секунду или две.

Отвернувшись и улыбнувшись, она попыталась продолжить светский разговор с Годфри, в отчаянии пытаясь найти что-нибудь, что бы разрушило напряженное, неловкое молчание после того, как Годфри, собрав все свое мужество, рухнул перед ней на колени и запинающимся голосом пылко предложил ей выйти за него замуж.

Потеряв на мгновение дар речи, она смотрела сверху в его серьезные глаза, потом собралась и решительно и спокойно произнесла:

— Мистер Андерсон, вы хотите слишком многого. Боюсь, вы забыли, что я замужняя женщина, и вы должны были обсудить это с Адамом, прежде чем прийти ко мне.

Хлопок в ладоши и лениво произнесенное: «Хорошо проведено, любовь моя, ты была великолепна!» заставили ее окаменеть в кресле. Годфри, вспыхнув от гнева, вскочил на ноги и оказался лицом к лицу с высоким мужчиной, небрежно стоявшим в дверях. Сжав кулаки, Годфри взорвался:

— Как вы смеете? Кто дает вам право насмехаться надо мной?

С наглой улыбкой в уголках рта Джейсон холодно произнес:

— Просто я муж этой леди!

Вся краска схлынула со щек Годфри, лицо его стало пепельным. Он вопросительно посмотрел на Кэтрин, такую же бледную, как он сам.

— Это правда? Он действительно ваш муж? Кэтрин могла только горестно кивнуть головой. Она не смотрела в сторону Джейсона. Годфри, проглотив комок в горле, мужественно сказала Джейсону:

— Вы должны извинить меня, но поскольку вы никогда не появлялись… и мадам Сэвидж никогда не говорила о вас… я… я… я полагал, что… вас нет в живых. Если вы хотите вызвать меня, то… я готов назвать своих секундантов.

Наступила натянутая тишина, пока Джейсон блестящими глазами оглядывал потрясенного молодого человека. Потом, хмыкнув, произнес:

— Не вижу никаких оснований, чтобы вы умерли только потому, что моя жена умалчивала в разговорах о моем существовании. Вам надо просто забыть о ней, сесть на вашу лошадь и уехать. Когда вы в следующий раз решитесь сделать предложение, убедитесь сначала, что леди свободна!

Издевка в его голосе едва не толкнула Годфри на то, чтобы сделать вызов, но потом он коротко поклонился, выбежал с веранды и быстро исчез в направлении конюшни.

Ой оставил их в убийственном молчании. Некоторое время они оба не двигались. Потом с тем же снисходительным превосходством Джейсон обратился к Кэтрин:

— Ты так и намерена сидеть затылком ко мне весь день? Затылок очень красивый, но я бы предпочел видеть твое лицо. В конце концов, прошло уже более года, как я не видел тебя, любимая!

— Ничто тебе не мешает, — ответила она натянуто. Гибким движением он очутился прямо за ее креслом.

— Какое восхитительное приглашение! Могу я принять его за разрешение присоединиться к тебе?

Худая рука захватила подбородок Кэтрин и повернула ее лицо. Медленно, лениво его глаза прошлись по нему, отметили скрытый блеск глаз, четкий изгиб губ. Затем его взгляд задержался на бешено пульсирующей жилке у нее на шее. Не в состоянии выносить этот оскорбительный, оценивающий взгляд, Кэтрин рывком выдернула свой подбородок из его пальцев и вскочила. Кресло от ее поспешного движения перевернулось.

— Что ты хочешь? — выпалила она. В ответ он насмешливо поднял бровь.

— А что, моя любовь, ты думаешь, я хочу? И разве так встречают давно потерянного мужа?

Глядя на него, как глядит свернувшаяся гремучая змея, Кэтрин с сомнением прикусила губу. Этот ленивый, дразнящий тон! Она забыла его! Если когда и воображала себе воссоединение с Джейсоном, то, определенно, не с этим человеком, не с таким Джейсоном.

Не обращая на нее внимания, он поставил на место перевернутое кресло и все с той же улыбкой на губах сел в него сам. Сел, и, словно делал это каждый день, знаком предложил сесть напротив него.

— Садись, любовь моя. Нам предстоит многое обсудить, не так ли? А вот и добрый, э… Джеймс, кажется так его зовут? — спросил он, когда появился дворецкий с большим серебряным подносом, на котором стоял кувшин охлажденного вина. — Поставьте его здесь, — распорядился он.

Джеймс бросил удивленный взгляд на свою госпожу, а когда Кэтрин утвердительно кивнула ему, исполнил распоряжение. Наполнив два тонких бокала сверкающей жидкостью, он молча удалился, унося на лице некоторое беспокойство. Без сомнения, больше всего он хотел бы, чтобы хозяин сейчас был дома. Ему очень не нравилось, как выглядел незнакомый джентльмен.

Кэтрин тоже не радовалась. Он же, казалось, чувствовал себя вполне комфортабельно, вытянув свои длинные ноги и взяв один из бокалов. Заставляя себя держаться спокойно, она спросила:

— Что ты хочешь обсудить? Джейсон, оторвавшись от созерцания веточки мяты, украшавшей его бокал, мирно обратился к ней:

— Это скорее зависит от тебя, разве не так? Немного расслабившись от того, что не почувствовала давления с его стороны, Кэтрин взглянула в его гипнотизирующие зеленые глаза. Вид этого твердо сжатого рта, который мог» свести на нет все ее сопротивление, вызвал в ней воспоминания о былой радости, дрожью пробежавшие по телу. Заставляя себя оставаться такой же холодной и собранной, как в момент его появления, она спросила:

— Как ты нашел меня?

— Хмм… Это не было слишком тяжело после того, как твоя мать побывала у дядюшки и сообщила ему, где ты находишься, — ответил он беспечно.

— Моя мать сказала тебе? — выдохнула она, не веря себе.

— Не твоя мать, малышка, мой дядя. Ошеломленная его словами, она только и могла безмолвно смотреть на него. Наконец она выдавила:

— Рэйчел… Рэйчел никогда бы не предала меня! Сардонически улыбаясь, Джейсон возразил:

— Не слишком настаивай на этом! Я не знаю, какими соображениями она руководствовалась, но она сообщила моему дяде, а мой дядя написал мне, что я могу найти тебя на плантации под названием Белле Виста близ Натчеза.

Чувствуя, как смешались ее мысли, Кэтрин спросила осторожно.

— И это все? Он больше ни о чем не написал, кроме того, что сказала ему Рэйчел?

Его зеленые глаза сузились, и он вкрадчиво произнес:

— Он не написал мне, что ты собираешься одарить меня бастардом!

С гневно сверкнувшими глазами Кэтрин вскочила на ноги:

— Ты сам сказал, что все, что мы должны обсудить, зависит от меня. Так вот, мое мнение не изменилось с тех пор, как мы расстались в Париже, и я не вижу оснований для продолжения этого мерзкого разговора.

Она собиралась королевским жестом показать ему на дверь, но не успела — он выбросил вперед руку и с силой бросил ее к себе на колени. Каждая клеточка ее тела сжалась, ударившись о его твердые бедра, она взглянула ему в глаза и гневно стиснула зубы.

— Отпусти меня, Джейсон.

Не обращая внимания на ее слова, он тесно прижал к себе пленницу, и его губы начали свое волшебство, лаская ее шею, где отчаянно пульсировала жилка, а затем медленно переместившись ко рту. Одновременно любя и ненавидя его, она не могла противиться тому желанию, которое возбудили в ней его прикосновения.

Господи, подумала она в отчаянии, столько времени прошло с тех пор, как он обнимал меня, а я все так же сильно люблю его, черт бы его побрал!

Она все же попыталась уклониться от этих ищущих губ, но, когда они наконец нашли свою цель, она дрогнула и почувствовала, что сдается, что против воли ее губы раскрываются навстречу его губам, предательски разрешая им все. А когда ее голова закружилась в одном темпе с отчаянным сердцебиением, он внезапно поднял глаза, но вместо знакомого огня желания она увидела в них лишь презрение.

Он встал, бесцеремонно скинув ее на пол, и процедил:

— Девка! Все та же маленькая, соблазнительная шлюшка! Не удивительно, что этот юный дурачок готов был положить свое сердце к твоим жадным ногам!

Ошеломленная этим злобным выпадом, Кэтрин встала и дрожащей рукой оправила юбку. Он был так же возбужден, как и она — она знала это наверняка. Но, как и раньше, он видел во всем только ее вину, подумала она с горечью и, подняв голову, пристально посмотрела ему прямо в глаза.

— Теперь, поскольку ты уверен, что я шлюха, нам уже не о чем разговаривать. Тем более у тебя нет никаких причин оставаться здесь, ты с этим согласен?

Его глаза опасно сверкнули, когда он высокомерно разглядывал ее.

— Согласен. Я не намерен оставаться здесь! Но у меня нет и намерения оставлять тебя здесь! Кэтрин смотрела на него, не понимая.

— Ты… уж не хочешь ли ты сказать, что заберешь меня с собой?

— А почему бы нет? Ты моя жена, и я думаю, что одалживал тебя Сен-Клеру достаточно долго! Было бы неприятно забирать тебя, не поблагодарив его за заботу о моей жене, но, возможно, это и к лучшему. Пока я буду владеть мамой, ему останется ребенок!

Кэтрин все еще ничего не понимала. Холодно ее оглядывая, Джейсон заметил:

— Кажется, материнство не повредило твоей красоте. Кого же ты ему подарила — сына или дочь?

Кэтрин заморгала, ее глаза изумленно расширились. Он не может так говорить! Неужели он не понимает, что это его сын? Обидные мысли жужжали в мозгу, как разъяренные осы.

Джейсон нетерпеливо прикрикнул:

— Так что же твой маленький бастард?

— Мальчик, у меня родился мальчик, — произнесла она безучастно.

Его рот искривился, словно от боли, но на какую-то секунду — она даже подумала, что ей это показалось. Голосом ровным, как отполированная трость, он произнес:

— Ладно, мальчик нуждается в отце больше, чем в матери, так что он не будет слишком скучать по тебе.

— Что ты имеешь в виду — не будет скучать по мне? — резко спросила Кэтрин.

Неприятный огонек блеснул в его глазах:

— Я намерен вернуть свою блудную жену, но не намерен брать и бастарда. Когда мы уедем, а уедем мы, как только ты соберешь вещи, ребенок останется здесь. Твоего сына я не возьму.

Он стоял и глядел на нее, лицо его было жестким и надменным, и сердце Кэтрин затрепетало от муки. Как же можно растить Николаев, если они так не доверяют друг другу, если готовы видеть в другом только самое худшее? Почему нет какого-нибудь иного пути, чтобы разрешить все их сложности? Почему каждый раз, когда они встречаются, их подстерегают поистине ужасающие заблуждения? И как, спросила она себя гневно, как могла я любить человека, который думает, что я способна нарушить супружескую клятву, выставить напоказ плод измены? Ненавидя себя за слабость, Кэтрин разрывалась между желанием швырнуть ему правду в лицо и упрямой гордостью. Он предполагает наихудшее? Ну и пусть!

Воинственный блеск осветил ее фиалковые глаза. Если он думает, что я оставлю сына, он, несомненно, просто не в себе! Тряхнув головой, как дикая норовистая лошадь, она воткнула руки в бока и выпалила:

— Однажды я уже позволила тебе запугать меня в шаткой ситуации, но будь я проклята, — он с изумлением взглянул на нее, пораженный, с какой легкостью с ее уст сорвалось проклятие, и тогда она свободно, почти наслаждаясь, повторила:

— Будь я проклята, если позволю тебе снова сделать это! Я не уеду с тобой отсюда ни сегодня и никогда!

Он расхохотался так; что даже согнулся.

— Именно это я хочу сказать, Джейсон! Я никуда не поеду!

Смех в его глазах моментально погас, очень медленно и угрожающе он процедил:

— Ты как миленькая отправишься со мной! Или ты хочешь, чтобы я остался здесь и встретился с Сен-Клером? Тебе доставит удовольствие видеть, как твой любовник рухнет, подстреленный? Обещаю тебе, что я сделаю это. Я хотел доставить себе такое удовольствие, как только увидел его рядом с тобой в Новом Орлеане. Единственное, что останавливает меня, это его малютка-сын! Поэтому не говори мне, что ты намерена делать!

Стало тихо. Еще раз взглянув на Джейсона, Кэтрин увидела его глазами Адама. Он вынужден будет поднять брошенную ему перчатку. И что получится? Разве она сможет вынести, если ее муж или ее брат будет убит? Но и как может она оставить сына? Она должна рассказать Джейсону правду.

Раздраженный ее молчанием, он нетерпеливо поторопил ее:

— Ну?

Смиренно, ненавидя себя за эту кротость, она слабо произнесла:

— Я соберусь…

Момент, когда был возможен самый простой выход, был упущен. В нынешнем его настроении любое ее объяснение было бы яростно отвергнуто, и она зримо представила, с каким недоверием встретит он ее слова о том, что Адам ее брат!

Она пошла в дом, но он схватил ее за руку и, натянуто улыбаясь, злобно сказал:

— Не обессудь, но я вынужден буду следить за тобой, у тебя есть гнусная привычка неожиданно исчезать!

Она пожала плечами, и они вдвоем вошли в дом.

Джеймс, не отрывая глаз от худой руки, сжимавшей запястье его госпожи, безучастно выслушал, как она тихо велела ему, чтобы один из слуг упаковал сундук с вещами ее и Николаев. При последних словах Джейсон бросил на нее ледяной взгляд.

Выждав, когда Джеймс начал подниматься по лестнице, он прошипел:

— Николаев?

Проявив куда больше спокойствия, чем она в действительности обладала, Кэтрин твердо произнесла:

— Да. Николае — мой сын. — Их взгляды столкнулись. — Я не покину его. Джейсон. Ты можешь угрожать Сен-Клеру, ты можешь переломать мне все кости, но я не оставлю моего сына!

В ее глазах не было страха, только мрачная решимость, и наконец с хриплым смешком он пролаял:

— Ладно, забирай это отродье — только не надейся, что это избавит тебя от исполнения своих супружеских обязанностей!

Вспыхнув от этого намека, она вырвалась и поднялась по лестнице. Джейсон немедленно последовал за ней, следя за каждым движением. Часом позже она сидела в экипаже с Николасом и полумертвой от испуга Жанной.

Джейсон захлопнул за ними дверцу, в последний раз удостоверившись, что она на месте, и сел верхом на собственную лошадь. Когда экипаж отъехал от Белле Виста, она облегченно вздохнула. Ее сын рядом, в безопасности, Джейсон изумил ее, позволив написать короткую записку Адаму. Он все же прочитал ее, прежде чем бросить небрежно на стол, но она была рада уже тому, что о прибытии Джейсона и их отъезде Адам услышит только от встревоженных слуг.

В записке она сообщала, что приехал муж и увез их с Николасом. Кэтрин горячо надеялась, что Адам здраво воспримет записку и не станет действовать хотя бы до тех пор, пока она не выберет время, чтобы поставить Джейсона перед истинными фактами.

 

Глава 5

Нещадно палило солнце. С изумлением поглядывая на Джейсона в белой шляпе, Кэтрин удивлялась его выносливости и энергии. Сама она измаялась от жары. Виски были мокрыми, влажное платье прилипало к спине, и она в сотый раз спрашивала себя, куда же он их везет.

Прошло уже пять дней с тех пор, как они погрузились на плоскодонку в Натчезе и начали спускаться вниз по Миссисипи. Кэтрин решила, что целью их путешествия был Новый Орлеан, но утром второго дня они высадились на берегу реки и продолжили движение в неизвестном направлении.

Кэтрин заметила, что приезда Джейсона ждали — фургоны были нагружены, люди и лошади готовы. Она мельком увидела, что четыре фургона заполнены коробками с продовольствием. Пятый фургон определенно использовался как кухня. Взглянув на мрачное лицо того, кто был здесь за старшего, она понадеялась, что, еда не будет под стать его характеру.

Она обрадовалась, узнав, что шестой фургон, крытый, предназначался для нее. Можно было скрыться от любопытных мужских взглядов, укрыться от обжигающего солнца, но к вечеру в фургоне стало очень душно и Николае часто давал знать, каким неприятным он это находит.

Она и Жанна были здесь единственными женщинами, если не считать маленькой, смуглой девушки, которую ей навязал Джейсон, грубо сказав при этом:

— Если бы я знал, что придется возиться с яслями, то захватил бы побольше слуг, но, мадам, поскольку я этого не сделал, в вашем распоряжении Жанна и Салли, придется как-то управиться.

Это Джейсон хорошо переносил переход, а эти мужчины, с суровыми глазами и большей частью бородатые, работали на него, что было очевидно с самого начала. В то же время он их хорошо знал, что было понятно Кэтрин по тем обрывкам разговора, которые она слышала, когда по вечерам мужчины собирались около фургона с кухней. Было среди них несколько чернокожих, но они общались между собой и всегда собирались неподалеку своей маленькой группкой. Она не знала, были ли они рабами или свободными людьми. Однажды, когда Джейсон остановился, чтобы поговорить с ней, и когда она безразличным тоном спросила его об этом, он лишь огрызнулся:

— Что, это имеет какое-то значение? Обескураженная его враждебностью, она покачала головой и была рада, увидев, что он направил прочь от фургона своего огромного гнедого и поскакал вперед, догоняя морщинистого маленького человечка, которого звали Голиаф.

Однажды вечером, когда Джейсон был в хорошем настроении, она отважилась спросить его об индейцах. Совершенно очевидно, что цивилизованная местность осталась далеко позади, и Кэтрин, чья голова была набита ужасными историями о том, на что способны дикари, забеспокоилась, не оборвет ли ее жизнь удар томагавка.

Джейсона лишь рассмешили ее страхи.

— Послушай, маленькая киска, здесь когда-то было самое сильное племя на этой территории — до тех пор, пока испанцы не разрушили старый Натчез. Многие годы людей племени Натчез косили болезни, так что в этом районе нет ничего похожего на союз ирокезов. Правда, не обошлось раньше без кровопролитных столкновений с поселенцами, но индейцы никогда не были здесь первостепенной проблемой, как, скажем, в восточной части Соединенных Штатов.

— А сейчас остались какие-нибудь индейцы? — смотрела она на него широко открытыми глазами.

— Конечно остались, — снисходительно улыбнулся он, — но наши индейцы мирные. Бывают отдельные нападения, но это означает, что горстка смельчаков перепила и пришла в ярость. На нас нападать они не станут. Нас слишком много, мы прекрасно вооружены. Кроме того, на всякий случай я выставляю часовых.

Кэтрин не слишком успокоили объяснения Джейсона, но она приободрилась, заметив у каждого мужчины ружье или пистолет. Она постепенно привыкла к этим мужчинам и даже запомнила некоторые имена. Негра с золотыми зубами и лысой головой, который правил ее фургоном, звали Сэм, а повара — Генри. Имя единственного индейца в группе, высокого и удивительно красивого чероки, который ездил на лошади так, будто родился в седле, бросало ее в дрожь — его звали Пьющий Кровь. Именно Пьющего Кровь она больше всех боялась, поскольку часто ловила на себе его пристальный взгляд и была уверена, что его интересуют ее длинные волосы — хороший бы получился скальп.

Другие мужчины продолжали оставаться для нее незнакомцами еще и потому, что Джейсон неусыпно следил за ней. Жену господина и мужчин, которые на него работали, разделяла такая же глубокая и широкая пропасть, как в стародавние времена. Даже Жанна, горничная Кэтрин, была защищена от их посягательств уже в силу того, что принадлежала к окружению мадам.

Как принято, благородная леди Юга не общалась с людьми, которых ее муж нанимал для работы на своих землях. При нормальном течении событий Кэтрин вообще бы не встретилась с этими людьми, а тем более не стала бы с ними разговаривать. У них было свое место, а у жены их господина — другое.

Кэтрин видела, что Адам, за исключением нескольких белых специалистов, использовал для работы на плантациях только черных рабов. У Джейсона была смешанная группа, он нанимал как белых, как и черных. Но больше их всех Кэтрин интересовал сам Джейсон и то, куда он вез ее.

Этого она не знала, и это доставляло ей странное удовольствие. За спиной в покачивающемся фургоне спокойно спал ее сын, высокий муж ехал неподалеку от них, и каждый день перед ее зачарованным взглядом проплывали новые, непохожие на предыдущие пейзажи.

Они медленно продвигались в северо-западном направлении, и, после того как миновали болотистые низины в пойме Миссисипи, наметился медленный, но неуклонный подъем к северу; все меньше и меньше встречались им мрачные, заболоченные рукава реки, стала изменяться и растительность.

Исчезли серые, обвешанные мхом кипарисы, чьи искривленные корни, как огромные узловатые колени, торчали из солоноватой воды; пропали болотные дубы с их раскидистыми кронами и высокие, негнущиеся, похожие на лезвие бритвы, карликовые пальмы. Зато появились сосны с длинными иголками и буковые деревья с серой корой, и тенистые ясени; вокруг стоял девственный лес, куда еще не добрался белый человек.

Кэтрин была рада этим переменам; болотистая равнина своей пугающей красотой угнетала ее. Днем она с удовольствием любовалась окрестностями, но вот ночью они вызывали совсем иные чувства. Слыша в темноте рычание самца аллигатора, она содрогалась от первобытного ужаса, а боевой клич пумы, вышедшей на охоту, или предсмертный пронзительный крик ее жертвы лишали ее сна не на одну ночь.

Кэтрин потеряла счет времени, каждый день плавно переходил в следующий, а они шли и шли, настойчиво продвигаясь на северо-запад и напоминая ей дни кочевья, когда цыгане странствовали, передвигаясь с места на место в своих разноцветных кибитках. Маленькие ночные костры, у которых она теперь сидела, подтянув колени к подбородку и наблюдая за красно-желтыми язычками пламени, взбудоражили ее память. Точно так же сидела она в детстве, и рядом был Адам, и они наблюдали, как Рейна готовила ужин. Кэтрин слушала музыку. Но не волнующие кровь рыдания цыганских скрипок, а веселую или грустную музыку чернокожих; звуки летели в тишину ночи и прерывались лишь криками ночных животных.

Через несколько дней Джейсон приказал Кэтрин и Жанне не отходить от их фургонов, разрешив отлучаться в лес лишь по необходимости. Даже во время еды ситуация не менялась — Салли готовила для них отдельно на маленьком костре, к большому удовольствию Кэтрин, которую не обманули ее предчувствия в отношении кулинарных способностей Генри. Джейсона удивляла ее уступчивость, готовность подчиниться, однако это не уменьшило напряженности их отношений, а странным образом лишь усилило ее.

Когда они были рядом, в воздухе явно что-то потрескивало, словно сшибались их невысказанные пламенные эмоции. Напряжение возрастало с каждой милей, хотя его никто не подогревал. Джейсон, покинув Белле Виста, больше не старался подчеркивать их отчужденность друг от друга.

Ничего не говорил он и о Николасе — он просто игнорировал его. А Кэтрин, когда он искал ее общества, всегда подсовывала ему ребенка, стараясь, чтобы он хоть раз внимательно взглянул на него. Если бы хоть раз она добилась своего, как изумился бы Джейсон, увидев эти зеленые глаза, так похожие на его собственные. Но его взгляд никогда не задерживался на темноволосом постреленке. В конце концов Кэтрин отказалась от страстного желания привлечь его внимание к мальчику. Она потерпела поражение. Гордость не позволяла сказать правду, а Джейсон был уверен, что это не его сын. И она решила переменить политику и сделала так, чтобы Джейсон как можно реже видел Николаев.

Не одна бессонная ночь прошла у нее в размышлениях. Как Джейсон к ней относится? Что намерен делать? Обращался он с ней холодно, почти равнодушно. Правда, следил за тем, чтобы у нее было все необходимое, сдерживал лошадь, чтобы ехать рядом с ее фургоном, вежливо спрашивал, как она себя чувствует. Но это было то же, что и по отношению к Николасу — ее он тоже игнорировал!

Почему, спрашивала она себя каждую ночь, почему он так отдаляется от нее? Зачем тогда он разыскал ее и заставил ехать с ним?

Конечно, здесь не было уединенных мест, но все-таки, упрямо говорила она себе, при желании они могли бы поговорить — если бы только он этого захотел. Даже простой, ничего не значащий повседневный разговор лучше, чем эта привычка пристально смотреть сквозь нее. Теперь она с болью вспомнила те дни в Париже. Иногда глаза его загорались, но проблеск чувств тут же исчезал. Желание? Ненависть? Что это было?

Ее немилосердно изводило его молчание по поводу их будущего. Что бы она ни делала, ее мучило беспокойство: что же ему нужно от нее? Совершенно отчаявшись, как-то ночью она решила, что он замыслил страшную месть, но не хочет настораживать ее прежде времени. Эти мрачные мысли лишили ее последней надежды уснуть, она осторожно выбралась из фургона и села на жесткое деревянное сиденье, уставившись в глубину ночи.

Мягкие серебряные дорожки ущербной луны освещали лагерь. Все спали, кроме мужчин, стоявших на часах. Тут и там в неясном свете потухающих костров она видела очертания спящих. Она подумала, замечают ли они, какие странные отношения существуют между ней и Джейсоном? Как всегда, ее мысли обратились к мужу. Где он? Спит где-то впереди? Проверяет посты?

Внезапно, как будто ее бессвязные мысли дошли до него, он возник рядом и резко спросил:

— Какого черта ты здесь делаешь?

От неожиданности она чуть не свалилась со своего жесткого сиденья, если бы не его стальные руки. На мгновение они прижали ее к его телу, и это мгновение она так и висела, почти лежа на его груди, подняв свое лицо к его лицу. Но все продолжалось лишь секунду. Пробормотав проклятие, он поставил ее на землю, его губы жадно искали ее рот.

Вспомнив его реакцию на ее неосторожное ответное чувство в Белле Виста, она воспротивилась волне жгучего желания, охватившего ее. На этот раз он не собирался возлагать на нее ответственность за собственные чувства, но она настойчиво отодвигалась от него, насколько позволяли его руки, а ее губы, обычно такие теплые и мягкие, были крепко сжаты. Осознав, что она делает, но не зная, что за этим стоит, он ослабил объятия и поднял голову — его глаза блестели в неясном свете.

— Поддразниваешь? — Его ладонь тихонько поглаживала ее обнаженную руку, прозрачная и легкая сорочка слегка прикрывала ее грудь, и дрожь желания — желания, чтобы его тело взяло ее — пробегала по ней, когда его глаза замерли на неясных очертаниях ее сосков под тканью.

Она была охвачена не только желанием, но и злостью — на свою неодолимую слабость перед ним. Что бы она ни делала, было неверным! Она видела его низко склоненное лицо, напряженный подбородок и подрагивающий мускул на щеке. Тихим голосом, задрожавшим от внезапной ярости, она прошипела:

— Что же ты хочешь, Джейсон? Когда я тебе отвечаю, я — шлюха. Когда я этого не делаю, я дразню тебя. Скажи, какую роль я должна играть, чтобы ты был доволен! — злобно закончила она.

Губы Джейсона от ярости сжались так же, как и ее, он больно схватил ее за руку.

— Послушай, — с трудом произнес он, — нам стоит поговорить. Но здесь не время и не место. То, что ты сидишь ночью около фургона, преднамеренно или случайно, служит приглашением для любого мужчины. Мне жаль, — с сарказмом добавил он, — если я не так истолковал твои поступки.

— Почему же тебе жаль? — с таким же сарказмом парировала она. — В прошлом я этого не замечала.

Она вырвала руку и повернулась, чтобы взобраться в фургон, но его руки тисками обхватили ее за плечи и развернули к нему лицом.

— Будь ты проклята! Ты самая упрямая, вспыльчивая и сварливая женщина, какую я когда-либо встречал. Мне кажется, для нас существует лишь единственный способ решения, — мрачно сказал он. И прежде чем она поняла значение сказанного, он нагнулся и поднял одеяло, которое лежало на земле рядом с передним колесом телеги.

Она тупо смотрел на него, потом озадаченно спросила:

— Ты все время спал здесь? Тяжело дыша, он огрызнулся:

— Да! Каждую ночь, как верный пес, охраняющий свою хозяйку!

Резко рассмеявшись при этих словах, — он потащил ее за собой, широкими шагами удаляясь от спящего лагеря.

Внезапно догадавшись, что он задумал, она взмолилась:

— Джейсон, отпусти меня! Отпусти меня обратно! Он зло посмотрел на нее:

— Вряд ли! Мы можем говорить лишь одним способом — и я желаю говорить!

Когда фургоны скрылись за деревьями и кустами, он резко остановился и бросил одеяло на мягкий ковер из сосновых иголок. Кэтрин сделала еще одну попытку и нелепо пригрозила:

— Я буду кричать!

— Нет, не будешь! Твой рот будет слишком занят! — Он жадно притянул ее к себе — на этот раз ему не нужно было ее ответа.

Кэтрин ослабла от сознания неизбежного — она хочет его, в таком случае, зачем же притворяться? И она не сопротивлялась водовороту страсти, болью отзывавшейся у нее в пояснице. Когда Джейсон потянул ее вниз на одеяло и снял с нее ночную сорочку, она не противилась, отогнав слабую мысль, что потом она будет ненавидеть и себя и его. Страсть опалила ее всю, каждая клеточка ее существа горела огнем страстного желания. Ее рот жаждал губ Джейсона, ее руки смело и бесстыдно ласкали его тело, как и он ее.

Она подвергла его танталовым мукам: разжигая страсть, ее пальцы медленно скользили вниз по груди, медленно-медленно достигли его плоского живота и паха и остановились. Джейсон, который застыл при ее первом легком прикосновении, исступленно прорычал: «Быстрее, котенок!» И потянул ее руку вниз, туда, где он желал ее чувствовать. Потом, как бы в наказание за то, что она дразнила его, он играл с ней: его руки и губы ласкали знакомые изгибы тела, потом, поставив колено между ее бедер, он раздвинул ее ноги. Его руки и пальцы вызывали такую сладостную боль, что Кэтрин подумала, она умрет от желания, если он сейчас же не возьмет ее. Ее тело возбужденно выгнулось, она дала ему понять, чего хочет, и затем, когда ее губы умоляюще раскрылись, он взял ее, прервав ее удовлетворенный стон и почти причинив ей боль. Чувствуя, как двигается в ней, как впивается в нее своим большим телом, как руки его сжимают ее ягодицы, а губы впитывают ее губы, Кэтрин не ощущала ничего, кроме Джейсона, и того, что он ей давал. И его имя звучало в ней дрожайшей тетивой:

Джейсон, Джейсон, ДЖЕЙСОН!

Потом, когда она вернулась в реальный мир, его руки все еще нежно ласкали ее, а губы слегка пощипывали шею: она услышала, как он сказал со смехом:

— Ты, маленькая дикая кошка, зачем расцарапала мне спину?

И, прижавшись к ее гладким плечам, пробормотал:

— Хм, котенок, я так скучал по тебе. Ты, как огонь в моей крови, но, — извиняясь, добавил он, — тебе лучше вернуться назад, пока на нас не наткнулся один из дежурных — или, что еще хуже, пока кто-нибудь не решил украсить свой пояс нашими скальпами. А вообще-то лучше бы никому не обнаруживать нас.

Легкий шорох сзади заставил Джейсона тут же выхватить нож, который Кэтрин не замечала и который появился в его руке как по волшебству. Схватив одеяло, она инстинктивно откатилась в сторону, чтобы освободить ему путь. Внезапный тихий смех Джейсона заставил ее поднять глаза — в двух футах, не более, с бесстрастным лицом стоял Пьющий Кровь!

Секунду высокий индеец выразительно смотрел на Джейсона, а затем исчез. Даже в свете луны было видно, как покраснела Кэтрин. Она подавленно спросила:

— Он был здесь все время? По лицу Джейсона расползлась широкая улыбка, он пожал плечами:

— Возможно! Пьющий Кровь — лучший из мужчин, которые у меня есть, никто не сделает и движения, чтобы он не узнал об этом. Но не беспокойся, котенок, — поддразнил он ее. — Он очень сдержанный и неболтливый. Насколько я его знаю, скорее всего, он отвел глаза и не обращал на твои крики удовольствия внимания, а следил за тем, чтобы никто не помешал нам — никто, будь то друг или враг.

Смущение сковало все ее тело, а беззаботность Джейсона привела в ярость. Она шарила в темноте, разыскивая свою ночную сорочку, и, найдя, поспешно натянула ее на себя. Затем быстро пошла к фургону, не обращая внимания на Джейсона. С каждым шагом оскорбление казалось ей все более очевидным. В фургоне в ее ушах все еще звучал его тихий смех, и, лежа в темноте, она чувствовала, как горят от стыда ее щеки. Одна мысль о том, что завтра ей придется лицом к лицу столкнуться с чероки, казалась ей нестерпимой, хотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Как мог Джейсон отнестись к этому так просто?

На следующее утро Кэтрин была настолько подавлена, тиха и замкнута, что Жанна забеспокоилась:

— Мадам чувствует себя хорошо?

Именно в этот момент мимо проходил Пьющий Кровь, лицо Кэтрин залилось краской, ей тут же померещилась улыбка в уголках его четко очерченных губ, и она ответила резким, твердым голосом:

— Нет! И занимайся своим делом!

Порядком напуганная мрачным настроением мадам, Жанна тотчас замолчала, решив, что длительное путешествие идет ей во вред. Счастливое бульканье Николаев привлекло ее внимание, и она тут же забыла о Кэтрин и о ее странном поведении.

Этого нельзя было сказать о самой Кэтрин. В ее воображении проносились сотни картин, в которых она подвергала мучительным пыткам и Джейсона, и Пьющего Кровь. День продолжался, время от времени она лицом к лицу сталкивалась с Пьющим Кровь, и ее смущение постепенно исчезло, уступив место негодованию. После того как Пьющий Кровь несколько раз проехал мимо ее фургона, каждый раз останавливаясь, чтобы задать Сэму какой-либо незначительный вопрос якобы по просьбе Джейсона, Кэтрин отправилась на поиски.

Вскоре она нашла Джейсона верхом на мускулистом гнедом. Одна длинная нога привычно зацепилась за выступ седла, белая рубашка расстегнута почти до талии, шляпа сдвинута назад — он был занят скручиванием тонкой сигары. Она завороженно наблюдала за движениями его длинных пальцев, за тем, как он закончил эту тонкую работу и удовлетворенно раскурил сигару. Выпустив дым из ноздрей, он приподнял бровь в немом вопросе, что она здесь делает, и Кэтрин почувствовала, как ее сердце затопила любовь. Какая же ты глупая гусыня, сказала она про себя, а вслух твердым голосом произнесла:

— Я хочу поговорить с тобой.

С насмешливым выражением Джейсон ответил:

— Так говори, я же тебя не останавливаю.

— Есть ли какие-нибудь особые причины, по которым Пьющий Кровь задает Сэму бесчисленные бессмысленные вопросы? Не проходит и мили, чтобы он не подъехал к нам и не сказал какой-нибудь чепухи.

Его зеленые глаза заблестели, усмешка тронула уголки рта, он посмотрел вниз, затем медленно оглядел ее. Она ждала ответа. В конце концов, когда она уже была близка к тому, чтобы в ярости топнуть ногой, он вынул изо рта сигару и медленно сказал:

— Я подумал, что после прошлой ночи ты будешь чувствовать себя неловко с Пьющим Кровь, и решил, что ты лучше всего справишься с этим, если будешь чаще видеть его.

— Большое тебе спасибо! Твоя доброта и предупредительность просто не знают границ, — сказала она с холодной вежливостью.

Даже следы смеха исчезли из его глаз.

— Тебе могут не нравиться мои методы, котенок, но я делаю то, что считаю нужным. Это мой человек, и я не хочу, чтобы между людьми, которые мне дороги, были натянутые отношения. Понимаешь?

Почувствовав металл в его голосе, Кэтрин еще с минуту молча смотрела на него, потом повернулась на каблуках и гордо направилась к фургону.

Пьющий Кровь больше не интересовался Сэмом, и Кэтрин стало легче. Джейсон прислушался к ее словам. К несчастью, она была не в том настроении, чтобы видеть его добродетели, если они у него были, по этому поводу она то и дело меняла мнение.

Остаток дня пролетел незаметно, и не потому, что произошли какие-либо изменения в его обычном распорядке, и не потому, что изменился пейзаж — ей было о чем вспомнить и подумать. Не раз ее щеки вспыхивали румянцем при мысли о прошлой ночи, но она была растревожена последними его словами. Всем сердцем желая понимать его слова и поступки, она страшилась не правильно истолковать их мотивы и в конце концов решила, что эти слова любой мужчина говорит любой женщине после удовлетворения страсти.

Что касается его желания — ведь он не любил ее, когда овладел впервые, и сейчас мало что изменилось, — то это была долгое путешествие, он был без женщины, в этом все и дело! Она крепко держалась за эту мысль и дала слово больше не противодействовать ему. Ее тело всякий раз предавало ее, отвечая страстью на его прикосновение столь быстро, что она не успевала остановить себя. Вспоминая прошлую ночь, она знала, что стоит ему только протянуть руку, и строгие запреты, которые она накладывает на свои чувства, рассыплются, как старинный пергамент.

Эта ночь вроде бы расшатала барьер между ними — Джейсон начал искать встреч с ней, был внимателен и даже пустил в ход обаяние, вызвав трепет в ее сердце. Кэтрин старалась не замечать предназначенных ей ослепительных улыбок, притворяясь, что не слышит его, злила его своим ледяным самообладанием, односложными ответами.

Подсев к ней во время ужина, он устроился поудобнее, прислонившись спиной к колесу фургона, и пытался вытащить Кэтрин из ее раковины. Физически она была рядом, он мог протянуть руку и дотронуться до нее, и Кэтрин была бы поражена, если бы знала, как часто ему хотелось обнять ее и притянуть к себе.

Но она настороженно относилась к каждому его движению, боясь, что он разрушит возведенную ею защитную стену. Когда он был рядом, она как бы замерзала изнутри: вежливо слушала, когда он говорил, но только если он говорил о чем-то постороннем. А Джейсон, ненавидя эту спокойную чужую улыбку, готов был трясти ее до тех пор, пока у нее не застучат зубы, или целовать ее до тех пор, пока она не растает рядом с ним.

Несмотря на то, что между ними было так много нерешенного, они постепенно начали многое узнавать друг о друге. По молчаливому обоюдному согласию, не подлежало обсуждению ни их прошлое, ни их будущее. Табу не распространялось на то, что было до их встречи в цыганском таборе и что случилось во время путешествия.

Часто, слушая какую-нибудь особенно забавную историю, Кэтрин смеялась, а Джейсон и не подозревал, что даже его ленивая, кривая улыбка заставляет ее сердце сбиваться с ритма. Он был очень хорош, сидя у ее фургона и удобно откинувшись на пыльное колесо. Зеленые его глаза светились от удовольствия, и Кэтрин понимала, какую привлекательную картину представляет сейчас ее муж.

Однажды вечером, когда, они так сидели и разговаривали или вежливо фехтовали, Джейсон просто сказал:

— Ну, надеюсь, что завтра к этому времени мы будем уже у цели. Ты, наверное, рада будешь распрощаться с фургоном.

Кэтрин быстро подняла голову и с естественным любопытством спросила:

— А куда мы направляемся? Ты никогда не говорил мне этого.

Он приподнял бровь и холодно ответил:

— Ты тоже никогда не спрашивала об этом. Поборов желание огрызнуться в ответ, она мягко спросила:

— Я спрашиваю это теперь: куда мы направляемся?

Непривычная улыбка тронула его губы, взгляд устремился вдаль, а в голосе послышалась мягкость, что заставило Кэтрин взглянуть на него повнимательнее, когда он сказал:

— Это называется Терр дю Кер, Земля Сердца, она раскинулась на многие мили и лежит на полпути между Натчезом, или фортом Святого Жана Баптиста, как называют его некоторые старожилы, и Александрией на Красной реке.

Мне эта земля досталась по наследству от матери, которой она досталась от ее матери. Она совсем дикая, но ничего более красивого нельзя себе представить.

Он бросил на нее быстрый взгляд и пробормотал:

— Такая же, как ты.

На ее лице застыла улыбка, и он поспешно добавила — Там дом и другие постройки, возведенные в дни юности моей матери, но земля не обработанная. Большую ее часть использовали для выпаса скота, хотя какие-то участки расчистили под хлопок. Женщины нашей семьи всегда удачно выходили замуж, и они практически не пользовались ею. Возможно, если бы было больше детей, мне все это не досталось бы, но быть единственным ребенком — это и преимущество, и проклятие.

Кэтрин слегка нахмурила лоб, пристально посмотрела на него и очень осторожно спросила:

— Почему ты не занимался всем этим раньше? Он многозначительно ответил:

— Потому что раньше у меня не было жены. Задохнувшись, Кэтрин поспешно переменила тему разговора. Быть его женой — это было то единственное, о чем она не хотела говорить. Она так торопливо заговорила о другом, что не заметила легкого разочарования, промелькнувшего в его зеленых глазах.