Враг масонов N 1, Масоно-интеллигентские мифы о Николае I

БОРИС БАШИЛОВ

ВРАГ МАСОНОВ № 1

МАСОНО - ИНТЕЛЛИГЕНТСКИЕ МИФЫ О НИКОЛАЕ I

Николай I, вместе со своим отцом Императором Павлом I, является одним из наиболее оклеветанных русских царей. Царем, наиболее ненавидимым Орденом Русской Интеллигенции. В чем причина столь неукротимой ненависти и столь яростной клеветы, не стихающей до нашего времени? Дело в том, что после смерти Александра I, Император Николай I становится возглавителем Священного Союза, задуманного Александром I для политической борьбы с врагами христианства и монархического строя. Уже одно это обстоятельство делало Николая I - врагом масонства № I. Но были у Николая и личные вины перед мировым масонством, которые масоны никогда не простят ему. Первое из таких "преступлений" подавление заговора декабристов, заговора входившего в систему задуманного масонами мирового заговора против христианских монархий Европы. Второе "преступление" - запрещение масонства в России. Третье политическое мировоззрение Николая I в котором не было места масонским и полумасонским идеям. Четвертое "преступление" - желание Николая I покончить с политической фрондой европеизировавшихся слоев дворянства. Пятое - прекращение дальнейшей европеизации России. Шестое намерение встать во главе, как выражается Пушкин, "организации контрреволюции революции Петра". Седьмое "преступление" - намерение вернуться к политическим и социальным заветам Московской Руси, что нашло свое выражение в формуле "Православие, Самодержавие и Народность". Восьмое "преступление" борьба с Орденом Русской Интеллигенции, духовным заместителем запрещенного Николаем I масонства. Девятое "преступление" - борьба Николая I против революционных движений, организованных масонами в монархических государствах Европы. Мифы о необычайном деспотизме и необычайной жестокости Николая I появились потому, что он мешал русским и иностранным масонам и Ордену Русской Интеллигенции захватить власть в России и Европе. "Он считал себя призванным подавить революцию, - ее он преследовал всегда и во всех видах. И, действительно, в этом есть историческое призвание православного царя", - пишет в своем дневнике фрейлина Тютчева. Уже одного перечисления главных "преступлений" Николая I против русского и мирового масонства и связанных с ним организаций достаточно, чтобы понять что Император Николай I никаким образом не мог устраивать масонство, ни как глава России, ни как глава Священного Союза. Именно это является основной причиной патологической ненависти к Николаю I, а не его "дурные" личные качества, как это до сих пор уверяют члены Ордена Русской Интеллигенции. Николай I заклеймен "деспотом и тираном", "Николаем Палкиным", за то, что с первого дня своего царствования, с момента подавления восстания декабристов, и до последнего дня (организованная европейскими масонами Крымская война), он провел в непрерывной борьбе с русскими и европейскими масонами и созданными последними революционными обществами.

За то, что Николай I преследовал революцию "всегда и во всех видах" на него и клеветали при жизни, клевещут и до сих пор. Только за последнее время заграницей на русском языке вышли четыре книги наполненных сознательной клеветой по адресу Николая I. Чеховским издательством перепечатана книга Мережковского "Александр I и декабристы", в Берлине вышла объемистая книга Лясковского "Мартиролог русских писателей", в США - книга Р. Гуля "Скиф в Европе" (Бакунин и Николай I) и в Аргентине книга проф. М. Зызыкина "Император Николай I и военный заговор 14 декабря 1825 года". Все эти книги являются шедеврами клеветы и трудно из них выделить какую-либо в этом отношении. Будущим историкам национального направления придется много и упорно поработать, чтобы разоблачить огромное количество клеветнических мифов связанных с именем Николая I. О Николае I и о многих выдающихся людей Николаевской эпохи, начиная с Пушкина, членами Ордена Русской Интеллигенции сложено большое число политических мифов. Только разоблачив эти мифы можно создать верное представление об историческом значении Николаевской эпохи в последующем историческом развитии России. "Никто не чувствует больше, чем я, потребность быть судимым со снисходительностью, - писал 11 декабря 1827 года Император Николай I Цесаревичу, - но пусть же те, которые меня судят, имеют справедливость принять в соображение необычайный способ, каким я оказался перенесенным с недавно полученного поста дивизионного генерала, на тот пост, который я теперь занимаю" (Письмо Имп. Николая I Цесаревичу от 11 дек. 1827 г. Гос. Публ. Библ. Архив Шильдера. Том 4. №12). Но никто из политических врагов Императора Николая I, а их у него было великое множество, и внутри России, и за ее пределами, никогда не судили его снисходительно и справедливо. Они всегда клеветали на него и старались внушить отвращение не только к его духовному облику, но и к его внешности. Один из основателей Ордена Русской Интеллигенции А. Герцен внешность Николая I всегда описывает так, чтобы создать впечатление о его дегенеративности и исключительной жестокости. Вот одно из таких клеветнических описаний Герцена: "Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая за счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости чем чувственности, но главное - глаза без теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза". Так, не имевший зимних глаз, Герцен без всякого милосердия клеветал всю свою безнравственную жизнь на Николая I. По порочной дороге проложенной Герценом пошли и все остальные члены Ордена Русской Интеллигенции, Бакунины, Мережковские и гаденыши рангом поменьше. Ненависть к Имп. Николаю входила ведь в число обязательных чувств, которые должен был иметь каждый член Ордена. Раскрываем учебник "Истории СССР" для 9 класса средней школы, изданный в 1947 году. В главе "Наука, литература, искусство в первой половине XIX века" находим следующий клеветнический, перл: "...Рылеев повешен Николаем. Пушкин убит на дуэли 38 лет. Грибоедов зарезан в Тегеране. Лермонтов убит на дуэли на Кавказе. Веневитинов убит обществом 22 лет. Кольцов убит своей семьей 38 лет. Белинский убит 35 лет голодом и нищетой. Баратынский умер после 12-летней ссылки..." Не правда ли какой яркий пример большевистской пропаганды? Нет, извините! Большевистская пропаганда приводит только песчинки клеветы из оставленного ей Орденом Русской Интеллигенции богатейшего наследства в области политической клеветы. Приведенные выше строчки - принадлежат одному из основоположников Ордена А. Герцену. На этом примере ясно видно до какой степени политического цинизма может довести политический фанатизм человека. Клеветническая палитра А. Герцена, надо отдать ему в этом должное, богата на редкость. Когда бы, и чтобы не писал Герцен о Николае I или о Николаевской эпохе, он всегда находит все новые и новые краски для клеветы. У него выработался даже, свойственный только ему, особый клеветнический стиль. Вот характерный образчик этого стиля, в котором лжет и клевещет каждое слово, каждая буква. "Разумеется, - пишет Герцен в предисловии к изданному заграницей тому воспоминаний кн. Дашковой, встречая при выходе с парохода вычищенную и выбеленную лейб-гвардию, безмолвную бюрократию, несущихся курьеров, неподвижных часовых, казаков с нагайками, полицейских с кулаками, полгорода в мундирах, полгорода делающий фрунт и целый город торопливо снимающий шляпу, и подумав, что все это лишено всякой самобытности и служит пальцами, хвостами, ногтями и когтями одного человека, совмещающего в себе все виды власти: помещика, папы, палача, родной матери и сержанта - может закружиться в голове, сделаться страшно, может придти желание самому снять шляпу и поклониться, пока голова цела и вдвое того может захотеться сесть опять на пароход и плыть куда-нибудь". Трудно с помощью такого небольшого числа слов дать столь сильно искаженное и столь клеветническое изображение Николаевской эпохи. Со всей силой присущего ему таланта клеветника Герцен старался изобразить всегда Николая жесточайшим деспотом и тираном. И многие из его современников, а вслед за ними и последующие поколения, поверили клеветническим измышлениям Герцена.

III

Разберем предъявленные Герценом обвинения по порядку. Поэт Рылеев, повешен не потому что этого захотел Николай I, а за участие в вооруженном восстании. За такое преступление всегда казнили во всех странах и превращать участника вооруженного восстания в акт личной расправы Императора - нечестно. И Герцен совершает этот нечестный поступок. Николай I был строгим правителем, требовавшим чтобы все честно исполняли свой долг, но он не был ни жестоким человеком, ни тем более тираном. Когда встал вопрос о необходимости открыть огонь по восставшим, Император Николай никак не мог решиться отдать приказ стрелять. Генераладъютант Васильчиков сказал тогда ему: "Нельзя тратить ни минуты; теперь ничего нельзя делать; необходимо стрелять картечью". "Я предчувствовал эту необходимость, - пишет в своих воспоминаниях Николай, - но, признаюсь, когда настало время, не мог решиться на подобную меру, и меня ужас объял." "Вы хотите, чтобы я в первый день моего царствования проливал кровь моих подданных? отвечал я. "Для спасения вашей империи" - сказал он мне. Эти слова привели меня в себя: опомнившись, я видел, что или должно мне взять на себя пролить кровь некоторых и спасти почти наверное все, или, пощадив себя, жертвовать решительно государством". И молодой Император решил пожертвовать своим душевным спокойствием, но спасти Россию от ужасов революционного безумия. "Сквозь тучи, затемнившие на мгновение небосклон, - сказал 20 декабря 1825 года Николай I французскому посланнику графу Лафероне, - я имел утешение получить тысячу выражений высокой преданности и распознать любовь к отечеству, отмщающую за стыд и позор, которые горсть злодеев пытались взвесть на русский народ. Вот почему воспоминание об этом презренном заговоре не только не внушает мне ни малейшего недоверия, но еще усиливает мою доверчивость и отсутствие опасений. Прямодушие и доверие вернее обезоружает ненависть, чем недоверие и подозрительность, составляющие принадлежность слабости..." "Я проявлю милосердие, - сказал Николай дальше, - много милосердия, некоторые скажут, слишком много; но с вожаками и зачинщиками заговора будет поступлено без жалости и без пощады. Закон изречет им кару, и не для них я воспользуюсь принадлежащим мне правом помилования. Я буду непреклонен: я обязан дать этот урок России и Европе". "Нельзя сказать, пишет еврей М. Цейтлин, - что Царь проявил в мерах наказания своих врагов, оставшихся его кошмаром на всю жизнь, (ему всюду мерещилось "ses amis du quatorze") очень большую жестокость. Законы требовали наказаний более строгих" (М. Цейтлин. 14 декабря. Современные Записки. XXVI. 1925. Париж). В изданном 13 июля 1826 года манифесте, после разъяснения истинного смысла восстания декабристов, указывалось, что родственники осужденных заговорщиков не должны бояться никаких преследований со стороны правительства: "Наконец, среди наших общих надежд и желаний, склоняем Мы особенное внимание на положение семейств, от которых преступлением отпали родственные их члены. Во все продолжение сего дела, сострадая искренно прискорбным их чувствам, Мы вменяем Себе долгом удостоверить их, что в глазах Наших, союз родства передает потомкам славу деяний, предками стяжанную, но не омрачает бесчестием за личные пороки или преступления. Да не дерзнет никто вменить их по родству кому либо в укоризну; сие запрещает закон гражданский и более претит закон христианский". "Начальником Читинской тюрьмы и Петровского завода, где сосредоточили всех декабристов, - пишет автор "Декабристы" М. Цейтлин, - был назначен Лепарский, человек исключительно добрый, который им создал жизнь сносную. Вероятно, это было сделано Царем сознательно, т. к. он лично знал Лепарского, как преданного ему, но мягкого и тактичного человека" (М. Цейтлин. 14 декабря. Современные Записки. XXVI). "Каторжная работа вскоре стала чем-то вроде гимнастики для желающих. Летом засыпали они ров, носивший название "Чертовой могилы", суетились сторожа и прислуга дам, несли к месту работы складные стулья и шахматы. Караульный офицер и унтер-офицеры кричали: "Господа, пора на работу! Кто сегодня идет? Если желающих, т. е. не сказавшихся больными набиралось недостаточно, офицер умоляюще говорил: "Господа, да прибавьтесь же еще кто-нибудь! А то комендант заметит, что очень мало!" Кто-нибудь из тех, кому надо было повидаться с товарищем, живущим в другом каземате, давал себя упросить: "Ну, пожалуй, я пойду" (М. Цейтлин. Декабристы.). Да, Николай I выбрал, генерала Лепарского начальником мест заключения в которых находились .осужденные декабристы сознательно. Вызвав однажды Лепарского он сказал ему: "Степан Романович! Я знаю, что ты меня любишь и потому хочу потребовать от тебя большой жертвы. У меня нет никого другого, кем я мог бы заменить тебя. Мне нужен человек, к которому я бы имел такое полное доверие, как к тебе; и у которого было бы такое, как у тебя сердце. Поезжай комендантом в Нерчинск и облегчай там участь несчастных. Я тебя уполномочиваю к этому. Я знаю, что ты сумеешь согласить долг службы с христианским состраданием". Грибоедов, русский посланник в Персии, был убит фанатиками персами, враждебно настроенными к России. Грибоедов погиб на служебном посту. Каким образом в его гибели может быть виноват Николай I? Ведь если бы Грибоедов умер естественной смертью в Петербурге, Герцен, с свойственной ему безответственностью обвинял бы Николая I в том, что он убил Грибоедова петербургскими туманами, не желая отправить его на дипломатический пост в страну обладающую сухим, здоровым климатом. Когда человек намерен клеветать он всегда найдет сколько угодно причин для клеветы. Лермонтов, обладавший очень неровным характером, погиб на Кавказе, на дуэли. Почему Николай должен нести ответственность за то, что Лермонтов погиб на дуэли? Совершенно непонятно. К. Грюнвальд, в изданной на французском языке в 1946 г. книге "Жизнь Николая I", человек в общем недружелюбно настроенный к Николаю, оправдывает поведение Николая по отношению к Лермонтову. Лермонтов, вопреки существовавшего запрещения дрался на дуэли с сыном французского посла Баранта. Властям был известен циничный отзыв Лермонтова о великой княжне Марии. "Перевод этого человека в приграничный гарнизон, - пишет Грюнвальд, где был он убит в новой дуэли, был, собственно говоря, мягкой мерой, которая была бы принята в отношении офицера при любом режиме и в любой стране". Узнав о смерти Лермонтова Николай I сказал не: "Собаке - собачья смерть", а как свидетельствует Вельяминов: "Жаль, что тот, который мог нам заменить Пушкина убит". "Веневитинов убит обществом! А Кольцов убит своей семьей"! Это какие то уже совсем необычайные обвинения! Про "жестокую расправу" с Шевченко К. Грюнвальд пишет следующее: "...надо признать, что поэт принял участие в тайном обществе, цель которого угрожала целости Империи, что он посвятил, без всякого к тому повода, бранные стихи Императрице, и это после того, как он был выкуплен из крепостных на средства царской семьи".

Далеко от правды и утверждение Герцена, что Белинский был "убит голодом и нищетой". Большинство воспоминаний о Белинском так же тенденциозны, как был тенденциозен сам Белинский. Авторы воспоминаний усиленно подчеркивают что Белинский сильно бедствовал еще в юности. Так, например, Н. Иванисов 2-ой в своей статье "Воспоминание о Белинском утверждает: "В Пензе Белинский жил в большой бедности: зимой ходил в нагольном тулупе; на квартире жил в самой дурной части города вместе с семинаристами; мебель им заменяли квасные бочонки. Но бедность и лишения не всегда убивают дарования". Но учившийся вместе с Белинским Д. П. Иванов в статье "Несколько мелочных данных для биографии В. Г. Белинского", уличает Иванисова Второго во лжи: "Внешнее благосостояние семейства, - пишет он. - было, по-видимому, удовлетворительное: у него был на базарной площади небольшой дом о семи комнатах, довольно обширный двор с хозяйственным строением, амбарами, погребом, каретным сараем, конюшнею и особою кухнею, примыкавшей к заднему входу в дом и отделенною от него большими сенями. Позади двора тянулся довольно обширный огород засевающийся на лето овощами; на огороде была выстроена особая баня с двумя предбанниками, настолько поместительная и чистая, что могла служить жильем и временным лазаретом для привозимых из деревни больных. Прислуга Белинских состояла из семьи дворовых крепостных людей, в числе которых был средних лет кучер с женой и две рослые горничные". Разоблачая ложь Иванисова о необычайной бедности, в которой жил В. Белинский в Пензе, Иванов в другой статье пишет: "Мы квартировали и очень долго в Верхней Пешей улице, довольно видной и чистой, застроенной порядочными домами и выходившей на Соборную площадь, самую лучшую часть города..." "Еще резче бросилась в глаза Иванисову встреча Белинского в нагольном тулупе. Это обстоятельство требует также разъяснения. Не помню в каком году, Белинскому не успели приготовить дома теплой шинели, или пожелали сшить ее в Пензе, находя это удобнее и дешевле; запоздали присылкою на это денег, и портной замедлил исполнением заказанной работы, и Белинский принужден был в глубокую осень ходить некоторое время в дорожном, некрытом калмыцком тулупе..." "Банковая или фризовая зеленого цвета шинель была готова и тулуп сброшен с плеч." "Появляться на свет Божий в некрытых шубах и калмыцких тулупах тогда не считалось неприличным, многие зажиточные помещики постоянно разъезжали по городу в некрытых медвежьих шубах, находя, что суконная покрышка увеличит вес и без того сильной ноши". Белинский несмотря на то, что отец иногда задерживал присылку денег в Пензу, по свидетельству Иванова "несмотря на то, был вполне обеспечен в главных своих нуждах". У него был большой запас белья, как носильного, так и постельного, будничное и праздничное платье, обувь, все учебные пособия: книги, бумага, перья, карандаши; а что всего важнее: у него была сухая, теплая квартира, сытный стол с утренним и вечерним чаем. Хозяин наш, Петров, сам любивший вкусно и плотно покушать, кормил нас хорошо..." Белинский нуждался только в первое время занятия журналистикой. Потом он зарабатывал вполне достаточно и о том, что он голодал не может быть и речи. Ложь Герцена разоблачается очень легко. Взгляните на известную картину, в которой изображен Некрасов у постели умирающего Белинского. Вы видите огромную, прекрасную, красиво обставленную комнату, из которой видна другая, обставленная не хуже. Перед смертью Виссарион Белинский занимал квартиру из нескольких комнат. Белинский умер не от нищеты и голода, а от чахотки. Но если человек умирает от чахотки, то почему в смерти виновато русское правительство. Сколько в разных странах мира умерло преждевременно знаменитых людей от дуэлей, чахотки, от неладов в семье, но никто за всю историю человечества, кроме русских интеллигентов, не додумался возводить за это на правительство своей страны обвинения в преднамеренных убийствах. Даже если бы Белинский умер действительно от голода и нищеты, то в этом был бы виноват не Николай, а современное общество, которое, как известно, всегда с равнодушием относится к выдающимся людям. Это всегда происходило и всегда будет происходить. Пушкин писал, например, Нащокину в марте 1834 года: "Я ему ставлю в пример немецких гениев, преодолевших столько горя, дабы добиться славы и куска хлеба". Юный Достоевский пишет брату: "В "Инвалиде", в фельетоне, только что прочел о немецких поэтах, умерших от голода, холода и в сумасшедших домах. Их было штук двадцать, а какие имена! Мне до сих пор страшно". А вспомним судьбу Сервантеса? В очерке посвященном Золя, Мопассан пишет, что "...одну зиму некоторое время он питался только хлебом, макая его в прованское масло... Иногда он ставил на крыше силки для воробьев и жарил свою добычу, нанизав ее на стальной прут. Иногда, заложив последнее платье, он целые недели просиживал дома, завернувшись в одеяло, что он стоически называл "превращаться в араба". Историки, клевещущие на Николая I, должны бы как будто знать, что выдающиеся люди бедствовали не только в царствование Николая I. И конечно, знают это, но продолжают лгать до сих пор.

Раз и навсегда необходимо положить конец масонской клевете о том, что в убийстве Пушкина Дантесом был заинтересован Николай I и что он будто бы жил с женой Пушкина. Клевета эта до сих пор усиленно распространяется находящимися в эмиграции членами Ордена. 13 ноября 1955 года в издающейся в Нью-Йорке еврейской газете "Новое Русское Слово" была помещена статья, автор которой снова утверждал клеветнические вымыслы о том, что Николай I будто бы жил с Пушкиной, и что узнав о смерти Лермонтова он сказал будто бы: "Собаке - собачья смерть". Николай I не только не был заинтересован в убийстве Пушкина, а старался, наоборот, предотвратить дуэль. Если, действительно, кто-нибудь был заинтересован в смерти Пушкина, то этим "кто-нибудь" уж скорее всего могут быть масоны, которых никак не устраивало все возраставшее духовное влияние Пушкина на русское общество. В книге В. Ф. Иванова "А. С. Пушкин и масонство" мы, например, находим следующие интересные данные: "Вопрос о дуэли Дантес решил не сразу. Несмотря на легкомыслие, распутство, и нравственную пустоту, звериный инстинкт этого красивого животного подсказывал ему, что дуэль, независимо от исхода, повлечет неприятные последствия и для самого Дантеса. Но эти сомнения рассеивают масоны, которые дают уверенность и напутствуют Дантеса." "Дантес, который после письма Пушкина должен был защищать себя и своего усыновителя, отправился к графу Строганову (масону); этот Строганов был старик, пользовавшийся между аристократами отличным знанием правил аристократической чести. Этот старик объявил Дантесу решительно, что за оскорбительное письмо непременно должен драться и дело было решено" (Вересаев. Пушкин в жизни. Вып. IV, стр. 106). Жаль, что за отсутствием за границей биографических словарей невозможно точно установить о каком именно Строганове идет речь. Может быть Дантес получил благословение на дуэль с Пушкиным от Павла Строганова, который в юности участвовал во Французской революции, был членом якобинского клуба "Друзья Закона" и который, когда его принимали в члены якобинского клуба воскликнул: "Лучшим днем моей жизни будет тот, когда я увижу Россию возрожденной в такой же революции". "Слухи о возможности дуэли получили широкое распространение, пишет Иванов, - дошли до императора Николая I, который повелел Бенкендорфу не допустить дуэли. Это повеление Государя масонами выполнено не было". В Дневнике А. С. Суворина (стр. 205), читаем: "Николай I велел Бенкендорфу предупредить. Геккерн был у Бенкендорфа. - Что делать мне теперь? - сказал он (то есть Бенкендорф. - Б. Б.) княгине Белосельской. - А пошлите жандармов в другую сторону. Убийцы Пушкина Бенкендорф, кн. Белосельская и Уваров. Ефремов и выставил их портреты на одной из прежних пушкинских выставок. Гаевский залепил их." Бенкендорф сделал так, как ему посоветовала Белосельская. "Одним только этим нерасположением гр. Бенкендорфа к Пушкину, - пишет в своих известных мемуарах А. О. Смирнова, - говорит Данзас, можно объяснить, что не была приостановлена дуэль полицией. Жандармы были посланы, как он, слышал, в Екатерингоф, будто бы по ошибке, думая, что дуэль должна происходить там, а она была за Черной речкой, около Комендантской дачи". "Государь, - пишет Иванов, - не скрывал своего гнева и негодования против Бенкендорфа, который не исполнил его воли, не предотвратил дуэли и допустил убийство поэта. В ту минуту, когда Данзас привез Пушкина, Григорий Волконский, занимавший первый этаж дома, выходил из подъезда. Он побежал в Зимний Дворец, где обедал и должен был проводить вечер его отец, и князь Петр Волконский сообщил печальную весть Государю (а не Бенкендорф узнавший об этом позднее). Когда Бенкендорф явился во дворец, Государь его очень плохо принял и сказал: "Я все знаю - полиция не исполнила своего долга". Бенкендорф ответил: "Я посылал в Екатерингоф, мне сказали, что дуэль будет там". Государь пожал плечами: "Дуэль состоялась на островах, вы должны были это знать и послать всюду". Бенкендорф был поражен его гневом, когда Государь прибавил: "Для чего тогда существует тайная полиция, если она занимается только бессмысленными глупостями". Князь Петр Волконский присутствовал при этой сцене, что еще более конфузило Бенкендорфа." (А. О. Смирнова. "Записки").

Последователями Герцена в отношении клеветы на русское прошлое являются не одни большевики, а и живущие в эмиграции члены Ордена Русской Интеллигенции. В издающейся в Париже на деньги масонов газете "Русская Мысль" в рецензии на вышедшую в Западном Берлине книгу А. Лясковского, рецензент с восторгом приветствует этот очередной поклеп на прошлое России. Лясковский, начинает предисловие к своему "исследованию" следующим клеветническим утверждением: "Мартиролог русских писателей это, в сущности, мартиролог русской литературы, ибо если перечислить подвергшихся на протяжении двух веков преследованиям, то не сразу придет на мысль имя писателя, который преследованиям не подвергался". "Автор прав, - угодливо соглашается Слизкой, благополучного писателя сразу вспомнить трудно, а это означает, что преследования не имели случайного характера". Про книгу Мережковского "Александр I и декабристы" можно сказать тоже самое, что и про все его "исторические" романы из русской жизни это принципиальное искажение русской истории, изображение согласно установленных Орденом Русской Интеллигенции клеветнических трафаретов. Чтобы читатель, не знакомый с русскими историческими романами Д. Мережковского, имел представление о клеветническом стиле этих романов приведем выдержку из его романа "14 декабря": "Лейб-гвардии дворянской роты штабс-капитан Романов Третий, чмок", - так шутя подписывался под дружескими записками и военными приказами великий князь Николай Павлович в юности и так же иногда приговаривал, глядя в зеркало, когда оставался один в комнате. В темное утро 13 декабря, сидя за бритвенным столиком, между двумя восковыми свечами, перед зеркалом, взглянул на себя и проговорил обычное приветствие. - Штабс-капитан Романов Третий, всенижайшее почтение вашему здоровью - чмок." Внешность Николая изображается Мережковским согласно тенденциозному, окарикатуренному описанию злейшего врага Николая - А. Герцена. Но и так уже карикатурное описание Герцена еще более окарикатуривается и получается уже двойная карикатуракарикатура в квадрате: "Черты необыкновенно-правильные, как из мрамора, высеченные, но неподвижные застывшие." "Когда он входит в комнату, в градуснике ртуть опускается", - сказал о нем кто-то. Жидкие, слабовьющиеся волосы; такие же бачки на впалых щеках; впалые темные, большие глаза; загнутый с горбинкой нос; быстро бегущий назад, точно срезанный лоб; выдающаяся вперед нижняя челюсть. Такое выражение лица, как будто вечно не в духе: на что-то сердится или болят зубы. "Апполон, страдающий зубною болью", вспомнил шуточку императрицы Елизаветы Алексеевны, глядя на свое угрюмое лицо в зеркале; вспомнил также, что всю ночь болел зуб, мешал спать. Вот и теперь - потрогал пальцем - ноет; как бы флюс не сделался. Неужели взойдет на престол с флюсом. Еще больше огорчился, разозлился. - Дурак, сколько раз тебе говорил, чтобы взбивать мыло, как следует. закричал на генерал-адъютанта Владимира Федоровича Адлерберга или попросту "Федоровича, который служил ему камердинером". И в таком лживом и пошлом тоне написан весь "исторический роман". Сцены допроса Николаем I декабристов изображены Мережковским в родственном его душе стиле густой психопатологии. И Николай, и большинство декабристов изображены, как жалкие неврастеники разыгрывающие нелепый и страшный фарс. Д. Мережковский забывает, что Николай I очень мало походил на интеллигентов, духовно развинченных интеллигентных хлюпиков, выдающимся представителем которых был сам Мережковский. Ордену Русской Интеллигенции пришлись по душе романы Мережковского о декабристах. Если в описании внешности Николая Мережковский шел от карикатурного описания внешности сделанного Герценом, то в описании поведения Николая во время первых допросов декабристов некоторые из "историков" пошли вслед за Дм. Мережковским придворным лакеем Ордена Русской Интеллигенции. В восторженной рецензии на книгу проф. М. Зызыкина "Император Николай I и военный заговор 14 декабря 1825 года", помещенной в "Нашей Стране" и в "России", Н. Николаев находит нужным оправдывать "истерическое поведение" Николая, пишет: "Не трудно представить себе в каком душевном состоянии и нервном напряжении оказался Император. Николай I, в ночь, после подавления восстания. Этим объясняется его истерическое поведение, радость смешанная с ужасами прошедшего дня". На самом же деле "истерическое поведение" Николая I основано не на его нервных переживаниях, а на сознательном историческом подлоге сделанном М. Зызыкиным. Глава III книги Зызыкина "Допросы декабристов" составлена так, что читатель может подумать, что Зызыкин пользовался подлинными историческими материалами. На самом же деле "Допрос Князя Трубецкого, Допрос К. Ф. Рылеева, Допрос кн. В. М. Голицына - ничто иное как беллетристические измышления Д. Мережковского. Выдавая клеветнические измышления Мережковского за подлинные материалы допросов - проф. Зызыкин совершает подлог, приводя же книги Мережковского целые страницы, и не оговаривая, что они написаны Мережковским, проф. Зызыкин совершает литературное воровство уголовное преступление. Вот с помощью каких аморальных средств проф. Зызыкин создает впечатление об "истерическом поведении" Николая I во время первых допросов декабристов. Материал, напечатанный на стр. 87-107, то есть двадцать страниц, за исключением нескольких десятков строк, полностью, без всякий изменений, списаны проф. Зызыкиным из романа Мережковского "14 декабря".

VII

Известный эластичностью своей совести Роман Гуль недавно издал романизированный пасквиль "Скиф в "Европе", в котором злодею Николаю I противопоставляется благородная личность одного из основателей Ордена Русской Интеллигенции - Михаила Бакунина. Роман начинается фразой: "Император выругался извощичьим ругательством" и продолжается в обычном для русской интеллигенции духе площадной, цинично-бесстыдной клеветы по адресу Николая I. Начинается обычная интеллигентская хлестаковщина. На каждом шагу Николай I демонстрирует свою реакционность и свою "неинтеллигентность". "Если явилась необходимость, - говорит он, - арестовать половину России только ради того, чтоб другая половина осталась незараженной, я бы арестовал". Метод "романиста, Гуля" также прост как и методы Герцена, Мережковского и Зызыкина. Сущность его "заключается в следующем: "на политических врагов "Ордена необходимо клеветать, не считаясь с исторической правдой". Изображая ненавистного ему русского "исторического деятеля, он заставляет его на протяжении двух страниц совершить, или произнести, все придуманные на его счет, членами Ордена, в течение десятков лет, пошлости. Поступки у героев пошлейшие, мысли еще пошлее. Вот как, например, думает Николай I в написанном Гулем пасквиле: "И идиотический пиджак графа Татищева? Лейб-гвардии поручик, семеновец, приехал из Европы - в пиджаке! Хотел оказать милость, обласкав невесту Стюарта, спросил с всегдашней веселостью в отношении к девицам. И вдруг: - "Дозвольте моему жениху носить усы. - Усы в инженерном ведомстве, в любимом детище царя! В невероятную свирепость приходил император. К тому ж замучили чирьи: ни сесть, ни встать..." В таком стиле написано все это унылое и бездарное подражание талантливому историческому вранью Мережковского о Николае I. Пасквиль Гуля был, конечно, немедленно одобрен на страницах еврейской газеты "Новое Русское Слово" еврейкойменьшевичкой, в конспиративных целях пишущей под псевдонимом Веры Александровой. Пасквилю Гуля посвящена большая рецензия, всячески прославляющая Бакунина. "Насколько читатели в общем знакомы со взглядами Николая Первого, - пишет мадам Шварц, - и со зловещей ролью сыгранной им в русской истории первой половины прошлого века, настолько они мало знают о Бакунине в обоих ипостасях - русской и европейской". Хулиганский метод, к которому прибегает Р. Гуль для создания "образа" Николая I, мадам Шварц вполне устраивает, и она не считает необходимым возразить против него в своей рецензии, восхваляющей действительно зловещую фигуру Бакунина, высказавшего коммунисту Вейтлингу свою заветную мысль, что "Страсть к разрушению, есть в тоже время творческая страсть". Но отдельных членов Ордена Русской Интеллигенции "роман" Гуля все же покоробил бесстыжим искажением духовного облика Николая I и, один из них, известный критик Адамович нашел нужным даже робко возразить против "творческих" методов Романа Гуля. "Николаю I в нашей литературе не повезло, - пишет известный критик Г. Адамович в помещенной в "Русской Мысли" рецензии на "Скиф в Европе". - Два гиганта, Лев Толстой и Герцен, обрушились на него с такой ненавистью, (у Герцена почти что патологической), и притом с такой силой, что образ его врезался в память, как образ всероссийского жандарма, тупого, самоуверенного и безгранично жестокого. Вряд ли это верно. Я задаю себе этот вопрос, зная как в наши дни легко и легкомысленно оправдывается, даже возвеличивается в русском прошлом все реакционное, и не имею ни малейшего желания по этому пути следовать. Но с Николаем Первым дело не так просто, как иногда кажется, и по всем данным, частично оставшимся недоступными для современников, человек этот был незаурядный, а главное - воодушевленный истинным стремлением к служению России на царском посту..." Повторив затем ряд выдуманных главарями Ордена русской Интеллигенции обвинений против Николая I, о том, что "Несомненно был в нем и солдат, "прапорщик" по Пушкину, и страной он не столько управлял, сколько командовал. Была в нем заносчивость, непомерная гордость, сказывалась и узость кругозора , недостаток общего образования, недостаток "культуры", как выразились бы мы теперь", Георгий Адамович все же делает весьма необычный для русского "прогрессивного" интеллигента вывод: "Но все-таки это был человек, если не великий, то понимавший, чувствовавший сущность и природу государственного величия, человек игравший свою роль не как обреченный, а как судьбой к ней предназначенный, - особенно в конце жизни..." "Беспристрастия, - пишет Г. Адамович, - должен бы дождаться, наконец, и Николай Первый. Не случайно же он оставил по себе у большинства лично его знавших, память как о "настоящем" царе, не случайно произвел он на современников такое впечатление". Маклаков рассказывает в своих воспоминаниях, как он был поражен, когда студентом впервые прочел Герцена: вырос он в окружении вовсе не исключительно консервативном, но и в этой среде привык слышать о Николае отзывы, не похожие на суждения герценовские. Маклаков не знал кому верить, отцу ли, другим ли знакомым людям прошлого поколения, или Герцену. К сожалению большинство современников Маклакова поверило не тем, кто говорил правду о настоящем царе, а поверило Герцену и Льву Толстому заклеймившего Николая I несправедливым прозвищем "Николая Палкина."

VIII Ославленный своими политическими врагами бессердечным деспотом Николай I очень часто поступал с ними наоборот слишком мягко, не так сурово, как следовало поступать. О, как много выиграла бы Россия, если Николай поступил с основателями Ордена Русской Интеллигенции А. Герценом, М. Бакуниным и В. Белинским и другими политическими бесами его времени с той непримиримостью с какой Герцен и другие интеллигенты всегда относились к Николаю I и всем другим врагам революционного движения. "Малейшая поблажка, малейшая пощада, малейшее сострадание, - писал Герцен в книге "С того берега", - приводят к прошлому и составляют невидимые цепи. Больше нет выбора: надо казнить, или миловать и поколебаться в пути. Другого выхода нет". Герцен так же как и Бакунин, как и В. Белинский призывает к беспощадной расправе со всеми, кто против разрушения существующих форм жизни. Герцен пишет, что необходимо "разрушить все верования, разрушить все предрассудки, поднять руку на прежние идолы, без снисхождения и жалости" "Страсть к разрушению есть в тоже время - творческая страсть" вопил революционный бесноватый Михаил Бакунин. Если бы Николай I попал бы в руки декабристов или руки Герцена, Бакунина и Белинского они поступили бы с ним "без всякого снисхождения и жалости" так же, как поступили потомки этих "гуманистов" с последним русским царем и его семьей - Николаем II. И считали бы еще в своем бесовском ослеплении, себя не деспотами и тиранами, а возвышенными идеалистами и гуманистами. А вспомним, как поступил "деспот" Николай с люто ненавидевшим его Герценом. Группа студентов Московского университета, близких друзей Герцена, распевала на одной студенческой вечеринке, следующую "милую " песенку: Русский император Но Царю вселенной, В вечность отошел, Богу высших сил, Ему оператор Царь Благословенный Брюхо пропорол. Грамотку вручил. Плачет государство, Манифест читая, Плачет весь народ, Сжалился Творец, Едет к нам на царство Дал нам Николая, Константин урод. Сукин сын, подлец. В роли певца Герцен не выступал, на вечеринке, где пелась песня, не участвовал, но был единомышленником участников пирушки и полиция давно знала это, В записке Следственной Комиссии говорится о Герцене: "Молодой человек пылкого ума, и хотя в пении песен не обнаруживается, но из переписки его с Огаревым видно, что он смелый вольнодумец, весьма опасный для общества". Если бы Николай I решил поступить с участниками этой грязной истории согласно законов, существовавших еще до восшествия его на престол, то главные зачинщики согласно законов о кощунстве и оскорблении царя должны были быть казнены, а остальные отправлены на вечную каторгу. "Тиран" же ознакомившись с делом, как пишет Герцен в "Былое и Думы" издал следующее "жестокое" повеление:"...Государь, рассмотрев доклад Комиссии и взяв в особенное внимание молодые годы преступников, постановил нас под суд не отдавать, а объявил нам, что, по закону, следовало бы нас, как людей уличенных в оскорблении Его Величества пением возмутительных песен, лишить живота, а в силу других законов сослать на вечную каторжную работу, вместо чего Государь, в беспредельном милосердии своем, большую часть виновных прощает, оставляя их на месте жительства под надзором полиции, более же виноватых повелевает подвергнуть исправительным мерам, состоящим в отправлении их на бессрочное время в дальние губернии на гражданскую службу и под надзор местного начальства". На долю Герцена выпала "ужасающая кара" - он был назначен чиновником в Пермь: служил в Вятке и затем во Владимире. Из Владимира Герцен едет без разрешения в Москву и увозит из нее свою невесту. В начале 1840 года Герцен получает прощение и возвращается в Москву, из которой по требованию отца уезжает в Петербург для поступления на службу. Министр внутренних дел граф Строганов принимает только что окончившего ссылку преступника на службу в канцелярию министерства. Герцен продолжает клеветать на правительство. Николай приказывает выслать его обратно в Вятку. Строганов, на рассмотрение к которому поступило дело, назначает Герцена советником губернского правления в Новгород, пообещав назначить его через год вице-губернатором. В июле 1842 года Герцену разрешают вернуться в Москву. Дождавшись снятия полицейского надзора, Герцен выхлопатывает заграничный паспорт и немедленно уезжает заграницу. В Европе Герцен входит в сношения с масоном Луи Бланом, вождями карбонариев, Карлом Марксом и прочими выучениками масонства. Самым излюбленным занятием Герцена становится клевета по адресу главного врага революции - Николая

Такую же излишнюю снисходительность проявляет Николай I и ко второму основателю Ордена Русской Интеллигенции - Михаилу Бакунину, проповедовавшему, что "Страсть к разрушению есть в то же время творческая страсть", принимавшему активное участие в организованных масонами в разных странах Европы революциях, мечтавшему о том райском времени, когда "Высоко и прекрасно взойдет в Москве созвездие революции из моря крови и огня, и станет путеводной звездой для блага всего освобожденного человечества." Косидьер, бывший парижским префектом во время революции 1848 года, сказал про Бакунина: "В первый день революции это - клад, а на другой день его надо расстрелять". За участие в революциях Бакунин дважды (в Саксонии и в Австрии) приговаривается к смерти. От смертной казни Бакунин спасается только благодаря тому, что австрийское правительство решило, поскольку он является русским подданным, выслать его в Россию. Как же поступил Николай с Бакуниным, который призывал поляков к восстанию против России и всячески клеветал на него на революционных митингах и в европейской прессе? За одни только призывы к восстанию поляков против России, на основании существовавших законов Николай I мог предать Бакунина полевому суду, который так же как и европейские суды приговорил, бы Бакунина к смертной казни. Дадим сначала слово Г. Адамовичу уличающего Г. Гуля в беспардонном вранье по адресу Николая I. "В "Скифе в Европе", - пишет Г. Адамович, - Николай - человек взбалмошный, гневливый, ограниченный, словом самодур и "прапорщик" до мозга костей. Но под конец повествования, там, где факты говорят сами за себя, возникает некоторое психологическое противоречие: в соответствии с тем представлении о царе, которое складывается при чтении первых трех четвертей книги, Николай должен бы доставленного в Россию Бакунина немедленно повесить. Но царь, - правда, заключив "мерзавца" в крепость, предложил ему написать свою "исповедь", а прочтя написанное, сказал: "он умный и хороший малый". Об этом рассказано в "Былое и Думы" у Герцена так же, как теперь у Гуля. Получается явная неувязка. Кое в чем Гуль с Герценом расходятся." Расхождение же заключается в том, что Гуль врет дольше даже, чем Герцен. "Никогда специально Бакуниным не занимавшись, - пишет Адамович, - я не берусь судить на чьей стороне историческая правда. По Гулю, разъяренный царь потребовал сначала от саксонского, а затем от австрийского правительства выдачи государственного преступника. На докладах о Бакунине Николай будто бы кричал: "Достану и заграницей, не допуская и мысли, чтобы кто-нибудь осмелился его ослушаться. А Герцен пишет: "Австрия предложила России выдать Бакунина. Николаю вовсе не нужно было его, но отказаться он не имел сил". Адамович цитирует Герцена не точно. На самом деле Герцен пишет: "В Ольмюце Бакунина приковали к стене и в этом положении он пробыл полгода. Австрии, наконец, наскучило даром кормить чужого преступника; она предложила России его выдать; Николаю вовсе не нужно было Бакунина, но отказаться он не имел сил". "Бакунин написал журнальный leading article. Николай и этим был доволен. "Он - умный и хороший малый, но опасный человек, его надобно держать взаперти". И три целых года после этого высочайшего одобрения Бакунин был схоронен в Алексеевском равелине". Оказавшись в Петропавловской крепости Бакунин стал действовать по "Катехизису революционера" - то есть постарался обмануть царя видимостью раскаяния. Писал Николаю заискивающие, подхалимские письма, которые подписывал: "молящий преступник Михаил Бакунин" или "Потеряв право назвать себя верноподданным Вашего Императорского Величества, подписываюсь от искреннего сердца кающийся грешник Михаил Бакунин". Письма к Николаю и написанная им "Исповедь" написаны в таком униженно-пресмыкательском тоне, что их противно читать. Ни в чем Бакунин, конечно не раскаивался и не собирался раскаиваться: он просто старался добиться разных поблажек. Александр II выпустил Бакунина из крепости взяв с него честное слово, что он не будет заниматься больше революционной деятельностью. Бакунин, конечно, обманул его. Бакунин бежал из Сибири в Америку, откуда снова приехал в Европу. Пытался принять участие в польском восстании 1863 года, принял участие в организации Первого Интернационала, принимал участие в восстаниях в Болонье и Лионе.

Третий основоположник Ордена Русской Интеллигенции В. Белинский, который по оценке Герцена был "самая революционная натура николаевской России" и самым бешеным фанатиком, вообще ни разу даже не был арестован. "Я начинаю любить человечество по-маратовски, - признался однажды Белинский, - чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечем истребил бы остальную". "Уж у Белинского, - писал Н. Бердяев в статье "Кошмар злого добра", - в последний его период можно найти оправдание "чекизма". "Он уже утверждал большевистскую мораль, пишет Бердяев в "Русской идее". И вот такие озверелые фанатики как Герцен, Бакунин, Белинский имели наглость изображать Николая I жесточайшим тираном. Если в чем и приходится обвинять Николая I то не в жестокости, а в излишней мягкости к своим политическим врагам, которые были в тоже время злейшими врагами России. Приходится жалеть, что Николай не запер Герцена, Бакунина и Белинского в самом же начале их преступной деятельности по созданию Ордена Русской Интеллигенции, в пустовавшие казематы Петропавловской крепости. В январе 1830 года, как указывает в "Истории царской тюрьмы" проф. Гернет в казематах крепости, кроме Алексеевского равелина, находилось всего 11 заключенных (т. I. стр. 280). А в Алексеевском равелине в 1830 году по его же сообщению было всего 3 арестанта. Приводимые Гернетом данные о числе поступавших в Петропавловскую крепость арестантов полностью разоблачают миф о том, что время царствования Николая - было эпохой жесточайшей тирании. В 1826 году в Алексеевском равелине было 6 арестантов, в 1827 - 5, в 1828, 1830, 1831, 1834, 1836, 1839, 1842, 1844, 1848 и 1854-56 по одному человеку. "Количество одновременно находившихся в равелине заключенных колебалось в пределах от одного человека до полного комплекта, но чаще всего их было от пяти до восьми. Для изучаемого нами периода, - пишет Гернет, - продолжительность пребывания в равелине, за редкими исключениями, была невелика. Заключенные находились здесь большей частью лишь во время расследования дела и до решения его по суду или без суда" (Т. I, стр. 308). В Шлисельбургской крепости, - по сообщению Гернета с 1825 года по 1870 год находилось...95 заключенных. Как страдали декабристы в Сибири мы уже знаем. Во всей России в 1844 году по сообщению Гернета в тюрьмах содержалось 56014 арестантов. Населения в это время в России было свыше 60 миллионов. Если правящие сейчас Россией члены Ордена Русской Интеллигенции проявляли столь же "ужасную жестокость как и Николай I, то при населении в 200 миллионов в России должно бы быть сейчас заключенных всего 160-200 тысяч. А такое количество имеется лишь в одном-двух советских концлагерях, а таких концлагерей ведь имеется несколько десятков.

В юности Имп. Николай I имел веселый и жизнерадостный характер. "Выдающаяся черта характера великого князя Николая, - пишет в воспоминаниях П. М. Дороган, - была любовь к правде и неодобрение всего поддельного, напускного... Осанка и манеры великого князя были свободны, но без малейшей кокетливости или желания нравиться; даже натуральная веселость его, смех как-то не гармонировал со строго классическими чертами лица, так что многие находили великого князя Михаила красивее. А веселость эта была увлекательна, это было проявление того счастья, которое, наполняя душу юноши, просится наружу..." (П. М. Дороган. Воспоминания Первого Пажа великой княгини Александры Федоровны). Император Николай с ранней юности был трудолюбив, не выносил небрежного, несерьезного отношения к исполнению служебных обязанностей. У него всегда было сильно развито чувство долга: он был требователен не только к другим, но и к себе. "Изумительная деятельность, крайняя строгость и выдающаяся память, которыми отличался император Николай Павлович, проявились в нем уже в ранней молодости, одновременно со вступлением в должность генералинспектора. по инженерной части и началом сопряженной с нею службы. Некто Кулибанов, служивший в то время в гвардейском саперном батальоне, передавал мне, что великий князь Николай Павлович, часто навещая этот батальон, знал поименно не только офицеров, но и всех нижних чинов; а что касалось его неутомимости в занятиях, то она просто всех поражала. Летом, во время лагерного сбора, он уже рано утром являлся на линейное и ружейное учение своих сапер; уезжал в 12 часов в Петергоф, предоставляя жаркое время дня на отдых офицерам и солдатам, а затем, в 4 часа, скакал вновь 12 верст до лагеря и оставался там до вечерней зари, лично руководя работами по сооружению полевых укреплений, проложению траншей, заложению мин и фугасов и прочими саперными занятиями военного времени." (Из записок и воспоминаний современника. Рус. Арх. 1902 г. март) "К самому себе Император Николай I, - сообщает в своих воспоминаниях бар. Фредерике, - был в высшей степени строг, вел жизнь самую воздержанную, кушал он замечательно мало, большею частью овощи, ничего не пил, кроме воды, разве иногда рюмку вина и то, право, не знаю, когда это случалось; за ужином кушал всякий вечер тарелку одного и того же супа из протертого картофеля, никогда не курил и не любил, чтобы и другие курили. Прохаживался два раза в день пешком обязательно, рано утром перед завтраком и занятиями и после обеда, днем никогда не отдыхал. Был всегда одет, халата у него и не существовало никогда, но если ему нездоровилось, что, впрочем, очень редко случалось, то он надевал старенькую шинель. Спал он на тоненьком тюфячке, набитом сеном. Его походная кровать стояла постоянно в опочивальне Августейшей супруги, покрытая шалью. Вообще вся обстановка, окружавшая его личную жизнь, носила отпечаток скромности и строгой воздержанности". Николай I никогда не стремился занять русский престол, он любил военно-инженерное дело, был большим знатоком его и вполне был удовлетворен занимаемой им должностью в русской армии. Он никогда не считал себя способным управлять величайшей империей мира, очень скромно расценивая свои личные качества. Первый, кто правильно оценил выдающиеся личные качества великого князя Николая, как это ни странно, был знаменитый английский утопист Роберт Оуэн. В 1816 году, по приказу Александра I великий князь посетил Оуэна и познакомился с его социальной деятельностью. Великий князь произвел большое впечатление на Роберта Оуэна и после того как великий князь уехал он сказал: "Этот юноша рожден повелевать".

XII

И точно: мало радостей узнали б, Милорд, когда б вы стали королем. В. Шекспир. Ричард III.

Только летом 1819 года великий князь Николай узнал, что вероятно ему придется быть царем России. "Нике, - пишет в своих мемуарах Императрица Александра Федоровна, - сидел неподвижно, словно статуя; безмолвствовал, широко открыв глаза". "Александр говорил еще долго в том же роде. Я увидела слезы на глазах Никса, и, когда Александр задал мне вопрос, то я разразилась рыданиями. Нике тоже". "Кончился этот разговор, записал сам Николай I, - но мы с женой остались в положении которое уподобить могу только тому ощущению, которое полагаю, поразит человека, идущего спокойно по приятной дороге, усеянной цветами и с которой всюду открываются приятнейшие виды, как вдруг разверзается под ногами пропасть, в которую неодолимая сила ввергает его, не давая отступить или возвратиться". Утром 14 декабря, в день восстания Николай сказал командирам верных ему частей: "Вы знаете, господа, что я не искал короны. Я не находил у себя ни опыта, ни необходимых талантов, чтоб нести столь тяжелое бремя. Но раз Господь мне ее вручил также как воля братьев моих и основные законы, то сумею ее защитить и ничто на свете не сможет у меня вырвать. Я знаю свои обязанности и сумею их выполнить. Русский Император в случае несчастья должен умереть с шпагою в руке. Но во всяком случае, не предвидя каким способом мы выйдем из этого кризиса - я вам, господа, поручаю моего сына. Что же касается меня, то доведется ли мне быть Императором хотя бы один день, в течение одного часа, я докажу, что достоин быть Императором". "Вы видели, - заявил Николай I 20 декабря 1825 года французскому посланнику Лафероне, - что произошло. Сообразите же, что я чувствовал, когда вынужден был пролить кровь, прежде чем окончился первый день моего царствования... Впрочем душа моя глубоко опечалена, но не удручена: в особенности она, не должна казаться такою нации, повелевать которою составляет мою радость. Сквозь тучи, затемнившие на мгновение небосклон, я имел утешение получить тысячу выражений высокой преданности и распознать любовь к отечеству, отмщающую за стыд и позор, которые горсть злодеев пыталась взвесть на русский народ". После беседы с Императором, которая продолжалась целый час, Лафероне, французский посол прямо из дворца поехал к гр. Рибопьеру. - "Ну, - воскликнул он, - у вас есть властелин. Какая речь, какое благородство, какое величие, и где до сих пор он скрывал это"! По мнению английского дипломата: "Во всей личности Императора Николая было что-то отменно внушительное и величественное, и, несмотря на суровое и строгое выражение лица, в его улыбке и обращении было что-то чарующее. Это был выдающийся характер, благородный, великодушный и любимый всеми, кто его близко знал. Строгость его была скорее вызвана необходимостью, нежели собственным желанием; она возникла из убеждения, что Россией необходимо управлять твердой и сильной рукой, а не от врожденного чувства жестокосердия или желания угнетать своих подданных. Трагическая смерть его отца, Императора Павла, таинственная смерть старшего брата Императора Александра, в отдаленном городе и смуты, которые грозили возникнуть при его вступлении на престол. вследствие отречения Цесаревича Константина Павловича, - все эти обстоятельства не могли не ожесточить сильный и деятельный ум и расположить его править своим народом железной рукой, не употребляя бархатной перчатки". Современники Николая I в своих воспоминаниях пишут, что он был строг, взыскателен, не терпел разгильдяйств и расхлябанности, сурово наказывал за нарушение служебного долга. Но никто из мемуаристов не упоминает о его исключительной жестокости, ни его "зимних" и "оловянных глазах", "лишенных теплоты и всякого милосердия". "Оловянные глаза", жестокость, невероятный деспотизм - это все выдумано Герценом, Мережковским и другими членами Ордена Русской Интеллигенции, чтобы внушить как можно больше вражды к царю решившему положить конец европеизации России. Много раз описывали внешность Имп. Николая и его глаза, но никогда не отмечали, что они были "лишены теплоты и всякого милосердия". Вот, например, описание внешности Императора Николая сделанное Дубецким вскоре после восшествия его на престол: "Император Николай Павлович, - пишет Дубецкий, - был тогда (1828 г.) 32 лет; высокого роста и сухощав, грудь имел широкую, руки несколько длинные, лицо продолговатое, чистое, лоб открытый, - нос римский, рот умеренный, взгляд быстрый, голос звонкий, подходящий к тенору, но говорил несколько скороговоркою. Вообще он был очень строен и ловок. В движениях не было заметно ни надменной важности, ни ветреной торопливости, но видна была какая-то неподдельная строгость. Свежесть лица и все в нем выказывало железное здоровье и служило доказательством, что юность не была изнежена и жизнь сопровождалась трезвостью и умеренностью. В физическом отношении он был превосходнее всех мужчин из генералитета офицеров, каких только я видел в армии; и могу сказать по истине, что в нашу просвещенную эпоху величайшая редкость видеть подобного человека в кругу аристократии" (Из записок Н. Дубецкого.) Даже французский маркиз де Кюстин, такой же заклятый враг Имп. Николая I, как русский маркиз де Кюстин - Герцен, и тот в своей известной клеветнической книге о России "Россия в 1838 году" так отзывается о внешности Николая I: "Император в яркой красной форме - прекрасен. Казачья форма идет лишь молодым людям. А эта подходит как раз людям возраста Его Величества; она подчеркивает благородство его лица и его фигуры... Император казался мне достойным повелевать людьми, - настолько внушителен весь его вид, настолько благородны и величественны его черты".

XIII

В лице Императора Николая I, на русском престоле, после долгого перерыва (после 125 лет ), снова появляется не дворянский, а Народный Царь, по своему мировоззрению приближающийся к Царям-Самодержцам Московской Руси. О том, что по своим взглядам Николай I, прославленный жестоким самодуром и деспотом, в понимании характера и природы самодержавной власти приближался к Царям Московского периода Русской истории свидетельствует текст завещания, написанный Николаем I своему Наследнику, десять лет спустя после подавления восстания декабристов. Подтвердим этот вывод, который многим может показаться парадоксальным, сравнением взглядов Николая I на природу царской власти с взглядами на царскую власть выдающегося царя Московской Руси - отца Петра I. Как пишет С. Платонов в "Лекциях по русской истории" (Издание 9-е. Петроград. 1915 г.). "...исходя из религиозно-нравственных оснований, Алексей Михайлович имел ясное и твердое понятие о происхождении и значении царской власти в Московском государстве, как власти богоустановленной и назначенной для того, чтобы "рассуждать людей вправду" и "беспомощным помогать". Вот слова, царя Алексея князю Гр. Ромодановскому: "Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди своя на востоке, и на западе и на юге и на севере вправду". Для царя Алексея это не была случайная красивая фраза, а постоянная твердая формула его власти, которую он сознательно повторял всегда, когда его мысль обращалась на объяснение смысла и цели его державных полномочий. В письме к князю Н. И. Одоевскому, например, царь однажды помянул о том, "как жить мне, государю, и вам, болярам", и на эту тему писал: "а мя великий Государь ежедневно просим у Создателя... чтобы Господь Бог... даровал нам великому Государю, и вам, болярам, с нами единодушно люди Его, Световы, рассудити вправду, всем равно". А Николай I пишет в завещании: "Соблюдай строго все, что нашей Церковью предписывается. Ты молод, неопытен, и в тех летах, в которых страсти развиваются, но помни всегда, что ты должен быть примером благочестия и веди себя так, чтобы мог служить живым образом. Будь милостив и доступен ко всем несчастным, но не расточая казны, свыше ее способов. Пренебрегай ругательствами и пасквилями, но бойся своей совести. Да благословит тебя Бог Всемилосердный, на Него Одного возлагай всю свою надежду". Разве эти наставления по своему основному настроению и по совету "Будь милостив и доступен ко всем несчастным..." не напоминает приведенных выше взглядов Тишайшего царя, что нужно всех подданных "рассудити вправду, всем ровно". Конечно, Николай I не имел столь стройного монархического сознания, какое имел самый выдающийся по своим духовным и нравственным качествам царь Московского периода, но он уже значительно приблизился к политическому миросозерцанию царей Московской Руси. В его душе начался возврат к политическим идеалам Московской Руси. И вслед за ним по этому пути пойдут отныне и все остальные его преемники, и его сын, Александр II, и внук Александр III и последний русский царь - Николай II. После 125 лет политического и культурного подражания Европе царская власть, как метко выразился один религиозный писатель, в лице Николая I "остепенилась" и покончив с политическим и культурным подражанием Европе решила пойти по пути восстановления русских традиций.

XIV

Монархическое миросозерцание у Николая I несравненно глубже и чище, чем у Александра I. Ни республиканский образ правления, ни тем более конституционная монархия, не прельщали Николая I. Он, никогда бы не мог сказать представителю династии Бурбонов барону Витролю, то, что сказал барону Витролю в марте 1814 года Александр I: "А может быть, благоразумно организованная республика больше подошла бы к духу французов? Ведь не бесследно же идеи свободы долго зрели в такой стране, как ваша. Эти идеи делают очень трудным установление более концентрированной власти". Услышав подобные предложения из уст русского царя барон Витроль пришел в ужас. "Боже мой, Боже мой, - писал он в дневнике, - до чего мы дожили. И это говорит царь царей." После восстановления династии Бурбонов Александр I, несмотря на сопротивление Людовика XVIII, настоял все же, чтобы во Франции была установлена конституционная монархия. Миросозерцание Александра I - царя-республиканца предел падения монархического сознания у представителя монархической власти сидевших на престоле русских царей, после Петра I. "Бог, король, отец семейства - таково было общество Боссюэ, Людовика XIV, Карла Великого, Людовика Святого, Наполеона. Свобода, выборы, личность - таково общество реформации. К несчастью Франция во власти этой ужасной формулы". "В настоящее время могущество России покоится главным образом на объединении религиозного и монархического принципа. Царь, человек стоящий на высоте своей Империи..." Так писал Бальзак, создатель "Человеческой комедии" один из величайших знатоков людей своей эпохи. Николай I в царствование Александра I неоднократно путешествовал по разным странам Европы и имел хорошее представление как выглядят на практике демократические принципы. "Если бы к нашему несчастью, сказал он однажды Голенищеву-Кутузову, - злой гений перенес к нам все эти клубы и митинги, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков, или еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление". "Я представляю себе республику, - сказал Николай I французскому маркизу де Кюстин, - как правительство определенное и искреннее, или которое по крайней мере может быть таковым; я допускаю самодержавную монархию, ибо я возглавляю такую форму правления, но я не принимаю конституционную монархию. Эта форма правления лжи, обмана и развращения: я предпочел бы отступить до самого Китая, чем ужиться с ней". И тем не менее, верный данному им слову, Николай I в течение четырех лет был конституционным монархом-королем Польши. Несмотря на все свое отрицательное отношение к конституционной форме правления, он стал конституционным королем Польши и лояльно относился ко всем пунктам конституции. Возбужденное против польских тайных обществ судебное дело было передано Николаем I согласно 152 статьи Польской конституции не в русский суд, а на рассмотрение польского Сената. Для своего наследника, будущего конституционного короля Польши, Николай I взял Поляка который обучал Цесаревича Александра польскому языку: "Я был, - сказал Николай I маркизу де Кюстин, - конституционным государем и все знают, чего мне стоило, чтобы не подчиняться требованиям этого гнусного правительства. Покупать голоса, подкупать совесть, соблазнять одних, чтобы обманывать других; все эти средства я презирал, как унизительные, одинаково для тех, кто повинуется и кто приказывает, и я дорого заплатил за мою откровенность; но слава Богу я навсегда покончил с этой позорной политической машиной. Я никогда не буду конституционным монархом. Я слишком чувствую необходимость говорить то, что думаю, чтобы согласиться царствовать над каким-нибудь народом при помощи хитрости и интриги".

Властителям для славы титул дан И внешний блеск за внутреннюю тяжесть; И целым миром тягостных забот Они за призрак славы часто платят. В. Шекспир. Ричард III.

"В отношении религии, - писал в 1847 году Николай I бар. М. А. Корфу, - моим детям лучше было, чем нам, которых учили только креститься в известное время обедни, да говорить наизусть некоторые молитвы, не заботясь о том, что делалось в нашей душе". Несмотря на отсутствие настоящего религиозного воспитания Николай I был очень религиозным человеком. Религиозность Николая ничем не напоминала внеисповедной религиозности Александра I по меткому выражению Меттерниха, маршировавшего "от одной религии к другой". Своей любимой сестре Екатерине Павловне Александр одно время писал, что книги католических богословов он предпочитает всем другим религиозным и мистическим книгам: "...это чистое, беспримесное золото", - писал он. "Его склонность к католицизму, - писал граф де Лоскерен королю Карлу Альберту, - подозревалась в его семье: Императрица мать боялась, чтобы беседа со святым отцом не содействовала вхождению ее сына в недра католической церкви и она настойчиво просила его не ездить в Рим. Император Александр, всегда прислушивавшийся к своей матери, обещал это и сдержал свое слово". Потом, как известно, Александр I питал большое расположение к протестантству и интересовался европейским мистицизмом. Николай I никогда не был подвержен религиозным шатаниям. Он был верным сыном православной церкви. Религиозность Николая I отмечали многие его современники. "Знаете ли, что всего более поразило меня в первый раз за обедней в дворцовой церкви, - разукрашенной позолотой, более подходящей для убранства бальной залы, чем церкви,- говорил Пушкин А. О. Смирновой, - это, что Государь молился за этой официальной обедней, как и она (Императрица. - Б. Б.), и всякий раз, что я видел его за обедней, он молился; он тогда забывает все, что его окружает. Он также несет свое иго и тяжкое бремя, свою страшную ответственность и чувствует ее более, чем думают. Я много раз наблюдал за Царской семьей, присутствуя на службе; мне казалось, что только они и молились..." Часто встречавшаяся с Царской семьей Е. Н. Львова в своих мемуарах вспоминает: "Он говаривал, что, когда он у обедни, то он решительно стоит перед Богом и ни о чем земном не думает. Надо было его видеть у обедни, чтобы убедиться в этих словах: закон был твердо запечатлен в его душе и в действиях его - это было и видно без всякого ханжества и фанатизма; какое почтение он имел к Святыне, как требовал, чтобы дети и внуки, без всякого развлечения, слушали обедню". Император Николай I и всю жизнь глубоко верил, что все что случается с человеком целиком зависит от воли Бога. Узнав о военном заговоре 12 декабря 1825 года он писал кн. П. Н. Волконскому в Таганрог: "14 числа я буду государь или мертв. Что во мне происходит, описать нельзя. Вы наверное надо мною сжалитесь, да, мы все несчастные, но нет несчастнее меня. Да будет воля Божия". "Я была одна в моем маленьком кабинете и плакала, - вспоминает Императрица Александра Федоровна ночь накануне восстания декабристов, - когда я увидела вошедшего мужа. Он встал на колени и долго молился. "Мы не знаем, что нас ждет", - сказал он мне потом. "Обещай быть мужественной и умереть с честью, если придется умирать". Во время восстания "Оставшись один, - вспоминает Николай I, я спросил себя, что мне делать? и перекрестясь, отдался в руки Божии и решил идти, где опасность угрожала". Все свое царствование Николай I, чувствовал себя, как цари Московской Руси только слугой Бога. В день, когда исполнилось 25 лет царствования Николая I, министрами были поднесены ему отчеты, в которых были подведены итоги деятельности отдельных министерств. Николай I был растроган этим знаком внимания. "Видя его умиление, - писала графиня А. Д. Блудова, - дочь его подошла тихонько к нему из-за спины, обняла его шею руками. "Ты счастлив теперь? - спросила она, - ты доволен собою?" - "Собою? - ответил, он и, показывая рукою на небо, прибавил: - "Я былинка". Христианскую настроенность души Имп. Николая I, хорошо показывает резолюция положенная им на всеподданнейшем отчете составленном к двадцатипятилетию со дня восшествия на престол министерством иностранных дел. Перед тем, как передать доклад министерства иностранных дел. Наследнику, Николай I написал на нем: "Дай Бог, чтоб удалось мне тебе сдать Россию такою, какою я стремился ее оставить сильной, самостоятельной и добродеющей: нам - добро, никому зло". В разгар Крымской войны Тютчева записала в своем дневнике: "При виде того с каким страдальческим и сосредоточенным видом он молится, нельзя не испытывать почтительного и скорбного сочувствия к этой высоте величия и могущества, униженной и поверженной ниц перед Богом". Глубокая религиозность Имп. Николая I в духе чистого, ничем не замутненного православия несомненна. И приходится весьма сожалеть, что Николай I не смог осознать, что основной, решающей проблемой национального возрождения является проблема восстановления духовной независимости Православной Церкви, то есть проблема восстановления патриаршества. Это была центральная проблема, от правильного решения которой зависело положит ли Россия в основу своего исторического бытия идею Третьего Рима - идею создания на земле наиболее христианского государства, или после некоторой передышки снова пойдет по дороге дальнейшей европеизации навстречу неизбежной катастрофе. К несчастью для России Николай I не смог осознать всей важности восстановления патриаршества. Виноват ли он был в этом? Нет, не виноват. Идея восстановления патриаршества выветрилась ведь не только у представителей верховной власти, но и у высших иерархов Православной Церкви. Высшие иерархи Церкви не ставили перед Николаем I решительно вопрос о скорейшем восстановлении патриаршества. Виднейшие из славянофилов занимали в этом вопросе совершенно неправильную позицию. Православная Церковь по мнению славянофилов необходимо освободить от опеки государства. Синод должен быть уничтожен, но патриаршество восстанавливать не следует. "Никакого главы церкви, ни духовного ни светского, мы не признаем, - писал Хомяков в статье "По поводу брошюры г. Лорана".

XVI

С Николая I начинается возрождение монархического мировоззрения у русских царей. Как и цари Московской Руси, Николай I понимает доставшуюся ему царскую власть, которую он не искал и не добивался, как Царево Служение Богу и русскому народу. "Николай I, - пишет член Ордена Русской Интеллигенции П. Струве в предисловии к работе С. Франка "Пушкин, как политический мыслитель", - превосходил Пушкина в других отношениях: ему присуща была необычайная самодисциплина и глубочайшее чувство долга. Свои обязанности и задачи Монарха он не только понимал, но и переживал как подлинное СЛУЖЕНИЕ." "Поэт хорошо знал, что Николай I был - со своей точки зрения самодержавного, т. е. неограниченного монарха - до мозга костей проникнут сознанием не только права и силы монархической власти, но и ее ОБЯЗАННОСТЕЙ". Фрейлина А. Ф. Тютчева пишет, что Имп. Николай "Был глубоко и религиозно убежден в том, что всю жизнь свою он посвящает благу родины, который проводил за работой восемнадцать часов в сутки из двадцати четырех, трудился до поздней ночи, вставал на заре, спал на твердом ложе, ел с величайшим воздержанием, ничем не жертвовал ради удовольствия, и всем ради долга, и принимал на себя более труда и забот, чем последний поденщик из его подданных". (А. Ф. Тютчева. При дворе двух императоров.) Недавно умерший известный писатель М. Пришвин писал в своем дневнике "Глаза земли": "В детстве после чтения "Песни о купце Калашникове" стал вопрос: почему Грозный, сочувствуя вместе с автором Калашникову, неожиданно для читателя награждает его виселицей?" И только теперь появляется ответ: "Грозный сочувствовал Калашникову, как человеку и хотел бы по человечески отнестись к нему, но, как царь, должен был повесить". "Я понял это только теперь, пишет М. Пришвин, - потому что только теперь пришло время очевидного для всех разделения жизни на человеческое начало, "как самому хочется", и на должное "как надо". Когда Пришвин писал это многозначительное признание ему шел восьмидесятый год. Потребовалось сорок лет большевистских ужасов, чтобы представитель Ордена Русской Интеллигенции, революционер в прошлом, М. Пришвин понял, наконец, то что понимали все цари Московской Руси, что понимал двадцатидевятилетний Николай I приняв на себя великое бремя царской власти. Он также, как и цари Московской Руси хорошо знал, что основная тяжесть жизни для того, кто носит шапку Мономаха состоит в том, что он очень часто должен подавлять в себе свои личные чувства и поступать не так "как самому хочется", а так "как надо", так как этого требует долг Царского Служения. Иоанн Грозный повесил Калашникова вовсе не потому, что ему так хотелось поступить. И Николай I повесил декабристов не потому, что хотел отомстить им как человек. Как человеку ему, как мы это знаем, совершенно не хотелось ни отдавать приказа стрелять в восставших, ни вешать главарей восстания, он поступил не так, "как ему хотелось", а так "как надо", как повелевал ему царский долг. "Король Людовик XVI, - говорил он, - не понял своей обязанности и был за это наказан. Быть милосердным не значит быть слабым; государь не имеет права прощать врагам государства". "Я могу признаться, - сказал он гр. Лафероне, - в тяжести бремени, возложенного на меня Провидением. В 29 лет позволительно, в обстоятельствах, в которых мы находимся, страшиться задачи, которая, казалось, никогда не должна была выпасть мне на долю, и которой, следовательно, я не готовился. Я никогда не молил Бога ни о чем так усердно, как о том, чтобы Он не подвергал меня этому испытанию. Его воля решила иначе: я постараюсь стать на высоте долга, который он на меня возлагает. Я начинаю царствование, под грустным предзнаменованием и страшными обязанностями. Я сумею их исполнить." В написанном 4 мая 1844 года завещании Николай I писал: "Я умираю с сердцем полным благодарности за все то доброе, которое Он предоставил мне в этой временной жизни, полной пламенной любви к нашей славной России, которой я служил верно и искренно, по мере сил моих".

XVII

Императору Николаю I предстояло разрешить те исторические задачи, которые, в силу разных причин, не удалось разрешить его отцу Императору Павлу I и его старшему брату - Императору Александру I. Исторический путь, который мог оздоровить Россию - указал Имп. Павел. Этот путь состоял в организации национальной контрреволюции против идейного наследства оставленного революцией Петра I. В зависимости от существующей политической обстановки, национальная контрреволюция могла иметь характер стремительный, чисто революционный, или же иметь характер постепенных реформ, преследующих цель восстановления русских религиозных, политических и социальных традиций. Основные цели национальной контрреволюции должны были быть таковы: Замена политических идей европейского абсолютизма, на которые со времен Петра I опиралась царская власть, политическими идеями Самодержавия. Для того, чтобы Православная Церковь снова могла стать духовным руководителем народа, необходимо было освободить ее от опеки государства, ликвидировать Синод и восстановить патриаршество. Освободить крепостное крестьянство. Во всех случаях, когда это предоставляется возможно, управление с помощью чиновников заменить самоуправлением. Превращение Русской Европии снова в Русь не обошлось бы, конечно, без тяжелой борьбы с масонством, европейцами русского происхождения и крепостниками не желавшими отказаться от владения "крещенной собственностью". И в свободной Православной Церкви и в свободном крестьянстве, жившем все еще идеями православия и самодержавия, царская власть получила бы сильную опору для борьбы с противниками, восстановления русских исторических традиций, приверженцами крепостного права, и сторонниками дальнейшей европеизации. Взамен масоно-интеллигентского мифа о Николае I "- как "Николае Палкине", бездушном и жестоком деспоте, не нужно создавать в угоду "политическим сладкоежкам" миф о Николае I, как царе достигшем чистоты и глубины монархического миросозерцания царей Московской Руси, ясно понимавшем какие исторические задачи предстояло ему разрешить, и поступавшего всегда в соответствии с историческими задачами своей эпохи. Таким царем Николай I не был. Но обвинять его за это не приходится. Настоящего национального мировоззрения в эпоху царствования Николая I не было, такое мировоззрение только развивалось в умах выдающихся людей Николаевской эпохи: Пушкина, Гоголя, Кириевского, Хомякова, Аксакова, Достоевского и других. И они тоже - только приближались к национальному мировоззрению, только начали восстанавливать традиции входившие в состав этого мировоззрения. Слишком длителен был отрыв русского высшего общества от религиозных, политических и культурных традиций русского прошлого. В этом же направлении развивалось и мировоззрение Николая I. Доказательством этого является появление взгляда, что основой дальнейшего развития России в будущем должны стать "Православие, Самодержавие и Народность". Появление этой формулы знаменует отказ от идейного наследства Петровской революции, идей просвещенного абсолютизма и духовного подражания Европе. Формулу "Православие, Самодержавие, Народность" провозглашает министр народного просвещения гр. Уваров. Но провозглашение этой формулы могло состояться, конечно, только в том случае если Николай I считал ее верной и она отвечала его взглядам. Формула - еще не стройная политическая идеология. Появление формулы "Православие, Самодержавие, Народность" - было лишь зарницей, предвещавшей зарю Русского Национального Возрождения, свидетельством желания у Николая I вернуться к политическим принципам русского самодержавия. Но от провозглашения гр. Уваровым указанной выше формулы до понимания конкретных задач национальной революции было еще далеко. Лев Тихомиров неоднократно подчеркивал в "Монархической государственности", что "в отношении политической сознательности Россия всегда была и остается до крайности слаба. От этого в русской государственности чрезвычайно много смутного, спутанного, противоречивого и слабого.... Без сомнения сила инстинкта в русском народе очень велика, и это само по себе ценно, ибо инстинкт есть голос внутреннего чувства. Прочность чувства, создающего идеалы нравственной жизни, как основы политического существования - качество драгоценное. Но им одним нельзя устраивать государственные отношения. Для сильного, прочного и систематического действия, политическая идея должны осознать себя как политическая. Она должна иметь свою политическую философию. "Этого у нас никогда не было, - с грустью замечает Тихомиров, ...при множестве крупнейших, даже гениальнейших работников мысли, Россия все-таки не обнаружила достаточной степени познания самой себя и своих основ, для выработки сознательной системы их осуществления. В этом, конечно, никто не виноват. Это просто исторический факт. Но знать его необходимо. Если мы можем получить надежду пойти вперед, совершенствоваться, то лишь при том условии, если будем знать, что у нас, оказывается слабо, чем обусловлены неудачи проявления и того, что само по себе сильно..." "Монархический принцип, - пишет Тихомиров, развивался у нас до тех пор, пока народный нравственно религиозный идеал, не достигая сознательности, был фактически жив и крепок в душе народа. Когда же европейское просвещение поставило у нас всю нашу жизнь на суд и оценку сознания, то ни православие, ни народность не могли дать ясного ответа на то, что мы такое, и выше ли мы или ниже других, должны ли, стало быть, развивать свою правду или брать ее у людей ввиду того, что настоящая правда находится не у нас, а у них". "Пока перед Россией стоял и пока стоит этот вопрос, монархическое начало не могло развиваться, ибо оно есть вывод из вопроса о правде и идеале. Чувства, инстинкта - проявлялось в России постоянно достаточно, но сознательности, теории царской власти и взаимоотношений царя с народом - очень мало. Между тем сознательность становилась тем необходимее, что бюрократическая практика неудержимо вводила к нам идею абсолютизма, а Европейское влияние, подтверждая, что царская власть есть нечто иное, как абсолютизм, отрицало ее. В XIX веке русская мысль резко раскололась на "западников" и "славянофилов", и вся "западническая" часть вела пропаганду против самодержавия. В XVIII веке уже сказано было устами "Вадима": Самодержавие всех зол содетель: Вредит и самую чистейшу добродетель, Свободу дав Царю тираном быть... За XIX век, все течение образованной западнической мысли, создавшей так называемую "интеллигенцию", - вело пропаганду против самодержавия - по мере цензурной возможности в России, и со всей откровенностью в заграничной своей печати. Национальная часть образованного общества не могла не пытаться отстоять свое историческое русское учреждение монархии... В этом долгом историческом споре, идея монархическая до некоторой степени все-таки уяснялась. У наших великих художников слова Пушкина, Гоголя, А. Майкова и др. - попадаются превосходные отклики монархического сознания. (В этом отношении много материала собрано у г. Чернаева в его сочинениях о Самодержавии). Но все это отзвуки чувства, проявления инстинкта, который столь силен вообще в русской личности, что неожиданно сказывается даже в самых крайних отрицателях, как напр. М. Бакунин." "В смысле же сознательности, монархическая идея уяснилась по преимуществу публицистическим путем, в споре с противниками, но не строго научным анализом. Труды научные, оставаясь более всего подражательными, вообще почти ничего не дали для уяснения самодержавия и чаще всего служили лишь для его безнадежного смешения с абсолютизмом" (Лев Тихомиров III. стр. 124). И Пушкин, и Гоголь и славянофилы не имели ясного представления что и как было необходимо делать, чтобы быстро излечить исковерканную Россию. Все они хорошо понимали только то, что со времен Петра I Россия целых 125 лет шла по ложной дороге, не свойственной русским традициям. У Пушкина и у Гоголя и у славянофилов уже высокого уровня достигло понимание самобытности русского народа, но не было еще правильного понимания происхождения Самодержавия, недооценивалось значение восстановления патриаршества и т.д. Николая I, например, часто упрекают, что в славянофилах он не увидел своих политических единомышленников. Эти упреки несправедливы. Настороженность Николая I к идеологии славянофилов имела реальные основания. Он, которого так часто упрекают в недуховности и в нелюбви к "умственности" был умственно достаточно чуток, чтобы понять ложность взглядов славянофилов о происхождении Самодержавия. К. Аксаков, например, развивал совершенно ложную теорию об отношении русского народа к государственной власти и государству. Русский народ, доказывал он, не любит власти и передал всю полноту власти царю с целью отстраниться от грехов связанных с властвованием. Отстранившись от власти народ имеет возможность вести более христианскую жизнь так как все грехи связанные с владением властью падают на душу царя, исполняющего функции главного военачальника, главного полицейского и главного судьи. Теория К. Аксакова не имеет ничего общего с действительными взглядами русского народа на государство и роль царя в государстве. Народный взгляд на царя выражен в многочисленных пословицах и поговорках: "Царь от Бога Пристав", "Сердце царево - в руке Божьей", "Где царь там и правда", "На все святая воля царская" и т.д. Русский народ вплоть до Петра I принимал весьма активное участие в строительстве национального государства и никогда не гнушался этим участием. Русский народ понимал ценность национального государства, и царской власти защищавшей независимость национального государства. То, что К. Аксаков считал народным взглядом, на самом деле было взглядом одних только раскольников, которые после учиненного Петром I разгрома стали отрицательно относиться к государственной власти, а некоторые секты стали вообще отрицать государство. Да и сам К. Аксаков одно время договаривался до отрицания государства вообще. "Государство как принцип - зло", "Государство в своей идее - ложь", - писал одно время он. Славянофильство идеологически было двойственно: славянофилы не имели такого цельного мировоззрения, какое имели Пушкин и Гоголь. Славянофилы сделали, конечно, очень много в области развития православного богословия и в области возрождения древнерусских идей, забытых после Петровской революции. Заслуги их в этом деле несомненны и велики. Но в их мировоззрении было еще много родимых пятен европейского миросозерцания, оставшихся от юношеской поры увлечения европейской философией. Нельзя забывать, что идейными наследниками славянофилов является не только Достоевский, но и "народники", из рядов которых позднее вышли террористы-цареубийцы и социалисты революционеры. В историкополитических размышлениях славянофилов было много романтизма и утопизма. Самарин считал., например, что царскую власть необходимо поддерживать не потому, что это национальная форма власти, а потому что "далеко еще не наступило для России время думать об изменениях формы власти". Хомяков видел основу царской власти в воле народа. Подобного рода взгляды, конечно, не могли привлечь к славянофилам симпатии Николая I, обладавшего более развитым монархическим миросозерцанием чем многие из славянофилов. Были и другие причины мешавшие сблизиться Николаю I с славянофилами и славянофилам с Николаем I: Николай I и славянофилы действовали в разных мирах. Николай I действовал в трагическом мире человеческой действительности, натыкаясь на каждом шагу на разного рода препятствия, преодолеть которые у него не было средств, а славянофилы действовали в мире идей, в котором можно строить какие угодно воздушные замки.

XVIII

После запрещения масонства в 1826 году русские цари перестают быть источником европеизации России. Николай I и все следующие за ним цари стремятся восстановить русские исторические традиции. Дальнейшее развитие России по убеждению Николая I должно было двигаться по дороге восстановления традиций Православия, Самодержавия и самобытной русской культуры. Николай I имел совершенно правильный взгляд на цели народного просвещения. Народное просвещение по его убеждению должно не только развивать ум, а развивая ум, одновременно развивать религиозное чувство и нравственность человека. "Я чту учение и науки, - заявил он однажды, - и я их высоко ценю, но я ставлю выше их нравственность. Вера есть основание морали: надо поэтому, одновременно с наукой, будить религиозное чувство". "Да будет мне позволено, - пишет министр Народного Просвещения гр. С. С. Уваров, - во Всеподданнейшем отчете о работе министерства Народного Просвещения за период с 1833 по 1844 год, - начать это изложение тем днем, в который, осмотрев все части, мне вверенные, и обдумав все средства, мне открытые, я удостоился получить от В. В. в главных началах наставление, которому беспрерывно следовало министерство с тех пор и до ныне. Этот день незабвенный для министерства и для меня, - есть 19 ноября 1833 года". О том, какие были главные наставления полученные от Имп. Николая I мы узнаем в дальнейшей части Всеподданнейшего доклада. "Углубляясь в рассмотрение задачи которую предлежало разрешить без отлагательства, задачи, тесно связанной с самою судьбою отечества, - независимо от внутренних и местных трудностей этого дела, разум невольно почти предавался унынию и колебался в своих заключениях при виде общественной бури, в то время потрясающей Европу, и которой отголосок, слабее или сильнее, достигал и до нас, угрожая опасностью. Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, в виду печальных явлений, окружающих нас со всех сторон, надлежало укрепить отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения. К счастью, Россия сохранила теплую веру в спасительные начала, без коих она не может благоденствовать. усиливаться, жить. Искренно и глубоко привязанный к церкви отцов своих, русский исконни взирал на нее, как на залог счастья общественного и семейственного. Без любви к вере предков, народ, как и частный человек, должен погибнуть. Русский, преданный отечеству, столь же мало согласится на утрату одного из догматов нашего православия, сколь и на похищение одного перла из венца Мономахова. Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия. Эту истину чувствует неисчислимое большинство подданных В. В.: они чувствуют ее в полной мере, хотя и поставлены на разных степенях гражданской жизни и различествуют в просвещении и в отношениях к правительству. Спасительное убеждение, если Россия живет и охраняется духом самодержавия сильного, человеколюбивого, просвещенного, должно проникать народное воспитание и с ним развиваться. Наряду с сими двумя национальными началами, находится и третье, не менее важное, не менее сильное: народность." "Вот те главные начала, которые надлежало включить в систему общественного образования, чтобы она соединяла все выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и надеждами будущего: чтобы народное воспитание соответствовало нашему порядку вещей и было бы не чуждо европейского духа." "Изгладить противоборство так называемого европейского образования с потребностями нашими; исцелить новейшее поколение от слепого, необдуманного пристрастия к поверхностному и иноземному, распространяя в юных душах радушное уважение к отечественному и полное убеждение, что только приноровление общего, всемирного просвещения к нашему народному быту, к нашему народному духу, может принести истинные плоды всем и каждому; потом обнять верным взглядом огромное поприще, открытое пред любезным отечеством, оценить с точностью все противоположные элементы нашего гражданского образования, все исторические данные, которые стекаются в обширный состав империи, обратить сии развивающиеся элементы и пробужденные силы, по мере возможности, к одному знаменателю; наконец, искать этого знаменателя в тройственном понятии православия, самодержавия и народности - такова была цель к коей Мин. Нар. Пр. приближалось десять лет; таков план, коему я следовал во всех моих распоряжениях." "Естественно, что направление, данное В. В. министерству, и его тройственная формула - должны были восстановить некоторым образом против него все, что носило еще отпечаток либеральных и мистических идей; либеральных - ибо министерство, провозглашая самодержавие, заявило твердое намерение возвращаться прямым путем к русскому началу, во всем его объеме; мистических потому, что выражение - православие - довольно ясно обнаружило стремление министерства ко всему положительному в отношении к предметам христианского верования и удаление от всех мечтательных призраков, слишком часто помрачавших чистоту священных преданий церкви. Наконец и слово народность возбуждало в недоброжелателях чувство неприязненное за смелое утверждение, что министерство считало Россию возмужалою и достойною идти не позади, а, по крайней мере, рядом с прочими европейскими национальностями".

XIX

Многое из того, что хотел осуществить Николай I, ему не удалось осуществить, многое из того, что ему удалось осуществить, осуществлено не так как ему хотелось. Как и все правители Николай I иногда делал не то, что надо, и, как все они, нередко ошибался и шел по неправильному пути. Но цели к которым он стремился были правильные и несмотря на все допущенные им ошибки его деятельность, заслуживает уважения последующих поколений. Характеризуя в книге "Декабристы" Александра I М. Цейтлин, как и многие историки из лагеря русской интеллигенции, находит для него не мало теплых слов, на какие обычно не щедры по отношению к русским царям члены Ордена Русской Интеллигенции. Характеристику Александра I Цейтлин заканчивает словами: "Таков был царь-романтик, несчастный и обаятельный человек, которого прозвали Благословенным". Но тон сразу резко меняется когда М. Цейтлин переходит к характеристике Николая I, хотя к нему он относится все же справедливее, чем другие исследователи Николаевской эпохи. "...Тот, - пишет Цейтлин, - кто готовился заместить его на престоле России, был непохож на него. Он не выносил никакой "умственности", не любил искусства, только терпел литературу, почти как неизбежное зло. Все, что было неподвижного, косного, устойчивого в русской жизни, обретало в нем символ и вождя. В Николае было много достоинств: воля, выдержка, преданность долгу "beaucoup de прапорщик", но и "un peu de Pierre le Grand" по слову Пушкина." В этой пристрастной характеристике все неверно, начиная с приписывания Пушкину фразы, что в Николае I было "много от прапорщика и немного от Петра Великого". На самом деле в дневнике Пушкина написано так: "В Александре много детского. Он писал однажды Лагарпу, что дав свободу и конституцию земле своей, он отречется от трона и удалится в Америку. Полетика сказал: "L'emp (ereur) Nicolas est plus positif, Il a des idees fausses comme son frere, mais il est moins visionnaire. Кто-то сказал о Гос(ударе): "Je y a beaucoup du "praporchique" en lui, et un peu du Pierre le Grand" "Николая Павловича, - говорит митрополит Киевский Платон (Городецкий), - называли врагом науки и просвещения. Это извет, заслуживающий только одно отвращение. Не любил он шарлатанства науки; но глубоко и искренне уважал истинных жрецов ее, помогал и давал ход, и не жалел для науки государственной казны". По утверждению немецкого историка Шимана, Николай I не читал ничего кроме романов Поль де Кока. Это обычная ложь по адресу Николая I. Николай I интересовался современной русской литературой. Пушкин, Гоголь и другие литераторы читали ему свои новые произведения или он читал их сам. "Вы говорите мне об успехе "Бориса Годунова, - пишет Пушкин Е. Хитрово в феврале 1831 года; по правде сказать я не могу этому верить. Успех совершенно не входил в мои расчеты, когда я писал его. Это было в 1825 году и потребовалась смерть Александра и неожиданное благоволение ко мне нынешнего Императора, его широкий и свободный взгляд на вещи, чтобы моя трагедия могла выйти в свет". Это не единственное свидетельство Пушкина, говорящее о внимании Николая I к его произведениям. В том же 1831 году он пишет своему близкому другу Нащокину: "Царь со мной очень милостив и любезен. Того и гляди, попаду во временщики, и Зубов с Павловым явятся ко мне с распростертыми объятиями". Некоторое время спустя снова пишет Нащокину: "Царь (между нами) взял меня на службу, т.е. дал мне жалование и позволил рыться в архивах для составления истории Петра I. Дай Бог здоровья царю". 28 февраля 1834 года Пушкин записывает в дневник: "Государь позволил мне печатать Пугачева; мне возвращена рукопись с его замечаниями (очень дельными)". А 6 марта Пушкин пишет в дневнике: "Царь дал мне взаймы 20.000 на печатание Пугачева. Спасибо". По распоряжению Николая I Пушкину и Гоголю были установлены пенсии. Оказывал Николай I помощь Пушкину и Гоголю и помимо пенсий. Вопреки решениям цензуры Николай I разрешил печатать "Мертвые Души". У Николая I был верный взгляд на художественную литературу, которая по его мнению должна была отмечать не только одни дурные черты современности и рисовать только одних отрицательных людей, но и изображать положительных людей своей эпохи. Прочитав, например, только что вышедшего "Героя нашего времени" Лермонтова Николай I пишет жене: "Такие романы созданы, чтобы коверкать нравы и характеры. Читая их приучаешься верить, что мир состоит из людей, у которых все действия, даже самые лучшие, объясняются отвратительными мотивами. Постепенно начинаешь ненавидеть все человечество. Разве это цель нашего существования". В данном случае мы видим, что Николай I выступает как идеалист, которому не хочется научиться с помощью литературы ненавидеть все человечество. И это писал, человек во много раз лучше Лермонтова, знавший все темные стороны русской жизни, про которого М. Цейтлин по установившемуся шаблону пишет: "Не было никого столь враждебного романтике, как он..." Николай I один из первых отметил выдающийся талант Льва Толстого, за что последний отблагодарил его кличкой Николая Палкина. Не одному выдающемуся человеку своей эпохи Николай I помог найти свое истинное призвание. Молодому офицеру Дм. Брянчанинову, почувствовавшему стремление к монашеской жизни, разрешил выйти в отставку. Дм. Брянчанинов стал выдающимся представителем монашества той эпохи, написал замечательные сочинения на религиозные темы. Сам занимавшийся живописью Николай I всегда интересовался различными видами искусства. Просмотрев принесенные ему мичманом Федотовым картины, Николай I оценил его талант и разрешил ему, как и Брянчанинову, покинуть военную службу. Федотов стал основателем русской реалистической живописи. Чтобы поддержать русское искусство Николай I дал скульпторам Клодту и Логановскому, художнику Бруни и другим художникам крупные заказы. Шаляпин в своих воспоминаниях "Маска и Душа" пишет: "Из российских императоров ближе всех к театру стоял Николай I. Он относился к нему уже не как помещик-крепостник, а как магнат и владыка, причем снисходил к актерам величественно и в то же время фамильярно. Он часто проникал через маленькую дверцу на сцену и любил болтать с актерами (преимущественно драматическими)". Это Николай I разрешил поставить на сцене запрещенного цензурой "Ревизора". Вольф в "Хронике петербургских театров" пишет, что Николай I прочитал "Ревизора" еще в рукописи и разрешил поставить его несмотря на запрещение цензуры. 5 июня 1836 года Гоголь писал матери: "Если бы сам Государь не оказал своего высокого покровительства и заступничества, то, вероятно, она не была бы никогда играна или напечатана". Смирнова пишет: "Николай I велел принять "Ревизора" вопреки мнению его окружающих" (Русский Архив, 1895, т. II, стр. 539). Первое представление "Ревизора" проходило в тягостной тишине, не раздалось ни одного хлопка. Бледный Гоголь не мог найти себе места в директорской ложе. Первым, по окончании последнего акта, зааплодировал... Николай I. Тогда стали аплодировать и другие зрители. "Всем досталось, - сказал Царь Гоголю, - а мне больше всего". Гоголь был награжден за "Ревизора" - 1000 червонцев и бриллиантовым перстнем. Известный музыкальный деятель Николаевской эпохи Виельгорский расценил русские оперы Глинки "как музыку для кучеров" . Несмотря на это Николай I велел поставить оперы Глинки на сцене Императорских театров. Боявшийся по словам М. Цейтлина всякой умственности Николай живо интересовался историей России. Именно ему Россия обязана спасением огромного количества ценнейших древних исторических документов извлеченных созданной в его царствование Археологической Экспедицией из архивов монастырей, архивов старинных городов, где они до той поры безжалостно уничтожались временем. И Император Николай I, по утверждению Шлимана, читавший только бульварные романы Поль де Кока, по свидетельству историка С. Платонова прочитывал "от доски до доски" большие тома переписанных набело актов собранных Экспедицией" (См. С. Платонов. Очерки по русской истории. Изд. 9-е).

Качественно Россия своим Золотым веком не может не считать время Николая I, в которое если не всецело раскрылись, то уже обозначились, духовно сложились и свой закал получили все, в духовном плане первенствующие столпы русской культуры. Как верно подчеркивает Г. Адамович (в статье "Нео-нигилизм (Рус. Мысль. № 1137), - ".. все царствование Николая I, с длившимися тридцать лет откликами гибели декабристов, целый кусок русской истории, в котором все сказано, где ничего не прошло бесследно". Чтобы ни писали и ни говорили про Николая I его враги никто не сможет зачеркнуть того факта, что его царствование было Золотым Веком русской литературы и русского искусства. В Николаевскую эпоху жили и творили, или духовно сформировались, такие выдающиеся представители Русской Культуры, как: Пушкин, Жуковский, Тютчев, Достоевский, Лев Толстой, Грибоедов, Крылов, Н. Я. Языков, М. Загоскин, Лермонтов, И. Кириевский, С.Т.Аксаков, К. К. Аксаков, Ив. Аксаков, А.С.Хомяков, Самарин, Гончаров, И.С.Тургенев, А.Ф.Писемский, Фет, А. Григорьев, Мельников-Печерский, Григорович, Н. Лесков, А. К. Толстой, А. Островский, гениальный математик Лобачевский, гениальный химик Менделеев, художники Иванов. Брюллов, Федотов, Бруни, скульптор Клодт; композиторы Глинка, Турчанинов, Львов, Даргомыжский; историки Соловьев, Кавелин; биолог К. Бер, химик Зинин, открывший анилин; знаменитые языковеды Буслаев, Востоков; замечательные мыслители Н. Я. Данилевский и К. Леонтьев и многие другие выдающиеся деятели русской культуры. Царствование Николая I - самый расцвет русской культуры, никогда одновременно не жило такого большого количества выдающихся деятелей русской культуры, ни до Николая I, ни после него. В 1827 году было основано Общество Естественных наук. В 1839 году закончено строительство Пулковской обсерватории. В 1846 году возникло Археологическое общество, учреждена Археологическая Экспедиция, членами которой было спасено много древнейших документов, хранившихся до того кое-как. Русская национальная литература, русская национальная музыка, русский балет, русская живопись и русская наука, развиваются именно во всячески опорочиваемую Николаевскую эпоху. Николаевская эпоха действительно имела много темных и отрицательных сторон. Но честный историк не может приписывать все эти темные стороны эпохи Имп. Николаю I. Очень многие из этих темных сторон унаследованы Николаем I и именно с ними то он и вел борьбу в течение всего царствования. А то, что ему не удалось до конца уничтожить отрицательные явления унаследованные им это другой вопрос. Необходимо принимать во внимание также то, что Имп. Николаю I пришлось царствовать в одну из наиболее сложных эпох Русской истории. "Те двадцать пять лет, - пишет в предисловии к сборнику воспоминаний и документов об эпохе Николая I известный исследователь М. О. Гершензон, которые протекли за 14 декабря, труднее поддаются характеристике, чем вся эпоха следовавшая за Петром I" (Сб. "Эпоха Николая I"). Царствование Императора Николая I - время напряженной политической и идеологической борьбы его с врагами Православия, царской власти и русской самобытной культуры внутри России и за ее пределами. Это эпоха борьбы Николая I с масонами и их духовными учениками внутри России и в Европе. Николаевская эпоха время беспрерывной, упорной идеологической борьбы между сторонниками восстановления исконных русских традиций и членами возникшего Ордена Русской Интеллигенции. Это эпоха ТРЕТЬЕГО И ОКОНЧАТЕЛЬНОГО ДУХОВНОГО РАСКОЛА русского общества. И тот, кто примет во внимание какое политическое наследство получил при восшествии на престол Николай I и какая была политическая обстановка в России и в Европе, когда он царствовал, едва ли строго осудит его, а наоборот преисполнится чувством уважения к этому одному из наиболее выдающихся русских царей.

XXI

Трафаретную оценку Николая I, как государственного деятеля, можно свести к следующим оценкам сделанным А. Герценом в "Движение общественной мысли в России": "Среди военных парадов, балтийских немцев и диких охранителей видели недоверяющего себе самому холодного, упрямого и безжалостного Николая, такую же посредственность, как и его окружающие". "Какая нищета правительственной мысли, какая проза абсолютизма". Приведенная выше оценка Герцена пристрастна и неверна. Подобного рода пристрастными оценками Имп. Николая I, как государственного деятеля, можно наполнить несколько больших томов. Но все эти оценки характеризуют совсем не личность Николая I, а политический фанатизм и нравственную нечистоплотность Герценов, Мережковских и их последователей. Русские историки очень любят упрекать Николая I также в политическом доктринерстве. В предисловии к составленному им сборнику "Эпоха Николая I" М. Гершензон, например, утверждает: "Николай не был тем тупым и бездушным деспотом, каким его обыкновенно изображают. Отличительной чертой его характера, от природы не дурного, была непоколебимая верность раз усвоенным им принципам, крайнее доктринерство, мешавшее ему видеть вещи в их подлинном виде. Повидимому, еще в юности, лишенный всякого житейского опыта, он выработал себе наибольшее число совершенно абстрактных идей - о назначении и ответственности монарха, о целях государственной жизни и про." Сняв с Николая I обвинение о том, что он был тупым и бездушным деспотом, Гершензон пытается изобразить его крайним доктринером, не имеющим никакого представления о русской жизни в его эпоху. "Он, не злой человек, - утверждает Гершензон, - он только доктринер; он любит Россию и служит ее благу с удивительным самоотвержением, но он не знает России, потому что смотрит на нее сквозь призму своей доктрины. Едва ли на протяжении XIX века найдется в Европе еще один государственный деятель, так детски-неопытный в делах правления, и в оценке явлений и людей, как Николай. За тридцать лет царствования он ни на один шаг не подвинулся в знании жизни". Подобной характеристикой Гершензон преследует ту же самую цель, что и Герцен. Он идет к той же самой цели, но только другим путем. Перед революцией было опубликовано уже значительное число воспоминаний, авторы которых правдиво обрисовали Николая I. Изображать его в стиле Герцена - тупым бездушным деспотом было уже нельзя. Значит нужно было подыскать какое-то иное обвинение. И такое обвинение было найдено: политическое доктринерство Николая I. Гершензон утверждает, что Николай "еще в юности, лишенный всякого житейского опыта" выработал себе небольшое число совершенно абстрактных идей". Ключевский же, наоборот, утверждает, что в противовес Александру I, хорошо знавшему различные абстрактные идеи и очень плохо русскую действительность, Николай I уже с юности очень хорошо знал не только парадную сторону, но и изнанку русской жизни. Николай I был государственным деятелем-реалистом. В то время, когда его старшие братья Александр и Константин изучали европейские политические и социальные идеи, Николай изучал русскую жизнь. "Он имел случай познакомиться с ходом дел, просто и прямо присмотреться к людям, делавшим государственные дела, и получил обильный запас житейских наблюдений и сведений. До 18 лет он не имел определенной службы, но каждое утро проводил по часу и более во дворцовой приемной, теряясь в толпе военных и гражданских сановников, ждавших очереди аудиенции или доклада. Сановники эти не стеснялись присутствием младшего великого князя, никогда не предназначавшегося к престолу; среди откровенных бесед, шуток и интриг, какие здесь велись и завязывались, Николай, при своей наблюдательности, получал характеристические сведения о людях и хорошо видел, как дела разделывались. Все эти сведения сводились к одному общему впечатлению, что надо не только иметь программу действий, но и следить за всеми подробностями исполнения. Таким образом Николай смотрел на ход дел с иной точки зрения, какая недоступна была его старшему брату: последний рассматривал все сверху, Николай имел возможность взглянуть на государственный механизм в России снизу" (В.Ключевский. Курс Рус. истории. 1922. часть V, стр. 217). Миф о том, что узкое доктринерство Имп. Николая I является следствием его полной неподготовленности к роли государственного деятеля, является тоже чистейшим образцом политического мифотворчества русской интеллигенции. Из исследования проф. М. Полиектова "Николай I" (Биография и обзор царствования), являющегося наиболее объективным исследованием эпохи Николая I, узнаем, что Имп. Николай I не только был хорошо подготовлен к управлению Государством, но с 1814 года, то есть за 11 лет до восшествия на престол, принимал активное участие в проведении внешней политики, присутствовал на многих европейских конгрессах, на которых обсуждались важнейшие международные проблемы того времени. Начиная же с 1822 г., Александр I, часто оставляет его своим заместителем и он принимает деятельное участие в управлении Государством. К управлению Государством Николай I был подготовлен несравненно лучше, чем любой из современных ему и нынешних президентов, вроде Трумана и ему подобных политиков.

XXII

Кто мудр, не плачет о потерях, лорды, Но бодро ищет, как исправить вред. Пусть, бурей сломлена, упала мачта, Канат оборван и потерян якорь, И половина моряков погибла, Все же кормчий жив... В. Шекспир. Генрих IV. М. Цейтлин, как и все представители Ордена Русской Интеллигенции искажает историческую правду утверждая, что Николай I пугался "всякого новшества" и что "Все, что было неподвижного, косного, устойчивого в русской жизни, обретало в нем символ вождя". (Декабристы, стр. 178). Стремления к изменению основ государственной жизни, и даже к решительному изменению, у Николая I были. "Имп. Николай I, - пишет С. Платонов в "Лекциях по русской истории", - вступив на престол был бодрым человеком, серьезно смотревшим на выпавший жребий быть русским царем". "Подавив оппозицию, - пишет Платонов, - желавшую реформ (точнее желавшую произвести в России решительную политическую революцию. - Б. Б.), - правительство само стремилось к реформам и порвало с внутреннею реакцией последних лет Императора Александра" (Стр. 680). С. Платонов повторяет по существу только следующую оценку В.Ключевского: "Царствование Николая, - пишет В.Ключевский, - обыкновенно считают реакцией, направленной не только против стремлений, которые были заявлены людьми 14 декабря, но и против всего предшествовавшего царствования. Такое суждение едва ли вполне справедливо: предшествовавшее царствование в разное время преследовало неодинаковые стремления, ставило себе неодинаковые задачи. Как мы видели, в первую половину его господствовало стремление дать империи политический порядок, построенный на новых основаниях, а потом уже подготовить частные отношения, согласуя их с новым политическим порядком; говоря проще, в первой половине господствовала надежда, что можно дать стране политическую свободу, сохранив на время рабство, потом, когда обнаружилась нелогичность этой задачи, надо было перейти от первой ее половины ко второй, т.е. предварительной перестройке частных общественных отношений. Но тогда уже не хватило энергии, и вторая задача разрешалась без надежды и без желания разрешить ее. Эту вторую задачу усвоил себе преемник Александра. Отказавшись от перестройки государственного порядка на новых основаниях, он хотел так устроить частные общественные отношения, чтобы на них можно было потом выстроить новый государственный порядок". (Курс рус. Ист. 1937 г. стр.

334).

Николай I имел более трезвый реалистический взгляд, чем Александр I и его главный помощник по переустройству государственного управления масон Сперанский. Прежде, чем видоизменять вид государственных учреждений необходимо было покончить с крепостным правом и видоизменить взаимоотношения между различными общественными классами. Утверждение С. Г. Пушкарева, автора книги "Россия в XIX веке" (Чеховское Из-во), что "напуганный декабристским восстанием и революционным движением в Европе, он свои главные заботы и внимание посвящал сохранению того социального порядка и того административного устройства, которые уже давно обнаружили свою несостоятельность и которые требовали не мелких починок и подкрасок, но полного и коренного переустройства", - нельзя признать верным (стр. 42). Уже во время следствия над участниками заговора декабристов Николай I понял, что внутреннее положение России весьма ненормально. Он внимательно прислушивался к критическим замечаниям, которые делали допрашиваемые декабристы по поводу существовавших в России порядков. Как внимательно относился Николай I к критике своих политических врагов доказывает тот факт, что он поручил секретарю Следственной Комиссии Боровкову (между прочим, масону) составить на основе допросов декабристов, их писем и записок, свод их мнений о внутреннем положении России. Когда сводка была Боровковым составлена, Николай I прочитал ее и велел прочесть ее и всем высшим государственным чиновникам. Если бы Николай I хотел сохранить существующее административное устройство и социальный порядок, то зачем ему было тогда интересоваться критикой декабристов. Тот, кто считает что-нибудь существующее хорошим и не подлежащим изменению, обыкновенно не считает нужным считаться с мнением осуждающих это хорошее. А Николай Первый считал необходимым принять во внимание даже мнение своих заклятых врагов, которые намеревались убить его и всех членов Императорской Семьи. Даже советский исследователь М. Гус в книге "Гоголь и Николаевская Россия" и тот сообщает, что "На столе Николая лежал составленный по его указанию свод высказываний декабристов о положении России и о ее нуждах" (стр. 17).

XXIII

После восстановления патриаршества, важнейшим вопросом определявшим успех национального возрождения был вопрос об освобождении крепостного крестьянства. Освобождение крестьянства привело бы к восстановлению самоуправления в селах и городах. Восстановление же самоуправления подорвало бы основы бюрократической системы, созданной Сперанским, обессилило бы бюрократизм. В результате воссоздалась бы, с поправками на современность, политическая структура Московской Руси. Но общество не желало ни освобождать крестьян, ни поддерживать Имп. Николая в преобразовании системы управления государством. "...Вступая на престол, - пишет С. Платонов, - Император Николай знал, что перед ним стоит задача разрешить крестьянский вопрос и что крепостное право в принципе осуждено, как его державными предшественниками, так и его противниками - декабристами. Настоятельность мер для улучшения быта крестьян не отрицалось никем. Но по-прежнему существовал страх перед опасностью внезапного освобождения миллионов рабов. Поэтому опасаясь общественных потрясений и взрыва страстей освобождаемой массы, Николай твердо стоял на мысли освободить постепенно и подготовить освобождение секретно, скрывая от общества подготовку реформы". И это было единственно возможное решение при сложившейся внутри России обстановке. Если бы Имп. Николай I принял решение освободить крестьян силой, то это почти наверняка привело бы к ожесточенной гражданской войне или к новому дворцовому перевороту. "Император Николай знал, - пишет Платонов, - что его брат и предместник мечтал о реформах и был сознательным противником крепостного права на крестьян, а отец своею мерою о барщине положил начало новому направлению правительственных мероприятий в крестьянском вопросе. Поэтому реформы вообще, и крестьянская в частности, становилась в глазах Императора Николая, правительственною традицией. Настоятельная их необходимость делалась для него очевидною потребностью самой власти, а не только уступкою оппозиционному течению различных кружков. Именно мысль о необходимости реформ была первым (как мы его назвали, политическим) выводом, какой был сделан Императором Николаем из тревожных обстоятельств воцарения" ("Очерки по Русск. Ист. стр. 681). Восстание декабристов, чрезвычайно накалив политическую атмосферу в России, только отодвинуло еще дальше сроки уничтожения крепостного права. Вполне вероятно, что если не было бы восстания декабристов, то крестьян освободил бы уже Николай I. "Декабристов, конечно, жалели, пишет потомок одного из видных декабристов кн. Д. Д. Оболенский, - в петербургском высшем обществе у них оставалось множество родни. Но декабристы не были людьми государственными. В большинстве они не думали об освобождении крестьян, а те, которые думали, собирались по освобождении крестьян всю землю оставить за помещиками. Император же Николай Павлович введением инвентарей подготовлял освобождение крестьян и завещал это освобождение своему Сыну, который и освободил крестьян с наделением их землей, что явилось первым примером в истории Европы". "По родству с материнской стороны, я посещал Дмитрия Гавриловича Бибикова, бывшего ранее киевским Генерал-Губернатором, а впоследствии министром внутренних дел Императора Николая I. Д. Г. Бибиковым были введены знаменитые инвентари, которые впоследствии ограждали права крепостного крестьянства. По свидетельству Д. Г. Бибикова, все мысли Императора были направлены к освобождению крестьян" (Кн. Д. Д. Оболенский. Заметки о прошлом. Двуглавый Орел. №15. Париж). В книге В. И. Семевского "Крестьянский вопрос в России", написанной в обычном интеллигентском духе, указывается тем не менее, что "Мысль о необходимости уничтожения рано или поздно крепостного права была не чужда Николаю Павловичу еще до вступления его на престол, как потому, что ее проводил в своих лекциях академик Шторх, преподававший великому князю политическую экономию, так и потому, что она занимала его брата, императора Александра I, постоянно собиравшего проекты по этому предмету". "Из первых допросов арестованных декабристов присутствовавший на них государь узнал, что одною из главных причин недовольства была инертность правительства в деле освобождения крестьян - молодые люди смело и откровенно высказывали свои мысли по этому предмету. Через год после вступления на престол император Николай учредил 6 декабря 1826 года Секретный комитет, которому было поручено рассмотреть предположения относительно отраслей государственного устройства и управления". Комитету было указано пересмотреть все действовавшие узаконения "об устройстве всех состояния людей". Комитет работал с 1826 года по 1830 год вплоть до начала организованной масонами революции во Франции и восстания в Польше, в организации которого деятельное участие принимали польские масонские ложи. Были и другие причины, помешавшие Николаю I освободить крестьян. Против него единым фронтом выступали крепостники и бывшие масоны, занимавшие крупные посты в государственном аппарате. Крепостники не хотели лишаться "крещенной собственности", масонам было не выгодно, чтобы Николай I выступил в роли освободителя порабощенных. И тем и другим весьма пригодилась, созданная в царствование Александра I по проекту масона Сперанского такая система государственного управления, при которой царь почти не имел возможности контролировать правильность исполнений бюрократией его указаний. Не менее крепостников и масонов задерживали освобождение крестьян и идейные последователи декабристов, основатели Ордена Русской Интеллигенции: Герцен, Белинский, Бакунин и рядовые члены Ордена. Они радовались восстаниям в Польше, масонской революции во Франции, осуждали и дискредитировали в глазах учащегося юношества все, что делало правительство, всеми мерами старались вызвать среди молодежи революционные настроения. А чем больше росли революционные настроения в стране, тем более осторожно приходилось действовать правительству, тем дальше отодвигался срок освобождения крестьян.

XXIV

"Лучше зажечь одну маленькую свечу, чем проклинать темноту". Конфуций. Из-за крайне напряженной политической обстановки внутри России и в Европе, в течение всего царствования, Императору Николаю I не удалось освободить крестьян, но он провел всю черновую работу по подготовке великого дела освобождения. Благодаря изданным Николаем I законам, ограничивавшим права помещиков и расширявших права крестьян, его сын смог дать свободу миллионам русских крестьян. Историки, выполнявшие идейные заказы Ордена Русской Интеллигенции изображают обычно Николая I чуть ли не сторонником крепостного права, или стараются изобразить дело так, что падение крепостного права задержалось из-за проводимой им реакционной политики. Семевский в своем исследовании "Крестьянский вопрос в России" пишет, например, что "Его мечты о подготовке падения крепостного права" благодаря противодействию окружающих его лиц "не привели ни к каким строгим мерам" ограничения крепостного права, а только вызвали "целый ряд отдельных, хотя и не особенно важных, но зато довольно многочисленных узаконений, кое в чем ограничивавших помещичью власть и распространение крепостного права" (Семевский. Том II). Вскрыть ложность этих утверждений не так трудно. Возьмем, например, пятую часть "Курса Русской истории" В. Ключевского в котором он дает оценку отношения Николая I к вопросу освобождения крестьян. Оценка эта, как это часто у Ключевского, носит крайне противоречивый характер. Противоречивость проистекает из ложного положения в которое ставило Ключевского требование цензуры Ордена Русской Интеллигенции препарировать русское прошлое таким образом, чтобы не вступая в явное противоречие с историческими фактами все же дать им толкование в духе желательном для Ордена. Главу "Центральные и областные учреждения" В. Ключевский заканчивает следующим категорическим выводом: "Ничего в это царствование не было сделано, ни для уравнения сословий, ни для усиления их совместной деятельности". А следующую главу "Крестьянский вопрос" начинает с утверждения, полностью опровергающего приведенное выше. "С самого начала, своей деятельности, - пишет он, - новое правительство возбудило вопрос об устройстве положения и отношений общественных классов. Сущность этого вопроса сводилась к положению многочисленного крестьянского населения". Противоречивость этих утверждений очевидна всякому. Тем более, что далее В. Ключевский пишет: "Громадный перевес сельского населения, не пользовавшегося полными гражданскими правами, обращал невольно внимание правительства на его устройство. Николай I и начал свое царствование с мыслью об устройстве положения сельских классов, прежде всего - крепостного населения. В первые годы царствования Николая I его занимала мысль об освобождении крепостных крестьян, хотя, правда, новый император указом 12 мая 1826 года гласно заявил еще в начале царствования, что никаких изменений в судьбе крепостных людей не будет сделано. В 1834 году, беседуя с одним из видных государственных дельцов, Киселевым, Император указал на множество картонов, помещавшихся в его кабинете, и прибавил, что здесь, с начала царствования он собрал все бумаги, касающиеся процесса, который он хочет вести против рабства, когда наступит время, чтобы освободить крепостных во всей Империи" (Курс Рус. Ист., V. 1922 г.). "В 1826 году одна обладательница 28 душ заложила почти всю землю из под своих крестьян, так что у крестьян осталось всего 10 десятин. Этот случай и вызвал закон 1827 г., который гласил, что если в имении за крестьянами меньше 4,5 десятины на душу, то такое имение брать в казенное управление или же предоставлять таким крепостным крестьянам перечисляться в свободные городские состояния. Это был первый важный закон, которым правительство наложило руку на дворянское право душевладения. В сороковых годах издано было, частью по наущению Киселева, еще несколько узаконений, и некоторые из них столь же важны, как и закон 1827 г. Так, например, в 1841 г., запрещено было продавать крестьян в розницу, т. е. крестьянская семья признана неразрываемым юридическим составом; в 1843 г. запрещено было приобретать крестьян дворянам безземельным, таким образом, безземельные дворяне лишались права покупать и продавать крестьян без земли; в 1847 г. было предоставлено право министру государственных имуществ приобретать за счет казны население дворянских имений. Киселев еще раньше составил проект выкупа в продолжение десяти лет всех однодворческих крестьян, т.е. крепостных, принадлежащих однодворцам, известному классу в южных губерниях, которые соединяли в себе некоторые права дворян с обязанностями крестьян. Платя подушную подать, однодворцы, как потомки бывших служилых людей, сохраняли право владеть крестьянами. Этих однодворческих крестьян Киселев и выкупил по 1/10 доли в год. В том же 1847 году издано было еще более важное постановление, предоставляющее крестьянам имений, продававшихся в долг, выкупаться с землей на волю. Наконец, 3 марта 1848 года издан был закон предоставлявший крестьянам право с согласия помещика приобретать недвижимую собственность. Легко заметить, какое значение могли получить все эти законы. До сих пор в дворянской среде господствовал взгляд на крепостных крестьян как на простую частную собственность владельца наравне с землей, рабочим инвентарем и т.д. Мысль, что такой собственностью не может быть крестьянин, который платит государственную подать, несет государственную повинность, например, рекрутскую, мысль эта забывалась в ежедневных сделках, предметом которых служили крепостные крестьяне. Совокупность законов, изданных в царствование Николая, должна была коренным образом изменить этот взгляд; все эти законы были направлены к тому чтобы охранять, государственный интерес, связанный с положением крепостных крестьян. Право владеть крепостными душами, эти законы переносили с почвы гражданского права на почву государственного; во всех них заявлена мысль, что крепостной человек не простая собственность частного лица, а прежде всего подданный государства. Это важный результат, который сам по себе мог бы оправдать все усилия затраченные Николаем на разрешение крестьянского вопроса" (цитируется по курсу лекций прочитанных В. Ключевским в 1887-88 гг.). Но сделав это признание, важности полученных Николаем результатов, Ключевский вспоминает о беспощадности цензуры Ордена Русской Интеллигенции и начинает доказывать, что Николай собственно почти не имеет никакого отношения к достигнутому важному результату. "На почве закона 1842 года, - пишет он дальше, - только и стало возможно положение 19 февраля, первая статья которого гласит, что крестьяне получают личную свободу без выкупа. Повторю, что этот закон надо отнести весь за счет графа Киселева". Император Николай, без согласия которого ни один закон не мог бы появиться, оказывается не при чем, вся слава приписывается одному графу Киселеву. Плохое же применение изданных Николаем законов по крестьянским делам Ключевский приписывает не масонам и не крепостникам, а опять Николаю. Общий вывод В. Ключевского об итогах "процесса против рабства", который вел Имп. Николай таков: "Крепостной вопрос не был разрешен, но благодаря законам Николая разрешить его стало необходимым политически и возможным юридически. Во-первых, из вопроса о частной собственности землевладельца он превратился в вопрос о выкупе земли для вольных крестьян; с почвы гражданского права вопрос перешел на почву права государственного; благодаря законодательству Николая следующее царствование могло дать крепостным личную свободу без выкупа. В этом законодательстве явлена мысль, что крепостной человек не простая собственность частного лица, а прежде всего - подданный государства. Законодательство Николая сделало разрешение крепостного вопроса необходимым по нетерпеливому ожиданию крестьян. Царствование Николая не достигло своих целей, но подготовило законодательством почву для их достижений" (Курс лекций прочитанных в 1883-84 гг.).

XXV

"...казенных крестьян, - пишет Ключевский, - было решено устроить так, чтобы они имели своих защитников и блюстителей их интересов. Удача устройства казенных крестьян должна подготовить успех освобождения и крепостных крестьян. Для такого важного дела призван был администратор, которого я не боюсь назвать лучшим администратором того времени, вообще принадлежавшим к числу лучших государственных людей XIX века... Киселев, делец с идеями, с большим практическим знанием дела, отличался еще большой доброжелательностью, той благонамеренностью, которая выше всего ставит общую пользу, государственный интерес, чего нельзя сказать о большей части администраторов того времени. Он в короткое время создал отличное управление государственными крестьянами и поднял их благосостояние. В несколько лет государственные крестьяне не только перестали быть бременем государственного казначейства, но стали возбуждать зависть крепостных крестьян... С тех пор крепостные крестьяне стали самым тяжелым бременем на плечах правительства. Киселеву принадлежало то устройство сельских и городских обществ, основные черты которых были потом перенесены в положение 19 февраля для вышедших на волю крепостных крестьян" (Курс лекций. 1887-8 гг. стр. 348). Реформами было охвачено около 9.000.000 казенных крестьян, то есть население равное по числу населению тогдашней Бельгии, Голландии и Дании вместе взятым. Было создано 6.000 сельских общин. Всем созданным общинам было предоставлено право самоуправления и право избрания мировых судей. Согласно изданного в 1843 году указа ни окружной начальник, ни чиновники Губернской Палаты Государственных Имуществ не должны вмешиваться в дело управления крестьянскими общинами, а должны только "содействовать развитию между крестьянами собственного мирского управления, наблюдать за исполнением преподанных им правил, но не вмешиваться в суждения по делам, принадлежащим сельскому управлению и расправе, ни в постановления мирских сходов, если в собственных своих делах они действуют по праву, предоставленному законом". Из свободных государственных земель малоземельным крестьянам было дано 2.244.790 десятин. 500.000 десятин было дано не имевшим земли. 169.000 человек было переселено в районы обладающие излишками земли, где им было выделено 2.500.000 десятин. Кроме того образованным сельским общинам было передано 2.991.339 десятин леса. Для того, чтобы крестьяне могли иметь дешевый кредит было создано свыше тысячи сельских кредитных товариществ и сберегательных касс. Введено страхование от огня. Создано 600 кирпичных заводов. Построено 97.500 кирпичных домов и домов на кирпичном фундаменте. Много было сделано для развития народного образования и здравоохранения. В 1838 году в общинах казенных крестьян было только 60 школ с 1.800 учащимися, а через 16 лет в них имелось уже 2.550 школ в которых училось уже 110.000 детей, в том числе 18.500 девочек. На казенных землях, для девяти миллионов крестьян, то есть для четвертой части всего русского крестьянства, было восстановлено широкое самоуправление существовавшее некогда в Московской Руси. Если бы русская история писалась не по заказам Ордена Русской Интеллигенции, а честно, то за одно то, что Николай I сделал для казенных крестьян, он заслужил бы похвалы историков. Историки из лагеря русской интеллигенции восхищались куцыми "либеральными" и "радикальными" реформами проводимыми в карликовых германских княжествах, но не соблаговолили заметить грандиозных реформ совершенных по повелению Николая I для 9 миллионов казенных крестьян. Значительность сделанного становится особенно ясна если мы вспомним, что всего за двадцать лет до начала реформ, в 1814 году, в политическом кумире русских вольтерьянцев и масонов - "демократической" и конституционной Англии герцог Сетерлендский велел сжечь коттеджи всех своих фермеров. 15 тысяч фермеров, живших на его землях были принуждены покинуть родину и эмигрировать в Канаду.

XXVI

"Николай Палкин" дал самоуправление 9 миллионам казенных крестьян. А, что сделали для крепостного крестьянства помещики, среди которых было много вольтерьянцев, масонов и тех кто считал себя православными христианами? Согласно изданных Александром I и Николаем I законов они могли бы отпустить миллионы крепостных на волю. Согласно "Закона об обязанных крестьянах" изданного в дополнение к "Закону о вольных хлебопашцах" изданном Александром I помещики могли беспрепятственно отпускать на волю своих крепостных. Но с 1804 года по 1855 год согласно этих законов было освобождено всего 116 тысяч крепостных. Бывшие масоны, вольтерьянцы и их духовные "прогрессивные" последыши, все время кричали о необходимости скорейшей ликвидации крепостного права, но на деле они были заинтересованы в существовании его и материально, и по тактическим соображениям: крепостное право давало им возможность обвинять царскую власть в том, что это именно она не хочет отмены крепостного права. В 1847 году Имп. Николай пригласил депутатов Смоленских и Витебских дворян и посоветовал им задуматься посерьезней о переводе крепостных на положение свободных арендаторов согласно указа 1842 года о существовании которого дворяне совершенно забыли. "...время требует изменений, - сказал Николай, - ...надо избегать насильственных переворотов благоразумным предупреждением и уступками". (Н. Колюпанов. Биография А. И. Кошелева. М. 1889. Т. II, стр. 123). 30 мая 1848 года Николай I сказал на заседании Государственного Совета: "Но если нынешнее положение таково, что оно не может продолжаться и если, вместе с тем, и решительные к прекращению его способы также невозможны без общего потрясения, то необходимо, по крайней мере, приготовить пути для постепенного перехода к другому порядку вещей и, не устрашаясь перед всякою переменою, хладнокровною". А. Г. Тимашев сообщает: "Всем известно, что император Александр II, до своего воцарения, был противником освобождения крестьян. Перемена воззрения на этот предмет находит свое объяснение лишь в том, что произошло в последние минуты жизни императора Николая." "...По рассказу, слышанному мною от одного из самых приближенных к императору Николаю лиц, а именно от графа П. Д. Киселева, Государь Николай Павлович незадолго до кончины сказал наследнику престола: "Гораздо лучше, чтобы это произошло сверху, нежели снизу". ("Русск. Арх." 1887 г. №6, стр.260). "Трудное крестьянское дело, сдвинутое впервые с мертвой точки Имп. Павлом I, составило предмет особых забот почитавшего его сына. Осторожно подходя к вопросу освобождения крестьян от крепостной зависимости, государь завещал, выполнение этого своему Наследнику, передав ему большой подготовительный материал, им собранный. Крупные перемены проведенные его ближайшим сотрудником, П. Д. Киселевым, в отношении государственных крестьян, получивших широкие права самоуправления, послужили образцом для реформы Царя-Освободителя." (Н. Тальберг. Незабвенный Государь Николай I в его жизни и смерти. Альманах "День русского ребенка" за 1955 г.).

XXVII

Все предвещает пагубный исход. Беда, когда в руках ребенка скипетр, Но хуже, коль разлад родится лютый: Приходят вслед за ним разгром и смуты. В. Шекспир. Генрих IV. Известный революционер еврей Лев Дейч в книге "Роль евреев в русском революционном движении" оправдывает "закономерность" борьбы "прогрессивных" и революционных кругов с царской властью следующим доводом: "Антиправительственные действия ни в какой стране и никогда не возникали без достаточных, точнее без сильнейших к тому оснований, потому уже, что насильственные приемы, какие только что указал, связаны для лиц, прибегающим к ним, со всевозможными страданиями, чего, естественно каждый человек старается избегнуть. Поэтому, лица, желавшие так или иначе содействовать прогрессу, всегда начинали с мирных приемов и, только убедившись в невозможности достигнуть ими чего-нибудь, наталкиваясь на запрещения и преследования со стороны предержащих властей, переходили на насильственный путь борьбы. То же произошло и у нас." (т. I, стр. 48). Нет, в России происходило совсем не так, как утверждает Лев Дейч. Начиная с Павла I и кончая Николаем II у нас происходило совершенно обратное явление. В России само общество (мы говорим о высших европеизировавшихся слоях его), когда цари начинали осуществление различных реформ, облегчающих положение широких слоев народа всегда развивало такую вызывающую антиправительственную деятельность, что правительство принуждено было всякий раз прибегать к разного рода запретам и ограничениям. В рецензии на недавно вышедшую книгу В. В. Леонтовича "История либерализма в России" помещенной на страницах газеты "Русская мысль" М. Торнаков упрекает автора за то, что он "старается снять с ее внука (то есть внука Екатерины II. - Б. Б.) упрек в измене либеральным убеждениям, окрасившим "прекрасное начало" его царствования. По его мнению, Александр до конца остался верен своим идеалам, но вынужден был взять реакционный курс в виду революционных замыслов тайных обществ - замыслов, которые не мирились с идеей либеральных реформ" (Р. М. №1212). М. Торнаков неправ, а прав В. В. Леонтович. Александр I, как известно, по своим убеждениям был более республиканцем, чем монархом и если последний период его деятельности считать, согласно взгляда членов Ордена Русской Интеллигенции реакцией, то в возникновении этой реакции виноваты предки русской интеллигенции - вольтерьянцы и масоны, которых не устраивал даже весьма широкий либерализм царя-республиканца. И в том, что Николай I был принужден опереться на бюрократию, а не на общество, виновато современное ему общество. Пока преемники Петра I выкорчевывали остатки русских исторических традиций, европеизировавшееся общество поддерживало их. Но стоило только Павлу I, а затем Николаю I выявить свое желание возобновить русские политические и социальные традиции, как это общество первого убило, а от второго отвернулось, заклеймило его именем деспота, реакционера, а те, кто хотел окончательно убить эти традиции - декабристов, объявило мучениками свободы и национальными героями. В таком парадоксальном и трагическом положении оказался Имп. Николай Первый, когда он, как и его отец, решил вернуться на исторический путь. Все живые силы народа, были скованы крепостным правом или бюрократической системой управления, созданной Сперанским. Всю вину за то, что Имп. Николай I решил опереться на бюрократию С. Платонов, как и большинство других историков, взваливает на одного Имп. Николая. На самом деле на это решение (единственно возможное в тогдашних условиях) Николая I толкнуло само общество, отказавшееся помогать ему вытаскивать Россию из той ямы в которую она попала в результате революции Петра I. В том "замораживании" общественной жизни, которое наступило после восстания декабристов, после убийства сына Николая I - Имп. Александра II виноваты не цари, а общество, толкавшее царей на этот путь своим политическим фанатизмом, своим слепым сопротивлением всем начинаниям правительства. Задачи всякой контрреволюции стремящейся восстановить уничтоженные исторические традиции, всегда несравненно труднее задач всякой революции. Природа революции и природа контрреволюции совершенно различны. Основной и решающей силой всякой революции является насилие во всех его формах. Возможности же применения насилия во время контрреволюции неизмеримо меньше) чем во время революции. Задачи же восстановления уничтоженного революцией в духе национальных традиций, на руинах оставшихся после революции, неизмеримо труднее, чем задачи революционного разрушения жизни, с помощью насилия. Для успешного развития революции часто достаточно твердой воли одного человека и незначительной группы готовых на все фанатиков и беспринципных личностей. Для успешного осуществления контрреволюции этого не достаточно. Для успешного развития контрреволюции всегда необходима готовность значительных слоев населения добровольно участвовать в борьбе против идейного и политического наследства революции и добровольно отказываться от идейных заблуждений и политических и материальных привилегий унаследованных от революции. А последнее, как известно, люди всегда делают крайне неохотно. "Событие 14 декабря имело великое значение в истории русского дворянства: это было последнее военно-дворянское движение. До тех пор дворянство было правящим классом, значение которого создали гвардейские перевороты XVIII века; теперь оно становится простым орудием правительства, каким было в XVII веке; 14 декабря кончилась политическая роль дворянства" (Ключевский. Курс Русской истории. 1922 г. ч. V. Стр. 215) "...14 декабря 1825 года, - пишет А. А. Керсновский в "Истории Русской Армии" - печальная дата в русской истории - явилось днем открытого разрыва российского правительства с русским обществом первым днем их жестокой столетней войны, где дальнейшими траурными вехами служат 1-е марта 1881 года, 17 октября 1905, 2-е марта 1917 года, а всеобщим эпилогом - 25 октября. Война эта, ведшаяся с обеих сторон с невероятной озлобленностью и с еще более невероятным непониманием, нежеланием понять друг друга, окончилась так, как никто из них не ожидал - гибелью обоих противников, погубивших своей распрей величайшую Империю и великую страну..." Какая же из сторон виновата больше? Керсновский неправильно считает, что виновато больше правительство. Его точка зрения - типично интеллигентская точка зрения, согласно которой в происшедшей распре виновато правительство. "Мы не собираемся здесь оправдывать декабристов, - пишет Керсновский, - ни тем более русское общество XIX и начала XX столетия, воспитанное на их культе. Вина русского общества - точнее "передовой" его части - перед Россией огромна и неискупима, но виновато и правительство. Пусть на стороне общества и львиная доля - три четверти вины, а на стороне правительства только одна четверть - но эта четверть явилась первой - без нее не было бы тех "общественных" трех четвертей". "С этой поры произошел трагический разнобой между правительством и обществом. При Александре I и Николае I правительство космополитично, общество национально. Затем при Александре II и особенно при Александре III и Николае II правительство решительно сворачивает на национальную дорогу, но слишком поздно: общество уже космополитично и антинационально" (Часть I, стр. 284). Эта цитата очень яркое свидетельство того идеологического ералаша, который царит в голове у так называемых представителей "Национального лагеря". Керсновский в этом случае, так же как и во многих других, только повторяет зады интеллигентской историографии. Правительство Николая I никогда не было космополитичным. Именно благодаря Николаю I правительство сворачивает на национальную дорогу. Александр II и все остальные цари идут по дороге проложенной Николаем I. Общество проявило свою антинациональность, не при Александре III и Николае II, а уже задолго до восшествия на престол Николая I. Убийство Павла I, заговор декабристов - доказательства этой антинациональности. Керсновский, как все люди не имеющие цельного политического мировоззрения, вскоре же опровергает сам себя. Заявив на 284-85 страницах, что правительство виновато больше, чем "передовое общество", на следующей, 286 странице он утверждает, что все царствование Николая I "было расплатой за ошибки предыдущего. Тяжелое наследство принял молодой Император от своего брата. Гвардия была охвачена брожением, не замедлившим вылиться в открытый бунт. Поселенная армия глухо роптала. Общество резко осуждало существовавшие порядки. Крестьянство волновалось. Бумажный рубль стоил 25 копеек серебром... При таких условиях разразилось восстание декабристов. Оно имело печальные для России последствия и оказало на политику Николая I то же влияние, что оказала пугачевщина на политику Екатерины и что окажет впоследствии выстрел Каракозова на политику Александра II. Трудно сказать, что произошло бы с Россией в случае удачи этого восстания. Обезглавленная, она погрузилась бы в хаос, перед которым побледнели бы и ужасы пугачевщины. Вызвав бурю заговорщики, конечно, уже не смогли бы совладать с нею. Волна двадцати пяти миллионов взбунтовавшихся крепостных рабов и миллиона вышедших из повиновения солдат смела бы всех и все, и декабристов в 1825 г. очень скоро постигла бы участь, уготованная "февралистам" 1917 года. Картечь на Сенатской площади отдалила от России эти ужасы почти на целое столетие". Если восстание декабристов оказало на последующую внутреннюю политику Николая I такое же отрицательное влияние, то есть заставило быть крайне осторожным в деле проведения различных реформ, как позже выстрел Каракозова на Александра II, и убийство Александра II на Александра III, тогда значит в "реакционности" направления Николая I, после июльской революции во Франции и восстания в Польше, виновато не правительство, а продолжавшее фрондировать и после восстания декабристов дворянское общество. Главная причина враждебного отношения членов Ордена Русской Интеллигенции к царской власти заключается вовсе не в том, что цари не давали им работать на благо народа, а в том, что члены Ордена решившие идти по пути революции, вслед за декабристами, сами хотели встать во главе России и калечить ее согласно своих масонско-социалистических рецептов. Эту цель ясно и недвусмысленно высказывал один из создателей Ордена А. Герцен. Приписывая русскому народу политические замыслы Ордена он писал, что Россия никогда "не восстанет только для того, чтоб отделаться от Царя Николая и получить в награду представителей-царей, судейимператоров, полицию-деспотов." (А. И. Герцен. Полн. собр. соч. под ред. М. К. Лемке, том VIII, стр. 26). Имп. Николай I хотел освободиться от посягательства европеизировавшихся слоев общества на независимость царской власти, от его желания продолжать европеизаторскую политику Петра, но он хотел работать вместе с теми слоями общества, которое осталось верно русским историческим традициям. В начале царствования такое желание Имп. Николая I определенно было.

XXVIII "Знакомясь с правительственной деятельностью Николая Первого, пишет С. Платонов, - ...мы приходим к заключению, что первые десятилетия царствования Императора Николая I были временем доброй работы, поступательный характер которой, по сравнению с концом предшествующего царствования, очевиден. Однако позднейший наблюдатель с удивлением убеждается что эта добрая деятельность не привлекала к себе ни участия ни сочувствия лучших интеллигентных сил тогдашнего общества и не создала Императору Николаю I той популярности, которою пользовался в свои, лучшие годы его предшественник Александр". Намеченные реформы, которые Пушкин характеризует как контрреволюцию против революции Петра, Николай I не смог провести из-за целого ряда возникших внутри государства и вне государства явлений. С. Платонов пишет, что "...настроения различных кругов дворянства было различным... и далеко не вся интеллигенция сочувствовала бурным планам декабристов... но разгром декабристов болезненно отразился не на одном их круге, а на всей той среде, которая образовала свои взгляды и симпатии под влиянием западно-европейских идей. Единство культурного корня живо чувствовалось не только всеми ветвями данного умственного направления, но даже самим правительством, подозрение последнего направлялось далее пределов уличенной среды; а страх перед этим подозрением и отчуждением от карающей силы охватывали не только причастных к 14 декабря, но и не причастных к нему сторонников западной культуры и последователей европейской философии." (стр.691). Ловим тут С. Платонова на слове. Да, суть конфликта между правительством Императора Николая I и просвещенным дворянством состояла в столкновении царя, который так же, как и его отец, хотел быть русским царем, со сторонниками западной культуры и последователями европейской философии. Опять, как во времена Петра I, сошлись две непримиримые, взаимно исключающие друг друга силы, две культуры, породившие совершенно различное понимание христианства, государственности и т.д. И поэтому положение, в смысле примирения было совершенно безнадежным. Кто-то из противников должен был или уступить или начать борьбу за окончательную победу. Или царская власть должна была окончательно из национальной власти выродиться в дворянскую, или дворянство должно из псевдо-европейского слоя стать снова русским слоем - носителем русской православной культуры. Но этого не случилось, ибо верхние европеизировавшиеся слои дворянства не захотели, или не смогли, стать русскими. И вот именно потому создалось такое безвыходное положение, что "как бы хорошо не зарекомендовала себя новая власть, как бы ни была она далека от уничтоженной ею "Аракчеевщины", она все таки оставалась для людей данного направления (т. е. европейского. - Б. Б.) карающей силою. А между тем именно эти люди и стояли во главе умственного движения той эпохи". (С. Платонов. Стр. 691) Декабристы ведь были плоть от плоти дворянства и образованного слоя Александровской эпохи, которыми приходилось теперь управлять Николаю I. Декабристы имели много родственников и друзей и политических единомышленников среди этого общества, они не были членами тайных политических обществ, не участвовали в заговоре и восстании, но идейно они находились в одном политическом мире с декабристами. Поражение декабристов было поражением и их политических чаяний и надежд. Дворянам-масонам и дворянам не бывшим масонами, но усвоившим европейские политические идеи, внедренные русскими масонами я вольтерьянцами, приходилось поставить крест на своем намерении переделать политический строй России окончательно на европейский лад. Император Николай не раз призывал высшие слои общества помочь ему вести борьбу за оздоровление России. Выступая 21 марта 1848 года он говорил, например: "...в теперешних трудных обстоятельствах я вас прошу, господа, действовать единодушно. Подайте между собою руку дружбы, как братья, как дети родного края, так чтобы последняя рука дошла до меня и тогда, под моею главою, будьте уверены, что никакая сила не земная нас не потревожит". Но и этот призыв, как и все сделанные до него, не был услышан теми к кому был обращен. Пушкин в распре возникшей между Николаем I и образованным обществом из-за подавления заговора декабристов, встал на сторону Николая I а не общества. Разговаривая с гр. Струтынским Пушкин утверждал, что быстрые революционные перемены русской жизни, в виду слабого культурного развития крестьянства "замороженного" крепостным правом, приведут только к губительным потрясениям. "И дворянство наше, - сказал он гр. Струтынскому, - не лучше. За его внешним лоском кроется глубокая тьма. У народа по крайности можно доискаться сердца, а у дворянства и сердца нет! Ибо кто есть истинный угнетатель народа? Оно! Кто задерживает развитие его понятий, культуры, ума? Оно! Кто сводит на нет все усилия правительства к улучшению народной жизни? Оно! У нас каждый помещик - деспотический властелин своих подданных. Он питается их потом, пьет их кровь! Ценой их труда он оплачивает ненужные поездки за границу, откуда возвращается с пустым карманом и с головой, полной философических, филантропических и передовых идей, которые у себя дома он насаждает, деря с несчастного мужика две шкуры и зверски над ним измываясь. - А что же правительство? - спросил я. - Высшее правительство об этом не знает, потому что низшее подкуплено! - отвечал Пушкин, вскакивая с места. - Но ведь есть губернаторы, предводители дворянства, начальники жандармских управлений, через которых правда должна дойти до высших сфер правительства, до самого императора? - А разве сами эти губернаторы не помещики? - перебил Пушкин. - Разве у этих предводителей нет своих подданных? Ворон ворону глаз не выклюет, друг мой! С волками жить - по волчьи выть! Это - вечная истина, неопровержимая. - И тем более печальная! - воскликнул я. - Верно, - продолжал Пушкин, невесело, друг мой, смотреть, что у нас творится, но было бы несправедливо сваливать всю тяжесть вины на Императора Николая" (см. Ходасевич. Пушкин и Николай I. "Возрождение" №4119). Император Николай I делал все что мог с помощью чиновников. А западники и славянофилы только порицали правительство и мечтали о земном рае, который бы возник в России если бы были осуществлены их идеалы. Но положение от этого не улучшалось. Пропасть между правительством и дворянским обществом ширилась и углублялась с каждым днем. Как отнеслось образованное общество к призывам Императора Николая в борьбе за лучшую Россию ясно видно из упреков, которые делает своим современникам Гоголь. Гоголь резко отличался от большинства своих современников - горячим желанием служить России. Он считал, что долг каждого настоящего русского не критиковать, при всяком удобном случае, правительство и царя, не злорадствовать над ошибками допускаемыми правительством из-за недостатка культурных, добросовестных деятелей, а всемерно помогать правительству вытаскивать Россию из той ямы, в которой она оказалась в результате 125-летнего подражания Европе. Историки русской политической мысли и истории русской литературы очень любят вспоминать об "Аннибаловой клятве" которую дали на Воробьевых горах в Москве юные Герцен и Огарев: "Садилось солнце, купола блестели, город слался на необозримом пространстве под горой, свежий ветерок подувал на нас, постояли мы, постояли, оперлись друг на друга и, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу." "Аннибалова клятва" Герцена и Огарева была Анибаловой клятвой тех, кто решил всю свою жизнь посвятить разрушению России. Но никто из историков политической жизни России не вспоминает об "Аннибаловой клятве" 18 летнего Гоголя, который решил идти по примеру предков и отдать свою жизнь на служение родине. Вот эта клятва: "Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел принести хотя малейшую пользу. Тревожные мысли, что я не буду мочь, что мне преградят дорогу, что не дадут возможности принесть ему малейшую пользу, бросали меня в глубокое уныние. Холодный пот проскакивал на лице моем при мысли, что, может быть, мне доведется погибнуть в пыли, не означив своего имени ни одним прекрасным делом, - быть в мире и не означить своего существования это было для меня ужасно. Я перебирал в уме все состояния, все должности в государстве и остановился на одном - на юстиции". "Я видел, что здесь работы будет более всего, что здесь только я могу быть благодеянием, здесь только буду истинно полезен для человечества. Неправосудие, величайшее в свете несчастье, более всего разрывало мое сердце. Я поклялся ни одной минуты короткой жизни своей не утерять, не сделав блага. Два года занимался я постоянным изучением прав других народов и естественных, как основных для всех законов; теперь занимаюсь отечественными. Исполнятся ли высокие мои начертания? или неизвестность зароет их в мрачной туче своей?" Вопрос патриотического служения России, честного, добросовестного исполнения каждым русским своих служебных обязанностей, всю жизнь волновал Гоголя. "Мысль о службе, - признается Гоголь в "Авторской Исповеди", - у меня никогда не пропадали." "Я не знал еще тогда, что тому, кто пожелает истинно - честно служить России, нужно иметь очень много любви к ней, которая бы поглотила уже все другие чувства, - нужно иметь много любви к человеку вообще и сделаться истинным христианином, во всем смысле этого слова. А потому и не мудрено, что, не имея этого в себе, я не мог служить так, как хотел, несмотря на то, что сгорал действительно желанием служить честно..."

XXIX

Как моряка - скала перед крушеньем, мне душу это зрелище гнетет. В. Шекспир. Генрих IV. По мнению Гоголя все беды России происходят от того, что многие из образованных русских не понимают, "что пути и дороги к светлому будущему скрыты именно в этом темном и запутанном настоящем." Один царь, без помощи образованного общества и чиновничества, не сможет хорошо исполнять свой царский долг. Гоголь никогда не призывал мириться с темными сторонами современной ему русской жизни, как это утверждает в письме к Гоголю Белинский. Белинский искажает истину. Смысл жизни христианина Гоголь видит в том, что "...человеку на всяком поприще предстоит много бед, что нужно с ними бороться, - для того и жизнь дана человеку, - что ни в коем случае не следует унывать. (Выбранные места из переписки с друзьями. Письмо III.) Гоголь понимал, что несовершенно общество состоящее из несовершенных людей и что несовершенны люди во всех слоях общества, как в высшем, так и в низшем. Гоголь разделял точку зрения своего духовного учителя Пушкина, что "лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые приходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений человеческих страшных для человечества". Гоголь не верил, что одна быстрая отмена крепостного права сразу улучшит нравы. Он считал, что нравы необходимо улучшать и во время крепостного строя, готовясь к тому времени, когда Царь, выбрав подходящий исторический момент сможет отменить крепостное право. Отдавая себе ясно отчет, что крепостное право никогда не просуществует в России тысячу лет, как это было на Западе, что сроки его сочтены, Гоголь призывал помещиков проявлять больше любви и заботы о крестьянах. Гоголь требовал, чтобы всякий помещик был справедлив, чтобы он "позаботился о них (крестьянах. - Б. Б.) истинно как о своих кровных и родных, а не как о чужих людях, а так бы взглянул на них, как отцы на детей своих". Белинский изображал Гоголя, как "Апостола кнута", а этот "Апостол кнута" писал в письме о "русском помещике": "мужика не бей", с помещика "взыщет Бог за последнего негодяя в селе". Гоголь упрекает помещиков, что они забыли обязанности, которые возложили на них, когда-то, в силу исторической необходимости цари. Очень любопытен по мыслям и небольшой отрывок под названием "Помещики", напечатанный уже после смерти Гоголя. Вот он целиком: "Помещики... они позабыли свою обязанность?! Зачем ты вместо того, чтобы им напоминать весь долг и приводить в знание и себя самого в..., стал ограничивать их мелочными чиновник (ами) и ограничениями, завел новую сложность дел, так что у них самих закружилось и все перепуталось, и они уже сами позабыли свои выг(оды). Или нельзя было на них подействова(ть), или они не лучше других воспитали (понятье о чести)? Или не восприимчивее (была) их душа, чем необразованного человека? Или на голос отчизны (не откликнутся дела) их? Или не из среды их (мелькнули) Сувор(овы), Мордвиновы, Чичаговы, Орловы, Румянцевы и ряды героев самоотвержения, которых не уместит на страницах своих подробнейшая летопись". Мы не можем знать, как выглядел бы этот отрывок в окончательном виде, но мы можем уловить основную идею Гоголя. Идея эта состоит в том, что помещики, всегда откликавшиеся на зов отчизны, давшие ряд замечательных государственных деятелей и национальных героев, в последнее время забыли свои обязанности. Гоголь, как видим, тоже не удовлетворялся современной ему действительностью. Но его недовольство имело совершенно иной характер, чем недовольство Белинского. Белинский готов был немедленно уничтожить все существовавшие порядки во имя лучшего будущего. Гоголь, как и Пушкин, считал, что лучшего будущего Россия добьется только тогда, когда все будут добросовестно исполнять свой долг во имя блага отечества. "...Итак, - пишет Гоголь, - дворянству нашему досталась прекрасная участь заботиться о благосостоянии низших... (Монарх поделился с ними своим попечением). Вот первое, что должно чувствовать это сословие с самого начала. Из-за эти самой... они должны составить между собою одно целое; совещанье они должны иметь между собою об управлении крестьянами. Они не должны попустить между собою присутствие такого помещика, который жесток или несправедлив: он делает им всем пятно. Они должны заставить его переменить образ обращения; они должны поступить также, как в полку общество благородных офицеров поступает с тем, который обесчестил подлым поступком их общество: они приказывают ему выйти из круга... Дворянство должно быть сосудом и хранит(елем) высокого нравственного чувства всей нации, рыцарями чести и добра, которые должны сторожить сами за собою". Гоголь развивая мысль, что здоровое национальное государство должно покоиться на твердом фундаменте социальной гармонии и социальной справедливости. Как Царь должен заботиться о всех сословиях. о всех людях, являясь отцом Отечества, так и все сословия должны стремиться к справедливости. Справедливость, справедливость и еще раз справедливость. Справедливость ко всем, справедливость во всем, справедливость немедленно, сегодня, а не когда то в далеком будущем, когда люди станут бескрылыми ангелами. Вот к чему призывал Гоголь на всех страницах книги "Выбранные места из переписки с друзьями", опороченной социальным фантазером Белинским. По мнению Гоголя, только в России возможно создание наиболее справедливого суда. "...Правосудие у нас, - пишет Гоголь, - могло бы исполняться лучше, нежели во всех других государствах, потому что из всех народов только в одном русском зародилась эта верная мысль, что нет человека правого и что прав один только Бог". (Письмо XXV). Как мы знаем, ближайший ход исторических событий оправдал веру Пушкина и Гоголя в Царей и русский народ. И Пушкин и Гоголь, прожили бы они еще немного, увидели бы "рабство павшее по мановению Царя" и работу самого справедливого в мире русского суда. Но увидя это, они увидели бы также, что их идейные противники, последователи Белинского убьют Царя, давшего народу свободу и самые справедливые в мире суды. Здоровый государственный организм, выросший не на подражании чужим народам, а на основе самобытных национальных идей, по мнению Гоголя должен утверждаться на вечных принципах христианской морали. "...Это строгое почитание обычаев, это - благоговейное уважение власти, несмотря на ограниченные пределы власти, это - девственная стыдливость юношей, это - благость и благодушное безгневие старцев, это - радушное гостеприимство, это уважение и почти благоговение к человеку, как представителю образа Божия." (Письмо VII). Как Пушкин, Гоголь тоже становится не на сторону общества, а на сторону Имп. Николая I и призывает общество одуматься и помогать Императору Николаю в его борьбе за оздоровление жизни в России. В одном из писем по поводу "Мертвых душ" Гоголь обращается к какому-то читателю со следующими замечательными словами: "Кому, при взгляде на эти пустынные, доселе незаселенные и бесприютные пространства, не чувствуется тоска, кому в заунывных звуках нашей песни не слышатся болезненные упреки ему самому, именно ему самому, тот или уже весь исполнил свой долг, как следует, или же он не русский в душе." "Отчего это? кто виноват?" Мы или правительство? Но правительство во все время действовало без устали. Свидетелем тому целые томы постановлений, узаконений и учреждений, множество настроенных домов, множество изданных книг, множество заведенных заведений всякого рода: учебных, человеколюбивых, богоугодных и словом, даже таких, каких нигде в других государствах не заводят правительства. Сверху раздаются вопросы, ответы снизу. Сверху раздавались иногда такие вопросы, которые свидетельствуют о рыцарски-великодушном движении многих государей, действовавших даже в ущерб собственным выгодам. А как было на это все ответствовано снизу? Дело ведь в применении, в уменьи приложить данную мысль таким образом, чтобы она принялась и поселилась в нас. Указ, как бы он обдуман и определителен не был, есть не более, как бланковый лист, если не будет снизу такого же чистого желания применить его к делу тою именно стороною, какой можно, какой следует и какую может прозреть только тот, кто просветлен понятием о справедливости Божеской, а не человеческой. Без того все обратится во зло. Доказательство тому все наши тонкие плуты и взяточники, которые умеют обойти всякий указ, для которых новый указ, есть только новая пожива, новое средство загромоздить большею сложностью всякое отправление дел, бросить новое бревно под ноги человеку. Словом - везде, куда ни обращусь, вижу, что виноват применитель, стало быть, наш же брат: или виноват тем, что поторопился, желая слишком скоро прославиться (и хватить орденишку); или виноват тем, что слишком сгоряча рванулся, желая, по русскому обычаю, показать свое самопожертвование; не спросясь разума, не рассмотрев в жару самого дела, стал им ворочать, как знаток, и потом вдруг, также по русскому обычаю, простыл увидевши неудачу; или же виноват, наконец, тем, что, из-за какого нибудь оскорбленного мелкого честолюбия, все бросил и то место, на котором было начал так благородно подвизаться, сдал первому плуту (пусть пограбит людей). Словом - у редкого из нас доставалось столько любви к добру, чтобы он решился пожертвовать из-за него и честолюбием, и самолюбием, и всеми мелочами легко раздражающегося своего эгоизма и положил самому себе в непременный закон - служить земле своей, а не себе,. помня ежеминутно, что взял он место для счастия других, а не своего. Напротив, в последнее время, как бы еще нарочно, старался русский человек выставить всем на вид свою щекотливость во всех родах и мелочь раздражительного самолюбия своего на всех путях. Не знаю, много ли из нас таких, которые сделали все, что им следовало сделать, и которые могут сказать открыто перед целым светом, что их не может попрекнуть ни в чем Россия, что не глядит на них укоризненно всякий бездушный предмет ее пустынных пространств, что все им довольно и ничего от них не ждет". В статье "Нужно проездиться по России" Гоголь, с грустью пишет: "...Велико незнание России посреди России. Все живет в иностранных журналах и газетах, а не в земле своей. Город не знает города, человек человека, люди, живущие за одной стеной, кажется, как бы живут за морями". В статье "Что такое губернаторша" пишет жене какого то губернатора: "...Вот однако же кое-что вперед и то не для вас, а для вашего супруга: попросите его прежде всего обратить внимание на то, чтобы советники, губернского правления были честные люди. Это главное. Как только будут честные советники, тот же час будут честные капитан-исправники, заседатели, словом - все станет честно". "...Храни вас Бог даже и преследовать. Старайтесь только чтобы сверху было все честно: снизу будет все честно само собою."

XXX

Нельзя унывать при виде неустройства современной жизни, ибо "человеку везде, на всяком поприще, предстоит много бед, что нужно с ними бороться - для того и жизнь дана человеку - что ни в каком случае не нужно унывать" (Выбр. места. Письмо VII). В Письме XXX Гоголь пишет: "Но вспомни: призваны в мир мы вовсе не для праздников и пирований - на битву мы сюда призваны; праздновать же победу будем там. А потому мы ни на миг не должны позабыть, что вышли на битву, и нечего туг выбирать, где поменьше опасностей: как добрый воин, должен бросаться из нас всяк туда, где пожарче битва". "...Проступков нет неисправимых, и те же пустынные пространства, нанесшие тоску мне на душу, меня восторгнули великим простором своего пространства, широким поприщем для дел. От души было произнесено это обращение к России: "В тебе ли не быть Богатырю, когда есть место где развернуться ему?" Оно было сказано не для картины или похвальбы: я это чувствовал; я это чувствую и теперь. В России теперь на всяком шагу можно сделаться богатырем. Всякое и звание и место требует богатырства. Каждый из нас опозорил до того святыню своего звания и места (все места святы), что нужно богатырских сил на то, чтобы вознести их на законную высоту". (Второе Письмо по поводу "Мертвых душ".) Ту же тему о необходимости вглядеться в печальное положение России и дружно помочь Царю и правительству бороться с темными сторонами ее жизни, Гоголь развивает и в Письме XXVI "Страхи и ужасы России". "В России еще брезжит свет, есть еще пути и дороги к спасению, и слава Богу, что эти страхи наступили теперь, а не позже". "Но я теперь должен, как в решительную священную минуту, когда приходится спасать свое отечество, когда всякий гражданин несет все и жертвует всем, я должен сделать клич..." "Дело в том, что пришло нам спасать свою землю, что гибнет земля наша не от нашествия двунадесяти языков, а от нас самих, что мимо законного управления образовалось другое правление, гораздо сильнейшее всякого законного. И никакой правитель, хотя бы он был мудрее всех законодателей и правителей, не в силах поправить зла, как ни ограничивай он в действиях дурных чиновников, приставлением надзирателем других чиновников. Все будет безуспешно, покуда не почувствует из нас всякий, что он также, как в эпоху восстания народов... должен восстать против неправды. Как русский, как связанный с вами единокровным родством, одной и той же кровью, я обращаюсь к вам. И приглашаю рассмотреть ближе все дело и обязанность земной своей должности и потому что все это нам темно представляется." "...Не бежать на корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество; но спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства. На корабле своей должности, службы, должен теперь всяк из нас выноситься из омута, глядя на Кормщика Небесного. Кто даже не в службе, тот должен теперь вступить на службу и ухватиться за свою должность, как утопающий хватается за доску, без чего не спастись никому." Гоголь указывает, что наступило время битвы "не за временную нашу свободу, права и привилегии, но за нашу душу..." (Письмо XXXI). Только любовь и преданность и исполнение каждым своего долга указывает Гоголь, - "вызовет нам нашу Россию - нашу русскую Россию, не ту, которую показывают нам грубо какие-нибудь квасные патриоты, и не ту, которую вызывают к ним из-за моря очужеземившиеся русские, но ту, которую она извлечет из нее же". (Письмо XXI").

XXXI

...невзирая на запрет, при виде Змеи ползущей к вам с разъятым жалом. Необходимо было б разбудить вас, Чтоб ядовитый гад не превратил Той роковой дремоты в вечный сон. В. Шекспир. Генрих IV. Великий патриот и печальник России, Гоголь призывал не к красивым мечтам и словам, а к красивым делам, к неустанной сознательной борьбе за улучшение жизни в России. Он звал любить не будущих людей воображаемого прекрасного будущего, а существующих, бороться не за счастье грядущих поколений, а за счастье уже существующего. "Кто с Богом, тот глядит светло вперед и есть уже в настоящем творец блистающего будущего" (Выбр. места. Письмо XXVII). "Мы еще растопленный метал, - предостерегает Гоголь, - не отлившийся в свою национальную форму". Свою "Авторскую исповедь" Гоголь заканчивает следующим выводом: "...Итак, после долгих лет и трудов, и опытов, и размышлений, идя видимо вперед, я пришел к тому, о чем уже помышлял во время моего детства: что назначенье человека - служба и вся жизнь наша есть служба. Не забывать только нужно того, что взято место в земном государстве затем, чтобы служить на нем Государю Небесному, и потому иметь в виду Его закон. Только так служа, можно угодить всем: Государю, и народу, и земле своей". Без любви к России, к духовным основам национальной жизни, по мнению Гоголя невозможно истинное служение народу. "Каждый русский должен возлюбить Россию. Полюбит он Россию и тогда полюбит он "все, что ни есть в России". "Ибо не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши братьев, не возгореться вам любовью к Богу... не спастись Вам" (Выбр. места. Письмо XX). Идея, что вся жизнь человека - служба Богу и своему народу, эта древняя русская идея - является излюбленной идеей Гоголя. "Россия - это монастырь и все живущие в ней монахи, которые обязаны ежедневно пещись о помощи ближним и украшении и укреплении своего монастыря." В Письме XIX "Нужно любить Россию", Гоголь пишет гр. А. П. Т..му, что у многих из русских мало настоящей, действительной любви к России. "Но прямой любви еще не слышно ни в ком - ее нет таки и у Вас. Вы еще не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами о всем дурном, что в ней ни делается; в вас все это производит только одну черствую досаду и уныние. Нет, это еще не любовь, далеко вам до любви, это разве только одно слишком отдаленное ее предвестие. Нет, если вы действительно полюбите Россию, у вас пропадет тогда сама собою та близорукая мысль, которая зародилась теперь у многих честных и даже умных людей, то есть будто в теперешнее время они уже ничего не могут сделать для России, и будто они ей не нужны совсем; напротив, тогда только во всей силе вы почувствуете, что любовь всемогуща и что с нею можно все сделать. Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей; не в губернаторы, не в капитан-исправники пойдете, последнее место, какое ни отыщется в ней, возьмете, предпочитая одну крупицу действительности на нем всей вашей бездейственной и праздной жизни. Нет, вы еще не любите России. А не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши братьев, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам". Мысли о том, что все русские должны не на словах, а на деле бороться за лучшую Россию Гоголь развивает и в следующем Письме к гр. А. П. Т...му: "Нет, для Вас также, как и для меня, заперты двери желанной обители. Монастырь Ваш - Россия! Облеките же себя умственно рясой чернеца и, всего себя умертвивши для себя, но не для нее, ступайте подвизаться в ней. Она теперь зовет своих сынов крепче, нежели когда либо прежде. Уже душа в ней болит, и раздается крик ее душевной болезни. Друг мой! Или у Вас бесчувственное сердце, или Вы не знаете, что такое для русского Россия. Вспомните, что когда приходила беда ей, тогда из монастырей выходили монахи и становились в ряды с другими спасать ее. Чернецы Ослябя и Пересвет с благословения самого настоятеля, взяли в руки меч, противный христианину, и легли на кровавом поле битвы, а вы не хотите взять поприще мирного гражданина, и где же? в самом сердце России." "Что ж? Разве мало мест и поприщ в России? Оглянитесь и осмотритесь хорошенько, и вы его отыщите". В Письме XXVIII "Занимающему важное место" Гоголь пишет: "Во имя Бога берите всякую должность, какая бы ни была вам предложена, и не смущайтесь ничем. Придется вам ехать к черкесам на Кавказ, или попрежнему занять место генерал-губернатора - вы теперь нужны повсюду. Что же до затруднительностей, о которых вы говорите, то теперь все затруднительно; все стало сложно; везде много работы." "...Теперь в глазах моих все должности равны, все места равно значительны, от малого до великого, если только на них взглянешь значительно, и мне кажется, что если только хотя сколько-нибудь умеешь ценить человека и понимать его достоинство, которое в нем бывает даже и среди множества недостатков, и если только при этом хоть сколько-нибудь имеет истинно-христианской любви к человеку и, в заключение, проникнут точно любовью к России, - то, мне кажется, на всяком месте можно сделать много добра". (Авторская исповедь.) В Письме XIII Гоголь пишет: "Я вас, между прочим, еще побраню за следующие ваши строки, которые здесь выставлю вам перед глаза: "Грустно и даже горестно видеть вблизи состояние России, но впрочем не следует об этом говорить". "Мы должны с надеждой и светлым взором смотреть в будущее, которое в руках Милосердного Бога". "В руках милосердного Бога все: и настоящее, и прошедшее и будущее. От того и вся беда наша, что мы не глядим в настоящее, а глядим в будущее. От того и беда вся, что иное в нем горестно и грустно, другое просто гадко; если же делается не так, как нам хотелось, мы махнем на все рукой и давай пялить глаза в будущее. От того Бог и ума нам не дает; от того и будущее висит у нас у всех точно на воздухе: слышат некоторые, что оно хорошо, благодаря некоторым передовым людям, которые тоже услышали его чутьем и еще не проверили законным арифметическим выводом; но как достигнуть до этого будущего никто не знает..." "Безделицу позабыли: позабыли, что пути и дороги к этому светлому будущему сокрыты именно в этом темном и запутанном настоящем, которого никто не хочет узнавать; всяк считает его низким и недостойным своего внимания и даже сердится если его выставляют на вид всем".

XXXII

Вместе с Павлом I умерла и идея создания в России духовнополитического Ордена, который возглавил бы духовно-политическую борьбу с масонами, вольтерьянцами, со всеми врагами Православия и Самодержавия. Орден Мальтийских Рыцарей, с разрешения Павла I, после захвата Мальты Наполеоном, а затем англичанами, обосновавшийся в России, после убийства Павла I масонами постепенно захирел. Из важного и нужного замысла Павла I ничего не вышло. А нужда в создании религиозно-политической организации которая объединяла бы всех кто стремился бы положить в основу исторического развития России чисто русские политические традиции была велика. Только организация, ведущая непрерывную борьбу за возрождение самобытных русских традиций, то есть за возрождение идей Третьего Рима - могла создать почву для возникновения вновь настоящего национально-консервативного слоя. Но такой организации, после того, как в силу разнообразных причин. Орден Мальтийских Рыцарей не выполнил возлагавшихся на него Павлом надежд, создано не было ни Александром I, ни Николаем I. Запрещение масонства Николаем I значительно оздоровляло духовную атмосферу в России, но не означало конца идейной борьбы. На запрещение масонства европеизировавшиеся окончательно слои дворянства ответили созданием Ордена Русской Интеллигенции. А Ордену Русской Интеллигенции не было противопоставлено никакой политической национально-консервативной организации. В результате царская власть, имела опору только в лице бюрократии, которой она тоже не могла, как мы это увидим дальше, всецело доверять. В силу указанных выше причин, ни в царствование Николая I, ни в следующие царствования, не было настоящего национально-консервативного лагеря. Были только отдельные консерваторы, более или менее приближавшиеся к подлинному национальному мировоззрению и, в большей или меньшей степени, понимавшие какие проблемы необходимо разрешить, чтобы вернуться на национальный путь развития. И таких было мало. В сложнейшей политической обстановке, возникнувшей после петровской революции, не всякий кто стоял за "старину", мог считаться представителем национально-консервативного лагеря. Возникал вопрос "за какую старину он ратует? За русскую старину? или за "старину петровскую?". Европейские новшества, насильно навязанные России Петром, давно уже для многих стали "русской стариной". И тот, кто охранял возникнувшие после Петра I не русские традиции мог искренне причислять себя к стану бойцов национально-консервативного лагеря. Но это были лжеконсерваторы охранявшие не русские традиции, а состарившиеся европейские принципы вколоченные Петровской дубинкой в русскую жизнь. В консервативные догматы были зачислены догматы полученные в наследство после Петровской революции, цель которой была - уничтожение самобытных идейных основ русской культуры. Мы знаем какого низкого мнения был Александр I о русском высшем обществе, развращенном политически и нравственно. Не лучше, а еще хуже стало это общество в царствование самого Александра (см. Башилов. Александр I и его время.) в результате дальнейшего развития масонства, европейского мистицизма, усвоения европейской философии. А вот как расценивает Пушкин высшее общество Николаевской эпохи. В 1832 году Пушкин упрекал князя П. Вяземского, одного из далеко не худших людей Николаевской эпохи, в том, что он принадлежит к все растущему слою людей не любящих Россию и "стоящих в оппозиции не к правительству, а к России". В данном случае, Пушкин первый из современников подметил самую характерную черту зарождавшейся в сороковые годы интеллигенции. Прошло три года после того, как Пушкин отметил что характерной чертой членов формировавшегося Ордена Русской Интеллигенции является оппозиция не к русскому правительству, а к самой России, как жизнь дала яркое подтверждение правильности жуткого диагноза Пушкина. В 1835 году добровольно покинул Россию доцент Московского университета Печорин. Принадлежавший к страшной категории русских идеалистов, Печорин написал заграницей следующее стихотворение: Как сладостно отчизну ненавидеть, И жадно ждать ее уничтоженья, И в разрушении отчизны видеть Всемирного денницы пробужденья. Печориным начинается та страшная плеяда русских европейцев, которые во имя будущей, построенной по их политическим рецептам России, учили ненавидеть существующую Россию и русских иностранцев. Знаменитое письмо Пушкина Чаадаеву кончается следующей оценкой образованного русского общества: "Надо было сказать, - и у вас это сказано, - что наше нынешнее общество настолько же презренно, как и глупо, что у него нет собственного мнения, что оно равнодушно к долгу, к справедливости, к правде, ко всему, что не есть простая потребность, что в нем циническое презрение к мыслям, к человеческому достоинству". Какими выдающимися личными качествами ни обладал бы царь трудно в короткое время было достичь положительных результатов, черпая себе помощников из подобного общества. А ведь это общество не только не желало помогать Николаю I, но в лице членов возникнувшего Ордена Русской Интеллигенции всячески старалось помешать ему. При чем на путь борьбы члены Ордена встали совсем не потому, что увидели невозможность содействовать прогрессу России мирным путем. С самого начала возникновения Орден решил пойти не за Николаем I, а за масонскими заговорщиками, Утверждение членов Ордена, что основоположники его вступили на путь революционной борьбы только после того как убедились что Николай I не хочет идти по пути прогресса - лживое утверждение. Каких идейных уступок ни сделал бы Николай I Герцену, Белинскому или Бакунину - они никогда бы не стали на путь сотрудничества с ним. Все они, как позже все члены Ордена, всегда находились в оппозиции не к правительству, а к... России. Орден Русской Интеллигенции, так же как и русские масоны, был не обычной политической оппозицией, а идейным союзом непримиримых врагов национального русского государства, Православной Церкви и русской культуры. Им были нужны не прогрессивные реформы, а уничтожение русского национального государства и постройка на его развалинах атеистической республики по масонским рецептам.

XXXIII

До Николая I монархическое миросозерцание гасло не только у представителей европеизировавшегося общества, но и у самих носителей монархической власти. Начиная с Николая I распад монархического миросозерцания у царей прекращается, но у высших кругов дворянства монархическое миросозерцание продолжает все гаснуть и гаснуть. После петровской революции народ перестал быть активной политической силой, активным действующим элементом русской истории: стал только пассивным элементом ее. За то, намного выросла политическая роль дворянства, превратившегося из служилого класса в господствующий класс. Политическая история России, начиная с Петра I вплоть до восшествия на престол Николая I, есть главным образом история дворянства и история того, как заимствованные европейские политические идеи отражались на политическом развитии послепетровской России. Почитатель Петра I Г. Федотов в книге "И есть и будет" (Размышления о России и революции), принужден все же отметить, что после петровской революции широкие массы народа, перестали понимать Россию: "Что касается государственного смысла Империи, то он едва ли доходил до народного сознания. Россия с Петра перестала быть понятной русскому народу. Он не представлял себе ни ее границ, ни ее задач, ни ее внешних врагов, которые были ясны и конкретны для него в московском царстве. Выветривание государственного сознания продолжалось беспрерывно за два века Империи." После петровской революции, из всех слоев русского общества, одно только дворянство было носителем государственного сознания. После Петра I носители высшей власти имели политическую опору исключительно в государственном инстинкте и государственном сознании дворянства, с каждым царствованием все более и более европеизировавшегося. Все остальные слои народа были оттеснены от управления государством и постепенно совершенно перестали интересоваться его судьбой. После подавления восстания декабристов перестает интересоваться судьбой России и дворянство. Образованное общество не ограничивается только равнодушием, а, наоборот, постоянно оказывает сопротивление преобразовательным замыслам Николая I. На смену масонам и декабристам приходят новые идейные противники самодержавия, православия и вообще русской культуры. Николая I ненавидели родственники, свойственники и политические единомышленники декабристов. Многие из дворян видели в нем узурпатора политических прав дворянства и никак не могли простить ему, что он сумел вырваться из политической опеки дворянства и стал править не считаясь с сословными интересами дворянства. Князь Д. Д. Оболенский, - потомок декабриста, выросший в либеральной дворянской среде пишет в своих "Заметках о прошлом", что "В этой среде привычны были осуждения действий правительства и, прежде всего поступков Императора Николая Павловича. Родной внук декабриста, я рос в семье, по традиции предубежденной против Императора. И только на возрасте, переехав в Петербург, я разобрался в исторической правде и изменил свои отрицательные взгляды на Императора Николая I". (Кн. Д. Д. Оболенский. Заметки о прошлом. Двуглавый Орел. № 15. Париж) Все большее число дворян стремится покинуть военную и государственную службу и засесть в родовых усадьбах. "Дворянин остается государем над своими рабами, перестав нести на своих плечах - тяжесть Империи. Начинается процесс обезгосударствления, "дезэтизации" дворянства, по своим роковым последствиям для государства аналогичный процессу секуляризации культуры для Церкви". "...Конечно, дворянство еще служит, еще воюет, но из чтения Пушкина, как и Вигеля, выносишь впечатление, что оно больше всего наслаждается жизнью. Эта утонченная праздная среда оказалась великолепным питомником для экзотических плодов культуры. Но самая их экзотичность внушает тревогу. Именно отрыв части дворянства - как наиболее культурной - от государственного дела усиливает заложенную в духе Петровской реформы (не реформы, а революции. - Б. Б.) беспочвенность его культуры" "Дворянство начинает становиться поставщиком лишних людей... Лишь небольшая часть их поглощается впоследствии революционным движением. Основной слой оседает в усадьбах, определяя своим упадочным бытом упадочные настроения русского 19-го века." ...Бытописатели дворянской России - Григорович, Тургенев, Гончаров, Писемский - оставили нам недвусмысленную картину вырождавшегося быта. Она скрашивается еще не изжитой жизнерадостностью, буйством физических сил. Охота, любовь, лукулловские пиры и неистощимые выдумки на развлечения - заслоняют иппократово лицо недуга. Но что за этим? Дворянин, который, дослужившись до первого, корнетского чина, выходит в отставку, чтобы гоняться за зайцами и дурить всю жизнь, становится типичным явлением. Если бы он, по крайней мере, переменил службу на хозяйство. Но хозяйство всегда было слабым местом русского дворянства. Хозяйство, т.е. неумелые затеи, окончательно разоряют помещика, который может существовать лишь за счет дарового труда рабов. Исключения были. Но все экономическое развитие XIX века - быстрая ликвидация дворянского землевладения после освобождения, - говорит о малой жизненности помещичьего хозяйства. Дворянин, переставший быть политической силой, не делается и силой хозяйственной. Он до конца, до дней революции, не перестает давать русской культуре людей, имена которых служат ее украшением. Но он же отравляет эту культуру своим смертельным недугом, имя которому "атония". Самое поразительное, что эта "атония" принимается многими за выражение русского духа. Обломов - за национального героя. Наши классики - бытописатели дворянства - искали положительных, сильных героев среди иностранцев, не находя их вокруг себя. Только Мельников и Лесков запечатлели подлинно русские и героические образы, найдя их в нетронутых дворянской культурой слоях народа. Лесков - этот кроткий и склонный к идиллии писатель - становится жестоким, когда подходит к дворянскому быту. Самый могучий отпрыск дворянского ствола в русской литературе, Толстой, произнес самый беспощадный суд над породившей его культурой и подрубил под корень вековое дерево" (Г. Федотов. "И есть и будет". Стр. 17-18.) И чем дальше разрастается отчуждение между царской властью и дворянством, тем все более и более тухнет у дворянства патриотическое сознание. Дворянство все менее и менее интересуется политической судьбой России. Каково внутреннее и внешнее политическое положение России, в тот или иной момент, может ли правительство учитывая это положение провести те или иные реформы - это мало интересует образованное общество. Правительство осуждают не считаясь с реальной политической обстановкой внутри России и за ее рубежами. Тревога за политические судьбы России становится все более и более делом только царей и узких правящих кругов. Самоустранение, значительной части, дворянства от участия в строительстве Империи неизбежно должно привести к усилению бюрократии. "До тех пор чрезмерный рост и вредное значение бюрократического управления было несколько ослаблено влиянием дворянства, которое находилось в тесной и непосредственной связи с верховной властью. Но дворянство потеряло возможность (точнее - отказалось пользоваться этой возможностью. - Б. Б.) исполнять прежнюю роль связи между верховной властью и нацией. А на месте этой связи ничего не было создано. С упразднением социально-исторической роли дворянства, около верховной власти остались только ее бюрократические служебные органы. Это было роковое обстоятельство, которое разъединило Царя и народ в тот момент, когда их единение было наиболее необходимо" (Л. Тихомиров. Монархическая Государственность III, стр. 225).

XXXIV

Николай I стал управлять с помощью бюрократии вовсе не потому, что он был сторонником бюрократических методов управления. Он стал управлять Россией с помощью чиновников только после того, как убедился что русское образованное общество не хочет помогать ему. Что же оставалось после этого делать Николаю I как не опереться на созданный Сперанским бюрократический аппарат? Да, но этот аппарат был очень плох, - говорят противники Николая I! Да, он был очень плох! Но разве в этом виноват один Николай Первый? 125 лет до него, коверкали и ломали существовавшие формы управления и объявляли гениями тех кто их коверкал, но стоило только появиться царю, который признал вредными те идеи, на основании которых коверкался правительственный аппарат, как почему то он и оказался виновным в негодности правительственного аппарата. Бюрократия в царствование Имп. Николая сильно развилась не потому, что этого желал Николай I, а потому, что проведенная в царствование Александра масоном Сперанским реформа государственного аппарата была проведена так, что благоприятствовала сильному развитию бюрократии. По мнению В. Ключевского "Сперанский справедливо считается основателем нового русского бюрократизма" (Курс Рус. ист. ч. V, стр. 191). В своих планах перестройки государственного управления Сперанский преследовал определенную цель. Меньшевичка по убеждениям, еврейка родом, Шварц, (литературный псевдоним В. Александрова) в рецензии на вышедшую в США книгу М. Раева "Михаил Сперанский" с восторгом отмечает, что "Сущность преобразования, Сперанский видел в том, чтобы ограничить дотоле самодержавное правление. Чтобы провести это в жизнь, надо было разделить власть на три категории - законодательную, исполнительную и судебную". Карамзин правильно угадал истинный смысл преобразования Сперанского когда сказал: "Он шьет нам кафтан по чужой мерке, новая форма его законов чужда русским". Как верно отмечает С. Середонин в Русском Биографическом Словаре, вышедшем в 1909 году, Сперанский был "своего рода Пушкиным для бюрократии: как великий поэт, точно чародей, владел думами и чувствами поколений, так что над развивавшимся бюрократизмом долго парил образ Сперанского". Многие же выдающиеся русские историки, в том числе и Ключевский, считают Сперанского таким же великим государственным деятелем, как и Петра. При чем сделанная Ключевским характеристика Сперанского столь противоречива, что кажется - Ключевский издевается над почитателями Сперанского и мстит кому-то, приказавшему ему именовать Сперанского одним из самых выдающихся русских государственных деятелей. Похвалы Ключевского - хуже обвинений, которые делают по адресу Сперанского его враги. "Ум его, - пишет Ключевский, - вырос в работе над отвлеченными понятиями и привык с пренебрежением относиться к простым житейским явлениям или, говоря философским жаргоном, к конкретным эпирическим фактам бытия". "Картина, кажется ясна - человек ум которого "привык с пренебрежением относиться к простым житейским явлениям" не может быть выдающимся государственным деятелем, поскольку государственному деятелю все время приходится иметь дело именно с "конкретными эмпирическими фактами быта". Ключевский это, конечно, отлично понимает и поэтому в следующей фразе, желая смягчить свой приговор уму Сперанского заявляет: "Философия XVIII века немало народила таких умов; старая русская духовная академия всегда производила их довольно. Но у Сперанского был не только философский, но и здоровый, крепкий ум, каких всегда бывает мало, а в тот философский век бывало меньше, чем когдалибо". Итак, философский ум привыкший с пренебрежением относиться к жизни, ум которых философия XVIII века народила немало оказывается в то же время и... умом здоровым и крепким "каких всегда бывает мало, а в тот, философский век бывало меньше, чем когда-либо".(?!) "Продолжительным и упорным трудом Сперанский заготовил себе обширный запас разнообразных знаний и идей". Как же применил этот обширный запас знаний и идей "здоровый и крепкий ум" Сперанский? Оказывается в этом запасе "было много роскоши, удовлетворявшей изысканным требованиям умственного комфорта; было, может быть, даже много лишнего и слишком мало того, что было нужно для низменных нужд человека, для понимания действительности; в этом он походил на Александра, и на этом они сошлись друг с другом". "Это был один из тех сильных, но заработавшихся умов, которые, без устали все абстрагируя и анализируя, кончают тем, что перестают понимать конкретное". Итак "не только философский, но и здоровый, крепкий ум, каких всегда бывает мало" до того все анализировал, и абстрагировал, что кончил тем, что перестал "понимать конкретное". К реорганизации государственного аппарата России Сперанский подошел так же как и Петр I. "Когда он приступил к перестройке русского государственного порядка, - пишет Ключевский, - он взглянул на наше отечество, как на грифельную доску, на которой можно чертить какие угодно математически правильные политические построения. Вот почему выработанный им план отличается необыкновенной стройностью, точностью, последовательным проведением принятых начал. Но этот план оказался таким высоким, что ни государь, ни автор никак не могли приблизить его к уровню действительных потребностей и средств русской жизни". Изложив план Сперанского, Ключевский утверждает: "Можно сказать, что все наши публицисты XVIII и XIX вв. не сказали столько умных и глубоких мыслей о существующем порядке, сколько сказано в одном этом документе". Но сделав очередной комплимент по адресу Сперанского, дальше заявляет: "Государственный порядок слагается из двух элементов: из учреждений и отношений, ими регулируемых и направляемых. Законодательство создает учреждения цель которых известным образом установить и направить общественные отношения". Александр же и Сперанский "хотели создать государственный порядок прежде отношений: в этом их ошибка, точнее сказать, в этом выразилось направление, какое получила русская мысль во второй половине XVII века, на задаваемые текущей жизнью вопросы давались готовые ответы, взятые со стороны. Изложенный план Сперанского построен из элементов политического порядка, складывавшегося на Западе. Таким образом, поставив себе вторую цель раньше первой, составитель проекта не дошел ни до той, ни до другой: если бы он выработал план общественных отношений, из них вырос бы сам собой новый политический порядок; так как он хотел установить новый политический порядок прежде отношений, то мы не имеем ни этого порядка, ни соответствующих отношений". Конечный приговор Ключевского о плане государственных преобразований Сперанского на основании которого Сперанского объявляют одним из величайших государственных деятелей России таков: "Как схема политического порядка, он годится для всех времен и народов; как практически разработанный порядок он не применим нигде". То есть практическая ценность плана равна нулю. Сперанского провозглашают величайшим государственным деятелем вовсе не за то, что он был, действительно, таким деятелем, а за то, что масоны-декабристы были духовными детьми масона Сперанского. Меньшевичка Шварц не согласна с оценкой проф. Раева, считающего, что Сперанский был не настоящим либералом. "Обширный материал, привлеченный Раевым, - пишет она, - опровергает эту оценку. Можно обмануть людей, но нельзя обмануть классы". Ненависть к Сперанскому со стороны национальной части русского общества "убедительно говорит о том, кем был и кем мог бы в иных исторических условиях стать Сперанский". А по замыслу декабристов масон Сперанский, как известно, должен был быть первым президентом Русской республики.

XXXV

Ужели человек прямой не может Спокойно жить чтоб простотой его Не пользовались плуты и пройдохи. В. Шекспир. Ричард III. "Учреждения Александра I завершали абсолютистское построение правительственного механизма. До тех пор, самое несовершенство управительных учреждений не дозволяло им освободиться от контроля. Верховная власть сохраняла характер, направляющий и контролирующий. При Александре I бюрократия была организована со всеми усовершенствованиями. Создано строгое разделение властей. Учреждены независимый суд, особый орган законодательства - Государственный Совет, в исполнительной власти созданы министерства, стройным механизмом передаточных органов действующие по всей стране. Способность бюрократического механизма к действию была доведена до конца строжайшей системой централизации. Но где при этих учреждениях оказывалась нация и верховная власть? Нация была подчинена правящему механизму. Верховная власть, по наружности, была поставлена в сосредоточии всех управительных властей. В действительности она была окружена высшими управительными властями и отрезана ими не только от нации, но и от остального управительного механизма". "Не имея, таким образом, никаких сдержек, развитие бюрократической централизации с тех пор пошло неуклонно вперед, все более и более распространяя действие центральных учреждений в самые глубины провинциальной жизни. Шаг за шагом "чиновник" овладевал страной, в столицах, в губерниях, в уездах." "С такой управительной системой прошло царствование Александра I и Николая I. Во время Крымской кампании она страшно скомпрометировала себя и вызвала всеобщий реформаторский порыв. Достойно внимания, что при этом величайшее дело царствования Александра II - освобождение крестьян _ совершено было именно "вне ведомственным" порядком, на началах истинно самодержавно-национальных. Но эта реформа, в способах вершения своего, была единственная при которой Россия вырвалась из бюрократического порядка" (Л. Тихомиров. Монархическая государственность). Бюрократия, как постоянная опора правительственной деятельности, да еще деятельности стремящейся к широким реформам - вещь весьма неважная. Император Николай узнал эту горькую истину весьма скоро. "Государь, - писал Фок 17 июля 1826 года, Бенкендорфу, - в особенности заявил себя против всяких двусмысленных извилистых действий; это факт, хорошо известный, между тем встречаются люди, пытающиеся противиться развитию полезных мер, которые должны содействовать к улучшению порядка управления и к устройству его на прочных основаниях. Самое большое зло, представляющееся правительству, - это - эгоизм должностных лиц и жажда всюду первенствовать. Они не могли бы, конечно, достигнуть этой цели, если бы не имели своих приверженцев, которые стараются составить себе карьеру, в ущерб общественному делу. Начальники не смеют задевать их, не желая ослабить свою партию, и потому, замечая зло, все-таки терпят его из личных видов". "Нам довольно трудно понять это отношение исполнительных органов к высочайшей воле в государстве, управляемом самодержавно, - отмечает В. Ключевский. - Отношение это состояло в том, что исполнительные органы отменяли высочайшие повеления. Например, закон 1827 г., обеспечивавший крестьян обязательными поземельными наделами вошел в первое издание Свода законов 1833 г.; когда в 1842 г. вышло второе издание Свода, этого закона в нем не Оказалось, хотя он не был отменен высочайшей волей". Таких примеров можно найти не мало. "Таким образом, резюмирует В. Ключевский, - высочайшая воля издавала законы, а исполнительные учреждения втихомолку прибирали эти правила к рукам, крали их. Благодаря этому все изданные узаконения оставались без прямого практического приложения; но они оказывали могущественное косвенное действие. Они усиливали в крепостном населении раздражение, нетерпеливое ожидание свободы" (Курс Рус. ист. ч. V). В. Ключевский, конечно, отлично понимал кто был заинтересован в усилении "в крепостном населении раздражения", недовольного выполнением царских указов, но прямо на виновников политического саботажа не указывал, а ограничивался одной констатацией саботажа.

XXXVI

Когда необходимо дать оценку важнейшим, узловым проблемам Русской истории, поставленный перед необходимостью выполнять идейные заказы Ордена Русской Интеллигенции В. Ключевский как и другие историки всегда прибегал к методу "нельзя не сознаться, но нельзя и не признаться", к разного рода недомолвкам, высказыванию полуправды и т.д. Оценивая общее политическое направление государственной деятельности Николая I, Ключевский пишет, что целью политической программы Николая I было "ничего не вводить нового, ни в основаниях, ни в формах государственного порядка, но разрабатывать подробности, согласуя меры с людьми, их исполняющими, и все это делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самодеятельности; вот главные приемы нового царствования. Итак в основание деятельности полагался пересмотр, вместо законодательства - кодификация". Подобная трактовка - ничто иное, как исполнение идейного заказа Ордена Русской Интеллигенции, идейные директивы которого В. Ключевский, как и другие историки выполнял весьма часто. А в другом месте он сам же пишет, что первому Секретному Комитету, созданному для изучения вопроса о характере необходимых реформ и ликвидации крепостного права "указано было пересмотреть все действующие узаконения об устройстве всех состояния людей". "...Положение об устройстве всех состояний было напечатано и одобрено Государственным Советом. Но возражения сделанные на этот проект наместником Царства Польского Константином и разразившаяся на западе Июльская Революция, а потом польский мятеж остановили Императора на полдороге" (Курс Рус. Ист. Часть V). Упоминание о возражениях Константина - обычное лукавство Ключевского. Главная причина того, что Николай I остановился на полдороге - не возражения Константина, а масонская революция во Франции и мятеж в Польше. В марте 1830 года, за несколько месяцев до революции во Франции и восстания в Польше, Пушкин писал кн. Вяземскому: "Государь, уезжая, оставил в Москве проект новой организации контрреволюции революции Петра. Вот тебе случай написать политический памфлет и даже его напечатать, ибо правительство действует или намерено действовать в смысле европейского просвещения. Ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных - вот великие предметы. Как ты? Я думаю пуститься в политическую прозу". (Письма Пушкина. Библиотека Иллюстрированной России. Париж. Письмо №269). Мероприятия намеченные к осуществлению в оставленном Николаем в Москве проекте носили видимо весьма решительный характер, если Пушкин называет проект не реформами, а организацией контрреволюции против революции Петра I. Контрреволюций, как известно против реформ не бывает. Контрреволюции бывают не против реформ, а против осуществленных ранее революций. И Пушкин, прямо, вопреки принятому правилу, называет сделанное Петром I не реформами, а революцией. Что, может быть, это сказано случайно, ради красного словца? Едва ли это так! Пушкин написал Вяземскому именно то, что он хотел написать. Пушкин хорошо разбирался в разнице между реформами и революцией. Когда он писал это письмо Вяземскому ему шел уже тридцать первый год, он давно уже духовно возмужал. Вот как характеризует его духовный облик встречавшийся с Пушкиным в эту пору знаменитый польский поэт Адам Мицкевич: "Ему было 30 лет когда я его встретил. Те, кто его знали в то время, замечали в нем значительную перемену. Он любил вслушиваться в народные песни и былины, углубляться в изучение отечественной истории. Казалось, что он окончательно покидал чужие области и пускал корни в родную почву. Его разговор, в котором прорывались зачатки будущих творений, становился обдуманнее и серьезнее. Он любил обращать рассуждение на высокие вопросы, религиозные и общественные". "Пушкин соединял в себе различные, как будто друг друга исключающие качества. Его талант поэтический удивлял читателя и в то же время он увлекал, изумляя слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума, был одарен памятью необыкновенной, верным суждением, вкусом утонченным и превосходным. Когда он говорил о политике внешней или отечественной, можно было думать, что это человек заматерелый в государственных делах и пропитанный ежедневным чтением парламентских дебатов". Нет, Пушкин расценил задуманные Николаем I мероприятия именно так, как он их воспринимал: как контрреволюцию против революции Петра I. И Пушкин, не только не осуждает намерения организовать контрреволюцию против политического и социального наследства устроенной Петром I революции, но как это видно из письма к Вяземскому, находится всецело на стороне Имп. Николая I. Естественно возникает вопрос - почему русские историки, при характеристике Николая I, как государственного деятеля всегда обходят это важное свидетельство Пушкина молчанием? Почему обвиняя Николая I во всевозможных грехах, никто из членов Ордена Русской Интеллигенции никогда не обвинял Николая I в таком страшном с их точки зрения грехе как организация контрреволюции против революции Петра? Да потому что им это было политически невыгодно. Подобное обвинение разрушило бы созданные ими мифы о Петре I, как авторе благодетельных "реформ" и о Николае I, как о тупом, ограниченном деспоте. И они молчали об этом письме Пушкина, как они всячески замалчивали то, что Пушкин был выдающимся мыслителем национального направления своей эпохи, который был намного выше Герцена, Бакунина, Станкевича и др. Замалчивание неугодных фактов - это излюбленный прием масонов и их духовных последышей. Еврей И. Бунаков, до революции видный деятель партии социалистов-революционеров, оказавшись в эмиграции понял какую огромную, непоправимую беду нанесли русскому народу созданные Орденом Русской Интеллигенции различные революционные партии. В написанной им книге "Пути России" И. Бунаков пишет: "Была в царственном делании Николая одна область в которой он искренне хотел не старого, а нового крепостное право. Ведя борьбу на смерть с революциями, Николай одновременно, все дни своего царствования, вел неуклонно "процесс против рабства". "Иностранные дипломаты, - пишет И. Бунаков, - доносили что Николай питает в уме своем обширный проект освобождения крепостных; что подобная мера направлена к социальной революции; а может привести и к политической; что главная цель Государя - стремление разрушить феодализм и обосновать на преданности народу силу и прочность монархии; что он предпринимает дело, похожее на совершенное во Франции Людовиком XI, а затем Ришелье, и что, если не рискует подвергнуться участи Павла I, то все же дерзает на многое". Проведением реформ среди казенных крестьян Николай I, как верно отмечает И. Бунаков, хотел показать сторонникам крепостного права, что "самодержавная власть вовсе не нуждается для своего сохранения во власти помещичьей. Самодержавная власть держится не на рабстве. Она держится на любви и преданности подданных, на усердии и доблести начальников, на порядке и дисциплине администрации. Освобожденные от крепостной зависимости крестьяне не впадут в своевольную анархию. Они вольются в лоно государственного управления и соединятся со своими братьями государственными крестьянами, крепкими казне и покорными власти. Таков ответ Николая защитникам рабства. Только этот ответ был не высказан, а показан". "Киселев, в своей земельной политике, только продолжил вековую традицию российских Императоров и московских Царей. В борьбе за землю между беднотой и богатыми, и те, и другие, всегда стояли за бедноту. Московские Цари и российские Императоры-уравнители". Так отвечает бывший враг Самодержавия историку Ключевскому, старавшемуся доказать, что грандиозные реформы проведенные среди казенных крестьян гр. Киселевым - заслуга одного Киселева, а что Император Николай I тут не при чем.

XXXVII

За горем горе! Выше меры скорбь. О смерть моя, им положи конец. В. Шекспир. Генрих IV. Фрейлина А. Ф. Тютчева, не любившая Имп. Николая I, в своих мемуарах "При дворе двух императоров", - все же пишет, что несмотря на упреки которые противники Николая I делали по его адресу "...нельзя отказать этому человеку в истинном величии души. Восстание 14 декабря, бунт на Сенной, его величавая смерть показали, что это была натура, стоявшая выше толпы" Чрезвычайно характерна непосредственная причина смерти Николая Первого. 10 февраля 1855 года, будучи уже сильно простуженным, он решил пойти проститься с уходившими на войну батальонами Семеновского и Преображенского полков. Придворный доктор Мандт сказал: - Ваше Императорское Величество, Вы так сильно простужены, что я советовал бы Вам не выходить. - Дорогой Мандт, - ответил Николай, - вы исполнили ваш долг, предупредив меня, а я исполню свой, прощаясь с этими доблестными солдатами, которые отбывают, чтобы защищать нас. - И простудился еще сильнее. Умер Император Николай также мужественно, как и жил. Даже такой явный недоброжелатель его, как еврей М. Цейтлин, и тот пишет в "Декабристах": "Умер он изумительно. Приобщился Святых тайн. Простился со всеми, для каждого нашел слово утешения, у всех попросил прощения. Все это сделал просто, неторопливо, проникновенно". Членам своей семьи присутствовавшим при кончине сказал: "Прощайте мои дорогие, благодарю вас за все радости, за все счастье, вами мне доставленное. Помните, что я вас очень любил". Попросил наследника проститься за него с армией и гвардией. Просил передать его последний привет доблестным защитникам Севастополя: "Скажите им, что в другом мире я буду продолжать молиться за них. В последнем приказе изданном от имени Николая I говорилось: "Я благодарю гвардию, которая спасла Россию 14 декабря. Я вас любил от всего сердца. Я всегда старался улучшить ваше положение. Если мне это не удалось, то потому что не хватало времени и средств". "Мне хотелось, - сказал Николай Наследнику, - принять на себя все трудное, все тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за Вас. После России я люблю вас больше всего на свете." Незадолго до смерти Императрица спросила Николая I, хочет он или нет, чтобы были прочитаны полученные из Крыма письма от сыновей Николая и Михаила. - "Нет, я теперь далек от всего этого", - ответил он. Поступавшие донесения из армии приказал передавать Наследнику. Потом попросил всех выйти из комнаты, сказав: "Теперь мне надо остаться одному, чтобы подготовиться к последней минуте. Я вас позову, когда наступит время. После того, как священник о. В. Бажанов прочитал отходную, император сказал Наследнику: - "Держи все, держи все"! "Предсмертное хрипение, - пишет Тютчева, - становилось все сильнее, дыхание с минуты на минуту делалось все труднее и прерывистее. Наконец, по лицу пробежала судорога, голова откинулась назад. Думали, что это конец, и крик отчаяния вырвался у присутствующих. Но Император открыл глаза, поднял их к небу, улыбнулся, и все было кончено. При виде этой смерти, стойкой, благоговейной, нужно было думать, что император давно предвидел ее и готовился к ней". "Никогда за все время моей врачебной практики, - пишет в своих воспоминаниях придворный доктор Мандт, присутствовавший при смерти Николая I, - я не видел, чтобы кто-нибудь умирал так. Я считал просто невозможным, что кто-либо способен владеть собой так, когда дух оставляет смертные останки. Что-то сверхчеловеческое было в этом исполнении своих обязанностей до последнего издыхания". "Государь лежал поперек комнаты на очень простой железной кровати, пишет Тютчева. - Голова покоилась на зеленой кожаной подушке, а вместо одеяла на нем лежала солдатская шинель. Казалось, что смерть настигла его среди лишений военного лагеря, а не в роскоши пышного дворца. Все, что окружало его, дышало самой строгой простотой начиная с обстановки и кончая дырявым> туфлями у подножия кровати. Руки были скрещены на груди, лицо было обвязано белой повязкой. В эту минуту когда смерть возвратила мягкость прекрасным чертам его лица, которые так сильно изменились благодаря страданиям, подточившим императора и преждевременно сокрушившим его, в эту минуту его лицо было красоты поистине сверхъестественной. Черты казались высеченными из белого мрамора, тем не менее, сохранился еще остаток жизни в очертаниях рта, глаз и лба, в том неземном выражении покоя и завершенности, которое, казалось, говорило: "я знаю, я вижу, я обладаю", в том выражении которое бывает у покойников и которое дает понять, что они уже далеко от нас и что им открылась полнота истины".

XXXVIII

Известие о смерти Императора Николая I было встречено мировым масонством и идейными последышами масонства - членами Ордена Русской Интеллигенции с сатанинской радостью. Не имевший как Николай I "зимних глаз без теплоты, без всякого милосердия" А. Герцен в таких "сердечных" тонах описывает свои переживания в "Былое и Думы": "Не помня себя, бросился я с "Таймсом" в руке в столовую; я искал детей, домашних, чтоб сообщить им великую новость, и со слезами истинной радости на глазах подал им газету... Несколько лет свалилось у меня с плеч долой, я это чувствовал. Оставаться в доме было невозможно. Тогда в Ричмонде жил Энгельсон; я наскоро оделся и хотел идти к нему, но он предупредил меня и был уже в передней. Мы бросились друг другу на шею и не могли ничего сказать, кроме слов: "Ну, наконец-то он умер". Энгельсон, по своему обыкновению, прыгал, перецеловал всех в доме, пел, плясал, и мы еще не успели прийти в себя, как вдруг карета остановилась у моего подъезда и ктото неистово дернул колокольчик: трое поляков прискакали из Лондона в Твикнэм, не дожидаясь поезда железной дороги, меня поздравить. Я велел подать шампанского - никто не думал о том, что все это было часов в одиннадцать или ранее. Потом без всякой нужды мы поехали все в Лондон. На улицах, на бирже, в трактирах только и речи было о смерти Николая, я не видел ни одного человека который бы не легче дышал узнавши, что это бельмо снято с глаз человечества и не радовался бы, что этот тяжелый тиран в ботфортах, наконец, зачислен по химии. В воскресенье дом мой был полон с утра: французские, польские рефюжье, немцы, итальянцы, даже английские знакомые приходили, уходили с сияющими лицами; день был ясный, теплый; после обеда мы вышли в сад. На берегу Темзы, - играли мальчишки, я подо. звал их к решетке и сказал им, что мы празднуем смерть их и нашего врага, бросил им на пиво и конфекты целую горсть мелкого серебра. "Ура! Ура! - кричали мальчишки". - Impernikel is dead! Impernikel is dead! Гости стали им тоже бросать сикспенсы и трипенсы; мальчишки принесли элю, пирогов, кексов, привели шарманку и принялись плясать... После этого, пока я жил в Твикнэме, мальчишки всякий раз, когда встречали меня на улице, снимали шапку и кричали: "Impernikel is dead! Yre!" Имевший "зимние глаза" Николай I, если бы Герцен умер раньше его, никогда бы не сказал и не написал по поводу его смерти такие непристойности, какие написал по случаю его смерти кумир "сердобольной" русской интеллигенции Александр Герцен. Никогда, конечно, не стал бы он бросать уличным мальчишкам копейки, чтобы они услаждали его слух криками: - Александр Герцен умер! Александр Герцен умер! Ура! Ура! В России враги Николая I не осмелились обнаруживать свою радость столь открыто, и скрывали ее. Вот как было встречено известие о смерти в самом аристократическом клубе Петербурга - Английском клубе. "В Английском клубе, - записал в свой дневник Погодин, - холодное удивление. После обеда все принялись играть в карты." Постепенно и медленно историческая наука все же приближается к распознаванию в Императоре Николае I "государственного человека огромных масштабов, которому, может быть, и равного не найдешь среди русских монархов, как ни высок общий уровень их достоинств и как ни велики лучшие из них", - пишет архимандрит Константин в статье "Император Николай I и его эпоха" (Альманах "День Русского Ребенка" Сан Франциско. 1955 г.). Ибо, как совершенно верно говорил известный церковный деятель второй половины XIX в. митрополит Киевский Платон (Городецкий) про Николая I: "У этого царя воистину была царская душа, во всем ее царственном величии, свете, силе и красоте... Это был величайший из царей всех царств и народов. Я Николая I ставлю выше Петра. Для него неизмеримо дороже были православная вера и священные заветы нашей истории, чем для Петра. Император Николай Павлович всем сердцем был предан всему чистокровному русскому и в особенности тому, что стоит во главе и в основе Русского народа и царства - православной вере. То был истинно православный, глубоко верующий Русский Царь..." "Французский журналист Жан Жак Готье, только что побывавший в Москве, пишет в одном из опубликованных в "Фигаро" очерков, что во время оперы "Декабристы", когда на сцену вышел артист, загримированный Имп. Николаем Первым, зал разразился бурными аплодисментами. Жан Жак Готье спросил: - Неужели советские зрители каждый вечер так бурно приветствуют появление Царя? - Да, - ответила переводчица. Жан Жак Готье был поражен. Тогда переводчица объяснила, что публика аплодирует не царю, а Народному артисту, играющему его роль, который очень знаменит. Французы успокоились". (Н. Р. С. 17 мая 1954). Надо думать, что французы, поверив топорному объяснению переводчицы, успокоились напрасно. Кто-то аплодировал артисту, но многие, наверное, аплодировали изображенному артистом Имп. Николаю Первому, на сто лет задержавшему появление большевизма в России.

Название книги

Враг масонов N 1, Масоно-интеллигентские мифы о Николае I

Башилов Борис

Содержание