Несколько секунд Джон смотрел на нее молча. В глазах отразилась целая гамма вызванных неожиданным признанием разнообразных чувств: удивление, благоговейный страх, недоумение, любовь.

— Микаэла — моя дочь? — спросил он наконец. Не найдя сил ответить что-либо, Лизетт просто кивнула. Да и что она могла сказать сейчас? Все ее будущее, ее счастье или несчастье до конца дней зависели от стоящего перед ней мужчины. Она готова была к любому ответу. Тело ее напряглось, будто в ожидании удара, сердце бешено колотилось. О, как она любит его! Как ужасно вновь потерять его! Потерять уже навсегда! Похоже, он не сердится. Но это еще ничего не значит. Не возненавидит ли он ее, когда спокойно подумает об услышанном? Джон имеет основания осуждать ее. Он может даже подумать, что она специально приберегла этот секрет, чтобы заполучить его деньги.

— Мой ребенок… — словно во сне произнес Джон. — У меня есть дочь! — Он говорил это так, будто пытался привыкнуть к этим словам, понять до конца их смысл. — Микаэла — наша дочка.

Для Лизетт время тянулось бесконечно долго. Ей уже начало казаться, что еще секунда-другая, и она просто умрет от неопределенности. И вдруг Джон широко и весело улыбнулся, а затем и вовсе радостно и искренне рассмеялся. Руки его обвились вокруг талии Лизетт и приподняли ее над землей. Он раскачивал ее и кружил, как маленькую девочку.

— Мы с вами, дорогая невеста, еще и счастливые родители! — приговаривал он при этом, озорно подмигивая. — Еще никогда я не чувствовал себя таким счастливым! — Джон постепенно замедлил свой дикий танец, заглянул в черные глаза Лизетт, осторожно поставил ее на ноги и трепетно, будто опасаясь, что она исчезнет, поцеловал. — Нет, все-таки я не совсем прав. Самым счастливым я был, когда ты сказала, что любишь меня и готова выйти за меня замуж, пусть и через двадцать лет после того, как это должно было случиться.

Губы его чуть касались ее рта, не столько целуя, сколько лаская. Но в прикосновениях этих чувствовалась такая нежность и страсть, что кружилась голова, а сердце ликующе трепетало. С каждым новым коротким поцелуем на душе Лизетт становилось спокойнее. Страх потерять любимого исчез, уступив место радостной уверенности. Он любит ее! Любит, даже несмотря на то что она не сообщила ему о его ребенке. Глаза заполнили счастливые благодарные слезы.

— О, Джон, — прерывисто прошептала она, прижимаясь к его груди. — Я так боялась, что ты возненавидишь меня, когда узнаешь правду о Микаэле.

Он осторожно слизнул соленые слезинки, чувствуя, что и к его горлу подступает теплый комок.

— Возненавижу, любовь моя? Разве я способен на это? Я любил тебя всю свою жизнь. А сегодня ты преподнесла мне такой подарок! Я узнал, что у нас есть чудесная дочь! — Брови его сошлись, придав лицу решительное выражение. — А потом, после того как я обрел тебя вновь через столько лет, нас уже ничто не разлучит.

Он нежно обнял Лизетт за талию и повел к той самой скамье, на которой они сидели сегодня утром.

— Ну а теперь, — попросил Джон, когда они уселись рядышком, тесно прижавшись друг к другу, — расскажи мне обо всем подробнее. Я хочу знать все о своей дочке: какой она была, когда научилась ходить, когда произнесла первое слово…

Их голоса то громче, то тише еще долго звучали в бельведере. Уже закат окрасил небо пурпурно-розовыми красками, а они все говорили и не могли наговориться, не замечая ни времени, ни надоедливых москитов. Джон хотел знать о своей дочери все: как она росла, какой была в детстве, во что играла. Лизетт с готовностью отвечала, рассказывая о разных забавных проделках маленькой Микаэлы, и они, смеясь, обсуждали подробности. И только когда у собеседницы иссяк запас этих милых историй, Джон откинулся па спинку скамьи и, счастливо улыбнувшись, вздохнул.

Некоторое время они сидели молча, наслаждаясь миром и спокойствием, которые наконец воцарились в их душах. Оставалась, правда, еще одна проблема — предстояло сообщить Микаэле, кто ее настоящий отец. Но немедленно делать это вовсе не обязательно. Конечно, они скажут правду и ей, и Хью. Но чуть позже. Они решили, чтобы избежать скандальных толков, не разглашать тайну рождения дочери. Правду узнают только те, кому необходимо ее знать. Даже Франсуа не обязательно посвящать. Собственно, обстоятельства, связанные с рождением Микаэлы, касаются только ее и ее мужа. Им о них расскажут. Скоро. Но не сейчас.

— Хотелось бы посмотреть на нее маленькую, — печально, но без тени осуждения произнес Джон. — Жаль, что я даже не знал о ее существовании.

Сердце Лизетт сжалось от любви и жалости.

— Прости меня, — тихо прошептала она. — Я так ругаю себя за то, что лишила тебя радости общения с дочерью. Джон ласково посмотрел ей в глаза и покачал головой.

— Тебе не за что ругать себя. Виноваты Рено и твой отец. — Голос его сделался твердым. — Их счастье, что они мертвы, иначе я бы задушил их собственными руками.

— О нет! — вскрикнула Лизетт. — Не говори так! Мы не должны опускаться до ненависти к мертвым. Это ничего не даст, только омрачит наше счастье.

— Не беспокойся, — сказал Джон, целуя се пальцы. — Ради нашего счастья я готов забыть о чем угодно. А теперь скажи мне, кому еще, кроме Жана, известно, что Микаэла — моя дочь?

— Никому. Мне кажется, что и Жан окончательно убедился в этом только вчера, и то только потому, что я растерялась, когда он задал мне прямой вопрос.

— Раз так, я ужасно рад! — произнес Джон и, смолкнув на несколько мгновений, посмотрел ей в лицо. — Не могу поверить, что ты боялась сказать ей правду. Неужели ты думала, что я могу отказаться от тебя?

Лизетт кивнула. Глаза ее наполнились слезами. Она вдруг стала такой беззащитной, что Джон даже простонал от жалости. Страстно прижав любимую к груди, он принялся быстро целовать ее щеки, нос, губы.

— На этом свете никто не заставит меня вновь расстаться с тобой. Тем более сейчас, когда мы обрели друг друга вновь после стольких страданий. — Он чуть отстранился, посмотрел в заплаканное лицо Лизетт и нежно улыбнулся. — Да знаешь ли ты, что ты и есть моя жизнь? Я не мыслю себя без тебя! Я просто не вынесу, если мы опять расстанемся! Двадцать с лишним лет я внушал себе, что любовь моя умерла. Ничего подобного! — Глаза его сверкнули. — Ничто больше не разлучит нас. Клянусь!

* * *

Если Джон и Лизетт окончательно поняли, что их любовь способна преодолеть любые преграды, то Хью все больше убеждался, что для окончательного решения их с Микаэлой проблем этого чувства еще недостаточно. С тех пор как он и его жена объяснились друг другу в любви, он пребывал в самом приподнятом настроении. Совершенно искренне он бы мог назвать себя счастливейшим человеком на свете. Но временами радость его уступала место невеселым размышлениям. Как ни печально, происходило это в самые интимные моменты их с Микаэлой отношений.

То, что было у них в тот день, когда он, раненный, приехал в “Уголок любви”, так больше и не повторилось. Тогда он почувствовал, что доставил жене полное физическое удовлетворение. Сама она, конечно, ничего не сказала. Но ее страстные ласки, стоны и движения были куда красноречивее любых слов. У него самого все трепетало внутри, все ликовало оттого, что он сумел сломать оковы чувств Микаэлы. Вспомнив об этом, Хью грустно усмехнулся. В ту ночь он был уверен, что эта мучительная проблема в их отношениях решена окончательно. Даже вспыхнувшая затем ссора лишь убедила его в этом. Она свидетельствовала отнюдь не о холодности жены. Когда они вновь окажутся в постели, Микаэла, как он считал, будет горячей и страстной. Не было в этом сомнений после их взаимных любовных признаний. Он ждал, что в спальне жены его ждет та умопомрачительная любовница, которая проснулась в Микаэле в день его ранения. Но он ошибся.

Нахмурив брови и стиснув зубы, он пытался найти ошибку, но ничего вразумительного на ум не приходило. Без ложной скромности он мог назвать себя опытным любовником. В постели он делал все как нужно и вовремя. Он не торопился и не торопил ее, стараясь, чтобы не только он сам, но и она получила удовольствие, чтобы любовь доставила ей истинное наслаждение. Он вел себя нежно и осторожно. Жена вызывала в нем страстное желание. Но акты любви, к их обоюдному смущению, стали необычно короткими.

Это было бы понятно, если бы Микаэла не любила его, но она сама сказала, что любит, и Хью не сомневался в ее искренности. Бывают женщины, совершенно равнодушные к физической близости. Но и этого нельзя сказать о Микаэле. Она никогда не отказывала ему. Более того, всегда с радостью и готовностью отвечала на его ласки. Не было ни малейшего признака, говорящего о ее недовольстве. И все же… Губы Хью скривились в грустной усмешке. И все же порою ему кажется, что рядом с ним в постели не живая женщина, а теплая, мягкая и податливая кукла! Она отвечала на его ласки, но уверенности в том, что ей так же приятно и хорошо, как ему, что она возбуждена не меньше, чем он, не было.

Хью прекрасно знал, что Микаэлу, как и всякую креольскую девушку, на протяжении всей ее жизни родственники пытались оградить от любых темных сторон жизни. Интимные отношения, по понятиям креолов, тоже относились к тем вещам, о которых порядочным девушкам даже знать неприлично. Креолы оберегают своих дочерей от всего, что связано с особенностями противоположного пола, почище, чем самые богобоязненные пуритане. Он вновь усмехнулся не то над креольскими предрассудками, не то над собой. Но все же через столько недель после свадьбы должна была она перестать стесняться и сдерживать свои чувства! Он так любит свою острую на язык жену! Его устраивает в ней все, за исключением этой ее непонятной сдержанности. Как ни крути, а приходится признать, что ему недостаточно простой покорности и теплоты. Хочется большего, черт побери! Хочется обладать живой женщиной, а не просто ее телом.

Хью тяжело вздохнул, представив, как тяжело будет заговорить об этом с Микаэлой, если даже он решится на такой разговор. Можно ли вообще поговорить с ней на столь деликатную тему так, чтобы она не обиделась, не подумала, что он сердится на нее? Он как капризный владыка, мечтающий заполучить все, даже то, что он и назвать-то толком не может. Ему стало стыдно. Он женился на женщине, которую любит. Жена тоже любит его и не отказывает ему в близости. Чего еще надо? Такой семейной жизни можно только радоваться. Однако он чем-то недоволен. Рассердившись на себя, Хью попытался направить мысли немного по другому руслу.

Надо попробовать понять причины ее странного поведения в постели. Ведь по натуре она живая и страстная женщина. Вряд ли кто решится утверждать, что Микаэла привыкла скрывать свои чувства. Может, она все еще немного стесняется близости с мужчиной, со временем это пройдет само собой, и она превратится в горячую любовницу? Перебирая в памяти подробности их интимных свиданий, Хью вдруг понял, что жена всегда стеснялась предстать перед ним полностью обнаженной, всегда пыталась прикрыться одеялом или просила задуть свечи. Врожденная женская стыдливость? Или причина в нем самом? Он помрачнел еще больше. Может ли быть такое, что женщина любит мужчину, но не находит удовольствия в близких отношениях с ним? Он что-то делает не так, или ей неприятен сам акт любви? Вряд ли последнее. Микаэла с готовностью принимает его в свои объятия, ласки его явно возбуждают ее. Дело все-таки в нем самом. Как бы это ни было трудно, а надо откровенно поговорить с ней обо всем. Однако теперь такой разговор пугал еще больше. Мысль о том, что он сам является причиной холодности жены, мучила и лишала мужества. Есть, видимо, в том, как он ведет себя в постели, нечто пугающее и отталкивающее Микаэлу.

* * *

Микаэла, уставшая от полуденной жары, с удовольствием погрузилась в прохладную благоухающую ароматом гардении воду. Удобно расположившись в огромной ванне, она предалась приятным воспоминаниям о минувшей ночи, проведенной с Хью. Узнай Микаэла сейчас о мыслях мужа, она бы ужаснулась и не поверила. Ночи доставляли ей огромное наслаждение, она ждала их и готова была делать все, чтобы доставить ему удовольствие.

После примирения с Хью она вообще считала себя счастливейшей женщиной. Еще бы! У нее самый красивый, самый добрый и самый заботливый муж на свете. Он любит ее и не скрывает этого. А как она любит его! С каждым днем все сильнее и сильнее. Микаэла мечтательно улыбнулась и опустилась чуть глубже. Вода приятно охладила разгоряченную кожу, пощекотала обнаженные груди, нежно охватила соски. Это живо напомнило ласки Хью, губы которого прикасались ночью к тем же местам. Микаэла блаженно вздохнула.

О, если бы он знал, какая это сладостная пытка — ощущать жгучие прикосновения и сдерживать желание страстно отвечать на них! Позволять ему делать все, что он хочет, и не разрешать своим рукам ласкать его в ответ, лежать спокойно в то время, когда каждая клеточка рвется к нему! Она, как могла, старалась обуздать себя, заглушала рвущиеся из груди стоны, заставляла свое тело двигаться не так бесстыдно, как хотелось. Наверное, у нее бы не хватило сил на это, но она помнила постоянно о предупреждении тетушки Мари. Что бы там ни было, а вести себя нужно как положено. Она должна сдерживать свою страсть. Во имя любви! Хью никогда не обвинит ее в распущенности. Она не та глупая креолка, с которой развелся муж, заподозрив ее в безнравственности! Решив так, Микаэла успокоилась и стала мечтать о предстоящей ночи и объятиях мужа.

Ванна стояла в гардеробной, где в это время никто не мог нарушить одиночество Микаэлы. Когда из спальни донесся звук шагов, она решила, что это служанка принесла еще немного теплой воды. Но в открывшуюся дверь вошел Хью! Микаэла тихонько вскрикнула. Покраснев, она попыталась скрыть наготу, погрузившись поглубже в ванну. Румянец стал еще гуще, когда через мгновение она поняла, что лепестки гардений отнюдь не надежное покрывало.

— Хью! — сердито воскликнула она. — Уходи немедленно! Ты не должен видеть меня в таком виде!

Хью замер в дверном проеме, молча наслаждаясь представшей пред ним великолепной картиной. Черные волосы Микаэлы казались глянцевыми. В живописном беспорядке они спускались на ее лицо и шею. К щекам пристали трогательные тонкие прядки. Влажно поблескивающие плечи чуть выступали из полупрозрачной пены цветочных лепестков. А чуть ниже угадывались манящие выпуклости грудей. Взгляд его остановился на розовых сосках. Сердце забилось быстрее. По телу прокатилась волна вожделения.

— А почему, собственно, — громко спросил он, — я не могу посмотреть на тебя? — Импульсивным движением он прикрыл дверь и шагнул к ванне. — Ты — моя жена, и нам нечего скрывать друг от друга.

Что означает этот тон и этот взгляд Хью, Микаэле было отлично известно. А приподнявшаяся вдруг спереди его брюк ткань не оставляла никаких сомнений в том, что задумал муж. Сейчас самое важное было справиться с просыпающимся в ней самой желанием.

— Потому что я раздета, — постаралась как можно спокойнее произнести она, проглотив подступивший к горлу комок. — Хорошая жена-креолка не должна обнажаться перед мужчиной, даже перед собственным мужем. Я не хочу смущать тебя.

— Хорошая жена-кре…

Неожиданно мелькнувшая в голове догадка заставила Хью осечься на полуслове. Может ли это быть? Ему было известно, что креолкам с детства внушают необходимость быть покорными мужьям. А это почему-то предполагает и то, что женщина не должна открыто проявлять свою страсть. Ему даже как-то рассказывали не то быль, не то анекдот о муже, прожившем с женой пятьдесят лет и так и не увидевшем ни разу ее обнаженной. Боже правый! Неужели Микаэла, укутываясь в свою ночную сорочку и переодеваясь исключительно за ширмой, полагает, что делает это ради его и ее блага? Возможно, стараясь быть покорной во время любовного акта, она верит, что именно этого хочет от нее он? В глазах Хью появился веселый блеск. Если это так, то ее ждет настоящее открытие. Очень неожиданное для нее, надо думать. Он хитро улыбнулся, сел возле ванны на стул и принялся неторопливо стягивать с ног ботинки.

Глаза взирающей на это Микаэлы округлились.

— Что ты собираешься делать? — спросила она дрожащим уже не от возбуждения, а от нарастающего удивления голосом.

Разувшись, Хью встал и быстро скинул рубашку. Взгляд ошеломленной Микаэлы остановился на его широкой мускулистой груди, губы приняли форму буквы О.

— Я собираюсь провести один эксперимент. Уверен, что тебе он доставит удовольствие. Только прежде ты должна мне кое-что пообещать.

— Что пообещать? — осторожно спросила Микаэла, заставив себя отвести заблестевшие глаза от мужа. Он склонился к ней и нежно поцеловал.

— Я хочу, — медленно произнес Хью, щекоча губами ее лицо, — чтобы ты дала слово, что на несколько ближайших минут перестанешь быть хорошей креольской женой! Обещай, что будешь прислушиваться к своему телу и, если я сделаю что-то приятное тебе, не станешь скрывать это.

Его рука погрузилась в воду, пальцы нежно сжали грудь Микаэлы. Она вздрогнула и тихонько простонала от удовольствия — Да! — мягко произнес Хью. — Именно этого я и хотел. Нужно, чтобы ты не скрывала, что желаешь меня. Я хочу, чтобы ты поощряла меня, отвечала на мои ласки.

Уже при первом поцелуе тело Микаэлы встрепенулось, а когда его пальцы прикоснулись к груди, все в ней затрепетало, стремясь к нему. Соски, налившись негою, мгновенно затвердели, между бедер появилось приятное жжение. Но слова мужа смущали ее.

— Ты.., ты хочешь, чтобы я показала?.. — пролепетала она, посмотрев на него широко распахнутыми глазами. — И это не оттолкнет тебя? Тебе не будет неприятно? Ты.., ты не станешь стесняться меня после этого?

Хью вожделенно улыбнулся.

— Нет, — произнес он, растягивая слова. — Как раз наоборот Это сделает меня счастливейшим из мужчин.

Одним быстрым движением он скинул с себя брюки, оставшись в костюме Адама. Микаэле стало трудно дышать, сердце ее чуть не выскочило из груди. Несмотря на то что прошло уже около двух месяцев со дня свадьбы, она так и не привыкла видеть мужа полностью обнаженным. А сейчас он предстал перед ней во всей красе. Микаэла была смущена и вместе с тем ощущала нарастающее возбуждение. Сложен Хью был прекрасно. Она восхищенно вздохнула, глядя на его широкие плечи, узкие бедра и сильные, отлично развитые, прямые ноги. А между ногами… Наверное, именно об этом втайне мечтает каждая женщина. Микаэла не могла оторвать глаз от продолговатой части его тела, у основания которой вились черные волосы. Под взглядом ее этот таинственный предмет увеличивался в размерах и становился более твердым и упругим. Лишь через несколько долгих секунд смущение заставило ее перевести взгляд на его лицо.

На губах Хью играла довольная улыбка. Он был явно удовлетворен ее поведением.

— Видишь, — тихо произнес он, — как возбуждает меня один лишь твой взгляд. Скрывая свои тела, мужчина и женщина лишают друг друга огромного удовольствия.

Микаэла, борясь с нахлынувшими на нее чувствами, с трудом перевела дыхание.

— Но тетушка Мари говорила, что уважающая себя женщина никогда не допустит, чтобы муж видел ее неодетой. — Она посмотрела на него со страхом и мольбой и заговорила быстрее, стараясь успеть высказать все до того, как наружу вырвутся подступающие к глазам слезы. — Она говорила также, что неприлично показывать мужу, что ты хочешь его. По ее словам, креольские мужья ждут от своих жен сдержанности, а излишняя смелость в постели может только повредить семейным отношениям. Тетушка рассказывала о креоле, который развелся с женой только потому, что та не сдерживала свою страсть, и он посчитал ее слишком развратной… Я не хочу, чтобы ты развелся со мной, — добавила она совсем тихо.

Хью с ужасом подумал о том, что должна была переживать все это время искренне поверившая тетушкиным советам Микаэла.

— Твоя тетушка Мари просто старая болтушка, — засмеялся он. — И уж точно она не самый большой знаток предмета, о котором взялась рассуждать. — Он ласково улыбнулся. — Клянусь, что я не разведусь с тобой ни при каких обстоятельствах, а уж из-за того, чего ты боялась, лапочка моя, тем более. — Должен напомнить тебе, — продолжил он, озорно сверкнув глазами и нежно приподняв пальцем подбородок жены, — я не креол. Я просто мужчина, который любит тебя. Мне нужна ты, живая Микаэла, а не какая-то креольская жена из легенд тетушки Мари.

Последовавший за этим поцелуй был таким долгим, страстным и горячим, что он едва восстановил дыхание, чтобы добавить:

— Я люблю свою маленькую женушку, хочу, чтобы она была смелой и страстной и не скрывала своих чувств.

Несмотря на то что вода в ванне успела остыть, Микаэле стало жарко. Мысль, которая пришла ей в голову, обескураживала и пугала.

— Я не смогла удовлетворить тебя? — пролепетала она чуть слышно.

Хью даже в лице изменился.

— Ты не удовлетворила меня? О нет. Меня мучила мысль, что это ты недовольна мной. Скажи честно, это так?

— Нет! Нет, что ты! — воскликнула она, непроизвольно поднимаясь в ванне. — Я никогда так не думала. Никогда! Ты всегда был так великолепен, так мягок и добр ко мне.

Хью несколько секунд смотрел на нее молча. В глазах его было столько любви и страсти, что у Микаэлы сжалось сердце.

— Но в данный момент я совсем не мягок, любовь моя, — прошептал он, беря мокрую, трепещущую жену на руки. — У меня осталось одно желание, одна мысль — я хочу тебя!

— И.., я.., я тоже тебя хочу, — пролепетала она, ужасаясь собственной смелости.

— Это правда, дорогая? Ты не придумываешь? — Микаэла кивнула, и Хью горячо поцеловал ее. — В таком случае, — пообещал он хрипловатым голосом, — я постараюсь сделать все, чтобы убедиться в этом окончательно.

Не видя ничего вокруг, он понес драгоценную ношу в свою спальню. Именно здесь, на своей постели, этим жарким днем он должен показать Микаэле, как ошибалась ее тетушка Мари.

Хью опустил жену на белоснежную простыню, откинул полог кровати и, чуть наклонив голову, любовался ее освещенным солнцем телом.

— Как же тебе могло прийти в голову, что мне может быть неприятно взирать на такую красоту, такое очарование? Трепет твоего тела, твои прикосновения так желанны мне. — Губы Хью прикоснулись к ее груди, язык пощекотал набухший сосок. — Ты такая сладкая здесь… — Голова его опустилась чуть ниже, и он поцеловал ее теплый живот. — И здесь…

Поцелуи были короткие, почти небрежные, но такие несказанно приятные. Внутри Микаэлы что-то дрогнуло, пальцы сами осторожно расправили его густые черные волосы.

— Да, так… — прошептал он. — Трогай меня… Дотрагивайся до любых мест. Если тебе этого хочется так, как хочется мне.

Микаэла последовала его совету, сначала робко, но с каждой секундой все смелее и увереннее. Чтобы не спугнуть этот порыв, Хью заставил себя лежать смирно, наслаждаясь ее ласками. Но страсть в груди его разгоралась с каждой секундой сильнее. Сдерживать себя было все труднее. А может, и не стоит? Может, забыть обо всем и просто упиваться ласками любимой жены, отдав свое тело в ее распоряжение? Легкие руки Микаэлы нежно прикоснулись к его соскам, защекотали спину и напрягшиеся ягодицы. Из его груди вырвался удовлетворенный стон. А пальцы ее, опустившись ниже, уже дотронулись до его напрягшейся плоти, и Хью на миг показалось, что он умирает от страстного возбуждения. Прерывисто дыша, он схватил ее руки и поднес к губам.

— Достаточно, сладкая моя, я не могу… — пробормотал он, целуя ее ладони и запястья. Серые глаза его буквально светились счастьем и вожделением. — Теперь моя очередь.

Уже разгоряченный ласками жены, целуя ее, он чувствовал, что буквально закипает. Голова кружилась, перед глазами расплывались разноцветные круги. Губы его, горячие, влажные, были везде, и тысячи коротких поцелуев слились в один. Хью целовал все ее ликующее тело. Хрипловатые и неразборчивые, но такие нежные слова, слетающие с его уст, проникали в самое сердце, воспламеняя его, делая сладострастное желание до боли властным и сильным. В голове пронеслась мысль, что это, наверное, и называется соблазном, против которого невозможно устоять. Возбуждают и зовут не только его прикосновения, но и слова, взгляды, даже мысли. И на зов этот откликается в ней все без остатка.

Голова Хью была уже у самого низа ее живота, руки осторожно раздвинули бедра, губы жадно прильнули к треугольнику волос, шелковый горячий язык проник внутрь ее. Как он мечтал об этой минуте! Микаэле казалось, что все ее тело вспыхнуло и растворилось в чем-то неописуемо сладостном и приятном. Руки сами судорожно обхватили его голову, стараясь прижать ее еще ближе. В глубине сознания мелькнуло, что муж делает что-то недопустимо безнравственное. Но мысль эта тут же сгорела в пламени страсти. Микаэла сейчас не могла бы остановить Хью. И не хотела…

Пряный, возбуждающий запах Микаэлы полностью заполнил его ноздри, язык чувствовал ее ни с чем не сравнимый вкус, пальцы ощущали ее живую волнующуюся плоть. Он продолжал с наслаждением ласкать ее. Услышав протяжный стон, он алчно улыбнулся и посильнее сжал ее начавшие непроизвольно вздрагивать бедра.

Микаэла как в полусне воспринимала все, что делает он и что происходит с ней. Никогда еще не испытывала она таких невыразимо сладостных ощущений, поглотивших ее целиком. Тело, начавшее вдруг жить своей собственной жизнью, конвульсивно подрагивало в каком-то сладострастном танце. Ее бросало то в жар, то в холод, ее пугали и опьяняли эти ощущения. Нервы свернулись в почти ощутимые клубочки, ожидая его прикосновений и мгновенно отвечая па них. Она обнаружила в себе нечто новое, совершенно неведомое ей до сих пор. Хотелось кричать, плакать и смеяться одновременно. Ошеломленная, она прижала к губам сжатый кулачок.

Хью понял, что творится с женой, по ее приглушенному вскрику. Счастливо улыбнувшись, он поцеловал ее в черный треугольничек еще раз и заставил себя остановиться.

— Я хочу слышать тебя, любимая, — произнес он, осторожно убирая ее руку ото рта. — Я хочу знать, что тебе приятно со мной. Мне это необходимо. — Горящий взгляд заскользил по се освещенной солнечными лучами фигуре. — Я люблю в тебе все. Твое прекрасное тело — величайшее наслаждение для меня. Никогда не стесняйся того, чем наградила тебя природа. — Хью поцеловал мягкие губы Микаэлы. — Запомни, мне нужны твои ласки, твои прикосновения, — прошептал он. — Я хочу вновь и вновь сходить с ума от твоей близости. — Он аккуратно поправил ее растрепавшиеся волосы и заглянул в бездонные черные глаза. — Впрочем, — слегка усмехнулся он, — если тебя более устраивает то, что предложила тетушка Мари…

Почти не в силах пошевелиться от переполнявших ее чувств, Микаэла нежно пощекотала пальцами щеку мужа.

— Сдается мне, — тихо произнесла она, — что тетушка Мари вовсе не знала того, о чем говорила.

— Вот и отлично! — пробормотал Хью, раздвигая ноги жены и страстно целуя ее в губы.

Руки Микаэлы обвили его шею, тело с готовностью рванулось навстречу его телу. Душу Хью заполнила ликующая радость. Жена любит его и вожделеет как мужчину! Она хочет его не меньше, чем он ее!