Несколько долгих мгновений Хью пристально смотрел на Микаэлу, не зная, чего ему больше хочется — расхохотаться или выругаться. Наконец он поднял бокал, как бы намереваясь произнести тост, и сказал:

— Конечно, я не стану возражать, коль скоро присутствие Алена в нашем доме доставит тебе удовольствие, любовь моя. — На лице его мелькнула и тут же исчезла улыбка, похожая на тигриный оскал. — Любой твой друг, дорогая, является н моим другом. Я буду с нетерпением ждать его приезда. Кстати, — произнес он скорее с вежливым безразличием, чем с искренним интересом, обернувшись к Франсуа, — когда мсье Хассон собирается приехать?

Не ожидавший такого поворота Франсуа удивленно смотрел то на сестру, то на ее мужа.

— Я… О, я сообщу ему об этом письмом, которое завтра же отправлю с кем-нибудь из слуг. Думаю, что он приедет в субботу или воскресенье.

— Вот и отлично! — довольно произнес Хью. — Мы будем ждать его. — Он нежно посмотрел на жену. — Не правда ли, дорогая?

В ответном взгляде Микаэлы угадывалась явная растерянность. Конечно, она не думала, что в ответ на ее вопрос он устроит сцену. Но и то, что он так спокойно согласится пригласить Алена в дом, где собрались самые близкие родственники, она тоже не ожидала. По ее расчетам, Хью должен был хотя бы попытаться вежливо, но твердо отказать ей и Франсуа в этой странной просьбе. Она и затеяла все это для того, чтобы понаблюдать за тем, как муж будет выпутываться из щекотливого положения. Но вместо этого Хью легко согласился, более того, предстал в роли истинного джентльмена и любящего мужа. В ловушку, таким образом, попалась она сама. Стараясь скрыть неудовольствие, она равнодушно пожала плечами. — Oui! Я рада гостям.

Разговор за столом перешел на другие темы, но Микаэла почти не принимала в нем участия. Посмотрев в смуглое лицо мужа, который весело рассмеялся в ответ на какое-то остроумное замечание Жана, она вдруг ощутила пустоту и отчаяние. Как же она любит этого бесчувственного красавца! А он совершенно равнодушен к ней! В этом нет уже никаких сомнений. Прошло уже два дня с момента их ссоры, а он не предпринял и малейшей попытки к сближению. Конечно, ему нет до нее никакого дела. Будь иначе, разве мог бы он с такой холодностью воспринимать все ее выпады. Если бы Хью испытывал к ней хоть какие-то чувства, он бы ни за что не позволил, чтобы их отношения зашли в тупик, из которого и выхода-то не видно. Она горько усмехнулась. Да что там говорить, разве может любящий муж допустить, чтобы молодая жена постоянно спала от него отдельно? Как это ни больно, но приходится признать, что он абсолютно холоден к ней. Этим и объясняется его согласие на приезд Алена. Может ли нормальный муж пригласить в дом человека, который совсем недавно считался чуть ли не женихом его жены? Если да, то она ничего не понимает в этом мире!

Единственное, что ее радовало, когда она думала об их отношениях, была новость о том, что Алиса Саммерфилд солгала ей. Слова американки не давали Микаэле покоя с самого дня свадьбы. Хью казался искренним, когда говорил, что между ним и Алисой были лишь самые невинные дружеские отношения. Так хочется верить в это! По крайней мере можно не корить себя хоть за то, что вышла замуж за человека, который любил и любит другую. Микаэла чуть слышно вздохнула. Конечно, Хью мог и солгать, но сердце подсказывало, что правду сказал он, а не Алиса. Американка, похоже, просто хотела отомстить ей, посеяв семена недоверия, из которых часто вырастают серьезные семейные проблемы. Так оно и вышло. Конечно, сам по себе навет Алисы не мог бы ухудшить их с Хью отношения, но вместе со многим другим он, безусловно, сыграл свою роль. Однако Бог с ней, с этой американкой. Сейчас гораздо важнее понять, почему Хью с такой легкостью согласился принять Алена в узком семейном кругу. Ответы, которые приходили в голову Микаэле, были самыми неутешительными. То, что появление в доме ее бывшего поклонника не волнует мужа, говорит скорее всего о том, что он совершенно равнодушен к ней. Мысль эта болью отозвалась в сердце. Живое воображение мгновенно нарисовало мрачную картину ожидающего се будущего. Некоторое успокоение принесло только то, что ужин подошел к концу и можно было выйти из-за стола. Оставив мужчин в компании мадеры и шерри, женщины ушли в гостиную.

Лизетт удобно расположилась на обитом красным дамасским бархатом стуле красного дерева. Микаэла нервно ходила по комнате. Мать озабоченно посмотрела на нее.

— Что это тебе вдруг пришло в голову разыгрывать эту сцену, малышка? — спокойно спросила она. — Пригласить сюда Алена Хассона, на мой взгляд, не слишком мудрая затея. Даже затевать разговор об этом было большой глупостью со стороны Франсуа. Но ты, спровоцировав мужа на положительный ответ, поступила еще глупее. — Лизетт немного замялась. — Надеюсь, это произошло не потому, что ты сожалеешь о своем отказе выйти за Алена?

— Нет, — скорчила гримасу Микаэла. — На Алена Хассона мне глубоко плевать. Я люблю своего мужа. Только он такой болван!

Лизетт улыбнулась, и морщинки, появившиеся было у нее на лбу, мгновенно разгладились.

— О! Тогда я тебя понимаю. Мужчины бывают так упрямы, не правда ли?

Микаэла, мгновенно забыв о собственных проблемах; задумчиво посмотрела на мать.

— Похоже, что, помимо моего мужа, здесь есть еще один упрямец, да?

Пришла очередь Лизетт состроить гримасу.

— Да. И к своему стыду, должна признаться, что Джон Ланкастер, несмотря на то что в юности бросил меня, кажется мне весьма привлекательным. Лучше бы он был жирным и лысым! Но здесь уж ничего не поделаешь. — Лизетт вздохнула. — Стоит ему посмотреть в мою сторону или улыбнуться мне, и я забываю обо всем. В памяти остается только то, что я страстно любила его когда-то. Я пыталась держаться подальше от него, но он так настойчив. Возможно, — прошептала она, сердито сверкнув глазами, — если бы он был столь же настойчив тогда, наша жизнь повернулась совсем иным образом. Но случилось то, что случилось. Он предал меня. Я не могу забыть этого и поверить ему еще раз. Но оказалось, что чары его все еще способны воздействовать на меня, и это пугает. Наверное, если он решит пожить здесь подольше, мне придется уехать домой. — Она неуверенно посмотрела на дочь. — Как ты думаешь?

Возможно, еще несколько месяцев назад Микаэла не смогла бы понять мать. Но то, что ей пришлось пережить за последнее время, многое изменило. Она кивнула.

— Мне будет не хватать тебя, — тихо сказала она. — Но ты же сможешь опять приехать, когда здесь не будет этих упрямых и глупых мужчин, да?

— Или останется только твой муж, и ты решишь, что он не такой уж несносный зануда?

— Я не думаю, что это произойдет, — грустно промолвила Микаэла. — Мне кажется, что я ему вообще безразлична, мама.

Микаэла чуть не рассказала о том, в чем подозревал ее Хью. Но стало стыдно, и она отвернулась к окну. На гневно горящие глаза навернулись слезы.

— Ты никогда бы не сказала этого, малышка, если бы заметила, как он смотрит на тебя, — улыбнулась Лизетт. — Не берусь судить, любит он тебя или нет, но то, что ты ему небезразлична, это точно. Я уже говорила, что это ясно не только мне, но и всем, кто оказывается с вами рядом.

— О, мама) Ты уверена в этом? — воскликнула дочь, стремительно поворачиваясь.

Глаза Лизетт потеплели. Она по-матерински нежно улыбнулась.

— Настолько, насколько вообще можно быть уверенной в чем-то. — Она взяла руки дочери в свои ладони. — Я говорила тебе, Микаэла, что не хочу превращаться в надоедливую мамашу, всюду сующую свой нос, но все-таки дам тебе один совет. Ты не должна допустить, чтобы гордыня и уязвленное самолюбие разрушили то хорошее, что уже существует между тобой и Хью. Поговори с мужем откровенно. Расскажи ему обо всем, что тебя тревожит и заставляет чувствовать себя несчастной. Если и после этого он ничего не поймет, значит, ты права. Но по крайней мере ты будешь знать наверняка, что речь идет о намеренном поведении, а не о непонимании и вымысле.

Дочь, прикусив верхнюю губу, растерянно посмотрела на мать.

— А если ты ошибаешься? — спросила она. — Если он относится ко мне совсем не так, как ты думаешь? Тогда, сделав так, как ты советуешь, я еще больше унижусь в его глазах и ничего не добьюсь.

— Гордость бывает неплохим Товарищем, но она не греет, — пристально глядя в глаза дочери, произнесла Лизетт. — Ты собралась до конца жизни делить с ней холодную постель? Не лучше ли чувствовать рядом тепло любящего мужа? Конечно, я могу ошибаться, и Хью женился на тебе исключительно из деловых соображений. Но может быть и нет. Неужели ты не хочешь знать правду?

— Я.., я боюсь, мама, — тихо пролепетала Микаэла, широко раскрывшиеся глаза которой, казалось, заняли чуть ли не половину лица. — Порою мне кажется, что лучше уж ничего не знать, чем знать наверняка, что он женился на мне по расчету.

— Послушай, малышка! — серьезно сказала Лизетт. — Так уж получилось, что свадьба ваша стала результатом стечения определенных обстоятельств. Хью может считать, что попался в ловушку с таким же правом, как и ты. Но это вовсе не означает, что вы оба не ошибаетесь. Он уже начинал ухаживать за тобой. Если бы это продолжилось, он вполне мог сделать тебе предложение. Ты не веришь в это только потому, что тебя заставили выйти за него. Может, ты поверила Франсуа, который утверждает, что все подстроил Хью? Так это же полная чушь!

Очередная выдумка горячего и глупого мальчишки. Мне кажется, что он уже и сам в это не верит. Но ты же знаешь Франсуа, он скорее повесится, чем признается, что ошибся. — В глазах Лизетт мелькнули озорные искорки. — А потом, с каких это пор мнение младшего брата стало столь бесспорным для тебя? Не пытаешься ли ты просто прикрыться им, чтобы защитить себя от неприятных выводов на свой счет? — Лизетт сделала паузу, ожидая ответа, но дочь молчала. — Неужели тебе доставляет удовольствие жить в самой же придуманном мире? Мире без вражды, но и без любви?

— Нет! Но, — Микаэла глубоко вздохнула, — мне просто не хватает смелости. Я смущена и рассержена одновременно. Не думаю, что смогу быть сейчас достаточно рассудительной и в конце концов не разругаюсь с ним окончательно.

— А тебе никто и не предлагает начать этот разговор немедленно, та cherie. Просто подумай о том, что я тебе сказала, когда будет время. Но, поверь мне, Микаэла, — проникновенно произнесла Лизетт, — тянуть с разговором не следует. Ты рискуешь упустить свой шанс на счастье и виновата будешь только сама. Ситуация, которая сложилась сейчас у вас с Хью, может стать привычной, и тогда уже трудно будет что-то исправить.

Остаток вечера прошел без каких-либо неожиданностей. Микаэла вела себя довольно мило и даже весело улыбалась в ответ на шутки присоединившихся к ним вскоре мужчин. Но легко ей стало только тогда, когда все закончилось и можно было уйти в свою комнату. Ночью она ворочалась в просторной, отгороженной прозрачным газом кровати. Мысли вновь и вновь возвращались к словам матери. Конечно, Лизетт права. Конечно, надо поступить, как советует мама. Да вот сможет ли она? Микаэла никогда не считала себя трусихой, но стоило только представить, как она начнет говорить мужу о своей любви и желании быть любимой, и вся ее хваленая храбрость мгновенно испарялась. Даже уверенность Лизетт в том, что Хью прекрасно относится к ней, не прибавляла решимости.

Микаэла с удивлением посмотрела на окно. За ним уже брезжил золотистый рассвет, а она так и не уснула, так и не придумала ничего. Но чем светлее становилось на улице, тем яснее было, что жить с Хью так, как они живут сейчас, больше нельзя. Мама права, еще немного — и такие отношения станут привычными. Тогда уже трудно будет что-то исправить.

* * *

Задумчиво смотрел в светлеющее окно и Джон Ланкастер. Он тоже почти не спал этой ночью. Покоя не давала мысль о том, что они с Лизетт могли стать жертвами обмана. К рассвету он твердо решил, что сегодня непременно поговорит с ней обо всем, даже если для этого придется ее похитить.

Джон спрыгнул с кровати и быстро оделся, продолжая обдумывать различные варианты выполнения задачи. Отобрав несколько самых удачных, он решил заняться их подготовкой немедленно и, несмотря на раннее время, вышел из спальни, страстно желая осуществить задуманное. Для этого требовалась помощь приемного сына, на поиски которого он и направился. К радости Джона, Хью не изменил своей привычке рано вставать и уже пил первую чашку кофе в столовой. Когда неожиданно появившийся отчим попросил о конфиденциальном разговоре, он несколько секунд удивленно смотрел на него, затем поднялся и предложил пройти в кабинет, где им никто не мог помешать.

— Чтобы докопаться до истины, мне непременно надо поговорить с Лизетт, — начал Джон сразу же, как только Хью закрыл дверь. — Однако она пресекает все мои попытки начать здесь такой разговор. Таким образом, мне ничего не остается, как пойти на экстраординарные меры. — Он прервался на секунду и глубоко вздохнул. — В общем, я решил похитить ее и надеюсь, что ты мне поможешь.

Хью озадаченно приподнял брови.

— Безусловно. Но.., чем я могу тебе помочь в столь отчаянном предприятии?

Джон подмигнул сыну, сделавшись вдруг похожим на озорного мальчишку.

— Тебе придется закрыть глаза на наше отсутствие, как бы долго оно ни продолжалось, и придумать какое-нибудь благовидное объяснение, чтобы успокоить других. Сможешь?

— Конечно, — кивнул Хью, в глазах которого замелькали веселые искорки. — Ты же знаешь, что всегда можешь положиться на меня. Но не мог бы ты чуть подробнее рассказать, что ты задумал.

Джон стал еще больше похож на мальчишку.

— Я уже приказал оседлать двух лошадей и попросил повара положить в дорожные сумки еду и напитки. В доме за исключением нас и нескольких слуг все еще спят. Значит, никто не увидит, как я войду в комнату Лизетт, и не бросится к ней на помощь, если она вздумает взывать о ней. Я заберу ее с собой.

— Но почему ты думаешь, что тебе удастся уговорить ее ехать с тобой? — спросил Хью, с трудом сдерживая смех.

— Я просто напомню ей, что произойдет, если меня застанут в ее спальне в столь ранний час, — ответил отчим, решительно блеснув глазами. — Конечно, Лизетт вдова и имеет право на определенные вольности. Но сама мысль о том, что дети или брат покойного мужа увидят у нее мужчину, да еще не просто мужчину, а меня, уверен, заставит ее принять мои условия. А я не остановлюсь перед тем, чтобы устроить подобное представление если не сегодня, то в любой из ближайших дней по своему выбору. Это и будет решающим аргументом в нашем споре. — Он неожиданно вздохнул и нахмурился. — Видит Бог, я бы предпочел более деликатный способ, чтобы заставить ее поговорить со мной. Но Лизетт не оставила мне выбора. — Он посмотрел на приемного сына почти с мольбой. — Единственное, что мне требуется сейчас, — это отвезти ее куда-нибудь, где нам не смогут помешать, и выяснить наконец, что двадцать лет назад в действительности стало причиной крушения наших планов. Не так уж и много, согласись?

— Немного, — согласился Хью, покачав головой. — Совсем немного.

* * *

Поддержка Хью ободрила Джона. Однако когда наступил решающий момент, выяснилось, что все начинается не совсем так, как он планировал. К своему удивлению, он увидел, что Лизетт расчесывает волосы у туалетного столика. Уже то, что она проснулась так рано, нарушило все планы похитителя. А увидев на столике чашечку кофе и надкушенный бисквит, он едва сдержался, чтобы не выругаться вслух. Направляясь сюда, Джон надеялся застать Лизетт спящей. Но Лизетт выглядела достаточно бодрой. Мурлыкая под нос какую-то песенку, она неторопливо укладывала свои великолепные волосы в замысловатый пучок по последней моде. Надеяться на то, что красавица находится в полусонном состоянии и лишена способности сопротивляться, явно не приходилось.

Все эти мысли мелькнули в голове растерявшегося Джона Ланкастера, стоящего у стеклянных дверей, через которые можно было проникнуть из галереи верхнего этажа в спальню Лизетт. Он лихорадочно обдумывал, как следует действовать теперь. Можно было, конечно, перенести разговор. Но это значило бы, что он струсил. Джон Ланкастер нахмурился, собирая волю в кулак, и, когда женщина поднялась из-за туалетного столика и направилась к платяному шкафу, решительно шагнул к ней.

Лизетт, увидев его, удивленно сверкнула глазами и тихо вскрикнула. Джон стремительно пересек комнату и зажал ладонью ее рот, одновременно обнимая и притягивая к себе другой рукой.

— Тс-с! — прошептал он. — Я не причиню вам никакого вреда. Мне просто необходимо поговорить с вами.

.Лизетт попыталась вырваться, но, убедившись, что Джон не шутит, прекратила сопротивление. Обращенные к нему черные глаза горели гневом. Джон еще раз подивился тому, как привлекательно она выглядит.

— Обещаете, что не станете кричать, если я освобожу вас? — мягко спросил он.

Лизетт коротко кивнула.

— Вы сошли с ума! — воскликнула она, лишь только получила возможность говорить. — Что вы собираетесь делать? Dieu! Вдруг вас здесь застанут! Что это за важный разговор, который вы не можете отложить до более подходящего момента? — Она принялась подталкивать его к двери. — Уходите немедленно! Вас здесь не должны увидеть.

Джон уперся, и, несмотря на все усилия, сдвинуть его с места Лизетт не смогла.

— Вы не слышите, что я говорю? — торопливо зашептала она. — Нельзя допустить, чтобы кто-то увидел вас здесь. Не дай Бог, придет кто-нибудь из детей. Это же будет настоящий скандал! А если Жан… Dieu! Даже страшно представить его реакцию! Вы немедленно должны уйти!

— О, я с готовностью уйду, — с улыбкой произнес Джон, любуясь раскрасневшимся от гнева лицом своей пленницы, — но только вместе с вами.

— Что? Вы сумасшедший! Бред какой-то! Я никуда не пойду с вами.

— Что ж, хорошо, — с готовностью ответил Джон, поудобнее устраиваясь на небольшом стуле возле стеклянных дверей и скрещивая руки на груди. — Раз вы не можете отправиться со мной немедленно, я готов ждать здесь до тех пор, когда вы будете готовы.

— Вы пьяны? — прошипела Лизетт. — Конечно, только пьяный или безумец может совершать такие поступки!

— Напротив, я совершенно трезв, и поступки мои вовсе не безумные, — твердо произнес Джон. — Другое дело, что это поступки человека, чье терпение иссякло. Я хочу говорить с вами, говорить откровенно и наедине. И я не уйду отсюда до тех пор, пока вы не дадите согласие на это.

Лизетт затравленно огляделась по сторонам. Если кто-нибудь, пусть даже слуга, войдет сюда!.. Взгляд упал на подол полупрозрачного пеньюара, и она только сейчас поняла, что практически не одета. О Боже! Надо как можно быстрее решаться на что-то. Она невольно посмотрела на незваного гостя. Надо признать, что, несмотря на столь ранний час, Джон, в отличие от нее, выглядит великолепно. Взгляд живых карих глаз был ясным и спокойным, подбородок и щеки гладко выбриты, волосы тщательно уложены, а серебристые виски придают лицу особое обаяние. Отлично скроенная замшевая куртка и узкие кожаные брюки подчеркивали ширину плеч и стройность фигуры. Да, для мужчины своего возраста он очень красив. Лизетт с горечью подумала, что любой, заставший такого мужчину в ее спальне, сделает вполне определенный вывод.

Лизетт тряхнула головой, стараясь вернуть мысли в нужное русло. Не думать о его красоте, а найти что-нибудь тяжелое и трахнуть по голове — вот что сейчас нужно. Она резко вскочила на ноги и заметалась по комнате. Наконец она остановилась, сделала глубокий вдох и спросила:

— А если я пойду с вами, вы дадите слово, что больше не станете преследовать меня?

— Если пойдете со мной и согласитесь поговорить о том, что случилось более двадцати лет назад, — да.

— О Боже! Что тогда случилось, вам и мне прекрасно известно — вы бросили меня!

— Да, я думаю примерно так же, с той только разницей, что в положении брошенного оказался я. Вы жестоко обманули меня!

Лнзетт удивленно посмотрела ему в лицо.

— Я никогда не обманывала вас, — произнесла она, чувствуя, как от обиды сжимается сердце. В этот момент из коридора послышалось позвякивание фаянсовой посуды, которую нес на железном подносе кто-то из слуг. — Здесь мы не можем продолжить разговор, — испуганно сказала она, понизив голос, — кто-нибудь обязательно помешает.

— В этом я с вами согласен. Поэтому предлагаю побыстрее переодеться в платье для верховой езды и отправиться со мной.

Лизетт обожгла его сердитым взглядом, но упрямо приподнятый подбородок Джона дал ей понять, что иного выхода нет. Сердито бормоча что-то, она подошла к шкафу, извлекла из него костюм для верховой езды, затем, обиженно поджав губы, прошла за ширму. Через несколько минут она появилась уже одетой.

— Я готова, — сообщила она, не скрывая раздражения. — Мы можем идти?

Улыбающийся Джон поднялся со стула и галантно поклонился.

— Вы позволите, мадам? — произнес он, предлагая ей руку.

Больше всего Лизетт хотелось залепить ему пощечину, но она лишь сердито фыркнула и направилась к двери. Успокоило немного лишь то, что спальню они покинули. Молча она шла рядом с Джоном, совершенно не представляя, что ожидает ее впереди. Они спустились по широкой лестнице во двор, где стояли оседланные лошади. Он помог ей усесться на небольшую гнедую кобылку и ловко запрыгнул в седло более крупного коня.

Лошади сразу пошли быстрой рысью, дом и окружающий его сад вскоре остались позади. Джон облегченно вздохнул, поверив наконец, что план его начинает исполняться. Впрочем, судя по каменному лицу скакавшей рядом Лизетт, самое трудное было еще впереди.

Блики нежного утреннего солнца играли па дубах, акациях, диких магнолиях и шелковицах, мимо которых они ехали. Между деревьями то и дело вспыхивали коралловая жимолость, пурпурные и розовые азалии, бледно-синий виргинский горошек, землю покрывал пестрый ковер полевых цветов. Вскоре двигаться пришлось осторожнее, — они пересекли поросшее карликовыми пальмами болотце, на одном из грязных берегов которого дремал небольшой крокодил.

Как ни странно, по чем сильнее удалялись Лизетт и Джон от обжитых мест, тем менее напряженными становились они сами. Уже не чувствовалось враждебной отчужденности. Гнев и раздражение постепенно исчезали. Лизетт, к своему удивлению, даже поймала себя на мысли о том, что эта утренняя прогулка верхом доставляет ей удовольствие. Лошадь скакала легко и уверенно, свежий ветерок ласкал лицо и шею, ноздри щекотала волшебная смесь тысячи пряных лесных ароматов. Они любовались дикой природой: великолепные деревья, сказочной красоты цветы и забавные животные. Новых радостных впечатлений было слишком много, чтобы продолжать по-прежнему злиться.

Конечно, способ, который избрал Джон Ланкастер, чтобы поговорить с ней, не мог не вызывать возмущение. Но она думала уже не только об этом, но и о том, что пошел он на такой отчаянный шаг только для того, чтобы разобраться в причинах, расстроивших в далекой юности их планы. Неужели это так важно для него до сих пор? Чуть нахмурившийся лоб Лизетт выдавал напряженную работу мысли. Что он имел в виду, говоря о ее предательстве? Как можно обвинять в этом ее! Она любила его до самозабвения. Стать его женой было тогда единственной ее мечтой. Если бы отец не сказал тогда, что Джон… Лизетт вздрогнула от смутной догадки, непроизвольно сжав пальцы на уздечке. Если бы отец не пришел тогда к ней… Губы ее дрогнули.

Впервые с того ужасного дня, когда отец и Рено сумели доказать, что Джон отказывается от нее, Лизетт подумала о возможном обмане. А ведь почти сразу же после свадьбы она поняла, что Рено далеко не всегда говорит правду. Если точнее, он говорил ее только тогда, когда это было ему выгодно. За годы совместной жизни она десятки раз уличала мужа во лжи. А отец? Не стоит кривить душой перед собой, он был из тех людей, что и архангела Гавриила обманут, если смогут извлечь из этого хоть малейшую пользу. Джон сказал, что это она бросила его… Получается, что она действительно могла, сама того не зная, поступить именно так! Может быть, отец и Рено обманули их обоих? Не остались ли они в дураках, поверив им?

Лизетт посмотрела на широкую спину скачущего впереди Джона. О, как она любила когда-то этого человека! Страстно, самозабвенно… Он был для нее тем единственным мужчиной, за которым она готова была пойти на край света. А потом, все эти годы? Сколько раз снились ей его объятия, сколько раз во сне она протягивала к нему руки, умоляя вернуться, а потом, проснувшись, часами лежала, обливаясь слезами. Ее сердце не хотело верить, что он бросил ее, оставил опозоренную. Может, сердце было право? Не могли ли ему сказать, что она отказывается выйти за него? Если так, то понятно, почему он бежал из Нового Орлеана. Находиться рядом с той, которая предала любимого, невозможно.

Мысли эти приносили почти физическую боль, и Лизетт попыталась успокоиться. На самом деле смешно и глупо искать ему оправдания. Не так уже он и невинен. Мог бы попытаться встретиться и поговорить с пей пораньше. Но, насколько она знала, Джон до сих пор ни разу не приезжал в Новый Орлеан с тех пор. Почему? Ответ на этот вопрос показался вдруг очень важным. Стеснялся показаться ей на глаза, зная свою вину? Но ведь могли быть и другие причины. Он мог не приезжать в Новый Орлеан и потому, что был уверен в ее измене. Сердце Лизетт бешено забилось. Неужели все было совсем не так, как она представляла до сих пор? Боже! Она постаралась взять себя в руки. Скорее всего все это лишь сентиментальные домыслы стареющей женщины. Конечно же, дело вовсе не в том, что молодой красавец был в отчаянии из-за ее вероломства. А может быть, так все и было. Что, если она сама разрушила их любовь и нанесла ему рану, от которой он до сих пор не смог оправиться?

Выехав на окруженный густыми зарослями тенистый лужок, они остановились. Джон галантно помог спутнице спуститься на землю, привязал лошадей и огляделся по сторонам. Возле большого поваленного дерева он расстелил одеяло. Лизетт без особого энтузиазма наблюдала за тем, как Ланкастер неторопливо достает из седельных сумок разнообразные пакеты и раскладывает на одеяле провизию и вино. Лишь покончив с сервировкой и бросив довольный взгляд на импровизированный стол, он обернулся.

— Прошу вас разделить со мной скромную трапезу, мадам, — произнес он, глядя в ее сторону совершенно непроницаемым взором и подкрепляя приглашение красноречивым жестом.

Лизетт подала ему руку, позволила проводить себя к дереву, подвернув подол юбки, удобно устроилась на краешке одеяла и опустила глаза.

— Выпьете чего-нибудь прохладительного? — ободряюще улыбнулся ей Джон. — На кухне мне дали целый кувшин лимонада. Есть и апельсиновый сок.

Подняв глаза, она покачала головой. Ее симпатичное лицо выражало одновременно сомнение, надежду, желание разобраться в своих чувствах и предположениях — все то, что было сейчас на душе.

— Насколько я поняла, — спокойно произнесла Лизетт, — ты затеял все это, чтобы поговорить со мной без постороннего вмешательства. — Она огляделась вокруг. — Думаю, что здесь нам никто не помешает.

Джон напряженно кивнул и, усевшись напротив, вдруг вырвал целый клок травы.

— Когда я размышлял об этой прогулке, все казалось простым, — признался он, глядя ей в лицо. — Но сейчас, когда все вроде бы получилось, у меня не хватает слов, чтобы все объяснить.

— Что-то не припомню, чтобы с тобой раньше случалось такое.

Лизетт сказала это в надежде на то, что, пока Джон молчит, сердце ее немного успокоится и пульс уже не станет биться так сильно. Но видимо, слишком много возбуждающих и одновременно обескураживающих мыслей скопилось в голове, чтобы контролировать вызванные ими чувства. Может, в самом деле и его, и ее обманули? А вдруг Джон и сейчас любит ее? Лизетт уже почти верила в это. А если не верить? Не упустит ли она последний шанс на счастье? Но ведь и вся ее привычная жизнь может измениться! Смущенная и сбитая с толку, она уже и не знала, нужна или не нужна ей истина. За многие годы она свыклась с мыслью о том, что ее возлюбленный оказался лживым негодяем. Так было проще и понятнее. Ей бывало больно и одиноко, но по крайней мере все было ясно. Каково будет, если выяснится, что лишили ее счастья покойный муж и родной отец?

Джон, наблюдая за отражающейся в ее глазах внутренней борьбой, грустно улыбнулся.

— И все-таки я поступил правильно, — тихо сказал он. — Я счастлив, что оказался рядом с тобой, но чувствую себя деревенским увальнем, неожиданно встретившим богиню и лишившимся дара речи.

Борясь с нахлынувшей волной нежности, Лизетт резко тряхнула головой.

— Не очень-то верится, — произнесла она. — Утверждаешь, что лишился дара речи, но несешь ерунду, как светский повеса.

— Это не ерунда, — покачал головой Джон. — Это чистая правда. — Он импульсивно схватил се руку и притронулся губами к нежным пальчикам. — Неужели ты до сих пор не поняла, что я действительно видел в тебе богиню? Я всю жизнь считал себя счастливейшим человеком только потому, что ты любила меня когда-то.

— Почему же ты тогда уехал? — вскрикнула она, вырывая руку.

— Я не собирался уезжать, — произнес он, и губы его при этом дрогнули, — по крайней мере до тех пор, пока твой отец и Рено не доказали, что ты не станешь моей, что ты решила выйти за Рено, а я лишь мешаю твоему счастью.

Лизетт сама сжала его пальцы.

— И ты поверил им! — дрогнувшим голосом произнесла она. — Ты поверил?

— Я бы не поверил, но это были не только слова… Они показали мне письмо, написанное тобой!

— Какое письмо? — спросила мгновенно помрачневшая Лизетт.

Джон достал из бокового кармана куртки аккуратно сложенный лист бумаги. С первого взгляда на него было ясно, что посланию этому много лет и читали его много-много раз. Не говоря ни слова, он протянул листок Лизетт.

Она взяла его с осторожной брезгливостью, будто жабу. Только пристальный взгляд Джона заставил ее прочитать записку. В ней было всего несколько строк. Но их содержание было страшным. Неудивительно, что даже сейчас он болезненно поморщился. Содержание записки Джон знал наизусть, и каждое слово отражалось болью в сердце.

* * *

"Если ты действительно имеешь ко мне хоть капельку сострадания, пожалуйста, забудь обо всем, что было между нами. Я никогда не стану твоей женой. Я люблю другого.

Лизетт”.