Секретно

О ПАМИРАХ

Вопрос о Памирах, с точек зрения управления ими и выполнения различных военных задач, с ними связанных, имеет за собою почти десятилетнюю давность и довольно обширный материал как в форме напечатанных источников, русских и иностранных, из последних по преимуществу английских, так и в форме сырого материала, представляемого делами строевого и отчетного отделений (а раньше и мобилизационного) Туркестанского военного округа.

Опыт годов, выразившийся в сказанном материале, в связи с личными наблюдениями во время двухкратного посещения Памиров, в одно из которых я посетил все памирские посты и объехал всю границу, начиная от Хорога и кончая Ранг-кулем, дают достаточные данные для сводки к определенным выводам многих из вопросов о Памирах, которые до сих пор были затронуты лишь попутно, решались незаконченным образом и затеривались среди груды сырья и мелочей.

Задачи на Памирах.

Согласно инструкций начальнику Памирского отряда от 1897 года 26 мая и того же года 7 июня, утвержденных военным губернатором Ферганской области, задачи на Памирах сводятся к следующим:

1) Наблюдение за границей, путями и производство разведок в сопредельных странах.

2) Управление Русскими Памирами.

3) Наблюдение за бухарской администрацией в Припамирских «ханствах» – Вахане, Шугнане, Рошане.

4) Управление Памирским отрядом (части строевая, инспекторская и хозяйственная).

Инструкции.

Инструкция 7 июня касается главным образом задач, упоминаемых в [пунктах] 1, 2, и 4; инструкция 26 мая касается пункта 3, но, как написанная ранее, содержит некие правила, приводимые вновь в более поздней инструкции.

Существование двух инструкций, не сведенных в одну, и касающихся одновременно одних и тех же вопросов, во всяком случае, должно быть признано неудобным. Сами же инструкции должны быть признаны устаревшими и задачи в них недостаточно ясно и обще изложенными.

Например, 1) среди постов не упомянут один из самых важных, Ишкашимский, который, без сомнения, должен войти в схему основного распределения Памирского отряда.

2) По составу посты в настоящее время резко отличаются от намеченных в инструкции.

3) Пункт в § 5 о том, что «по крайней бедности населения оно освобождается от всяких податей, сборов и повинностей», на самом деле не выполняется, да и не может выполняться, ибо неоткуда взять мясо, топливо (терескен), масло; и эти предметы поневоле должны доставляться киргизским населением под формой обязательной натуральной повинности.

4) Организация почтового сообщения ведется в настоящее время иначе и т. д.

Что же касается до инструкции 26 мая, то та ее часть, которая касается вопроса о наблюдении за бухарской администрацией, представляется и по существу самого дела весьма сомнительной и требующей изменений.

Военный губернатор Ферганской области.

Начальник Памирского отряда подчинен непосредственно военному губернатору Ферганской области, от которого и последовали вышеупомянутые инструкции. Такой порядок подчинения едва ли может быть признан удобным и отвечающим интересам Памирского вопроса.

Военная канцелярия Ферганского губернатора, как показывает опыт годов, являлась в этом деле чисто передаточной инстанцией, не могущей вносить своего элемента и потому лишь задерживающей и тормозящей дело. В данном отношении управление Памирами весьма аналогично с управлением северо-западными племенами Индии. До прошлого года оно находилось в руках пограничного комиссара, непосредственно подчиненного Генерал-Лейтенанту Пенджаба, а последний сносился уже от себя с вице-королем Индии. Такой порядок давно давал о себе знать задержкой в делах и ненужными осложнениями.

Рассматривая возможную деятельность Ферганской инстанции, позволительно сделать вывод, что знания природы Памира, его народонаселения и нужд последнего у него быть не может таких, как у чинов Памирского отряда и туземной администрации, а с другой стороны, общих текущих задач по разведке на границах Памиров, руководящих идей по управлению киргизами и таджиками, по сношению с сопредельными странами у губернатора также не будет, отсюда вся деятельность должна неминуемо сводиться к передаванию дел от начальника Памирского отряда в окружной штаб и обратно.

Если к этому добавить, что задачи на Памирах имеют, главным образом, военный интерес и по преимуществу для окружного штаба, что с организацией корпусных управлений поддержка резервом, выбор офицеров и нижних чинов для отряда могут быть выполнены удобнее при посредстве штаба I-го [Туркестанского армейского] корпуса, что народонаселение Памиров, их хозяйство и быт не имеют никакой аналогии с таковыми же Ферганы, то аномалия рассматриваемого подчинения станет еще более очевидной.

Рассмотрю детальнее некоторые из задач на Памирах и просмотрю порядок их решения:

а) Одной из важнейших задач будет изучение сопредельных стран и, в частности, производство разведок. Памиры в этом отношении входят в круг других разведывательных центров, как например, штаб II-го [Туркестанского армейского] корпуса, Кашгар, Керки и т. п., почему направление разведок, текущие задачи, приведение добытых результатов в связь с другими, все это начинается окружным штабом, здесь же обрабатывается и передается выше. Ферганская инстанция в этом деле не может, да и не должна вносить чего-либо своего.

б) Наблюдение за действиями бухарской администрации, являясь делом щепетильным и в большинстве случаев, по духу самой инструкции, требующим сношений с эмиром Бухары, стоит совершенно вне компетенции Ферганской инстанции, которая не имеет даже органов для сношения с эмиром, почему подобные дела опять по необходимости идут через окружной штаб на усмотрение генерал-губернатора.

в) Дела об иностранцах, посещающих Памиры с целью охоты или научных исследований, ввиду необходимости исключительного отношения к подобным посещениям, требуют даже сношений с Министерством иностранных дел и потому все проходят через окружной штаб.

В сфере возможных руководительств со стороны ферганского начальства остается управление киргизами Восточных Памиров и управление Памирским отрядом, но ничтожное народонаселение первых – не более 2 тыс. душ обоего пола, и почти десятилетний опыт ведения вторым сделали эти вопросы вполне доступными компетенции начальников Памирского отряда, которые без труда могут их вершить единолично. Если же и в данных областях поднимаются вопросы, решение которых начальник отряда не решается взять на себя, как например, массовый уход киргизов из наших пределов или переход их к нам, исключительная болезненность в Памирском отряде (например, цингой) и т. д., то ведь все эти вопросы все равно не идут мимо окружного штаба.

Самым убедительным доказательством того, что в сущности окружной штаб ведал делами Памиров, является наличность дел о Памирах во всех отделениях (в отчетном и строевом, например, по два – обыкновенное и секретное), причем, некоторые доходили до шестисот с лишним пронумерованных и скрепленных листов.

Вышеизложенные соображения позволяют сделать вывод, что для простоты, ускорения, и вообще, пользы ведения делами Памиров было бы желательно начальника Памирского отряда подчинить непосредственно начальнику штаба округа, на правах корпусного командира, а Ферганского военного губернатора освободить от ведения делами Памиров.

Против такой перемены возможны следующие возражения:

Штаб округа и без того, с присоединением Закаспийской и Семиреченской областей к Туркестанскому военному округу, является отягощенным массой дел, а прибавление к ним ведения Памирами может еще более увеличить таковые. Но ведь, как сказано выше, окружной штаб и без того ведал Памирами и трудно ожидать не только большего увеличения, но даже просто увеличения переписки по Памирам.

Ферганский губернатор, как соприкасающийся по управлению области с Памирами, без сомнения заинтересован в ходе дел на них и должен знать результаты разведок, об иностранцах и т. д., с переходом же Памиров в ведение начальника окружного штаба он будет лишен всего этого. Возражение должно быть признано веским, но устранимым тем приемом, что губернатор обо всем для него интересном может быть всегда ориентирован копиями соответствующих бумаг или донесений. Так, например, делалось с донесениями из Кашгара Генерального штаба капитана Корнилова, которые в копиях пересылались Ферганскому военному губернатору.

Распределение Памирского отряда.

Наблюдение за границей Памиров, за путями, ведущими через нее и, в частности, производство разведок в сопредельных странах выполняются посредством известным образом распределенных частей Памирского отряда, в форме пограничных постов. Расположение и численность наших Памирских постов к 1-му мая 1901 г. было нижеследующее:

 *  Цифра подчекнута, пометка командующего войсками округа: «Итоги не сходятся». (Прим. сост.)

**  Цифра подчеркнута командующим войсками, далее следует пометка: «И здесь тоже». (Прим. сост.)

История дел на Памирах показывает, что по мере занятия их посты, всегда имея центром Памирский (на р. Мургабе, недалеко от впадения р. Ак-байтала), располагались по дуге, которой радиус постепенно увеличивался. Таким образом, при первых трех начальниках дуга шла через восточный край Ранг-кульского озера, устье р. Истыка и нынешнюю Орошорскую область. С присоединением же Припамирских ханств и передвижением наших отрядов почти до северных склонов Гиндукуша, дуга постов была расширена и пошла р. Пянджем, делала малопонятный излом, оставаясь у Истыка, изворачиваясь по-прежнему у восточного края Ранг-куля.

Посты создавались в большинстве случаев усмотрением начальников Памирских отрядов, причем, мотивировка того или другого выбора ограничивалась указанием на узел путей, сходящихся в месте намеченного поста, на подходящие в большинстве случаев сносные климатические условия и на выгодные тактические условия. Почти всегда упускалось из виду распределение отрядов в сопредельных странах, иностранная литература вопроса о Памирах и, наконец, история торговых движений, связанных с этой страной, и сами экономические данные сопредельных государств.

Почти единственной, наиболее обстоятельной мотивировкой по вопросу о постах, была заметка Генерального штаба капитана Эггерта от 26 октября 1896 года о ненужности Кала-и-Вамарского поста, да и та, по незнакомству начальников Памирского отряда с работами их предшественников, осталась безрезультатной и при капитане Аносове пост вновь фигурировал.

Основание распределения постов.

При изучении природы Памиров и их карты без труда может быть сделан вывод, что все пути, ведущие из сопредельных стран внутрь Памиров или, что тоже самое, обратно, сводятся к определенным и немногим местам. Таковые обуславливаются наличностью удобных перевалов в пограничных хребтах, во-первых, и возможностью продвижения далее по территории Памиров, во-вторых. На большинстве же протяжения граница Памиров естественно закрыта и не допускает ни торговых, ни военных передвижений.

Такая ограниченная и резко определенная группировка путей делает определение постов в зависимости от стратегических и торговых соображений совершенно нетрудным, и весь вопрос усложняется лишь необходимостью считаться с наличностью гигиенических и хозяйственных условий.

Памирский пост.

Памирский пост по своему центральному положению в узле всех памирских путей, по сравнительной близости к культурным центрам, и, в частности, к телеграфной станции в Гульче, и по расположению в центре торговых движений должен признаваться главным постом на Памирах. Его теперешнее положение на Мургабе около устья Ак-байтала, или в ближайшем будущем у Шаджана, должно быть признано в достаточной мере удовлетворяющим требованиям военным, хозяйственным и санитарным. Правда, пост может быть обойден и отрезан от своей базы движением через Сарыкольские перевалы, Ранг-кульской котловиной и далее дорогой через пер. Кизил-джиик (Уз-бель), или вверх по долине р. Ак-байтала, но отнесение Памирского поста назад к выходу в Ак-байтал Ранг-кульской котловины, или к Муз-колу, выходу с перевала Кизил-джиик, не представляется возможным по хозяйственным условиям: в долине Ак-байтала нет подножного корма и не всегда имеется вода, а на Муз-коле к хозяйственным недочетам прибавляются и санитарные – невыносимый холод бóльшую часть года.

Сказанный недостаток устраняется расположением Ранг-кульского поста в 7 верстах к востоку от восточного края оз. Ранг-куля и ослабевается тем обстоятельством, что от Памирского поста до перехвата обходных путей не более одного пешего перехода. В настоящее время, согласно специального указания Главного штаба, Хорогский пост выбран центром управления Памирами и местом расположения штаба отряда. Комиссией, занятой вопросом о выборе мест постов и устройством построек на них, знакомой с решением Главного штаба, была все же подчеркнута необходимость выбора Памирского поста центром управления Памирами; на это же указываемо было и некоторыми начальниками Памирского отряда, причем, особенно делалась ссылка на затруднительность и проволочку в сношениях при центре в Хороге.

Главный штаб остановился на Хороге главным образом по гигиеническим и еще более хозяйственным соображениям. Исходя из того общего соображения, что при решении военных вопросов придется отдавать предпочтение соображениям военным и потом уже другим, а военные выгоды – удобство и быстрота сношений, близость к источникам пополнения, полная обеспеченность, симметрическое положение к изгибам границы и др. – все это, бесспорно, на стороне Памирского поста. Если же взвесить те обстоятельства, что Хорог лежит у самой границы и, значит, может подвергнуться внезапному нападению (при теперешнем положении пост почти обстреливается с неприятельского берега), а также имеет совершенно открытыми все действия и распоряжения, что Хорогский пост без труда обходится движением: 1) из долины Пянджа через перевал Мас и далее через перевал Кок-бай; 2) из долины Пянджа, рекой Памиром через перевал Хоргош и 3) путями, идущими по Восточным Памирам к западу от р. Ак-су, что пост располагается в бухарских владениях и, значит, на почве в достаточной мере зыбкой, и что, наконец, Хорог лежит в стороне от главных дорог, ведущих во внутрь Афганистана и английских владений, то преимущество перед Хорогским постом Памирского будет вне сомнения. Потом, санитарные преимущества Хорогского поста перед Памирским не всегда подтверждались, и в этом году, например, наибольшая болезненность (в форме цинги) выпала на долю поста Хорогского.

Что касается хозяйственных операций, которые ведутся теперь на посту Хорогском в форме разведения огородной зелени для потребностей отряда, то это дело может быть поручено младшему офицеру и начальнику отряда едва ли и есть время самому вести упомянутое хозяйство.

При переносе штаба на Памирский пост невыгоды климатические захватывают только начальника отряда с заведующим хозяйством, да разве небольшое число перевозимых людей, что при удобствах, ожидаемых от новых постовых построек у Шаджана, не может быть особенно тяжелым.

Вышеизложенное показывает, что было бы желательно ходатайствовать о переносе центра управления Памирами и отрядом на Памирский пост.

Более детальное рассмотрение условий расположения Памирского поста составляет предмет докладной записки комиссии, состоящей из военного инженера генерал-майора Пославского и Генерального штаба капитана Снесарева.

Кала-и-Вамарский пост.

В дальнейшем можно следовать рассмотрению постов по границе, начиная с северо-западного угла.

Пост в Кала-и-Вамаре, намеченный при занятии Памирских ханств, вскоре был снят, при капитане Аносове восстановлен, а при теперешнем начальнике опять уничтожен. Генерального штаба капитаном Эггертом в рапорте 26 октября 1896 года № 426 на имя командующего войсками Ферганской области было обстоятельно и разносторонне выяснено, что для занятия Кала-и-Вамар постом нет достаточных оснований. Упомянув об отсутствии помещений и о неудобстве совместного расположения с бухарцами, капитан Эггерт производил против существования Кала-и-Вамарского поста такие основания:

1) Против него нет ни афганских войск, ни крепостей.

2) Дорога к Кала-и-Вамару из Афганистана проходит через Кала-и-Бар-Пяндж, т. е. вблизи Хорога; следовательно, о всяком движении афганцев в этом направлении сначала будет известно в Хороге, на который и должны ранее всего обрушиться афганцы в случае каких-либо осложнений. Кала-и-Вамарский пост будет тогда от Хорога отрезан, не имея возможности ни оказать поддержки, ни сопротивляться отдельно благодаря своей малочисленности.

3) Хотя путь Кала-и-Вамар – Кара-куль кратчайший, чтобы отрезать Памирский отряд от Ферганы, но дорога эта на участке Кала-и-Вамар – Орошор слишком плоха, самое движение в этом направлении весьма рискованно и, наконец, известие об этом движении все-таки будет получено через Хорог. Таким образом, Кала-и-Вамарский пост, не имея ни наблюдательного, ни оборонительного значения, ослабляет маленький Памирский отряд и мог бы принести гораздо больше пользы, будучи присоединен к Хорогскому посту, а частью к Лянгарскому; это вместе с тем облегчило бы продовольствие постов, разрешило бы вопрос о расквартировании людей и облегчило бы службу постов.

Единственное значение, которое мог бы иметь пост, это обеспечивать население от грабежей афганских перебежчиков; но таковых в течение полугода не было и, наконец, для этой цели вполне достаточно 20 бухарских конников, имеющихся в распоряжении бека Иманкула.

Наблюдение за действиями бека вполне возможно возложить на начальника Хорогского поста, тем более, что в отряде слишком мало офицеров для того, чтобы в Кала-и-Вамаре поставить офицерский пост.

Указанные мотивы должны быть признаны вполне убедительными и могут быть лишь несколько развиты и дополнены.

Дорога от Кала-и-Вамара Бартангом не только до Орошора, но и далее почти недоступна, разве лишь для одиночных людей. Никогда дорога не служила для караванных движений, а из путешественников, сумевших пройти по ней, можно указать только двух англичан и весьма ограниченное число русских.

Продолжение Бартангского пути весьма неудовлетворительно: или слишком кружно, как, например, через Кудару, или почти недоступно, как, например, через перевал Марджанай (или Пшарт), или совсем заперто по дефиле р. Мургаба.

Таким образом, вступить в Кала-и-Вамар это будет означать передвигаться с трудом вниз по Пянджу или вверх по Бартангу или идти на Хорог.

При занятии Кала-и-Вамара постом преследовались и другие цели: хозяйственная – посылка казачьих коней на подножный корм, и политическая – наблюдение за бухарской администрацией в Кала-и-Вамаре. Первая – слишком ничтожна и может быть достигнута, особенно в летнее время, на каковое пост и выставлялся при капитане Аносове, иными путями, вторая же граничила с политическим абсурдом.

Поручение наблюдения уряднику достигнуть цели не могло, а нижнего чина вызывало на такую работу и наблюдения, которые ему были совсем не под силу. Опыт показал, что урядником писался систематический вздор, делались иногда распоряжения, производившие немалую суматоху, а казаки поста под влиянием многолюдного города и сравнительной свободы, легко выпускались из рук.

Поэтому, восстановление Кала-и-Вамарского поста, как не отвечающего ни наблюдательным, ни оборонительным или каким-либо другим задачам, должно быть признано ненужным.

Пост Хорогский.

Пост Хорогский располагается в трех верстах от впадения р. Хорог в Пяндж. Если принять в соображение, что движение с запада в глубь Памиров реками Ванч и Язгулем, как приводящее к труднодоступным перевалам Одуди и Гушхон, почти не возможно, что путь по Бартангу труден, и что одинокие тропы из долины р. Пянджа в долину Шах-дары, никем не пройденные, заставляют даже сомневаться в их существовании, то необходимо прийти к заключению, что единственным выходом с запада – от Бадахшана в Памиры, является долина р. Хорога с ее разветвлениями по долинам рр. Гунта и Шахдары. Это обстоятельство обуславливает собою стратегическую и экономическую важность долины р. Хорога, и значит и поста, в ней расположенного.

Десятилетие владычества афганцев над Припамирскими ханствами, убив всякую в них жизнь и торговлю, уничтожило и всякое торговое движение по Гунтской и Шах-дарьинской дорогам.

Распоряжения эмира афганского настоящего времени, воспрещающие вывоз из Бадахшана соли, хлеба и вывод лошадей, также, конечно, не способны возобновить торговлю на упомянутых путях. Исторические же предания киргизов и таджиков свидетельствуют о некогда бывшем оживленном движении по Гунтской и Шах-дарьинской дорогам и большой торговле между восточными центрами Ферганы и Бадахшаном.

Военное значение путей, усматриваемое из географии Памиров, подтверждается еще так: в более отдаленные времена дороги были сценой взаимных нашествий таджиков или киргизов друг на друга; обилие крепостей, расположенных по Гунту и Шах-даре, также свидетельствует о неоднократных боевых столкновениях в долинах; в период вытеснения афганцев – начало девяностых годов – в них же имели место как усиленные рекогносцировки, так и столкновения.

Афганские войска, расположенные против Западных Памиров, принадлежат к Файзабадскому округу и состоят из 2 палтанов пехоты, 5 турп рисоля и 30 орудий разных видов, или 1200 чел. пехоты, 400 – кавалерии и 30 орудий. Командует округом джарнейль Таджи-Магомет-Хан, имеющий резиденцию в Файзабаде. Кроме того, в припянджских крепостях расположены: в Кала-и-Пяндже – 65 чел. пехоты при 1 офицере и Кала-и-Бар-Пяндже – 90 чел. пехоты с 2 горными орудиями при 1 офицере.

Распределение пограничных постов и топография округа позволяют предполагать, что войска могут быть направлены на два театра: восточно-бухарский и памирский, в последнем случае возможными операционными направлениями будут: или путь Файзабад – Зебак – Ишкашим, или путь Файзабад – Шива – кр. Кала-и-Бар-Пяндж.

Так как кавалерийские части почти все отброшены на пути, ведущие в Восточную Бухару – на Куляб, то притянуть их на Памирский театр будет затруднительно, почему афганские войска, имеющие здесь оперировать, будут состоять, главным образом, из пехоты с артиллерией и самым ограниченным количеством конницы. Такой состав подтверждается и недавними столкновениями с афганцами на Западных Памирах.

Описанные условия заставляют иметь в долине Хорога пост, в какой же части ее, это будет зависеть от условий тактических по преимуществу и других – хозяйственных и санитарных. Более детальное рассмотрение составит предмет записки упомянутой выше комиссии.

О стратегических неудобствах поста – его обходимости, излишней близости к границе, расположении вне путей – было сказано выше. Необходимо подчеркнуть преимущества Хорогского поста: удобство производства из него разведок; возможность благодаря климатическим условиям – произрастают все виды хлебов, огородных овощей, поспевают дыни, арбузы, абрикосы, хлопчатник, тут, виноград, климат теплый, напоминающий южную Европу, – восполнять виды продовольствия отряда; наличность хлеба, фуража и других продуктов, которые можно получать от жителей и т. д.

Пост Ишкашимский.

В юго-западном углу Памиров, в том месте, где р. Пяндж делает самый южный излом, наши владения наиболее близко подходят к англо-индийским – не более 20 верст, например, через пер. Сад-Истрех; недалеко от этого же угла в главном массиве Гиндукуша находится целая группа перевалов: Дара-Аграм, Куксан, Хартица, Сад-Истрех, Мач и др., дающие возможность без труда переваливать Гиндукуш в этой части. Среди перевалов нужно выделить Дара, который по общему признанию путешественников, является доступным для всех родов оружия; кроме того, через Дара всегда лежал большой караванный путь и дорога для нашествий на северо-западный угол Индии.

Возникшая в 1895 году в Англии полемика по Читральским делам вызвала обмен мнений между наиболее авторитетными лицами по северной границе Индии, причем, выяснилось, что перевалу Дара придается англичанами серьезное значение. Кроме того, прилегающие к южному излому Пянджа области с нашей стороны – Вахан, с афганской – Зебак и с английской – сначала долина р. Лутку, а потом долина Читрала, являются областями сравнительно богатыми, могущими доставить все необходимое для отрядов, которые могут здесь оперировать (не более батальона пехоты, сотни казаков и 2–3 орудий).

Исторические данные свидетельствуют, что дорога через пер. Дара (или другие, в смутное время через Нуксан из боязни нападения кафиров) и далее в Зебак, Ишкашим, на Памиры всегда была ареной больших торговых движений. Это была часть знаменитого южного пути для сношений Европы и Западной Азии с Восточной. Вероятно, этим путем вступил на Памиры Марко Поло.

Конец XVIII и XIX век видели эту дорогу запущенной и позабытой, чему главным образом способствовали канджутцы и кафиры, достигшие к этому времени большой силы и специализировавшиеся на грабежах торговых караванов.

В новейшее время в трудах путешественников и исследователей появляются исторические справки о дороге и надежда на ее восстановление. Пока этому мешают запретительные мероприятия эмира и боязливо-осторожное отношение к северной границе Индии англичан.

Афганские войска, расположенные против южного изгиба Пянджа, указаны выше, а именно, войска Файзабадского округа.

Войска англо-индийской армии, расположенные против изгиба, принадлежат к так называемому Читральскому району и состоят из 42-го полка гуркасов, взвода туземной артиллерии, 4 пулеметов и 2 отделений 33-го туземного полевого госпиталя, расположенных в двух группах: в Дроше – штаб отряда, шесть рот, 2 орудия, 3 пулемета и одно отделение госпиталя; в Читрале – 2 роты, 1 пулемет и отделение госпиталя. Командир района – полковник Брёс (Bruce Col.) и при нем штаб: начальник штаба – капитан генерального штаба, интендантский офицер – лейтенант, комендант читральского форта – лейтенант. Сила отряда может считаться в 1000 человек пехоты при 2 орудиях, 4 пулеметах и при 14–20 офицерах (в зависимости от командировок и многочисленных назначений).

Сравнивая силу Читральского отряда с другими, расположеными по северной границе Индии, как то в Гилгите, Мастудже, Ясине и других пунктах, мы увидим, что по величине, составу и качеству Читральский значительно превосходит все другие, а это подтверждает, что англичане придают преимущественное значение дороге Читрал – Дара – Зебак – Ишкашим как для оборонительных, так и для наступательных целей.

Беседы с офицерами во время командировки в Индию и с такими, которые основательно знакомы с пограничными делами – как например, подполковник Мак Суини, бывший начальник разведывательного отдела Индии по делам России, капитан Дуглас – его преемник, и др., давали право заключить, что путь Файзабад – Зебак – Дара – Читрал и далее в обход Хайбера в последние годы получил значение не только по сравнению с памирскими путями, но и с другими, выводящими на северо-западную границу Индии.

Нужно к высказанным данным прибавить, что тактические условия, приуроченные к изгибу Пянджа, весьма благоприятны как для наступающего в наши пределы противника, так и для нашего дебуширования. Река Пяндж в этих местах шириной не более 7 сажень, течет не особенно быстро и только в высокие воды – летние месяцы – броды через нее не имеются. В остальные месяцы переход реки не представляет особых затруднений. Кроме того, узость реки, сравнительная плавность течения, удобство берегов и, главное, обилие строевого леса – тополь, покрывающего наш и афганский берег, делают быструю наводку моста вполне возможной.

Сказанные данные показывают, что самая южная излучина р. Пянджа является наиболее важным местом на границе Памиров: здесь возможны наступление как афганских, так и англо-индийских войск, поблизости расположены значительные их части, прилегающие земли богаты предметами продовольствия, тактические условия благоприятны и, наконец, при дальнейшем продвижении наши войска выходят в обход Хайбера и оборонительных позиций Сулеймановых гор, а войска неприятельские могут продвинуться или вниз по Пянджу на Хорог и далее дорогой Гунта или Шах-дары, или пойти вверх по рекам Пянджу, Памиру, через перев. Хоргош на Памирский пост дорогой, открытой и вполне доступной в течение круглого года.

На основании изложенных стратегических, тактических и экономических соображений, излучина должна быть признана важной и занята постом. Пункт, где последний должен быть расположен, должен находиться против Ишкашимской долины и значит быть расположен в кишлаках Ранге или еще правильнее Нуте (или Нюте).

Но как ни ясно само по себе значение Ишкашимского поста и необходимости, чтобы он был строго приурочен к району, противолежащему Ишкашимской долине, тем не менее, пост, как ни один другой, перенес большие изменения как по составу отряда, так и по месторасположению.

При основании пост состоял из 4 казаков, потом усилен до 12 при офицере; далее состоял из 8 казаков и 3 нижних чинов при офицере, и наконец, в минувшем году остался без офицера, так как таковой был отозван на Истыкский пост.

Вначале пост располагался в кишлаке Нют, смотрящем прямо на Ишкашимскую долину; лихорадки, истомившие нижних чинов, заставили перенести пост в кишлак Ранг, в 3–4 верстах выше по Пянджу, и занять под него таджикскую саклю. И здесь обнаружилась болезненность, какая заставила капитана Аносова перенести пост на 20 верст ниже по течению Пянджа, к кишлаку Мульводж, где в настоящее время пост размещен в глинобитной постройке.

Упомянутое шатанье мысли по отношению к Ишкашимскому посту можно лишь объяснить впечатлением, которое производила болезненность чинов поста, и забвением или незнанием важности Пянджской излучины.

Не находя достаточных данных ни в своих личных наблюдениях, ни в отчетах при делах [штаба], чтобы положительно судить о сравнительных гигиенических условиях кишлаков Нюта, Ранга и Мульводжа, полагаю все же, что мнение о вредности первых двух выводится слишком торопливо: в Нюте пост располагался слишком близко от болота, а его можно было бы попробовать расположить под горой более высоко, в Ранге жилое помещение – сакля, была такого возмутительно грязного и удручающего характера, что болезненность без труда можно приписать только помещению; и здесь можно было бы поискать место повыше, а здание получше или же выстроить специальное. Другой причиной против расположения поста был недостаток для лошадей подножного корма, но этот недостаток устраняется заменой конного поста пешим; такая замена, как будет затронуто ниже, вполне рациональна.

Во всяком случае, расположение поста против Ишкашимской долины настолько важно по столь многим условиям, что покидать место из-за одних санитарных условий положительно нельзя, и последние должны быть, сколько можно, улучшены подбором места, построением специального и удобного помещения, высушкою болот, улучшением быта нижних чинов и т. п.

Что же касается до перенесения капитаном Аносовым поста к Мульводжу, то таковое является актом совершенно ничем не оправдываемым. Отряд, исключительно пехотный, отброшенный на переход в сторону от стратегической дороги, отделяемый от нее еще перевалом, на котором два афганских стрелка могут удержать весь наш пост, не может, конечно, выполнять никаких задач, ни оборонительных, ни наблюдательных, и это, конечно, будет не пост, а разве санитарная станция.

К этому следует добавить, что и санитарные условия теперешнего поста не вполне удовлетворительны – сырость, например, бросающаяся в глаза, каковое обстоятельство лишь усугубляет неосновательность переноса поста в его нынешнее место.

Из всего сказанного следует, что Ишкашимский пост – самый важный на границе Памиров – должен быть расположен возле кишлака Ранга по многим причинам, что санитарные условия среди других должны играть подчиненную роль, что они исследованы не вполне осмотрительно, и что улучшение их должно быть достигнуто какими угодно мерами, но не переносом поста.

Лянгарский пост.

Следующим изломом в хребте Гиндукуша, доступном для движения отрядов значительных сил, является месторасположение перевалов Барогиля, ведущего в долину Ярхуна и далее к Читралу или через пер. Даркот в долину Ясина и далее к Гильгиту или к Читрару, Ионова (Суксорават), ведущего долинами Суксорават и Ясин к Гильгиту, и Ир-шоода, ведущего в долину Гунза-Нагар и далее к Гильгиту.

Из перевалов заслуживает внимание первый, остальные два могут иметь значение лишь для движения разъездов или одиночных людей: Ир-шоод доступен ограниченное время и самый характер его открытия не может быть определен по его капризности; перевал Ионова труден и значение его в свое время было излишне раздуто.

Перевал Барогиль, по единодушному выводу русских и английских исследователей, признается самым легким перевалом в Гиндукуше, а туземцы даже и не признают его перевалом, а называют Барогильской степью. Во всяком случае, перевал вполне доступен для всех родов оружия и для колесного движения.

Но нельзя увлекаться чисто техническими условиями перевала и не отметить, что пути, ведущие от него в Индию, имеют серьезные неудобства: долина Ярхуна в летние месяцы почти непроходима благодаря многоводью реки, которую приходится часто переходить вброд, горные же тропы недоступны для вьючных лошадей и тяжести могут быть переносимы только на людях; в зимнее же время, ранней весной и поздней осенью, хотя долина удобна для движения, но это не время для операции на Памирах (нет подножного корма, нестерпимые холода). Другой же путь через Даркот редко доступен благодаря ледникам перевала.

Путь через Барогиль в наши пределы, по достижении Сархада, разветвляется на две части: а) вниз по Вахан-дарье на Лянгарский пост и далее по Пянджу на Ишкашимский (движение через пер. Мас от долины р. Памира в глубь Памиров маловероятно по трудности пути и перевала Маса) или б) на восток в Малый Памир и далее восточными путями. Пути не представляют больших затруднений, хотя первому варианту движений трудно было бы отыскать достаточной мотивировки.

Торговое значение пути было забито окончательно грабежами канджутцев, ясинцев и других народов пригиндукушских стран, хотя и в старинные времена, по-видимому, оно не процветало, более поздние предложения усилить на пути торговое движение недостаточно обоснованны и едва ли обусловлены солидными знаниями сопредельной географии.

Из частей войск в сопредельных странах, имеющих отношение к путям через соседние с Барогилем перевалы, со стороны афганцев нужно упомянуть о караульщиках: под Барогилем – 8 человек и у Базай-Гумбеза – 4; роль этих невооруженных и сомнительной надежности туземцев ничтожна даже с точки зрения наблюдений.

Англичане имеют по одному офицеру в Мастудже, Ясине и Чиласе: при которых в первом находится 4 джигита, во втором 1–2 роты кашмирских войск имперской службы и в третьем – 1 рота тех же войск. Предназначение войск Читральского округа – для политического наблюдения над Читралом и народами Свата, Баджаура и других соседних стран и для наблюдательных и оборонительных работ на путях Читрал – Дара – Зебак и т. д., настолько серьезно и сложно, что войска эти нельзя будет применить для пути через Барогиль.

Ничтожное количество войск Барогильского района и, главное, их весьма сомнительное достоинство (войска имперской службы) показывают, что рассматриваемым путям англичане не склонны придавать особенного значения, что и вполне основательно.

Наиболее близким пунктом для наблюдения этих путей и обороны против войск, через них дефилирующих, будет место у слияния рек Вахан-дарьи и Памира, около кишлака Лянгар-Гишт; но ввиду разветвления дорог от Сархада, из которых могут быть обе признаны одинаковыми по достоинству, позиция у Лянгар-Гишта не удовлетворяет стратегическому условию – требованию важности.

Таким образом, скромное значение – стратегическое и экономическое – путей через Барогиль, незначительное количество иностранных войск в прилегающем районе и стратегический недочет самой позиции у Лянгар-Гишта делают пост, здесь расположенный, хотя и необходимым, но не оправдывают того значения, которое посту видным образом придавалось.

Подкупали при оценке его тактические особенности р. Пянджа и выгодные климатические и хозяйственные условия прилегающего района. Действительно, р. Пяндж у Лянгар-Гишта и немного ниже у кишлака Зунга сохраняет броды в течение круглого года, но этому обстоятельству нельзя придавать особенного значения.

Форсирование р. Пянджа, вообще не может представить затруднений, в форме ли постройки моста или пользования бродом.

Во времена владычества афганцев наличность постоянных бродов у Лянгра-Гишта и Зунга имела большое значение, давая возможность неприятелю у этих кишлаков незаметно и быстро вступить в Вахан и произвести грабежи и насилия, в других местах это было труднее и таджикам была возможность спасаться. Таковое обстоятельство заставляло у места слияния Вахан-дарьи и Памира держать особенные наблюдательные посты и придавать самому месту большое значение. Здесь и теперь видны следы крепостей, подтверждающие, что и в более древние времена место признавалось важным. Подобный взгляд мог бессознательно усвоиться первыми пришедшими сюда русскими и в период смут (возможности набегов афганцев) мог еще быть оправдан, теперь же для него оснований не усматривается.

Что же касается до выгод климатических и хозяйственных, то помимо их второстепенного значения, они не выделяются ничем против выгод на других западных постах.

Итак, у слияния рр. Вахан-дарьи и Памира пост необходим, значение его должно быть признано второстепенным, а нынешнее помещение, возле кишлака Лянгар-Гишт, вполне целесообразным и оправданным прошлым опытом.

Истыкский пост.

Следующее доступное место в Гиндукуше приурочивается к перевалам Каллик и Минг-тэке. Оба перевала очень удобны, второй открыт почти круглый год, по крайней мере, для почтового сообщения, и оба признаются англичанами важными.

Перевалы ведут в долину Канджута (Гунзы-Нагара), стратегическим и торговым центром которой является Гильгит, находящийся у слияния реки Ясина и Гильгита. Гильгит связан через Бунджи и Астор по мосту на Инде со Сринагаром – одной из двух столиц Кашмира, прекрасной колесной дорогой.

До начала девятисотых годов путь по долине Канджута и далее в Сринагар был совершенно закрыт, так как проходил по стране канджутцев; даже путешественнику нельзя было пройти этим путем и на немногих удачников всегда приходилось несколько жертв. Кроме того, не имеется и каких-либо определенных исторических указаний на то, чтобы путь этот имел и в более далекие времена особенное военное или экономическое значение. Тем не менее, в новейшее время с постройкой пути Сринагар – Гильгит, с продолжением его до Гунзы, в ближайшем будущем, вероятно, до перевалов Гиндукуша, с успокоением соседних народов и с переменой политики англичан, которые в настоящее время совершенно закрывают рассматриваемый путь, направляя как торговые караваны, так и отдельных путешественников через перевалы Каракорумского хребта – Мустаг и Каракорум, нужно ожидать на рассматриваемом пути большого торгового оживления.

Сравнительные оценки путей с торговой точки зрения Сринагар – Каракорум – Кашгар и Сринагар – Гунза-Нагар – Кашгар вполне убедительно отдают предпочтение второму и нужно думать, что с открытием его, первый будет совершенно покинут.

Важное значение пути обуславливается тем обстоятельством, что он является самым кратким, удобным и лучше всего базированным (на Кашмир и Сринагар, в частности) для операций на Памиры или Кашгарию. В виду давнишних претензий англичан на Кашгарию и, отчасти, Тибет, имеющих за собою почти тридцатилетнюю давность, значение пути для операций против Кашгарии должно быть особенно подчеркнуто.

Англо-индийские войска, приуроченные к пути, принадлежат к так называемому Гильгитскому округу и состоят из двух рот 43-го полка гуркасов, расположенных у устья рек Ясина и Гильгита, двух полков кашмирских войск имперской службы, из которых один является сосредоточенным в Гильгите, от другого роты по одной или двум командируются в Чальт, Ясин и Чилас; двух 7-фунтовых пушек, находящихся в Чиласе, и некоторого числа кашмирских орудий старого образца.

Из того, что войска Гильгитского округа весьма неудовлетворительного качества, нельзя выводить заключение, что пути по Гунза-Нагару и своей границе в данном месте англичане не придают большого значения.

Учреждение Гильгитского политического агентства, специальные экспедиции полковника Локхарта в 1885–1886 гг. и капитана Дюранда в 1888 г., живой интерес к месту политической прессы, мнения путешественников – все свидетельствует, что англичане весьма ценят путь и признают за ним большое значение.

Во всяком случае, нельзя не подметить шатанья мысли и какой-то нерешительности в руководящих кругах Индии по отношению к Гильгиту, что можно объяснить щепетильностью к владениям Кашмирского магараджи, не вполне сознательной оценкой его войск и возможностью ими выполнять пограничные обязанности (некоторые военные писатели придают войскам значение, другие считают их недисциплинированным и дурно содержимым сбродом), большим влиянием на решение вопроса финансовых (весьма крупных) издержек и т. п.

Но повторяю, путь англичанами признается весьма важным и этот именно взгляд, а не другой, должен для нас являться одной из отправных точек для соответствующих решений.

Данные англо-индийских газет последнего времени (ряд статей, касающихся вопроса об отозвании из Гильгита рот 43-го полка), сведения о проведении дорог и интригах английской администрации среди киргизов долины р. Кара-чукура подкрепляют деятельное отношение англичан к пути по Канджуту. Для полного понимания пути нужно заметить, что перевалы Каллик и Минг-тэке выводят в долины рек Вахджира и Кара-чукура, владения афганцев и китайцев (строгой границы нет), и что на дальнейшем движении в наши пределы стоит хребет Муз-таг с перевалами Кок-турук, Кипчак, Михман-джулы, Беик и другими; из них Михман-джулы лежит на кратчайшем пути в наши владения, почему всегда выбирался и выбирается киргизами и часто путешественниками, хотя представляет некоторые физические затруднения и закрыт не менее 8 месяцев в году, а Беик является прекрасным перевалом, открытым круглый год и доступным даже для артиллерии.

Поэтому районом в наших владениях, занимающим выходы канджутского пути, является долина р. Ак-су от пограничного столба до горы Ак-таш включительно, на востоке.

Пост, расположенный в этих пределах, будет удовлетворять требованиям стратегическим и экономическим.

В действительности же пост наш располагается на р. Истык, в 20 верстах от впадения ее в Ак-су.

Историческая справка показывает, что в то время, когда сфера нашего влияния на Памирах простиралась до линии, проходящей через восточный край Ранг-куля, по рекам Истыку, Аличуру и через селение Орошор в долине р. Бартанга, расположение поста у Истыка являлось не только понятным, но и единственно возможным; но для подобного расположения теперь совершенно нет никаких оснований, да и приводимые – климатические и хозяйственные, не имеют за собою достаточных данных.

Прежде всего, в то время как остальные посты при центре на Мургабе располагаются у самой границы и имеют возможность выполнять свои задачи не только посредством разъездов, но и просто «на глаз», ибо некоторые выходы из соседних стран находятся не далее пределов зрения, Истыкский пост отброшен на 40–50 верст от китайской границы к западу и на 50–60 верст от китайско-афганской к северу и, значит, требует выполнения задач 2 пеших переходов или одного форсированного казачьего, считая в одну сторону.

Этот непонятный излом расположения поста внутрь от границы является уклонением от общей идеи, проведенной при расположении постов на Памирах, нарушает аналогию в порядке выполнения постовых обязанностей, вызывает исключительные §§ в общей инструкции для постов и уже заранее намекает на наличность какой-то ошибки или просмотра.

Ненормальность расположения поста сознавалась давно, что и сказывалось или в частых переменах в его расположении или в отделении на летнее время от Истыкского поста отдельных, располагавшихся ближе к границе.

Так, в июле месяце 1895 года пост располагался у подножия пер. Беик, но ввиду того, что высота расположения и снежные метели имели вредное влияние на состав поста (в короткое время пребывания пала скоропостижно от паралича сердца лошадь казака, а один казак часто страдал сильными припадками горной болезни), пост был перенесен к Кызыл-рабату, где оставался некоторое время. В дальнейшем пост располагался частью у Кызыл-рабата, частью у Андиманына; потом зимой у Истыка, а летом у Кызыл-рабата и Джарты-гумбеза; потом у Истыка с отделением на лето нескольких казаков к Кызыл-рабату, и, наконец, в последнее время пост был удержан у Истыка. Уже эти многочисленные перемены свидетельствуют, что теперешнее расположение поста неудовлетворительно и требовало некоторых (систематических) поправок, которые как полумеры едва ли вполне поправляли дело.

Первым и самым главным недостатком расположения у Истыка является его неудовлетворение стратегическому требованию: он стоит в стороне от главных путей в Восточных Памирах и без всякого труда обходится, причем, удаление поста от сети дорог настолько резко, что нельзя даже выполнить наблюдение (разумеется, в тревожное время) посредством усиленных разъездов.

Восточные Памиры по природе являются плоскогорьем, легко доступным во всех частях и изобилующих поэтому путями. Пост, замыкающий последние, по необходимости должен выноситься к пункту, исходному для путей, или к соответствующей группе пограничных перевалов.

При теперешнем расположении пост обходится: а) долиной р. Ак-су, прекрасной дорогой в течение круглого года; б) путем: перевалы Гиндукуша – перевал Кызыл-рабат – Сары-таш – ур. Кара-су; и в) другими путями.

Кроме того, пути с Каллика и Минг-тэке к западу по р. Кара-чукуру или бóльшей важности, к востоку от Тагдумбаш-Памир настолько удалены от Истыкского поста, что о движениях по ним англичан и караванов узнается очень поздно, только через туземцев и достигает штаба в форме преувеличенной и извращенной.

Останавливаясь на других сторонах, связанных с расположением поста у Истыка, придется усмотреть, что и таковые неблагоприятны сравнительно, например, с расположением поста у Ак-таша, которое будет в нижеследующем отстаиваться.

Высота расположения Истыкского поста превосходит таковую подножья Ак-таша не менее как на 1 т. футов и, вероятно, будет достигать 14 т. фут., судя по характеру падения рек Ак-су и Истыка и по особенностям рельефа прилегающей местности, а такая высота для жизни на Памирах должна быть признана более предельной; ветры на Истыке дуют почти каждый день с силой ураганов, несколько затихая лишь в зимнее время: как офицеры, так и нижние чины единогласно свидетельствуют об удручающем впечатлении от этих систематических и сильных ветров. Особенная заболеваемость на людях Истыкского поста не была подмечена, может быть благодаря тому обстоятельству, что пост почти никогда не оставлялся на том же месте и люди имели возможности переменять условия жизни и отдыхать в более здоровых районах, но на лошадях пребывание на Истыке сказывалось очень неблагоприятно: пали менее чем в два года девять лошадей, по-видимому, от паралича сердца или разрыва кровеносных сосудов. Климат на Истыке благодаря высоте места, систематическим ветрам и отсутствию какого-либо укрытия является очень суровым и тяжелым для жизни.

Хозяйственные условия расположения поста, как и перечисленные гигиенические, также неудовлетворительны. Подножный корм, слишком кратковременный, должен быть признан неудовлетворительным; на его достаточность можно рассчитывать не более 3–4 месяцев в году, остальное время лошади могут только просуществовать, ниспадая до такого состояния, которое лишает их возможности выполнять хотя бы сносно свои обязанности.

Киргизы кочуют не ближе 20 верст от расположения поста, что является большим хозяйственным неудобством, так как для киргизов трудно выполнять некоторые работы, для поста необходимые, как, например, доставлять мясо, масло, молоко, терескен для топки и т. д.

Точно также весьма трудно организовать транспорт для перевозки тяжестей, собрать вьючный скот и рабочих.

По тактическим условиям расположение поста является удовлетворительным, не представляет каких-либо заманчивых достоинств. Пост расположен в широкой, ровной и открытой долине р. Истыка, похожей на степь; имеется достаточное число путей отступления – вниз по Истыку и далее по Ак-су, вверх по Истыку с возможностью выхода на Памирский пост или, наконец, прямо на север через Сары-таш и Кара-су к Мургабу же; разнообразные дороги для наступления, демонстраций и разведок; опорных пунктов возле поста нет, хотя река Истык в некоторой степени может прикрывать боевое расположение.

Ввиду изложенных недостатков расположения Истыкского поста – санитарных, хозяйственных, а, главным образом, резко неудовлетворительных стратегических, приходится признать, что таковое нежелательно, и что пост должен быть перенесен в другое место.

При рассмотрении пунктов указанного выше колена р. Ак-су, как пригодного для расположения поста, особенно удобным является устье реки Улькук-ею-Джулы, впадающей с левой стороны в Ак-су и приходящейся прямо против горы Ак-таш. Нужно упомянуть, прежде чем остановиться на анализе данных проектируемого расположения, что на Истыкский пост кроме наблюдения и охранения выходов через Гиндукуш у перевалов Каллика и Минг-тэке возлагалось по условиям географическим и экономическим наблюдение за группой Сарыкольских перевалов, выводящих в Ак-су от пограничного столба на западе приблизительно до устья р. Истыка, каковы Шинди, Чашман, Бердиш, Тузакчи, Кульма.

Перевалы всегда играли большую роль ввиду притязаний китайцев на Памиры, владения частью их в течение 15–17 лет, а в последнее время благодаря усиленной политическо-рекогносцировочной работе англичан по направлению к Кашгарии, вообще, и Сарыколу, в частности.

Из перевалов особенно нужно отметить: Кульму, весьма удобный перевал, доступный круглый год, и зимой исключительно перед другими пользуемый караванами; Бердыш, мало по легкости уступающий первому, и, наконец, Шинды, лежащий на кратчайшем пути, ведущем к Ташкургану (не более 50 верст от Ак-таша), часто выбираемый путешественниками и непроходимый лишь в высокие воды.

Исходя из соображения, что пост, располагаемый ныне у Истыка, должен иметь под наблюдением как пути, ведущие с указанных перевалов Гиндукуша, или, что тоже самое, с перевалов Муз-тага: Беика, Михман-юлы, Кипчака и Кук-турука, так и пути с южной группы Сарыкольских перевалов (выше указанных), нужно признать, что место против Ак-таша у устья Улькун-ею-джулы удовлетворяет вполне стратегическим требованиям.

Оно замыкает все указанные дороги, причем, начала некоторых из них и притом самых важных – Беика и Шинды, лежат в пределах зрения с поста и могут быть просто наблюдаемы дневальным. Не только движение групп людей и караванов, даже движение одиночных людей при посредстве наших джигитов, наблюдающих перевалы, может быть легко контролируемо с этого поста.

История говорит, что место у Ак-таша всегда признавалось народами важным (стратегически), здесь всегда были посты и возвигались даже кладки, прочности и объемов для Памиров необычайных.

Выводы английской политической и военной литературы отдавали должное району Ак-таша.

Тактические условия проектируемого расположения вполне удовлетворительны.

Устье реки заканчивается небольшой площадкой, командующей над всей прилегающей местностью; обстрел и обзор прекрасны. Река Ак-су прикрывает расположение и обеспечивает фланги позиции. Путей отступления несколько: вниз по долине Ак-су, вверх по ней и, наконец, непосредственно на север через два безымянных перевала, ведущих к перевалу Бурю-курмез и далее к теперешнему расположению поста.

Санитарные условия расположения настолько удовлетворительны, насколько они могут быть таковыми на высоте 13 т. футов. Во всяком случае, по общему признанию киргизов, которым приходится довольствоваться за отсутствием других опытных данных, ветры по Ак-су бывают, но слабее чем по Истыку; воздух много легче, чем на Истыке.

Большое сомнение вызывают болота, которыми изобилует долина Ак-су около Ак-таша; боязнь сырости, а вследствие ее и заболеваний, имели значение против выбора Ак-таша. На это нужно заметить, что болотам придавали на Памирах излишнее значение и, как опыт показал, довольно ошибочно. Так, например, наличность болот по Мургабу около Памирского поста считалась опасной и ей вначале приписывали болезненность на посту, но дальнейшие наблюдения показали, что болота не представляют ничего опасного и с устранением других неблагоприятных условий – улучшения помещений нижних чинов и пищи, болезненность была устранена, не наблюдается она и в настоящее время.

К болотам на Памирах нельзя применять общепринятого гигиенического масштаба; Восточные Памиры являются страной с ничтожным количеством атмосферных осадков, с разреженным воздухом и с систематическими ветрами, почему сырость болот не может оставаться на том же месте и всякая местность быстро вентилируется постоянными течениями крайне подвижного воздуха. Кроме того, все болота при более внимательном исследовании оказываются сетью проточных ручьев, а не водоемами со стоячей водой. Поэтому, бояться болот у Ак-таша едва ли основательно.

Все киргизы, по крайней мере, утверждают, что местность у Ак-таша здоровая, что ни люди, ни лошади какими-либо болезнями здесь не страдают.

Хозяйственные условия поста у Улькук-ею-джулы могут считаться выше таковых же у Истыка. Киргизы круглый год остаются в долине Ак-су, почему рабочая сила, вьючные животные, продукты питания, топливо – все это под рукою.

На основании изложенного позволительно сделать вывод, что расположение нашего поста у Истыка, как неудовлетворительное, должно быть упразднено и пост должен быть перенесен к устью р. Улькук-ею-джулы. Но ввиду того, что сравнительная оценка санитарных условий Истыкского и нового постов выведена из оснований до некоторой степени предположительных, было бы целесобразнее перенести сначала пост в указанное место в виде опыта на некоторое время, с тем, чтобы окончательно проверить те условия, которые недостаточно ясны, и сделать также иные дополнительные наблюдения. Это не представит особых затруднений, так как люди на Истыкском посту располагаются в юртах и перенести таковые в новое место вполне легко.

Пост Ранг-кульский.

Сарыкольские перевалы могут быть сведены к двум группам: южной, которая была пересчитана выше, и северной, в которую входят перевалы (начиная с юга) Сары-таш, Муз-куру, Тах-терек, Чок-китай, Ак-берды, Арам-аты и Ой-балгын; последние два могут иметь лишь второстепенное значение, как лежащие на неудобных и кружных путях. Все перевалы сходятся в Ранг-кульской котловине.

Это обстоятельство делает саму котловину важной и расположение в ней поста стратегически необходимым. Такая необходимость подчеркивается еще тем обстоятельством, что через Ранг-кульскую котловину обходится Памирский пост, а с ним, значит, и остальные посты Памиров, поэтому, положение будет на «весу», если его не закрепить постом у Ранг-куля. Торговое значение пути, идущего с северных перевалов через котловину и далее на Гульчу и Ош, всегда имело только местное частное значение, так как предпочитались другие дороги, более краткие и удобные для связи центров Ферганы с центрами Кашгарии.

Наличность исстари китайского поста в котловине и бывшие столкновения между нами и китайцами подтверждают значение котловины и говорят в пользу того, что в случае осложнений с Китаем она может явиться частным театром и что в этом направлении возможно ожидать, по крайней мере, демонстративных действий.

Из китайских войск, расположенных против котловины, нужно упомянуть, не считая резервов в районе Кашгар, Янги-шаар, Янги-гиссар, отряд в Булун-куле – 2 офицера, 200 человек пехоты, включая сюда и джигитов-киргиз, при 2 орудиях и отдельные наблюдательные посты, как например, в Тар-баши (крепостца, в которой находится провиантский магазин) с 6 китайскими солдатами, у перевала Ак-берды с 6-ю же и т. п.

В настоящее время наш пост располагается в 7 верстах к востоку от озера Ранг-куля в юртах среди равнины. На основании вышеизложенного нужно признать такое расположение поста стратегически вполне обоснованным, что же касается до других условий, то хозяйственные и, как показал опыт, гигиенические в достаточной мере выполняются, а тактические не вызывают особых возражений, могут быть (да и должны) улучшены при пособии военных инженеров.

Состав постов.

Рассматривая вопрос о составе постов нужно отметить резкую разницу, которая существует между Восточными и Западными Памирами: первые являются страной степной, приютом кочевника, годной для действий кавалерии, и вторые – пересеченной, изрезанной реками и долинами, земледельческой, годной для действий пехоты. Насколько на Восточных постах нечего делать пехоте, ибо кругом конные люди, двигаться пешему на высотах трудно, держаться в бою не за что; настолько тяжело работать кавалерии на Западных Памирах, ибо двигаться по долинам, устланным сплошным камнем и пересеченным горными потоками, для лошади весьма трудно, два-три пехотинца могут задержать наступление целого конного взвода, действовать придется, как показывает состав прилегающих англо-индийских и афганских войск, исключительно с пехотой.

Поэтому, казалось бы, Восточные посты на Памирах должны быть исключительно конными, а Западные – пешими, с придатком к последним одного-двух отделений казаков.

Более детальное определение количества людей на каждом посту не представляется необходимым, да для него и нет разумных данных. Довольно привести два основных руководящих положения, естественно вытекающих из всего, сказанного выше о постах:

1) Из Памирских постов офицерскими должны быть Памирский, Ак-ташский, Ишкашимский и Хорогский, и

2) По количеству людей на постах, а значит, и по важности последних, они могут быть распределены в такой последовательности: Памирский, Ак-ташский, Ишкашимский, Хорогский, Ранг-кульский и Лянгарский.

Производство разведок.

Как уже было упомянуто, одной из важных особенностей Памиров является возможность и удобство производить с них разведки по разнообразным направлениям, а значит, и изучать сопредельные страны, ибо по отношению к некоторым из них других источников мы даже и не имеем. На эту выгоду Памиров неоднократно делались указания, как в официальных отчетах, так и в отдельных заметках. В английской литературе также делается упоминание об этом обстоятельстве, причем, высказывается удивление перед тем фактом, что чины Памирского отряда не только прекрасно ориентированы в области текущей жизни Афганистана, Западного Китая и Северной Индии, но даже знакомы с тайными планами и направлениями сопредельной политики.

Изучение сопредельных народов в целях ли лучшей подготовки к войне с ними или для того, чтобы стать с ними в более выгодные политические или торговые отношения, всегда признавалось и признается делом необходимым. Было бы, конечно, не трудно осветить вопрос историческими примерами, начиная с Тамерлана, с его знаменитой организацией разведывательной службы, или остановиться на работе немцев перед кампанией [18]70–71 годов, или хотя бы ограничиться примерами из истории завоевания Туркестана и предшествовавших ему разведывательных работах в штабе Оренбурга, если бы дело не говорило само за себя.

Как разведывательная инстанция Памиры являются чуть ли не самым важным районом среди других. Если, сообразуясь с географическими условиями и с результатами, имеющимися в делах штаба, определить какие разведывательные работы выпадают на долю каждого из соответствующих органов в Туркестане, то можно сказать, что:

а) штаб 2-го [Туркестанского армейского] корпуса изучает Восточную Персию, Гератскую провинцию Афганистана и Сеистан – персидский и афганский.

б) Керки – западную часть Чарвилаета, захватывая немного восточную часть Гератской провинции, не переводя своих работ за Гиндукуш и его западные отроги.

в) Термез – восточную часть Чарвилаета и Каттаган, также не переходя за Гиндукуш.

г) Кашгар – Западный Китай (Кашгарию) и отчасти Северную Индию.

д) Кульджа – части Западного Китая, соприкасающиеся с Семиреченской областью.

Разведывательные работы, производимые пограничной стражей, столь ничтожны и отличаются таким случайным и чисто эпизодическим характером, что не представляют источника полезного и систематичного.

Относительно консульских донесений нужно заметить, что военный элемент в них отличается неясностью и редко бывает проверен критически, но зато политические и экономические стороны представляют весьма часто картину обстоятельную и полную интереса.

Из обзора вытекает, что на долю Памиров выпадает изучение Бадахшана, Загиндукушского Афганистана, Северной Индии и, отчасти, Западного Китая (а до прихода наших офицеров в Кашгар и после возможного ухода их оттуда полное наблюдение за Кашгарией).

Такая широкая и ответственная программа делается выполнимой благодаря особенно благоприятным географическим и этнографическим условиям Памиров.

Страна эта широким клином врезается в чужие земли, следуя афганской территорией на протяжении 200 верст, китайской – 180, и доходя на юге почти до Гиндукуша, и значит, почти до английских владений в Индии. Такое географическое положение делает расстояние до центров сопредельных стран близким и возможность торговых и других сношений неминуемой. В самом деле, от Ишкашимского поста до Кабула не более 10 дней хода, оттуда же через Зебак до Читрала не более 4 дней, от Ак-таша до Гильгита долиной Канджута 6–7 дней пути, от Ак-таша до Ташкургана один переход, и до Кашгара 6–7 дней пути.

Другое удобство Памиров для разведок обуславливается тем, что население их находится в тесном родстве и многообразных связях с населением ближайших районов сопредельных стран.

Припамирские ханства населены таджиками – магометанами шиитского толка, ими же населена левобережная часть Пянджа или Бар-Пяндж, как называют ее туземцы. Между жителями обоих берегов много родственных связей, так что они не только отдают своих дочерей «через реку» в замужество или сами берут их в жены «из-за реки», но нередко бывает и так, что целая семья или родственная группа живет, разделенная Пянджем, т. е. один брат на той стороне, другой – на этой, отец в Бар-Пяндже, сын – в наших владениях и т. д.

История показывает, что река Пяндж никогда народом не признавалась границей, например, хан Шугнана жил в крепости Кала-и-Бар-Пяндж, а подвластное ему население частью на левом берегу Пянджа, частью на его правом и по боковым притокам – Гунту и Шах-даре.

По реке Пянджу нередко встречаются следы мостов, свидетельствующих о былых частых сношениях через реку.

Вскоре по занятию нами Припамирских ханств первой из работ был передел земель и взаимная передача некоторых участков правого берега, принадлежавших Бара-Пянджским таджикам, – нашим, и участков левого берега, составлявших собственность наших таджиков, – заречным… Настолько мало поземельное владение было приурочено к какому-либо определенному берегу р. Пянджа.

Взаимное тяготение между жителями обоих берегов и потребность общения весьма понятно имеют место и поныне, и меры с нашей и афганской сторон к воспрепятствованию сношений имеют мало успеха.

Подобная же родственность наблюдается и на восточной границе Памиров между нашими и китайскими киргизами. Здесь уже совершенно нет естественной, т. е. географической и этнографической границы, ибо в глазах киргиза, имеющего дело с перевалами Памиров, таковые Сарыкольского хребта не могут представлять какого-либо веса. Поэтому понятно, что между киргизами восточных и западных склонов Сарыкола были постоянные сношения – родственные, хозяйственные, житейские и другие, которые наблюдаются и теперь. Всегда киргизы роднились между собой посредством браков, вступали в хозяйственные сделки; китайские киргизы приходили в наши пределы для участия в Ак-ташских и Ранг-кульских скачках, наши участвовали в ихних и т. п.

Что же касается до южной границы Памиров, то хотя наука не установила еще точно этническую принадлежность народов Пригиндукушских стран, но все же, возможно уже сделать вполне обоснованное предположение, что народы эти стоят в весьма отдаленной этнической связи с таджиками Памиров, а с киргизами и подавно, и что говорят они на языках особенных, памирскому населению непонятных. Тем не менее, то обстоятельство, что часть жителей Читрала исповедует магометанство шиитского толка, а жители Гунзы видоизмененное магометанство (называется мулаи), в некоторых частях близкое к шиитству, делает сношения таджиков с жителями Пригиндукушских стран весьма легкими и частыми.

Во время разгрома Шугнана, Вахана и Рошана афганцами немало жителей спаслось в Читраре и Канджуте, причем, в первом жители оставались очень долго, и некоторые возвращаются в наши пределы только теперь.

Рассказы таджиков о том времени, которое они провели среди читральцев и канджутцев, полны похвал и благодарности к приютившим их хозяевам.

Вышеизложенные обстоятельства указывают, как легко и удобно на Памирах производятся разведки: таджик или киргиз без труда проберется к своим заграничным родственникам или единоверцам, а через них и далее в глубины соседних стран, от него не убережется никакая тайна, да, наконец, все новости, слухи, события сами собою будут перебрасываться через те рубежи, которые являются таковыми лишь для карт и договоров, но не признаются таковыми в глазах прилегающего населения.

Итак, обширная и важная программа предметов исследования и удобство выполнения ее по этнографическим и географическим причинам, делая Памиры важной разведывательной инстанцией, тем самым, и оттеняют и их общее для России значение.

Как же организована разведка и изучение сопредельных стран со стороны Памиров?

В последние годы для производства разведок отпускается специальная сумма в размере 3000 рублей в год. Достаточна ли эта сумма для назначенной цели или слишком ничтожна, вопрос не из легких. При обсуждении его много путают дело сами собою напрашивающиеся соображения о том, что разведчики [из числа туземцев] будут сидеть на месте, а посылать или слухи или выдумки; что нельзя иметь гарантии, что такая-то сумма действительно пойдет по назначению; что разведчики народ неподготовленный и не умеют вздора отличить от серьезных вещей.

Но такова уже природа самого дела: еще до завоевания нами Туркестана производство разведок посредством людей, соприкасающихся с Хивой, Бухарой и Кокандом, много вызывало даром брошенных денег, надувательств со стороны разведчиков и т. п., не иначе стоит дело и у англичан, с той разницей, что их в денежном отношении еще более обманывают, чем нас. В Азии нет других источников изучения противника и достаточно знать историю, работу у других народов, например, у англичан, и не упускать из виду руководящей идеи о необходимости систематического и упорного изучения соседей, чтобы не смущаться перед суммою неудобств, в вопросе о разведках неизбежных.

Нельзя забывать, что дело разведки было всегда искусством, но не наукой, что контингент людей, работающих в сфере этого искусства, всегда был нравственно неудовлетворен, и, в-третьих, крупные результаты разведок (добыча тайных планов, сочинений, секретных распоряжений) являлись часто внезапно, неожиданно, и значит, в деле разведок играл большую роль аккредитив распоряжающегося разведкой, а не постоянное ассигнование, которое по природе своей не может, да и не должно быть значительным.

Поэтому, нельзя сказать, что 3000 рублей является суммой ничтожной и скорее следует ее признать достаточной при систематически направленной и благоустроенной разведке, но при этом следует поставить начальника Памирского отряда в такое положение, чтобы в случае наличности важной разведывательной задачи или возможности заручиться влиятельным и знающим лицом, он мог бы не стесняться применением большей суммы, например, до 5–10 т. рублей.

В настоящее время разведку на Памирах следует признать недостаточно налаженной. Так, например, за минувший год 1900–1901 (считая с мая по май, между временем смены одного Памирского отряда другим) в штаб округа были доставлены лишь сведения о повальной болезни около Зебака, о движении афганского разъезда по левому берегу р. Пяндж и далее по Вахан-дарье и периодические донесения о расположении наших постов и таковых же наших соседей в прилегающих районах. Данные донесения совсем не представляли какого-либо интереса.

Поскольку можно судить из донесений и личного наблюдения, разведки производятся посредством опроса киргизов, путешественников и отдельных людей, приходящих в наши пределы или идущих в чужую землю, и посредством периодических посылок наших разведчиков. Последний прием вызывается наличностью какой-либо текущей задачи или, чаще всего, необходимостью проверить слух. Два указанных приема сами по себе являются недостаточными, ибо сведения, получаемые ими, будут случайны, не специальны, полны хлама, неточны; в приемах нет руководящей идеи, нет программы. Если бы страны соседние были солидно изучены, то тогда опросы киргизов или проверочные посылки джигитов, имея под собою основание, являлись, может быть, и достаточным дополнением, но теперь этого не может быть.

Второй прием оказывается еще менее действительным потому, что весьма часто посылают для проверки сведений или собирания новых постовых джигитов. Но так как некоторые из джигитов служат давно, например, на Хорогском посту с основания его, принадлежит к видным людям, например, три брата из сеидов, старший из которых, Мансур, играл весьма видную роль при занятии нами Припамирских ханств, то их не только знают на всех Памирах, но во всем Афганистане, Северной Индии и, вероятно, Кашгарии, и знают в лицо. Посылать таких людей на разведки за границу равносильно отказу заранее от всякой удачи, а в худшем случае такая посылка грозит посланному каким-либо насилием, если не смертью. Так, посылка капитаном Аносовым джигита Мансура в Кабул для проверки слухов о смерти Абдуррахмана окончилась тем, что джигит был схвачен, претерпел всякие мытарства и кружным путем – через Пешавер и Читрал, был переслан на Памиры. Другой джигит – Масуд, посланный для выручки первого, своего брата, или для проверки слухов об его арестовании, не дошел дальше Зебака, был задержан здесь под арестом и возвращен назад.

К отрицательным сторонам организации разведки в настоящее время придется отнести и недостаточное знакомство начальников как с литературой вопроса, так, главным образом, с работами предшественников. Первое дело нелегко поправимо, второе может быть и должно быть устраняемо.

Пользуясь данными разведок в округе, имеющимся уже опытом годов по отношению к Памирам и общими соображениями, позволительно наметить такую схему разведок на Памире. Она должна быть ведена:

а) посредством разведчиков, постоянно живущих в центрах политической и военной жизни сопредельных государств;

б) посредством систематического опроса всякого люда, приходящего из чужих стран или едущего в них; в последнем случае желательно снабжать идущих инструкцией или, еще лучше, присоединять к каравану своего человека;

в) посылка лазутчиков в целях поверки слухов или сведений, или выполнения текущих разведывательных задач, по возможности опытных и в соседних странах неизвестных;

г) изучение соответствующей текущей литературы. Последний способ разведки, по природе материала, должен быть взят на себя окружным штабом.

Иметь постоянных разведчиков в больших городах очень трудно, но это неизбежно; без этого вся организация будет неполна и неустойчива, почему указанного помещения разведчиков нужно добиваться во что бы то ни стало.

Чем более пуктов было бы выбрано, тем было бы лучше, но нижеследующие не должны быть упущены: Файзабад, Кабул, Пешавер, Чиртал, Ташкурган, Хотан, Кашгар.

Определяя жалование разведчика в 30–50 рублей в месяц, получим общую сумму, вызываемую показанной разведывательной сетью, – 210–350 рублей в месяц, или 2520–4200 рублей в год; выбрасывая три последних пункта, посылать в которые разведчиков, пока в Кашгарии находится наш офицер Генерального штаба с помощниками, не представляется необходимым, получим сумму в 1440–2400 руб. в год.

Желательно снабдить разведчиков инструкцией, не стеснительной и широкой, так как об Афганистане, например, нам интересно знать все (не только одну военную сторону, но историческую, географическую, экономическую и другие), и подготовить их топографически, т. е. научить определять расстояние по ходу лошади или другим предметам, ориентировать пункты и т. д. Конечно, было бы много надежнее добиться помещения наших консулов в городах Афганистана, к этому надо идти, можно имеющиеся торговые связи выставить поводом, а стесненное положение Англии использовать, как подходящий случай, но пока консулов наших в Афганистане нет, сказанная мера остается единственной по солидности и прочности возможных результатов.

Как бы ни казались все эти желания теоретичными, книжными, продиктованными с точек зрения «птичьего полета», все же надо повторять и повторять необходимость изучения сопредельных стран и Афганистана, в особенности. Последний мы совершенно не знаем, не можем даже обрисовать его физиономии как государственного организма или народной группы, не можем понять, какая эволюция совершается у нашего соседа, а между тем, что-то делается – крупное и радикальное.

Что же касается до других приемов разведок, то они, кроме тех выяснений, которые попутно при оценке современного состояния разведок были высказаны, дальнейших и не требуют.

Памирские ханства Вахан, Шугнан и Рошан.

Согласно инструкции 26 мая 1897 года, начальник Памирского отряда лично сам и через начальников постов наблюдает, чтобы уполномоченные бухарским правительством относились к жителям справедливо, не позволяли бы себе неправильных поборов, за забираемые для себя предметы или продукты уплачивали бы по действительной стоимости.

2) В случае поступления жалоб жителей на несправедливости или обиды со стороны бухарских чиновников, русским офицерам отнюдь не входить в переписку с бухарскими властями, а, проверив справедливость заявляемых претензий или обид, стараться нравственным воздействием в личных переговорах склонять бухарских чиновников к справедливому отношению к жителям и удовлетворению законных претензий последних, угрожая в случае надобности, донесением по своему начальству для воздействия через бухарского эмира. Проверяя разного рода жалобы местных жителей, следует неупустительно иметь в виду, не приносятся ли эти жалобы по наущению людей, имеющих цель поселить раздор, недоброжелательность местного населения к бухарским чиновникам. При теперешних существующих дружеских отношениях бухарского правительства с русским нравственное воздействие представителей русской власти в бухарских владениях, несомненно, является лучшим средством для установления справедливых отношений бухарских чиновников к местным жителям областей, находящихся под покровительством России.

В последнее время последовала инструкция «не вмешиваться» в отношения бухарской администрации к местным жителям.

Для того, чтобы подойти более последовательно к вопросу об наших отношениях к Припамирским ханствам вообще, необходимо коснуться истории самого вопроса и тех стадий развития, через которые он проследовал.

При переговорах с английским правительством по памирскому вопросу и разграничению сфер влияния, между прочим, было постановлено, чтобы границей Афганистана к западу от озера Зор-куль (Виктория) служила река Пяндж, как это было установлено еще в 1873 г., и чтобы сообразно этому афганский эмир очистил восточные части Шугнана и Рошана, лежащие на правом берегу Пянджа, а бухарский эмир – южную часть Дарваза, лежащую по левому берегу этой реки. Правительства русское и английское обязались употребить свое влияние на обоих эмиров, чтобы означенные очищения местностей действительно были приведены в исполнение.

При этом был выработан и самый порядок взаимной передачи земель, имевший целью устранение всякого участия со стороны России и Англии, и сводившийся к предоставлению дела передачи распоряжениям бухарского и афганского правительств.

Но в случае сказанного направления нашей границы по Пянджу эмир бухарский Сеид-Абдул-Ахад лишался принадлежавших ему дарвазских бекств на левом берегу Пянджа, и возникал вопрос о вознаграждении эмира, так как необходимость последнего считалась неоспоримой. В докладной записке бывшего политического агента в Бухаре статского советника Лессара, ныне русского чрезвычайного посланника и полномочного министра в Пекине, которая была повергнута на воззрение ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III, была проведена мысль, что способов вознаграждения могло бы быть два – денежный и территориальный. Первый признавался весьма неудобным; хотя бекства по южную сторону Пянджа приносили эмиру ничтожный доход, но не потеря двух или трех тысяч считалась тягостной для Сеид-Абдул-Ахада, а унижение, связанное с утратой, без всякой вины с его стороны, части его владений. Предполагалось, что подобный исход дела произвел бы весьма невыгодное впечатление не только в ханстве, но и в Средней Азии вообще.

Рядом с этим рекомендовалось территориальное вознаграждение в форме подчинения частей Рошана и Шугнана, относящихся к нам, Бухаре. Высказывалось, что «оно (вознаграждение) не представит для нас никаких неудобств, так как будет чисто номинальным и выразится лишь поднесением эмиру подарков от местных правителей, подобно тому, как это делалось прежде вассалами Бухарского ханства. Действительное управление страны, конечно, останется в руках начальника русского гарнизона, расположенного где-либо недалеко от Пянджа. Но самолюбие бухарского эмира было бы удовлетворено и он охотно подчинился бы условиям, которыми подобное решение было бы обставлено.

Ввиду бедности и разоренности населения Рошана и Шугнана, эмир, без сомнения, удовольствуется весьма незначительными подарками. Вообще очень щедрый, в подобных обстоятельствах он будет богато одаривать местных правителей, что составит для них, быть может, не ничтожную субсидию».

Упоминались при этом возражения, сводившиеся к тому, что между памирскими округами и Бухарой затруднительны пути сообщения, и что жители Рошана и Шугнана не расположены к бухарскому владычеству. Против первого – не говорилось по существу, а приводилось наблюдение, что на Памирах нет вообще удовлетворительных путей и что пути из Восточной Бухары все же лучше и, во всяком случае, они короче.

По второму пункту приводилось, что во время независимости и борьбы с афганцами Шугнан и Рошан постоянно желали поддержки эмиру и номинального подданства ему.

Был запрошен взгляд эмира на удовлетворение его отходящими к нам ханствами. Сеид-Абдул-Ахад отнесся к сделанному ему предложению с большой осторожностью, главным образом, вследствие полного незнакомства с далекими странами; те сведения, которые ему доставили беки Дарваза и Куляба, были признаны эмиром недостаточными, он несколько раз обращался за разъяснениями к [российскому] политическому агенту, и только 13 марта 1895 года последовало согласие эмира.

В 29 день июля 1896 года ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР повелеть соизволил:

1) Исполнить передачу заречного Дарваза Афганистану.

2) Поступившие в наше ведение, по соглашению с Англией, восточные части Шугнана и Рошана и северную часть Вахана передать во владение бухарскому эмиру, которому и разрешить «ныне же отправить свои власти в округа».

Третьим пунктом ВЫСОЧАЙШЕГО Повеления определялась в общих чертах граница между нашими и бухарскими владениями, причем, подробности ее приказано установить по соглашению Туркестанского генерал-губернатора с бухарским эмиром.

Четвертым – указывался порядок передачи местностей эмиру.

Таким образом совершился переход Припамирских ханств – Шугнана, Рошана и Вахана, во власть эмира бухарского. Крайняя бедность и разоренность населения, только что пережившего тяжелые годы неурядиц и произвола, заставили освободить его в течение трех лет от всяких податей и повинностей. Впоследствии мера эта была продолжена еще на один год.

Итак, мы видим, что вопрос о переходе ханств во власть бухарской администрации силой исторических условий и давлением общегосударственных соображений решался необычным образом, не по тому приему, который применяется и, казалось бы, должен применяться к решению подобных вопросов.

История наших отношений с Англией в Средней Азии, полная нервной борьбы, значительных напряжений и имеющая большой общий интерес для той и другой стороны, переходила через целый ряд фазисов, одним из которых являлся период определения наших сфер влияния. Определенная переговорами 1872–73 годов граница сфер влияния была дополнена в 1894 году при обсуждении памирского вопроса и намечалась географически р. Пянджем; вызывалась некоторая перетасовка территорий и маленькие бекства Бухары перешли в Афганистан, а ханства последнего в наши пределы. Это было обычное в политической жизни пожертвование судьбой или благами небольших народных групп в пользу интересов более общих и крупных.

Но при указанном обмене явилось новое затруднение: попадал в обидное положение эмир бухарский, ярко нарушались его права собственности. Вопрос делался много труднее. Раньше была надежда, что, достигнув широких государственных выгод, мы в то же время получаем во власть ханства и своей системой управления, благами нашей культуры и своим обычным отношением к подвластным народам выполним перед маленькими ханствами наши просветительные обязанности, хотя бы они не имелись в виду при механическом обмене территорий.

А выходило, что взявши во власть (завоевавши, во всяком случае) Шугнан, Рошан и Вахан, мы почему-то отдавали их чуждой нам по духу и пониманиям власти, причем, ничем существенно не отличающейся от афганской. Сами мы оказались вне возможности благотворно влиять на ханства, в народном представлении таджиков создавался целый сумбур, полная путанница причин и следствий; родилось тяжелое сознание, что они – жалкий народ, выброшены из-под высокой и ласковой руки Белого Царя, из круга его широкой семьи, понесли ничем не заслуженную кару.

С пожертвованием ханств в пользу наших общегосударственных интересов мириться можно было, и не стоило, конечно, входить в рассмотрение, что эти ханства собою представляли, что за народ их населяющий, в чем он нуждается. Но раз на сцену выступали претензии эмира, его хозяйственные расчеты и его беспокойство за свой престиж, то эти факты не такого высокого и важного порядка, чтобы не задуматься о припамирском народе и не взвесить, стоит ли его, хотя бы небольшое и скромное благо, претензий Сеид-Абдула-Ахада и не приходится ли последними пожертвовать в пользу первых.

Т. е., являлась нравственная, да и государственная необходимость решению о передаче ханств эмиру предпослать изучение этих стран. Но это сделано не было, и это был серьезный просчет.

Выше было приведено рассмотрение бывшим политическим агентом двух возражений и было отчасти указано, что у последних, по крайней мере, не было достаточных оснований.

Соображения нынешнего политического агента, по своему общему содержанию, оправдывающие передачу ханств, заставляя во многом не соглашаться с аргументацией автора, обнаруживают весьма слабое знакомство его с природой и населением таджикских земель.

Даже более поздно, в марте 1899 года, в докладной записке Азиатской части Главного штаба, в которой приводились данные о Припамирских ханствах, допущены были некоторые ошибки, подтверждающие, что наши сведения о ханствах были неудовлетворительны.

Выходило, что, жертвуя ханствами в пользу общих интересов государства, а потом и в пользу притязаний эмира бухарского, мы самими странами не попробовали заняться и отобрание данных у политических агентов и других лиц, сопричастных странам, было делом чисто формальным. Такое решение вопроса не предвещало спокойного, нравственно и политически удовлетворяющего течения и, естественно, недочеты решения рано или поздно должны были обнаружиться под той или иной формой народных бедствий.

В 1898 году генерал-майор фон-Ремлинген, руководивший в этом году поездкой партии офицеров Генерального штаба на Памирах, рапортом донес, что в день его прибытия на Хорогский пост 21 августа ему была подана местными жителями жалоба на материальные поборы и религиозные притеснения, которые они терпят со стороны бухарских властей.

При этом жалобщики заявили, что не знают, чем они провинились перед Белым Царем, что их отдали на муку и ограбление бухарским чиновникам, а таджиков Орошорской волости и памирских киргиз оставили в русском подданстве. Они, таджики Шугнана, а равно Рошана и Вахана, готовы платить подать России, зная, что в русском подданстве они гарантированы от всяких незаконных поборов и от притеснений, и скоро бы оправились от настоящей своей нищеты, которая благодаря лишь милостивой заботливости Белого Царя, тем только отличается от прежнего, еще худшего их положения под властью Афганистана, что в настоящее время они имеют хоть кое-какие халаты и иногда видят деньги, чего они прежде не имели и не видали.

Ужасная бедность и разоренность хозяйств таджиков и масса покинутых и обращенных в развалины усадьб и целых поселков на богатой почве долины Гунта, по которой генерал-майор Ремлинген дважды проехал, убеждали в справедливости этих жалоб.

Особенно поражало то обстоятельство, что среди жалобщиков находилось много поставленных бухарским правительством местных сельских властей, «аксакалов», один из коих и вел речь за всех. Это обстоятельство и выражение лиц жалобщиков ясно показывали, что жалобы являются последствием переполненности чаши терпения.

Перед выездом генерала фон-Ремлингена местные жители вручили ему прошение о принятии их вновь в русское подданство.

Трогательная простота, глубокая вера в высокие милость и правду Белого Царя и, наконец, доказательность примеров, делают документ не только интересным, но и имеющим политическое значение.

Рапорт генерала Ремлингена выдвинул на сцену два положения: во-первых, отношение бухарской администрации к припамирским таджикам полно произвола, насилий и неправды, и, во-вторых, отношение населения к власти крайне недружелюбно.

Все это не было чем-либо новым и в делах штаба имелась уже целая серия бумаг, касавшихся двух указанных положений; важность их заставляет остановиться на вопросе с некоторой обстоятельностью.

Уже в годовом отчете капитана Генерального штаба Эггерта, первого начальника Памирского отряда, при котором совершился переход ханств в ведение бухарской администрации, указывалось, что население, освобожденное по условиям, на которых оно передано эмиру, от всяких податей и налогов, положительно грабится бухарцами, что в течение целого года получался непрерывный ряд жалоб и донесений на бухарцев и что, по словам таджиков, бухарское управление оказалось не легче афганского. Сильные поборы принудили убрать одного из беков, но, как вполне правильно предусматривал капитан Эггерт, при веками сложившейся системе бухарского управления мера эта могла оказать лишь временное действие.

И действительно, преемником – капитаном Кивекэсом, был подан специальный рапорт о бухарском административном режиме. В рапорте выяснялось, что бухарские власти употребляли фальшивые весовые меры, так что все забираемые продукты покупались значительно ниже существующих цен; что возразившего против подобного насилия аксакала Даурун-бека подвергли 50 ударами палкой и по таким частям тела, что наказуемый уже после 15-го удара потерял сознание; что на таджиков налагались очень большие штрафы, почти ежедневно, почти без всякой причины и совершенно несправедливо. Капитан Кивекэс делал общий вывод, что все мероприятия бухарцев направлены исключительно на наживу, совершенно не взирая на то обстоятельство, что вследствие их обирательств страна разоряется. Отсутствие определенных законов, которые заменяются полным произволом беков и их чиновников, дает широкий простор бухарским чиновникам, которых, по-видимому, отправляют сюда для поправки своих дел. Вся система правления бухарцев настолько плоха, что благодаря ей из бухарских чиновников получился веками выработанный тип мошенника. «Понятно, что любая страна, попавшая в руки подобных администраторов, должна прийти в упадок и разориться».

Личные наблюдения в течение пребывания среди таджиков, многократные беседы с ними и возможно разносторонние способы освещения вопроса лишь только сильнее подтвердили содержание приведенных официальных документов. Поборы, штрафы – разного произвола и издевательства, пренебрежение к нравственному чувству жителей, а отсюда их систематическое развращение, двойная игра властей, чтобы скрыть свои преступления от русской власти и известным образом выставить их пред высшей бухарской – все это сказывалось как в рассказах представителей туземной власти, так и в жалобах простого люда – богатого и бедного.

Едва ли нужно еще больше подтверждений; достаточно добавить их лишь общими соображениями. Вся система бухарцев сложилась веками, эта страна и ее строй много древнее любого европейского государства. Можно ли и смеем ли рассчитывать, что мы в состоянии изменить или обновить эту вековую машину? Бухара все видала, она пережила много такого, над чем мы задумывались только последние десятилетия. И нельзя рассчитывать, что она не знакома со многими из наших руководящих идей (в административных и политических сферах) и может усвоить их по их новизне и желательности. Нужно мириться решительно с тем выводом, что в бухарском режиме мы имеем дело с эволюцией отжившей, в настоящее время непригодной и неспособной к улучшению. Поэтому, все те выводы о неудовлетворительности бухарской администрации в Припамирских ханствах, об ее крайней вредности и развращающем влиянии, которые выше создались наличностью фактического материала, могли были без особого труда быть созданы a priori.

Ненависть таджиков к бухарской администрации, как неумолимое логическое следствие недостатков последней, вполне подкрепляется и фактами.

В упомянутом выше прошении таджиков имеются такие фразы: «Чем мы согрешили в настоящее время, что нас передали во власть бухарского правительства?», или «Мы, несчастные, надеемся теперь на ходатайство Вашего Превосходительства, что мы будем освобождены от бухарского эмира. Если же нас не возьмут из его подданства, то мы все поголовно или наложим на себя руку, или выселимся в Коканд, где нам дадут место наши родственники», или «Мы хотим иметь нашим Государем русского Царя, за которого мы постоянно молились и с которым мы были счастливы. Мы всегда молили Бога освободить нас от бухарского эмира. Бухарцы преследуют нашу веру и издеваются над нами, с нами не едят и не сидят, считая это для себя запрещенным, и говорят, что мы неверующие».

Разбираясь в отношениях туземцев и бухарских властей, необходимо особенно подчеркнуть религиозную рознь между теми и другими. Если во всех странах наблюдается ненависть между шиитами и суннитами, то какой размер и какую силу (может быть, глубоко скрываемую) должна она иметь, если представители одного толка имеют власть над другими, и если они ею так злоупотребляют? И какая ошибка допускает такие отношения? К сожалению, затрагиваемая сторона вопроса никогда не была выставляема с достаточной рельефностью, хотя религиозные притеснения со стороны бухарцев наблюдались всегда.

Ненависть туземцев к бухарским властям, вызываемая административным произволом и религиозной рознью, усугубляется особенно предосудительным отношением бухарцев к целомудрию таджикских женщин и противоестественным отношением к детям.

Личные наблюдения констатировали наличность резкой ненависти таджиков к бухарцам.

Считая вопросы достаточно выясненными, надо остановиться на третьей стороне дела, а именно: на недоброжелательности бухарской власти в Припамирских ханствах к русским. Конечно, по самой природе – весьма щепетильной и тонкой – вопрос не может быть обставлен положительными данными, хотя и для него имеются в достаточной мере убедительные доказательства. Еще капитаном Эггертом было отмечено, что бухарцы всячески старались показать населению, что они хозяева, а русские чуть ли не в их подчинении, что к нашим казакам беки относились свысока.

Капитаном Кивекэсом уже категорически высказывалось положение, что «вообще бухарские власти при всяком случае высказывают свою ненависть к русским и вымещают свою злобу на людях, которые каким-либо образом оказывали русским услуги». Это же подтверждается тою оценкою действий и распоряжений русской власти, которые пересылаются эмиру и более мягкие стороны которой получили междустрочное освещение в делах штаба.

При посещении ханств приходилось знакомиться с такими фактами:

ВЫСОЧАЙШАЯ воля о продлении освобождения населения от податей и налогов в ханствах еще на один год была превращена в добровольное и личное решение эмира.

Один из сыновей бека, показывая при нескольких присутствующих на орден (Станислава 3-й ст.), надетый Азис-ханом, волостным Гунта и Шах-дары, по случаю встречи русского начальства, говорил, что «медаль» ничего не стоит купить за 5 рублей; а на замечание, что его отец также носит русский орден, отвечал: «Так, чтобы отделаться… а потом он у него валяется где-либо».

Тот же сын позволил себе смеяться над Серкором, волостным Орошорской волости и имеющим несколько медалей, говоря: «Ишь нацепил на себя кружков».

Во время постройки поручиком Трубчениновым дороги по Пянджу ему пришлось послать в кишлак Андероб посыльного за продуктами. Узнав от кого посыльный, жители избили его и выгнали. Расследование показало, что сделали они это по наущению бухарского муллы. Факт показывает не только ненависть к нам бухарского населения, но, что опаснее, его способность настроить враждебно против нас и туземцев.

Все эти факты и другие, приведение которых не представляется необходимым, подкрепляют наблюдение капитана Кивекэса.

Да иначе и быть не может, если иметь в виду разницу между нашим и бухарским миросозерцанием.

Итак, из сказанного выше позволительно сделать вывод.

а) Бухарское управление Припамирскими ханствами в высшей степени неудовлетворительно, вредно, а потому крайне нежелательно.

б) Отношение туземцев к бухарцам полно ненависти.

в) Отношение бухарцев к нашей власти и вообще к нам, по крайней мере, недружелюбно.

Этих данных вполне достаточно, чтобы сделать вывод, что Припамирские ханства должны быть отобраны из ведения бухарцев и взяты в наше непосредственное управление.

Если управление бухарцев ведет лишь население к нищете, нравственной распущенности и не в состоянии выполнять удовлетворительно никаких обязанностей, со властью связанных, то позволительно ли население приносить в жертву каким бы то ни было соображениям, удерживая в таком отрицательном положении? Если, с другой стороны, само население враждебно к бухарцам, то трудно предусмотреть те осложнения, которые могут создаться; при такой ненависти трудно рассчитывать на удачу бухарского управления, если бы оно оказалось даже доступным исправлению.

И со всем этим мы плодим еще себе в таджиках, теперь так нам преданных, враждебное ядро, так как вражда к нам бухарцев рано или поздно будет усвоена и ими.

При решении вопроса о ханствах неоднократно фигурировало слово престиж, причем, одни говорили, что с отобранием ханств к нам престиж наш будет подорван, другие, что он будет подован, если мы не отберем ханств от эмира. Такое неустойчивое отношение к понятию престижа со стороны лиц, занимавшихся вопросом, и неопределенность природы самого понятия должны удержать и от применения его к тем или иным доводам. Позволительно лишь заметить, что там, где на сцену выступают вопросы нравственного порядка и общеобязательного блага, престижем можно и поступиться, независимо от того, как бы он ни понимался.

В пользу необходимости отобрать от бухарцев Припамирские ханства, кроме указанных выше причин, есть и другие, из которых некоторые, к сожалению, даже и не намечались. Это причины военные. Обсуждая наше стратегическое положение по отношению к Северному (Узбекскому) Афганистану английские военные писатели признают его удачным потому, что Афганистан находится «между двумя клещами». Этим они хотят выразить ту мысль, что фланги Северного Афганистана стратегически нами обходятся: справа, считая от нас, выступом, прилегающим к рекам Мургабу и Теджену, и слева – Памирами и, в частности, районом Припамирских ханств. Англичане говорят, что благодаря такому положению Северный Афганистан находится в наших руках и фактически перейдет в нашу власть при самой ничтожной с нашей стороны диверсии.

В этих словах много правды, к ним нужно лишь добавить, что выгодное стратегическое положение по отношению к Северному Афганистану, как бы ни слагались наши отношения к этой стране, весьма для нас важно, рано или поздно нам придется им пользоваться, но его надо обеспечить не одними лишь территориальными выступами.

Отсюда, мы должны стараться, чтобы западная часть Памиров представляла из себя район богатый, укрепленный и вполне нам преданный, тогда только он будет не только географической «клещею», но и в полном смысле слова стратегической, а этого мы можем достигнуть тогда, когда возьмем ханства в свои руки и подготовим их систематическим и благотворным управлением. При бухарском управлении в недалеком будущем мы сделаем из ханств для себя на случай осложнений лишь неприятельскую территорию.

Далее, неоднократно поднимался вопрос о том, каким образом организовать на Памирах продовольственную часть на случай военных действий. Но оказалось, что оригинальная природа Памиров не допускала тех обычных решений, которые в подобных вопросах всегда имели место. Питание отряда при посредстве систематического подвоза по расчетам оказалось невозможным, ибо за некоторою чертою вьючное животное могло везти на себе только мертвый груз.

Устройство магазинов вызывало такие траты, так мало могло быть сообразовано с ожидаемой пользой, требовало такого применения охранительной военной силы и, наконец, так было рискованно, что от мысли пришлось отказаться.

Но ведь вопрос так или иначе должен быть решен, ибо при современных взглядах всякая территория, в проекте так или иначе не приспособленная для военных действий, должна признаваться районом для военных действий непригодным, и значит, подлежащим оставлению.

Припамирские ханства, о которых было совершенно забыто при рассмотрении вопроса, могут создать базу для того отряда, который можно предполагать действующим на Памирах. Для этого они имеют все: хлеб, мясо, ячмень, клевер, дерево, молочные продукты. Конечно, предметы технического характера должны быть подвезены. Может быть, в магазинах не может быть собрано достаточное количество продуктов в один год, но тогда можно собрать в течение 2–4 годов.

Но для того, чтобы ханства могли представить из себя рассматриваемую базу, необходимо поднять их материально, расширить площади их запашек, помочь обновить арыки, словом, управлять ими внимательно и благотворно. Это соображение опять-таки поддерживает необходимость взять Вахан, Рошан и Шугнан в свое непосредственное ведение.

И с этим надо спешить, ибо каждый лишний год бухарского хозяйничания будет все ближе приводить население к нищете и через 2–3 подобных года поднять население, может быть, будет уже весьма трудно.

Приведенные доводы, как общие, так и военные позволяют считать вопрос о ханствах в достаточной степени предрешенным. Для полноты рассмотрения надо перебрать те возражения, а также затруднения, которые стояли на пути желательного решения вопроса.

Уже было сказано, что часть возражений касалась стороны дела не по существу, а так сказать, «сбоку», часть вызывалась недостаточным знакомством с предметом.

Прежде всего, являлся вопрос, что делать с эмиром, так как он оказывался обиженным, так как нарушались его права собственности и т. д. Едва ли можно считать данную сторону вопроса достойной даже внимания рядом с теми основаниями, которые приведены выше; а также сомнительно, чтобы мы не допускали ошибки, спускаясь до азиатского взгляда на группы народные, как на личную собственность эмира или беков, трактуемые исключительно с хозяйственной точки зрения. Само поведение эмира в вопросе настолько обнаружило узкую жадность, интриганство, противоречивость в доводах и невнимательное отношение к своим собственным словам и желаниям (и это в вопросе государственном), что жалкие торгашеские мотивы его притязаний стали вне сомнений. Беспокойство относительно эмира дошло до того, что стали даже сомневаться, какой предлог придумать, чтобы взять от него ханство. Казалось бы, что вековая практика англичан в Индии доказала, что это дело совсем пустое и над ним совсем не стоит задумываться.

Можно воспользоваться словами эмира, сказанными им политическому агенту.

«Со времени присоединения к моим владениям Шугнана и Рошана эти области ничего кроме огорчений и неприятностей мне не принесли. Обмен Дарваза на эти области совершился помимо моей воли. Я сам никогда этого не хотел. Г-н Лессар принудил меня согласиться на такой обмен. Если я теперь откажусь от этих областей и не получу взамен территориального вознаграждения или какого-либо удовлетворения моему самолюбию, то это может в значительной степени подорвать мой престиж среди моих подданных. Между тем, повторяю, обладание Шугнаном и Рошаном является для меня тягостью. Все чиновники, которых я послал туда, скоро возвращались, испортив свою репутацию, несмотря на то, что туда назначались люди достойные. Я беспрерывно слышу жалобы и обидные нарекания на меня за управление этими областями. Но ведь я управляю ими согласно постановлениям шариата. Зачем же, после передачи управления областями мне русские офицеры продолжают вмешиваться в мои внутренние дела? При таких условиях управлять трудно. Наблюдать лично и постоянно за моими чиновниками в Шугнане и Рошане я не имею возможности. В самое благоприятное время года проезд туда совершается в три месяца, а в течение большей части года туда вовсе невозможно проехать. Обладание Шугнаном и Рошаном прямой убыток для меня. Эти области могут дать дохода не более 23,000 тенег в год, а тратить на управление ими приходится не менее одного ляка (100,000 тенег). Между тем, с отнятого у меня Дарваза я получал без всяких хлопот и неприятностей хотя небольшой, но чистый доход в размере от 13,000 до 15,000 тенег в год».

Эти интересные слова, показывающие всю ширину и этику азиатского понимания, могут послужить доводом, притом, как и было высказано бывшим командующим войсками, при отобрании ханств, эмира и вознаграждать ничем не придется, ибо самый факт освобождения его от значительных расходов по управлению ничего не приносящими ему областями и добровольное согласие наше вывести его из затруднительного положения, в котором он находится относительно этих областей, должно быть оценено эмиром с большой благодарностью.

Можно было бы отобрать ханства под тем предлогом, что бухарская администрация, как показал опыт четырех лет, не может справиться с задачей; или что общегосударственные соображения требуют отобрания, или, наконец, взять без всяких мотивировок.

Последний прием, если и имеет резкую форму, хорош в педагогическом смысле, ибо подготавливает бухарские власти к тому режиму, который в будущем необходим и неизбежен, как бы мы ни смотрели на Бухару.

Остальные возражения были основаны на незнакомстве с предметом.

Говорилось, например, что управление ханствами вызовет лишние расходы, которые население не в состоянии поправить; что мы берем на себя сложную обузу, которою управлять трудно и т. д.

Хотя и поныне статистические данные о ханствах отсутствуют, все же мы имеем в своем распоряжении достаточно данных, чтобы опровергнуть вышесказанное.

При представлении проектов о порядке передачи нам ханств представлялись расценки вызываемых при этом расходов.

Так, 18 августа 1899 г. [документом за] № 600 командующий войсками препроводил начальнику Главного штаба проект штата управления Памирами, что вызывало расход ежегодный в 20,000 рублей, причем, указал, что взимание податей следовало бы начать с 1901 года, первоначально по 2 рубля с кибитки. (Население Памира до 1-го января 1901 г. освобождено от всяких податей).

Расценочная сторона проекта выражалась такой таблицей.

С проектом нельзя согласиться по двум основаниям: он слишком дорог и, являясь не под силу населению, по необходимости ляжет нам на плечи; и, во-вторых, он вызвал бы наличность двух властей на Памирах, какое двоевластие при естественной надобности расширения прерогатив начальника Памирского отряда не обещало бы ничего хорошего.

В марте месяце того же года [документом за] № 185 были командующим же войсками представлены соображения об организации управления Шугнаном, Ваханом и Рошаном, сущность которых сводилась к следующему: «Управление всеми Памирскими областями возлагается на начальника Памирского отряда на правах начальника Аму-Дарьинского отдела с увеличением получаемого им содержания на 1200 руб. При начальнике отдела состоит канцелярия из одного делопроизводителя.

Весь Памирский отдел делится на 4 волости, подчиненные начальникам соответствующих постов на правах приставов, именно:

1. Памирская волость (ныне существующая). 2. Рошанская, слив ее с существующей Орошорской и подчинив начальнику Кала-и-Вамарского поста, каковая должность должна быть учреждена вновь. 3. Шугнанская. 4. Ваханская. Последние 2 вновь образуются. Весь вызываемый подобной организацией управления расход будет следующий:

Начальнику отряда добавочных 1200 руб.

2-м волостным новых волостей по 540 р. 1080 руб.

Начальнику Кала-и-Вамарского поста 900 руб.

Начальникам Памирского, Ишкашимского и Хорогского постов по 360 руб. (добавок к получаемым ими уже 540 руб.) 1800 руб.

Делопроизводителю 900 руб.

_________________

Итого 5160 руб.

Вместе с подчинением ханств русской власти, во избежание осложнений в будущем признается необходимым все население обложить хотя бы незначительной податью, оседлое – подымною, а кочевое – кибиточною, в таком размере, чтобы ею оплачивались вновь вызываемые расходы по администрации. По имеющимся сведениям, на Памирах проживают не более 1500 хозяйств таджиков и до 400 кибиток киргиз. Если наложить на каждое хозяйство 3 рубля, то все население даст ежегодно 5700 руб., покрывающие вышесказанный расход.

Вместо уплаты подати деньгами, население может поставлять по определенной цене ячмень и мясо для отряда. Кроме того, на население могли быть возложены повинности: 1 – дорожная, по содержанию в исправности устроенных правительством дорог; 2 – личная, только в военное время, выставлением одного человека от каждых 8-ми хозяйств на казенном иждивении.

Этот проект следует признать вполне осуществимым и сообразным с обстоятельствами дела.

Можно лишь заметить против характера организации: Припамирские ханства, являясь странами измученными, обнищавшими, для нас новыми, требуют особого специального внимания, поэтому было бы лучше, если бы управление ими было передано в руки одного особого офицера на правах помощника начальника Памирского отряда по управлению ханствами. Этот офицер должен быть свободен от всяких других обязательств, чтобы вполне посвятить свое внимание задаче управления. Его резиденция должна быть в Хороге, так как последний является центром и до концов управляемых ханств будет: по Пянджу вверх не более 4 дней пути, вниз – не более двух, по Гунту – не более 3 и Шах-даре также не более 3.

В качестве делопроизводителя и помощника при этом офицере хорошо бы назначить офицера из сапер или местных инженеров, совет и помощь которого в деле проведения арыков были бы неоценимы.

Начальников Памирского, Ишкашимского и Хорогского постов следует совершенно освободить от всякого участия в управлении; этим будут предупреждены осложнения, двоевластие и будет достигаться единство в направлении административной работы.

В зависимости от перемен, которые будут внесены в смету, если вместо начальника Кала-и-Вамарского поста будет офицер управляющий ханствами с дополнительным содержанием в 1200 руб. в год, а таковое начальникам перечисленных постов выдаваться не будет, смета определится 4380 руб. в год.

Офицер, управляющий ханствами, должен быть подобран особенно внимательно; это должен быть человек молодой, энергичный, сердобольный, пытливый и, если достижимо, знающий персидский язык.

Что касается до платежной способности таджикского населения, то такая, вне сомнения, выше показанной суммы.

Сам эмир высказался, что «области могут дать не более 23 т. тенег в год», т. е. 3000–4000 руб. Но эмир был заинтересован, чтобы по возможности умалить эту сумму, почему ее следует признать значительно более высокой.

В докладе по Азиатской части в марте 1899 года упоминается, что в 1898 году для 110 человек нашего отряда и 35 лошадей не встретилось никаких затруднений при покупке муки и ячменя, притом, бухарцы в числе 42 человек с лошадьми довольствовались местными средствами. Определяя ежедневную стоимость содержания человека в 10, а лошади – 40 коп., для 150 человек и 70 лошадей получим приблизительную сумму 40 рублей, а в год около 15 тыс. руб.

Если при этом иметь в виду, что таджики тратят на свой домашний обиход крайне мало (все сами делают), что бухарцы пользовались продуктами, вероятно, почти даром, то в питании отряда принимали участие не все жители ханств, и что, наконец, проданные продукты потребления являются не единственным видом народного богатства, то податная способность смело может быть оценена около 10 т. рублей.

Сами таджики говорят, что если бы их поддержать в хозяйстве, т. е. дать возможность работать мирно, помочь в ирригационных работах советом и инструментами, то каждый двор в среднем, за покрытием всех издержек на пропитание, семена, корм скота и т. д. продавал бы не менее 40 пудов хлеба в год. Принимая стоимость 40 пудов в 30 рублей, полную возможность обращать ⅓ – ½ суммы на подати и число дворов в 1500, то получаем возможный легкий и безобидный размер податей – 15–22½ т. рублей в год.

Другие соображения – размер штрафных денег, приблизительный подсчет хозяйственного инвентаря и т. п. подкрепляют вместе с приведенными выше допущение, что Припамирские ханства без особого труда могут быть обложены податями в размере 10 тыс. руб. общей суммы.

Но повторяем, что эта сумма будет обеспечена после 1–2 лет отдыха (полного освобождения) и пребывания населения эти годы под нашей благотворной и заботливой властью.

Таким образом, бояться, что стоимость управления Ваханом, Шугнаном и Рошаном не будет покрываться платежом самого народа, нет никаких оснований.

Вызывает некоторые сомнения заметка эмира, что он на управление областями тратил 100 т. тенег в год и на одном письме бывшего командующего войсками военным министром была положена резолюция: «Если эмир расходовал 100 т. тенег в год, то надо узнать, на что именно? А также убедиться, что эти расходы не перейдут на нас».

В делах штаба не имеется следов того, какое последовало распоряжение по этой резолюции и какие результаты обнаружены.

К указанной цифре надо относиться, во всяком случае, с крайней осторожностью, и позволительно a priori сказать, что она сильно преувеличена. Определить же ее действительность и характер расходов едва ли и возможно. До сих пор мы не можем нарисовать себе хотя бы несколько удовлетворительной картины государственного хозяйства в Бухаре, несмотря на годы наблюдений и разнообразие примененных методов, тоже самое нас ожидает и в Припамирских ханствах.

Но даже допуская, что цифра эта верна (15–20 т. руб.), то как показано было выше, она едва ли превосходит сумму платежной способности населения.

Что же касается вопроса о затруднительности управления народом, то нельзя и догадаться, чем она вызвана. Если офицер, заведующий таджикским населением, будет жить в Хороге, то самый далекий пункт в подвластной ему области будет лежать не далее 4 дней пути, а это по размерам наших приставств не может быть признано значительным. Долины между собою сносятся круглый год и без всяких затруднений.

Само же население трудолюбивое, кроткое, нравственное, легкоуправляемое, весьма к нам привязанное, не является материалом, с которым трудно будет иметь дело.

К этому нужно добавить, что при таких помощниках, как Азис-хан, волостной Гунта и Шах-дары, и Чаман, волостной части Вахана, которые знают свои волости до последнего ребенка и животного, преданы нам до трогательной глубины чувства и являются людьми редкой исполнительности и нравственных достоинств, дело управления ханствами будет облегчено в высшей степени.

Из всего сказанного по вопросу о воссоединении к нам Припамирских ханств – Вахана, Шугнана и Рошана, мы вправе сделать вывод, что по причинам общегосударственным, военным и экономическим эти ханства должны быть отобраны от эмира бухарского и взяты под наше непосредственное ведение.

По вопросу о ханствах военный министр присоединился к мнению политического агента, а именно: «или отказаться от них совсем или присоединить их к нам во всех отношениях». Имея в виду несомненную правильность подобного взгляда, как и его обязательность, а с другой стороны, полную невозможность, выше выясненную, удержания ханств в руках бухарцев, указанный вывод может быть сформулирован следующим образом: «Припамирские области Вахан, Шугнан и Рошан должны быть присоединены к нам во всех отношениях».

Наблюдение жизни и быта припамирских таджиков вызывает ряд других вопросов – необходимость всестороннего изучения стран и составление военно-статистического их описания, устранение суннитской пропаганды и покровительство преобладающего среди туземцев мусульманского толка, регулирование монетного обращения и т. п., но на удовлетворительное решение их мы не можем рассчитывать, пока не будет решен главный вопрос о воссоединении в указанном выше смысле.

Памирские киргизы.

По сведениям к 1-му января 1901 года Памирские киргизы определялись 1791 душой обеего пола (910 мужчин, 881 женщина) или 342 юртами. Хозяйство их исчислялось 44086 баранами, 6321 кутасом, 832 лошадьми и 714 верблюдами.

Памирские киргизы являются чистым типом кочевников, не желающими, да и по условиям Памиров и не могущими, оседать. Это свойство быта должно быть всегда на виду при решении тех вопросов, которые могут возникнуть по отношению мероприятий к киргизам.

Одним из явлений, весьма прискорбным и таким, которое так или иначе должно быть устранено, является перекочевка киргизов к нам из соседних стран или от нас в последние. Обыкновенно, киргизы так или иначе объясняют незаконные переходы границ, ссылаясь на притеснения, местные голодовки и т. п. Так, например, в декабре 1897 года из китайских пределов перешли к нам на Памиры 40 кибиток киргиз вместе с волостным своим Мат-Кассын-Нушировым и другими старшинами. При произведенном дознании о причинах переселения киргизы указали на тяжелое житье в Китае, где им одновременно приходилось служить китайцам, англичанам и канджутцам; в прошении при этом поданом перечислялся целый ряд путешествовавших англичан, которые за забранный вьючный скот, молочные продукты, поставленные юрты совсем ничего не платили, прогоняя хозяев руганью или платили гроши.

Еще ранее, осенью 1892 года часть Ак-ташских киргиз ушла в китайские пределы, причем, одной из главных причин ухода было требование верблюдов для поставки топлива для бывшего Шаджанского отряда; более поздняя откочевка в Сарыкол 33 семейств киргиз Ак-ташского аминства произошла, по всей вероятности, также вследствие желания избегнуть поставки топлива для нынешнего Памирского отряда.

По отчету за 1900 год в этом году в китайские пределы бежало 17 юрт – 36 мужчин и 30 женщин, в афганские – 15 юрт, 33 мужчины и 31 женщина; к нам прибыло из Китая 4 юрты – 11 мужчин и 9 женщин, из Афганистана одна юрта – 3 мужчины и 2 женщины.

В руководящих сферах на явление перекочевок киргиз было взглянуто так. Приход киргиз в наши пределы вообще желателен в видах заселения этой пустынной страны, что значительно облегчало бы нашим Памирским отрядам как пребывание, так, особенно, производство разного рода передвижений, ввиду чего казалось бы правильным, чтобы начальство Туркестанского военного округа, не давая на эти переселения официальных разрешений, тем не менее, покровительствовало им, насколько это не будет нарушать дружественных отношений наших к Китаю и до тех пор, пока на Памирах будет иметься достаточное количество мест, удобных для кочевок. Военным министром на докладе, взгляд из которого только что приведен, была наложена резолюция: «Необходимо, чтобы переселение китайских киргиз не повело к столкновению их с нашими».

Явление ухода киргиз из наших пределов военный министр признал обстоятельствами крайне для нас неблагоприятными как в политическом отношении, так и в отношении доставления необходимых жизненных удобств нашему Памирскому отряду, и полагал совершенно необходимым устранить те причины, которые побуждают памирских киргиз к откочевкам в соседние местности Китайского Туркестана.

Одной из главнейших мер против [этого] явления Главный штаб признавал совершенное избавление памирских киргиз от принудительной поставки топлива для наших отрядов и постов и на будущее время заготовление топлива другим способом. Из числа других мероприятий намечалось установление прочных сношений памирских жителей с ближайшими рынками Ферганы и бухарских владений, где они могли бы покупать пищевые продукты и товары по ценам, мало превышающим кашгарские, и временное освобождение на несколько лет населения Памиров от всяких денежных поборов.

Нынешним генерал-губернатором, в бытность его помощником, был высказан такой взгляд на перекочевки: «На бедное памирское население, сидящее в такой негостеприимной местности, избавленное от податей и волостным властям которого платится содержание из общего земского источника, нельзя смотреть теми же глазами, как мы смотрим на прочее население края; возвращать откочевывающих, выселять приходящих к нам, нет, поэтому, оснований; нужда, холод и голод – причины перекочевок, а потому не следует строго к этому относиться. Главною задачею и главною заботою памирских властей должно быть наблюдение, чтобы население жило спокойно, не было грабежей, разбоев, и чтобы туземное начальство давало памирским властям сведения о том, что происходит как в наших пределах, так и в соседних с нашим районах».

Добавим для выяснения полной картины вопроса, что предрешение вопроса о перекочевках киргиз при помощи взаимных условий с китайским правительством, по-видимому, не имело успеха. Консулом в Кашгаре Д. С.С. Петровским было высказано мнение, что переписка с китайскими властями в настоящем и будущих случаях (переход киргиз в китайские пределы), которые, несомненно, всегда будут возникать, не может привести ни к какому желательному результату, и что для предотвращения этих случаев необходимы какие-либо общие меры, принятые высшей правительственной властью. Конечно, это было не решение вопроса и не анализ самого явления, а отталкивание дела в неопределенные сферы.

Разбираясь в вопросе академически, приходится причины перекочевок киргиз искать более отдаленно. Проживание киргиз на негостеприимной Памирской выси, вдали от культурных пунктов, заставило эту группу народа жить на каком-то отбросе.

Почти никто никогда ими не управлял, подати с них брались ничтожные (по крайней мере, кокандским ханом), да и то не всегда, само население никогда особенно не дорожило своей территорией, не могло определить ее границ и блуждало до тех пределов, где наталкивалось на какое-либо препятствие. Значит, история воспитала в киргизе памирском какого-то космополита, живущего странником, не имеющим над собой определенной власти и не обязанного ни перед кем-либо выполнением каких бы то ни было обязанностей.

Подобное воспитание в сильной мере поддерживалось самой жизнью (кочевника) и природой местности. Получая все от неба, ничего от людей, не пользуясь благами сильной и направляющей власти, без труда убегая в неприступные районы от всяких обязательств или попыток взять его в руки, киргиз только более и более укреплялся во взгляде, что у него нет родины, что он не обязан чем-либо поступаться, что он просто бродяга – космополит в такой стране, до которой никому нет дела.

Проведение границы на юге, нарушающей самые элементарные этнографические требования, не способно было указать киргизу район его родины, а наоборот, поддержало в нем дух космополита, волком смотрящего на 3 стороны.

И, наконец, систематически-снисходительное отношение к киргизу и вообще наша политика по отношению к перекочевкам только поддерживали то, что в нем создалось историей и природой обстановки: они не приучали его к выполнению своих обязанностей пред страною, не выясняли ему необходимости удерживаться на определенной территории и преступности перехода за границу, словом, смотрели на него как на странника, случайно пришедшего к нам, могущего так же случайно уйти.

Если при усвоенном миросозерцании киргиз придирался к первому случаю, чтобы совершить государственное преступление, то обвиняя англичан или китайцев, то обременяясь поставкой топлива или продуктов, это было естественным следствием перечисленных причин и относилось к ним как повод, да еще пустой, минутный, но не более.

В состоянии ли мы бороться с Китаем (главным образом) теми приемами, которые нами усвоены? Позволительно думать, что нет.

Китай, по исстари усвоенному им отношению к кочевому населению, не облагает его никакими налогами или пошлинами, ставит во главе их одного из их же среды и предоставляет им жить в определенном районе, как они хотят. Значит, Китай собственно и не управляет киргизами, а лишь даром дает определенную им пастбищную площадь.

Нам поступить так нельзя: наша обязанность приобщать киргизов к культуре и к своей семье, так или иначе заставить управлять ими: подбирать начальников, может быть, не всегда из киргиз, следить за населением, влиять на его жизнь и строй в целях его развития и т. д. Это будет (и должно) перетолковано в смысле некоторого стеснения, урезания свободы, и заставить недальновидное население смотреть с предпочтением на восточного соседа.

Далее, в Западном Китае, как части государства некультурного, нет той массы текущих военных и ученых задач, которые неизбежны на русских Памирах: сложные политические и стратегические условия заставляют держать там отряд значительной силы, питать его нужно, а доставка из Оша и других центров некоторых продуктов невозможна; у нас почти ежегодно совершаются научные экскурсии, рекогносцировки офицеров и т. д. Эти причины вызывают необходимость брать с наших киргиз мясо, молочные продукты, топливо, вьючный скот, чего у китайцев или совершенно нет, или делается иностранцами, что не одно и то же; а, значит, опять киргизское население должно предпочитать Китай.

Нужно заметить, что освободить киргиз от выполнения обязанностей, связанных с пребыванием отряда и наличностью военно-научных экскурсий, нет никакой возможности, так что это одно должно удержать нас от проведения усвоенной политики; если еще возможно, по исключительно высоким ценам везти с собою мясо, то как вы возьмете с собою дрова, дом, молочные продукты; надеяться же на то, что киргиз признает предел, до которого он готов доставлять необходимое, а за переходом которого он будет считать себя обиженным, нет права, ибо киргиз не усвоил себе сознания необходимости и нравственной обязанности чем-либо поступаться и признает положение нормальным лишь тогда, когда он живет вне всяких обязанностей.

Наша политика еще имеет такое неудобство: допустим, что киргиз примирился с тем положением, в которое он поставлен – выполняет самые ничтожные обязательства, а не выполнит, настаивать не будут; хочет, остается у нас, хочет идет в чужую землю и т. д.; но ведь при случае военных операций, когда потребуется значительная жертва со стороны памирского киргиза и которую он каким-то непонятным процессом будет предвидеть раньше, чем она окончательно решится в штабах, ведь он, без сомнения, весь до последнего человека перебежит в соседние страны и отряд пойдет по пустыне.

Следует упомянуть, что на наши решения всегда влияли два обстоятельства. Во-первых, ясно проскальзывало опасение, что при некоторой требовательности с нашей стороны Памиры будут покинуты населением и останутся пустыней, что они слишком бедная территория, чтобы рассчитывать, что люди особенно будут тянуться к ней.

Но ведь Памиры вполне удовлетворяют обиходу киргиза и не хуже, а даже лучше питают кочевника, чем прилегающие пастбища соседних стран; ведь если они незаманчивы и даже невозможны для группы культурной, то нельзя забывать, что киргиз смотрит на них иначе, а к их климатическим тяготам относится более или менее примирительно, хотя и нельзя, впрочем, отрицать некоторого грустно-меланхолического отношения к своей стране. Нельзя также упускать из виду, что памирским киргизам и деваться некуда; пастбищные районы Западного Китая если и велики по объему, то по качествам травы не особенно питательной («не сильной», по выражению киргизов) и водянистой не могут вместить много народу, а в Западном Афганистане кочевых угодий совсем немного.

Это и подтверждается, косвенным образом, наблюдением перекочевок киргизов: в среднем Памиры оставались с одним и тем же количеством народонаселения, последнее не убавлялось и не прибавлялось, и нарушения границы являлись в полном смысле перекочевкой киргиза, только на большие расстояния и более долгий период. Да, наконец, мы имеем в своем распоряжении таджиков, живущих в верхних концах долин Западных Памиров. Здесь жизнь имеет уже полукочевой характер, высота значительная и условия природы аналогичны с таковыми же Восточных Памиров. Таджики с удовольствием пойдут на более привольное кочевье.

Вторым обстоятельством, которое нужно иметь в виду, это необыкновенная нервность и требовательность киргиза при выполнении обязательств, его любовь к жалобам и сутяжничеству, его резкая лживость и исключительная ленность. Киргиз весьма удобно строит из себя бедного и обиженного, ничем не доволен, считает за тяжесть привезти на кутасе связку терескена и обманывает при первом случае, хорошо зная, что его обман иногда может грозить несчастьями.

Эти особенности киргиза, отчасти понятные из вышеизложенного, всегда влияли на представителей власти, излишне вводили их в круг интересов подданных и заставляли обрисовывать положение населения в красках густых и пристрастных. Можно ли признать население особенно бедным, где на одну душу, независимо взрослую или детскую, приходится 24 барана, 5–6 кутасов, ½ лошади и ½ верблюда. Разве можно назвать тяготой то, что взимается с населения на питание отряда, например, баранов приблизительно до 300 в год или значит один платный баран с 150.

Все вышеизложенное позволяет сделать вывод, что усвоенная нами программа отношений к памирским киргизам едва ли достигнет цели удержания их в наших районах, что она, наоборот, лишь поддерживает и развивает в киргизе то миропонимание, которое является главной причиной перекочевок и которое надо во что бы то ни стало задавить, и что, наконец, она же не представляет гарантий, что в случае серьезной нужды мы будем иметь на Памирах хотя одного киргиза в нашем распоряжении.

Приступая к перечню мер, которые могут урегулировать дело, надо оговориться, что нельзя рассчитывать на скорое их воздействие, что чувство национальности и необходимость выполнять общегражданский долг могут привиться киргизу лишь постепенно, требуют, может быть, целой эволюции в общественном строе и быте кочевника, но все это едва ли может подорвать мысль о неизбежности и единственности самих мер.

Меры эти следующие:

а) Памирское население киргизов должно быть непременно обложено денежной или натуральной повинностью; размер последней – дело второстепенное, но наличность таковой, главным образом, должна иметь воспитательное значение. Киргизу должно быть систематически внушаемо, что он как член семьи русской, должен выполнять ряд обязанностей постоянных и временных, что как чины отряда, так и путешествующие несут каждый свою службу («не увеселяются») и он должен им помогать; что за неисполнение сказанного он всегда будет и должен быть наказан.

Такое отношение должно быть проведено систематически и неуклонно, не стесняясь частными неудобствами.

б) Как с Китаем, так и с Афганистаном должно добиться договора о взаимной передаче перебежавших границу и достигнуть усвоения соседями взгляда, что бежавшие должны признаваться государственными преступниками. Это условие должно считаться самым важным и если оно не будет выполнено, тщетными могут оказаться все остальные мероприятия.

в) Граница на юге Памиров не должна быть оставлена по р. Памиру, иначе киргизы поневоле будут переходить границу: им иначе зимой прокормить скота нельзя, да кроме того, по всем их преданиям, они всегда пользовались Большим Памиром. Нельзя в такой мере злоупотреблять этнографическими и хозяйственными условиями, как это было сделано при назначении р. Памира нашей границей, последняя должна быть отодвинута на хребет ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II – границу естественную по географическим, этнографическим и бытовым данным.

г) Должно быть обращено особенное внимание на выбор начальствующего персонала, как офицеров, так и туземцев. Первые должны знать по возможности каждого подчиненного им киргиза в лицо, знать его хозяйство, годовое распределение кочевок и лично следить за раскладкой и выполнением киргизами текущих налоговых обязанностей. Управление должно быть строгое и справедливое.

д) Со всеми мероприятиями киргизы должны быть ознакомлены заранее и им предложено, если они не хотят выполнять требований, покинуть наши пределы; те же, кои остаются, должны дать расписки в том, что они ни в коем случае не будут покидать наших пределов и за переход рано или поздно должны понести кару.

Как ни кажутся указанные меры крутыми, но весь опыт прошлого и личные наблюдения многих лиц показывают, что они неизбежны, что рано или поздно к ним приступить придется, и что других мер, на результат которых можно рассчитывать, совершенно нет.

Весенние голодовки киргизов.

Одним из несчастий в быте памирских киргизов, резко подрывающих их благосостояние, являются хронические весенние голодовки. Хлеб киргизами закупается на Алае, в Орошоре, Шах-даре, Гунте и в восточных кишлаках Вахана – Лянгар-Гиште и Зунге, но все эти местности настолько удалены от кочевых Памиров, а зимой и весной так уединяются благодаря снежным заносам на перевалах, что бедняки, конечно, не могут запастись на всю зиму, а богатые не сделают этого по небрежности и недальновидности, свойственным кочевнику. Между тем, достаточно зиме затянуться или снегу выпасть несколько более обыкновенного, как это было в зиму 1896–1897 или 1899–1900 гг., чтобы среди населения началась сильная голодовка, а среди скота падеж, принимающие размеры необычайные и несущие бедствия, которым нет подобных.

Необходимость прийти на помощь населению была отмечена еще капитаном Эггертом, начальником Памирского отряда в 1896–97 гг., выяснена важность вопроса и необходимость его скорейшего регулирования. Капитаном Эггертом рекомендовалось иметь на Памирском посту запасной муки 1000–1500 пудов, чтобы продавать населению по цене не выше 2 рублей за пуд; последнее по тому соображению, что дороже киргизы платить не станут. Тем же офицером рекомендовалась и другая мера, могущая облегчить как положение, так, вероятно, и довольствие отряда, это – свободный провоз хлеба, крупы и ячменя из Кашгара и Тагармы.

Военному министру угодно было согласиться с первой из предложенных мер, причем, в резолюции было оговорено против пункта о цене – «желательно без убытка», а против места о запасе муки 1000–1500 пуд. – «необходимо этот запас образовать, но в зерне, а не в муке». В 1898 году деятельно производилась заготовка запасов провианта и ячменя и в этом отношении были достигнуты такие результаты:

Восточные посты были обеспечены продовольственными запасами и фуражом, подвозившимся из Оша, более чем до 1-го сентября 1900 года; для постов же, расположенных по Пянджу, заготовлены покупкой на месте запасы муки и ячменя с таким расчетом, чтобы их хватило до нового урожая, т. е. до начала октября 1899 года.

Запас провианта пришлось хранить в муке ввиду того, что у Памирского населения имеются только ручные мельницы.

Обсуждая тему поддержания населения в голодовки, приходится сказать, что она неизбежна, но вместе с тем, и единственная. Считая число душ памирского населения в 2000 человек и определяя по 1–1½ фунту в зерне на человека в день, ежедневную потребность населения можно определить в 50–75 пудов и рассчитывая на возможность продолжения зимы min в течение месяца, размер запаса должен определяться количеством пудов не меньшим 1500–2250 пудов зерна.

Надо все же добиваться, чтобы запас провианта хранился в зерне, а не в муке, ибо имеется уже и опыт, что последняя портится. Так, капитаном Аносовым были приняты запасы муки от своего предшественника и последняя комиссией найдена была негодной. Едва ли при достатке на Памирах текущей воды и при большом выпадении ее могло бы встретиться затруднение в устройстве небольшой водяной мельницы по типу хотя бы таджикской, но бóльшей продуктивности. Особенно не трудно было бы сделать это теперь, когда на Памирах находится военный инженер, занятый возведением построек.

Нельзя согласиться лишь с характером выполнения меры. Из дел не видно, было ли памирское население привлечено так или иначе к работе подвоза и нужно думать, что не было; между тем, привлекать его необходимо и в виду не только облегчения и удешевления подвоза, а в целях поднятия его самодеятельности и уничтожения присущих киргизу особенностей – тунеядства и безделия; нельзя упускать ни одного случая возможности нравственного воздействия на кочевника.

Вместе с тем, слабо была очерчена в мероприятии заготовка корма для скота, а это едва ли не важнее питания самого народонаселения. Последнее все же принимает некоторые меры для самопропитания, голодовки бывают не каждый год и, наконец, народу мало и горе можно еще одолевать, но весенние падежи скота совершаются ежегодно, в тяжелые годы принимают вопиющие размеры, бороться с бедствием очень трудно.

Заготовить запас, чтобы поддержать скот тяжелой весной почти нет возможности, хотя и в этом направлении нужно сделать, что можно.

Единственный путь – побуждать население к заготовке фуража на зиму, причем, в начале придется прибегнуть к простым приказаниям; к сожалению, мест, где можно снять траву, в настоящее время на Памирах мало, например, до последнего времени отмечено таким почти одно лишь урочище Мадъян по течению Мургаба. Но если вмешиваться в порядок использования пастбищ и урегулировать его в целях сохранения на некоторых участках трав для косьбы, то таковые найдутся и, быть может, дадут запас, достаточный на зиму. Категорически высказаться пока нет возможности за отсутствием опыта и наблюдений.

С улучшением хозяйств в Припамирских ханствах можно надеяться, что они окажутся большими помощниками в случае бедствий своих соседей на Памирах. И теперь можно было бы под предлогом сбора продовольственных запасов для таджикского населения на случай голодовок, иметь таковые в сущности для памирских киргиз.

Деятельность чинов Памирского отряда. Их выбор.

Очерченный круг военно-административных работ на Памирах показывает, что деятельность чинов отряда весьма трудна, разнообразна и делает необходимым особенно внимательный подбор офицеров; вместе с тем, сама природа страны предъявляет особенные требования к физической организации как людей отряда, так и лошадей, и с этой стороной дела при выборе также приходится считаться.

Деятельность начальника отряда, направленная на управление (и воспитание) киргизами, весьма сложную и тонкую работу наблюдения за деятельностью бухарской администрации, производство разведок и управление отрядом и частями его, отброшенными на расстояние 200–300 верст, требует человека молодого, свежего, исключительно высоких нравственных принципов, тактичного, имеющего строевую и хозяйственную опытность, знающего основательно Памиры, подготовленного к пониманию явлений в соседних странах и производству в них успешных рекогносцировок, и, наконец, способного на случай осложнений повести дело на свой страх и риск. Едва ли ошибочно будет сказать, что такому требованию может удовлетворить исключительного дарования строевой офицер, владеющий разносторонним общим и военным образованием, или офицер с высшим образованием, скорее всего, Генерального штаба, при условии удовлетворения им тех из перечисленных выше качеств, которые не могут быть усвоены в стенах академии.

В развитие сжато выраженного принципа подбора можно представить такие соображения и примеры.

Управление отрядом является особо трудным как благодаря далеким отбросам постов, затруднительности или невозможности сообщений, так и сложности самих постовых задач, которые являются теми же, что и у начальника отряда, но лишь в меньшем масштабе. Управлять при таких условиях приказами нет возможности, ибо обстоятельства успевают изменить обстановку, вызывающую то или иное приказание, или даже совсем устранить ее. Поэтому неизбежно в большинстве случаев управлять инструкциями, в общей идее предусматривающими деятельность. А такой трудный тип управления может выполняться или человеком способным к нему по рождению, или таким, который имел случай изучать типы управления хотя бы теоретически (в академии Генерального штаба). Непонимание этого вопроса вызывает на Памирах ряд недоразумений, иногда принимающих нежелательную форму взаимоотношений между начальником и подчиненным офицером.

Чтобы знать, как вести рекогносцировку, какие преследовать разведывательные задачи и как понимать разноречивые, запутанные и сложные донесения разведчиков, надо понимать ясно топографию Памиров, их природу, знать сопредельные страны и их историю, и быть знакомым с предшествующими задачами по делам окружного штаба и ферганской канцелярии. Это опять обуславливает наличность такой подготовки, которая предполагает даже в офицере Генерального штаба специальным образом направленную предварительную работу.

Хозяйство отряда трудно не только по значительности отряда, но, главным образом, по специальным и особенным условиям природы Памиров. Опыт годов показывает, что эта сторона дела чаще всего вызывала затруднения, восходившие на разрешение высших инстанций, и что многие вопросы и по сию пору ждут разрешения. Но тем не менее, надо подчеркнуть все же подчиненное положение этого вопроса по отношению к другим – военным, политическим, и, не требуя безусловно хозяйственной подготовки со стороны начальника отряда, раз он удовлетворяет другим требованиям, стараться разумно решить вопрос путем подбора знающего, опытного, энергичного заведующего хозяйством.

Большие суммы, имеющиеся в распоряжении начальника отряда, затруднительность отчетности по некоторым отделам, например, рекогносцировочной, поголовная безграмотность и невежество населения, соблазнительная легкость всевозможных злоупотреблений и, наконец, отброшенность самих Памиров – все это создает наличность таких нравственных искушений, что при выборе офицеров грешно было бы довольствоваться лишь официальной гарантией его нравственной безупречности, т. е. званием офицера.

Щепетильность самого вопроса и неудобство освещения дела – с фактической стороны – заставляют закончить вопрос заверением возможно осторожного отношения к личным выводам и все же глубоким убеждением в правоте сказанного.

Сказанное по отношению к начальнику отряда может быть почти повторено при обсуждении вопроса о подборе офицеров, выкинув лишь необходимость предварительной специальной подготовки, но, с другой стороны, для заведующего хозяйством усугубив нравственные требования, а для младших офицеров выдвинув требования выносливости, привычки к продолжительной верховой езде и уменье вести съемку.

На выбор людей всегда обращалось самое серьезное внимание, особенно с физической стороны, и в начале даже может быть несколько нервное, ибо климат Памиров по незнанию считался не только суровым, но и нездоровым. Последующие наблюдения и выводы привели к успокаивающему выводу, что климат Памиров здоровый, но только для здоровых людей, на которых он сказывается благотворно, но при небольших недочетах в организме, особенно, например, в сфере сердца, таковые резко усиливаются и могут принимать опасную форму.

Поэтому, ни против масштаба при выборе людей, ни против практики ничего нельзя сказать и даже нечего добавить, а такие случаи, что в состав отряда все-таки попадают иногда люди с хроническими болезнями, обнаруживаемыми впоследствии (грыжа, перелой, сифилис, трахома и др.), должны считаться единичными, вполне объяснимыми невозможностью иногда констатировать наличность той или другой болезни.

Совсем иначе дело обстоит с выбором лошадей. Нельзя, посылая строевую лошадь на один-два года, довольствоваться наружным ее осмотром и успокаиваться тем, что копыта лошади находятся в порядке, а спина непобита. Частая смерть лошадей, о которой упоминалось выше, и характер ее являются лучшими критиками практикуемого до сих пор выбора лошадей. Последние должны быть подвергнуты такому же всестороннему ветеринарному осмотру, какому медицинскому подвергаются люди. Особенное внимание должно быть обращено на сердце, ибо на долю его в разреженном воздухе Памиров выпадают самые трудные работы.

Здесь же должно быть упомянуто: что мало подобрать лошадей, нужно их известным образом подработать для движений на Памирах и держать в определенном режиме. Если пустить лошадей на траву в тот период, когда последняя хороша, и ограничиваться небольшими поездками 1–2 раза в неделю, то в случае форсированного движения ожиревшие лошади будут в весьма рискованном положении.

Режим нельзя наметить какими-либо определенными чертами, ибо для этого нет опытных данных. Вероятно, многое можно позаимствовать от тех приемов, которые употребляют киргизы для тренировки лошадей на скачки, так, например, систематическое кутанье лошадей в несколько попон, определенный способ подкармливания, ежедневная поездка и др. В приемах много крайнего и излишнего, но основная сторона без сомнения подсказана долгими опытами борьбы с суровыми условиями Памиров.

Нельзя также упускать из виду, некоторые случаи смерти лошадей были обусловлены недостаточным знакомством офицеров поста с кавалерийским делом и с порядком выполнения и размером кавалерийских переходов. Инструкция на эти случами может помочь делу, ибо требовать от пехотного офицера сказанных знаний практически в общем случае будет невозможно.

Инструкции.

Каждый начальник поста, как выяснено было выше, должен выполнять ряд работ по управлению чинами поста, и тем или иным районом народонаселения, по производству разведок и по изучению соприкасающейся с постом местности. По причине трудности сношений со штабом отряда и сложности самих работ офицеру нельзя за каждым вопросом и решением обращаться к начальнику отряда и потому ему неизбежно должен быть предоставлен значительный простор. Он должен иметь право в известных пределах вести хозяйственные операции и, значит, иметь в своем распоряжении некоторый аванс, задаваться ближайшими задачами по разведкам, иметь некоторую дисциплинарную власть по отношению к населению; иметь право давать билеты на переход границы и т. п. Все это необходимо и всякая иная организация будет тормозить и вредить делу. Подобравши самым строгим образом офицеров, нужно им верить и не бояться некоторых «возможностей», вроде неудач хозяйственных, некоторого увлечения в разведке и т. п.

Офицер поста особенно не должен упускать из виду, что он обязан основательно знать прилегающую местность в военно-статистическом отношении и все пути, что в случае осложнений он первый представит ближайший материал для встречающихся соображений и будет проводником колонны.

Сказанное показывает, что офицеры поста должны иметь инструкцию, определяющую круг их деятельности и пределы их власти; инструкция должна быть одна для всех постов и строго приноровлена к тому широкому масштабу требований, который лежит на начальнике поста. Желательно, чтобы по составлении ее начальником отряда она была выслана в штаб для соответствующих просмотра и утверждения.

Организация быта чинов Памирского отряда.

Считаясь с суровостью природы Памиров и отброшенностью людей от всего мира, надо на вопрос организации быта взглянуть с особенным вниманием. В физическом отношении Памиры не сказались особенно тяжелым пристанищем, но их воздействие на настроение и чувство чинов отряда было всегда невеселым. Дикость природы, холода в течение 8 месяцев, недостаток общения с людьми, систематические особенно удручающие людей ветра, ненормальные физические условия, разреженность воздуха – все эти причины, протекая с безжалостной неизбежностью и постоянством, сказываются для людей большой тяготой. Только обыкновенная уживчивость русского человека, его дивная способность всюду обзавестись своим замкнутым домком и создать вокруг себя сумму текущих интересов, да способность нашего офицера стоять выше всяких невзгод, связанных с его службой, могли до некоторой степени умерять сказанные неудобства.

Описанные тяжелые условия жизни заставляют последнего обставить возможно уютнее и богаче. Прежде всего, на очереди стоят жилища, и в этом отношении мы находимся на пути вполне удовлетворительного решения вопроса, поэтому описания здания и юрт, в которых помещаются люди на некоторых постах, могут, к счастью, быть признаны излишними.

В настоящее время офицеры живут поистине ужасно; обстановки никакой: ни стола, ни стульев, ни посуды, ни зеркала (разумею предметы не самодельные, или случайно где-то взятые), не говоря уже о более тонких вещах, как, например, музыкальные инструменты. Наложить на людей такую серьезную и трудную задачу, забросить на неприютные высоты, и вместе с этим, поставить их в такую несчастную ближайшую обстановку – это грех непростительный и ничем не оправданный. Офицеры должны получить все, что им так долго недоставало и притом, конечно, не на свой счет, а на счет казенный.

Как бы офицер лично не был убежден в необходимости более удобной обстановки, но отправляясь на 1–2 года, он ее с собою не возьмет, да и не может взять, ибо перевозка будет слишком дорога, да вообще пересылка обстановки будет ему не по плечу.

Что же касается до расхода, вызываемого со стороны казны закупкой и пересылкой обстановки, то таковой без труда может быть покрыт из тех сбережений, которые ежегодно представляются начальниками отрядов. Как бы ни были симпатичны побуждения начальников, дающих указанную экономию к казенному интересу они свидетельствовали, все же вспоминая большое неустройство и обилие нужд на Памирах, нельзя сбереженные суммы встречать иначе, как с большим сожалением.

Для интеллигентного человека одним из средств бороться с одиночеством и отброшенностью от общества является легкость получения газет, журналов и всяких новостей; вводя в круг общечеловеческих интересов, знакомя с текущими интересами общества и давая возможность беседовать с ближними, эти неизменные спутники культурного человека облегчают ему жизнь, делая ее содержательнее и полнее. Это соображение должно заставить озаботиться внимательной организацией почтового сношения на Памирах и возможно полным и разнообразным снабжением офицеров отряда газетами, журналами и, будет возможно, книгами. Так как выписывать по нескольку экземпляров дорого, то нужно наладить последовательный обход газетами всех постов, выработав для этого безобидный порядок.

Для улучшения быта нижних чинов необходимо, как всегда и везде, позаботиться прежде всего о двух предметах – об его помещении и об его питании. О первом было сказано, о втором не придется много останавливаться. Продовольствие людей являлось первой заботой как начальствующих чинов Памирского отряда, так и высших начальников в крае. Внимательное отношение к вопросу и систематическое наблюдение результатов создали ряд выводов, которыми можно теперь пользоваться спокойно. Так, например, было усмотрено, что однообразие местности, постоянные ветры, скука и сознание одиночества оказывали такое влияние на людей, что пищу самую хорошую, но однообразную, организм иногда отказывался принимать, почему было сделано заключение о необходимости иметь пищу по возможности разнообразную.

Или, на Памирах наблюдалась у людей большая потребность в продуктах, изобилующих кислотами, для восполнения в организме недостающего притока кислорода воздуха, а это обстоятельство говорило о необходимости специального характера подбора пищи.

Нужно лишь оттенить, что питание солдат является таким больным и требовательным местом среди других организационных вопросов на Памирах, что к нему должно поддерживаться неослабное и приподнятое внимание, для него ничего не нужно жалеть, памятуя, что за всякий пропуск Памиры накажут строго. Заметим, что особенно осторожно нужно относиться к вопросу по отношению к людям, находящимся на посту без офицера. Имеются наблюдения, что люди в целях сбережения кормовых денег питались дурно, покупая лишь кое-что у туземцев. Средство бороться с этим злом едва ли будет трудно найти начальнику отряда, но так или иначе зло должно быть искоренено.

Таким образом, поместив нижнего чина в удобном жилье и снабдив его хорошей пищей, надо будет позаботиться и о других сторонах его быта.

Прежде всего, в жизни простого человека очень большое место занимает духовно-религиозная сторона. Простой человек должен не забывать молиться, не забывать праздников и приуроченных к ним молитв, должен воспроизводить духовную работу по возможности в том виде, как это было в деревне. Выполняя это, человек удовлетворяет свои потребности, освежается нравственно, вносит в жизнь разнообразие и, наконец, производит желательное впечатление на окружающих туземцев. Эта сторона в организации быта Памирских постов до сих пор была совершенно упущена.

Во всеподданейшей записке 1895 года предлагалось внести в штат отряда священника и 2 церковников, неизвестно, какое последовало решение, вероятно, отрицательное. Если подобная мера считается слишком крупной и не вполне оправдываемой обстоятельствами, то можно было бы внести другие, которые так или иначе поддерживали бы религиозные настроения людей и вносили освежающий распорядок в их жизнь; в крайнем случае в инструкции начальникам постов должен быть внесен §, предписывающий не упускать из виду сказанного дела.

Нижнего чина на Памирах нужно еще поддерживать развлечениями и это будет не только заслуженной наградой за его труды и лишения, но и необходимым элементом в его борьбе с суровыми условиями жизни. Меры развлечения – разнообразны и достаточно указать лишь на наиболее важные.

Во-первых, желательно создать солдатскую библиотеку, сосредоточив таковую в штабе отряда; части ее могут пересылаться на посты с условием возвращения книжного материала обратно по мере надобности. Подобрание материала можно было бы предоставить офицеру, знакомому с делом, но надо стремиться, чтобы материал был разнообразен, не исчерпывался бы лишь «солдатскими книжками» и книги были бы в прочных переплетах.

Во-вторых, надо доставлять людям возможность охотиться, для чего Памиры представляют исключительную, может быть во всем мире, арену. На охоту не приходится смотреть как на одно лишь развлечение. Проходить курсы стрельбы на Памирах не представляется возможным по многим причинам, в результате чего нижний чин может в 2 года не сделать ни одного выстрела. Явление по нашим воззрениям на винтовку и отношение к ней чина весьма не похвальное. Охота давала бы возможность человеку до некоторой степени не забывать своего оружия и не привыкать смотреть на него как на дубину, оттягивающую плечи.

Кроме того, охота была бы весьма полезна в качестве спорта и подготовительных упражнений на случай похода, ибо где лучше может приспосабливаться организм и, в частности, дыхание, как не во время быстрых и трудных движений на охоте.

Различные организационные вопросы.

Наблюдение жизни и деятельности чинов отряда знакомит с решением многообразных организационных вопросов. Указание и оценка их представляет специальную задачу и довольно частного характера, хотя нелишне привести примеры некоторых отрицательных решений.

На каждом посту, по причине его удаленности и сложности задач на нем лежащих, желателен бы офицер, но если такового нет, то, по крайней мере, унтер-офицер, а, между тем, случается, что во главе поста стоит рядовой, как, например, некоторое время было на Ранг-кульском и Ишкашимском постах.

В случае совместного нахождения казаков и солдат желательно, чтобы каждая группа чинов имела его начальника из нижних чинов, подчиненного непосредственно офицеру. Это вызывается тем, что уряднику, например, трудно управлять пехотинцами по незнанию условий службы и организации ее, а при подчинении пехоты и казаков одновременно нельзя требовать от него одинаково-беспристрастного отношения к людям. Такой просчет наблюдался, например, на Лянгарском посту, где команда была объединена под властью урядника.

Джигиты и кузнецы должны быть распределены по постам сообразно с возможной нуждой в них, между тем, наблюдается, что первые в преобладающем количестве (около 10) были сосредоточены на Хороге, где, не имея никакой работы, они могли быть лишь помехой, а на других постах было по одному джигиту, так что на западных постах с посылкой последнего приходилось оставаться «без языка»; вторые тоже были взяты в Хорог, а на Лянгаре некоторое время не было ни одного кузнеца (на Хороге 22–25 строевых лошадей, Лянгаре – 20).

Казачьи лошади имеют на Памирских постах по одному запасному скату подков, так что многие лошади, истоптав или испортив подковы, должны были оставаться раскованными, ибо запас приберегался на случай возвращения конных частей с Памиров. О серьезности такого положения вещей много говорить не приходится: оно лишает возможности казаков вести разъездную службу, ибо почва на Памирах, особенно западных, весьма камениста, а на случай осложнений и вызванной усиленной работы один скат быстро может кончиться. Необходимо иметь не только 2–3 запасных ската на каждом из постов, но и общий в 3–5 скатов, на общее число строевых лошадей, при штабе отряда.

Все эти организационные недочеты, да и другие более мелкого порядка, не имеют принципиальной важности и легко могут быть устранены при деятельном и вдумчивом отношении к делу со стороны начальника Памирского отряда и его помощников.

Значение Памиров.

Заключая вышеизложенное о Памирах, нужно остановиться на значении их для нас, ибо толкование последнего в ту или иную сторону естественно изменяет наше отношение к тем вопросам, которые выше трактовались.

Историческая справка.

История Памиров немного может помочь выяснению вопроса, хотя краткая справка о ней будет небесполезна.

Оставя полулегенду о Памирах, как колыбели арийского племени, и переходя во времена уже исторические, нужно заметить, что сведения о них были всегда смутны и сбивчивы. По-видимому, восточная и западная часть Памиров всегда жили отдельной жизнью и имели между собою временное, чаще всего, враждебное сношение.

Насколько можно судить по сочинениям китайских пилигримов VI и VII столетий и сочинению Марко Поло, Восточные Памиры были необитаемы с нашей эры и, по крайней мере, до XIII столетия, а западные были заняты народом арийской ветви – до X–XI веков огнепоклонниками-язычниками, а после обращенными в мусульманство. С незапамятных времен эти народы образовали несколько отдельных ханств, независимых одно от другого и управляемых самостоятельными, часто пришлыми, правителями. Арабские географы, говоря о Припамирских ханствах, приводят размеры платимых податей, говорят о минеральных богатствах стран и о значительном караванном движении, проходившем через Вахан и направлявшемся в нынешнюю Кашгарию.

Из трех великих завоевателей – Чингис-хана, Тамерлана и Шейбани-хана – никто не проникал в западные припамирские страны, хотя некоторые из последователей Султана Бабера, вытесненные узбеками из богатых долин Согдианы, нашли здесь убежище и потом занявшие привилегированное положение, до сих пор выделяются именем и чертами лица.

Последние три столетия Восточные Памиры были заняты кара-киргизами, которые в XVII столетии были вытеснены сюда калмыками и которые первое время, по-видимому, не находясь под чьей-либо властью, представляли из себя разобщенную группу разбойников, промышлявших грабежом караванов и прилежащего оседлого населения. Памирские страны образовали 3 независимых ханства, под деспотической властью ханов тюркского происхождения.

Ханства находились между собою в постоянных войнах, что немало подрывало их благосостояние. Ханства вели торговлю с Бадахшаном и прерывчатую с городами восточной Ферганы. Главным предметом торговли являлись невольники, по преимуществу, женщины и мальчики. Иногда ханства становились в зависимость от соседних стран – Бадахшана, Кундуза, но эта зависимость была чисто номинальная.

За последние полтораста лет памирские киргизы находились под владычеством Кокандского ханства, власть которого распространялась на все кочевое население Памиров и соседних стран. Это не было управление, как мы понимаем его в новейшее время, а лишь временный приход властей для сбора подати или выполнения карательных мер. Такая власть не могла внести какой-либо порядок и покой среди памирского кочевого населения и страны являлись ареной сплошного безобразия и произвола. Наиболее ранние исследователи Памиров, как, например, Вуд, говорят, что будучи подданными Коканда памирские киргизы имели связь с Китаем и Тибетом; главной и единственной задачей их жизни было «кого-либо пограбить». Естественно, что китайцы их ненавидели и казнили при первой же возможности. Ваханцы отзывались о них, как народе трусливом, не заслуживающем доверия, известном грабителе.

Последние 15–17 лет до нашего движения на Памиры на восточную часть их до р. Ак-су начали заявлять претензию китайцы, воспользовавшись тем обстоятельством, что мы, естественные преемники кокандского хана, оставили Памиры без внимания. Власть китайцев проявлялась лишь в занятии постами – например, у Ак-таша, Истыка, Ранг-куля – некоторых мест и была чисто временным пребыванием на оставшейся им чужой территории. Податей китайцы не налагали и каких-либо вещественных знаков своего владычества ни в чем не оставляли. Несмотря на близость событий, воспоминание об этом владычестве почти исчезло из народной памяти.

Почти одновременно Бадахшаном и Западными Памирами завладели афганцы. Это еще менее похоже было на управление, чем таковое же китайцев. Афганцы лишь грабили, жгли, истязали людей и неистово сносили с лица земли последние остатки народного блага и трудов.

Вызванный китайцами и афганцами на Памирах сплошной беспорядок и интриги англичан, думавших официальным актом закрепить произвольный раздел Памиров между афганцами и китайцами, а также и другие соображения, заставили нас вспомнить о наших правах и вызвали в начале девяностых годов ряд экспедиций, окончившихся фактическим занятием сначала восточной, а после и западной части Памиров.

Значение.

Во всеподданейшей записке 1895 года о Памирах мы находим следующие интересные строки:

Фактическое занятие нами Памирского края в границе: на востоке – Сарыкольский хребет, на юге – озеро Зор-куль и хребет Гиндукуш (Куги-Балянд) и на западе – владения Рушана и Шугнана, с весны 1892 года дало следующие результаты.

1) Интересы наших подданных киргиз на Памире восстановлены, неприкосновенность их защищена, а вследствие этого вполне сохранено обаяние русского имени в Средней Азии.

2) Прекращены происки и интриги Англии по разделу Памиров между Афганистаном и Китаем без участия России.

3) Более обеспечены безопасность и спокойствие в Ферганской области, так как возвращением неправильно захваченных Памиров отдалена наша граница от весьма населенной и богатой Ферганы на довольно значительное расстояние, а вследствие этого не должно встретиться надобности в усилении войск в этом пограничном крае.

4) Занятие нами Памиров, в видах обеспечения Туркестана, не даст возможности Англии распространить свое влияние за Гиндукуш.

5) В Памирах мы имеем отличную оборонительную позицию, а в случае нужды и путь наступления на Гиндукуш.

6) Географическое пограничное положение Памиров облегчает нам своевременный сбор разведочных сведений военного и политического характера.

Этим констатировались результаты фактического занятия Памиров, но не давалось никакого научного освещения.

Политико-экономическое.

В нашей, а особенно в английской литературе, подчеркивалось политико-экономическое значение Памиров. Выдаваясь далеко на юг и врезываясь между владениями Китая, Англии и Афганистана, они создали собою для нас выгодную позицию, с которой мы можем наблюдать жизнь в пограничных странах и так или иначе влиять на нее. С этой стороны Памиры являются надежным и грозным политическим бастионом. Жизнь наших соседей, их политическая работа и прилежащее торговое движение плывет мимо нашей позиции, под нашим наблюдающим глазом и, значит, под нашим неизбежным контролем. Этому значению Памиров как политического бастиона следует приписать результаты, указанные в 2, 3 и 4 пунктах.

Еще более решительное влияние Памиров с этой стороны сказалось на торговле. Нужно заметить, что если торговля в Европе стоит под влиянием условий техники и законов свободного обмена, то в Азии дело стоит иначе и лучшей гарантией торговли здесь является преобладающее, по каким угодно причинам, политическое и военное влияние. Так велось всегда, так ведется и поныне с той лишь разницей, что теперь стараются скрыть истинные пружины торговых сношений. Мы видим, что владение нами Памирами – лишает возможности вести английскую торговлю через северные проходы Гиндукуша и через Сарыкол и отбрасывает ее на кружной путь через северо-восточную границу Индии и перевалы Каракорума. Такое невыгодное и необеспеченное движение английских товаров, в связи с нашим преобладающим положением в Кашгарии, опять-таки выгодной Памирской позиции, создает сильно преобладающее в Западном Китае положение для нашей торговли в ущерб английской. Отдайте Памиры и дайте вследствие этого возможность английским товарам пойти дорогами Читрал – Дара – Вахан-дарья – Тагдумбаш – Кашгар или Сринагар – Гунза – Каллик – Тагдумбаш – Кашгар, и наш рынок в Кашгарии можно будет удержать разве большим трудом, а то и вовсе потерять. Англо-индийские газеты и некоторые из писателей, например, Коббольд, выражали недоумение, почему торговля не идет более прямыми и ясно выгодными путями, причем, присоединяли очень убедительные подсчеты. Это в большинстве случаев говорило о том, что природа азиатской торговли не довольно основательно понималась авторами, да, кроме того, упускалось из виду, что продвижение наших владений до Гиндукуша и в соседство с беспокойными племенами Северной Индии побудило англичан отнестись весьма осторожно к своей северной границе, чем и было вызвано закрытие границы не только для торговых караванов, но и для отдельных путешественников, даже для англичан.

Стратегическое.

Едва ли не бóльшее значение Памиры имеют со стратегической точки зрения. Присматриваясь к конфигурации нашей пограничной линии, мы видим, что благодаря Памирскому выступу афганская граница на востоке и Западный Китай на западе охватываются нами по вогнутой к нам дуге, концы которой оказываются врезывающимися в неприятельскую территорию; благодаря тому же выступу мы подошли к Гиндукушу и почти вошли в соприкосновение с британскими владениями в Индии, т. е. с Англией.

Первая особенность нашей границы признается в стратегии желательной и выгодной. Но при этом поднимается естественный вопрос, придется ли нам пользоваться указанной выгодой границы и где данные, что ее стоило добиваться? По отношению к Западному Китаю на вопрос едва ли можно ответить законченно. Эта территория Китая в далекие времена истории редко являлась какой-либо обособленной частью Туркестана, была населена однородными народами и неизменно входила в круговорот жизни Средней Азии при всех крупных объединениях народов, но, тем не менее, Западный Китай все же время от времени уединялся от других частей Туркестана, составлял отдельные государства, факт вполне естественный по географическим условиям.

Мы в прошлом имели дело с Западным Китаем и предпочли не овладевать им, а занять лишь выгодные стратегические выходы.

Поэтому, возможность столкновения с Западным Китаем не предопределяется точно прошлым истории, а наши отношения в прошлом к государству Якуб-бека и Кульдже свидетельствуют о том, что как тогда, так, вероятно, и теперь за Западным Китаем мы гнаться не будем. Остается возможность осложнения с ним на почве соперничества с Англией, но эта версия, хотя и возможная, не может являться фактом положительным.

Отсюда, выгодное стратегическое положение Памиров по отношению к Западному Китаю является делом, по крайней мере, нелишним.

Что же касается до Северного Афганистана, то здесь рано или поздно мы должны ожидать борьбы и нашего дальнейшего продвижения на юг; в этом нужно убедиться настолько решительно, насколько человеческому уму доступно предугадывать и проникать в сферу будущих исторических движений.

Далекое прошлое Туркестана – до Р.Х. – и последующее показывают, что р. Аму-дарья никогда не играла роль пограничной линии, что таковой она являлась лишь ничтожные периоды, и что создатели великих азиатских монархий никогда даже не останавливались пред этой рекой как этапом в их последовательных завоеваниях. Народы, жившие по обоим берегам реки, всегда были или совсем близки по крови, или являлись близкими коленами одного и того же рода; владения, разделенные рекой, всегда имели значение скорее бекств или подразделений одного общего государства, а не были обособленными царствами.

В более позднее время афганский Туркестан находился если не под властью Бухары, то, по крайней мере, в сфере ее влияний, с чем согласны и английские политические писатели; население его родственно с таковым же бекств по правую сторону, тяготение его к правобережным соседям наблюдалось постоянно. Последнее обстоятельство было давно понято эмиром афганским, имевшим в своей жизни возможность основательно изучить взаимные отношения прибрежных к Аму-дарье районов, и оттуда исходит его политика заселения севера своего государства чисто афганскими племенами и «глухого» замыкания границы.

Нам еще не пришлось иметь дела с Северным Афганистаном, почему трудно делать заключение о наших будущих действиях по примеру прошлых: попытки России захватить владение в Афганистане или вступить с ним в дипломатические отношения являются фактами единичными, не обрисовывающими ясно нашей политики.

Сказанное говорит о том, что Аму-дарья, являясь границей в настоящее время, вероятно, играет эту роль лишь временно, что повторность и аналогичность исторических явлений должна сказаться в переходе нашей границы через реку и продвижения ее до Гиндукуша и его западных отрогов. Что последний хребет должен быть нашей естественной границей с Англией и будет ею, об этом имеется уже целая литература и к этому выводу пришли не только русские исследователи вопроса, но некоторые и из английских писателей.

Таким образом, исторические, географические, этнографические и политические данные говорят за то, что нам суждено иметь дело в Северном Афганистане и, в конце концов, овладеть им.

А если это так, то стратегическая выгода памирского выступа в будущем должна сказаться с большой экономией в крови человеческой, труде и денежных тратах.

Продвижение наше при помощи Памиров до границы с Англией представляется для нас важным и выгодным уже с общегосударственной точки зрения. Наши отношения с Англией все прошлое столетие отмечены были явно враждебным колоритом и особенно со стороны Англии. Мы получили от нее ряд таких подкопов, которых не только простить, если бы об этом в международных отношениях могла быть речь, мы не можем, но мы не можем отнестись спокойно к пережитому опыту и обязаны всеми силами поставить отношения наши к Англии в такие рамки, чтобы не могло с ее стороны и возникнуть что-либо подобное прежнему.

История показывает, что систематические посягательства со стороны какой-либо державы прекращаются, главным образом, двумя путями – политикой и стратегически выгодной границей. Яркий пример второго приема показала Германия по окончанию войны с Францией в прошлом столетии; отбитая ее граница поставила ее в такое исключительно выгодное положение, что она не только устранила какое-либо наступление Франции, но сама поставила последнюю в рискованное положение, и вызвала в ней громадные затраты по укреплению своей новой восточной границы.

Все наше прошлое побуждает нас искать выгодного и доминирующего исходного положения по отношению к Англии. По исследованию специалистов, мы почти одни во всем мире имеем возможность достигнуть такового и это благодаря нашей близости к Индии – Ахиллесовой пяте английского могущества. Поэтому, нам необходимо становиться в возможно выгодное стратегическое положение к Индии и каждое улучшение его будет залогом нашей обеспеченности от атак нашего исторического врага.

В настоящее время это положение во многих отношениях неудобно и фактическое занятие Памиров есть лишь начало в серии предстоящих нам работ.

Но уже одни Памиры сделали нам много и им косвенным образом мы обязаны некоторым из наших дипломатических успехов.

Имеется значительное число наблюдений, что англичане весьма ценят наши Памиры и стоят под их немалым влиянием. Их политические работы до экспедиций полковника (ныне генерал-лейтенанта) Ионова, многократные посылки рекогносцеров – Янгхазбанд, Дэвисон, Дизи, туземцы, две значительные экспедиции для исследования северных перевалов Гиндукуша и прилежащих стран – полковника Локхарта в 1886 г. и капитана Дюрэнда в 1888 г., основание Гильгитского политического агентства, экспедиции в Читрал, Канджут и другие прилежащие страны, подготовка кашмирских войск, разработка путей и т. д., говорят о большой работе и больших издержках, и все это вызвано нашими Памирами и фактическим их занятием с нашей стороны.

Из сказанного следует, что стратегическое значение Памиров не исчерпывается лишь выгодами местными и экономией в будущем, а поднимается в сферы общегосударственные, и с этой точки зрения, по-видимому, оцениваются и нашим среднеазиатским соседом.

Значение Памиров для борьбы с мусульманством.

Еще одно значение Памиров должно быть указано: они разделяют широкой полосой сплошное мусульманское население Средней Азии и с этой точки зрения, по меткому замечанию одного из знатоков Памира, должны считаться «клином, вбитым в мусульманское тело». Не распространяясь на эту интересную тему, скажем лишь, что позднейшие исследования сути мусульманства и его природы показали, что эта религия не только воинствующая, но и способная к некоторым эволюциям и применяемости к новым условиям; что она жизненная, свежая, могущая бороться, что она в состоянии объединить народы Средней Азии и, допустив их культурный подъем, создать грозного нам врага.

Нам уже с этой стороной дела приходилось считаться в прошлом и наша политика, например, к Якуб-беку Кашгарскому немало была продиктована предвидением борьбы с исламом. Еще много нужно работы, чтобы сказать о мусульманстве последнее слово, но указанная его сила и вытекающее оттуда значение Памира, является правдоподобным и возможным.

О значении Памиров, как рекогносцировочной инстанции было сказано выше.

Но какие же возражения представляют против удержания нами Памиров? Прежде всего, упоминают о дороговизне их управления, но ведь эта точка зрения никогда нами в Азии не усваивалась и мы преследовали здесь не цели изыскания рынков, а культурных и стратегических задач, а Памиры и не представляют чего-либо нового, а примыкают в этом отношении ко всем ханствам Туркестана. И потом, разве не стоят 80–100 т. руб. в год те выгоды, которые мы с Памирами приобретаем? Да, наконец, мы не добивались удешевления Памирского отряда и покрытия части его обложением населения податьми, а тогда наши издержки, может быть, сведутся к пустякам или даже к нулю.

Говорят еще, что управление Памирами трудно, что они только впутывают нас в разные политические дрязги. Факта, может быть, и нельзя отрицать, но, тем не менее, возражение нужно признать не принципиальным. Если не из-за чего трудиться, нет результатов и выгод, то тратить усилий не нужно, но тогда нужно выяснить прежде вопрос о результатах и выгодах.

Что касается до самой трудности, то она очень естественна: Памиры являются средоточием политических и торговых интересов, это по существу авангардная позиция на нашем Среднеазиатском фронте, а на таких местах покоя ожидать нельзя и затруднения естественны. Так всегда было и будет.

Выдвигается еще аргумент, что Памиры не могут быть театром столкновений значительных масс войск и как операционное направление должны считаться второстепенным. Это глубоко правильно и думать иначе было бы увлечением, но положение указывает лишь на соподчиненное отношение Памиров как театра и операционного пути к другим, но нисколько не побивает их значения, особенно с других указанных выше точек зрения.

Посмотрим на Памиры под иным углом зрения. Можем ли мы их бросить совершенно? Кажется, можно сказать вполне решительно, что нет. В Азии нет поворотов назад и она не признает единичного случая потери боевой позиции, не говоря уже об отступлении из пределов целой некогда занимаемой территории. Об этот не может быть и речи потому, что мы опять ценою крови и денег должны будем покупать то, за что уже нами ранее заплачено, ибо вновь мы должны ожидать политических интриг англичан и полной безурядицы и произвола в жизни памирского народонаселения. Наконец, если народы Средней Азии имеют право на благо нашей культуры, то мы не вправе отказывать в них памирским киргизам и таджикам.

Здесь будет уместно припомнить один из планов, в основу которого кладется желательность временно или совершенно покинуть Памиры. Пусть, говорится в плане, вместо того, чтобы нам форсировать Памирскую пустыню, делают это англичане, а мы встретим их, когда они будут утомлены и отдалены от базы. Сомнительно, чтобы наша среднеазиатская стратегия, да и едва ли прошлая великих завоевателей на полях Туркестана, когда-либо держалась таких приемов. Они отрицаются всеми выводами военной науки, а еще убедительнее всем прошлым Азии. Здесь прежде достижения боевых результатов приходилось бороться с природой и решимость преодолеть ее, работы по преодолению были первой стадией успеха. Можно было бы привести сколько угодно примеров в подтверждение этой мысли, но достаточно напомнить взятие Александром Македонским неприступных крепостей в Согдиане, операции Тимура в Сеистане или в Кафиристане, наши кампании против туркменов. Даже англичане в вопросе об обороне Индии против движения России, трактуя предмет с разных сторон, покинули один из планов, рекомендовавший пропустить русских через пустыни до первой оборонительной позиции в Сулеймановых горах и бить их там при крайне невыгодных для них условиях. Все подобные планы хороши лишь внешней логической стройностью, но, совершенно забывая духовный фактор, они являются гнилыми в самом основании. Едва ли во всей многовековой истории Средней Азии можно найти убедительный пример в подтверждение подобного рода стратегии.

Есть еще одна версия в вопросе об управлении Памирами. Предлагалось предоставить народонаселению управляться по его усмотрению и фактическое владение подтверждать временной посылкой разъездов, охотничьих команд и т. п.

Мы вправе не входить в разбирательство версии по существу, ибо имеем достаточно убедительный исторический опыт в ее непригодности. Предложение является в сущности какой-то полумерой и как таковая уже не сулит удовлетворительных результатов.

В период влыдычества кокандского хана над памирскими киргизами власть исчерпывалась подобным же отношением к подчиненным; лишь изредка на Памиры посылались представители кокандской власти, чаще всего за сбором податей, остальной период года жители были предоставлены себе. Результаты сказались тем, что Памиры являлись ареной разбоев, грабежей, полного беспорядка, убежищем от заслуженных наказаний, притоном дурного разнузданного народа; все это было естественным последствием указанной полумеры.

В более позднее время, после рекогносцировки Памиров полковником Ионовым летом 1891 года, они не были удержаны фактически и положение дел на Памирах тотчас же приняло свой прежний беспорядочный характер. Афганцы и китайцы продвинулись вперед и начали мутить и грабить население, первые собрали зякет даже с русских подданных – жителей окрестностей озера Кара-куль, англичане еще с большей против прежнего энергией повели свои интриги.

Заключая вопрос о значении для нас Памиров и о желательном с нашей стороны к ним отношении, можно сделать вывод, что Памиры имеют для нас немаловажное значение, вполне оправдывают и возвращают потраченные на них работу и деньги, и должны быть удержаны в нашем полном фактическом владении.

Генерального штаба капитан Снесарев

Список литературы и источников, использованных А. Е. Снесаревым при подготовке документа

Архивные дела штаба Туркестанского военного округа, относящиеся к экспедициям полковника М. Е. Ионова на Памиры и деятельности Памирских отрядов за период 1891–1901 гг.

Аристов Н. А. Англо-Индийский Кавказ. Столкновения Англии с афганскими пограничными племенами. СПб., 1900.

Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. Т. II. СПб., 1900.

Биддельф. Народы, населяющие Гиндукуш. Сочинение майора английских королевских вооруженных сил Биддельфа – политического агента в Гилгите. Перевод с англ. П. Лессара. Асхабад, 1886.

Григорьев В. В. О скифском народе саках. СПб., 1871.

Григорьев В. В. Поход Александра Македонского в Западный Туркестан // Журнал Министерства народного просвещения. Ч. 217. Отд. II, 1881.

Кирхгоф М. А. Из поездки на Памиры // Известия Туркестанского отдела ИРГО. Т. II, вып.1. Ташкент, 1900. С. 167–173.

Леер Г. А. Стратегия. Тактика театра военных действий. Ч. 1–3. СПб., 1885–1889.

Минаев И. П. Сведения о странах по верховьям Аму-Дарьи. СПб., 1879.

Наливкин В. П. Записка о возможных соотношениях между последними событиями в Китае и усилением панисламистского движения. (Составлена по поручению туркестанского генерал-губернатора С. М. Духовского в 1899 г.). Опубликована: Военно-исторический журнал. 2002, № 6, с. 34–37.

Поездка по бухарским и афганским владениям Генерального штаба полковника Матвеева. Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. V. СПб., 1883.

Реклю Э. Земля и люди // Всеобщая география. Том VI. Азиатская Россия и средне-азиатские ханства. СПб, 1883.

Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. II. СПб., 1883.

Экспедиция капитана Б. Л. Громбчевского на Памиры // Известия ИРГО. Т. XXV, вып. 5. СПб., 1889. С. 423–426.

Biddulph J. The Tribes of the Hindoo Koosh. London, 1880.

Bonvalot G. Through the Heart of Asia over the Pamir to India. London, 1889, 2 vols.

Chitral // The Geographical Journal. Vol. I. 1893. Pp. 51–53.

Cobbold R. P. Innermost Asia. Travel and Sport in the Pamirs. London, 1900.

Curzon G. N. The Pamirs and the Source of River Oxus. London, 1897.

Deasy H. H. P. In Tibet and Chinese Turkestan. Being the record of three years’ exploration. London, 1901.

Dunmore, the Earl of Murray, Ch. A. The Pamirs. A Narrative of a Year’s Expedition on Horseback and on Foot through Kashmir, Western Tibet, Chinese Tartary and Russian Central Asia. London, 1893. 2 vols.

Durand A. G. R. The Making of a Frontier. London, 1900.

‘Explorations in the Pamir’ and ‘Further News of Grombchevski’s Expedition across the Pamir // Proceedings of the Royal Geographical Society, Vol. 11, № 3, March 1889. P. 171–174.

Hanna H. B. India’s Scientific Frontier: Where and What is It? London, 1895.

Littledale G. A Journey Across the Pamir from North to South // Proceedings of the Royal Geographical Society, New Monthly Series, 1892, vol. 14, № 1, January, p. 1–35.

Holdich, Sir Thomas Hungerford. The Indian Borderland, 1880–1900. London, 1901.

Paquier J. B. Le Pamir. Étude de géographie physique et historique sur l’Asie Centrale. Paris, 1876.

Raverty, Major Henry George. The Tabakat-i-Nasiri of Minhaj-i-Saraj, Abu-Umar-i-Usman: A general history of the Muhammadan dynasties of Asia, including Hindustan from A. H. 194 (810 A. D.) to A. H. 658 (1260 A. D.), and the irruption of the infidel Mughals into Islam. Vol. II. Calcutta, 1881.

Rawlinson, Sir Henry. England and Russia in the East. London, 1875.

Skrine F. H., Ross E. D. The Heart of Asia. A History of Russian Turkestan and the Central Asian Khanates from the Earliest Times. London, 1899.

The Quarterly Indian Army List for April 1, 1901. Calcutta, 1901.

The Times, 1895, 12 April.

Wood J. Journey to the Source of the River Oxus. London, 1872.

Younghusband, Captain Frank E. Francis. The Heart of a Continent: A Narrative of Travels in Manchuria, Across The Gobi Desert, Through The Himalayas, The Pamirs, and Chitral, 1884–1894. London, 1896.