Зигзаг

Был день Восьмого марта. Мы поздравили женщин своей кафедры полусладким золотистым шампанским и небольшими символическими подарками. Шли по самому центру Лиственничной аллеи, с хорошим настроением, степенно, неторопливо.

– Весна! Дышите глубже! Отдыхайте! – говорил Александр Иванович, важно вышагивая впереди с высоко поднятой головой. Доброта для него – религия, его философия жизни, благодатная, безальтернативная, но не всегда осуществимая.

Снега уже не было, аллея чистая, свободная, движение транспорта здесь запрещено. Дружной группкой сослуживцев-товарищей двигались мы в сторону метро на станцию Петровско-Разумовская. Лиственничная аллея – это в четыре ряда растущие высоченные многолетние деревья, между которыми – широкая асфальтовая дорога и тротуары. Когда студенты идут на занятия, Лиственничная аллея – сплошной поток молодых, весёлых, красивых людей. Далеко слышен шум бодрых шагов и дробный стук каблучков.

Темнело. На тротуарах прохаживалась редкая парочка или появлялся торопливый студент. Нас обгоняли то слева, то справа, а один из прохожих мелькал впереди, делая зигзагообразные движения. В отличие от нас, у него не было определённой траектории движения. Он как будто бултыхался в тёмном пространстве Лиственничной аллеи: изгибался, оглядывался, пересекал широкую полосу дороги с левой на правую тротуарную дорожку и наоборот.

Все, кто шёл во главе с Александром Ивановичем, сразу заметили этот необычный способ передвижения. Человек-плащ, человек-паук, человек-зигзаг – такие эпитеты скорей подходили к нему. Он не шёл, а бежал, часто спотыкаясь и меняя параметры движения. На правой стороне тротуарной дорожки он запутался в собственных ногах, упал, кувыркнулся на бок, тут же вскочил и исчез в темноте.

Никто не комментировал такое явление, было приподнятое настроение, и Александр Иванович вёл нас уверенно к метро, выводя на Верхнюю аллею по диагональному проходу дворовых дорожек, с коридором нависших ветвей многолетних деревьев. Через паутину голых веток просматривались горящие фонари, на землю падали их качающиеся тени.

Тут мы опять встретились с «зигзагом». Его постоянно двигающаяся, как загогулина, тень путалась по всему пространству между деревьями, тротуарными бордюрами и загородками. Преодолеть сходу незамысловатый дорожный лабиринт он не смог.

– Молодой человек, вы абсолютно запутались. Давайте я вас отведу к метро.

«Зигзаг» доверчиво метнулся в сторону Александра Ивановича и был взят им под свободную руку. «Зигзаг» с благодарностью принял столь щедрый жест и как-то сразу прильнул, как родной, к Александру Ивановичу. О чём они между собой говорили, не было слышно, но иногда долетали обрывки фраз:

– Нет в жизни радости! Нет в жизни счастья!

Александр Иванович уверял его в обратном.

В метро мы стояли рядом, и теперь можно было отчётливо разглядеть попутчика. Был он худой, высокого роста, в тёмной одежде, стоял неустойчиво и колебался вместе с вагоном. Лицо замаскировано чёрной бородой и затемнёнными стёклами очков. Это был молодой человек лет тридцати.

Как выяснилось, он, как и мы, поздравлял женщин с праздником и был под градусом.

– Я дизайнер из полиграфического института, – хвалился или оправдывался он. – Между прочим, люблю кататься по Лиственничной аллее на роликовых коньках и доске.

Он был среди нас как товарищ, такой же знакомый и аналогичный по уровню настроения.

Александр Иванович не без гордости осведомил его, что он находится среди профессоров агроинженерного университета.

– Да ты не стесняйся, все профессора немного того, двинутые, – раскрывал свою доброту Александр Иванович.

Я сочувственно молчал или поддакивал, кивая головой. Шум разгоняющейся или тормозящей электрички мешал вести беседу.

– Нет радости в жизни, нет счастья, – придвинулся ко мне «зигзаг», выспрашивая и моё мнение.

Теперь я смотрел на него почти что в упор, и мне казалось, что я его узнаю, что где-то я встречался с подобным джентльменом.

– Молодой человек, я дам вам совет. Чтобы была радость в душе, радость долгая, неизбывная, нужно только одно.

Его глаза немного оживились, он ещё ближе придвинулся ко мне и проявил явное любопытство.

– Знаете, что нужно для счастья и радости? – задал я ему наводящий на размышления вопрос. Выдержал паузу. – Надо любить родину. Вы любите свою родину?

– Это не родина, это уродина! – ответил он сразу.

– Это не так. Если вы любите родину, то даже если вас разлюбит женщина, выпроводят с работы или вы поссоритесь с друзьями – вас всё равно не покинет состояние счастья и радости. Родина – это больше, чем всё остальное. Всё остальное находится внутри неё.

– Интересно вы говорите! Родина? Родина – это там, где лучше! Вот она родина!

– Нет, мил человек, родина – это сущность твоя. Это твоё прошлое и твоё будущее.

– А если моё прошлое и будущее – не иметь родины? – твёрдо стоял на своём «зигзаг».

– Если это ваша философия, то вам никогда не быть счастливым и радостным. Ну, например, теряете вы земное тяготение и улетаете. Куда? В пустоту. В промежуточное пространство, в сектор «Ничто».

– Интересно вы говорите, – задумчиво кивал головой «зигзаг» и продолжал колебаться телом, удерживаясь рукой за металлическую стойку вагона. – Хотелось бы с вами продолжить беседу. Вы не возражаете, если я приду на кафедру?

– Молодой человек, приходите, приходите. Поговорим. Отдохнём. – Александр Иванович протянул «зигзагу» визитку.

В пассажирской сутолоке, тесноте и завывающем шуме вагона я расстался с «зигзагом», так и не попрощавшись. И он промолчал. Мы узнали друг друга столь странной противоположностью сущностей: я – «линия», а он – «зигзаг». Я нашёл, а ему искать. Я имею, а он проносится мимо. Мне уже радоваться и быть счастливым, а ему – ныть и чертыхаться. Вечно двигаться в пустоте между нелюбимыми уродинами. Это не предрасположенность, а несобранность и расплывчатость мыслей и чувств. Скоро и «зигзаг» придёт к моему мнению, неоднократно проверенному разными невзгодами жизни.

Чтобы любить Родину, надо понять одно: ей необходимы преобразования, она должна развиваться и хорошеть, а тебе необходимо найти такое родное место, в которое ты можешь многократно возвращаться и где ты можешь постигнуть непрерывность жизни и даже её покой. Тогда ты творец, художник, архитектор или просто созерцающий человек. И ты ощущаешь в себе что-то, данное Богом.

 

Нечаянная радость

Кто-то сказал, что созерцание и есть восприятие Божьего мира. Умеешь воспринимать покой – будешь чувствовать поступь Бога. Суетному человеку труднее приблизиться к Богу, у него другая частота движения мыслей. А вот неторопливый, одухотворённый думой о прошлом и будущем может уподобиться. Покой можно увидеть: это ровная водная гладь без волнений, это голубое безоблачное небо, это равнина до горизонта, это звёзды в бесконечной глубине космоса. Покой можно услышать: как тишину в одиночестве, как ласковый шум листвы под огромным деревом, как паузу после удара грома. Покой можно почувствовать: после тяжёлой работы, после решённой проблемы, после открывшейся правды и истины.

Но самый главный покой – отречение от самого себя, постижение свободы пространства и времени, движение к тайнам и знаниям Божьего мира через молитву и медитацию.

Но как-то так получается, что в обычной повседневной жизни, с импульсивными переживаниями и делами, засыпанный мелочами забот, о Боге уже не думаешь. Вот только когда настигнет тебя весть о безвременной кончине кого-то, близкого тебе, вот тогда обожжёт тебя, притихнешь ты вдруг и призадумаешься.

Да что там говорить? Иногда попадёшь по канцелярской надобности к столоначальнику в кабинет и удивишься обстоятельности Божьего создания. Смотришь на него, а он сидит, как Бог Саваоф, в высоком кресле и за огромным столом. В книжных шкафах, что у него за спиной, – книги и справочники. Географические карты подконтрольной местности в различных масштабах на стенах висят. Цветы на окнах, компьютер, флаг и герб государственные, колокольчик для вызова персонала, стеклянный шар, катающийся в ложементе, статуэтки великих и авторитетных деятелей. Любит он путешествовать по историческим местам, восхищается деловитостью иностранцев, имеет приятное доброжелательное славянское лицо.

Но ведь так замучает этот «прекрасный во всех отношениях» человек, что не только о Боге, о себе позабудешь. Вот так однажды проперченный, окрапивленный и ужаленный выскочил я из земельного комитета, где оформляли документы на кооперативную собственность и строения. Выскочил и, право, не знаю, куда деваться, света белого не вижу. Жарко, душно и с совестью не в ладах. Пригляделся, а на противоположной стороне дороги белостенный храм стоит красоты и величия необыкновенных. Вошёл в него. Храм Преображения, что в Люберцах.

Пришёл весь раздёрганный и взъерошенный, но увидел молящихся прихожан, стал затихать, собираться в единое целое, как свечной огонёк. Такой смиренный покой и гармония проявлялись во внутреннем таинственном убранстве храма, что расположили к доверительному молчаливому общению с иконами. Сверху через боковые узкие окна, прошедшие сквозь лёгкую дымку горящих свечей, нисходили божественным светом солнечные лучи. Алтарь весь расписной с множеством икон на библейские и исторические сюжеты: Троица, Богоматерь с Младенцем, распятие Христа, апостолы и святые мученики, князь Владимир, княгиня Ольга, старцы, полководцы великие. Около каждой иконы лампадка с живым, трепетно бьющимся, дрожащим огоньком.

С правой стороны от входа в храм, на стене висит икона Божией Матери, именуемая «Нечаянная Радость», в деревянном резном окладе с посеребрённой лампадкой. На ней изображена комната, вверху Богоматерь, внизу коленопреклонённый юноша. Он прилежно молится перед образом Пречистой и вдруг видит, что изображение ожило, язвы Господа Иисуса раскрылись и кровоточат. Справа внизу под образом Богоматери в прямоугольной рамке текст на церковнославянском языке.

К стыду своему, с трудом при многократном прочтении по-русски осмысливаю написанный текст, понимаю и принимаю его содержание. «Один грешный человек имел дерзновение перед иконой Пресвятой Богородицы часто молиться, но после молитвы продолжал ходить на блуд. Однажды, молясь перед иконой, он увидел движение на ней: у младенца на руках, ногах и рёбрах открылись раны. И он обратился к образу: «О, госпожа, кто это сделал?» Она ему отвечает: «Вы, как жиды и иные грешники, на всякий час распинаете Господа».

Я долго стоял возле иконы, вспоминая библейский сюжет распятия. Чем больше я созерцал нарисованное, тем настойчивее меня охватывало раскаяние, мне становилось как-то неловко за самого себя, за недавно сделанное прегрешение – поданную взятку земельному столоначальнику. В конвертике была приличная сумма, которую чиновник бросил сразу в портфель.

«Значит, деньги ему нужны и очень даже. Выходит, я грешник – для общего дела оформляю документы на землю и делаю подношение, а он жид – наши денежки присовокупляет. Наши с трудом собранные рублики стали его дорогими и любимыми».

Стал я усердно молиться перед образом Пресвятой и просить прощения за грех свой содеянный, только теперь перед иконой раскрылась бездна моего грехопадения. «Сам я, грешник, отдал добровольно деньги и посеребрил лукавого прохиндея, не распознал его. В церкви святых мучеников мы знаем, а грешников – ни одного, кроме Иуды, а их вон развелось, на одной только взятке сколько паразитирует. Попробуй их тронь, словом правдивым их назови, мало не покажется». И так вдруг во мне совесть взыграла, что прощения надо просить за содеянные грехи. Ведь по нарисованному на иконе сюжету, нечестивый грешник в слезах долго молил Богородицу о даровании ему прощения. Тогда милостивейшая Матерь Божия обратилась к Своему Сыну Иисусу Христу и просила помиловать грешника, но Господь не исполнил Её прошения. По-видимому, слишком тяжелы были грехи этого человека. Но Богородица не отступала, умоляя Сына о прощении грешника. Она хотела преклонить колени. Но Господь упредил Её желание и сказал Матери: «Ныне прощаются ему грехи ради Тебя». И стало легко и радостно на сердце этого человека – он обрёл нечаянную радость прощения.

«Он-то обрёл, а я обрету? Ведь столько времени прошло с той поры, а грех не исчезает: человек стремится использовать ближнего для самого себя любимого, стремится к хитрой добыче, любит паразитировать. Ведь по-христиански кто не берёт, а даёт – тот делится с людьми и он угоден Богу».

Пришёл я домой, включил компьютер, хотел в Интернете посмотреть ещё раз на икону «Нечаянная Радость». Нашёл много фотографических изображений аналогичных икон: одна по дереву писанная, другая по металлу чеканная, третья вышитая на холсте, разных цветовых оттенков и с разными подписями на церковнославянском языке. Но на вопрос: «Кто это сделал?» – ответ совершенно иной: «Ты и иные грешники». По-видимому, кто-то рецензировал и подсократил текст. Я призадумался: «Что ж получается, кто отдал деньги – остался грешником, а кто их взял – исчез из жидов и приравнялся к грешникам? Тогда получается, взятку берущий и взятку дающий одинаково грешники? Значит, тогда по хитрому умозаключению я грешником могу и не быть, ведь брать деньги намного грешней, чем отдавать? А если не грешен, значит, продолжай давать взятку. Что же получается? Я, человек дающий, – Божий человек, а он, человек берущий, – не вор, а дары принимающий, приуготовляющий меня для доброты, ведущий в мир Божий. Жадина и загребала – вымогатель уже не копеек, а миллионов для крутого европейского образа жизни. Пройдоха, прощелыга, жулик лукавый».

И так я неожиданно запнулся на странном сюжете и стал размышлять про одно и то же. «А ведь как это здорово – получать то, что не заработал, побольше брать, поменьше отдавать – вот тебе и прибыль. Вот тебе и смысл: жид – жизнь измеряющий деньгами». Долго я исследовал это заколдованное слово по Интернету, пока совесть не подсказала: «Ты грешник – это точно, но всё же не жид, чужого не берёшь». Выслушал я её с благодарностью, согласился с ней, облегчённо вздохнул и почувствовал нечаянную радость от осознания премудрости иконописного сюжета и жизни, подтверждающей его.

«О, Богоматерь, да не преодолеет наша злоба твоей неизречённой благости. Ты ибо есть всем жидам и грешникам надежда. Проси о нас Сына Твоего и Бога нашего», – обращаюсь я с просьбой к Пресвятой Богородице и верю, что при многократном повторении этой молитвы она возымеет силу.

 

Поучительная история

Эту необычную историю, а точнее, случай из жизни молодого человека, рассказал мне однажды приятель.

С последней встречи не виделись мы более трёх месяцев, и поэтому я решил навестить его сразу по возвращении из отпуска. Поездка по Северному Кавказу, поход по горам и отдых на море, а затем у родителей в деревне оставили много добрых впечатлений, конечно, было что рассказать, было чем поделиться.

Я всегда получал удовольствие, общаясь с ним. Наши встречи превращались в обоюдное излияние чувств, мыслей и переживаний. По характеру я сдержан и нетороплив, слушать люблю больше, чем говорить, и это, должно быть, нравилось ему.

Говорил он неудержимо, словно токующая птица, увлекался рассказом, удивительным образом выявляя своё красноречие. Даже его вымысел был правдоподобен до такой степени, что я никогда не прерывал своего собеседника.

В нём кипела жизнь. Его высокую фигуру нельзя было не заметить: в толпе я всегда узнавал его издалека. Твёрдый шаг, гордая походка, смелый взгляд чёрных глаз излучали силу и щедрость души. Когда он шагал по улице, можно было приметить, как торопливый прохожий невольно задерживал взгляд на его фигуре. Весь его облик напоминал мне Петра Первого, к тому же у него были точно такие же чёрные густые усы. Много сходного, своего я мог видеть в его характере, но выраженного намного сильней. Всё, что он делал, было энергичней, уверенней и ловчей. Эффектная внешность, открытая душа и практический ум давали ему преимущества, и я думал, что счастье никогда не обходило его.

Приезд мой оказался весьма кстати. Олег находился в одиночестве и ничего не делал, его рабочий стол был чисто убран.

– А где супруга, малыш? – спросил я, крепко пожав ему руку.

– Заскучали по родителям, пришлось отправить вместе с сыном в деревню. Ей скоро выходить на работу, пусть немного развеется, погостит. Как видишь, я один. Давненько не виделись. Садись-ка в кресло, выкладывай, как поживаешь? – предложил он по-приятельски, придвинув второе кресло к столу, на котором стояла ваза с ярко-красными гвоздиками.

– Вот, понимаешь, жена навела порядок и оставила совсем одного. Молодец, что приехал. Рассказывай, как твои дела.

Я не спеша и довольно кратко рассказал всё, что видел, где побывал, что интересного узнал за столь долгое расставание. Мы открыли бутылочку сухого вина.

Лёгкая, прозрачная влага приятно освежила горло, оставив на кончике языка мягкое ощущение вкуса, внутренним теплом наполнило тело.

Закурив сигарету и удобно откинувшись в кресле, я продолжил беседу.

– И как бы ни был прекрасен юг своими величественными картинами Кавказских гор и голубым простором Чёрного моря, Смоленский край для меня милей. Любоваться им хочется вечно. Эти богатые живностью смешанные леса, сельскими полями пересечённые, множество родников, знакомые люди, сосна-краса – всё это родина моя. Люблю ходить на охоту, ружьё на плечо – и в поле. Здесь прекрасный климат.

Я выпил вина и слегка захмелел, меня потянуло на лирику.

– Больше всего на юге мне не нравится перенаселение, изобилие человеческое, пляжная толкотня, – я говорил и чувствовал, что внимание собеседника невелико. Он и сам хотел что-то сказать. Когда я сбавлял тон, он быстро поднимал глаза, полагая, что я закончил, а ему можно начать.

– Ну, и кого же ты подстрелил на охоте, расскажи, если не секрет? – не сдавался он, широко улыбаясь.

– Парочку уточек и тетерева-косача «стукнул», но это не самое главное, мне просто приятно быть наедине с природой. Человек ведь дитя природы. Ему ль не любить её? – хотелось говорить красиво, стройно, мелодично.

– Человек и дитя природы, и чёрт его знает кто! Я понимаю, с одной стороны, человек всегда мятежно ищет счастья, стремится к прекрасному, тяжёлым трудом налаживает жизнь, держится за неё и любит беспредельно, а с другой стороны – самоотвержение, кто повесится, кто застрелится. Теперь я считаю, что видел эту границу… Представляешь, я чуть не совершил ужасный поступок. И мне тогда казалось, нет иного выхода, нет другого пути. Впрочем, расскажу всё по порядку.

Он взял бутылку с остатками вина и разлил поровну, абсолютно точно, под белую риску бокала, украшенного цветными ободочками. Стекло было тонким, прозрачным, как и вино, уровень которого я едва различал. Молча, кивком головы, он предложил выпить. Пригубил стакан, стал пить не спеша, растягивая удовольствие.

Я разом выпил до дна и приготовился слушать. И вот что он мне рассказал, а я потом записал эту поучительную историю. Что из этого вышло? Судить вам, дорогой читатель.

* * *

Однажды в пятницу, месяца два назад, получив очередную премию за ввод производственного объекта раньше планового срока, Олег решил отдохнуть в ресторане. Пригласил двух друзей и после работы ждал их в банкетном зале, выбрав самое лучшее место.

За соседним столиком, положив ногу на ногу, сидели три миловидные девушки: манерно курили и, стряхивая пепел, непринуждённо беседовали.

Олег взглянул на них, молодых, смелых, свободных. Смутился. Отвёл взгляд и с удивленьем заметил, как зарумянились яблоки у него на столе. Рукой потянулся к ним, неловко притронулся и повернул самый яркий плод.

Вскоре пришли друзья. Выпили и зашумели.

В дальнем углу улыбались пожилые женщины. Официант, словно бес, прилетал, улетал, вился вокруг столов, взмывал вверх, на второй этаж, ловко менял посуду.

Через некоторое время на сцене появились модные музыканты, быстро настроили звук, бодро и дружно ударили по струнам…

В двенадцатом часу ночи, раскачиваясь в темноте, словно в чёрной огромной бочке, Олег ожидал автобус. В душе ещё продолжала звучать музыка: то кокетливо пела труба, то с азартом работал ударник. Стоило закрыть глаза, как проявлялась картина свободного танца, разноцветные весёлые лица. Смеялись девушки, лилось вино. Шуршанье колёс по асфальту да движущиеся косолапые тени деревьев только обостряли эти видения.

Это Олегу нравилось, он отдыхал.

Погружённый в собственное одиночество, Олег не сразу понял, откуда возник «пистолетный» стук каблуков.

На освещённой фонарём улице показалась девушка. Белокурая, стройная, она так быстро переставляла красивые, лёгкие ножки, что Олег загляделся.

– Помогите! За мной увязался маньяк, – произнесла она взволнованным голосом.

Олег вмиг протрезвел, понял её положение и сосредоточился. На них надвигался тучный мужчина, он шумно сопел и бормотал что-то невнятное.

Олег вышел вперёд. Верзила остановился, словно наткнулся на что-то твёрдое, и замер, не зная, куда дальше идти.

– Мне страшно. Проводите меня, пожалуйста, – услышал Олег жалобный голос девушки.

Кроткая и незащищённая, она растерянно стояла возле него. Верзила мотнул головой и начал топтаться. Олег понял, что девушку нельзя оставлять одну.

Они сели в автобус. Познакомились. На конечной остановке сошли. На улице моросил дождь. Зонта нет, под деревьями не укрыться, льёт через оголённые ветки, словно сквозь сито. Куда хочешь, туда и девайся.

– Идёмте ко мне, иначе до нитки промокнете. Это был последний автобус, а такси не дождётесь. Теперь я вас буду выручать, – Оля захватила тоненькой ручкой непослушную руку Олега и потянула вперёд.

В комнате было тепло и красиво.

За окном монотонно шумел дождь, так мило, и сердцу такая отрада, что домой идти не хочется. Выпил кофе, разогрелся, расслабился.

Оля выставила раскладушку. Они пожелали друг другу спокойной ночи, выключили свет и улеглись по разным местам. Оля отвернулась к стене. Однако ему не спалось, рассудок его не дремал, разгорячённое тело не давало покоя. Долго лежал он, проклиная свою нерешительность, сдержанность чувств, не нужную в этот момент тактичность. Наконец встал, робко потянулся к ней сквозь темноту, исполненный страхом и негой надежды. Осторожнее любого кота юркнул к ней в постель и замер, глаза даже прикрыл. Ведь говорила она: «Не прикасаться». От её молодого тела исходил пьянящий аромат тепла и здоровья. Словно исцеляющий доктор, он слушал её дыхание, чувствовал биение её сердца.

Олег приоткрыл глаза. Её расплетённые белые волосы рассыпались по подушке, одна непослушная прядь упала на щеку. Кожа её была нежна и бела, над ней словно сияла луна. Тонкие брови, ресницы, детская улыбка, мягкий овал лица… Олег открывал глаза и вновь закрывал, поражаясь, не чудо ль. Он любовался, замирал и таял, он прикоснулся к ней. Она в полусне, как бы не поняв, доверчиво прильнула к нему. Он поцеловал её в губы, она тихо шепнула: «Не надо». Так томно и нежно, и снова прильнула к нему. Олег не дышал, он утопал, он плыл, захваченный сильным течением… А за окном по-прежнему моросил дождь. Маленькая четырёхугольная комната, словно небольшой космический островок, удалялась в чудесный покой и тишину. Она словно временно покидала землю, эту благодатно-богатую землю, напоившую людей молоком, вручившую ломоть хлеба и соединившую в мирный вечный союз…

Утром Олег проснулся – её рядом нет. Смотрит, она в халате и что-то готовит на кухне. Взяла чайник и шумно наполнила его водой, хлопнула крышкой и резко поставила на плиту. Её милое, нежное личико озадачено. В движениях чувствуется раздражение, лобик слегка нахмурен, губки сжаты.

– Что случилось, Оля? Я разве тебя обидел? – было неловко начать разговор, но ещё нелепей – молчать.

– Тебе пора уходить, – голос её отдавал холодком.

– Ну, послушай, Оля…

– Я же просила не трогать. Не надо было трогать, я же просила, – её глаза округлились и наполнились злостью, той женской коварной злостью, которая не страшна, но опасна.

– Оля, прошу тебя, не делай из этого большую трагедию, ведь всё было прекрасно.

– Прекрасно, да не очень.

Олег никак не мог понять, что случилось, почему нежная, милая девушка вдруг стала враждебным, дерзким зверьком. «Может, унизил, был груб? – думал Олег. – Надо извиниться, утешить её». Он подошёл и обнял её за плечи.

– Не трогай меня, я больна. Да, больна той страшной болезнью, которая легко переходит от женщины к мужчине, которую нелегко вылечить.

– Оля, что ты несёшь, этого быть не может!

– Не может быть? На, смотри! – она показала кучу таблеток и пузырьков с неизвестными Олегу латинскими названиями. – Второй год на домашнем лечении. Мне запрещено. Я не сдержалась, но ты же мужчина.

Олег стал одеваться, оставаться более он не считал нужным, её голос был истеричным. С этой минуты он проклял себя за то, что решился её проводить, негодование переполняло его.

Вернулся к жене, солгал, что ночевал у друга.

Впрочем, этой истории Олег тогда не придал значения, неприятный осадок вскоре исчез, а угрызения совести сменились верой в то, что такое вновь не случится. Всё пошло своим чередом, он с увлеченьем работал, бодрым шёл на работу, радостным возвращался домой к сыну и жене. Домашний уют, семейное тепло и внимание друг к другу ему стали ещё дороже.

И это было до тех пор, пока он не повстречал своего давнего друга.

– Иду Петра Оханова навестить, – сообщил ему старый приятель.

– В аварию, что ли, попал?

– Не в аварию, а, можно сказать, в настоящую катастрофу. Говорит, погулял маленько. Вечером, говорит, села одна в такси, ну, говорит, белокурая такая, красивая и смеётся. А где живёт, не спросил, так его еле приняли. Теперь никуда не ходит, лечится.

«Белокурая, красивая…» – Олегу невольно вспомнилась ночь в чужом доме, милая девушка и её убийственный голос: «Я же просила не трогать…»

– Может, вместе пойдём к гуляке?

– Да, да! Конечно, – сразу согласился Олег.

Случай с Петром Охановым начал тревожить: «Белокурая, красивая, а вдруг это она?».

Пётр Оханов, здоровенный парень, косая сажень в плечах, выглядел весьма удручённым, со страданием в глазах.

Куда девался его задор, его богатырская сила…

– Всё, братцы, отгулял Петька Оханов, не видать мне радости в жизни, как в мешок себя посадил, такую беду себе отыскал, – его ослабшее тело беспомощно затряслось, лицо скривилось.

Он неуклюже заплакал, по щеке покатились скупые слёзы. Не плакал он, а тяжко рыдал.

– Успокойся, Пётр, всё обойдётся. Современная медицина гарантирует, – утешали его друзья.

– Мне-то что. Каково жене! Всё разрушено. Срубил сук, на котором сидел. Самому заклятому врагу того не желаю. Как здоровье мы часто не ценим. Мол, всё может случиться, но только не со мной, – его слова, наполненные страданием и мукой, внушали доверие.

– Имя-то хоть спросил? – поинтересовался Олег.

– Имя-то помню, Олей звалась. Да есть ли утешение в том, сам сотворил, сам теперь и раскаиваюсь.

«Олей звалась…» – Олег содрогнулся.

– И что ж тебе в ней понравилось? Что, она была совсем недурна?

– В том-то и беда, что подкупила меня её красота.

«Да, это была она. Прямой аккуратный носик, губки, как маки, изящные брови, густые длинные ресницы, словно дверцы в голубые бездонные очи, гибкие ручки, стройные ножки, причёска и даже духи», – Олег вспомнил всё разом.

Лекарство и яд, блаженство и мука, соловей и стервятник, свобода и глухая тюрьма, заточенье, изгнание, жало змеи, пчелиный укус, униженье – все смешалось в душе и не давало Олегу покоя.

Настроение упало, не было сна, и донимали мысли, одна глупее другой. Стоило на мгновение поставить себя в положение Петра Оханова, как холодок безысходности терзал душу, выводил из равновесия: «Пётр Оханов, такая детина, такой источник радости – расплакался вдруг». Вспомнился неизвестно кем и когда рассказанный случай, как жил безносый мужик, как страдал он и мучился. Жил одиноко, убого, нелюдимо и много пил водки. Прямо ужасом душу охватывало, становилось страшней и страшней. Знать, что впереди пустота, изнуренье, томленье, – просто невыносимо для психики.

«А что, если узнает жена? Что тогда будет?» – Олег представил, как она будет кричать и колотить посуду. На шум сбегутся соседи, приедут родственники и знакомые, начнут разбираться и осуждать. А он будет стоять, словно школьник, виновато потупив глаза. Или будет иначе.

Она выслушает до конца, странно изменится в лице, подойдёт и отрывисто скажет: «Вон!» Потом залепит несколько звонких пощёчин. Настежь откроет дверь и прокричит громко, на весь подъезд: «Прочь, негодяй, из дома!» Потом развод и пустая путёвка в жизнь. По улицам будут ходить весёлые, радостные люди, но это уже не для него…

Олег долго успокаивал самого себя, овладевая рассудком, утверждаясь в том, что беспокойство напрасно, ибо нет полной уверенности, нет доказательств, что болен.

«Надо сходить в библиотеку и почитать медицинскую энциклопедию, чтобы не быть мнительным из-за своего невежества» – повторив так несколько раз про себя, он поверил в истинность произнесённых слов и крепко уснул.

На следующий день, после работы, с огромным чувством любопытства, надежды и страха он устремился в читальный зал.

Не успел оформить заказ на книгу, как дежурная, с этаким умным и проницательным взглядом, с улыбкой и очень вежливо спрашивает:

– Что вы хотели, молодой человек? – Смотрит уверенно, цепко, словно по глазам определяет, что читателю надо.

В горле у Олега пересохло. Он рассеянно попросил:

– Мне, пожалуйста, ме-е-ди-и-цинскую энциклопедию, на буквочку «с».

«Медицинскую» он произнёс неуверенно, тихо, глотая буквы, словно стараясь сдержать, сохранить это в секрете. А на буквочке «с» его будто током дёрнуло.

– На буквочку «с» у нас много томов, вам какое понятие надо? Назовите, пожалуйста, следующую букву, – мелодично продолжала она.

Никакого другого понятия он не знал, и если б не её тактичность…

– И-и-и, – выпалил он и облегчённо вздохнул.

Она спокойно повернулась и пошла к книжной полке. Через минуту в руках у него была книга в чёрном тугом переплёте, с вдавленными буквами БМЭ, большая медицинская энциклопедия. Сел на последний столик, открыл и начал читать.

«Хроническое, инфекционное заболевание, поражающее все органы и ткани, продолжающееся у не леченных больных многие годы и могущее передаваться по наследству», – Олег читал всё дальше и дальше. Плотоядная гидра видов болезни и многообразие форм её проявлений с чудовищными последствиями поражали его воображение.

Написано было много, он перелистывал страницу за страницей, с опаской и отвращением просматривая текст, жадно ища подтверждения к спасению. И вдруг, словно сама терзающая бацилла, яркая цветная иллюстрация для пояснения. Олег машинально передёрнул стопку листов и посмотрел, не видит ли кто.

Прочитав до конца, он понял, что у него вторая стадия болезни и что нужно ждать появления первых признаков. Ждать вообще нелегко, а ожидать плохое – мучительно больно. С горя пришлось выпить.

Олег считал своё положение безвыходным. Рождались навязчивые вымыслы и предположения. Теперь он выпивал чаще, а от страданий начал худеть. Придя домой, подолгу лежал на диване, без дел, всё валилось из рук, никакого настроения, никакого просвета.

Как-то утром Олег взял зеркало и, по обыкновению, посмотрел на себя. И что же? На подбородке, ниже губы, выпячивался бугорок, а чуть сбоку – другой.

«Вот они, первые ласточки, – с ужасом подумал Олег. – Всё, что должно быть, обязательно будет».

Жена тоже в расстройстве, замечает его переживания, его истощение.

– Не влюблён ли? – задаёт глупейший вопрос.

А ему не до любви. Работа не ладится, кругом недоделки, неувязки, промахи, опрометчивые решения. Рабочие смотрят подозрительно. Домой идти тоже не радостно. А тут ещё боль в суставах, общая слабость. Ну, думает, сомнений нет. Ночью не уснуть, а уснёт – так страшнейшие сновидения. Приснилось, что к нему в постель пробралась огромная серая крыса. Отвратительно-суетное рыльце с усами тянется к носу, одной лапкой встала на правый глаз и быстро начинает грызть нос, а усами так приятно щекочет, что боли не чувствуется. Приятно от щекотки, но нос-то ведь нужен, без носа совсем ведь пропал. Прогнать – сил не хватает, будто под наркозом. Глазом всё видно, рассудком всё понимает, ужас большой берёт, а не сдвинуться с места. Проснулся весь горячий, в поту, дышать трудно. Пришёл в себя, закрыл глаза – и снова чудовищные явления.

Теперь он тонет в глубоком озере, не доплывая до берега. Силы на исходе, руками и ногами бьёт по воде, но какая-то свинцовая тяжесть тянет на дно. Выправился немного и снова под воду. Воздуха мало, сил нет… На берегу много народа, все смотрят, видят, конечно, но никто помочь не желает. Кричит: «Спасите, тону-у-у», а они не понимают, думают, шутка. Кричит громче, но всё кругом – немое, остановившееся, а люди равнодушные…

Утром встал, нисколько не легче, опять думы одолевают: «Загубил ведь себя и семью. А что, если другим передаться могло? Мало ли где пили из стаканов в столовой, в буфете, с друзьями – полгорода наберёшь».

И тогда пошёл он прямо к врачу. В больнице взяли анализ и сказали: «Ждите». А что ждать, когда у врача на лице всё написано. Снял тот очки со своего «аристократического профиля», посмотрел сверху вниз, помолчал, выписал талон на приём на послезавтра и небрежно вручил. Мол, был человек, теперь же ничто…

Олег уныло тащился домой. Вся его жизненная энергия иссякла, он уже не находил смысла в дальнейшем существовании. Шёл по городу, обозревая улицы и дворы. Раньше он никогда не обращал внимания на бездомных собак, теперь же их видел повсюду. Одна стояла у магазина, старая, с полуслепыми влажными глазами. Она с мольбой смотрела вслед прохожим. Он не остановился, прошёл мимо, но чувство бездомности и жалости разъедало его. Он шёл по мосту, слева и справа – прохожие, но ни одного знакомого человека.

На подъёме его догнал гружёный автофургон, он вёз в грязном прицепе овец, натужно урчал. Поравнявшись с ним, он выпустил чёрную тучу дыма из большой выхлопной трубы, прямо в лицо. Олег хотел разразиться бранью, но увидел сквозь щели кузова жалкие морды овец. Их везли на убой.

Нервное напряжение, продолжавшееся несколько дней, достигло такого накала, что он был готов на крайность. Всё вдруг смешалось: бездомные собаки, беспомощные овцы, равнодушные незнакомые люди, неприятности, переживания.

Олег подошёл к перилам моста и глянул вниз. Там, далеко внизу, шумела река. Олег судорожно схватился рукой за перила.

«А что, может, махнуть вниз головой, всё тогда и решится».

Всматриваясь в воду, Олег вдруг подумал, что смерть для него легка. Он представил, как встанет на перила, выпрямится, едва удерживая равновесие, вздохнёт и с обезумевшими глазами сделает шаг в бездну. Или сходу, по-простецки молча, махнёт через бортик, «камнем» о камни, и конец.

Придя домой, он заперся в комнате и просидел около часа. Затем снял со стены ружьё и проверил его. Достал из пачки красный бумажный патрон, повертел его между пальцами и положил в письменный стол. Проститься с миром, который так сильно любил, он не смог.

Утром, тщательно выбрившись и надев новый костюм, Олег повторно пошёл к врачу.

– А вы напрасно волновались, у вас всё в порядке, – сказал доктор.

Олег смотрел в его умные, доверчивые глаза.

– Спасибо, доктор! – выпалил он и покраснел.

Олег вышел на улицу. Шагал быстро, размашисто, как Человек. Шёл вместе со всеми, счастливый и радостный. Жизнь снова била ключом. Силы и возможности Олег ощущал неимоверные, если прыгнуть – так высоко, толкнуть ядро – так далеко, бежать – так быстрее всех от этого кошмара.

…Через полгода Олег случайно встретил Ольгу.

По-прежнему красивая, белокурая, стройная, с гордо поднятой головой и распущенными волосами. Олег сразу узнал её. Стоял в нерешительности, подойти или нет.

– Здравствуй, Оля! – всё же он окликнул её.

Она остановилась, с безразличием взглянула на него, затем засмеялась.

– Как ваше здоровье? – обратился он к ней, заметно волнуясь.

Она не смутилась. Красивым лёгким движением руки поправила вязаный шарфик и кокетливо ответила:

– Когда я тепло одеваюсь, я не болею. И вам советую: остерегайтесь простуды.

Сказала и смело пошла вперёд. Опять Олегу вспомнилось злополучное приключение, опять колыхнулись радость и боль. Так и стоял Олег в удивлении, пока автобус её не увёз.

Он часто потом вспоминал о случившемся. С необычной силой вспыхнула его любовь ко всему живому. Он часто стал выезжать на природу. Душа его жила самыми лучшими настроениями, которые дарит природа во все времена года.

* * *

– Экий ты нерешительный, ведь благодарить её надо, – я долго смеялся над ним. – Хорошо, что об этом никто не узнал. Тебе крупно повезло, мой друг. Могло быть и хуже.

Только мне Олег мог рассказать этот случай, только со мной мог быть откровенным. Я его понимаю.

– Вот такая история приключилась со мной. Человек – и дитя природы, и чёрт его знает кто, – в заключенье добавил он.

С тёплым чувством от товарищеского общения я возвращался домой, плавно покачиваясь в полупустом автобусе. Вокруг непроглядная темень, в салоне светло и просторно.

«Что может быть прекрасней понимания жизни людей. Люблю откровенность и преданность друзей».

Вернулся домой, быстро разделся, лёг и вскоре уснул под тёплым пологом одеяла.

Проснулся утром рано не под звучащую трескотню будильника, а потому, что сон кончился. Кончился так тихо и плавно, будто голубой огонёк выключенного телевизора незаметно угас, будто звук по реке в тумане, прошёл и исчез… И бодрый час настал славно, чудно, словно всплыл затонувший лист, словно в самом себе наступил благодатный рассвет. Оттого было приятно и ладно на душе, как бывает сладко во рту, когда леденец исчез. Словно ушёл добрый человек, а пришло твоё долгожданное счастье. В комнате темно и тихо, я встал и раздвинул шторы.

На улице, за стеклом, в тени ветвистых дерев, в действительности различался, рождался иль приближался, оно всё едино, настоящий рассвет. Нет, солнца не было, впрочем, и быть не должно, пасмурно и сыро было вчера. Стояла осень, и опавшие листья, словно большие зрелые яблоки, пышным ковром украшали остывшую землю. Украшали и, наверное, согревали её. Знакомая асфальтовая дорожка, каждодневный путь на работу, с россыпью неубранных, упавших за ночь листьев. Светлый силуэт клумбы, похожей на огромную вазу цветов. Электрический свет от столба и пелена, утренняя пелена тумана.

Я снова лёг и долго лежал с открытыми глазами, упиваясь негой и красотой, испытывая большое удовольствие от покоя и тишины. Мечталось и думалось свободно, легко.

И вдруг галка. С крыши, похоже, слетела эта беспокойная птица. В печной трубе летом она свила гнездо. Села на провод линии электропередачи, провисшей как бельевая верёвка. Раньше меня проснулась и зорьку решила встречать, как будто ей сверху намного видней. Села, лапками накрепко зацепилась и начала прихорашиваться. Под крылышком, под брюшком клювиком раз-раз, так забавно и живо. Такая игривая птица, что улыбаться хочется. Вытянет крылышки, расправит, уложит как надо, удобно, красиво. Опять встрепенётся и снова – под крылышком, под брюшком. Смотрю, клюв начинает чистить. Головку вытянула, прищёлкнула парочку раз, затем ещё и ещё, но этого мало, вроде как захватила соседний провод и об него старательно очищает, из стороны в сторону, так проворно, не уследишь.

Ну, думаю, пропала птица, от двух проводов лампочка горит, а тут лапки на одном, клюв на другом. Я так и обмер, словно по мне сейчас пройдёт разрушительный ток. «Пропала птица», – сжался, жду, вот-вот упадёт на землю сырую. Вместе ведь солнце встречать хотели – и смерть. Так странно. За что?! Вспугнуть, спасти её захотелось. Вскочил в порыве, но вдруг увидел и понял, что это оптический обман. Провод ведь далеко в стороне, а видится, будто в клюв она его забрала. Отлегло. Снова смотрю, любуюсь, вместе встречаем рассвет. Опять вспоминаю и тихо смеюсь над моим растревоженным другом.

Вот ведь как в жизни бывает, думаешь так, а оно совершенно иначе…

 

Соловей и котяра

Из маленького, всеми любимого шустрого котёнка через три года вырос и заматерел настоящий котяра с чёрно-белыми пятнами. Прикормленный едой из холодильника и специальными кошачьими добавками, он стал походить на тяжёлую плюшевую игрушку, мурлыкающую, если гладить по шерстке, за ушком, под брюшком.

Котяра был истинным «демократом», свободно перемещался по комнатам, выгуливался на улице и отдыхал на балконе. И всё шло как нельзя лучше, пока однажды, в конце мая, под окнами пятиэтажного дома, расположенного на кромке сбережённого кусочка леса, не запел соловей.

«Филип-филип-филип. Тюх-тюх-тюх. Тр-р-р-р. Цык-цык-цык. Тю-ви, тю-ви. Фи-лю, фи-лю», – выдавал соловей причудливые коленца. Отзимовав, прилетел он из далёкой Африки продолжить свой род. Этакая маленькая изящная птичка, прекрасно маскирующаяся в густой листве, с серовато-бурыми крыльями, беловатым брюшком и рыжеватым хвостом. Будто в песню складывает знаменитые посвисты, шёлканья и рокотанья. «Песенные» строфы то плавно замирают, то через паузу вновь возвышаются.

Прилетев на родину, в Подмосковье, соловей скрылся от людских глаз в густых зарослях сирени, посаженных вокруг жилого дома, и начал исполнять заливистые серенады.

К тому времени котяра стал поразительно самодовольным. Других котов не боялся, от собак своевременно прятался. Каждый день хозяйка открывала дверь, и он самостоятельно, но с явной осторожностью вытягивался на улицу и ходил по лесочку, возле куста, где пел соловей. Совсем недавно он схапал зазевавшегося воробья и задавил маленького мышонка.

Коту дали кличку Филипп, и он на неё по привычке всегда откликался. Стоило ему выйти на балкон и расположиться на мягкой подстилке, как соловей тут как тут. «Филип-филип-филип. Фе-тю, фе-тю. Тюх-тюх-тюх. Тр-р-р-р», – вроде как дразнит кота, да так многократно, что уснуть невозможно.

Днём котяра опять отправлялся на прогулку, несколько раз прокрадывался возле куста, припав животом к траве, переставляя лапы, как робот-манипулятор, последовательно – одну, потом вторую, третью, четвёртую… Если уставал от неудачной охоты, то ложился на часок, прислушивался к различным шорохам и трепыханьям.

Но соловей днём помалкивает, не поёт. А как наступает вечер и особенно утро, опять: «Филип-филип-филип. Тюх-тюх-тюх. Тр-р-р-р. Тюв-тюв-тюв. Фить-фить-фить. Фи-фи-фи. Цык-цык-цык. Тю-ви, тю-ви». Будто пальцем возле виска крутит, как иногда это делает укоризненно хозяйка.

Май. Цветёт сирень и черёмуха, белым узором покрылась вишня, раскрылись высаженные домашние цветы, одуванчики развернулись повсюду. Кругом исключительная благодать, а тут соловей громко-громко поёт, то нежными, то радостными позывами: «Цыть-цыть. Фить-фить. Сить-сить. Филип-филип-филип. Тр-р-р-р». Поёт соловей, словно сверлит, поворачивает головку в разные стороны, оттого звук меняет направленность и интонацию. «Ква-ква-ква», – поддакивает лягушка.

«Тр-р-р-ы-ы, тр-р-р-ы-ы, тр-р-р-ы-ы», – дробит ударами дятел. Несколько раз запрещающе строго каркнула ворона. Досадно тявкнула собака, будто выругалась увесистым словцом, когда в неё бросили камнем. «Цё-цё-цё. Чёв-чёв-чёв. Фи-тив-тив. Чир-тир-фью-фи», – поддразнивали другие пташки, часто-часто щебетали, будто обсуждали возникшую неприятность.

Впервые кот, потеряв надежду поймать соловья, прокричал в темноту досадное «мяу-мяу». Так длилось несколько дней и ночей. Котяра весь исхудал, нервничал и царапал хозяйку. Соловей был неистов, без устали и всю ночь напролёт выдавал предсвадебные концерты.

Однажды кот выбрался ночью и, сидя под деревом, чувствовал это пернатое тельце, бесстрашно и безостановочно, с полным самозабвением выдававшее своё присутствие. Кот ломанулся в гущу сирени, соскользнул с тонкого, расползшегося во все стороны куста и защемился в его рогатульках. «Мяу-у-у, мяу-у-у», – простонал котяра и с поджатым хвостом, помятой шерстью и подмоченной репутацией отправился восвояси. Ночью опять не спалось.

Птичий гвалт усилился. «Тир-тыр-тыр», – кричал дрозд. «Кар-кар-кав-кав», – надменно вещал ворон с ударением на «р» и последующей заменой на «в» для куражу. «Сви-ти-ти. Цё-цё-цё. Фи-тив-тив. Фить-фить-фить. Чёв-чёв-тёв», – разноголосо щебетали скороговорками пташки, возбуждённые вечерними посиделками.

Котяра взобрался на поручни балкона и уже оттуда с нервным трепетом и негодованьем высматривал соловья. Возле носа кружил комар и нудно пищал, сбивая с толку.

Долго и многократно откладывал он попытку броситься коршуном на соловья. Была отработана полная готовность, лапы и хвост приноравливались для прыжка, задние лапы неоднократно напружинивались и отбивали нервную дробь. Внизу послышался шорох…. С диким криком «мяу-мяв-ав-ав» котяра бросился вниз к соловью.

Результат был плачевным: котяра сломал лапу и изодрал полмордашки. Как маленького ребенка, выхаживала его хозяйка, забинтованного и намазанного лекарством. Неудачу котяра перенёс спокойно и даже с некоторой гордостью за себя любимого.

Вскоре и соловей прекратил свадебные распевки и занялся хозяйственными делами. Перелетел в глубь леса в пташечкино гнездо, и вскоре они стали выкармливать новое потомство, собирая жучков, паучков, муравьев, клопов и гусеничек.

Отлёт соловья кот, видимо, посчитал за свою победу и как заправский герой с удовольствием почивал на диване. Хозяйка разжалобилась и кормила котяру по больничному рациону. Филипп добрел и добрел, от безделья глупые мысли всё ж его донимали. Хотелось иногда сумничать перед хозяйкой и выдать наглую штучку: отвернуться от лакомого кусочка, царапнуть диван, свернуться в кольцо и не подавать признаков жизни.

Такому коту всё прощалось, и даже поощрялось его независимое поведение с некоторой хитринкой. Вместо пташек и мышек кот Филипп предпочёл почёсываться и мурлыкать возле человека.

Несколько басен и стихотворений я, помню, читал под одним и тем же названьем «Кот и соловей», особенно басню «Кошка и соловей» И. А. Крылова – русского писателя мировой известности. В них кот или кошка умудрялись скушать самозабвенного соловья. Теперь кот не деревенский, а городской – породистый, чистый, причёсанный и крутой. Трудиться разучился, навык потерял, глуп, но хочет по привычке съесть благополучного соловья.

Сегодня и городской житель, подобно котяре, значительно изменился без контакта с природой, а ей дал возможность совсем одичать. Поезжайте, поглядите в округе диво дивное, чудо чудное.

Через год за недисциплинированное поведение у котяры отполовинили мужское начало, и он был полностью отлучён от природы и переориентирован на комнатное содержание.

А соловей и в последующие годы прилетал на родину, зазывал песнями любимую пташку, и они вместе строили родовое гнёздо…

 

Опустевший дворик

Москва. Открывается вид на неё с высокого этажа современного здания. Слева шпиль Останкинской телевизионной башни, справа поля – Тимирязевской академии. Между ними, вдалеке, несколько высотных архитектурных строений. Совсем близко однотипные многоэтажки, с одинаково оформленными окнами, балконами, этажами, тенями и бликами. Выделяются из всего этого однообразия школа, магазин, железнодорожные пути с электричками, автомобильные трассы с выкатившимися иномарками. Воздух наполнен шумом и гулом.

Это обычный московский дворик. С высоты двадцатого этажа он выглядит как на экзаменационном листе при сдаче правил дорожного движения: нерегулируемый перекрёсток, многостороннее движение автомобилей, зебра пешеходного перехода, знаки уличного движения и прохожие.

Утро. Голуби, воробьи, галки. Начали работать уборщики возле магазина и мусорных контейнеров. Тележка, совок, веник, оранжевая спецовка. Четыре милиционера, отдежурившие в общежитии Тимирязевской академии, прошли как одно армейское отделение. На улице появился карликовый пудель шоколадного цвета, кучерявый, прицепленный на поводок с регулируемой длиной. Увидев стайку бездомных собак, хозяйка нажала кнопку рулетки, чтобы отпустить пуделька – дать ему порцию адреналина. Услышав в ответ решительное «гав-гав», пуделек сжался в комочек, опустил мордочку и поспешил к хозяйке под ноги.

Конечно, он не знал, что этот московский дворик давно облюбовали беспризорные собачищи: рыжий огромный пёс – длинношерстная овчарка с богатой родословной; белый, вечно грязный кобель, наблюдающий за мусоросборными контейнерами; чёрный короткошерстный и длиннотелый барбос, обитающий на конюшне Тимирязевской академии; три пегих пса, схожих по породе на лайку, с закрученными в кольцо хвостами, занявшие место возле стоянки автомашин. Прямо сказать, компания не из приятных, однако примирённая между собой и с горожанами. Оттого гавкать особенно не старались, а клянчить, делать печальные глазки или с упреждением радостно вилять хвостом – стало привычкой.

Рекс, так назвали во дворе огромную рыжую овчарку, оказался здесь совершенно случайно. Возле магазина остановился джип, два молодых человека пошли за покупками. Рекс выскочил в открытую дверь подразмяться. Вернулись они разговорчивыми и весёлыми и забыли или не захотели брать Рекса с собой. Рекс остался один. Он инстинктивно старался запрыгнуть в любой остановившийся автомобиль, но его отгоняли прочь. Чувствовал, что его ищет хозяйка; она уже расклеивала по городу объявления: «Пропала собака, мальчик, три года. За информацию о нахождении и помощь в поимке гарантировано вознаграждение в тысячу евро. Для уточнения и подтверждения собаки прошу высылать фото на указанные телефоны».

Постепенно Рекс привыкал к одиночеству, но не покидал злополучное место и быстро бомжел. Шерсть стала густой и нечёсаной, мордочка почернела, глаза были безрадостными.

Наверное, у бывших хозяев были дети, потому что Рекса привлекли звонкие голоса детворы и он пришёл на детскую площадку. Малыши гладили добродушную лохматую собаку, играли с ней и подкармливали. Жители дома, соседнего с магазином, полюбили Рекса и разрешили ему греться в подъезде. Считалось, что если утром погладить доброго пса по шерсти, то день пройдёт хорошо. Теперь Рекса подкармливали сердобольные дамы, и он раздобрел, ходил вперевалку.

В конце концов Рекса приютила семья врачей. Теперь Рекс не был бомжем, а был всеми любим, упитан и молчалив. На прогулку выходил самостоятельно, его сажали в лифт, он опускался на первый этаж и сам выходил в распахнутые двери подъезда. Гулял Рекс в основном во дворе, лежал в любимых местах, иногда общался с собаками, прописавшимися на автостоянке. Однажды Рекса чуть не увезли, пытаясь запихнуть в машину. Помогла уборщица мусора, метлой отбившая собаку от похитителей.

Иногда Рекс переходил дорогу и шёл к трём пегим псам на автостоянку, посмотреть, как они кормятся. Чужого не брал, иногда облизнётся, сглотнёт слюну и добродушно качнёт головой. Автовладельцы приносили остатки еды, любимые собаками косточки. Кроме того, они оставляли деньги на столе у охранника для покупки магазинной еды – сухого корма из цыплёнка и рыбы, консервов «Педигри».

В жаркий день собаки любили лежать под машинами и, когда еды не хватало, лаяли из-за решётки на прохожих и движущиеся по дороге автомобили. Днём собак не было видно, в период интенсивного движения они отлёживались в кустах с важным видом, а ночью переходили на экономный режим и спали, приглушив голод. Утро было самой активной порой.

В один из дней первый автовладелец пришёл с полиэтиленовым пакетом, но без кормёжки. Все три собаки побежали за ним, радостно виляя хвостами.

Однако их радости он не понял, открыл переднюю дверцу и скрылся в белом авто. Собаки вернулись к сторожке безрадостными, но не обиженными. Воробьи нашли кусочек хлеба, разом слетелись и чирикали жирно-вязкими голосами.

Три пегих пса, после того как их отловили и отняли у них кормящую «мамку», жили самостоятельно. Сначала за ними тайно приглядывали весёлые озорные девчонки, а затем они перешли за ограду охраняемой автостоянки и прописались там.

Чёрный барбос спал в густой траве недалеко от конюшни и не замечал, как перемещалась тень от дома, освещенного восходящим солнцем. Голова его лежала на лапах.

В маленькое авто, похожее на букашку, села молодая мама с крошечной дочкой. Чёрный сменил позу, свернувшись калачиком, затем лежал на боку, потом сел на задние лапы с задумчивым видом, а в последнее время занемог и лечился травой. К нему подлетели голуби, но он их не трогал. Похоже, Чёрный был служебной собакой для фермеров. До этого Чёрный жил у нерадивых хозяев в загородном доме. Его не кормили неделями, надолго уезжали, оставляя бедняжку одного, даже в морозы он был привязан к будке. От постоянных метаний цепь закручивалась так, что невозможно было попасть внутрь собачьей конурки. Чёрный быстро отощал и был обречён на смерть, но его спасла сердобольная женщина: она перепилила цепь и вывезла его в багажнике автомобиля в город, где выпустила на свободу во дворик к таким же бездомным собакам.

Белый кобель был самый независимый. Его ещё щенком привезли из-за границы, как универсальную собачонку для содержания в городской квартире и для охраны дачи, но вскоре он не стал соответствовать интересам хозяев: родился ребёнок, в квартире летающая собачья шерсть, какашки, пищевой мусор…

Его увели в Тимирязевский парк и привязали к дереву. Кто-то его отвязал, и он оказался во дворике. Он тяжело перенёс предательство, был в глубокой депрессии, апатичен и потерял аппетит. Потом стал заглядывать людям в лицо, нежно полизывать руки, один прохожий даже погладил его по головке.

Белый был умён, учтив и общителен, лишь раз он сорвался, вступил в злобную перебранку с кобелём с автостоянки. Что они не поделили, не ясно, но разбрехались до одури. Причём Белый был на одной стороне дороги, Пегий – на другой, а между ними мчались машины. И так их понесло, что они выскочили на проезжую часть дороги и, не пересекая разделительной полосы, рвались с охрипшими голосами друг к другу, но не переступали прочерченной границы.

Водители в изумлении притормаживали.

Каждый кобель отстаивал свою территорию, излюбленное место кормёжки. Белый не любил серых крыс, которые всегда посещали мусорку, а одна из них, самая алчная, могла по ночам проникать в продуктовый магазин, что приводило Белого в бешенство. Он бросался на крысу, а она скрывалась в известных ей одной проходах. Магазин – особое продуктовое место: подпорченный товар всегда попадал в контейнеры, его хватало крысам, голубям и другим промышляющим тут птицам. Белый не мог забраться в контейнер, поэтому довольствовался оброненным или оставленным съестным в пакете.

Продовольственный магазин был центром особого внимания собак; что там внутри, они догадывались по запахам из сумок и пакетов покупателей. Никто из собак не торкался носом в покупку, понимали: не своя – значит, не трогай. И чтобы не было соблазна, собаки не подходили к магазину во время его работы, в спящем режиме отлёживались в кустах. А вот вечером, когда отгуляет молодёжь, возле припаркованных машин всегда можно найти что-то съедобное.

Запах пива собакам не нравился. Мимо множества пустых бутылок, рядами выставленных молодёжью, собаки старались не проходить. И без прочтения надписей было ясно, что их содержимое наносит вред здоровью. Молодёжь тусовалась, а собаки слушали и присматривали за говорящими. А может, просто следили, когда из расслабленных рук что-то падало. Очень часто сыпались сигареты, зажигалки, пробки, упаковочная мишура. Белый был ближе всех к шумной толпе и замечал, как падали недоеденная булка, кусочек колбасы, конфетка. По праву самого умного он первым мог взять высмотренную добычу.

В это время Чёрный наблюдал за двумя солидного вида мужчинами, встретившимися у магазина и свернувшими за угол, в укромное, потаённое от бдительного полицейского место, под вязами. Почуяв запах колбасы, Чёрный раздул ноздри, заёрзал лапами и зашевелил вытянутым, как палка, хвостом. Он узнал мужчин и был уверен, что они оставят ему кусочек. Один уже подхмелел и, будто упёршись струёй в землю, по-собачьи пометил место своего присутствия. Второй взял пустую бутылку и запустил в кусты, где сидел Чёрный.

Бутылка, прокрутившись пропеллером, ударилась о ствол дерева, упала на землю, свистнула воздухом в горлышке, но не разбилась. По спине Чёрного пробежала волна нервного тика.

В этот раз мужики оставили кусочки плавленого сыра и хлеб. Чёрный схватил их и проглотил сразу.

Около магазина и в окружавшем его дворике круглый год можно было находить пропитание. Зимой было сложней, приходилось греться на чугунных люках теплотрассы, а весной и осенью – на солнечных пятачках.

Жить среди людей можно, если приноравиться к ним. Главное, не гадить в приличных местах, не злобиться, не лаять, не скулить, а найти свою нишу и быть хоть чем-то полезным людям, угадывать их намерения и пожелания.

Но миролюбие горожан к безнадзорным собакам всё же было не бесконечным. Однажды Рекс напугал своим видом мальчика, игравшего на детской площадке. От первой встречи с собакой у малыша случилась истерика, и на Рекса написали заявление в полицию.

Чёрный сильно болел. Собаки на автостоянке лаяли и гонялись за проезжающими машинами. Белый скучал по подруге и лаял под окнами в пустоту.

В конце концов горожанам это надоело.

Рекса засадили в машину и увезли в приют.

Чёрного подманили лакомством, накинули петлю на шею, отвезли на ветстанцию, где его не стали лечить, усыпили обезболивающим средством и ввели препарат, останавливающий сердцебиение.

Белый попался в сеть, его кастрировали и выпустили уже в другом дворике. Три пегих собаки вылечили, вымыли, причесали и передали в профессиональную охранную службу.

Дворик вдруг опустел.

Стало немного грустно.

Однажды я отправился прогуляться в соседний квартал и выпить хорошего пива. В одном из двориков увидел «собачью свадьбу» и особенно рьяного пса с обрывком цепи на шее. Не удержать от основного инстинкта.

«Жизнь опять повторится, – думалось мне. – Но уже с новым сюжетом и сложно запутанными отношениями между людьми и животными. Ведь и мы, как братья наши меньшие, уйдём в никуда, а может, у всех нас есть душа и мы будем жить вместе с ними, мирно и вечно».

 

Зёрнышки и золотое яичко

Во втором подъезде пятиэтажного кирпичного дома живёт старушка. Одиноко живёт, без детей. Старушка небольшого роста и с высоты четвёртого этажа кажется ещё меньше. Движения её головы, покрытой платком, часты-часты, и от этого походит она на курочку, высматривающую по сторонам зёрнышки на асфальте. До её однокомнатной квартиры по прямой десять шагов, а если спуститься вниз, перейти в соседний подъезд и подняться на третий этаж, едва нашагаешь сотню. Но всё же мы не знакомы и далеки друг от друга. Вечером она выходит на улицу, посидит на скамеечке, поговорит с другими старушками – и домой.

Я стою у окна и, читая книгу, мысленно пытаюсь представить страницы её жизни. «Родная деревня, муж, дом, сад с огородом, а вокруг красота – солнце, деревья, крик петуха». Не сразу всё это исчезло, а постепенно. «Сначала колхоз, потом война, затем неперспективная деревня, потом новостройка в городе, наконец, квартира со всеми удобствами и уже безжалостный возраст».

Жизнь пролетела в трудах и заботах. И вот вокруг одни кирпичные дома да бетонные стены, почти ничем не связанные с воспоминаниями. Пройдёт человек, скорей всего незнакомый. Захочется в огородике потрудиться, да руки некуда приложить. Дети играть соберутся, яблок, как раньше, в саду негде сорвать.

Вот и собирает она теперь на пустом, осиротевшем месте зёрнышки счастья. Интересно, есть они у неё? Вот подъехала к дому чёрная, блестящая импортная машина. Из неё вышел преуспевающий бизнесмен, осторожно и важно неся перед собою огромный красочно упакованный торт. Он живёт как раз напротив старушки, крутой, решительный, навороченный, с носом-клювом и бегающими глазами-мигалками. Долго курочка-старушка вынашивала золотое яичко, да, видать, выкатилось оно, упало и не разбилось, а перекатилось тихонечко из той далёкой, полуголодной поры да в нынешние времена, да закатилось нежданно в руки пухленькие и тепло нагретые. Ждёт-поджидает толстопуз эту сказочную старушку, эту милую курочку-рябу, вдруг выкатится из её квартиры, другое – с золотистыми бликами, бесконечно радостное, последнее в её жизни – яичко.

 

Боль, любовь и тревога

….Александр Иванович опустился в кресло.

Тревожное и радостное чувство, похожее на то, которое испытываешь высоко в небе, когда летишь в самолёте, одновременно волнуясь за жизнь и очаровываясь красотою полёта, охватило его. В свободной, не закрепощённой ничем душе приживалась приятная цепкая мысль: «Вот теперь поработаем».

На стене кабинета, умело отделанного плотной тканью, висел план реконструкции завода, одобренный в министерстве. Впереди выпуск новых машин. Где-то там далеко в подсознании, из глубины будущих светлых дней предвиделся и звучал, будто в кино, русский добрый поклон: «Принимайте, мои дорогие, вот вам подарок».

В углу кабинета плавно включился и зашуршал, вдувая освежающий воздух, кондиционер. Александр Иванович ещё раз осмотрел тёмно-коричневый стол совещаний, настольную лампу, похожую на красноголовый грибок с белой ножкой, стенку шкафов с книгами в строгих тугих переплётах и с новой силой опять почувствовал, что не выбрал ещё ту единственную, резонансно вибрирующую струну жизни, на которой будет звучать его заводская работа, что не определил он ещё тональность, которую обязан задать. Многое, очень многое будет зависеть именно от него, только от него одного и никого другого.

Александр Иванович внимательно посмотрел на план реконструкции и, как бы сойдя с бесконечного круга дум, нажал кнопку звонка – вошла секретарша.

– Вера Ивановна, а как отзываются сотрудники о бывшем?

– Вы спрашиваете об Иване Васильевиче? – уточнила вежливо секретарша. – Они считали его неплохим специалистом.

Александр Иванович промолчал, а потом повторил прежний вопрос.

– А рабочие как отзываются?

– Они его иногда, не знаю за что, называли барином, – правдиво сказала она и почувствовала по его ожившим глазам, что сделала правильно.

– Может, вам кофе приготовить?

– Спасибо, лучше в конце рабочего дня.

Александр Иванович взглянул на мигающий циферблат электронных часов, поднялся с кресла и прошёлся к окну, ботинками погружаясь в ковёр, словно охотник в мягкой неглубокой пороше. Задумчиво посмотрел через стёкла на старые железобетонные панели завода и высказался, словно обращаясь не только к себе, но и к кому-то другому: «Барин барином, а завод перестраивать надо. Надо решать, а не бежать». Эти слова, неожиданно сложившиеся в рифму, образовали совсем не случайный смысл. Вспоминая дела недавно минувших лет и всех тех, кто был причастен к разработке новой машины, он обобщил, что среди них были те, которые постоянно бегут от проблем, и те, которые их всё время решают. Он тоже однажды бежал, когда уехал учиться в город и не вернулся больше в деревню. Только никуда от неё не денешься. Всю жизнь водит она его вокруг да около. Вот и теперь – директор завода сельскохозяйственных машин.

Александр Иванович стоял у окна. Взвешивал трудовые заботы предстоящих нелёгких дней. «Сколько ещё придётся нам сделать», – куда-то далеко, к незримым немым пространствам тянулся мысленный, медленно угасающий след.

И вдруг в воображении задвигалась и ожила строительная площадка, потянулись вверх корпуса зданий. Александр Иванович наклонился вперёд, притягиваясь к окну; с ясной и зримой силой ему представилось, как всё он изменит. «Праздничным, радужным цветом высветился двор завода. Изготовленные для односельчан машины выкатились на площадку, всё больше и больше заполняя пустое пространство. Вот они вышли на улицу, поплыли знакомой дорожкой вдаль, поднялись в полях, выстроились в ряды перед началом работы. И тут кто-то опять сказал: «Примите, мои дорогие, вот вам подарок». От этого в Александре Ивановиче колыхнулась волна новых чувств, и приятных, и ознобляющих.

В приёмной зазвонил телефон.

– Александр Иванович, трубочку, из горкома.

Сосредоточенно и уверенно он подошёл к аппарату.

– Здравствуйте, Александр Иванович, – послышался приветливый голос инструктора. – Надеюсь, вы уже прочувствовали задачи завода.

– Да, Константин Александрович.

– Вот и хорошо. Не забывайте, план – прежде всего.

– План выпуска или план реконструкции?

– И тот, и другой. Мы с вами уже говорили. Но это ещё не всё. В понедельник вы должны направить в совхоз людей на уборку урожая.

– Людей или всё же будем делать машины?

– Пока только людей. На ручные работы.

– Что же, они на заводе лишние?

– Я понимаю, Александр Иванович, у вас своего хватает, но в области может остаться не убранным урожай. Уплотняйтесь, привлекайте людей из всех отделов, – уверенно звучал голос инструктора. – Кроме ваших людей в район будет направлено около тысячи рабочих с предприятий города. Сельскую проблему будем вместе решать.

Александр Иванович насторожился.

– Решать, а не штопать Тришкин кафтан.

– Пока придётся делать и то, и другое. От вашего завода требуется всего тридцать рабочих и инженеров, – инструктор горкома говорил убедительно и спокойно, словно вселяя единственное, только ему до конца известное понимание важности этих слов.

– Сегодня возьмёте тридцать, а потом потребуется шестьдесят, – возмутился Александр Иванович.

Инструктор горкома ему напомнил, с холодком в голосе:

– Вы должны решать не только производственные задачи. О них никогда не следует забывать.

Сдерживая накопившееся напряжение, Александр Иванович твёрдо ответил:

– Люди будут к понедельнику.

Заныла упрямая, неподвластная разуму человеческая душа: «Вот теперь действительно поработаем».

– Спасибо, Александр Иванович. Я рад, что вы всё понимаете. До свидания. Успехов в работе, – снова приветливо прозвучал голос инструктора.

Директор опустился в кресло.

«Где же их взять? – нетерпеливо продолжала работать мысль. – Из цеха нельзя. Со стройки тоже. Конструкторский отдел – мозговой центр. Откуда их брать?»

– Вера Ивановна, кого раньше направляли в совхоз? – спросил он через внутреннюю селекторную связь.

– Конструкторов и испытателей, у меня даже списочек есть.

Александр Иванович взял список и вызвал начальников.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Я хочу с вами посоветоваться, кого отправлять в совхоз.

Начальник конструкторского отдела сорвался на повышенный тон:

– Никого, пусть сами работают! Мы же им технику поставляем.

Начальник отдела испытаний сурово отметил:

– Естественно, надо посылать тех, без которых не остановится производство. Я предлагаю научных сотрудников. Будем менять через две недели, а вернутся – наверстают упущенное.

– Зачем после навёрстывать? Пусть берут с собой блокноты и там на свежем воздухе думают, не упускают момент, – пошутил начальник конструкторского отдела.

Около часа они обсуждали, кого послать, получилась сборная команда из всех подразделений. Подписывая приказ, Александр Иванович с горечью вдруг подумал: «Не тех людей мы им посылаем. Землю нужно успеть понять, а они её – штурмом брать. Надо срастаться с деревней, а мы от неё удаляемся с таким авральным подходом». Взгляд его снова скользнул на часы. Но мысль, не приняв их торопливый ход, пошла в глубину: «Когда же это случилось? Мы из деревни, оттуда, а она к нам сюда. Мы от неё ловчее, а она нас больнее».

Вошла секретарша и предложила чашечку кофе. Зелёный мигающий огонёк электронных часов, как счётчик, показывал время периодически меняющимся числом. Александр Иванович только теперь понял, почему он так гипнотически смотрит в него. «Течёт, словно песок, торопит». Не нравились в этих часах строгая однозначность и суета. Человеку интереснее относительное время, которое неотделимо от прошлого или связано с будущим. Наверное, это было ясно ему оттого, что в душе оставалась неудовлетворённая разница между тем, что хотелось, и тем, что в действительности совершалось. И это бегущее время, словно беспощадная песочная пыль знойной пустыни, обжигая, не давало покоя и вызывало постоянную жажду раздумий и переживаний.

Александр Иванович выпил кофе, успокоился и начал пересматривать почту, которую Вера Ивановна, уходя домой, положила ему на стол.

В основном это были письма с запросами на новый копатель картофеля, писали по-разному, но все об одном и том же: «Окажите, пожалуйста, помощь», «Срочно необходимо», «Просим Вас». Откладывая в сторону письма, присланные из хозяйств, в правом верхнем углу листа тонким почерком он ответил: «Получать через объединения сельхозтехники, в установленном порядке». На письмах, полученных с вертолётного завода, завода полупроводниковых приборов и других городских предприятий, изъявивших желание иметь свой копатель, он коротко написал: «Отказать». Теряя ещё одну возможность оказать помощь деревне, Александр Иванович откинулся в кресле и закурил. Ему стало жалко деревню и вместе с ней самого себя за то, что не может забыть того, что там происходит, не может прервать бесконечные переживания и воспоминания детства.

В этот вечер о заводе совсем не думалось. Оттачиваясь до афоризмов, в душе вскипали одни и те же слова: «Деревня не любит городских, как город не принимает деревенских. Есть одни, а есть другие».

Через две недели Александр Иванович получил письмо от отца. Неровным, разломанным почерком он писал: «Здравствуй, дорогой сын Александр. Пишу я тебе с одною просьбой, может, ты сможешь достать средство. В этом году и до нас добрался пчелиный клещ, варроатоз по-научному. Говорят, кислотой можно выжечь, да уж больно тонкое дело. Может, отыщешь инструкцию, а иначе мы будем без мёда. В остальном живы и здоровы. Пока ещё трудимся. Только не знаем, надолго ли, хозяйство стало трудно держать».

Ещё отец писал, что у них открылась охота и много уток, грибов. А заканчивал он письмо словами: «Жду тебя вскорости после получения моего письма. Приезжай, новая дорога к нам потихоньку строится. Крепко обнимаю. Твой отец».

Через два дня Александр Иванович достал муравьиной кислоты и журнал, где было опубликовано, как ею пользоваться. И в ближайшую пятницу, после двенадцатичасового переезда вышагивал он по разбитой, недостроенной дороге, высматривая через дальний лес первые признаки опустевшей деревни. Навстречу – знакомое с детства раздолье, влёкшее к освобождению от однообразных раздумий. Впереди подпрыгнула крыша отцовского дома. Ещё немного – и окна его таращатся, словно глаза.

Александр Иванович снял ботинки и пошёл босиком. Ступая по маленьким камешкам, песку и глине, он чувствовал тепло родной земли – земли, на которой он вырос.

Подошёл к дому, а взгляд потянулся вдоль улицы. С обеих сторон стояли наполовину разобранные избы. Углы стен и крыши перекосились. Клуб – самый большой дом в деревне – соскочил с фундамента и ткнулся по самые окна в землю.

«Покидают…» – жалобно произнёс тихий голос внутри.

Александр Иванович опустил чемодан. Открылась почти уже забытая среди городской суеты деревенская рана. Взялась с новой силой тягучая боль. «Не должны, не успеют. Кто-то останется… станется… станется», – эхом дразнился голос внутри.

Александр Иванович расстегнул ворот рубашки, напористый ветер рванулся, словно под парус. Над скошенным лугом просторное голубое небо, а под ногами родная пустеющая земля. Боль не слабела.

Со стороны дворовой пристройки, через просвет двух берёз неловкой торопливой походкой, исполненный спасительной радостью, шёл его поседевший отец.

– Надолго ль приехал? – был первый вопрос.

– На пару дней.

– А мне всё кажется, что насовсем.

– Нет, отец, я уже не приеду. Внуков придётся ждать.

– Можно и внуков, – отец засветился радостью.

В эту ночь Александр Иванович спал в саду. Звёздный ночной циферблат неба мигал яркими огоньками. Невидимое пространство воздуха колыхало листья деревьев.

Нужно было ещё что-то сказать отцу, но не хватило времени для торопливых слов. Не спалось.

Александр Иванович всматривался в загадочное немое пространство неба и думал, точно так же, как в кабинете, когда он смотрел на бегущие цифры электронных часов. Он ощутил, что вся окружающая его обстановка гипнотизирует. В этом немом пространстве он только один, в пространстве памяти, времени и тишины. Это его пространство. Оно волнуется и живёт, оно любит, мучается и страдает. Александр Иванович вслушивался, напрягался и ждал…

И вот она зазвучала, его единственная струна; пронизывая и разлетаясь, звучанье заполняло ночное пространство.

Всё ясней, ясней и ясней: «Боль и любовь, боль и любовь. Боль, любовь и тревога», – беззвучно шептал Александр Иванович.

* * *

Так думал он жить и работать директором завода сельскохозяйственных машин. Всеми силами помогать деревне. В верхних эшелонах власти затевалась масштабная перестройка, а Александр Иванович сам был давно готов идти вместе с коллективом к новым успехам.

То, что завод в процессе реформ будет обанкрочен, растащен и разорён, а здания будут стоять более двадцати лет с выбитыми окнами и с выросшими на крыше деревьями, он не мог предугадать. Не было в нём жажды единолично владеть заводом и обогащаться.

Вместо него это сделают совершенно другие люди. Из-за этой безудержной гонки завод будет полностью сокрушён.

Бывший директор барствовал, а будущий – станет пронырой. Молох перестройки, смерч наживы опрокинет все начинания Александра Ивановича.

Эгоистичный директор, охваченный денежной лихорадкой, с безумной энергией будет добывать себе прибыля. Опустошит огромный завод и пренебрежёт специалистами.

Александр Иванович от переживаний потеряет здоровье и вскоре уедет в деревню, к нормальным людям, в спасительную для души глубинку.

Боль, любовь и тревога останутся с ним навсегда. Боль не ослабнет, а усилится.

Будет обидно за городских жителей, променявших за шесть соток дачного участка такую слаженную воедино, зажиточную Державу и позволивших её затем членить и грабить.

 

С другой планеты

Так много и так часто я слышу одно и то же о неопознанных летающих объектах, но никакого дополнительного прояснения в этой интересной проблеме не возникает. Непознаваемость давно возникшей загадки остаётся на уровне элементарного выбора: хочешь – верь, хочешь – не верь. Никакой однозначной информации нет, и, соответственно, не появляется серьёзного понимания. Одни просто верят, другие принимают как сказку.

На одной из конференций на развалах исторических книг я присмотрел, а затем купил аудиозапись и прилагаемые тексты книг «Славяно-арийские веды» в объёме, требующем многочасового и многодневного прослушивания и прочитывания увлекательного содержания. Нет, это больше, чем постижение нового, – это важные основы жизни, которые существенно осветляют земные будни, и исчезает эта немая непробудная тяга к далёким звёздным мирам, безлюдным, холодным и чужим. Космос и вся поднебесная благодать вдруг оживают.

Во время очередного отпуска я так начитался и наслушался «Вед», что пропитался потрясшим меня до глубины души миропониманием наших мудрых первопредков – славян. И потом долгое время, как бы внутренним эхом, возобновлялись их древние предписания, изученные и понятые умнейшими людьми и счастливо предъявленные, в том числе мне – простому читателю.

«Веды» – древнейшее слово, по современным понятиям это многоуровневые знания. Чтобы убедиться в этом, вспомним некоторые однокоренные слова: поведение, природоведение, всеведение, ведун, ведает, или с другим смыслом – наведение, разведение, выведение, произведение или даже с обратным смыслом – неведение, то есть некомпетентность. Больше всего меня поразило то, что наши мудрые первопредки знали, какие существуют обжитые небесные планеты и какие небесные боги на них обитают. Родство с богами никогда не отвергалось и не ставилось под сомнение. Славяне-арии были людьми из родов великой расы и потомками рода небесного. Получается, что потомки небесного бога и есть загадочные инопланетяне. И потому они небесные, что до нас прожили земную жизнь и не исчезли из нашей памяти. Может, мы просто находимся с ними в далёком родстве? Когда-то они передали нам Веды – знания, как исток многовекового родового опыта. Только мы разучились усваивать их, а чтобы усвоить, надо их обожествить, наполнить святостью.

С особым упорством я продолжил изучать древнейшие знания, которые дошли до нас через десятки тысячелетий, начертанные разнообразными письменами на золотых пластинах, берестяных свитках и дощечках. Тогда получается, что существование многих миров, чертогов и обителей небесных и связь их с Землёй – давно зафиксированный факт. «Тако бысть! Тако еси! Тако буди!» Мне захотелось вникнуть и понять наше родство с богами. Выстраивалась следующая цепочка: я – имя своё рекущий, далее – предки из глубины веков, ещё дальше – первопредки из глубины тысячелетий, Род – изначальное земное божество, создавшее великих и мудрых первопредков наших, Сварог – небесный бог сотворивший Роды расы великой, Брахма – единый творец-созидатель, высшая абсолютная и далее неопознаваемая и непознаваемая сущность. Связь между уровнями или ступенями развития от самого простого человека до наивысшего божества происходит посредством всепроникающей Инглии – беспредельной и бесконечной энергии жизни. Действительно, Веды – это системно изложенные глубокие знания.

Далее мне стало ясно, что я из рода Светорусов, от которых пошла наша письменность че́ртами и ре́зами, ру́никой, бу́квицей, глаго́лицей, а далее – церковнославянский алфавит и древнерусская азбука. Узнал, что живу я в 7520 году от сотворения мира. Я с гордостью вдруг прочувствовал своё древнейшее славянское происхождение. Чем глубже я вглядывался в дальние времена, тем больше предчувствовал и понимал, что истина всё ближе и увереннее подступает ко мне. Несмотря на немалый возраст, во мне вновь пробудился молодецкий характер. Я стал посещать конференции, форумы, фестивали – все те мероприятия, где «русский дух и Русью пахнет». Я радовался картинам художников, исполнителям песен, обрядам, народной одежде – всему тому, что высвечивалось из древнейшей эпохи. И вот что интересно: всё это творчество исходило от особых русских людей, чем-то похожих своей уникальностью, горделивой и честолюбивой поступью на наших далёких предков-богов.

Большинству русских, вовлечённых в трудовые будни и занятых своими заработками, это до фе́ни и по́ фигу. «Бог» совсем рядом: он в деньгах и не ограничен в количестве. Вот посмотришь, даже автомобиль имеет фирму, его производящую, свою эмблему, марку, номер и владельца.

А во что одет человек? В безорнаментное, бессимвольное, безродное, безобере́жное общепринятое одеяние: джинсы, кроссовки, куртки с ничего незначащими иностранными надписями. Собственного мировозренческого атрибута, преодолевающего хаос свободы, на такой одежде не увидишь. Молодёжь носит импортные наряды без комплексов, даже с некоторым щегольством: мол, во всём мире такие. Нравится им эта безымянная и анонимная жизнь. А что же было в те времена? Быть потомком богов и находиться в родстве с ними, считая себя сыном божьим, значит, никак не смердеть, а идти по жизненному пути и творить, подобно Богу, идти от порога родного дома до уровня светлых небесных богов, великих и мудрых предков наших.

Как часто человек не хочет быть основательным продолжателем прошлого: окукленный свободой и негой тела, он предпочтёт округлившийся животик вместо размышлений и переживаний о жизни, более вечной и долгой на нашей Земле, и, возможно, на других планетах.

Бог создал многое на Земле, но разговаривать, общаться и передавать знания даровал только человеку. Уходя от Бога, можно только расчеловечиться, изжить самого себя и наполниться «пекельным» миром или вообще «провалиться в пекло».

По уразумению наших мудрых предков, пекло – это такое место и такие условия, где все вещи дробятся на мелкие части, как в жерновах, распадаются, растлеваются, но не воссоединяются, не приуготовляются для строительства будущей жизни. Попасть в самое пекло никому не хочется.

Пекло обладает мощнейшей негативной энергией, самовыбрасывающейся из преисподней земли, как вулканическое извержение, и преследующей перепуганного человека в виде мистического дракона.

Начитался я «Славяно-арийских вед» до изумления моего сознания, которое наполнилось подаренной благодатью и сверхчеловеческой богоносной силой.

Казалось, что жить мне теперь столетиями, что приобрету способности сказочно-необыкновенные и увижу я мир инопланетный. На одной научно-исторической конференции я обратился к знатоку древнейшей истории и современности, и вот что он мне ответил:

– В действительности между инопланетянами и людьми большое сходство, поскольку Землю долго заселяли и осваивали представители разнопланетных родов космической расы: Да'Арийцы, Х'Арийцы, Светорусы, Рассены. Мы все в той или иной степени имеем их гены. Земля – это плавильный котел инопланетян и людей.

– Можно ли различить их между собой?

– Если инопланетяне среди нас, то их очень трудно опознать, потому что некоторые из них могут маскироваться или просто внешне походить на нас. Ну, например, у нас есть люди с разной расцветкой радужной оболочки глаз: серой, зелёной, голубой, коричневой. И у космических пришельцев такого же цвета глаза, совпадающие с цветом их солнца.

– Значит, жизнь не сама организуется, а получает сигналы извне? Люди – создания инопланетян?

– Летательные аппараты не обнаружены, но, возможно, духи богов проникают в человеческий мир другим путём и даже воздействуют на отдельных людей.

– Инопланетяне – пришельцы от светлого бога любви или от тёмного бога власти?

– Сегодня образ инопланетянина-гуманоида представляется как человекообразное существо с дряблым телом, покрытым кожей серого или светло-зелёного цвета, с непропорционально большой головой, с огромными глазами без зрачков. Оно среднего рода, бесполое и обезличенное, равнодушно к Добру и Злу, превосходит землян по технологическому уровню, вызывает настороженное опасение. Наоборот, в древнерусской культуре инопланетянин предстаёт не гуманоидом, а в виде светлого, доброго бога. По описаниям, по рисункам и картинам художников, бог всемогущ, благороден, умён, с ним ничего не страшно, он вызывает надежду на спасение в трудные минуты. Боги следующих поколений небесно-земной жизни имеют ярко выраженный облик, статус поведения, мужские и женские имена.

– Получается, Бог – за любовь к людям, а гуманоид – за власть над ними. Бог – владыка света и знания, а гуманоид – владыка теней и лжи. Бог дарит, а гуманоид использует.

– Да, по-видимому, между ними большая разница, или она только в нашем воображении.

И вот закружился калейдоскоп впечатлений о разных людях, живущих среди нас. Одни как бы имеют родословную от Бога, а другие – самопровозглашённо избранные Богом, а третьи – искусственно сотворенные и клонированные Богом.

Очень многие люди считают себя богоизбранными, властительными полубогами. Как правило, это видные телом мужчины, с активными чертами характера. Имеют большие глаза, в которых, как в алмазе, всё отражается. Они обладают необычными экстрасенсорными способностями и комплексом мессии.

Эти люди взгромождаются на сцену, как на космический корабль, и ведут за собой команду, одержимую идеей сверхвозможностей человека. Кто только не был заражён и ошельмован подобными увлечениями, захватывающими обожателя до глубины души! Они говорят, что умеют путешествовать во времени. Многие из них, как они сами считают, пришли сюда из будущего. Они могут быстро перевоплощаться в различные мыслеобразы, учат людей, берутся предсказывать, относят себя к ясновидящим.

Однако, с другой стороны, у них абсолютно отсутствует совесть, взгляд безумно нахальный, ложь они подают как истину, ведут себя самостийно, коварны и вороваты. Они верят, что отделены от остальной части людей. Они любят, когда их любят. Эти «полубоги» так прониклись своим совершенством и так оторвались от земных дел, что забыли насколько они реальны. Они не хотят признаваться в своём эгоизме и не могут жить по-другому. Человек слабохарактерный, подверженный внушению порабощается «великими» и «ужасными».

Они так деятельны, что вредоносный поглотительный эффект у них развит до инстинкта. Они, наверное, и сами не замечают, как это у них получается. Все жизнедающие ценности постепенно перетекают к ним. В глобальном масштабе они готовы развязать мировую войну и лишить средств существования всех нормальных людей. Можно сказать, что они гениально бездарны в созидании доброты.

Другие же, не рождённые, а как бы хорошо сотворенные Богом, клонированные по типу интеллектуальных «гуманоидов», в неменьшем количестве представлены на Земле. У них стройное телосложение, длинные ноги и тонкие руки, бледно-сероватый цвет кожи и бегающие глаза с загадочной поволокой. Универсально-нейтральные, как бы бесполые или двуполые, то есть не богорождённые, а изготовленные из подходящего материала, может, из глины, или из ребра, или из другого ваятельного образца. Они погружены в себя, придерживаются доктрины невмешательства и воздерживаются от выхода на передний план. Они настолько сильно материализованы, умны и начитанны, что никакой фантастики не принимают.

Совесть у них есть, но запрятана так далеко, что при случае может и не отыскаться. Часто их завоевывали и покоряли более агрессивные типы, особенно «полубоги».

Они умеют сочинять ложь и продавать её с выгодой. Великолепные комбинаторы, но трусливы, поэтому предпочитают жить под властолюбивым «зонтиком». Желают иметь много чего и неразборчивы в выборе средств приобретения. Имеют лукавый ум и ложную преданность покровителю. В их арсенале предостаточно каверзных целей, пакостных мыслей и красивейших слов.

В глобальном масштабе такие интеллектуальные особи мечтают с помощью Интернета управлять инертным большинством, создавая «послушные», «несогласные», «болотные», «цветные», межрегиональные, межнациональные сетевые ловушки-сообщества.

Однажды еду в трамвае, а по противоположным путям, по шпалам, идёт человек: походка как у робота, руки и ноги передвигаются строго по заданным интервалам. Лицо сосредоточенно-неподвижное, идёт и не обращает внимания на окружающую обстановку. Точно – инопланетянин.

В другой раз, на юбилее, танцую с изысканной блондинкой, прикасаюсь к ней, а вместо рук чувствую как будто твёрдые стержни, и сама такая отстранённая, холодная и молчаливая. Точно, думаю, инопланетянка.

А тут глобальную реформу затеяли, целая галерея инопланетян стала править страной, говорят одно, а делают другое. И чем больше я всматривался в людей, тем больше насчитывалось среди них инопланетян. Вот соверши космические корабли завтра посадку на Землю – и выйдет к ним с хлебом и солью целая депутация уже давно обустроившихся на Земле инопланетян.

Кажется, А.П. Чехов приметил таких сереньких гуманоидов: тогда они удобно прятались в шинелях с поднятым воротником. А наш современник В.М. Шукшин наблюдал людей со светлыми душами, от Бога. Одни – от Бога, а другие – от порога.

Обычно сверходиозные «полубоги» и сверхинтеллектуальные «гуманоиды» притягиваются в силу яркой противоположности. И тогда они, подобно муравьям или пчёлам, начинают строить из оставшихся нормальных людей «пирамиды», влезая на верхи этих «пирамид».

А нормальный человек всегда рад собороваться, собираться на помочи в трудных делах, сбиваться в толпу, в сабантуй.

Потеряв свою родо-племенную «пирамиду» (а в древние времена она изображалась символически в виде «ёлочки»), нормальные люди стали удобным строительным материалом для других «пирамид». Искусственные пирамиды строят «полубоги» и «гуманоиды»: от скуки мастера на все руки. И так научились их быстро и ловко собирать, разбирать и вновь собирать, что некоторые «пирамиды» стали однодневками.

Хорошо, если компоновка строительного материала из «ива́нов» проходит удачно и получается полезный эффект. А что, если это очередная глупость, только для того, чтобы больше было никчёмного мусора, отхода от нормы? «Гуманоиды» технику изобретают, производительность повышают, значит, «иванов» меньше требуется для «пирамиды». Впрочем, «иванов» можно укоротить и предложить им другую пирамиду под названием «пекло»: пображничать, вздурнуть от курева, пропасть в ведьминой яме.

«Полубоги» заняты искусством подчинения и управления людьми. Самая сокровенная мысль при этом, чтобы у людей было стадное чувство и добровольное подчинение пастуху.

И опять я обратился к знатоку древнейшей истории и современности:

– Скажите, профессор, а для чего строились в древние времена Египетские пирамиды?

– Пирамиды строились во многих местах. Про Египетские пирамиды знает каждый школьник, но аналогичные пирамиды есть и в Китае, даже выше пирамиды Хеопса. Пирамиды строились по всему миру и разного размера. Пирамиды есть в Сербии, Словении, Хорватии, Италии, Испании, Англии, Франции, Греции, Турции.

– Для чего нужны были пирамиды? Ведь никакой практической значимости они не имели?

– Пирамиды – это культовые сооружения, это древние ведические, дохристианские храмы. А, как известно, храмы нужны для поклонения Богу или поминания. Возле храма собирается народ, иногда церковный храм называется собором: от слова «соборовать» – вместе сверять и определять жизненные каноны.

– А каким богам поклонялись в пирамидальных храмах?

– И поклонялись, и прославляли. В основном это божественные ипостаси: мужская – бог Род и женская – богиня Макошь. Они – два первородных источника жизни, в более поздние времена (это мы знаем из библии) Адам и Ева.

– Значит, вся родословная человечества началась от бога Рода и богини Макоши?

– Конечно, но эти боги считались небесными, а на земле продолжился род человеческий. Часто на выстроенных пирамидах находят надписи, которые прочитываются на русском языке. Один проницательный и башковитый профессор их обнаружил на многих пирамидах. Это бог Яр и богиня Мара. Корень «яр» и сегодня есть во многих словах русского языка: яркий, яростный, боярин, дояр, ярмарка, крутояр и других. Потом, в следующих поколениях, бог Яр упоминается как бог Хорс – хороший бог. Скорее всего, и наш солнечный Бог Христос, и Дева Мария – из того же наследия, от бога Рода и богини Макоши.

– Но ведь до сих пор неясно: как могли древние люди построить такие огромные пирамиды?

– Легко: они строились из бетонных блоков и извести. Причём, поскольку надписи оставлены на русском языке, пирамиды строили русские мастера. Наиболее крупные бетонные постройки принадлежат русичам – цивилизации очень высокого уровня развития.

– В какой исторический период времени существовала эта цивилизация?

– Более десяти тысяч лет назад, в палеолите.

– А что, в те времена была письменность?

– Была и есть до сих пор на каменных мегалитах, пирамидах, камнях. Причём читается без расшифровки.

– Тогда получается, что пирамида – это модель, иерархическая структура существовавшего в то время русского и других славянских родов. Число единичных бетонных блоков соответствует количеству людей. И чем больше пирамида, тем многочисленнее родовое племя.

– Возможно, и так, но это уже ваши догадки.

– Значит, по всему миру установлены пирамиды, как памятники родо-племенным ответвлениям от единого бога Рода, древнейшего основателя земной цивилизации.

– Получается, что так.

– Значит, в пирамидах не хоронили фараонов, а молились, общаясь с предками своего небесного рода.

– Конечно, это был информационный канал для одарённых экстрасенсорными способностями людей.

– А обелиски погибшим во время войны, сделанные в виде пирамидальной стелы, с прописанными на них фамилиями, – это ведь та же традиция установки небольшого поминального храма, только уже для людей.

– Совершенно точно подмечена связь времён.

– Родо-племенная структура сравнима с государственным устройством?

– Да, в ней были: «смерды» – это народ, «витязи» – власть, «волхвы» – идеология. Возможно, город Волхов оттого так и назван, что это было место сбора волхвов для обсуждения рецептов выживания рода и человека. А река Волхов, вытекающая из Ильмень-озера и впадающая в Ладожское озеро, была местом их проницательных внутриплеменных, ведических прозрений.

– Государство – это более жёсткая форма управления народом?

– Скорее всего, так. Замещение или устранение родо-племенных структур и есть образование национальных государств, а тем более республик и федераций.

– А международные транснациональные корпорации есть замещение государств? Тогда христианство и социализм – это способ вытеснения родо-племенных связей и попытка построения своей глобальной пирамиды.

– Право, не ожидал от вас столь далеко идущих выводов. Христианство и социализм не смогли создать глобальной пирамиды или, согласно древним ведическим представлениям, «мирового древа», «центра земной цивилизации».

– А финансово-человеческие спекулятивные пирамиды – это тоже желание людей собираться в один центр и собороваться?

– Ну, это интеллектуальные штучки. У родо-племенной пирамиды была единая цель: размножаться и осваивать территории. Финансовые пирамиды строят для перераспределения денег от людей из нижних уровней к верхним, к основателям пирамиды. Пирамидомания сегодня перекочевала в Интернет. Это сплошное мошенничество и жульничество. Это уже не культовое, а прагматическое назначение. Финансовая пирамида строится с большой скоростью в геометрической прогрессии. Каждый человек, достигший соответствующего уровня, должен найти от двух до семи человек и внести определённую сумму, так что после десятка переходных уровней набирается огромная сумма, которая и оседает в руках основателей пирамиды.

После встречи с умнейшим профессором, да и после того, когда сам немного поразмышлял, во мне возникла догадка, предположение: «А сам я с какой планеты? Точно, с иной, в себе самом своё не узнаю. Своего происхождения не знаю, не ведаю всей глубины мудрых веков».

Долго и много искал я ответы на непрекращающиеся вопросы. В молодости я с таким же увлечением ходил на охоту, но не всякий раз она была удачной.

И вот однажды на Международном научно-практическом семинаре «Родовые основы русского мира», проходившем в Нижнем Новгороде, решился я и купил русскую народную рубашку, украшенную красивым орнаментом, да так к ней информационно-энергетически подкрепился, что стал изучать его символику и технологию интерпретации.

Очень скоро приучился ходить в покрытой символами одежде и почувствовал в себе изменённое состояние сознания: от созерцания стал входить в длительные трансовые медитации, как бы общаясь с духами своих предков из Древней Руси.

Чудодейственная рубаха, покрытая символическими изображениями, преимущественно красного цвета, постоянно определяла направленность движения к свету, к теплу. Много солярных, солнечных, свастических знаков разной величины и с разной геометрической прорисовкой, как излучатели света, инкрустировано в полотно рубахи.

На груди вышита символика Мирового древа, с которого началась жизнь людей на планете Земля. В символах изображены лики божества Перуна (певца рун) и богини плодородия Лады, благодаря которым происходила адаптация человека к природе. На рукавах сделаны оторочки в виде последовательно повторяющихся рисунков русского ромба с крестиком в центре – символа единства мужского, «Яр», и женского, «Ёмь», начал.

Ромбов много, как и людей, стремящихся соединиться и образовать семью. Низ рубахи расшит символикой по годовой календарно-обрядовой схеме. Орнаментальная вязь настолько информативна, что читается во всех направлениях и на многих уровнях, вся упорядоченная зеркальными симметриями, поворотами и отражениями.

Посмотрите: на развесистом дереве много листьев, но они неупорядочены, они подобны по форме, но в пространстве расположены случайным образом.

Орнамент – это системно упорядоченная компоновка фигур в пространстве (на четыре стороны света) и во времени (из четырёх чередующихся периодов года). В орнаменте порядность, порядковость, – и в голове порядок.

Когда-то я чурался идентификации человека номером ИНН, потом не признавал информационный чип, который предлагалось вводить в живое тело для дистанционного считывания персональной информации. А теперь добровольно, с любовью, ношу рубаху с русским орнаментом, где написана целая повесть: какого я рода и племени, по каким канонам живу, какой у меня статус и какой жизненный путь.

И никакой негативной информации, – только система одухотворяющих знаков, позволяющих человеку гармонично строить свои взаимоотношения с окружающим миром.

При такой системе никаких болезней, недугов и отклонений не возникает, их не может быть. Взаимоотношения между людьми строятся осознанно на позитиве. Здоровым и нормальным человеком манипулировать сложно.

То ли орнамент на меня повлиял, то ли во мне пробудились медиаторские способности, но я почувствовал парапсихологические тенденции. «Я – белый колдун, я – ведун, я общаюсь с духами предков», – утверждался я всё сильнее в наличии необычных экстрасенсорных способностей. Я раньше думал, что рубаха просто защищает от холода, нет – она помогает общаться с богами, духами природы, предками и даже потомками.

И вот тогда, подчиняясь неведомой силе, я отправился для просветления в храм. Моя мать – староверка, отец – коммунист, сестра – инженер, брат – военный, а я влюбился в науку. Решил провести над собой эксперимент и вознамерился в русской рубашке побывать возле икон.

Как космонавт в необычном скафандре, будто повторно рождённый, только теперь в интеллектуальной рубашке, защищённый информационно-энергетическими оберегами, напичканный космоведическими модулями узорочья, охваченный космогоническим пояском, я приготовился к восхождению в храм.

И каково же было моё удивление, когда перед моим взором предстал храм Преображения с устремлённой высоко вверх четырёхъярусной колокольней и двухэтажной многокупольной церковью!

Я узрел в этом грандиозном архитектурном комплексе космический корабль многоразового использования с многоступенчатой ракетой-носителем, готовой для старта.

«Точно, точно, я с другой планеты», – шептал я про себя, с трепетным волнением поднимаясь на паперть.

Открыл настороженно таинственную дверь и вошёл с участившимся сердцебиением в объёмный притвор храма. Крепкая массивная створка сама полуавтоматически закрыла вход. Впереди – молитвенный зал храма и иконостас.

Я обошёл все иконы и мысленно проплыл по библейскому сюжету из жизни Иисуса Христа. Нет – это было недавно: чуть более двух тысячелетий назад, а мне нужно знать что было у нас двадцать и более тысячелетий назад.

Остановился в центре храма, выпрямился и поднял голову вверх. Дух божественного молитвенно-магического песнопения из нерасслышанных, неопознанных, гипнотизирующих слов подхватил меня и, как пёрышко, вынул из тела.

Пролетев над ликами канонизированных святых угодников, апостолов и пророков, пронизывая облака, нарисованные на куполе храма, через животворящий надкупольный крест я возносился и проникал в другие миры, в миры многопланетного существования, мысленно улетал к другой планете.

Разверзлось пространство, широко открылась объёмная картина мироздания, мир гармонично творящий, посыпалось вниз всё утяжелённое и раздробленное, понеслись быстрокрылые мысли и чувства, красочными орнаментами покрывался проявленный небесный мир. Жизнь приобретала огненность и светоносность, наполнялась новыми смыслами, желаниями и алгоритмами…

Вернулся вскоре назад. Уехал в деревню и был приглашён в баньку.

После очередного выхода из парилки мой приятель значительно произнёс, сказал уверенно и компетентно, как настоящий коммунист и патриот:

– Небо – нет Бога, небеса – нет беса. Бог и бес не человеки, они недостижимые бесконечные мнимости. Человеку нужна вера в идеал и постоянное подтверждение знаниями правильности выбранного идеала. Измени образ идеала или не получи подтверждения правильности идеала, и человек изменит своё поведение. А если ещё глубже, то ВеРа – это от сокращённого «Be» – ведение, знание того, что называется «Ра» – радуга, солнце в дуге, то есть познание мироздания Солнечной системы, Вселенной. А вот если идеал паразитирования (это употребление пищи по прогрессивной цепочке: «я тебя, а другой меня») есть суть живой природы, то человеку ничего не остаётся, как использовать друг друга, эксплуатировать. Это можно сделать силой, заставить или обмануть. Жизнь нормальных советских людей без религии и обмана вызвала зависть у особенных, по-твоему – «полубогов» и «гуманоидов». Вот тогда они размечтались и стали строить транснациональные корпорации, современные человеческие пирамиды, ориентированные на глобальный бизнес. Это они – с другой планеты, отчуждённые и далёкие, а мы – настоящие земляне, со своей прародиной и славными предками.

– А как же во имя Отца, Сына и Святого Духа?

– Отец, сын и есть родовая цепочка, а дух – это знания, передаваемые из поколения в поколение.

– Но ведь это тоже пирамида, корпорация, только родовая, родословная.

– Не родословная, ародославная, родноверная, родоведическая, то есть более правильная, естественно организованная. Я бы сказал, оптимизированная, природо– и человекосберегающая. Для транснациональных корпораций человек и природа – это сырьё, перерабатываемое для увеличения высоты пирамиды.

– Но тогда самая высоченная пирамида и есть Мировое древо, явленное в древнеславянских Ведах как символ обустройства Вселенной. Корни – на планете Земля, а крона развития – в высоту, к другим планетам.

– Да, но этой самой красивой пирамиде противостоит самая коварная человеческая пирамида – масонская. Она создана для управления всем населением земного шара. Но чтобы не было сведений о её существовании – она тайная, из засекреченных «людей-невидимок».

– Да, я много читал об этом. Я даже купил книгу своего однофамильца Бориса Башилова «История русского масонства».

– Конечно, это глобальная пирамида. Она в основе родовая, но неславянская. Состоит из «полубогов» и «гуманоидов». Именно они претендуют на Мировое древо, создавая Мировое правительство, чтобы содержать в послушании и эксплуатировать всё население.

– По-твоему, получается, нет ни Бога, ни инопланетян.

– Пришельцы и боги созданы человеком.

– А может, наоборот, они создали нас и нашу прародину?

– Посмотри, какой «макияж» придумали в Америке. Полёт на Луну отсняли в кинопавильоне, а теперь ещё хвалятся, что на Луне поселена высшая цивилизация и у них заключён договор о сотрудничестве.

– Мировое жульё, как точно отметил национальный русский поэт Сергей Есенин в своей драматической поэме «Страна негодяев». Америка – это дьявол, и ложь её – дьяволиада. Бог – это суть, а дьявол – это блеф.

– Или вот ещё что. Знаменитый Стонхендж – мегалитическое сооружение недалеко от Лондона, официально датируемое IV–III тысячелетием до Рождества Христова – собран из камней, привезенных из Скифии, древней территории России.

– Ты хочешь сказать, что наша прародина «Гиперборея-Арктида» древнее английской «Атлантиды»?

– В том-то и дело. Древневедический город Аркаим в Челябинской области тому подтверждение. Правда на нашей стороне, а у них – фальсификация.

После завершающего захода в парилку мой приятель, распарившись докрасна, наполнился избытком тепла и новым порывом правильных мыслей.

– Древняя Русь затуманена, место её зарождения зашельмовано, а время преднамеренно укорочено. Раздроблен и мастерски замаскирован долгий и добрый путь наших предков. Река не может нести свои во́ды, если нет истока и устья. Нелюди продолжают соскабливать родноверие с Мирового древа жизни, создавая искусственную россыпь «мульти-пульти» людей.

– Чем же наша древнерусская пирамида будет отличаться от масонско-олигархической пирамиды, если обе они станут глобальными?

– Тем, что наша древнерусская пирамида – это наше историческое родословное древо, и ей сотни тысяч лет, а масонско-олигархическая пирамида – пиратская, финансовая в своей основе, и ей не более трёх тысяч лет.

– Получается, наше древнерусское Мировое древо человека оберегает, самоорганизуется, а масонско-олигархическая транснациональная пирамида человека порабощает, зомбирует людей под свои цели.

Я соглашался с яркими мыслями моего приятеля-земляка.

Мы пили берёзовый квас и долго ещё обсуждали волновавшие нас земные проблемы, горячились и остужались холодной водой, освобождаясь от плена одних забот и приготовляясь для решения многих других проблем завтрашних дней, связанных с не столь уж далёким прошлым…

А вот ещё чудеса, как бы с другой планеты.

При строительстве автодороги выкопали на берегу Днепра огромные морские ракушки.

Смоленщина 200 тысяч лет назад была покрыта морем. Исчезала с лица земли и вновь появлялась.

Вот это история, но это уже другая история на нашей планете. Может, прежде, чем строить глобальные пирамиды, надо больше думать о драгоценности нашей матушки-Земли, о величии космоса и об их всепроникающем единстве?

А может, объединить две глобальные пирамиды – древнерусскую и финансово-накопительную транскорпоративную – и готовиться вместе к освоению других солнечных и звёздных чертогов?

И тогда космос, открытый благодаря полёту Ю.А. Гагарина, примет нас во всю глубину мироздания, а русские улыбчивые лица иконописно пропишутся в книгу ведических знаний из сказочно-фантастических откровений и реальных открытий.