Так получилось, что служба Снесарева в Туркестане началась и закончилась выполнением схожих служебных заданий – сопровождением британских военных атташе в их поездках по Туркестанскому военному округу. Незадолго до перевода на новое место службы в Петербург Снесарев получил от начальника штаба округа поручение сопровождать британского военного атташе в Петербурге подполковника Генри Нейпира в его поездке по Туркестану. Генри Дандас Нейпир (Henry Dundas Napier,1864–1941) был сыном известного британского фельдмаршала Роберта Нейпира, возведенного за военную экспедицию в Абиссинию в 1868 г. в дворянство с титулом барона Магдалийского. Получив образование в привилегированной школе Харроу, Нейпир в 1884 г. поступил на военную службу и в чине лейтенанта отправился на службу в Индию. В 1900 г. в чине капитана участвовал в подавлении «боксерского восстания» в Китае, в 1901–1902 гг. служил британским военным атташе в Тегеране, где много ездил по стране и учил персидский язык. Затем служил военным атташе в Петербурге (1903–1907), в Софии и Белграде (1908–1911), в Софии и Бухаресте (1914). Нейпир принимал участие в Первой мировой войне, попал в австрийский плен (1916–1917). После войны служил британским военным представителем в Софии (1918–1919). В период службы в России совершил несколько поездок по стране и изучал русский язык. За заслуги в установлении доверительных отношений между британской и русской армией удостоен ордена Св. Анны 2-й степени.

Поездке Нейпира в Туркестан предшествовал ряд важных событий первой половины 1904 г. Как уже отмечалось выше, в связи с началом русско-японской войны отношения России и Великобритании в Средней Азии переживали своеобразный режим «холодной войны», который в значительной мере поддерживался недостоверными сведениями о намерениях каждой из сторон. Самой острой и политически чувствительной точкой англо-русских отношений в это время оставался Афганистан. Первые сведения о подготовке русских к массированному вторжению в Афганистан поступили в Лондон в середине февраля 1904 г. от вице-короля Британской Индии лорда Керзона. В сообщении, на основе сведений, полученных британским генеральным консулом в Мешхеде из «надежных» источников, указывалось о скорой мобилизации русских войск численностью до 40–50 тыс. человек на границе с Афганистаном. Накануне британский военный атташе в Петербурге подполковник Нейпир сообщил британскому послу о появившихся слухах о внезапном отъезде из Петербурга в Туркестан командующего Туркестанским военным округом генерала Н. А. Иванова, начальника штаба округа генерала В. В. Сахарова и командира II-го Туркестанского армейского корпуса генерала Е. Е. Уссаковского. Нейпир сообщал также о росте антибританских настроений в русском обществе в связи с британской поддержкой Японии. «Нельзя игнорировать, – доносил он, – распространенные в настоящее время среди всех слоев русского общества чувства негодования в отношении Англии, а также открыто высказываемое сожаление об упущенной возможности нанести удар по Афганистану в период Бурской войны». По запросу из Лондона Нейпир 20 февраля посетил Главный штаб, где его официально заверили в отсутствии планов по усилению русских воинских гарнизонов в Средней Азии.

События, между тем, продолжали развиваться. 21 февраля лорд Керзон снова сообщил в Лондон, что по сведениям британского агента в Красноводске, из Асхабада на Кушку отправлены 1250 кавалеристов, 8 тыс. пехотинцев, 60 вагонов с боеприпасами и 322 вагона с имуществом и продовольствием. Одновременно британский консул в Батуми сообщал о движении 6 батальонов пехоты из Ташкента в Фергану и 7 тыс. пехоты в Ташкент для замены убывших. По его сведениям, из Европейской России на Кушку и в Термез переброшены четыре кавалерийских полка и 250 тыс. винтовок.

Основным поставщиком алармистских сведений, обостривших англо-русские отношения в Средней Азии в начале 1904 г., был британский генеральный консул в Мешхеде подполковник Минчин (Charles Frederick Minchin). Генеральное консульство Великобритании в Мешхеде являлось важным центром сбора сведений о Русском Туркестане, особенно о группировке русских войск в Закаспийском крае. Подполковник Минчин, участник второй англо-бурской войны, непродолжительное время исполнял должность британского политического агента в Читрале, отвечал за сбор сведений в пригиндукушских странах, а также о Памире и русском Памирском отряде (в период командования Снесарева). Алармистские сообщения из Мешхеда стали поступать в Калькутту сразу после занятия Минчином должности генерального консула (назначен в октябре 1903, прибыл в Мешхед два месяца спустя). Большинство сообщений Минчина строилось на сомнительной информации, основанной на таких «солидных» источниках, как «продавец верблюдов в Асхабаде», «еврейский торговец в Самарканде», «пастухи в Каратепе», «мешхедские армяне» и т. п. Эти сообщения часто вызывали известную долю скептицизма в разведывательном департаменте британского военного министерства. Однако сообщения Минчина, как представляется, вполне устраивали лорда Керзона для нагнетания политических страстей в Средней Азии, чтобы продемонстрировать Лондону правильность выбранного им внешнеполитического курса, основанного на сдерживании России на дальних подступах к Индии. Это было особенно важно в момент, когда наметился серьезный кризис во внутреннем управлении Индии, обострились разногласия Керзона с главнокомандующим индо-британской армии Китченером по вопросам военной политики и популярность Керзона стала заметно падать. Во внешней политике лорда Керзона также возникли осложнения, особенно в отношениях с Россией по поводу Афганистана, по персидским делам и в отношениях с Тибетом.

В мае 1904 г. после некоторого затишья ситуация в среднеазиатских делах снова приобрела тенденцию к обострению. Лорд Керзон серией телеграмм сообщал в Лондон о необычной активности русских у границ с Афганистаном. Со ссылкой на «заслуживающий доверия источник», он уведомил о начавшейся мобилизации Туркестанского военного округа, о массовых перебросках войск и военных грузов в Закаспийском крае в сторону границы с Афганистаном (до 20 поездов в сутки в обоих направлениях).

Сведения, сообщаемые лордом Керзоном, не подтверждались ни британским послом в Петербурге, ни британским консулом в Батуми. Более того, они были поставлены под сомнение начальником департамента военных операций британского генерального штаба генералом Дж. Грирсоном (James Moncrieff Grierson). В специально подготовленной записке для Форин офиса он потребовал перепроверки сведений, в основе которых лежали так называемые «заслуживающие доверия» и «надежные» источники. Грирсон отметил, что панические сообщения, поступающие из Индии и, особенно, из британского генерального консульства в Мешхеде, не подтверждались сообщениями британских офицеров, недавно проехавших по Среднеазиатской железной дороге, – майора Майлза (Miles), исполняющего обязанности британского политического представителя в Кашгаре и подполковника британского генерального штаба У. Дугласа (William Douglas). От последнего накануне была получена открытка, отправленная из Самарканда, с зашифрованным донесением, что вдоль Среднеазиатской железной дороги все спокойно. Грирсон также заметил, что переброска из Европейской России через Баку в Закаспийскую область 48 тыс. резервистов не могла бы остаться незамеченной для британского консула в Батуме, возможности которого по разведке были значительно расширены в последние месяцы. Грирсон считал, что если сообщения о 20 поездах в каждом направлении в сутки для Среднеазиатской железной дороги были бы верны, то это было бы невероятным мировым рекордом для одноколейной железной дороги.

Тем не менее, по запросу из Лондона подполковник Нейпир 19 мая вновь посетил Главный штаб, где ему подтвердили, что обстановка в Средней Азии спокойная и никаких массированных перебросок войск не производится. Нейпир считал, что донесения лорда Керзона «содержат ошибки и преувеличения, поскольку основаны на сведениях, почерпнутых из азиатских источников». Об отсутствии у русского правительства каких-либо планов по усилению войск в Туркестане сообщил также 26 мая русский посол в Лондоне граф А. К. Бенкендорф в личной беседе с маркизом Ланздауном.

В июле – начале августа 1904 г. лорд Керзон вновь информировал Лондон о необычной активности русских войск в Туркестане, а также о начавшейся мобилизации войск Кавказского военного округа. Чтобы окончательно прояснить ситуацию, британское военное министерство приняло решение направить в Туркестан британского военного атташе подполковника Нейпира. В конце августа Форин офис согласился с предложением военного министерства и обратился с запросом к русскому правительству о разрешении подполковнику Нейпиру посетить русские среднеазиатские владения. Эта просьба вполне соответствовала интересам русского правительства и потому была удовлетворена. В это время мало кто знал, что в англо-русских отношениях уже был запущен механизм установления союзнических отношений. Антибританские настроения в русском обществе и возможный германо-русский союз, извечная головная боль британских политиков, были всерьез восприняты в Лондоне. В начале 1904 г. в правительственных кругах Великобритании обсуждался проект британских предложений России по урегулированию спорных вопросов в Средней Азии («меморандум Ланздауна»), которые в дальнейшем составили основу англо-русского соглашения 1907 г. В апреле 1904 г. король Великобритании Эдвард VII на встрече с русским послом в Копенгагене А. П. Извольским заявил о желании Великобритании установить с Россией такие же союзнические отношения, какие имелись у нее с Францией. Этот очень важный политический сигнал был весьма серьезно воспринят в Петербурге. В конце весны 1904 г. в Петербург в качестве нового британского посла был направлен сэр Чарльз Хардинг (Charles Hardinge), которому была поставлена специальная задача добиться установления с Россией такого же уровня взаимопонимания, какое имелось с Францией. Хардинг неплохо разбирался в особенностях русской внутренней политики (служил секретарем британского посольства в Петербурге в 1898–1903 гг.), знал русский язык и пользовался расположением британской королевской семьи.

1 сентября 1904 г. Нейпир выехал из Петербурга и через Москву и Киев прибыл в Одессу. Здесь состоялась его встреча с командующим войсками Одесского военного округа генералом от кавалерии бароном А. В. Каульбарсом, видным специалистом по среднеазиатским делам. В ходе беседы барон Каульбарс поинтересовался, имеется ли у Нейпира разрешение русских властей на поездку в Туркестан, и был очень удивлен, что разрешение было дано в такое тревожное для Средней Азии время. Из Одессы Нейпир через Севастополь, Керчь, Новороссийск, Поти добрался до Батуми. Здесь он встретился с консулом Патриком Стивенсом (Patrick Stevens), резидентом британской разведки на Кавказе. Стивенс имел собственную агентурную сеть на Кавказе, в том числе в Баку, и был достаточно осведомлен о русских воинских перевозках по железным дорогам Кавказа и о морском сообщении по Каспию. С точки зрения целей поездки Нейпира Стивенс был очень информированным лицом. В Тифлисе Нейпир не был принят руководством Кавказского военного округа, что он принял за «неприличие, которое редко встречал в России». Вполне возможно, что встреча не состоялась из-за отсутствия уведомления штабу округа из Петербурга.

Из Баку Нейпир пароходом отплыл в Красноводск, куда прибыл в полдень 21 сентября. На станции Красноводска он познакомился с начальником Закаспийской области генерал-лейтенантом Е. Е. Уссаковским, который встречал своего сына, кавалерийского офицера из Вильны. В Красноводске состоялась встреча Нейпира с А. Е. Снесаревым. «На меня буквально налетел офицер Генерального штаба, – вспоминал Нейпир. – Я узнал, что этот несчастный человек десять дней провел в Красноводске, дожидаясь моего приезда. Как я понял, он будет моим спутником на все время поездки».

Из Красноводска Нейпир и Снесарев 22 сентября приехали в Асхабад. Здесь Нейпир успел заметить несколько десятков локомотивов, хороший вокзал, семь подъездных путей, депо и пр. По приезду Нейпир получил приглашение навестить генерала Уссаковского, ему также было дано разрешение осмотреть артиллерийскую батарею, стрелковый батальон и кавалерийский полк. В отеле он успел пообщаться с портье – бывшим солдатом, и узнать от него общее число солдат в стрелковых ротах и резервных батальонах, сведения о движении по железной дороге запасников и пр. Портье также сообщил, что в Закаспийской области все спокойно.

На следующий день Нейпир и Снесарев посетили казармы 1-й легкой батареи 2-й Туркестанской артиллерийской бригады, где были встречены командиром батареи подполковником С. Н. Баярским и офицерами. Были показаны казармы, личный состав – все произвело на британского офицера хорошее впечатление. «На мой вопрос, – сообщал Нейпир, – получили ли они скорострельные орудия, командир батареи вежливо уклонился от ответа. Орудия оказались заперты в батарейном парке, и мне не разрешили их осмотреть. Я не стал настаивать, считая благоразумным сначала увидеть все, что было разрешено».

Затем состоялась поездка во 2-й Закаспийский стрелковый батальон. Встречал гостей командир батальона полковник М. И. Шишкин, который кратко рассказал о батальоне и сообщил, что в нем по штату мирного времени числится 843 человека и в военное время – 1031 человек. Батальон произвел на Нейпира хорошее впечатление: люди выглядели здоровыми, подтянутыми, физически крепкими и умственно развитыми. Строевые приемы и тактические построения были проделаны превосходно. По замечанию Нейпира, Асхабад был одним из самых здоровых мест в медико-санитарном отношении, здесь не было случаев холеры, очаги которой отмечены в Закаспийском крае летом 1904 г. Британскому офицеру были показаны казармы, транспортные средства, гелиографная команда. «Перед отъездом из батальона, – писал Нейпир, – мне показали солдатскую чайную, в которой солдаты могли приобрести продукты, сигареты, различные необходимые предметы и безалкогольные напитки. Полковник послал за вином, собрались все офицеры, и он, после извинений за скромную обстановку, провозгласил тост за здоровье английского монарха, затем за английскую армию и за меня. Я ответил подобным же образом, и мы расстались сердечными друзьями».

После обеда Нейпир и Снесарев посетили 1-й Таманский казачий полк. Одна из сотен полка прошла перед гостями церемониальным маршем. Лошади в сотне прибыли на службу вместе с казаками, были невысокие, но все хорошо подобраны по росту и выносливы. По выходе на льготу казаки забирали лошадей с собой на Кубань. «Кавалерийская подготовка [казаков] была великолепна, – отмечал Нейпир. – Я никогда не видел кавалерии, казачьей или иной, которая была бы подготовлена лучше. Было самое удачное время наблюдать казаков, так как они только что вернулись из летних лагерей, и старослужащие казаки еще не ушли на льготу. Они также основательны, как и регулярная кавалерия, но больше похожи на драгун. Была показана атака в боевом порядке лавы, но эффект получился неполный из-за густых облаков пыли, скрывших казаков из виду. <…> После этого наступила очередь джигитовки. Индивидуальные номера смотрелись слабо, но в сотне каждый проделывал что-то свое особенное, в целом, смотрелись казаки лучше, чем индийская кавалерия».

Затем был осмотрен Туркменский конно-иррегулярный дивизион. «Туркмены очень хорошо сложены, – отмечал Нейпир, – и крепко сидят в седле. Командовавший ими офицер состоит в должности уже 12 лет, это бывший казачий офицер. В разговоре с ним было интересно подмечать, насколько он привязан к своим людям. Он сожалел, что не удалось показать джигитов во всей их красе, но заметил, что они подготовлены лучше казаков. Всего [в дивизионе] две сотни по 135 сабель. Люди поступают на службу на два года, затем могут продлевать службу на каждый год, но не более 10 лет. После этого они увольняются без всякой пенсии. Содержание всадника – 25 руб. в месяц, все снаряжение, за исключением винтовок, свое. Младшие унтер-офицеры получают 37,5 руб., старшие – 45 руб. Офицерские чины как в армии – поручик, ротмистр и т. д. Последний получает 205 руб. ежемесячно. Туркмен тратит 5 руб. в месяц на пропитание, 12 руб. – на корм лошади, и у него еще остается 8 руб. В целом содержание подразделения обходится правительству в 100 тыс. руб. Офицер полагает, что если правительство пожелает, то имеется возможность быстро развернуть 15 эскадронов: 10 в Асхабаде и 5 в Мерве».

Вечером состоялась встреча Нейпира с командиром II-го Туркестанского армейского корпуса генералом Уссаковским. «Вечером я ужинал с генералом Уссаковским, – писал Нейпир. – Это высокий, симпатичный, с военной выправкой человек. У меня осталось очень приятное впечатление от встречи с ним. Я выразил искреннее восхищение его войсками и заметил, что они выгодно отличаются от тех, что я видел на севере России». Уссаковский, соглашаясь в целом с замечанием Нейпира, заметил, что условия боевой подготовки солдат и офицеров в Закаспийском крае выгодно отличаются от северных территорий России. В Закаспии личный состав имел возможность вести боевую подготовку круглый год на свежем воздухе, для стрельб также имелись хорошие условия благодаря сухому и чистому воздуху.

В конце встречи состоялся небольшой обмен мнениями по вопросам политического положения в Средней Азии. «Генерал поговорил со мной немного о политике, – сообщал Нейпир. – Он высказал мысль, что Россия и Англия создали для себя фантомы в Средней Азии (это замечание показывает, что не только мы пребываем в состоянии нервозности), что мы ходим по “порочному кругу” взаимного недоверия. Мы создаем трудности для России и стараемся ослабить ее по той причине, что она угрожает нашей индийской границе, а она [Россия] улучшает свои возможности для нанесения удара по Индии потому, что мы везде противодействуем ей. Он полагает, что нам нужна совместная граница, а России – рынки и выход к теплому морю. Но у нас нет видимых причин противостоять друг другу. Все наши трудности искусственно созданы. Если две страны будут лучше понимать друг друга, то это будет очень желательным. Русские, заметил он, мало знают ваших государственных деятелей, а ваши – ничего не знают о России. Он упомянул г-на Чемберлена, как человека враждебного России. Когда я выразил удивление и сказал, что мне не известно, чтобы Чемберлен занимался вопросами англо-русских отношений, то он ответи: “Нет, не в этом смысле; но если ему удастся реализовать программу объединения всех колоний, Англия станет сильнее России, и в этом смысле я вижу в господине Чемберлене угрозу нам”. Затем он напомнил, как английские политики подняли шум по поводу занятия Россией Мерва и пр., и что Индия больше не будет в безопасности. Но вот прошло уже 15 или 20 лет и с Индией ничего не случилось. Когда наши границы будут соприкасаться, то все проблемы исчезнут сами собой».

24 сентября Нейпир и Снесарев с опозданием на два часа из-за ремонта железнодорожного пути выехали из Асхабада. На следующее утро поезд был остановлен на полчаса для медицинской инспекции на предмет выявления холеры. Вскоре они проехали знаменитый Чарджуйский мост, самый длинный на то время в Российской империи. К востоку от моста от основной магистрали отходила железнодорожная ветка на пристань на Амударье.

В Самарканд Нейпир и Снесарев добрались ранним утром 26 сентября. Станция располагалась в 3,5 верстах от города. Днем Нейпир при содействии Снесарева получил разрешение командующего войсками Самаркандской области осмотреть дислоцированные в Самарканде 3-й Зерабулакский резервный батальон и 4-ю батарею 1-й Туркестанской артиллерийской бригады. Нейпир нашел личный состав резервного батальона несколько неряшливо одетым, в людях слабо чувствовался дух «военной корпорации». Сам батальон был больше похож на мастерскую, чем на строевую часть. Люди были заняты пошивкой обуви и одежды. Вместе с тем, ротные учения были произведены довольно четко, значительно лучше того, что можно было ожидать от людей, имевших такой невыгодный внешний вид. Нейпира поразил вид кожаных шаровар на солдатах батальона. «Все войска в Средней Азии, – замечал он, – за исключением саперных и железнодорожных батальонов, носят в летнее время темно-красные брюки, а зимой обычного защитного цвета. Любопытно, что летние брюки изготовлены из кожи и смотрятся очень стильно (за исключением солдат резервного батальона). Привилегия носить их берет начало со времен туркестанских походов, когда люди изнашивали одежду и были вынуждены находить ее в местных условиях. Красная кожа до сих пор здесь в ходу, материал для обмундирования и шинелей поступает из России».

Затем была осмотрена артиллерийская батарея. Нейпиру показали артиллерийские орудия и зарядные ящики устаревшего образца, но транспорты были новыми. По отзыву Нейпира, батарея содержалась в очень хорошем порядке, выездка лошадей также была неплохая.

В 11 часов вечера 27 сентября офицеры выехали из Самарканда. Проехали станцию Черняево, откуда уходила ветка железной дороги на Андижан, затем миновали Голодную степь, с хлопковыми полями и русскими поселками. Вблизи станции Голодная степь Министерство земледелия и государственных имуществ вело крупный проект по орошению земель. Главный оросительный канал с отводами был построен на личные средства Великого Князя Николая Константиновича. Каналом орошалось до 7000 десятин земли. После станции Сырдарьинской поезд пересек р. Сырдарью по новому четырехпролетному железному мосту. На всем пути от Самарканда до Ташкента отсутствовали разъездные станции.

Ближе к полудню 28 сентября офицеры приехали в Ташкент. Нейпира приятно удивил красивый вид ташкентского вокзала. Железнодорожная станция Ташкент имела широкую платформу, семь подъездных путей, депо. К станции прилегал терминал строившейся Оренбург-Ташкентской железной дороги, к которой у Нейпира имелся особый интерес. В тот же день при содействии Снесарева состоялась встреча Нейпира с А. А. Половцовым. «Вчера вечером, – сообщал Нейпир, – по предложению сопровождавшего меня офицера Генерального штаба я посетил дипломатического чиновника г-на Половцова. Оказалось, что [туркестанский] генерал-губернатор высказал пожелание, чтобы я был ему представлен г-ном Половцовым. Я нашел это довольно странным, но согласился. Половцов живет в большом прекрасном доме на западной окраине города. Он весьма приятный человек, и, как говорят, очень богат. На вид ему около 36 лет, он говорит на отличном английском языке. Раньше он служил в Гвардии, а затем перешел на дипломатическую службу. Довольно странно, что человек такого положения и на дипломатической службе согласился занять этот пост [в Ташкенте]. Он недавно женился, его юная и миловидная жена – дочь генерала, который здесь служит. Он спросил, есть ли у меня вопросы, которые бы я хотел задать генерал-губернатору, чтобы тот успел подготовить на них ответы. Я пояснил, что, как военный атташе, не имею дел с дипломатией и политикой, соответственно, у меня нет других вопросов к Его Превосходительству, кроме просьбы осмотреть некоторые войска, находящиеся под его командованием. Я также упомянул о моем желании вернуться [в Петербург] по Оренбург-Ташкентской железной дороге».

Встреча Нейпира с вновь назначенным туркестанским генерал-губернатором генералом от кавалерии Н. Н. Тевяшевым состоялась на следующий день в его резиденции. «Я нашел генерала Тевяшева приветливым пожилым человеком, – писал Нейпир. – Он извинился за беспорядок в его доме, сославшись на то, что только что приехал с семьей по Оренбург-Ташкентской железной дороге. И семья еще не оправилась после трудной дороги. Госпожа Тевяшева пришла в ужас, найдя дом в столь запущенном состоянии и к тому же неудобным. Я попросил осмотреть войска и сразу получил разрешение. Мне было предложено встретиться с генералом Сахаровым. Затем я спросил его о дороге и попросил разрешения вернуться в Петербург через Оренбург. Он ответил, что вряд ли сможет дать такое разрешение. Он и его семья проехали по этому пути с большими трудностями, и он не может взять на себя ответственность за мою безопасность. Железнодорожный путь в некоторых местах был уложен прямо на песок, чтобы дать возможность его поезду проехать, а затем был вновь разобран.

В ходе нашего дальнейшего разговора генерал сообщил частным неофициальным порядком, что он совсем не считает себя англофобом, доказывая это наличием английской гувернантки у его детей (в действительности, внуков) и желанием дать им английское образование. Что касается границы, то [по его словам] раньше имелись некоторые трудности, как это бывает на любой границе. Однако, что касается главного вопроса, то он не видит причин для вражды. По его мнению, современная граница с Афганистаном находится в отличном состоянии не только для Англии, но и для России, и у него нет намерения что-либо менять. Он будет делать все, что в его власти, для сохранения дружественных чувств к Англии».

В тот же день Тевяшев нанес Нейпиру странный визит, появившись у него в гостинице. «Мне пришлось принять его в спальне, поскольку другого места не имелось», – отмечал Нейпир в своем отчете. Тевяшев не поднимал больше политических тем и сообщил Нейпиру о предстоящей отправке в Маньчжурию новых армейских корпусов.

Затем состоялись визиты Нейпира к помощнику командующего войсками округа генерал-лейтенанту Е. И. Мациевскому, начальнику штаба генерал-лейтенанту В. В. Сахарову, генерал-квартирмейстеру штаба округа М. Д. Евреинову и командиру I-го Туркестанского армейского корпуса генерал-лейтенанту К. В. Церпицкому. Все должностные лица оказали Нейпиру самый дружественный прием.

Генерал Мациевский показал Нейпиру карту Ташкента, на которой подробно была нанесена русская часть города. Следует заметить, что Ташкент произвел на Нейпира самое благоприятное впечатление своей европейской застройкой, широкими улицами, добротными каменными зданиями и обилием зелени. С генералом Мациевским Нейпир дважды встретится в Петербурге в конце февраля 1905 г. Мациевский приезжал в столицу для представления императору Николаю II по поводу вступления в должность командира I-го Туркестанского армейского корпуса.

Наиболее интересная встреча состоялась с генералом В. В. Сахаровым. Как замечал Нейпир, 53-летний Сахаров приходился родным братом военному министру, и следовательно, был в Ташкенте влиятельным человеком. Он отмечал его высокий интеллект и ставил его по умственному развитию выше именитого брата. «Генерал Сахаров, – отмечал Нейпир, – повел беседу на пограничные темы и поинтересовался, почему мы желаем иметь буферные государства [вокруг Индии]. Я ответил, что, будучи островной державой, мы имеем врожденное чувство неприятия сухопутных границ, что в Индии мы не можем или не хотим держать большую армию, поэтому нам приходится усиливать ее [оборону] за счет пространства. Генерал сказал: “Рано или поздно наши границы должны будут сомкнуться”. Я ответил: “Лучше позже”. “Это я понимаю, – ответил генерал, – но почему необходимо сооружать эту стену враждебности вокруг Афганистана?”. [Я ответил: ] “Полагаю, мое правительство не желало, чтобы Россия по мере роста ее аппетита начала отхватывать от него куски”. Генерал заметил: “Если мы захотим, то можем войти в Афганистан или Персию хоть завтра, но персидская граница остается в безопасности многие годы и там нет враждебного или искусственно созданного барьера на пути торговли и общения”».

Окончательное решение для осмотра войск Нейпир должен был получить у генерала Церпицкого. По замечанию британского офицера, Церпицкий «был настоящим воином, грубоватым, резким в манерах, больше похожим на немецкого, чем на русского офицера». Церпицкий при встрече сообщил Нейпиру, что сталкивался с британскими войсками в период похода в Китай в 1900–1901 гг., и что, несмотря на отдельные конфликты с ними, у него остались о них самые приятные воспоминания.

Вечером того же дня Нейпир отправился к Половцову «поиграть в теннис». Половцов сообщил, что в прошлом году совершил служебную поездку на Памир в Вахан и отсутствовал в Ташкенте около шести недель. Он также посетовал, что «Афганистан отгорожен от России».

Утром 30 сентября Нейпир и Снесарев отправились на осмотр Туркестанского саперного батальона и были встречены его командиром полковником И. С. Меркушевым. Батальон состоял из трех саперных и одной телеграфной рот, общей численностью 700 солдат и офицеров. В военное время штат батальона доводился до 1017 человек, численность телеграфной роты почти удваивалась. Нейпир был удивлен техническими возможностями роты, в наличии которой имелось 15 верст телеграфного провода, а в период войны этот запас доводился до 200 верст. В батальоне Нейпир также заметил наличие понтонных средств, размещенных на 60 повозках.

Затем состоялся визит в 4-й Туркестанский стрелковый батальон, командиром которого был полковник П. В. Карабчевский. Батальон имел пятиротный состав, 5-я рота постоянно находилась в г. Казалинске. Люди в батальоне, по сравнению с закаспийскими стрелками, не смотрелись так молодцевато, а в одной из рот, в последнем взводе, солдаты имели малый рост и выглядели физически слабыми. Большинство новобранцев в батальон прибывало из Курска, Киева и Пензы. Имелось также немного поляков и армян.

После посещения войск состоялся обед у генерала Церпицкого. При встрече Церпицкий рассказывал о своей службе в Китае, об участии в боевых действиях. Нейпиру, как участнику тех событий, было интересно узнать мнение Церпицкого о войне и его оценку британского экспедиционного корпуса в Китае. «Он припомнил несколько анекдотов из жизни наших войск в Китае, не все они лестны, но и не были обидны», – заметил Нейпир.

После обеда состоялась еще одна встреча с начальником штаба округа. «Генерал Сахаров, – отмечал Нейпир, – высказывался честно и доверительно, что Россия не желает военного похода в Индию, что существует полное недопонимание между двумя нациями. Индия – ахиллесова пята [Великобритании], это то место, по которому Россия может нанести чувствительный удар в случае осложнений [с Великобританией] в Европе или на море. Но в Европе наши интересы не входят в противоречия. Русские никогда не собираются соперничать с нами в торговле, особенно сейчас, когда руки у них связаны войной с Японией, было бы абсурдно предполагать, что они хотят войны с нами. Да, они ведут подготовку, но это занятие любой армии быть в готовности, это не будет направлено против нас, разве что произойдет в каком-либо исключительном случае. Если в конце войны с Японией, при ее благоприятном для России исходе, мы захотим нового Берлинского конгресса, то в целях не допустить вмешательства, они будут воевать с нами на этом театре. Он также добавил, что не придает значения газетам и даже не читает «Нового времени». И английская, и русская пресса повинны в раздувании враждебности.

Я согласился, что, к большому сожалению, мы не в состоянии положить конец взаимному недоверию, которое заставляет нас быть яростными противниками России по мере ее движения к Индии, и наоборот. Но политика России по продвижению к Индии это тот случай, когда мы не можем поступиться нашими интересами. Если общая граница [в Средней Азии] станет реальностью, то мы должны будем либо стать послушными слугами России, либо увеличить число наших войск. Россия не желает захватить Индию, поэтому мы не должны так много уделять этому [вопросу] внимания. Я также высказался в том смысле, что для военных в Средней Азии, зацикленных на одной проблеме и имеющих массу вдохновляющих исторических примеров, всегда будет иметься мотив перещеголять [в своем рвении] предшественников. Он горячо возразил против этого взгляда. Если эти люди хорошо изучали историю, то должны задаться вопросом, что стало с империей Тамерлана и др. империями. Желание завоевания источило их жизненную силу. Ни России, ни Англии не выгодно дальнейшее расширение своих пределов. Что касается Термеза, то как он пошутил, мы с готовностью уступим его вам. Эта аллюзия на Термез выглядела довольно странной, но я думаю, что это был своего рода намек на то, что русские не принялись бы за строительство железнодорожной ветки Самарканд – Термез, если бы наша политика была более дружественной».

После обеда генерал Сахаров распорядился подать Нейпиру верховую лошадь, и они отправились осматривать 5-й Оренбургский казачий полк. Гостей встречал и представлял полк его командир, полковник А. Д. Наумов. Нейпир отметил, что строевая выучка оренбургских казаков уступала кубанским. Лошади у оренбургских казаков были меньше, чем у кубанских. Вооружены они были пиками, шашками и винтовками. Работа пикой и рубка шашкой отрабатывались на соломенных чучелах, пиками казаки владели хуже, рубка удавалась лучше. Хорошее впечатление произвело спешивание казаков и изготовка к бою в цепи. Лошади при этом попарно связывались и оставались рядом с позицией под наблюдением казака. Нейпир нашел этот способ спешивания весьма практичным в бою, позволявшим быстро переходить от пешего к конному строю.

Вечером состоялся ужин у генерала Церпицкого. «Политика не обсуждалась, – отмечал Нейпир, – но он спросил меня об обязательной воинской повинности и возможности ее введения в Англии. Эта тема его очень интересовала. Я ответил, что работа по этому вопросу продвигается. Он спросил, как она отразится на Индии и будет ли распространена на Индию. Я ответил, что она не подходит для Индии, где так много невоинственных народов. Единственное, в чем она отразится на Индии, что в случае призыва в Англии появится возможность создать прочную базу для значительно бóльшей армии добровольцев, которых мы можем использовать за рубежом. Он продолжил тему, указав на большое значение всеобщей воинской обязанности для России, для умственного и физического развития народа, что все уходящие в запас армии умеют читать и писать, становятся более развитыми в умственном и физическом отношении, чем до службы в армии». По итогам своих встреч с руководством Туркестанского военного округа Нейпир сделал вывод, что «ни один из высокопоставленных офицеров не является англофобом». Оказанный ему в Ташкенте прием, как со стороны старших начальников, так и младших офицеров был «очень дружественным» и сильно поразил его.

1 октября Нейпир и Снесарев посетили в Ташкенте осенние скачки, организованные Туркестанским обществом поощрения коннозаводства. Скачки проводились в присутствии туркестанского генерал-губернатора, почетного президента общества. Жокеи – русские и туземцы, были одеты в яркие одежды. Отдельных офицерских скачек в тот день не проводилось, но офицеры на собственных лошадях принимали участие в нескольких заездах. Скачки закончились показательной джигитовкой казаков.

Вечером Нейпир и Снесарев отъехали из Ташкента в Самарканд. В поезде Нейпир познакомился с Гомером Киддером (Homer H. Kidder), сотрудником экспедиции американского геолога и естествоиспытателя Рафаэля Пампелли (Raphael Pumpelly), который в 1903–1904 гг. вел географические и археологические работы в Туркестане. Киддер возвращался из совместной с Пампелли поездки в Кашгар, охотился на Памире и проехал через Фергану. Он сообщил Нейпиру, что в Фергане не было заметно какой-либо необычной активности русских войск.

Из Самарканда Нейпиру удалось, ослабив бдительность Снесарева, совершить ряд коротких разведок с целью проверки имевшихся сведений о начале строительства железнодорожной ветки Самарканд-Термез. «Я вернулся в Самарканд по той причине, – отмечал Нейпир, – что постоянно находился под таким плотным наблюдением со стороны моего спутника во время первого посещения города, что это дало мне основание предположить, что от меня хотят что-то скрыть, возможно, работы по сооружению железнодорожной ветки на Термез. Прием, оказанный мне в Ташкенте, ослабил его бдительность, и у меня появилась возможность самостоятельно проехать несколько миль к востоку от города, а также на север по почтовой дороге на Термез».

3 октября Нейпир и Снесарев осматривали в Самарканде казармы 5-го Туркестанского стрелкового батальона, которым командовал полковник А. П. Романов. Батальон имел пятиротный состав, 5-я рота постоянно дислоцировалась в г. Ура-Тюбе, в 40 верстах от станции Черняево. Это была резервная рота, из которой в военное время разворачивался стрелковый батальон. Люди в батальоне производили прекрасное впечатление, особенно в 1-й роте, где имелось много рослых нижних чинов.

Затем был осмотрен 2-й железнодорожный батальон, которым командовал полковник Л. В. Суходольский. Общая численность батальона составляла 1816 человек. Две роты батальона были отправлены на театр военных действий в Маньчжурию для укомплектования железнодорожной бригады. Батальон обслуживал протяженные линии Среднеазиатской железной дороги – от Мерва до Андижана и от Кушки до Мерва. «Рацион войск в Самарканде, – отмечал Нейпир, – ½ фунта мяса на человека в день, в некоторых местах, в зависимости от удаленности и сложности службы, – до 1 фунта в день. Каждый солдат получает 3 фунта черного хлеба в день, норма эта введена еще Петром I и никогда не подлежала пересмотру. Солдаты не в состоянии съесть столько хлеба, но получают его столько, сколько хотят, остальное составляет батальонную экономию. Кроме хлеба и мяса люди получают лук, огурцы, кашу, соль, перец, картошку, морковь, чай и сахар. Мясо и овощи кладутся в суп, который вместе с кашей составляет основу рациона, он подается дважды в день. Считается чем-то исключительным, если во время боевых действий личный состав не получил порцию хлеба. В каждой роте или полубатальоне выпекают свой хлеб. В Средней Азии солдат получает 60 коп. в месяц, против 45 коп. в России».

Из Самарканда Нейпир и Снесарев выехали в 11 часов утра. Поезд опоздал на два часа. В 7 часов вечера они прибыли на станцию Каган, откуда поездом проехали в Бухару. Русский политический агент в Бухаре Я. Я. Лютш был в отъезде, и офицеров никто не встретил и не разместил. Остановились в небольшом постоялом дворе – «сарае», который содержал грузин. Это был типичный бухарский караван-сарай с улучшенными условиями: имелось шесть комнат, билиардная и столовая, все неимоверно грязное. Прислуживали в постоялом дворе русский повар и его жена.

Утром 5 октября Нейпир и Снесарев вышли из постоялого двора осмотреть базары Бухары. Неожиданно к ним подошел местный житель, в котором Нейпир признал афганского торговца, и предложил проводить их до базара. «Мы приняли его приглашение, – писал Нейпир. – Мой офицер Генерального штаба чувствовал себя очень неуютно, так как он понимал персидский язык, который здесь является универсальным языком, весьма посредственно. Он считал этого человека английским шпионом. Сопровождавший нас сказал, что пришел в караван-сарай встретить друга из Афганистана. Позже я узнал, что в сарай приехал англичанин. Я не видел его и не знаю, было ли это на самом деле. Все это выглядело подозрительным, но афганец, если он действительно был шпионом, проделал все настолько ловко, что напрашивался вывод, что он состоит на полицейской службе у бухарского эмира. Русский не догадывался, что он был афганцем, и я не стал посвящать его в это. Афганец проживал здесь уже 12 лет, был доволен своим положением и не собирался возвращаться в Афганистан. Он очень интересовался Исхак-ханом, спрашивал, был ли Исхак-хан на церемонии “салама” у нового генерал-губернатора. Офицер Генерального штаба сказал: “Нет, он еще не получил на то приглашения”. Офицер сообщил мне, что бухарский эмир имеет своих агентов в русских пределах и очень хорошо информирован обо всем, что делают русские, и что они, русские, плохо осведомлены о Бухаре, особенно о ресурсах различных округов [ханства]. Конечно, русские могли бы потребовать эти сведения, но эмир все равно введет их в заблуждение».

Нейпир оставил краткое описание населения Бухары: «Люди выглядят спокойными и довольными жизнью. Их поведение на улицах не грубое, но и без раболепия. Говоря в целом, в этой части Средней Азии русские не чувствуют своего превосходства над туземцами, они не ожидают того, чтобы перед ними уступали дорогу. На улицах Бухары едущий на ишаке кричит каждому встречному “пушт” и продолжает ломиться вперед без всякого уважения, даже к русскому мундиру.

Что касается качеств различных народов, я заметил, что сарты, несомненно, трусливы, и русские подтверждают это. Наиболее воинственными народами являются туркмены и киргизы. Здесь, в Бухарском ханстве, численность населения составляет около 2,5 млн. чел., то есть в среднем 4 тыс. чел. на квадратную милю. Оно состоит из племен тюркского и персидского происхождения. Первые представлены преимущественно узбеками, а также туркменами и киргизами. Персидская группа состоит из таджиков, проживающих в городах, и сартов – смеси тюрков и иранцев. Также можно видеть много евреев, армян, персов, афганцев, индусов и цыган. 20 % населения – кочевники, 15 % ведут полукочевой образ жизни. Что касается общей численности населения Средней Азии, то она в 1897 г. составляла 5 250 406 чел. обоего пола на русской территории (включая Семиречье) и 3 022 087 чел. в Бухарском и Хивинском ханствах. Из этого количества русских не более 5 %, включая войска. Общая численность русских – 414 124 чел. Киргизы составляют около 36 % от общей численности населения».

Вечером того же дня Нейпир и Снесарев выехали из Старой Бухары на станцию Каган, где пересели на поезд, следующий до Мерва. В пути к ним подсел железнодорожный служащий, возвращавшийся с охоты. Он с гордостью показывал офицерам сумку с охотничьими трофеями – несколько зайцев и фазанов. По его словам, трофеев могло быть больше, он стрелял в общей сложности по 30 зайцам, но промахнулся.

В Мерв офицеры прибыли в 6 часов утра. Нейпир не смог посетить эту местность на пути в Ташкент из-за введенного карантина в связи с холерой. Тогда он подумал, что ссылка на холеру, скорее всего, была уловкой русских властей, чтобы не дать возможности осмотреть Мервский гарнизон, один из крупнейших военных центров в Туркестане. Оказалось, что эпидемия холеры все же имела место и вызвала большую обеспокоенность у русских властей. Мерв имел важное военное значение, здесь дислоцировались управление 7-й Туркестанской стрелковой бригады, 1-й Кавказский полк Кубанского казачьего войска, Закаспийский саперный батальон, 6-й и 7-й Закаспийские стрелковые батальоны, 7-й Мервский резервный батальон. В Мерве Нейпир осмотрел Закаспийский саперный батальон, которым командовал полковник С. А. Агишев. Командир батальона одновременно являлся начальником железнодорожной станции Мерв. Батальон состоял из двух саперных и одной телеграфной роты и имел штат военного времени с общей численностью личного состава 750 человек. Люди выглядели умственно и физически развитыми и по своему качеству превосходили военнослужащих пехотных батальонов. В казармах батальона Нейпир осмотрел различные макеты фортификационных сооружений, мостов и пр., а также большой стол с установленным на нем лотком с песком, в котором саперы отрабатывали возведение различных инженерных сооружений. Нейпир осмотрел имущество батальона и обратил внимание на то, что все оно было в хорошем состоянии, имелось много совершенно нового оборудования и инструментов. В завершение осмотра был показан пироксилиновый склад.

Затем наступила очередь осматривать 6-й Закаспийский стрелковый батальон. Батальон состоял из четырех стрелковых рот, без пятой роты, формирование которой вскоре ожидалось. Батальон имел штат мирного времени, в каждой роте насчитывалось по 187 человек. В военное время штат увеличивался до 211 человек. В каждой роте имелось два сапожника и девять портных, которые были освобождены от части служебных обязанностей, но проходили полный курс владения оружием. Нейпиру были показаны строевые занятия взвода и занятия по стрелковой подготовке.

Из Мерва Нейпир и Снесарев рано утром 8 октября выехали в Асхабад. Отправление было задержано на два часа из-за поломки локомотива. Как отметил в отчете Нейпир, за две недели путешествия это был уже третий инцидент с железнодорожной техникой. В пути Нейпир вел подсчет станций, подъездных путей, разъездов, платформ, локомотивов и т. п. – всей той информации, которая могла быть использована для определения военных параметров Среднеазиатской железной дороги. Впрочем, задача его сильно облегчалась тем обстоятельством, что имелись добротные печатные справочники по дороге, опубликованные незадолго до того в России, к примеру, «Путеводитель по Туркестану и Среднеазиатской железной дороге» (СПб., 1903) и «Туркестанский календарь на 1904 г.» (Ташкент, 1904). В своем отчете по итогам поездки Нейпир сетовал, что ему не удалось собрать сколько-нибудь ценных сведений о русских железных дорогах в Туркестане и добавить что-либо нового к тому, что было известно из докладов других британских офицеров, путешествовавших по русским среднеазиатским владениям. Вместе с тем, он был первый, кто предложил британскому генеральному штабу иметь постоянного агента в Оренбурге для наблюдения за воинскими перевозками по Оренбург-Ташкентской железной дороге.

Вечером того же дня офицеры прибыли в Асхабад, откуда проехали в Красноводск. Поездка подполковника Нейпира по Средней Азии подошла к концу, вместе с ней завершилась и миссия капитана Снесарева. В полдень 9 октября в порту Красноводска Снесарев простился с Нейпиром, но, как оказалось, не навсегда. Вскоре им предстояло встретиться в Петербурге, чтобы вновь вернуться к теме англо-русских отношений в Средней Азии. Последняя их встреча состоялась 14 апреля 1907 г. в приемной помощника военного министра генерал-лейтенанта А. А. Поливанова, к которому с прощальным визитом по поводу оставления должности военного атташе в Петербурге прибыл подполковник Нейпир.

В отчете о поездке в Туркестан Нейпир кратко характеризовал роль Снесарева в организации этого мероприятия. «Рассматривая результаты моей поздки, – отмечал Нейпир, – следует иметь в виду, что положение военного атташе, путешествующего по России, особенно в это время, напоминает положение психически нездорового и опасного человека, сопровождаемого днем и ночью попечителем. Присутствие рядом офицера Генерального штаба подводит его на каждом шагу, и если он вступает в разговор с прохожим, то слышит ублажающие неопределенные ответы, либо немедленно уводится подоспевшим офицером Генерального штаба в безопасное место. И только в редких случаях, когда мой спутник засыпал или каким-то образом отвлекался, у меня появлялась возможность неофициально поговорить с людьми. В то же время, я много обязан моему спутнику за множество оказанных услуг и за получение разрешений осмотреть казармы и пр. Одним из главных преимуществ этого была возможность побеседовать с армейскими офицерами, которые иногда сообщали кое-какие сведения».

Нейпир, имевший в течение более месяца возможность общаться с Снесаревым, приводит интересную характеристику его взглядов на различные аспекты среднеазиатского вопроса. «[Этот офицер] хорошо знает Памир, – отмечал Нейпир, – путешествовал по Индии, некоторое время жил в Лондоне, разрабатывая тему по индийскому вопросу в Британском музее. В действительности он считает себя специалистом по индийским делам. Он смотрит на Индию, как на выжатый лимон. С самого первого дня нашего появления там и до настоящего времени мы не прекращали извлекать из нее средства и никогда не вкладывали их. В обнищавшей стране распространились голод, холера и чума. У него даже имеется подозрение, что правительство распространяет эти болезни для истребления излишнего населения. Страна в результате находится накануне восстания. Поразительно, что поездка в Индию не рассеяла эти предубеждения, которые разделяются многими его соотечественниками. Что касается Афганистана, то он читал о жизни [эмира] Абдуррахмана, и поскольку там нет упоминания о секретном договоре с Англией, то он считает [эту книгу] “уткой”, запущенной нашими ловкими политиками. Он очень сомневается, что посягательство [русских] на афганскую границу мы используем как предлог для объявления войны. Он спросил, что мы будем делать, если эмир добровольно уступит Вахан России?

Что касается шансов на успешное вторжение в Индию, то в них он не сомневается. Он не верит в возможность введения в Англии всеобщей воинской обязанности и насмехается над нынешним состоянием нашей военной системы в Англии.

В отношении индийской армии он признает ее многие отличные качества, он допускает мысль, что наши солдаты по сравнению с русскими лучше подготовлены теоретически, но убежден, что туземные войска не смогут продолжить бой по мере выбытия из строя офицеров. Моральное превосходство европейцев над ними будет подавляющим.

Он считает, что у Англии есть голос в мировом сообществе, и этот голос важный, и достигается он исключительно удачным сочетанием ее талантливых дипломатов и государственных деятелей. Что касается нашей стратегии, он считает, что мы тратим слишком много сил и средств на оборонительные сооружения и пр. для соединения гератской и кандагарской [оборонительных] линий и не уделяем достаточного внимания кабульской линии.

Он ожидает скорого повышения по службе и сообщил мне, что получил предложение (и уже его принял) занять должность в разведывательном управлении Главного штаба в Петербурге».

Главный вывод, который сделал Нейпир по итогам поездки в Туркестан, заключался во мнении, что слухи о мобилизации частей Туркестанского военного округа не соответствовали действительности. Войска находились в местах постоянной дислокации и занимались плановой боевой подготовкой. Из бесед с руководством Туркестанского военного округа он вынес впечатление об отсутствии у командного состава желания воевать с Великобританией в Средней Азии, но, как он заметил, если будет получен приказ о нанесении удара по Индии, то он будет безукоснительно выполнен. Наиболее подготовлеными Нейпир считал части II-го Туркестанского армейского корпуса, который находился в высокой степени боевой и мобилизационной готовности и мог двинуть войска в Афганистан спустя несколько часов по получению боевого приказа.

Интересны замечания Нейпира о русских туркестанских войсках. «Общее впечатление, – отмечал он, – которое я вынес относительно качеств солдат и офицеров хорошее. За последние три года офицеры изменились к лучшему, как в смысле образования, так и моральных качеств. Стало меньше пьянства, проделано много работы, им больше нравятся верховые прогулки и спорт на свежем воздухе, что выгодно отличает их от товарищей в остальной России. <…> Личный состав представляет собой отличный материал, солдаты пойдут куда угодно за своими командирами. Отношения между офицером и солдатами напоминают отношения отца к своим детям, это результат той системы [воспитания], которая установилась в России. Обыкновение приветствовать солдат на параде и благодарить их за проделанную работу распространено повсеместно, и это не пустая формальность, она укрепляет взаимные чувства».