Сюзи, родившаяся на твердой земле и никогда ее не покидавшая, не могла раньше даже и представить, что море, будучи по своей природе постоянно движущейся стихией, раскачивало так, как ему вздумается, все те скорлупки, которые назывались морскими судами и которые пытались по нему плыть. Даже когда оно было вроде бы спокойным, его поверхность все равно колыхалась. Так вести себя его заставляли ветер, притяжение небесных светил и таинственные физические законы, о которых Сюзи ничего не знала. Еще даже не выйдя на морской простор, а всего лишь покидая порт, фрегат уже начал испытывать килевую и бортовую качку, и это очень сильно докучало новоиспеченному первому помощнику капитана.

Послышался свисток боцмана, и несколько матросов ухватились за рычаги кабестана. И с левого, и с правого бортов раздались команды. Все остальные матросы бросились по своим местам.

Некоторые из них, находившиеся на корме, затянули песню, которую Сюзи – она же первый помощник капитана Карро – услышит еще не раз:

Остальные матросы хором подхватили:

На последней строке припева они все дружно навалились на рычаги кабестана. Сюзи прошлась по палубе, сведя руки за спиной и пытаясь придать себе непринужденный вид. Она внимательно следила за тем, что происходило вокруг нее.

Матросы поднимали паруса, натягивая канаты при помощи шкивов. Процесс поднятия самых тяжелых парусов был весьма впечатляющим. Двое матросов располагались у основания мачты, подтягивая канаты, и один из них пел:

Фал входил в шкив и выходил из него горизонтально. Другие матросы тянули рывками, повторяя лишь строчку: «Haul away, old fellow, away!»

Во время запева они переводили дух и возвращались на свое первоначальное место, тогда как один из матросов, стоявших перед шкивом, не позволял фалу заскользить обратно, блокируя шкив при помощи специального устройства.

Сюзи старалась все это запомнить. Хотя в течение нескольких последних месяцев она и узнала очень многое, расспрашивая господина де Пенфентеньо и читая имеющиеся у него книги, посвященные морскому делу, ей еще явно не хватало опыта. Она уже, правда, знала названия всех составных частей судна – от трюма до палубы и от носа корабля до его кормы. Она также знала названия и назначение навигационных приборов и то, чем должен заниматься на судне тот или иной матрос. Однако она понятия не имела о том, что на самом деле ждет ее в море.

Якорь вышел из воды и, подрагивая, прижался к крамболу.

На «Шутнице» отдали швартовы. На календаре было первое января 1720 года, на часах – пять часов пополудни. На борту судна находилось двести двадцать два человека – двести двадцать один мужчина и одна женщина, которую все принимали за мужчину.

Ветер надул паруса. Судно стало понемногу удаляться от суши.

Со стороны запада пылающий солнечный диск ярко освещал поверхность воды. На юге в его свете виднелись крепостные стены Сен-Мало, постепенно исчезающие вдали.

Корабль двигался на северо-северо-запад, чтобы затем повернуть и направиться туда, где курсировали суда короля Испании. А где именно можно было их встретить? Этого не знал никто, даже Томас Ракидель – «единственный на корабле повелитель, не считая Бога».

Сюзи, уже давным-давно мечтавшая о бескрайних просторах, плыла навстречу неизвестности, испытывая огромную и неутолимую жажду приключений.

Стоя в своей одежде первого помощника капитана – красном камзоле с синими отворотами и позолоченными пуговицами, синих коротких штанах, белых чулках и треуголке на голове, – она слушала вместе со всем экипажем, собравшимся на палубе, выступление капитана. Он рассказывал, по какому маршруту пойдет судно и что он, капитан, рассчитывает сделать: выследить испанский галеон и напасть на него – во славу французской короны и ради всеобщей выгоды.

– Владелец судна после нашего возвращения разделит добычу на части, и часть, которую получит каждый из вас, будет зависеть от его доблести… С Богом!

Моряки в ответ стали бросать свои треуголки вверх и громко кричать: «Ура капитану!»

Если бы все эти люди могли догадаться, что владельцем судна является не кто иной, как этот щупленький первый помощник капитана с зеленоватым лицом, и что, более того, это вообще-то женщина, они начали бы не на шутку волноваться. Однако пока что волновалось только море, да и то довольно слабо. Сюзи раньше полагала, что она будет легко переносить морскую качку, как того и требовало ее призвание, однако – увы! – как только якорь был поднят, она почувствовала тошноту, которая омрачила ей радость отплытия.

К счастью, та роль, которая ей отводилась, не была ключевой. Капитан позвал ее вместе со вторым помощником в кают-компанию и, развернув перед ними карту, провел на ней пальцем по маршруту, по которому он предлагал двигаться.

– Мы направимся сначала на северо-северо-запад, затем на запад и затем на юг, – сказал он. – Именно здесь, в этом районе, нам должна повстречаться добыча, которая достойна называться добычей!

Он показал на большой участок карты, выкрашенный бледно-голубым цветом и символизирующий Атлантический океан. Затем его указательный палец ткнулся туда, где, как увидела Сюзи, находилась крайняя западная точка Испании. Во время своего пребывания в монастыре Сюзи изучила географию в объеме, вполне достаточном для того, чтобы узнавать на карте берега европейских стран – такие, какими их нанес на карту господин Гийом Делиль.

– Мы доплывем, если потребуется, до Кадисского залива и будем курсировать перед проливом, который англичане называют Гибралтарским.

Ни один из двух помощников капитана не произнес ни слова. Первому помощнику Карро помешала это сделать мучившая его тошнота. Жиль Жиро уже ходил в море, и ему были прекрасно известны тайны древнего и трудного искусства, каким являлась навигация, однако ему никогда не пришла бы в голову мысль возражать капитану. Ракидель, посмотрев искоса на Сюзанну, спросил:

– Мы находимся в море уже в течение пяти часов. Вы сможете определить координаты нашего местоположения, помощник капитана?

Сюзанне показалось, что во взгляде Ракиделя вновь блеснул огонек иронии.

– Конечно же нет, мсье, – ответила она, стараясь, чтобы ее голос больше походил на мужской. – Вам ведь известно, капитан, что эта моя затея обусловлена исключительно любопытством и желанием послужить нашему королевству.

Именно в ходе этого разговора Жилю Жиро стало известно, что владельцем «Шутницы» является не кто иной, как Антуан Карро. Однако Жиро был из числа тех людей, которые предпочитают держать язык за зубами, тем более что его абсолютно не волновало, кому принадлежит это судно.

Чтобы удовлетворить любопытство своего первого помощника, Ракидель объяснил:

– Для определения широты, на которой мы находимся, мы будем использовать прибор, который вы сейчас видите и который мы называем…

– Астролябией, – закончил за него первый помощник.

– Именно так. Он позволит нам измерить высоту Полярной звезды и рассчитать точку нашего местонахождения в градусах.

Произнеся эти слова, капитан взял астролябию за кольцо и расположил ее в пространстве так, чтобы ее визир был направлен в сторону неба.

Однако первому помощнику капитана не довелось услышать и увидеть, что нужно делать дальше: у него начались сильные спазмы в желудке, и ему пришлось выбежать из кают-компании на палубу, где его тут же так сильно вырвало, что едва не вывернуло наизнанку. Затем Сюзи, пошатываясь, подошла к фальшборту и перегнулась через него, чтобы изрыгнуть из себя все то, что еще могло оставаться в ее желудке. Впрочем, ее потуги были напрасными: в море не вылилось больше ничего.

К своему превеликому смущению, она заметила, что на этом участке палубы она не одна и что ее слабость не осталась незамеченной: за ней наблюдал насмешливым взглядом безусый матрос, прислонившийся спиной к фок-мачте и куривший короткую трубку.

– Не переживайте, помощник капитана, нет на свете такого моряка, который ни разу не испытал бы на своей шкуре, что такое морская болезнь!

– И вы тоже?.. – озадаченно пробормотала Сюзи.

– Я? Я родился на судне, и меня тошнит на земле, а не в море!

– В самом деле? Вы действительно родились на судне?

– Это чистая правда! Мой отец был корсаром, и моя мать тоже!

– А я думал, – лукаво усмехнулась Сюзи, – что корсарами могут становиться только мужчины…

– У всякого правила бывают исключения. Моя мать была завзятым моряком – что, впрочем, не помешало ей родить на белый свет меня.

– Как вас зовут, матрос?

– Меня зовут Клод Ле Кам. Меня угораздило родиться в открытом море: тринадцать градусов северной широты, пятьдесят градусов западной долготы, неподалеку от одного из Малых Антильских островов, который называют Барбадос. На этой посудине я – марсовый.

Первому помощнику капитана уже было известно, что данная должность предоставлялась самым лучшим матросам – тем, которые обладали достаточной храбростью и достаточной ловкостью для того, чтобы лазать по рангоутным деревьям во время маневрирования судна. Но как бы там ни было, это был первый из матросов, с которым Сюзанна Карро де Лере вступила в разговор. Затем они вместе подошли к группе других матросов, собравшихся на палубе неподалеку от них. Над судном летели, громко крича, чайки и бакланы. Они кружили вокруг мачт и иногда резко пикировали вниз, едва не задевая крыльями людей на палубе.

– Когда мы выйдем далеко в открытое море и еда у нас уже будет заканчиваться, они станут вести себя уже не так смело, – сказал марсовый, затягиваясь трубкой и выпуская изо рта облачко дыма.

Паруса хлопали, холодный ветер заставлял жмуриться, водяные брызги долетали до палубы, отчего создавалось впечатление, что воздух стал жидким. Сюзи направилась к средней надстройке судна, где ее ждали капитан, второй помощник, священник и врач.

С последними двумя она еще не была знакома. Священник, облаченный в поношенную и грязную сутану, разговаривал вкрадчиво – так, как обычно и разговаривают священники, – и никогда не поднимал глаза на тех, с кем беседовал. Врач, похоже, никогда не знавал, что такое голод: его живот был огромным и выпирающим вперед, а лицо – обрюзгшим и добродушным. Парик его был сделан из пакли, а носил он его всегда набекрень – что придавало ему комический вид и порождало сомнения в его способности кого-либо лечить.

Увидев, насколько юн первый помощник капитана, он удивленно воскликнул:

– А вот моряк, у которого, наверное, еще не все молочные зубы выпали!

Сюзи предпочла в ответ рассмеяться. Этот человек был таким забавным! Священник, исполняя свои обязанности, наскоро прочитал молитву перед едой, и все уселись за стол. Еда была очень даже неплохой, а вино развязало языки – кроме языка первого помощника, который вина пить не стал, к пище почти не притронулся и вообще чувствовал себя неловко.

– Судовладелец не поскупился, – сказал врач (его звали Гамар де ла Планш), – да и наш кок не ударил лицом в грязь. Это самое лучшее вареное мясо с луком, салом и уксусом, которое мне когда-либо доводилось отведывать!

Священник тут же сказал ему, что предаваться чревоугодию – грешно. Врач в ответ засмеялся:

– Когда дело дойдет до того, что вам придется есть свои подметки, отец Лефевр, вы будете мечтать только о том, как бы ему предаться!

Ракидель молчал, уплетая за обе щеки. Когда же речь зашла о бунтах, вспыхнувших в Бретани, и об отчаянной борьбе, затеянной некоторыми бретонскими дворянами, он вмешался в разговор:

– Сильным мира сего, похоже, все еще невдомек, что простым людям в один прекрасный день может надоесть спокойно смотреть на то, как их заставляют голодать, унижают, предают и доводят до того ужасного состояния, в котором сейчас пребывает большинство обычных людей, причем все это происходит из-за капризов и амбиций знати…

Данное заявление испугало священника, и он попытался напомнить о том, что один лишь только Бог решает, кому жить в роскоши, а кому – в нищете, и что люди никогда не смогут ни понять его замыслов, ни воспрепятствовать им. Однако священника перебил врач, являвшийся сторонником развития науки: он заявил, что наука когда-нибудь исправит ошибки, которые были допущены природой и которых не может избежать ни один бог.

Ракидель больше не стал ничего говорить.

В последующие дни (море было спокойным, и дни эти протекали безмятежно) Сюзи, являющаяся теперь первым помощником капитана морского судна, уже даже радовалась тому, что ей довелось провести девять лет своей жизни в монастыре урсулинок в Сен-Дени. Некоторые из бытовавших на судне нравов и обычаев, как ни странно, напоминали ей нравы и обычаи, присущие монастырской жизни.

Ее желудок привык к постоянной килевой и бортовой качке, и она теперь ходила по палубе уже гораздо более уверенным шагом, однако та еда, которую готовил кок, была очень похожа на монастырскую пищу; съестные припасы и питьевая вода были все еще свежими. Еду капитану и его ближайшему окружению подавали в кают-компанию: ее туда приносил юнга. Простые матросы принимали пищу на нижней палубе, сидя за примитивными столами или же просто на куче веревок. У всех матросов имелось право на несколько дополнительных сухарей и на «чарку», в которой помещалось вина на два глотка. Разговоры во время приема пищи велись о маршруте, по которому плыло судно, о шансах захватить испанский галеон, о распоряжениях капитана и о том, как жалко было расставаться перед отплытием с женой, матерью или невестой.

В кают-компании за столом разговаривали о политике, науке и литературе. Обсуждалась деятельность банкира Ло – того самого банкира, который, по мнению некоторых людей, в конце концов опустошит королевскую казну (Сюзи мысленно поздравляла себя с тем, что так и не решилась доверить этому человеку свои деньги!). Выражалась надежда на то, что наследник престола, когда взойдет на трон, будет более дальновидным, чем регент, и сумеет по достоинству оценить подвиги тех, кто отправляется в море ради его славы и процветания. Капитан очень редко участвовал в разговоре. Жиль Жиро, второй помощник капитана, открывал рот только для того, чтобы есть. Поэтому чаще всего разглагольствовали за столом священник и врач, соревнуясь друг с другом в стремлении продемонстрировать окружающим свою эрудицию.

– Известно ли вам, господа, каким образом Архимед сжег приблизившийся к Сиракузам римский флот? – спросил как-то раз священник.

Никто этого не знал. Тогда священник стал рассказывать:

– При помощи огромного увеличительного стекла он направил лучи солнца так, что они воспламенили паруса кораблей. Вот почему мне всегда казалось, что наши суда стоило бы оснастить увеличительными стеклами, которые могли бы…

Тут в разговор, перебивая священника, вмешался Ракидель:

– Отец Лефевр, перебирайте-ка лучше свои четки, а искусство навигации и ведения боя предоставьте корсарам.

Священник замолчал, и этим тут же воспользовался врач.

– Древние научили нас буквально всему, – заявил он. – Со времен Гиппократа не было изобретено ничего такого, что…

– И я очень надеюсь, – перебил его Ракидель ироническим тоном, – что врачебные услуги, которые вам придется оказывать на этом судне, будут нести в себе гений Гиппократа, раз у вас нет своего собственного…

Сюзи во время таких приемов пищи откровенно скучала. Она быстро осознала, что если в монастыре без разговоров с мужчинами она обходилась очень даже просто, потому что практически ни с кем из мужчин до этого не общалась, то на этом судне ей явно не хватало женской компании, и она частенько думала об Эдерне, которой никогда бы не пришла в голову идея отправиться в морское плавание и которой очень не понравилась бы жизнь на этом судне и в подобной компании.

Когда первый помощник капитана Антуан Карро не стоял на вахте, он уходил в свою каюту и читал там «Илиаду» и «Одиссею».

Вскоре жизнь на судне стала совершенно однообразной: дни сменяли друг друга без каких-либо интересных событий и неожиданностей. Матросы всегда были чем-то заняты: им приходилось чистить оружие (оно все время покрывалось ржавчиной), штопать порвавшиеся паруса, драить палубы – чтобы смыть с них соль и грязь, – удалять воду, просочившуюся внутрь судна, ремонтировать такелаж и рангоут. Вечером, несмотря на холод и ветер, экипаж собирался на палубе. Играли в кости и карты. Те, кто знал грамоту, читали своим товарищам Библию. Некоторые играли на музыкальных инструментах. Такие матросы пользовались у экипажа наибольшей популярностью. Вокруг них собирались толпой: слушали, подпевали, отбивали ритм. Звуки скрипок и дудок смешивались с шепотом ветра… или с его завываниями.

На седьмой день плавания начался шторм.

Сначала на «Шутницу» неожиданно налетел очень сильный ветер. Затем на поверхности моря стали вздыматься волны, размер которых постепенно увеличивался. Капитан приказал матросам убрать паруса – что те немедленно сделали. Однако это не помешало ветру гнать судно, сильно раскачивающееся на волнах, куда-то по морю. Небо заволокла огромная черная туча. Затем из нее прямо над «Шутницей» пошел сильный дождь. Судно, казалось, вот-вот развалится под объединенным натиском ополчившихся на него огромных волн и проливного дождя. Уже было не ясно, что сейчас – день или ночь: все вокруг погрузилось в темноту. Линия горизонта исчезла, и море слилось с небом. Ветер стал бешено завывать. Море словно взбесилось. Из темноты показалась огромная, как гора, волна и неистово обрушилась на палубу.

Трех человек из экипажа, для которых это было первое плавание, охватило беспокойство, постепенно переросшее в тревогу, а затем в ужас. Этими тремя были оба юнги и первый помощник капитана. Каждый из них невольно думал о том, что под его ногами находится глубокое море, похоже, вознамерившееся их поглотить.

Капитан оставался спокойным, однако его лицо побледнело, приобретя цвет слоновой кости. В его взгляде, правда, чувствовалось больше раздражения, чем страха. На Сюзанну это его спокойствие производило сильное впечатление: лично ей после начала шторма уже несколько раз казалось, что пришел ее смертный час, и она ничего не могла делать, лишь сидеть с обреченным видом в кают-компании.

– Теперь вы знаете, что представляет собой море, – сказал Ракидель, заходя в кают-компанию явно для того, чтобы проверить, в каком состоянии пребывает его первый помощник, и посмеяться над его слабостью. – Вам также следует знать, что сила ветра определяется по возрастающей целым рядом терминов: штиль, тихий, легкий, слабый, умеренный, свежий, сильный, крепкий, очень крепкий, шторм, сильный шторм, жестокий шторм, ураган. Так вот, на нас сейчас налетел ураган.

А прекратится ли когда-нибудь этот ураган?

Укрывшись в своей каюте, отец Лефевр, дрожа от страха, молился. У него имелся молитвенник «для особых случаев». Священник умолял Господа о милосердии, и при этом его губы дрожали, а лицо было мертвенно-бледным.

– Что, вера вам не очень-то помогает, да? – ухмыльнулся капитан, который, продолжая обходить своих подчиненных, заглянул к священнику.

Ветер продолжал неистовствовать и рычать. Он то стихал, то начинал дуть с новой силой – со свистом, завываниями, ревом. Он властвовал над водой – водой моря и водой, падающей с неба. Вода эта не прекращала терзать корпус и оснастку судна – скорлупки, на которую обрушился гнев разбушевавшегося океана.

Каждый раз, когда Сюзанну охватывал ужас, она думала об Антуане, своем покойном муже. Она задавалась вопросом: если ей придется сейчас утонуть в морской пучине, встретит ли она Антуана на небе? Однако неба над ней уже больше не было: его уничтожила буря.

Тем не менее некоторое время спустя шторм начал постепенно стихать. Ветер мало-помалу ослабевал. Успокаивалось и море. Дождь прекратился. Первый помощник капитана Антуан Карро, выйдя из кают-компании, встретил в коридоре, тянущемся вдоль борта, марсового Клода Ле Кама, державшего в зубах свою короткую трубку.

– Если бывают прекрасные бури, то эта буря была прекрасной, – сказал Клод.

– Меня ее красота что-то не впечатлила, – ответила Сюзи.

– Так вы, по-моему, в первый раз вышли в море, помощник капитана!

– Да, вы правы!

Лицо матроса расплылось в широкой улыбке.

– После такого серьезного испытания у вас, возможно, начнет расти борода, как она растет у других моряков.

Сюзи постаралась не выдавать охватившего ее при этих словах беспокойства. Что имел в виду этот марсовый? Зубы у него были почти черными (наверняка из-за того, что он курил табак), взгляд – лукавым, а лицо – таким же безусым и безбородым, как и у нее, Сюзанны. Клод сменил тон:

– Давайте будем откровенными, помощник капитана, вам не следует меня опасаться. Понимаете, когда капитану, врачу и одному из моих приятелей станет известно, что вы прячете под своим камзолом…

Произнеся эти слова, матрос резким движением расстегнул свой камзол (отчего отлетела одна пуговица), приподнял рубашку и – буквально на одно мгновение – показал Сюзанне свое тело, в котором не было ничего мужского: взору Сюзанны предстали две маленькие заостренные женские груди. Затем матрос поспешно опустил рубашку, застегнул камзол и, взяв ошеломленную Сюзанну за локоть, повел ее за собой в один из углов трюма, в котором находился его (или ее?) гамак.

– Не удивляйтесь. Женщины не так уж и редко оказываются среди мужчин в экипажах, и они ничуть не менее ловкие, чем мужчины, – если, конечно, смогут позабыть о том, каким образом вести себя им уготовано природой…

– Так вы…

– Да, я женщина. Но имя у меня – мужское: Клод. Клод Ле Кам. Меня угораздило родиться в открытом море, тринадцать градусов северной широты, пятьдесят градусов западной долготы, неподалеку от одного из Малых Антильских островов, который называют Барбадос. Однако Ракидель об этом не знает. Он нанял меня марсовым, потому что я умею лазать так же ловко, как обезьяна, и потому что я храбрая. А ты? Ты ведь…

– Никто здесь не знает, какого я на самом деле пола… И ты этого не знаешь.

– Ну, тогда – молчок!

Женщина-матрос сделала жест, который вслед за ней повторила и Сюзи: приложила указательный палец к губам, – после чего они обменялись пристальными взглядами. Затем они долго сидели друг напротив друга в темном углу трюма, в котором пахло рассолом, копченым мясом и застоявшейся водой.

– Сколько тебе лет? – спросила Сюзи, уже забыв о том, что она – первый помощник капитана.

– Не могу сказать. Моя мать мне всегда говорила, что я родилась в тот год, в который король пожаловал дворянством Жана Бара. Она вместе с ним и моим отцом принимала участие в морских сражениях под командованием Турвиля. А еще мои родители вместе с Жаном Баром прорвали блокаду Дюнкерка и вышли в открытое море, ускользнув с семью фрегатами и брандером от сорока английских кораблей. Жан Бар был отчаянным малым, можешь мне поверить… Кстати, а как тебя по-настоящему зовут?

– Сюзанна.

Из рассказа Клода Ле Кама Сюзи так и не смогла понять, сколько этой женщине лет. Она дала бы ей не больше тридцати, но не меньше двадцати двух. То есть эта женщина была немного старше. Сюзи все никак не могла прийти в себя после такого сюрприза: эта особа догадалась, что первый помощник капитана – тоже женщина, и открыла ей глаза на то, что она на этом судне не одна такая! Сюзи с удовольствием подумала о том, что у нее здесь может завязаться женская дружба: после семи дней пребывания в море ей ужасно надоело видеть вокруг себя одних лишь мужчин. Тем не менее ей было очень интересно, как же эта вторая женщина сумела ее, Сюзанну, раскусить, и она спросила ее об этом.

– Женщина всегда сумеет распознать другую женщину, а особенно среди двух сотен «яйценосцев»!

Клод не только была внешне очень похожа на настоящего моряка, но разговаривала так, как разговаривают моряки. Сюзи, скрытая полумраком, улыбнулась.

– А что стало с твоими родителями? – спросила она.

Ответ был уклончивым:

– Они плохо кончили. А с твоими?

– Мать умерла вскоре после того, как родила меня, а отец торгует в Париже сукном… если он еще жив.

– Я – дочь моряков, родившаяся в море, а потому я не могла убежать от своей судьбы. Но вот как такая девушка, как ты, родившаяся на твердой земле, да еще и в Париже, смогла стать первым помощником капитана на корсарском фрегате? Тебе что, нежелательно находиться на суше? Может, ты совершила какое-то преступление, за которое тебя могут вздернуть на виселице? Или же тебя привела в море несчастная любовь?

Сюзи рассказала в общих чертах о своей – еще довольно короткой – жизни, умолчав, однако, о том, что она является владельцем фрегата. Клод удивилась тому, что капитан Ракидель, который был человеком осмотрительным, вдруг решил взять в качестве первого помощника человека малоопытного и… не очень-то похожего на настоящего мужчину.

– По-моему, он догадался, что под мужской одеждой скрывается девица, – сказала она, скривив губы в характерной для нее манере. – Ракидель – хороший моряк, выдающийся корсар, который одержал немало побед и над вражескими кораблями, и над женщинами… Он известен этим во всех портах… Он – пылкий…

– Кролик, – закончила вместо своей собеседницы Сюзи, ничуть не удивившись тому, что услышала.

Клод испуганно скрестила пальцы.

– Не накликай на нас беду, – сказала она, – это слово никогда не произносят на борту судна! Его произносить запрещено!

– Запрещено?

– Да. Оно может навлечь несчастье на корабль. Говори «животное с длинными ушами» или «кузен зайца», но не произноси никогда настоящее название этого зверя… Кстати, их ты на борту никогда и не увидишь.

– А почему?

– Потому что они могут сгрызть пеньковые швы между досками обшивки корпуса судна, и начнет просачиваться забортная вода… Больше никогда не произноси и того слова, которое обозначает должность отца Лефевра… Это тоже запрещено!

– Но ведь он же находится на борту!

– Называй его «кабестаном», как это делают все остальные.

Первому помощнику капитана Антуану Карро еще не раз придется констатировать, что на корабле бытует множество суеверий и что их необходимо знать, чтобы ненароком не вызвать ненависть моряков.

Эти две женщины, ставшие теперь подругами (ибо дружба может родиться и из общей тайны), вернулись к прежней теме разговора.

– Значит, – сказала Сюзи, – капитан Томас Ракидель – пылкий… кузен зайца.

– Всем об этом известно: он никогда не платит во время заходов в порт!

– Никогда не платит?

– Он не нуждается в шлюхах, потому что находит женщин среди горожанок… Они считают его достаточно привлекательным для того, чтобы бесстыдно предлагать ему себя и отдаваться ему, не требуя за это никакого вознаграждения!

Эти два члена экипажа, от которых постарались бы избавиться, если бы узнали их настоящий пол (а ведь это было единственное, что их объединяло), обменивались откровенностями до раннего утра, сидя в гамаке, который марсовый подвесил в укромном углу трюма – подальше от гамаков других матросов. Сюзи понимала почему.

Когда взошло солнце, на корабле был объявлен аврал: пришло время разобраться с ущербом, причиненным судну штормом.

В корпусе корабля появились течи. Их нужно было срочно устранить, а просочившуюся воду – вычерпать. К счастью, стены трюма, в котором находился пушечный порох, не были повреждены, и порох остался сухим. А вот запасы продовольствия пострадали, и коку пришлось их сортировать. Конопатчики, плотники и матросы, отвечающие за паруса, были завалены работой на много дней вперед. Оставалось только надеяться, что вожделенный испанский галеон подождет, пока все повреждения не будут устранены. Кок пришел в отчаяние: мука, из которой он делал сухари, впитала в себя влагу и собралась в комки, да и просо промокло.

Качество подаваемой экипажу еды ухудшилось. Утром в десять часов кок ставил котел на огонь, чтобы сварить соленое мясо в пресной воде. В то же самое время он варил просо до тех пор, пока оно не становилось похожим на рис. Он снимал жир с мяса и клал его в это просо, а когда оно было готово, раскладывал его по тарелкам. Те, кто принимал пищу в кают-компании, морщились. Среди них лишь Ракидель и врач ели с удовольствием. Священник, поднося ложку ко рту, каждый раз зажимал нос, чтобы не чувствовать запаха такой пищи. Врач опасался, что скоро начнется эпидемия дизентерии, и сокрушался по этому поводу:

– У меня и так полно работы после этой бури! Столько ран! Одному из канониров пробило череп, а один из плотников сильно порезал палец теслом!

Первый помощник капитана Антуан Карро не воротил нос от подаваемой пищи, но при этом чувствовал, что его скоро опять стошнит.

После того, что Сюзанне рассказал марсовый Клод (наверное, правильнее было бы сказать «марсовая Клод»), она смотрела на капитана уже с новым интересом. Значит, этот вроде бы не очень общительный мужчина одержал немало побед над женщинами! Если раньше она полагала, что ни в его лице с четкими чертами, ни в его манере одеваться, ни в его манере вести себя нет ничего привлекательного, то теперь она вынуждена была себе признаться, что его взгляд был волнующим, а улыбка – завораживающей.

И этот взгляд из-под опущенных век довольно часто останавливался на первом помощнике капитана – останавливался как бы случайно. Сюзи заметила это. Однако, когда она начинала смотреть на него, пытаясь встретиться с ним взглядом, ей это не удавалось.

Ракидель не хотел выставлять напоказ тот интерес, который он проявлял к своему первому помощнику, и дать ему возможность догадаться о тех вопросах, которые он сам себе задавал. Если его первый помощник бледнел, когда судно приподнималось на очень большой волне или когда до него доносился затхлый запах лежащей на его тарелке еды, капитан предлагал ему выпить большой стакан рома:

– Вам прекрасно известно, мсье, что это самое лучшее из всех лечебных средств и вам станет легче, если вы выпьете стаканчик!

– Я не болен, капитан, – заверял его первый помощник.

Однако как-то раз Сюзанне все же пришлось подчиниться. Ракидель наполнил ее стакан жидкостью цвета меда, от которой исходил жуткий запах.

– Этот напиток изготавливают на островах Карибского моря, – сказал капитан. – Он предназначен для настоящих мужчин, можете мне поверить.

Сюзи, выдающая себя за мужчину, знала, что сейчас не может ограничиться лишь тем, чтобы помочить губы в этом пойле, запах которого вызывал у нее отвращение: ей следовало выпить его так, как пьют… мужчины. Именно так она, задержав дыхание, и поступила. Однако эта жидкость столь сильно обожгла ей горло, что она едва не задохнулась. Она выплюнула ее на пол, закашлялась, поставила стакан на стол и – впервые за все время своего пребывания на судне – перехватила устремленный на нее взгляд капитана. В его глазах плясали веселые огоньки, которые никогда не гасли, когда Сюзи находилась в его поле зрения.

Сюзи стала ненавидеть того, кто был, без всякого сомнения, «хорошим моряком, выдающимся корсаром», но при этом также и «пылким кузеном зайца». Она не забыла о предположении, сделанном женщиной-матросом по имени Клод: «Он догадался, что под мужской одеждой скрывается девица».

Неужели он и в самом деле об этом догадался? Являются ли его скользкие взгляды, хитрая улыбка и двусмысленные высказывания подтверждением того, что она, Сюзи, разоблачена? Почему же он тогда мирится с ее присутствием на борту, если женщинам – как и кроликам – на кораблях никто не рад? Потому что это она снарядила на собственные деньги судно, которым он сейчас командует? Но ведь если бы она этого не сделала, он все равно рано или поздно нашел бы другое судно и другого финансиста. Так как же ей быть? Сюзи решила, что Ракиделю нравится наблюдать за ней и выслеживать ее, и она начала его бояться. Ракидель ведь наверняка двоедушничал и тайком готовил для нее какую-то пакость!

Ее предположение подтвердилось в один прекрасный день, когда во время приема пищи – такой же тошнотворной, как и всегда, – Томас Ракидель насмешливо спросил у своего первого помощника:

– Скажите-ка мне, мсье, когда мы наконец-таки встретим испанца в его водах, вы по-прежнему будете сидеть в своей каюте и читать произведения Гомера?

– А почему вы об этом спрашиваете, мсье?

– Да потому что, как мне кажется, вы в основном только этим и занимаетесь…

– Это замечательные произведения, из которых я узнаю об опасностях, которые меня в настоящее время подстерегают…

– Вы, мсье, боитесь пения сирен?

– Относительно самого себя я не знаю, боюсь ли я их пения, но я, право, не стал бы возражать, если бы вы, следуя примеру Одиссея, попросили меня привязать вас к мачте, чтобы вы смогли послушать их пение, не опасаясь при этом, что не выдержите и броситесь к ним в море!

– А сможете ли вы, помощник капитана, завязать стопорный узел?

Во время своего пребывания в усадьбе Клаподьер Сюзи почерпнула из книг немало знаний – в том числе и о том, как моряки завязывают те или иные узлы. Она даже попрактиковалась в этом. Стараясь не выдать своего ликования, она ответила, копируя тон капитана:

– Смогу. Он, кстати, таит в себе опасность: если затянуть его слишком сильно, то потом будет очень трудно его развязать. Если же затянуть его слишком слабо, он может еще больше ослабнуть сам по себе…

– Браво! Каким же образом вы предпочли бы привязать меня к мачте?

– Ну, я, пожалуй, связал бы вам руки китайским узлом… Что касается вашего туловища, то я привязал бы его двойным выбленочным узлом, который усилил бы двумя узлами-удавками на мачте.

– Неплохо придумано, – ухмыльнулся Ракидель, и в его взгляде промелькнул радостный огонек. – Однако мне кажется, что никаких сирен мы не встретим и, следовательно, удовольствия меня связать вам не представится… Даже если сирены иногда и находятся там, где их никак не ожидают увидеть!

Сюзи восприняла эти слова капитана относительно сирен как многозначительный намек. Она гордилась тем, что смогла так эффектно продемонстрировать свои знания по части морских узлов, однако у нее в очередной раз вызвали беспокойство недомолвки капитана.

Этот человек отвратителен! Теперь она была в этом абсолютно уверена.

Она поделилась своими сомнениями с Клод, с которой она теперь общалась регулярно либо в узком коридоре, тянущемся вдоль судна, либо в том углу трюма, в котором марсовый подвесил свой гамак. Это по-прежнему был укромный уголок, скрытый от посторонних взглядов.

– Мне кажется, что ты была права, – сказала Сюзи. – Ракидель заподозрил, кто я такая на самом деле, хоть я и выдаю себя за мужчину.

– Ну, тогда отныне бойся за свое целомудрие, – улыбнулась Клод, показывая свои почерневшие зубы.

– Ты полагаешь, что он может пойти на то, чтобы меня изнасиловать?

– Конечно же нет. Но женское сердце – это загадка: ты прекрасно знаешь, что есть своя прелесть в том, чтобы проникнуться симпатией к тому, кого следовало бы сторониться!

– Мое сердце? Проникнуться симпатией к такому грубияну?

– Хорошо ли ты знаешь свое сердце, которое пока что испытывало симпатию всего лишь к одному мужчине?

– Другого мужчины у меня не будет!

– Не торопись принимать решения!

– Я отвергла ухаживания Элуана де Бонабана, который был намного приятнее, чем этот неотесанный моряк!

– Неотесанный? В этом ты ошибаешься. Ракидель – не такой мужлан, как я…

– Ты – вовсе не мужлан! Ты – девушка, нацепившая одежду бывалого корсара! – засмеялась Сюзи.

Прошло еще несколько дней. Сидя в своей каюте, молодая женщина в одежде первого помощника капитана продолжала читать Гомера. В описанной этим легендарным поэтом морской буре, которую вызвал древнегреческий бог морей Посейдон, она узнала ту бурю, которую ей довелось испытать:

Капитан, конечно же, не был мужланом, потому что он, по всей видимости, когда-то читал «Одиссею»: он знал, что Одиссей сумел не поддаться чарующему пению сирен, заставив своих товарищей привязать его к мачте судна. Да, мужланом он не был, но при этом зачастую вел себя по отношению к своему первому помощнику вызывающе. Более того, он горел желанием его унизить! В этом Сюзи была уверена.

Она еще больше укрепилась в этой своей уверенности, когда как-то раз капитан спросил:

– Мсье, вы будете участвовать в абордаже, когда для этого придет время?

– Конечно, мсье.

– Вам придется драться на саблях.

– Я готов к этому.

– Вам, сталось быть, уже приходилось сражаться?

Сюзи насторожилась, но при этом бойко ответила:

– Вам прекрасно известно, мсье, что у меня нет опыта участия в морских сражениях… Тем не менее саблей я владею неплохо.

– Так, может, нам стоило бы помериться силами? Просто так, ради собственного удовольствия.

– Я по вашему примеру не отказываюсь ни от каких удовольствий, мсье, и я не сомневаюсь, что это удовольствие будет одним из самых приятных.

– Ну что же, пойдемте сразимся прямо сейчас на палубе!

Ракидель схватил две сабли и бросил одну из них своему первому помощнику, который ловко поймал ее на лету за рукоятку. Они вышли на палубу, а вслед за ними туда устремилась и группа любопытствующих, состоящая из отца Лефевра, Жиля Жиро, двух младших помощников капитана и врача, на всякий случай прихватившего с собой свою сумку с мазями и хирургическими инструментами. Стали собираться, увеличивая число зрителей, и матросы, привлеченные возможностью поглазеть на интересное зрелище: поединок капитана и его первого помощника, решивших ради забавы сразиться на саблях. Зрители образовали вокруг двух «дуэлянтов» большой круг. На рангоуте с выжидающим видом ухмылялись юнги, да и наблюдатель на марсе тоже надеялся не упустить ни одного эпизода.

Схватка обещала быть комичной: всем было известно, что Ракидель обладает большим талантом по части фехтования, и все зрители полагали, что он быстро и с издевкой расправится со своим молодым женоподобным первым помощником.

Сюзи же, однако, чувствовала себя абсолютно уверенно. Благодаря урокам, который дал ей Элуан де Бонабан, она стала умелой фехтовальщицей. Большой физической силой она, конечно, не отличалась, однако чувствовала в себе достаточно интуиции для того, чтобы предугадывать выпады противника, и достаточно ловкости и умения для того, чтобы либо от них уворачиваться, либо их парировать. Она решила, что сначала будет обороняться, постепенно измотает своего противника и затем одержит над ним победу при помощи одного хитрого удара саблей, которому ее научил Элуан де Бонабан.

На палубе воцарилось молчание. Все ждали начала поединка. Первым начал наносить удары Ракидель. Он наносил их так, как это делают моряки, – со всего размаха. Его первый помощник удачно парировал эти удары. Он передвигался так, что со стороны казалось, будто его движение – элемент какого-то танца. Поначалу все думали, что он скоро попросит пощады, но затем стало ясно, что он весьма выносливый и что, несмотря на хрупкое телосложение, физическая нагрузка, связанная с фехтованием, его почти не утомляет. Сабля буквально летала в воздухе, со свистом рассекая его, и клинок громко звенел, сталкиваясь с клинком противника.

Юнга, расположившийся на рее, даже позволил себе дерзко выкрикнуть:

– Браво, помощник капитана! Прикончи его!

Отец Лефевр начал бормотать молитвы, заготовленные у него для подобных «особых случаев». Он призывал Небеса быть снисходительными к этим двум безбожникам, которые играли со своими жизнями так, как люди играют в домино… Он также просил Господа пощадить капитана Ракиделя, который будет очень нужен экипажу тогда, когда на горизонте наконец-то появится испанский галеон.

Врач напряженно ждал, по-прежнему держа наготове свою сумку с мазями и хирургическими инструментами. Он разглядывал молодого первого помощника капитана взглядом опытного анатома и замечал в нем гибкость, редко встречающуюся у представителей сильного пола.

Марсовый Клод Ле Кам находился в первых рядах зрителей. Он от волнения затаил дыхание, а короткая трубка, которую он держал в углу рта, погасла. Будучи все-таки женщиной, он, наверное, приходил в ужас от одной только мысли о том, что сейчас может пролиться кровь подруги. Однако Клод очень быстро осознал, что этого скорее всего не произойдет.

Клинки снова и снова со звоном ударялись друг о друга. Оба противника действовали напористо. Когда стало очевидно, что они не уступают друг другу в искусстве фехтования, и когда усталость начала брать верх над удовольствием, получаемым от поединка, капитан Ракидель решил уступить. Переложив саблю в левую руку, он приложил правую ладонь к сердцу и с уважением сказал своему противнику:

– Мсье, я восхищен тем, как мы с вами провели время. Вы – прекрасный фехтовальщик, и я уверен, что испанцам придется несладко, когда они испытают на себе силу вашей руки!

– Я весьма вам признателен, мсье, – сказала Сюзи, повторяя вслед за капитаном его жест.

Она с горечью подумала о том, что если бы Антуан Карро де Лере, ее муж, получил уроки фехтования у такого учителя, как Элуан де Бонабан, то он, наверное, был бы сейчас жив. Они жили бы вдвоем в Париже, ходили бы в салон мадам де Тансен или же салон мадам де Парабер, а также посещали бы игорные дома, в которых, возможно, спустили бы часть своего состояния. Она носила бы роскошное платье и напудренный парик, а на лицо приклеивала бы мушки из тафты. Они занимались бы любовью и ночью, и днем – как они когда-то это делали… И так – до самой смерти. Однако вместо этого она теперь скучала на корабле, направляющемся к берегам Испании в поисках судна, которое можно захватить и разграбить. А еще она носила камзол и штаны, вынужденная выдавать себя за мужчину, и ее ждало безбрачие до конца ее жизни.

Эти мысли омрачили Сюзанне радость по поводу того, что она неплохо показала себя в схватке на саблях, завоевала симпатии экипажа и немного сбила спесь с капитана, кичившегося тем, что он – настоящий мужчина.

Да, Ракидель выставлял себя настоящим мужчиной, и это Сюзанну, как она мысленно признавалась себе, очень сильно раздражало. И беспокоило. Ракидель был полной противоположностью Антуана: его фигура была массивной, а на лице виднелись шрамы, которые, несомненно, были следами поединков с гораздо менее галантными противниками. Главное же заключалось в том, что ему было свойственно высокомерие того представителя сильного пола, который осознает, что он нравится женщинам и что его боятся другие мужчины. Знавал ли когда-нибудь чувство страха этот человек, который во время недавней жуткой бури, как заметила Сюзи, был бледным, но вел себя самоуверенно? Трепетал ли он когда-нибудь перед неудержимой мощью океанов? Просил ли он когда-нибудь пощады у другого «морского волка», оказавшегося более сильным, более хитрым и более жестоким, чем он сам?

Иногда первому помощнику капитана казалось, что в глазах Ракиделя мелькает искорка нежности. Такое происходило, когда капитан гладил Скарамуша – корабельного кота, который, как считалось, приносил удачу.

Сюзи в начале плавания с удивлением обнаружила, что на корабле есть ленивый и капризный представитель семейства кошачьих. Ему надлежало ловить крыс, но он предпочитал лежать, свернувшись клубочком, на тюленьей коже в кают-компании или же клянчить еду на камбузе. Если еду ему не давали, он ее воровал, и экипажу уже несколько раз доводилось видеть, как кок бежит вслед за котом, целясь в него дощечкой для резки мяса. Скарамушу неизменно удавалось ускользнуть, держа в зубах кусок соленого или копченого сала. Своим именем он был обязан одному итальянскому комедианту, а дал ему это имя сам капитан Ракидель, когда судно покидало Сен-Мало. Одной из служанок на постоялом дворе тогда поручили найти кота, потому что страховые компании отказывались возмещать ущерб, наносимый судну грызунами, если на этом судне не имелось кота или кошки.

Конкретного хозяина у Скарамуша не было – его хозяевами были все двести двадцать два члена экипажа. А врагами для него были только крысы и… кок! За котом наблюдали, чтобы узнать, какая в ближайшее время будет погода. Если он проводил лапой у себя за ухом – это к дождю. Рулевой утверждал, что если приснится кот, то, значит, на следующий день жди сильного ветра… Едва ли не каждый член экипажа мог рассказать какую-нибудь историю, свидетельствующую о полезности этого кота и о его удивительных способностях. Если какая кошка и не пользовалась популярностью на «Шутнице», так это исключительно «девятихвостая кошка», ибо все знали, что этим словом называют орудие наказания недисциплинированных матросов, а именно кнут, состоящий из девяти узких ремешков, оставлявших на спине болезненные и долго заживающие раны. Некоторые из матросов испытали на себе это орудие наказания – на других судах и по приказу других капитанов.

Ракидель смотрел на кота очень ласковым взглядом, и когда его длинные пальцы поглаживали шерсть кота, воздух, казалось, наполнялся электрическим зарядом. Скарамуш был удивительным животным – существом на четырех лапах, умевшим завоевывать симпатии людей.

Первым на судне умер именно он. Еще до того, как кораблю встретился хотя бы один испанский галеон, весь экипаж отравился большим куском испорченного мяса. Все стали очень сильно мучиться животом – и матросы, и командный состав корабля, и священник, и врач, которому при этом приходилось заботиться не только о себе самом, но и обо всем остальном экипаже. В разных уголках судна слышались проклятия и стоны. Судно легло в дрейф. Повсюду чувствовалось зловоние. Сюзи и ее подруга Клод тоже пострадали. Когда у них начинались рези в животе, им приходилось в первую очередь думать о том, как бы не сделать ничего такого, из-за чего их товарищи по несчастью могли бы узнать, кто эти двое есть на самом деле.

Это бедствие длилось три дня и привело к двум жертвам, а именно к смерти Скарамуша и одного юнги, живот которого, по заявлению врача, и так уже был ослаблен какой-то бессимптомной болезнью. Один из матросов, управляющих парусами, сшил для этого несчастного саван из джутовой ткани, в который возле его ступней положили три пушечных ядра, чтобы те утянули его на морское дно – его последнее пристанище. Как и в день поединка между капитаном и первым помощником, весь экипаж собрался на палубе. Умершего положили в саване на большую доску, поставленную на фальшборт. Точно так же поступили и с трупом кота. Отец Лефевр прочел на латыни молитву:

Потом он призвал присутствующих прочесть молитву, произносимую во время исповеди, на тот случай, если болезнь, терзающая их животы, вдруг отнимет у них их жизни, – как она в этот день отняла жизни «двух лучших из них». С Небесами было лучше не шутить! Все начали дружно каяться, и общее бормотание двух с лишним сотен голосов стало настолько громким, что иногда даже заглушало хлопанье парусов на ветру.

Confiteor Deo omnipotenti et vobis, fratres, quia peccavi nimis cogitatione, verbo, opere et omissione: mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa.

Ideo precor beatam Mariam semper Virginem, omnes Angelos et Sanctos, et vos, fratres, orare pro me ad Dominum Deum nostrum.

Misereatur nostri omnipotens Deus et, dimissis peccatis nostris, perducat nos ad vitam aeternam. Amen.

Затем доски, на которых лежали юнга Эрван Ле Гийу и кот Скарамуш, наклонили так, что оба трупа соскользнули с них и полетели за борт. Первый помощник капитана Антуан Карро де Лере услышал тихий всплеск, с которым эти трупы вошли в воду. Он еще раз всмотрелся в лицо капитана. Когда все молились, Ракидель даже не шевелил губами и не крестился. Тем не менее, когда трупы упали в воду, Сюзи заметила, что в глазах капитана блеснули слезы. Она затем долго задавалась вопросом, кого же оплакивал капитан: кота или тринадцатилетнего подростка, для которого это плавание стало в его жизни и первым, и последним.

Животы в конце концов болеть перестали. Капитан приказал, чтобы все оставшееся подгнившее мясо выбросили в море. Поскольку просо и мука во время шторма намокли, из еды оставались только сухари, состоящие из муки, жуков-долгоносиков и застоявшейся воды. Считалось, что их можно хранить в течение нескольких месяцев, однако они были твердыми, как древесина. Остатки еды делили поровну на весь экипаж под внимательными взглядами моряков.

Чтобы исключить жульничество, каждый матрос клал в специальную шапку свой «хохолок» или «метку» (то есть перо баклана или нить с множеством узелков), после чего содержимое шапки перемешивали, не глядя, и затем наугад раскладывали «хохолки» и «метки» по порциям еды. Потом каждый матрос брал ту порцию, которая ему в результате этого досталась.

Приходилось улаживать раздоры, которые начали вспыхивать из-за голода, терзавшего матросов после пережитого отравления. Клод рассказала Сюзанне:

– Несколько лет назад после того, как корабль «Вьерж дю Кап» очень долго плавал по Карибскому морю и не встретил ни одного торгового судна, которое можно было бы захватить и разграбить, его экипажу пришлось есть свою обувь, перчатки, кожаные карманы, крысиные испражнения и тараканов…

– Твой корабль, судя по твоим словам, обычно захватывал торговые суда?

Пиратство как таковое казалось первому помощнику капитана чем-то еще даже более удивительным, чем необходимость питаться крысиными испражнениями и тараканами. Марсовый усмехнулся:

– Дело в том, что корабль «Вьерж дю Кап» плавал под черным пиратским флагом.

– Так ты, Клод, была пиратом?!

– Еще каким! Я ведь и родилась среди пиратов. Лучше уж быть хорошим пиратом, чем плохим корсаром, и я могу тебе сказать, что Ла Бюз, который был капитаном того судна и который сейчас, наверное, плавает где-нибудь у берегов Новой Франции, – просто святоша по сравнению с Ракиделем!

– Ракидель, по крайней мере, – порядочный человек, а не какой-нибудь разбойник!

– Голод всегда берет верх даже над самыми порядочными людьми, и если мы не встретим испанца уже в ближайшее время, я не стану ручаться за поведение тех моряков, которые находятся на «Шутнице»…

– Ты боишься, что они поднимут бунт?

– Лично я, красавица моя, не боюсь ничего! – усмехнулся марсовый Клод Ле Кам.

Сюзи почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок: она отправилась в море вовсе не для того, чтобы увидеть, как матросы захватят и разграбят судно, которое она снарядила на свои деньги!

В течение еще нескольких дней честно делились оставшиеся запасы продовольствия, которые быстро таяли. Чтобы отвлечься от мыслей о голоде, приходилось находить себе и другим какое-нибудь занятие. На палубе частенько звучали барабаны и трубы. А еще раздавались песни.

В один прекрасный день между тремя матросами вспыхнула ссора: двое из них обвинили третьего в том, что он при распределении питьевой воды жульничал. Капитан, узнав об этом, приказал высечь его кнутом.

Экипаж снова собрался на палубе, чтобы посмотреть на это невеселое зрелище. Сюзи отвела взгляд в сторону и тут же увидела, что на нее пристально смотрит капитан Ракидель. К своему замешательству, она заметила, что выражение его глаз не было ни испытующим, ни укоризненным: ей показалось, что он смотрит на нее нежным и заботливым взглядом. Да, этот человек смотрел на нее так, как ранее на кота Скарамуша до того, как тот скончался. Сюзи стала мысленно убеждать себя, что такого попросту не может быть: даже если Ракидель и догадался о том, какого она на самом деле пола, и помалкивал об этом по какой-то непонятной причине, внешность Сюзанны Карро де Лере (в девичестве – Трюшо) была не настолько привлекательной, чтобы возбудить желание у такого человека, как Томас Ракидель! Сюзи сейчас была грязной, ее волосы стали похожи на паклю, а ее одежда превратилась в бесформенные и плохо пахнущие лохмотья.

Вместо того чтобы выдержать взгляд капитана и при этом попытаться понять, что он означает, Сюзи отвела свой взгляд в сторону. Однако воспоминание об этом эпизоде и произведенное им впечатление отвлекало ее от голода и уже начавшей сказываться усталости.

Шестнадцатого февраля, когда боцман определил, что судно находится на тридцать шестом градусе северной широты и пятом градусе западной долготы, с марса раздался крик наблюдателя:

– Вижу судно! Судно слева по борту!

Всего лишь несколько минут спустя весь экипаж собрался на палубе. Капитан посмотрел в подзорную трубу и объявил помощникам:

– Господа, судя по флагу этого корабля, он – наш враг!

Раздались крики «Ура!» и «Бей испанца!», и все матросы бросились по своим местам еще до того, как прозвучала соответствующая команда.

Чтобы не оказаться на линии стрельбы испанских пушек, «Шутница» пошла прямо вслед за галеоном. Когда она находилась уже на достаточно близком от него расстоянии, капитан приказал сделать предупредительный пушечный выстрел, смысл которого заключался в требовании остановиться и сдаться. Однако противник не стал спускать свой флаг: он сдаваться не собирался.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь периодическим топотом ног по палубе и приказами относительно дальнейших передвижений корабля. Каждого канонира окружили его помощники: кто-то из них должен был подносить ядра, кто-то – пороховые заряды, кто-то зажженный фитиль…

И вот «Шутница», представлявшая собой быстроходный корабль, способный ловко маневрировать, расположилась перпендикулярно по отношению к вражескому судну и затем резко ударила своим бушпритом по палубе галеона. Матросы дружно пригнулись. Они еще заранее обвязали головы кусками материи, чтобы защитить их от щепок, которые вскоре посыплются на палубу. Те из матросов, которым предстояло принять участие в схватке, вооружились пистолетами, ружьями, пиками и абордажными топорами.

Те, кто входил в командный состав судна, выхватили из ножен сабли, которые они в шутку называли «половниками».

Первый помощник капитана не смог сдержать дрожи своих челюстей, от которой у него застучали друг о друга зубы.

Марсовый Клод Ле Кам подошел к нему поближе и прошептал:

– Ну вот ты и заработала себе свою кличку: отныне я буду называть тебя не иначе как Сюзон Щелкни Зубками!

Охватившее Сюзанну сильное волнение было вызвано отнюдь не предстоящей смертоносной схваткой. Она сохраняла спокойствие при приближении к вражескому галеону, она без боязни смотрела на то, как ее товарищи бросаются в бой, она не пугалась грозных боевых криков, она наверняка не станет падать в обморок при виде первой пролитой крови. Тем не менее она увидела нечто такое, что ошеломило ее, заставило задрожать и почувствовать себя приколоченной гвоздями к древесине палубы: шапка, натянутая на рыжие волосы, черная повязка, закрывающая мертвый глаз… Это был Рантий. Он готовился к абордажу вместе с другими матросами.

Что делал на корсарском корабле этот нищий, выпрашивавший милостыню на площади Сен-Сюльпис и являющийся для нее, Сюзанны, старым врагом? Несколькими неделями раньше она видела его в усадьбе Клаподьер: он тогда был слугой одного мерзкого господина и показал ей, Сюзанне, свою руку, на которой остались следы от ее зубов. Он что, отправился потом вслед за ней? Но как он сумел узнать ее в одежде первого помощника капитана? Кроме того, откуда он узнал, что она укрылась в Бретани, неподалеку от порта Сен-Мало, у Эдерны, с которой он, конечно же, не был знаком?

Сюзанну успокоило лишь то, что Рантий, похоже, не обращал на нее ни малейшего внимания. Разволновавшись от вида уже начавшей литься крови, он бегал по палубе, размахивая абордажным топором. И тут вдруг громкий голос капитана заставил его остановиться. Сюзи перевела взгляд на Ракиделя.

Капитан выглядел великолепно. Он был одет в кожаный камзол и чистейшую рубашку с жабо. Его талию стягивал широкий пояс с серебряной пряжкой, за который были засунуты кинжал и пистолет. На его лице было выражение свирепой надменности, которому Сюзи даже позавидовала.

– Господа! – крикнул он так, что заглушил грохот начавшейся канонады. – Наша цель заключается в том, чтобы захватить не только судно и его груз, но и получить выкуп за экипаж. Поэтому старайтесь не убивать всех подряд! Защищайте свои жизни, но и щадите жизни своих противников – они стоят немалых денег!

Затем он тоже выхватил свою саблю из ножен и заорал:

– На абордаж!

Все последовали его примеру – в том числе и Сюзон Щелкни Зубками.

Там, где стояли пушки, раздавался оглушительный грохот выстрелов и шум откатывающихся назад орудий. Черный едкий дым расползался оттуда до нижних парусов, окутывая людей и оснастку корабля. Щепки, отлетающие от древесины после разрыва вражеских ядер, ранили артиллерийскую прислугу. Кровь текла рекой. Крики раненых заглушались громкими приказами канониров.

С одного судна на другое перекинули абордажные кошки, и моряки бросились на абордаж. Один из них свалился в море, но времени вытаскивать его оттуда уже не было.

Галеон представлял собой впечатляющее судно: пять мачт и две палубы. Рядом с ним «Шутница» казалась утлой посудиной. Перепрыгнув на верхнюю палубу галеона, корсары Ракиделя с яростью набросились на противника. Изнывая от желания побыстрее захватить запасы продовольствия, хранящиеся в трюмах, и вдохновляясь надеждой благополучно привести этот испанский галеон – он назывался «Нина» – в порт Сен-Мало, чтобы извлечь из этого немалую прибыль, они дрались врукопашную, словно бесстрашные львы. Несмотря на совет капитана, час спустя обе палубы были уже завалены трупами.

Сюзи, сразившись с тремя испанцами, одного из них убила, а двух других ранила. Самой же ей удалось уберечься не только от ран, но даже и от синяков.

Наконец капитан вражеского судна попросил перемирия, чтобы можно было провести переговоры с капитаном корсаров. Он и Томас Ракидель стали разговаривать друг с другом на французском.

Было решено, что судьба противоборства между кораблями будет решена поединком его капитанов, при этом оба будут вооружены саблей и пистолетом.

Для них высвободили необходимое пространство. Моряки обеих противоборствующих сторон опустили свое оружие. Все взгляды устремились на двух капитанов. Испанец явно не собирался расставаться с жизнью, экипажем и кораблем. Однако у Ракиделя заплясали в глазах веселые огоньки – он как будто уже предвкушал свою победу. Сюзи слегка вздрагивала, но ее зубы больше не стучали: она уже прошла боевое крещение.

Как и все остальные моряки, она засунула оружие за пояс и впилась взглядом в двух капитанов. Их дуэль началась с пистолетных выстрелов. Ракидель оказался более проворным: он ранил своего противника в левое плечо. Это не помешало испанцу тоже выстрелить, но он промахнулся. Затем началась схватка на саблях. Она была ожесточенной. Противники были одинаково сильны в фехтовании. И тут вдруг у сабли Ракиделя сломался клинок. Капитан «Шутницы» остался безоружным перед испанцем, у которого в результате этого появились реальные шансы зарубить своего противника и тем самым спасти свой галеон, его груз и его экипаж. Первый помощник капитана Антуан Карро, стоявший совсем рядом с местом схватки, проворно выхватил собственную саблю и рассчитанным движением бросил ее безоружному капитану. Ракидель схватил саблю на лету за рукоятку и тут же ловко парировал ею удар противника. Схватка продолжилась на равных. При этом каждый раз, когда испанец наносил очередной удар, Сюзи замирала от страха за капитана Ракиделя – страха, который она безуспешно пыталась в себе подавить. Безусловно, от исхода этого поединка зависело, чем закончится предпринятая ею авантюра с каперством, однако теперь она даже больше переживала за жизнь самого Ракиделя.

Понадобилось целых полчаса для того, чтобы он в конце концов взял верх над испанским капитаном. Испанец – тяжело дыша, с раной на лице и в плече – упал на палубу и оказался в полной власти своего противника. Тот его пощадил, но при этом громко сказал:

– Мсье, раз уж мы вас одолели, это дает нам право распоряжаться кораблем и всем, что на нем находится, – его экипажем и его грузом.

Не теряя ни капли своего достоинства, испанский капитан – его звали Родриго Луис де Борха и де Кастре-Пинос – признал свое поражение:

– Мсье, в ходе этого поединка вы одержали победу. Мы готовы услышать и выполнить ваши условия.

– Ну что же, слушайте, мсье. Пленным будут сохранены жизни. Они будут освобождены после нашего возвращения в порт Сен-Мало. Они сохранят право собственности на личные вещи, которые, однако, мы сложим и опечатаем в отдельном помещении и будем держать там вплоть до завершения плавания. Судно и его груз, начиная с данного момента, считаются военными трофеями. По прибытии в порт Сен-Мало чиновники из Адмиралтейства примут решение относительно законности захвата вашего судна. А пока что, мсье, вы будете продолжать командовать своим экипажем и будете плыть вслед за моим судном, которое называется «Шутница».

Родриго Луис де Борха и де Кастре-Пинос щелкнул каблуками.

Ракидель тогда приказал своим людям перенести на «Шутницу» бо́льшую часть запасов продовольствия, хранящихся в трюмах галеона, и весь имеющийся на нем порох.

На обоих кораблях закипела работа: матросы перекатывали большие и маленькие бочки, перегружаемые с палубы «Нины» на палубу «Шутницы», по дощатым мосткам, перекинутым с борта одного судна на борт другого. Раздавались радостные возгласы. Трюм корсарского корабля снова наполнился продовольствием. Теперь наконец-то можно будет наесться вдоволь! А еще – наконец-таки напиться хорошей пресной воды, ибо питьевая вода на «Шутнице» уже давно застоялась, а вот на «Нине» она была еще хорошей. Кроме того, на испанском судне нашли восемнадцать бочек с крепкими напитками. Можно будет устроить попойку по поводу одержанной победы!