Вскоре после нашего возвращения в Джалоне приехал какой-то англичанин. Он засел во дворце раджи и о чем-то весьма долго с ним переговаривался. Вскоре мы узнали, что речь шла о переходе княжества под власть и защиту англичан. Я не придал этому особого значения, хотя стоило бы, ибо вскоре после отъезда англичанина братству тхагов был нанесен такой мощный удар, который почти положил конец нашему древнему ремеслу.

Как я сказал, англичанин уехал и мы вскоре забыли о нем, так как были заняты подготовкой к свадьбе моей дочери. Как-то днем ко мне пришел один из слуг раджи и передал повеление отцу и мне явиться к нему во дворец. Я напрасно пытался отговориться от этого посещения, ссылаясь на свадьбу дочери. Слуга раджи не принял моих доводов, и в конце концов нам пришлось подчиниться и последовать за ним.

Нас проводили в зал, где раджа вместе со своими царедворцами обычно проводил прием посетителей. Оставив нашу обувь у входа, мы, как подобает, с почтительными поклонами направились к трону раджи, но не успели сделать и несколько шагов, как со всех сторон на нас набросились солдаты, которые схватили и разоружили нас. Я отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться из рук солдат, но бесполезно: мне скрутили руки за спиной, стянув их веревкой так туго, что, казалось, из-под ногтей моих пальцев вот-вот брызнет кровь. Я сдался и позволил солдатам повернуть себя лицом к радже. Мой последний час пришел, и моя судьба, которая была так благосклонна ко мне, теперь внезапно и жестоко подвела меня. На то должна быть воля Аллаха и Кали, подумал я, так есть ли смысл сопротивляться?

Увидев, что я молчу, раджа сам обратился ко мне.

— Амир Али! — сказал он. — Что это такое рассказывают про тебя? Ты, оказывается, закоренелый убийца, тхаг! А я-то считал тебя достойным человеком, украшением сословия купцов! Что ты скажешь на эти обвинения? Говори и попробуй доказать, что обвинения против тебя несправедливы!

— О раджа! — отвечал я. — Хотел бы я знать, какая тварь осмелилась своим грязным языком осквернить доверие между нами. Есть ли во всем твоем городе хоть один человек, который посмел бы сказать хоть слово против меня? Разве я не был предан тебе и честен с твоими подданными? Разве мой отец и я не сделали все для процветания деревень, которые ты передал нам под наше попечительство? Может ли кто-нибудь из находящихся здесь утверждать, что я когда-либо обманул или обидел его? Раджа! Никто не посмеет обвинять нас, так позволь спросить: за что же отца и меня так ославили перед всеми жителями и заставляют стоять здесь связанными, с бородами, покрытыми пеплом позора, в то самое время, когда в моем доме собрались сотни гостей на свадьбу моей единственной дочери?

— Я-то тебя ни в чем не обвиняю, — сказал раджа. — Бог знает, правда ли то, что говорят о тебе некоторые люди, однако против вас есть несколько свидетелей и я обещал их выслушать и принять решение по вашему делу. Ведите сюда свидетелей! Пусть они выступят по очереди: мы хотим, чтобы все слышали их слова.

Только тогда я заметил среди толпы царедворцев, окружавшей трон раджи, человека удивительного облика — с белой кожей, рыжими усами и бородой и с голубыми глазами. Я немедленно признал в нем англичанина и ощутил новый прилив страха, ибо мне было хорошо известно, что англичане начали в своих владениях успешную борьбу с моими братьями. Теперь, видно, они решили добраться до нас и во владениях раджи Джалоне, которые должны были вскоре отойти под власть английской короны. В зале наступила тишина, и я почувствовал на себе взгляды сотен глаз.

Я посмотрел на отца, чтобы узнать, как он держится в эту страшную минуту, но в его ответном взгляде я не увидел и проблеска надежды, ибо его обычная твердость и сила явно оставили его. Он выглядел как сознавшийся во всем преступник, хотя допрос еще и не начался. Он смотрел на меня каким-то странным, отрешенным взглядом, в котором читались страх и безразличие одновременно. Мне стало нестерпимо жаль отца, ибо его благородный, достойный вид никак не вязался с тем положением, в котором он сейчас оказался. Я отвернулся от него и увидел, как в зал вводят какого-то человека, при виде которого у меня сжалось сердце, будто мне прочитали смертный приговор. Раньше я никогда не упоминал о нем: его звали Сурадж, и он долгие годы сопровождал нас в наших походах — сначала как разведчик, а потом как душитель. Он знал о нас абсолютно все и не преминул выложить историю наших похождений, не прибавив и не убавив ровным счетом ничего. Он вызвался показать все те места, где мы хоронили наши жертвы, сообщил, сколько добычи нам досталось в каждом случае, и закончил свои показания, назвав отца и меня главнейшими предводителями в этой части Индии, по первому зову которых являлись сотни самых отпетых тхагов со всей страны. Он потребовал, чтобы я опроверг его показания, если смогу, но я молчал, ибо он сказал правду и я никак не мог собраться с силами, чтобы дать достойный отпор. Пока я стоял, пораженный страхом и нерешительностью, он с великой злобой напустился на моего отца.

— Посмотри на него, раджа! — вскричал Сурадж. — Взгляни на этого убеленного сединами убийцу! Он совсем старик, которому, кажется, только и осталось дел в этой жизни, что возносить молитвы Аллаху, думая лишь о вечности, в которую ему скоро предстоит понизиться! Так нет же! Всего лишь два месяца назад он вернулся из нового похода, нагруженный добычей, которой этот старый негодяй разжился, убив одного из твоих подданных, о раджа! Его знали и уважали все твои подданные, и я представляю, какое горе охватит все его многочисленное семейство, которое сейчас узнает о его ужасной судьбе.

— Один из моих подданных?! — взвизгнул раджа на весь зал. — Не может быть! Говори скорей и ничего не бойся!

— Я не знаю страха, раджа, иначе осмелился бы я давать показания против этого чудовища? Слушай же! Ты знаешь Джасванта Маля, одного из самых богатых менял во всем Джалоне?

— Конечно, знаю! Не хочешь ли ты сказать, что…

— Лучше спроси его! — грубо ответил Сурадж и с жестокой ухмылкой глянул на отца. — Или нет, вели ввести другого свидетеля, который видел все своими глазами. Меня не было тогда на месте преступления, и сам я ничего не видел, но могу сказать одно: пусть все родные и близкие Джасванта Маля, которые думают, что он мирно поживает себе в городе Сагар, обреют в знак траура усы и голову и возоплачут о нем, ибо его уже нет на этом свете. Да, он мертв, и именно этот старец, стоящий теперь перед тобой, преспокойно наблюдал за тем, как наш Джасвант бьется в конвульсиях, удушенный платком убийцы.

По всему залу прокатился гул голосов, повторяя одно и то же: «Джасвант Маль убит!». Больше всех был поражен раджа — он сидел на троне с таким видом, будто разум выскочил из его головы вон, и, наматывая на палец свой длинный ус, лишь шептал в великой растерянности: «Отца его!.. Деда его!.. Возможно ль!!!». Наконец он пришел в чувство.

— Значит, ты не видел, как убивали Джасванта Маля? — спросил он у свидетеля.

— Нет, махараджа, повели привести сюда Бодхи, и он все расскажет!

«Бодхи! Теперь нам точно конец!» — подумал я. До того, как было объявлено это имя, я не терял надежды, что можно попробовать отвести обвинения в убийстве менялы, раз его не видел Сурадж, но Бодхи — горе нам! — он был тогда вместе с отцом и по его приказу вырыл могилу для Джасванта Маля.

— Подать сюда этого Бодхи! — крикнул раджа.

Звеня кандалами, в зал вошел Бодхи. Увидев меня и отца, связанных и в руках стражи, он встал, как громом пораженный, и с ужасом воззрился на нас. Бодхи знал моего отца много лет. Отец был всегда очень добр к нему, доверял и поручал ему самые важные дела, относясь к Бодхи почти как к родному сыну, хотя тот и был индусом. Лицо Бодхи исказила судорога, которая отразила борьбу в его душе между страхом за свою жизнь и любовью к нам. Прежде чем он успел сказать что-либо, к нему обратился раджа.

— Несчастный убийца! Мы оставили тебе жизнь при том условии, что ты скажешь нам правду и разоблачишь все до единого преступления, в которые ты был вовлечен вместе с остальными! Об этом просили меня англичане, но имей в виду, что если ты вздумаешь врать, то я прикажу привязать тебя к ноге разъяренного слона, которого я пущу погулять немного по двору. Ты понял меня? Привести слона! — закричал раджа. — Приготовьте цепи! Клянусь, скоро слону придется хорошенько потрудиться! Ну, сын греха, теперь ты скажешь нам — убит ли Джасвант Маль?

В зале опять воцарилась гробовая тишина. Мой отец с отчаянием смотрел на Бодхи, от слов которого зависела теперь его жизнь. Под его взглядом Бодхи задрожал всем телом, на лице его проступили крупные капли пота, а на лбу вздулись голубые прожилки.

— Говори, Бодхи! — обратился еле слышно отец к Бодхи, силясь улыбнуться ему. — Скажи радже, что его бедный слуга, старый Исмаил, ни в чем не повинен.

— Молчать! — рявкнул раджа. — Забейте ему кляп в рот, если он вякнет хоть еще одно слово. Господин Слиман! (Раджа обратился к англичанину.) Передайте моим дорогим английским друзьям, что мы умеем вершить правосудие при нашем дворе. Где же слон? Бодхи! Взгляни последний раз на небеса и землю, ибо больше ты их не увидишь. Я не собираюсь ждать долее!

Любовь к моему отцу пересилила страх, и Бодхи сказал ясно и твердо:

— Да стану я вашей жертвой, махараджа! Я мог бы рассказать вам о многом, но об этом убийстве мне действительно не известно ничего!

— Он лжет! — крикнул первый свидетель, Сурадж. — Он был вместе с джемадаром Исмаилом, видел все, но не хочет говорить!

— Ты слышал? — свирепо спросил раджа. — Ты точно достоин смерти, но я дам тебе последнюю возможность сознаться, прежде чем досчитаю до десяти. Один, два, три…

— Дурак! — крикнул Сурадж. — Зачем ты жертвуешь своей жизнью ради людей, которых сейчас все равно казнят!

Бодхи содрогнулся всем телом. «Се-е-емь, во-о-осемь, де-е-евять…» — медленно считал раджа, нарочно растягивая каждое слово, — «де-е-еся…»

— Стойте! Пощади меня, раджа! Я скажу все! — взмолился Бодхи. — Да, Джасвант Маль мертв, и я своими руками вырыл ему могилу и в нее сбросил его тело.

— Ай, Бхагван! Ай, Ситарам! О, боги! — взвыл раджа и заплакал. — Мой бедный друг Джасвант — ты мертв! Говори же скорей, как было дело!

— Мы встретили Джасванта в нескольких переходах от Сагара, — начал торопливо рассказывать Бодхи. — Исмаил знал, что Джасвант заподозрит неладное, увидев, как велик наш отряд, поэтому он велел, чтобы большая часть людей ушла из деревни, а потом он уговорил Джасванта переночевать в нашем лагере. Исмаил сам съездил за ним в деревню и привез его к нам. Мы заранее подготовили могилу, и не прошло и часа после захода солнца, как его прикончили два душителя в присутствии джемадара Исмаила. Двое его слуг тоже были уничтожены. Мы похоронили их. Его лошадь мы продали на следующий день на базаре за двадцать пять рупий, и это почти все, что нам досталось, ибо у него не было наличных денег, а только векселя, которые мы бросили в костер…

— Хватит, довольно, — прервал его раджа. — Теперь все ясно!

— Нет, Ваше высочество, если позволите, я представлю вам еще более убедительное доказательство. Посмотрите на руку джемадара — он носит кольцо, которое снял с пальца мертвого Джасванта Маля. Видите, на этом кольце даже выбито имя несчастной жертвы!

Кольцо было немедленно сорвано с пальца отца и показано радже.

— Это точно оно! — сказал раджа. — Я узнаю его среди тысяч других колец, ибо ни на каком другом не увидать такого бриллианта. Кончайте с ним! Привяжите Исмаила к слону, и пусть тот таскает его по всему городу, и пусть глашатаи объявят повсюду, что он — страшный разбойник-тхаг.

— Постой, раджа! — сказал один из вельмож. — Позволь ему сказать хоть слово в свою защиту!

— Говори! — вскричал раджа. — Говори, презренный!

Я было подумал, что отец начнет молить раджу о пощаде, но тут его гордость, которая была ранее задавлена страхом и отчаянием, гордость отважного человека, потерявшего всякую надежду на спасение, взяла свое. Отец медленно и презрительно сказал радже:

— Да, я убил Джасванта Маля, и горжусь этим, ибо он такой же обманщик и шелудивый пес, что и ты, раджа. Он отлично знал, с кем имеет дело, и неоднократно помогал нам найти подходящую добычу среди его знакомых купцов, а потом, грозя разоблачением, забирал у нас львиную долю, не ударив пальцем о палец. Я убил своими руками сотни человек, но никогда не был так доволен собой, как покончив с ним. Придет и твой час, раджа! Ты, как и Джасвант, был прекрасно осведомлен, что мы — тхаги, но взял нас под свое покровительство за приличную мзду и никогда не отказывался от тех самых ценных украшений, которые мы подносили тебе в дар, сняв их с тел наших жертв. Чем ты лучше нас? Будь уверен, что тебя покарают Аллах и великая Кали, которая не оставит безнаказанной казнь своего верного слуги!

— Заткните его зловонную пасть! — заверещал в диком гневе раджа, брызжа слюной и пеной, которая появилась на его губах, словно у бешеной собаки. — Вырвите ему язык! Кончайте с ним, и пусть его отродье, его сынок, видит, как он будет корчиться в агонии! Не верьте ему, Слиман-бахадур! Эта собака все врет и наговаривает на меня, вашего искреннего друга! Сейчас я докажу, как велики мой гнев и беспощадность к тхагам! Сейчас вы увидите!

Англичанин кивнул головой как бы в знак полного согласия, однако я успел приметить чуть заметную усмешку на его лице, которую он тут же спрятал в своих густых рыжих усах. Раджа нетерпеливо махнул рукой, и нас потащили к выходу, вернее, потащили меня, ибо я пробовал вырваться из лап стражи, но отец шел сам, спокойно и твердым шагом.

— Скажи мне хоть слово, отец! — успел крикнуть я.

— Прощай, Амир Али! — сказал отец. — Я покидаю тебя, но ты можешь порадоваться за меня, ибо скоро я буду в раю, в стране прекрасных гурий и вечной молодости…

Больше ему не дали сказать ни слова. Отца привязали цепью к передней ноге слона, завязав руки за спиной. Погонщик слона вонзил маленький острый багор — анкуш — в загривок слона и тот, взвизгнув от боли, ринулся вперед, растоптав моего несчастного отца.

Отец погиб, но недолго осталось жить и радже. Вскоре сбылось пророчество моего отца и раджа заболел самой страшной болезнью, которую только может наслать Кали, — проказой. Тело его покрылось глубокими гнойными язвами, проевшими его плоть насквозь, и он умер в страшных муках, задыхаясь от собственной вони.