Когда мы ехали обратно, доктор Хьюго был очень молчалив, и это было понятно – ведь его только что чуть не задушили.

У него дрожали руки, и глаза казались размером больше обычного.

– Он просто зверь какой-то, – пробормотал доктор наконец, – маньяк. Что она в нем нашла, черт побери?

Я понял, что он говорит о Джорджии.

– Ну… он очень красивый, а на прошлой неделе мы узнали…

– Это был риторический вопрос, Фавад.

– А.

Что означает «риторический», я не знал, но сообразил, что так, видимо, называются вопросы, на которые не ждут ответа.

И еще как минимум одним соображением пополнилась моя голова в результате этого визита доктора Хьюго к Хаджи Хану – доктор был симпатичный, и все такое, но женщине нужен мужчина, который способен за нее сразиться… особенно в Афганистане. Наверное, это было неправильно, поскольку мама всегда говорила мне, что «насилием проблему не решишь», но мне все же нравилось в Хаджи Хане это «к черту сдержанность», выражаясь словами Джеймса.

Я ничего не сказал, однако, и всю оставшуюся дорогу доктор Хьюго тоже молчал. Только растирал то и дело свои руки – и горло время от времени.

Через десять минут мы остановились перед моим домом, он наклонился ко мне и почти шепотом сказал на ухо:

– Буду тебе очень благодарен, Фавад, если Джорджия ничего не узнает.

– Хорошо, – ответил я, потому что мне было его жалко.

Но большой радости не испытал. И, добравшись наконец до своей комнаты, сел и все записал – благодаря чему и запомнил то, что в те времена не мог поведать никому.