С Николая I начинается возрождение монархического мировоззрения у русских царей. Как и цари Московской Руси, Николай I понимает доставшуюся ему царскую власть, которую он не искал и не добивался, как Царево Служение Богу и русскому народу. «Николай I, — пишет член Ордена Русской Интеллигенции П. Струве в предисловии к работе С. Франка «Пушкин, как политический мыслитель», — превосходил Пушкина в других отношениях: ему присуща была необычайная самодисциплина и глубочайшее чувство долга. Свои обязанности и задачи Монарха он не только понимал, но и переживал как подлинное СЛУЖЕНИЕ.» «Поэт хорошо знал, что Николай I был — со своей точки зрения самодержавного, т. е. неограниченного монарха — до мозга костей проникнут сознанием не только права и силы монархической власти, но и ее ОБЯЗАННОСТЕЙ». Фрейлина А. Ф. Тютчева пишет, что Имп. Николай «Был глубоко и религиозно убежден в том, что всю жизнь свою он посвящает благу родины, который проводил за работой восемнадцать часов в сутки из двадцати четырех, трудился до поздней ночи, вставал на заре, спал на твердом ложе, ел с величайшим воздержанием, ничем не жертвовал ради удовольствия, и всем ради долга, и принимал на себя более труда и забот, чем последний поденщик из его подданных». (А. Ф. Тютчева. При дворе двух императоров.) Недавно умерший известный писатель М. Пришвин писал в своем дневнике «Глаза земли»: «В детстве после чтения «Песни о купце Калашникове» стал вопрос: почему Грозный, сочувствуя вместе с автором Калашникову, неожиданно для читателя награждает его виселицей?» И только теперь появляется ответ: «Грозный сочувствовал Калашникову, как человеку и хотел бы по человечески отнестись к нему, но, как царь, должен был повесить». «Я понял это только теперь, пишет М. Пришвин, — потому что только теперь пришло время очевидного для всех разделения жизни на человеческое начало, «как самому хочется», и на должное «как надо». Когда Пришвин писал это многозначительное признание ему шел восьмидесятый год. Потребовалось сорок лет большевистских ужасов, чтобы представитель Ордена Русской Интеллигенции, революционер в прошлом, М. Пришвин понял, наконец, то что понимали все цари Московской Руси, что понимал двадцатидевятилетний Николай I приняв на себя великое бремя царской власти. Он также, как и цари Московской Руси хорошо знал, что основная тяжесть жизни для того, кто носит шапку Мономаха состоит в том, что он очень часто должен подавлять в себе свои личные чувства и поступать не так «как самому хочется», а так «как надо», так как этого требует долг Царского Служения.

Иоанн Грозный повесил Калашникова вовсе не потому, что ему так хотелось поступить. И Николай I повесил декабристов не потому, что хотел отомстить им как человек. Как человеку ему, как мы это знаем, совершенно не хотелось ни отдавать приказа стрелять в восставших, ни вешать главарей восстания, он поступил не так, «как ему хотелось», а так «как надо», как повелевал ему царский долг. «Король Людовик XVI, — говорил он, — не понял своей обязанности и был за это наказан. Быть милосердным не значит быть слабым; государь не имеет права прощать врагам государства». «Я могу признаться, — сказал он гр. Лафероне, — в тяжести бремени, возложенного на меня Провидением. В 29 лет позволительно, в обстоятельствах, в которых мы находимся, страшиться задачи, которая, казалось, никогда не должна была выпасть мне на долю, и которой, следовательно, я не готовился. Я никогда не молил Бога ни о чем так усердно, как о том, чтобы Он не подвергал меня этому испытанию. Его воля решила иначе: я постараюсь стать на высоте долга, который он на меня возлагает. Я начинаю царствование, под грустным предзнаменованием и страшными обязанностями. Я сумею их исполнить.» В написанном 4 мая 1844 года завещании Николай I писал: «Я умираю с сердцем полным благодарности за все то доброе, которое Он предоставил мне в этой временной жизни, полной пламенной любви к нашей славной России, которой я служил верно и искренно, по мере сил моих».