По мере того как она приближалась к цели путешествия, Сюзанну все больше терзали дурные предчувствия. Она мысленно упрекала себя за то, что так поспешно приняла решение уехать из Парижа, причем не куда-нибудь, а в Бретань, в которой вспыхнул мятеж, направленный против политики его высочества регента и против Французского королевства в целом.

От города Рена до города Сен-Мало было всего лишь пятнадцать лье, и кучер с Сюзанной надеялись преодолеть это расстояние за один день. Они подъехали в городке Шатожирон к постоялому двору «Белая лошадь», где их ждали ночлег и еда, а также конюшня и овес для лошадей. Здесь они и провели последнюю ночь этой поездки. Сюзи, однако, заметила, что ей – а также ее кучеру и лошадям – здесь были почему-то не особенно рады.

Выдавая себя за мужчину, она была вынуждена поужинать в компании мужчин, которые удивились тому, что она не выпила ни единой кружки сидра, подаваемого на стол в больших количествах. Еда была вкусной, однако Сюзи очень быстро почувствовала, что ее сотрапезники относятся к «французу» – то есть к ней – довольно враждебно. Из них только двое разговаривали на французском, а все остальные тараторили на непонятном языке, однако она догадывалась, что их высказывания в ее адрес были отнюдь не лестными.

Один из сидевших за столом – сказавший, что он приехал в Шатожирон из города Роспордана, чтобы уладить одно дельце в суде, – с жизнерадостным видом посмотрел на Сюзанну. Ему, видимо, хотелось о чем-нибудь поболтать.

– Можно узнать, мсье, какие дела заставили вас отправиться в здешние места, в которых не очень гостеприимно относятся к тем, кто приезжает из Парижа?

– А откуда вам известно, позвольте вас спросить, что я приехал из Парижа? – поинтересовалась Сюзи, выдающая себя за шевалье де Лере. Ей очень не понравилось подобное проявление любопытства по отношению к ней.

– Я догадался об этом по вашему акценту, мсье. Я как-то раз бывал в столице, но не нашел там общества, заслуживающего моего доверия – не в обиду вам будь это сказано…

– Я не вижу для себя основания обижаться из-за этого вашего высказывания, мсье. Возможно, вы оказались там отнюдь не в самой лучшей компании… Париж – это не какая-нибудь маленькая деревня, и, наверное, получилось так, что вы столкнулись там с неучтивыми людьми. Или же с теми, кто был слишком занят для того, чтобы уделить должное внимание вашей особе… В Париже все всегда заняты, все куда-то торопятся…

– Однако отнюдь не торопятся ремонтировать дороги и мосты в провинции! Если бы у господина регента имелась любовница в одном из здешних городов – в Лорьяне, Плугастеле или Пемполе, – то он наверняка ездил бы по нашим дорогам гораздо чаще!

Это было одно из тех заявлений, одобрять которые Сюзи ни в коем случае не стала бы, поскольку знала, что повсюду есть «стукачи», и не хотела нарваться на новые неприятности. Она ничего не сказала в ответ. А ее собеседник продолжал:

– Знаете ли вы, что если поедете дальше, вглубь Бретани, и попытаетесь добраться до Сен-Брие или Кемпера, то вам, возможно, доведется узнать, что ничего хорошего не ждет путников, едущих из Парижа в такие времена, как сейчас…

– А почему, позвольте вас спросить?

– Бретонцы не хотят, чтобы их провинцией и дальше управлял де Монтескье, тем более что он тесно связан с Мишо де Монтараном – казначеем, которого прислали из Парижа, чтобы он их разорил. Он дерет с них налоги без стыда и совести и относится к ним с таким презрением, что люди уже не выдерживают и их недовольство растет…

– Лично я вообще ничего не понимаю в политике, – сказала Сюзи.

Ее собеседник налил себе еще одну кружку сидра, встал и поднял свой стакан:

– Мы выдворим французов из Бретани! – рявкнул он.

Сидевшие за столом тоже подняли свои кружки и дружно крикнули:

– Bevet Breiz!

Увидев это, Сюзи сочла нужным заявить, что она не собирается ехать дальше Сен-Мало.

Выспаться ночью ей не удалось, потому что она очень долго не могла заснуть. Усталость, накопившаяся за пять дней поездки, и беспокойство по поводу того, как ее примут в Сен-Мало, отвлекали от мыслей о постигшем ее горе и лишали сна. Она вспоминала слово в слово фразы, сказанные Эдерной, когда они прощались друг с другом в монастыре: «Отправляйся в Сен-Мало, и, когда будешь стоять там на одной из крепостных стен, вспомни обо мне… Не забудь также заехать в родовой замок семьи Бонабан и познакомиться с его обитателями. Моему отцу и моему брату известно о твоем существовании, я писала им о тебе, и они знают, что ты для меня – даже больше, чем сестра». С тех пор прошло уже три года, а за три года очень многое могло измениться! Встретит ли она свою подругу в замке Бонабан? И как ее подруга теперь к ней отнесется? В те времена, когда они дружили, они были еще совсем юными и наивными девочками, ссорящимися с другими обитательницами монастыря и с монахинями, которые пытались их воспитывать… Теперь же, когда они стали взрослыми и когда их уже не объединяет борьба против надоедливой опеки, будут ли они испытывать друг к другу такие же чувства, как раньше? Эдерна была набожной. Как она отнесется к бракосочетанию своей подруги и к событиям, которые последовали за этим и сделали ее, Сюзанну, вдовой?

Единственное, что утешало Сюзанну в ее мучительных сомнениях, – это то, что она скоро увидит море.

Когда повозка уже подъезжала к городу Сен-Мало, лошади выдохлись и больше не могли скакать быстро. Сюзи выглянула из окна и попросила кучера, чтобы он первым делом отвез ее в порт. Повозка миновала открытые ворота в крепостной стене.

Поскольку у этого города-порта не имелось шлюзованного портового бассейна – то есть акватории, которая связана с открытым морем во время прилива и заперта при отливе, – суда при отливе садились на илистое дно. Сюзи видела раньше только те корабли, которые курсировали по Сене. Ее поразила красота фрегатов и шхун, которые гордо возвышались со своими мачтами, устремившимися к небу, и со свернутыми парусами. Их корпуса тихонько покачивались. Вокруг них простиралось море, цвет которого в лучах заходящего солнца колебался от синего к серому. Сюзи, уставившись на море, глубоко задумалась. Ее ноздри подрагивали от запахов, которых она раньше никогда не чувствовала, – йода, бурых водорослей, моря. Большие птицы, названия которых она не знала, кружились и кричали вокруг, опускаясь иногда к земле (где они склевывали какую-то пищу) и затем снова поднимаясь в воздух. Город был окружен впечатляющими укреплениями. Издалека были видны зубчатые сторожевые башни и крепостные стены. Высоко в небо устремлялся шпиль какой-то церкви.

Кучер терпеливо ждал.

Наконец Сюзи велела ему ехать по дороге, которая вела в городской порт и была доступна лишь при отливе. Затем они миновали мост, перекинутый через реку, текущую до песчаного берега и впадающую в море. Сюзи вышла из повозки и прошла пешком через открытые ворота. Позднее она узнала, что это были ворота Святого Фомы. Она поднялась на крепостные стены, воздвигнутые господином де Вобаном по повелению ныне покойного короля. Наконец-то она смогла увидеть бескрайний морской простор! Он был именно таким, каким его описывала Эдерна. Однако о чем Сюзанне не сумела доходчиво рассказать ее подруга – это о беспрестанном движении моря: волны набегали на берег и откатывались назад, и по всей поверхности моря ветер гнал волны, от лицезрения которых даже начинала слегка кружиться голова.

Сюзи, ранее выезжавшая из Парижа только в Сен-Дени, вдруг почувствовала нестерпимое желание побывать в далеких странах, о которых она когда-то слышала и которые следовало искать за тем горизонтом, к которому медленно клонилось бледное осеннее солнце. Она охватила взглядом переливчатое пространство, откуда до ее ушей доносился гул, и почувствовала себя удивительно живой, отданной во власть поднявшегося ветра, наполненной энергией перемещающихся волн. Ее ноги стояли на земле, но душа рвалась в море. Будучи хозяйкой своей жизни и судьбы, она осознала, что когда-нибудь сменит сушу на море – то есть предпочтет приключения скуке.

Она бросила взгляд на сторожевые башни, замок и дозорный путь крепостных стен, по которому шагали часовые, и затем спустилась к тому месту, где ее ждал кучер со своей повозкой. Они поехали в замок Бонабан, который, насколько было известно Сюзанне, находился на расстоянии не более трех лье.

Когда она увидела этот замок вдалеке, она мысленно отметила, что его башни были довольно ветхими. От того, что когда-то служило донжоном, осталась лишь груда камней. Крыша голубятни осела. Подъехав к замку поближе, Сюзи заметила, что жилые строения облупились и покрылись плесенью: за ними не ухаживали, по-видимому, уже не одно десятилетие. Ее охватили смутные сомнения: живет ли до сих пор в этих развалинах семья Бонабан де ла Гуэньер? И на какой стадии обнищания находятся сейчас эти люди, с которыми она, в общем-то, даже не знакома? Стоит ли ей, пытаясь получить у них приют, представиться монастырской подругой Эдерны? Или же ей лучше выдать себя за проезжающего мимо шевалье, вынужденного остановиться у них из-за того, что его лошади сильно устали?

У Сюзанны не было времени на долгие размышления. В главном дворе замка, превращенном в птичий двор, бродили куры. На пороге того, что, наверное, когда-то было конюшней, дремали коты. Завидев повозку, две большие сторожевые собаки подняли неистовый лай. Некоторое время спустя в дверях появился какой-то мужчина. На гранитной плите перекрытия над этой дверью был высечен герб дворянского рода Бонабан: два грифона, смотрящих друг на друга. Мужчина подозвал к себе собак, после чего Сюзи смогла вылезти из повозки, расплатиться с кучером и отправить его обратно в Париж. Затем она пересекла двор, не обращая внимания на грязь, пачкавшую ее обувь и прилипавшую брызгами к нижнему краю ее камзола. Назад пути не было: жребий брошен!

Мужчина, наблюдавший за тем, как Сюзи приближается к нему, не мог быть отцом Эдерны: слишком он был для этого юн. В выражении его лица не чувствовалось никакой настороженности – наоборот, он расплылся в приветливой улыбке. Этот улыбчивый молодой мужчина был не иначе как старшим братом Эдерны – Элуаном, – о котором Эдерна рассказывала очень часто и который был другом господина Вольтера. Подойдя к нему, Сюзи сказала:

– Мсье, меня очень радует, что мне наконец-то довелось увидеть вас. Мы с вашей сестрой Эдерной уже давно дружим, и именно поэтому мне пришла в голову мысль заехать сюда, чтобы выразить вам свое уважение.

Элуан де Бонабан удивился тому, что его сестра водит дружбу с представшим перед его взором человеком, который был похож на совсем еще юного дворянчика с женоподобной внешностью и довольно робким поведением. Однако Элуан продолжал улыбаться:

– Ну что же, мсье, если вы друг моей сестры, то добро пожаловать в это поместье, которое, несмотря на свое упадочное состояние, продолжает оставаться спокойным пристанищем… Здесь неплохо себя чувствуют те, кому нужен покой.

Он совершенно справедливо предположил, что этот только что приехавший молодой человек пытается найти убежище. Элуан еще не догадывался, от кого или от чего тот собирается прятаться, однако подумал, что этот юноша явился сюда не от хорошей жизни, и решил, что разрешит ему находиться здесь столько, сколько тот захочет. Гостеприимство не было пустым словом в жилище рода Бонабан де ла Гуэньер.

В ответ на подобное проявление любезности Сюзи решила быть откровенной.

– Я – совсем не тот человек, каким меня можно счесть, глядя на мой наряд, – сообщила она. – Повозка, в которой, как вы сами видели, я приехала, доставила меня сюда из самого Парижа. Я – Сюзанна Карро де Лере, которую ваша сестра знала как Сюзанну Трюшо. Мой муж, шевалье де Лере, пять дней назад погиб на дуэли с неким графом – непорядочным и злопамятным человеком. В Париже мне жить теперь уже не только неприятно, но и небезопасно. Я уехала оттуда и направилась в здешние края, о которых Эдерна мне много рассказывала… Я надеялась найти рядом с ней хоть какое-то утешение.

Господин де Бонабан, выслушав Сюзанну, не выказал ни удивления, ни осуждения, ни каких-либо сомнений.

– Ну что же, такое утешение вы здесь найдете, мсье… то есть мадам. Однако моя сестра здесь больше не живет, и я пребываю здесь один, пытаясь сохранить то, что еще осталось от былой славы нашего дворянского рода…

Он пригласил Сюзанну войти в замок и привел ее в огромную комнату, где в камине пылал жаркий огонь. В этой комнате он присел на стул. Сюзи последовала его примеру. Две большие сторожевые собаки, залаявшие при появлении повозки, на которой приехала Сюзи, легли на пол у ног своего хозяина. Сюзи почувствовала себя спокойнее, однако ей все же не терпелось побыстрее разыскать Эдерну.

– Комфорт здесь не ахти какой, а питание – довольно скудное, – сообщил хозяин поместья, – однако считайте этот дом своим собственным. Он слишком большой для меня, ставшего его единственным обитателем…

– А ваши родители, мсье, они…

– Мои родители умерли с разницей всего лишь в несколько месяцев. Они не успели дожить до того момента, когда судьба моей сестры была окончательно устроена…

– А Эдерна…

– Вам, похоже, неизвестно, что ваша подруга, покинув монастырь, вышла замуж за Жозефа де Пенфентеньо, маркиза де ла Клаподьер.

– Я не узнавала о ней ничего нового в течение вот уже трех лет, да и ей не известно, что я тоже вышла замуж… Это, я думаю, ее очень удивило бы.

– Она живет в очень красивой усадьбе – можно сказать, замке. Ее муж – один из самых преуспевающих судовладельцев Сен-Мало.

Получалось, что Эдерна подчинилась воле своих ближайших родственников!

– Она счастлива? – спросила Сюзи, понимая при этом, что задает довольно бестактный вопрос.

– У нее есть все, чего только может пожелать женщина, – ответил брат Эдерны. – Приятная и спокойная жизнь, богатый муж и прелестный ребенок грудного возраста…

– Эдерна стала матерью?!

– Она готовится стать ею уже во второй раз…

Эта новость заставила Сюзанну задуматься.

Элуан оказался человеком очаровательным и приятным в общении. Они стали есть предложенную им своей гостье незатейливую пищу, продолжая при этом разговаривать.

– Бретонское дворянство пребывает в агонии, – сказал он, – поскольку оно лишено и хороших земель, и поддержки со стороны короля. Обещают рассмотреть ходатайства, которые я направил господину регенту… Если бы я занял должность, которую надеюсь получить от парламента Бретани, то башни замка были бы восстановлены, на наших землях снова бы взошла пшеница и наши люди перестали голодать… – Затем он поинтересовался: – А как обстоят дела у вас, мадам? Постигшее вас несчастье, по-видимому, не только сделало вас вдовой, но и заставило искать средства к существованию?

– Вовсе нет, мсье, мой супруг оставил мне кое-какие деньги…

– Это меня радует, и я – к вашим услугам. Чего вы от меня ждете?

– Э-э… Кроме того, что я хотела бы выразить вам свою признательность за радушный прием, который вы мне оказали, и за проявленное гостеприимство, мне, конечно же, очень хотелось бы снова увидеться с Эдерной, и я была бы благодарна вам, если бы вы меня к ней отвезли.

– Я отвезу вас завтра к ней в усадьбу Клаподьер.

После того как Сюзи провела бессонную ночь, ворочаясь на неудобном соломенном тюфяке в комнате, в которой из-за первых ночных заморозков было очень холодно, Элуан де Бонабан вывел из конюшни свою лошадь и помог Сюзанне сесть позади него. Никакой повозки в замке не имелось. Чтобы чувствовать себя более раскованно, Сюзи осталась в своем прежнем наряде – короткие мужские штаны, чулки, камзол и башмаки с застежками. Со стороны было странно смотреть на двух мужчин, сидящих на одной лошади, которая скакала галопом по дороге, ведущей в усадьбу Клаподьер.

Когда они въехали на величественную аллею перед замком, Сюзи увидела большое прямоугольное строение, которое было лишено каких-либо украшений, но которое при этом поразило ее своей импозантностью. Над крышей из кровельного сланца возвышалась огромная дымовая труба. На фасаде виднелось добрых два десятка окон. Сады вокруг здания были просто великолепными. Во всем чувствовались зажиточность и гармония. Элуан остановил лошадь перед входной дверью и, спустившись на землю, поднялся по трем ступенькам, ведущим к входной двери. Сюзи пошла вслед за ним в своей одежде шевалье, крепко держа в руках дорожную сумку.

На пороге появилась хозяйка усадьбы. Она поначалу не обратила никакого внимания на молодого человека, приехавшего вместе с братом: все ее комплименты и улыбки были адресованы исключительно Элуану. Сюзи же буквально пожирала ее глазами. Эдерна уже не была похожа на ту хрупкую девушку, с которой Сюзи дружила в монастыре: она слегка располнела. На руках она сейчас держала младенца, который, несмотря на длинные белые кудри и ангельское личико, был, по-видимому, мальчиком. Судя по большому и сильно выступающему вперед животу Эдерны, она сейчас носила еще одного ребенка. Выражение ее лица было добродушным, однако в ее взгляде чувствовалось лукавство, с которым Сюзи когда-то была очень даже знакома… Наконец-таки Эдерна посмотрела на приехавшего с ее братом гостя. Каково же было ее удивление, когда глаза цвета агата, черты лица, улыбка и таящийся в ней вызов показались ей знакомыми… Все это принадлежало не кому-нибудь, а… Сюзанне Трюшо! Да, именно той ее подруге, о которой она не получала известий в течение вот уже трех лет! Сюзи предстала перед ней в забрызганном грязью наряде мелкопоместного дворянина! Ее лицо вытянулось от изумления: она, казалось, не верила своим собственным глазам. Затем она воскликнула:

– Сюзи!

Она положила младенца, которого прижимала к груди, прямо на крыльцо и бросилась обнимать свою подругу, облаченную в мужскую одежду. Они начали целоваться, плакать от радости, засыпать друг друга вопросами, не дожидаясь на них ответа.

– А почему у тебя такой наряд? Ты что, стала мужчиной? Ты ведь когда-то мечтала родиться мальчиком!

– Такой наряд позволил мне беспрепятственно путешествовать и избегать неприятностей, с которыми может столкнуться наш пол!

– Ты путешествовала одна? Это же безрассудство!

– Не такое уж это и безрассудство, раз ты видишь меня перед собой! А ты, похоже, стала тем, кем ты и намеревалась стать, – супругой и матерью!

– Да, именно так…

– Этот ребенок такой очаровательный!

– Эктор Пенфентеньо де ла Клаподьер, мое самое драгоценное сокровище… Как ты уже, конечно, заметила, я собираюсь родить ему сестричку или братика…

– Ты счастлива?

– Да, я счастлива, тем более что все мои старшие братья и сестры тоже устроились в жизни и после смерти моих родителей Элуан стал хозяином замка Бонабан.

Эдерна, произнося эти слова, показала на Элуана. Он к тому моменту тактично отошел в сторону, чтобы не мешать подругам общаться после долгой разлуки. Они зашли внутрь здания и, сев в кресла, продолжили разговор. Маленького Эктора Эдерна посадила к себе на колени.

– А ты? – наконец спросила госпожа де Пенфентеньо. – Ты-то чем занималась в течение этих трех лет? Ты жила в доме своего отца? Тебе удалось придумать, как удрать от такой тоскливой жизни? Судя по твоему наряду, очень даже удалось…

– Перед тобой госпожа Карро, супруга шевалье де Лере!

– Ты хочешь сказать, что…

– Я нашла свою любовь в лице Антуана Карро, шевалье де Лере. Он завещал мне свою фамилию, свой титул и свое состояние.

– Завещал?..

– Пять дней назад он погиб на дуэли, спровоцированной вспыльчивым дворянином, у которого он выиграл очень много денег в пикет и который стал распространять о нем различные измышления. Антуан отомстил тем, что написал на него сокрушительную эпиграмму. Однако шпагой мой муж владел не так хорошо, как пером. И вот я стала вдовой, убитой горем и, кроме того, опасающейся преследований со стороны властей…

– Бедная Сюзи!.. – вздохнула Эдерна, сжимая руку своей подруги. – Ты правильно поступила, что приехала именно сюда. Я не претендую на то, чтобы заставить тебя забыть о своем горе, однако ты знаешь, что я люблю тебя как сестру, а потому ты можешь жить здесь столько, сколько захочешь! Мой муж – мужчина благовоспитанный, и он не сочтет твое присутствие сколько-нибудь обременительным. Ему уже известно, какая крепкая дружба связывала нас в монастыре! Поскольку ты, став вдовой, вынуждена скрываться, я… я пойду даже на то, чтобы предложить тебе…

– Что?

– Растить двух детей младенческого возраста – это будет для меня очень обременительно. Доверять же их кормилице я не хочу. Если бы ты захотела мне помочь, то, я думаю, мой муж согласился бы тебе за это платить. Не сочти подобное предложение унизительным: к тебе не будут относиться как к служанке. Ты станешь гувернанткой Эктора и моего второго ребенка, который, судя по тому, как он брыкается внутри живота, обещает быть беспокойным.

Говоря о своем будущем отпрыске, Эдерна положила ладонь на живот, в котором этот отпрыск «брыкался».

Сюзи не стала сообщать своей подруге, что в ее дорожной сумке лежат двести семьдесят тысяч ливров золотом, выигранных в карты ее покойным супругом: Эдерна сочла бы ее авантюристкой, а ее отношение к авантюрам было крайне негативным. Что еще ей, Сюзанне, оставалось делать, кроме как согласиться жить – по крайней мере, в течение некоторого времени – в доме мадам де Пенфентеньо?

– Я постараюсь быть ласковой по отношению к твоим детям, – пообещала Сюзи. – Я буду их любить как своих собственных все то время, в течение которого я буду их гувернанткой, потому что у меня нет ни надежды, ни желания когда-нибудь обзавестись собственными детьми…

– Почему ты так говоришь? В жизни полно неожиданностей: ты ведь влюбилась в мужчину и вышла за него замуж, несмотря на все те предубеждения, которые имелись у тебя относительно замужества!

– Я буду хранить верность памяти Антуана!

– Поступай так, как сама считаешь нужным, но твои обеты безбрачия и целомудрия предназначены скорее для монахинь, которые нас обучали и воспитывали…

Элуан остался в усадьбе Клаподьер на обед, и именно во время обеда Сюзи познакомилась с Жозефом де Пенфентеньо. В ходе общения с этим энергичным сорокалетним мужчиной создавалось впечатление, что он и в самом деле такой благовоспитанный человек, каким его считает супруга. Прежде чем стать богатым судовладельцем, он занимался каперством в интересах короля Людовика XIV. Он сколотил при этом приличное состояние, которое теперь приумножал, снаряжая торговые суда и отправляя их за товарами в Новую Францию. Его шурин, похоже, относился к нему с уважением, и между ними завязался мужской разговор о событиях, происходящих во Французском королевстве в целом и в городе Сен-Мало в частности. Сюзи очень внимательно слушала высказывания господина де Пенфентеньо относительно кораблей, их экипажей, капризов моря и опасностей, связанных с каперством. Элуан отнюдь не испытывал какого-либо влечения к морю, и по его репликам Сюзи поняла, что он умеет тонко иронизировать и аргументированно спорить.

– Вольтер в Париже все еще на слуху? – спросил он.

Сюзи рассказала о том, что знала: из-за одного из своих дерзких памфлетов Вольтер сидел в Бастилии, но теперь он на свободе и пытается поставить на сцене трагедию.

Этот разговор продолжался до самого вечера.

Сюзи согласилась на предложение хозяев усадьбы стать гувернанткой их детей, но при этом отказалась от платы.

Начиная со следующего дня она снова облачилась в женскую одежду и стала вести себя как женщина. Цвет одежды она выбрала такой, чтобы он соответствовал ее трауру, а фасон – чтобы он соответствовал тому положению, которое она отныне занимала в усадьбе Клаподьер.

В ноябре в результате успешных родов на свет появилась Беренис, и Эдерна тут же полностью переложила заботу о маленьком Экторе на плечи своей подруги. Этот мальчик напоминал Сюзанне ее сводного брата Жана-Батиста, которого она когда-то нежно любила. У него были такие же белые локоны, такие же лукавые глаза и такой ангельский вид, который не позволял рассердиться на этого ребенка, как бы сильно тот ни шалил.

Эктор обожал Сюзанну, однако мать его к ней не ревновала. Сюзи же отнюдь не испытывала тех порывов нежности, которые она замечала у Эдерны по отношению к детям. Она просто терпеливо слушала то, что ей лепетал Эктор, следила за тем, чтобы он правильно произносил слова, и рассказывала ему сказки. Все остальное время она проводила в компании подруги, которая чаще всего при этом держала возле груди новорожденного ребенка и выглядела очень даже довольной своей жизнью.

– И как только некоторые женщины поручают ребенка платным кормилицам, которые чаще всего относятся к младенцу так наплевательски, что он может даже умереть? – удивлялась Эдерна.

Это было для Сюзанны загадкой, которую она, однако, ничуть не стремилась разгадать: как она мысленно признавалась себе, ее гораздо больше интересовали разговоры, которые ей доводилось слышать, когда к господину де Пенфентеньо приезжали в усадьбу Клаподьер другие судовладельцы – Гри, де Куломбье, Маньон де ла Ланд, Лоне, Эбенар, Аллом, маркиз Люк Магон де ла Балю, братья Пико де Клоривьер, Блез де Мезоннев… Все эти люди сколотили себе немалые состояния. Они частенько спорили друг с другом о прибыльности морских перевозок, рассуждая о том, что же выгоднее перевозить – негров или хлопок? В их разговорах упоминались далекие страны и регионы, в которые они отправляли свои суда (Ост-Индия и Вест-Индия, Китай, Аравия), а также мелькали названия морей и океанов. Судовладельцы также выражали в своих разговорах беспокойство по поводу того, как может отразиться на их коммерческих делах та война, которую Франция недавно объявила Испании.

– Эта новая война доведет нас до разорения! – сетовал господин Гри.

– А может, снова начнется корсарская война, и тогда можно будет возместить потери! – отвечал ему кто-то из собеседников.

– Занятие каперством может быть выгодным прежде всего при использовании больших и хорошо вооруженных судов… А если суда имеют малый или средний тоннаж, то каперство становится делом рискованным и может разорить не очень удачливого судовладельца!

– Куда ушли те времена, когда водоизмещение нашего флота составляло сорок тысяч тонн и он насчитывал девятьсот судов? – вздыхал господин Эбенар.

– Нант в конце концов вытеснит нас из морской торговли! – добавлял господин Маньон де ла Ланд.

– Но у нас еще есть Французская Ост-Индская компания, и мы сумеем сделать ее процветающей! – возражал господин де Мезоннев.

– Если будет на то воля Божья! – качал головой господин Гри.

Сюзи, слушая такие разговоры, не упускала из них ни единого слова. Она очень много узнала о каперстве, о его методах и о моряках, которые им занимались и которых называли корсарами. Она также узнала о торговле неграми, которых захватывали в Африке, и о коммерческих перевозках, осуществляемых по треугольнику между Европой, Африкой и Америкой. Вначале на суда грузили всякое барахло, которое затем меняли в Африке на чернокожих рабов, которых, в свою очередь, меняли в Америке на кофе, сахар, табак и какао, которые затем везли к европейским берегам. Некий капитан Вивьен, объединив усилия с судовладельцами Сен-Мало, несколькими десятилетиями ранее добился для Сен-Мало монопольного права торговать неграми на островах, в результате чего разбогател сам и обогатил весь город. Однако Нант и Бордо впоследствии стали для Сен-Мало серьезными конкурентами.

Никогда раньше рассказы – жития святых, или мифы о древнегреческих и древнеримских богах, или страшные истории, которые люди рассказывали друг другу шепотом, – не производили на Сюзанну Трюшо такого впечатления, как эти разговоры.

Она слышала из уст судовладельцев названия кораблей: «Союз», «Нептун», «Кентавр» – и наименования их типов: галеоны, габары, фрегаты, люгеры, шхуны… Проникшись страстью ко всему, что касалось судоходства, она хотела узнать о нем побольше.

Через три-четыре месяца ей уже было известно, как называются на языке моряков передняя и задняя части судна, его борта́, что такое на судне кабестан, какие бывают мачты, как управляться с якорями, каких они бывают видов и где размещаются на судне… И многое, многое, многое другое.

Спустя полгода она уже умела разговаривать на жаргоне моряков: она могла судачить о море и обо всем, что с ним связано, не хуже бретонского моряка. Различные виды волн, дождь разной интенсивности, штормовая погода, водяная пыль, прибой, приливы и отливы, штиль, течения, крен судна – она рассуждала обо всем этом так, как будто это было нечто хорошо ей знакомое.

Она уже знала значение слов и фраз «брасовать», «пришвартовываться», «рубить концы», «отдавать швартовы», «сниматься с якоря», «натягивать парус»…

Она также узнала, каким образом подбираются экипажи в зависимости от назначения судна. Она научилась обращаться с канатами, веревками и швартовами и завязывать морские узлы – так, как это делают заправские моряки.

Господина де Пенфентеньо забавлял этот ее повышенный интерес к судоходству и морю: она беспрестанно забрасывала его вопросами. Как-то раз он посоветовал ей наконец «приучить себя к морю». Эта его фраза означала, что она должна отправиться в плавание, поскольку ее нога еще никогда не ступала на борт судна.

Она с удовольствием именно так и поступила бы, но ее пол и ее обязанности гувернантки детей Эдерны не позволяли ей даже мечтать об этом. Однако эта новая страсть позволяла ей по крайней мере отвлекаться от мыслей о постигшем ее горе и развеивать скуку. Ее печаль, что бы она об этом ни говорила, изрядно поубавилась за те первые несколько месяцев, которые она провела в усадьбе Клаподьер, но зато через полгода пребывания рядом с набожной Эдерной и ее детишками она стала терзаться от скуки. Откровенные разговоры, которые они друг с другом вели, и воспоминания, которыми они друг с другом делились, эту ее скуку развеять не могли.

Сюзи мечтала о просторе, о новых горизонтах. Поскольку она, несмотря ни на что, оставалась большой подругой Эдерны, она открывала душу ей.

– Я должна признаться тебе кое в чем, и это тебя, я думаю, не обрадует, – сказала как-то раз Сюзи Эдерне.

Эдерна с тревогой посмотрела на подругу:

– И что же это? Тебе прекрасно известно, что я отношусь к твоим фантазиям весьма и весьма снисходительно…

Это было правдой. Сюзи посомневалась секунду-другую, а затем продолжила:

– Денежные средства, которые оставил мне покойный супруг, – гораздо более значительные, чем могло бы показаться… И я хочу использовать их для реализации проекта, о котором я уже давным-давно мечтаю…

– А что это за проект? Судя по интересу, который ты проявляешь к судоходству и дальним странам, ты, полагаю, намереваешься меня покинуть?

– Ты правильно разгадала мое намерение, но я покину вас – тебя и твоих детей – с огромной болью в сердце и с твердым обещанием когда-нибудь вернуться!

– Ты свободна, Сюзи. Я не настолько ревнива, чтобы не примириться с твоим отсутствием и чтобы наша дружба стала от этого менее крепкой… Отправляйся куда хочешь! Посмотри на то, что тебе хочется увидеть, живи так, как тебе хочется жить… и затем возвращайся!

Сюзи после этого разговора продолжала вести себя в усадьбе Клаподьер так, как надлежит вести себя женщине ее социального статуса. Все гости смотрели на госпожу Карро де Лере как на даму, которая, овдовев, приехала сюда из Парижа, чтобы изливать душу своей бывшей монастырской подруге. Всем бросалась в глаза ее красота, и ей даже несколько раз пришлось давать отпор некоторым нахальным мужчинам, полагавшим, что раз уж она жила в столице, то вряд ли отличается высокой нравственностью.

Она все еще не забыла Антуана, и, как-то раз увидев его во сне мертвенно-бледным и окровавленным, снова почувствовала себя ужасно несчастной. «Почему ты такая грустная?» – спрашивал ее иногда Эктор.

Однако, начиная с марта 1719 года, она стала совершать кое-какие поступки тайком от окружавших ее людей. Если днем она терпеливо и старательно посвящала себя тому, чем и надлежит заниматься женщинам, то ночью вела себя уже совсем по-другому.

Став молчаливой и скрытной, как какая-нибудь заговорщица, она, как только все другие обитатели усадьбы погружались в сон, переодевалась в мужской наряд и отправлялась прогуляться по порту Сен-Мало, преодолевая при этом расстояние более чем в одно лье в одиночку и в темноте. Подобная отвага заставила бы задрожать Эдерну и ошеломила бы ее мужа.

Зайдя на территорию порта, Сюзи глазела на корабли, севшие в результате отлива на илистое дно, и всматривалась в бандитские физиономии попадавшихся ей навстречу людей в поисках тех глубоких следов, которые оставили на них долгие морские плавания. Она отнюдь не закрывала уши и не отводила глаз в сторону, проходя мимо притона, где шумели и веселились матросы, напившиеся до полудикого состояния. Она разглядывала шлюх, которые крутились возле этих притонов или уже тащили за руку моряков, временно находящихся на твердой земле и жаждущих в связи с этим предаться всевозможным удовольствиям. Прогуливаясь по порту, Сюзи слышала песни, которые распевали эти моряки:

Или же:

Такие вылазки доставляли ей невообразимое наслаждение. Она ни разу не нарвалась на неприятности из-за своего безрассудства: мужская одежда, которую она надевала, позволяла ей избежать домогательств со стороны мужчин. К ней даже иногда проявляли интерес проститутки, однако они не доставляли ей большого беспокойства, поскольку равнодушно относились к тем отказам, которые от нее получали.

В начале лета 1719 года в Нижней Бретани запылал пожар бунта, и слух о нем докатился до Сен-Мало и усадьбы Клаподьер. Слух этот как-то раз вечером за ужином стал предметом оживленного спора между господином де Пенфентеньо и его шурином Элуаном де Бонабаном, когда тот заявил:

– Адмирал Шаторено был губернатором гораздо более уважаемым, чем этот маршал де Монтескье, который, приехав в Рен, чтобы вступить в управление провинцией, соизволил лишь высунуть голову из окна своей кареты, когда три сотни дворян из числа старой аристократии – в том числе и я – приехали его поприветствовать.

– Говорят, что он очень тесно связан с господином Мишо де Монтараном, – сказал в ответ господин де Пенфентеньо.

– Ну да, тем самым, которому поручили сосать из нас кровь в должности казначея наших провинциальных штатов. Он ведь, как вам известно, при взимании налогов не гнушается прибегать к самоуправству и силе!

– А еще он не считается с парламентом Бретани…

– А еще он добился того, чтобы отправили в ссылку наших представителей, которые поехали к регенту, – отправили в ссылку вместе с семьюдесятью тремя нашими депутатами! И вот теперь, заставив нас голодать, хотят еще и повысить ввозные пошлины на вино… Однако дворяне поднимают голову. Они знают, в чем заключается их долг. Уже взялись за оружие в Геранде, в Витре, в Ламбале… Маркиз де Понкалле, говорят, собрал в своих землях войско, и то же самое сделали Ле Мон де Талуэ, де Куэди и Монлуи. Я собираюсь к ним присоединиться…

Господин де Пенфентеньо принадлежал к числу людей, лишь недавно ставших дворянами, и у него, в отличие от его шурина, не было оснований ненавидеть регента, которому он как судовладелец был многим обязан. Поэтому он заявил, что нет ничего достойного в том, чтобы бросать вызов герцогу Орлеанскому, а особенно с вилами в руках.

Тон разговора повышался. Эдерна, не выдержав психического напряжения, расплакалась. Ее слезы утихомирили обоих спорщиков: они тут же прекратили свои препирательства. Сюзи склонялась к тому, чтобы поддержать точку зрения господина де Бонабана, однако, опасаясь, что он и в самом деле отправится сражаться, она обратилась к нему с просьбой, которую обдумывала уже давно, – с просьбой, которая поубавила его боевой пыл и заставила отложить свой отъезд.

Когда он уже выходил из здания, она последовала за ним и прошлась рядом с ним по парку.

– Мсье, – сказала она ему, – я восхищена вашей решительностью, однако ваш предстоящий отъезд меня очень огорчает. Я ожидала от вас…

– Вы ожидали от меня чего-то такого, мадам, чего я не удосужился вам предложить?

Элуан посмотрел на нее столь пристальным взглядом, что ей, пожалуй, следовало бы догадаться о тех чувствах, которые она у него вызвала. Сюзи сказала:

– Мне хотелось бы научиться владеть шпагой и саблей… и я надеялась, что вы дадите мне уроки фехтования.

– Держать в руках шпагу и уметь ею пользоваться – не к лицу благородной даме! – воскликнул Элуан. – Особенно если она обладает гораздо более действенным оружием – глазами, которые своей прозрачностью подобны агату, и внешностью, прекраснее которой я еще не видал!

– Когда я предстала перед вами в своем наряде шевалье, я не произвела на вас подобного впечатления. Если я сумела ввести вас в заблуждение и вы приняли меня за мужчину, то почему бы мне не научиться фехтовать не хуже представителей того пола, который называют сильным?

– Но зачем вам, мадам, уметь фехтовать?

– Если вы пообещаете никому об этом не рассказывать, я отвечу вам откровенно.

– Хорошо, обещаю.

– Понимаете, я не собираюсь и дальше жить в этих стенах. У меня есть другие планы, и вашей сестре об этом известно…

– И какие же, интересно, у вас планы?

– Я хочу заняться каперством!

– Вам хотелось бы стать корсаром?

– Вы, возможно, воспринимаете меня всего лишь как слабую женщину, которая впадает в заблуждение, однако еще с тех пор, как я научилась ходить, я мечтала отнюдь не о той судьбе, которая уготована для меня природой и обществом. Я люблю море, мсье, и меня восхищает мужество тех людей, которые бросают ему вызов.

– Вы даже и представить себе не в силах, насколько опасным может быть море, потому что вы ничего о нем не знаете и никогда не плавали на морских судах! И вам, должно быть, невдомек, что одного лишь мужества тут явно мало…

– Я уверена, что у меня есть к этому призвание!

– Вы никогда не убедите ни одного судовладельца, ни одного капитана разрешить вам отправиться в плавание на их корабле: женщин они с собой не берут. Более того, если женщина открыто проигнорирует существующие запреты, она тем самым подвергнет себя большой опасности!

– Я унаследовала от своего супруга достаточно много денег для того, чтобы снарядить судно… И я уверена, что смогу ввести в заблуждение того или иного капитана – как я ввела в заблуждение вас, – если надену то, в чем вы увидели меня во время нашей первой встречи!

– А какая же, скажите мне, у вас будет должность и в чем будут заключаться ваши обязанности на судне, которое вы собираетесь снарядить?

– Думаю, я договорюсь об этом с капитаном…

– При условии, что этот капитан согласится командовать кораблем, владелец которого никому не известен, и заниматься каперством, не будучи уверенным в том, что и ему от этого что-то перепадет…

– Поговаривают, что на испанских галеонах полным-полно золота…

В конце концов Элуан де Бонабан, не выдержав, улыбнулся наивности Сюзанны и ее упрямству. А еще ему очень захотелось показать этой искательнице приключений, каким образом следует обращаться с оружием и какая сила нужна для того, чтобы можно было им колоть и рубить. По правде говоря, он надеялся благодаря этому сблизиться с ней. Поэтому он отказался от своей затеи немедленно выступить с оружием в руках против регента. Маркизу де Понкалле и его соратникам придется его, Элуана, немного подождать!

Было принято решение, что уроки фехтования он будет давать Сюзанне ежедневно в замке Бонабан, который находился не очень далеко от усадьбы Клаподьер, и что Сюзи будет ходить туда пешком, поскольку лошади у нее не было, да и ездить верхом она не умела.

Поэтому, начиная с июня, Сюзи каждый день оставляла Эктора с его матерью и отправлялась к Элуану в его замок… Это, правда, был уже не замок, а одно название, поскольку стены его постепенно обваливались, крыша – проседала, и все без исключения строения зарастали бузиной и другими растениями, очень быстро предъявлявшими свои права на сооружения, созданные людьми. Занятия по фехтованию проходили в помещении для охранников замка, ставшем уже похожим на конюшню.

– Правую ногу – вперед, левую руку – назад и на высоту головы! – первым делом приказывал учитель. – А теперь парируйте этот колющий удар шпагой, мадам!

Сюзи пыталась отбить удар или уклониться от него, но ей это не удавалось, и… острие шпаги больно кололо ее туловище.

Элуан в конце концов счел своим долгом открыть своей ученице, которая, несмотря ни на что, показалась ему очень одаренной, секреты этого колющего удара.

Когда она стала уже довольно ловко фехтовать шпагой, Элуан научил ее искусству обращения с саблей: как рубить, как наносить колющий удар, как размахивать клинком, как «играть» с саблей, как запугивать ею противника, как всего лишь ранить его и как разрубить его надвое.

Элуану очень нравилась подобная игра, и он наслаждался общением со своим партнером, который был вообще-то партнершей, поразившей его в самое сердце отнюдь не шпагой.

Именно так – Сюзи поразила его в самое сердце.

Ей шел уже двадцать второй год, а Элуану де Бонабану – двадцать девятый. Она была красива и при этом вот уже почти год не предавалась плотским удовольствиям, которые Антуан открыл для нее еще до того, как стал ее супругом. Элуан же – обедневший бретонский дворянин – ввязывался в любовные интрижки с горничными в домах, которые он посещал, и даже с ветреными женами состоятельных судовладельцев. Однако он еще никогда не знавал той любви, которая полностью завладевает рассудком, телом и сердцем. Он частенько вспоминал о том, как сильно ему довелось удивиться, когда под внешностью юного мелкопоместного дворянина из захолустья он вдруг обнаружил соблазнительный облик… молодой женщины.

Во время этой первой встречи на Сюзанну – несмотря на постигшее ее недавно горе – произвели хорошее впечатление внешность и манеры брата Эдерны. Он был статным, хорошо сложенным и симпатичным. Парика он не носил, а его собственные волосы были густыми и коротко подстриженными. Выражение его серых глаз могло быстро изменяться от глубокой серьезности до очень заразительного веселья и даже до насмешки. И хотя его одежда была сшита не очень хорошо и из дешевой ткани, естественная элегантность его манер с лихвой компенсировала скромность его наряда.

Господину де Бонабану не потребовалось много времени на то, чтобы почувствовать влечение к Сюзанне, однако в силу своей добропорядочности он с уважением отнесся к ее статусу недавно овдовевшей женщины и обращался с ней исключительно по-дружески в течение нескольких первых месяцев ее пребывания в усадьбе Клаподьер, куда он и сам частенько заезжал в гости. Сюзанне доставляло удовольствие с ним общаться. Она высоко ценила его ум и не раз ловила себя на том, что ей нравится его мужская самоуверенность. Он очень сильно отличался от Антуана Карро де Лере: черты его лица были более мужественными, а подбородок и щеки покрывала короткая, но густая борода. Его манера поведения была грубоватой, ибо он, в отличие от Антуана, не посещал светских салонов и игорных домов.

Появившаяся у Элуана и Сюзанны возможность общаться друг с другом наедине во время уроков фехтования еще больше обострила желание, терзавшее учителя, и усилила противоречивые чувства, которые испытывала его ученица. Хотя их свидания включали лишь учебные схватки, в ходе которых они скрещивали друг с другом то шпаги, то сабли, они оба отнюдь не оставались равнодушными к возможности побыть наедине друг с другом, которую давали им подобные упражнения.

Эти занятия позволяли им также получше друг друга узнать. Элуану теперь был известен секрет Сюзанны: все еще оставаясь заботливой гувернанткой Эктора де Пенфентеньо, она терпеливо подготавливала все то, что было необходимо для ее предстоящего отъезда.

Эдерна не забыла о замысле, вынашиваемом ее подругой, однако она не знала, что замысел этот вот-вот осуществится. Известно об этом было только Элуану. И его это очень сильно удручало: как он сможет привыкнуть к тому, что рядом с ним не будет Сюзанны? Как он сможет отказаться от своей любви, мучившей его все больше и больше, пусть даже он и не подавал виду?

Как-то раз, набравшись мужества, он решил прямо заявить Сюзанне о своих чувствах к ней. Они находились в полуразрушенной оружейной, уже, можно сказать, открытой всем ветрам. От физической нагрузки, связанной с фехтованием, Элуан едва ли не обливался потом, да и с его ученицей, насколько он мог видеть, происходило то же самое.

– Мадам, – сказал он шутливым тоном, но при этом глядя на Сюзанну умоляющим взглядом, – я учу вас делать укол шпагой в сердце вашего противника, но вообще-то вы и меня самого уже поразили в самое сердце!

Сюзи ничуть не смутилась. Выдержав взгляд Элуана, она абсолютно спокойно сказала:

– Вы мне отнюдь не безразличны, мсье, но я поклялась быть верной памяти моего супруга! Более того, вы прекрасно знаете, кем я хочу стать, а корсар ни в коем случае не должен увозить с собой в море чувство, которое может повлиять на его храбрость, не должен оставлять на суше того, к кому он испытывал бы слишком сильную страсть…

Сюзи в данном случае отнюдь не кокетничала. Слова господина де Бонабана очень сильно ее тронули, однако она твердо решила убить эту любовь еще в зародыше.

Но в знак благодарности за уроки фехтования – а также потому, что ей самой этого хотелось, – она приблизилась к Элуану и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в губы. Отбросив шпагу, которую он держал в руке, Элуан попытался обнять Сюзанну, но она отпрянула назад так же проворно, как во время уроков фехтования делала выпад шпагой, если ее учитель на мгновение ослаблял свое внимание, и так же проворно, как уклонялась в сторону, когда делал выпад шпагой Элуан.

За четыре месяца тренировок она стала хорошим фехтовальщиком.

Некоторое время спустя между господином де Пенфентеньо и господином де Бонабаном снова разгорелся спор.

Элуан незадолго до этого узнал, что войско маркиза де Понкалле, состоявшее из крестьян, контрабандистов и прочих бедных людей и укрепившееся в замке, превращенном в настоящую крепость, было обращено в бегство на песчаных равнинах возле города Кестамбера. Маркизу затем было предъявлено обвинение в контрабанде, на основании которого ему угрожал арест. С точки зрения всей Бретани, это обвинение являлось гнусным и ничем не обоснованным. Элуан, зная о приближающемся отъезде Сюзанны, заявил, что примкнет к сторонникам маркиза уже в ближайшие дни. Господин де Пенфентеньо, однако, считал этого маркиза мужланом и авантюристом. Тон их разговора начал повышаться. Эдерна вмешалась и на этот раз, напомнив своему супругу и брату о том, что они должны вести себя как воспитанные люди.

Сюзи попросила Элуана отойти вместе с ней в сторонку.

– Мсье, – сказала она, – я опять нуждаюсь в вашей помощи и вашей расторопности… Я не смогу в одиночку подыскать судно и капитана и подобрать экипаж. Если бы я обратилась за помощью к господину де Пенфентеньо, он наверняка попытался бы отговорить меня от этой затеи… Вам известно, в чем заключается мой замысел, и вы наверняка знакомы с каким-нибудь опытным капитаном…

Элуан снова отложил свой отъезд – отложил его на то время, которое понадобится для того, чтобы выполнить просьбу женщины, завоевавшей его сердце.

Однако вскоре из Парижа приехал один гость, появление которого в усадьбе Клаподьер грозило внести разлад в размеренную жизнь этой усадьбы.

Этого парижанина звали Жан Маливель. Его тайно отправил в Бретань лично аббат Дюбуа, советник и злой гений регента, чтобы он плел там интриги, узнавал имена главных заговорщиков, которые собрались на песчаных равнинах возле Кестамбера, и попытался выяснить, кто такой Роан дю Пулдю, возглавивший отряд крестьян и сумевший обратить в бегство солдат, которые прибыли с целью сбора налогов.

В общем, этот человек являлся не кем иным, как доносчиком. Его телосложение было тщедушным, а высказывания – двусмысленными. Сюзанне сразу же не понравились его самонадеянность и манера поглядывать на нее искоса.

А еще она почувствовала страх, когда он вдруг – ни с того ни с сего – спросил у нее:

– Не являетесь ли вы, мадам, родственницей шевалье Карро де Лере, с которым я был знаком еще в те времена, когда он приехал из своей родной Лотарингии в Париж с такими амбициями, какие он вряд ли смог бы воплотить в реальность?

Взгляды всех присутствующих обратились на Сюзанну. Она, посомневавшись, решила, что врать смысла нет, а потому ответила:

– Я его вдова, мсье.

– Стало быть, меня не обманули, сказав, что он погиб на лугу Пре-о-Клер после того, как якобы влип в какую-то неприятную историю…

– Да, вас не обманули, мсье, к моему величайшему сожалению…

– Мне сказали, что, прежде чем умереть от удара шпаги господина де Бросса, он выиграл у него в карты немалую сумму. Это правда?

– Да, вам сказали правду, мсье…

Эдерна, видя, что Сюзи чувствует себя неловко, поспешила прийти на помощь своей подруге и направила разговор в другое русло:

– Смерть герцогини Беррийской, должно быть, очень сильно отразилась на его высочестве регенте, который, говорят, испытывал особую привязанность к своей старшей дочери…

– Да, именно так, – ответил гость с выразительной ухмылкой, – хотя овдовевшая герцогиня не обладала ни рассудительностью, ни манерами поведения знатной дамы. – Он пристально посмотрел на Сюзанну. – Она умерла там, где и согрешила, родив внебрачного ребенка!..

Эдерну оскорбила грубость этих заявлений, а Сюзи даже начала ненавидеть этого человека, двоедушие которого не знало меры.

Однако ее неприязнь и беспокойство вскоре нашли новый объект. На следующий день ей повстречался на аллее парка персонаж, которого она надеялась никогда больше не видеть. Он вышел из конюшни, держа за повод лошадь, которая, должно быть, принадлежала господину Маливелю.

Широкие плечи, тонкие губы, рыжие волосы, грязная одежда, один-единственный глаз… Это был Рантий, «стукач» из квартала Гро-Кайу. Тот самый Рантий, которого она когда-то до крови укусила за руку, отчего на той должны были остаться следы.

Каким образом он мог оказаться здесь? Он ведь был сорняком с парижской мостовой! Сюзи подумала, что Рантий, наверное, является слугой Маливеля и тот взял его в эту поездку с собой. Она увидела, как в единственном глазу этого негодяя засветилась радость, а затем его губы расплылись в улыбке. Он ничего ей не сказал, а всего лишь помахал рукой, в которую когда-то впились ее зубы. Что это было? Обещание отомстить?

Как бы там ни было, хозяин, похоже, подобрал слугу по своему образу и подобию. Сюзанне оставалось только надеяться, что эти двое скоро отсюда уедут. Именно так они и поступили в тот же день – к ее великому облегчению.

Господин де Бонабан – которому, к счастью, не довелось встретиться с доносчиком регента, – вскоре сообщил ей, что он нашел такого капитана и такое судно, которые ей были нужны. Затем он познакомил ее с этим капитаном – Томасом Ракиделем. Их первая встреча состоялась в порту, в «Таверне маркиз», где они, заказав себе по кружке пива, уселись за один из столов.

Сюзанну Элуан представил капитану как шевалье Карро де Лере, богатого дворянина, желающего найти применение своему капиталу и для этого заняться каперством по отношению к вражеским судам с выгодой для себя и Французского королевства.

В течение предыдущих нескольких месяцев Сюзи, как уже известно, очень часто переодевалась в мужскую одежду, чтобы быть незаметной среди всего того люда, который сновал в порту. В этот день она сочла разумным предстать перед капитаном именно в мужской одежде и в статусе шевалье, поскольку осознавала, какой ответ последует на ее предложения, если они будут исходить от женщины.

Ей пришлось пожертвовать своими волосами: она их укоротила и завязала в пучок на затылке. Одежду она подобрала такую, в которой ее грудь была незаметной. На голову она нацепила треуголку. Голос ее не выдавал, поскольку всегда был хрипловатым. А еще она уже давно научилась придавать своему лицу такое решительное выражение и вести себя с такой мужской самоуверенностью, что ей вполне могли бы позавидовать многие мужчины.

Капитан Ракидель ни о чем не догадался. Предложение Сюзанны показалось ему заманчивым: командование корсарским судном, которое будет приобретено и оснащено на средства шевалье, право на получение части захваченной добычи, возможность подобрать экипаж по своему усмотрению. Капитан подумал, что этот шевалье был одним из тех спекулянтов, которые разбогатели благодаря системе господина Ло, что ему не жалко рискнуть своими деньгами, что он хочет заработать себе громкое имя и что его мучает жажда приключений – жажда, которая была очень даже знакома и ему, капитану Ракиделю!

– У меня есть на примете один фрегат водоизмещением триста восемьдесят тонн. Его построили в этом порту лет двенадцать назад, и на нем уже занимались каперством во время войны с англичанами в интересах короля Людовика. Это еще довольно неплохое судно. На нем имеются места для тридцати двадцатичетырехфунтовых орудий, есть бак, ют, три мачты со всем необходимым оснащением. Сейчас оружие с этого судна снято, и его может купить тот, у кого хватит на это денег…

– И сколько же нужно денег?

– Сто тысяч ливров золотом.

– Давайте вы выступите в роли посредника. Я постараюсь получить каперское свидетельство от его высочества регента. Думаю, он не рассердится на нас за то, что мы станем доставлять ему ценности, которые отнимем у наших врагов – испанцев!

Сюзи знала, что судовладельцы должны были получать от правителя страны каперское свидетельство, дающее им право нападать на суда, плывущие под вражеским флагом. А врагом в данный момент была Испания, король которой – Филипп V – имел наглость заявить свои претензии на французский трон и объявить войну регенту, чтобы вырвать этот самый трон у будущего короля, которому сейчас было всего лишь девять лет от роду.

Ракидель, по словам его приятеля Элуана де Бонабана, уже очень хорошо проявил себя: он заработал в Сен-Мало репутацию прекрасного моряка, способного повести за собой других людей. Говорили, что он когда-то привел в порт в общей сложности пять захваченных им английских кораблей: три корвета и два фрегата. Перспектива снова заняться каперством была ему очень даже по душе, тем более что он вот уже несколько месяцев болтался без дела.

В общем, сделка была заключена.

На Сюзанну – хотя ей и не хотелось в этом себе признаваться – этот человек произвел не очень сильное впечатление. Глядя на него при первой встрече, она не смогла бы сказать, корсар ли он или просто пират, порядочный человек или негодяй, ангел или демон. Ей не понравились его ирония, суровость черт его лица, небрежность его манер. Она стала задаваться вопросом, как она сможет стать ближайшим помощником этого мужлана (а ведь именно в такой роли – в качестве первого помощника капитана – она собиралась отправиться в плавание). Ну ничего, ему придется считаться с ней, поскольку именно она будет собственником судна. Да, придется, пусть даже он и заявил ей, что он будет на судне «единственным повелителем, не считая Бога», а она с ним по этому поводу спорить не стала.

Поскольку другого капитана, кроме Ракиделя, не нашлось, приходилось возлагать свои надежды на него – а также на фрегат, который он порекомендовал и который при спуске на воду получил название «Шутница».

Регент Франции подписал нужное Сюзанне каперское свидетельство. Капитан подобрал экипаж, и был подписан соответствующий договор, который затем заверил Одуэн, нотариус из города Сен-Серван.

В договоре значилось, что собственником судна является шевалье Антуан Карро де Лере, который при этом также будет финансировать экспедиции, совершаемые на этом судне; что капитаном судна является Томас Ракидель де Кергистен; что судно называется «Шутница» и представляет собой фрегат водоизмещением триста восемьдесят тонн; что его портом приписки является Сен-Мало и что его полный экипаж насчитывает двести двадцать два человека.

Были наняты второй помощник капитана, два младших помощника, врач, священник, старший канонир с множеством рядовых канониров, матросы, управляющие парусами, прочие матросы, юнги, старший кок, поварята…. Всего – двести двадцать два человека. Было установлено, что добычу и получаемые от ее продажи деньги распределят следующим образом: после выделения пятой части вырученного правителю страны все оставшееся разделят на три части, из которых две получит судовладелец, а одну – экипаж.

Пока что все вроде бы шло неплохо. Однако подготовка оснащения судна заняла больше времени, чем ожидалось. Во время своего предыдущего плавания этот корабль получил кое-какие повреждения, которые следовало устранить. Плотники, такелажники и прочие мастера работали ужасно медленно. А затем еще старший кок сильно заболел и ему пришлось искать замену.

Лишь к концу года «Шутницу» наконец-то подготовили к выходу в море и Сюзи во время ужина в усадьбе Клаподьер объявила о том, что скоро уедет. Для Эдерны это, конечно, не стало сюрпризом, однако она огорчилась, что ее подруга уезжает так скоро.

– Значит, ты по-прежнему хочешь нас покинуть и жажда приключений в тебе сильнее нашей дружбы… Ты покидаешь Эктора, ты заставляешь меня огорчаться и страдать… Я буду беспрестанно молиться о том, чтобы ты вернулась живой и здоровой! Ты разбиваешь сердце моего брата, который, по всей видимости, испытывает к тебе не одно лишь чувство привязанности.

Для господина де Пенфентеньо заявление Сюзанны оказалось настолько неожиданным, что он поначалу не знал, что и сказать. Поразмыслив над ее словами, он воскликнул:

– Мадам, я призываю вас отказаться от этой безумной затеи! Место женщины – отнюдь не на корабле. Вам лучше остаться здесь, у нас, ведь мы вас любим как родную сестру! Знаете ли вы, с какими опасностями вам придется столкнуться в море? Вы представляете себе, каким оно бывает капризным? Вам известно, какие грубые нравы бытуют среди моряков, какая непритязательная жизнь ждет вас на борту судна и какими жестокими бывают отношения внутри экипажа? Не говоря уже о жестокости врагов, с которыми вы намереваетесь сражаться… Что-то я не слышал, чтобы испанцы сдавались без боя, а в бою они отличаются доблестью и беспощадностью!

Сюзи в ответ сказала, что ее решение является окончательным, фрегат уже подготовлен к плаванию, капитану она доверяет, поскольку он очень опытный, и она станет на судне его первым помощником.

– Помощником Томаса Ракиделя? Мадам, но как вы сможете выдавать себя за мужчину, за моряка?!

Хозяин усадьбы Клаподьер ранее никогда не видел Сюзанну в мужском наряде. Но именно в такой одежде Сюзи прощалась с обитателями усадьбы 31 декабря 1719 года. Он снова стал ее отговаривать:

– Если кто-то из моряков узнает, что вы пытаетесь скрывать под таким нарядом и под нарочитой мужской самоуверенностью, вы можете нарваться на нечто ужасное!

Сюзи не хотела даже и думать ни о чем подобном. Она крепко обняла свою подругу и расцеловала Эктора.

– Я прекрасно знал, что ты – корсар! – заявил ей этот маленький мальчик.

Затем Сюзи – крепко, по-мужски – пожала руку господина де Пенфентеньо, огорченному тем, что ему не удалось уговорить ее отказаться от своей безумной затеи и остаться в его усадьбе.

Элуан де Бонабан проводил ее в карете господина де Пенфентеньо до порта. Там они проехали вдоль причала, возле которого выстроились корабли всех видов и размеров. На носу этих кораблей виднелись огромные разноцветные фигуры в виде горгон – фигуры, открывавшие во время плавания свои жадные пасти навстречу морю. Сюзанне подумалось, что эти горгоны уже видели те океаны и берега, повидать которые она так мечтает.

По дороге из усадьбы в порт Элуан рассказал Сюзанне, что маркиза де Понкалле днем раньше арестовали в доме священника в Линьоле. Его предал один из его друзей, сенешаль из Ле-Фауэ, подкупленный на деньги регента. Из Линьоля его повезли в Нант, где состоится суд. Сюзанну все это возмутило, и она даже на пару мгновений задумалась, а стоит ли заниматься каперством и делиться при этом добычей с правителем, который так плохо относится к своим подданным. Однако ее успокоила мысль о том, что данное событие спасло Элуана от тюрьмы – а может, и чего-то похуже! Кроме того, тяга к приключениям и к морю была в ней все же сильнее щепетильности.

Когда они подъехали к «Шутнице», Элуан попросил кучера остановиться. Затем он вытащил из кареты сундуки и поставил их на землю. Сюзанна, ставшая теперь Антуаном Карро, шевалье де Лере, окинула взглядом одну из шхун, на которой проворно работали матросы. Они при этом громко пели. Еще на одной шхуне она увидела людей, которые копошились на такелаже, похожем на паутину. В воздухе пахло солью и смолой. Перед ее фрегатом, уже готовым сняться с якоря, собрались бывалые моряки, осматривавшие его критическим взглядом. В ушах у них поблескивали серьги в виде колец, а волосы были завязаны на затылке лентой. Они не обратили ни малейшего внимания на элегантного молодого человека, который приехал сюда, чтобы узнать то, что им давным-давно было известно.

Прежде чем прыгнуть в лодку, которая доставит ее на корабль, Сюзи крепко пожала руку Элуану де Бонабану де ла Гуэньер, ставшему для нее сообщником и даже более чем сообщником. Он настоял на том, чтобы они обнялись, – в чем для двух мужчин не было ничего зазорного. Прижимая Сюзанну к груди, он прошептал ей на ухо:

– Да хранит вас Господь! Я буду вас ждать…

На ее глазах не выступило ни единой слезинки, но голос задрожал, когда она зашептала в ответ:

– Я желаю вам, чтобы ваши ходатайства наконец-таки удовлетворили, чтобы на вас обратили внимание и дали вам должность, которой вы заслуживаете. Я желаю также, чтобы вы женились и чтобы женщина, которая станет вашей спутницей жизни, была достойна той любви, которой вы ее одарите.

Элуан ничего не ответил. На этом они и расстались.

Лодка причалила к пристани, и Сюзи спустилась в нее. На палубах фрегата сновали люди: каждый из них занимался своим делом.

Для всего экипажа фрегата Сюзанна будет Антуаном Карро де Лере, первым помощником капитана. Она не только взяла себе титул и фамилию своего покойного мужа – на что имела полное право, – но и одолжила у него имя. Таким образом Антуан Карро, шевалье де Лере, погребенный на Кладбище Невинных в Париже, через два года после своей смерти стал корсаром.

Сюзанну – неожиданно для нее – встретил не капитан Ракидель, а его второй помощник, которого звали Жиль Жиро, молодой человек с малопривлекательной внешностью. Он поприветствовал шевалье весьма любезными словами:

– Ваше присутствие на данном корабле делает ему честь. Я знаю, что вы никогда не выходили в море, а потому позвольте мне вам подсказывать и помогать!

– Сделайте такое одолжение, мсье!

Сюзи пошла вслед за Жиро в носовую надстройку судна, где в кают-компании – помещении, предназначенном для командного состава корабля, – ее ждал капитан.

Он склонился над лежащей перед ним картой и внимательно рассматривал ее. Когда Сюзи и Жиро вошли, он поднял на них глаза, но не стал выпрямляться, чтобы их поприветствовать.

Во время первой встречи с Ракиделем в «Таверне маркиз» Сюзанне его физиономия не понравилась. Однако затем последовали другие встречи, во время которых она имела возможность рассмотреть его повнимательнее. Ей как-то раз подумалось, что если Элуан де Бонабан обладал стройным станом, добродушным лицом и тяжелой походкой человека, привыкшего ступать по твердой земле, то у Ракиделя была гибкая фигура, выразительная мимика и походка вразвалку, характерные для тех, кому приходится постоянно противостоять килевой и бортовой качке и подставлять лицо солнцу и водяной пыли. На фоне медно-красного загара голубые глаза капитана приобрели такой металлический оттенок, что их выражение казалось жестоким. Однако его улыбка была искренней, а голос – приветливым.

– Располагайтесь в своей каюте, помощник капитана. Я пришлю за вами, когда придет время отчаливать.

Сюзанне показалось, что в его остром взгляде блеснула ирония.

Жиро показал ей, куда идти. Ее каюта находилась на корме, над задней частью большого трюма, и соединялась с баком узким коридором, идущим вдоль левого борта. По своим размерам каюта не уступала той комнате, которую Сюзи занимала в усадьбе Клаподьер, и – что очень даже порадовало Сюзанну – была такой же комфортабельной.

Оставив в каюте свои вещи, она вышла на палубу. Там сновали матросы: одни таскали оружие и порох, другие – большие и маленькие бочки с ромом, питьевой водой и продуктами питания, законсервированными в рассоле. Матросы работали быстро, чувствуя на себе зоркий взгляд капитана Ракиделя, который тоже вышел на палубу, чтобы проконтролировать подготовку судна к отплытию. Он громко ругался, когда матросы действовали неуклюже, и Сюзанне – первому помощнику капитана – становилось от этой ругани не по себе. Кроме того, судно под ее ногами, хотя оно все еще было пришвартовано, начало слегка покачиваться взад-вперед, и у Сюзанны от этого появились неприятные ощущения в желудке.

Заметил ли капитан, что ее лицо побледнело, а во взгляде появилось беспокойство?

– Известно ли вам, помощник капитана, – спросил Ракидель, – что говорил античный философ Платон по поводу моряков?

– Нет, не известно, мсье.

– Он заявлял, что существует три вида людей: живые, мертвые и те, которые плавают по морю.

Сюзи могла бы ответить, что тот, чье имя она узурпировала, уже мертв, но она чувствует себя более живой, чем когда-либо, а потому готова отправиться в море.