Так закончилось мое заключение, в котором я пробыл целых двенадцать лет. Я стал свободным, но куда мне теперь было деваться? Проведя несколько дней в раздумье, я так и не решил, что мне делать дальше. Мои друзья наверняка забыли обо мне, думая, видимо, что я давно умер, да и где их искать? Не считая дочери, у меня не оставалось ни одного близкого человека на всей земле, да и нужен ли ей такой отец! В конце концов непреодолимое желание видеть ее взяло верх, и я, купив платье бродячего дервиша, отправился в путь в Джалоне, где когда-то, очень давно, я провел немало счастливых дней со своей любимой семьей.

Прибыв в Джалоне, я первым делом отправился к старому мулле, который оставил у себя мою дочь. Увы, меня ждало горькое разочарование: его не было, и какой-то человек, живший теперь в его доме, сказал, что мулла уже давно переехал в Дели. Я спросил его и о дочери, но услышал в ответ, что она вышла замуж и уехала со своим мужем из Джалоне в какую-то деревню, однако ее названия он не знал и не имел даже представления, где эта деревня может находиться.

Я побрел прочь. Единственным человеком, который мог еще помнить меня в этом городе и которому я мог открыться и попросить о помощи был один старый дервиш, живший, как я мог припомнить, в собственном крошечном домике на окраине Джалоне. Мне удалось найти его — он превратился в совсем дряхлого старца и промышлял тем, что ползал по городу на четвереньках, вымаливая у прохожих подаяние. Он не узнал меня, хотя в свое время частенько навещал мой дом и ему перепадало немало от моей щедрости. Решив не торопиться с признаниями, я постепенно разговорил его и, когда тот ударился в воспоминания о тхагах и обо мне (причем он горько сожалел о моей несчастной судьбе), снял с себя личину дервиша и сказал, что он говорит как раз с самим Амиром Али. Старик был немало поражен. Придя в себя, он поведал мне печальную историю моих прежних товарищей: большинство из них либо уже умерли своей смертью, либо были пойманы и казнены англичанами, которые за время моего заключения прибрали к рукам владения многих раджей.

Я не стану более утомлять вас подробным описанием моих похождений. Скажу только, что годы, проведенные в тюрьме, не сломили меня. Я горел желанием как можно скорее возобновить свой прежний промысел, ибо, несмотря на возраст, чувствовал себя исполненным сил и бодрости, а главное — жгучим желанием мстить всему человечеству, которое причинило мне такие страдания. Кроме того, я надеялся повстречать и Ганешу, убийцу моей матери, который, по словам старого дервиша, умудрился до сих пор избежать поимки и продолжал орудовать со своими людьми неподалеку от Джалоне. После долгих поисков я все же нашел Ганешу и, ища благоприятного случаи уничтожить его, некоторое время выходил на промысел вместе с ним. Мне так и не удаюсь добраться тогда до его толстой шеи, и я решил на время расстаться с ним, встав во главе собственного отряда. Я замыслил поход в богатейший город Бенгалии — Калькутту, в чем меня горячо поддержали мои новые товарищи, уважение которых я смог снискать очень быстро как своей былой славой, так и новыми удачными делами.

Увы, судьбе было угодно распорядиться, чтобы, не успев сделать и нескольких переходов, мы были атакованы на привале отрядом конных стражников. Они схватили нас и повезли в город Сагар, причем главный из них всю дорогу издевался надо мной. «Ну как ты съездил в Калькутту, Амир Али? — ехидно спрашивал он. — Не получилось? Ну ничего, ты зато избавил себя от тягот длительного пути и вернешься сейчас в один очень гостеприимный дом, где тебя уже поджидает теплое общество твоих бывших друзей. Кстати, именно один из них не смог устоять перед искушением получить помилование и награду за твою голову и любезно помог англичанам разыскать тебя».

Меня ждала неотвратимая смерть, ибо, как я слышал, англичане не давали пощады никому из тхагов, а уж мне-то и вовсе не приходилось рассчитывать на нее. Я почувствовал, как меня оставили последние силы, которые было вернулись ко мне после того, как я вырвался из прежнего заключения. Я впервые ощутил себя старым, немощным человеком, для которого все кончено и нет более надежды.

Вскоре после прибытия в Сагар меня доставили на допрос к англичанину, в котором я немедленно узнал того самого человека, который присутствовал при дворе раджи Джалоне, когда тот приговорил к смерти моего отца Исмаила. Тогда этот англичанин, Слиман, не произнес ни слова, а лишь внимательно наблюдал за происходящим, но теперь он, выпрямившись во весь свой высокий рост и бросив на меня суровый взгляд, вопросил: «Узнал ли ты меня, Амир Али? Ведь мы с тобой уже как-то раз встречались, правда, очень давно, у раджи Джалоне. Не помнишь? Ну и ладно! Главное, что ты наконец-то попался мне в руки. Не отпусти тебя тогда раджа Джалоне, мне не пришлось бы охотиться за тобой столько лет. Зачитайте-ка ему список его преступлений, а потом послушаем, что он скажет».

Помощник англичанина начал монотонно зачитывать длинный перечень моих деяний, причем все, что он произносил, удивительным образом соответствовало действительности, несмотря на многие годы, прошедшие с того времени, когда я начал служение Кали. «Аллах! Спаси меня! Откуда они все это знают?» — подумал я, но, решив не сознаваться до последнего, смело посмотрел в глаза англичанину и сказал:

— А где доказательства, господин? Вы, англичане, прославлены своим правосудием и справедливостью, но зачитываете мне список каких-то злодейств, о которых я слышу в первый раз. Я не имею к ним ни малейшего отношения и надеюсь, что вы не осудите неповинного человека.

— Конечно, нет! — ухмыльнулся англичанин. — Ты хочешь доказательств? Поверь мне, я не терял даром времени с тех пор, как впервые увидел тебя. Сейчас будут тебе доказательства. Позовите-ка сюда свидетелей его преступлений, и пусть они по очереди расскажут нам все.

Вошел первый свидетель. Я тут же узнал в нем одного моего старинного приятеля, с которым мы ходили в поход перед тем, как раджа Джалоне приговорил к смерти моего отца. Он начал говорить и говорил очень долго, ибо рассказ его был полон множества изобличающих меня подробностей, о которых за давностью лет я и думать забыл. Его слова были настолько правдивы, а рассказ так связен и четок, что я даже не пытался перебить или опровергнуть его.

— Ты, Амир Али, — заключил свидетель, — отлично знаешь, что все это правда. Кроме меня есть и другие, которые готовы подтвердить сказанное мной. Более того, если желаешь знать, многие могилы вскрыты, а тела твоих жертв, лежавшие в них, опознаны.

— Не забудь сказать, что они — и твои жертвы тоже! — с гневом ответил я, успев тут же с ужасом понять, что этими словами выдал себя с головой.

— Он сознался! — тут же зашумели все собравшиеся в комнате.

— Тише! — приказал англичанин, и все разом смолкли. — Ты понимаешь, Амир Али, что ты сейчас сказал? Ведь ты признал себя тхагом.

— Что сказал, то сказал, — ответил я упрямо. — Думай обо мне что хочешь, но больше я не скажу ни слова, даже под самыми лютыми пытками.

Англичанин ничего не ответил, а лишь велел продолжить опрос свидетелей. Один за другим они входили в комнату и подробно рассказывали все, что знали, а знали они немало. Передо мной прошли и те люди, о которых я давно забыл, те, кто ходил со мной в походы совсем недавно, но теперь, пойманные англичанами и помилованные за обещание дать показания против меня и других тхагом, наперебой изобличали меня. После того как опрос закончился, а показания были записаны, меня отправили обратно в тюрьму, закован в тяжелые кандалы.

Через несколько дней ко мне пришел помощник англичанина, присутствовавший на допросе, а вместе с ним начальник стражи тюрьмы и двое свидетелей.

— Амир Али! — сказал он. — Мы пришли, чтобы объявить, какая судьба уготована тебе.

— Я и сам догадываюсь, — ответил я, собрав все мужество. — Я готов к смерти и не боюсь ее!

— Тебе действительно более не на что надеяться, Амир Али, — сказал начальник стражи, и, немного помолчав, добавил: — Впрочем, надежда у тебя все же есть, но только в том случае, если ты сейчас спокойно выслушаешь этих двоих свидетелей, которые пошли на службу к англичанам, сочтя ее более достойной, чем виселицу. Если ты согласишься последовать их примеру, то…

— Никогда! — воскликнул я. — Никто и никогда не сможет сказать обо мне, что я выдавал своих товарищей.

— Послушай, несчастный! — перебил меня помощник англичанина. — Мы не собираемся долго распинаться перед тобой и уговаривать того, кто уже тысячу раз заслужил смертную казнь. Ты, человек, который наводил ужас на всю страну, в наших руках, и через два дня тебе придет конец, если ты не согласишься. Я не намерен добиваться от тебя согласия ни пытками, ни угрозами, ни уговорами — я просто даю тебе возможность уцелеть. Либо ты немедленно соглашаешься стать осведомителем и будешь тогда жить, как подобает приличному человеку, ты будешь сыт, обут и одет, либо умрешь, как собака. Отвечай прямо сейчас, ибо более ждать я не стану.

— Соглашайся, Амир Али! — тут же подхватили оба осведомителя. — Не будь глупцом. Зачем тебе умирать?

На мгновение я заколебался. Мне предстояло умереть — но что значит смерть для того, у кого на всем белом свете не осталось ни одной родной души? Я умру, не выдав никого, и попаду в рай, где душа моя пребудет в вечном блаженстве вместе с Азимой. Но… я много раз видел смерть других, и каждый раз она была ужасна! А ведь меня вздернут на виселице как последнего негодяя, и тысячи людей, собравшихся на месте казни, будут издеваться над моим позором и предсмертными конвульсиями. Нет уж! В рай я еще поспею! Да, я стану прислужником англичан, но все же останусь жив, а там (как знать!), может быть, мне удастся опять обрести свободу.

— Согласен! — сказал я.

— Вот и молодец! — похвалил меня начальник стражи. — Я был уверен, что у тебя хватит ума и ты не станешь особенно упираться. Учти, впрочем, что тебе еще предстоит заслужить свое помилование и очень хорошо поработать, ибо знай, англичане никому не дают ничего просто так. Думаю, мы начнем прямо сейчас. Ты знаешь Ганешу?

— Я очень хорошо знаю его! — ответил я, разминая руки, с которых по приказу начальника стражи тут же сняли оковы. — Вы предложили большую награду за его голову, а не знаете, что он совсем рядом, в нескольких коссах от Сагара.

— В самом деле? — живо заинтересовался помощник англичанина. — Ты можешь отвести нас туда? Учти, что это будет твое первое испытание и ты не должен подвести нас и себя. Тебе придется использовать всю свою хитрость и ловкость, ибо этот Ганеша всегда настороже и избежал множества попыток поймать его.

— От меня он не уйдет! — пообещал я. — Дайте мне шесть ваших солдат, и я приведу сюда не только Ганешу, но и его главного сообщника Химмата.

— Ха! — воскликнул он в восторге. — Прекрасно! Этот Химмат ничем не лучше Ганеши.

— Не будем далее терять времени! Дайте мне шесть вооруженных, самых лучших и храбрых человек да заодно не забудьте дать саблю и мне.

— Исключено! — категорически заявил начальник стражи. — Саблю я тебе не дам!

— Ты можешь верить мне или нет — это твое дело! — ответил я ему с достоинством. — Знай, однако, что Амир Али не станет никогда обманывать тебя, если он дал слово.

— Ну что же, пожалуй, я поверю тебе, — сказал начальник стражи и приказал: — Дайте ему саблю! Ступай, Амир Али! За порогом тебя уже ждут мои люди.

Выйдя на улицу, я увидел шестерых стражников — крепких молодцов самого решительного вида — и велел им для начала как следует обвалять свои одеяния в пыли, чтобы выглядеть путниками, проделавшими длительное путешествие по дорогам Хиндустана.

Приближался вечер, и мы немедленно выехали за городские ворота.

— Если мы поспешим, — сказал я старшему стражнику, — то успеем добраться до места еще до полуночи.

— Где же сейчас Ганеша? — спросил он.

— Он остановился в деревне у старой крепости, в доме местного старосты, его закадычного друга.

— Подумать только! — поразился стражник. — Ведь я, наверное, его видал. Он высокого роста, говорит хриплым голосом, а лицо у него грубое и жестокое?

— Он самый! — коротко отвечал я. — У меня к нему особый счет — ведь он убил мою мать.

Мы добрались до деревни, когда уже со всем стемнело.

— Послушай! — сказал я старшему стражнику, которого звали Наджиб. — Со мной пойдешь только ты, а остальные пусть ждут нас здесь, у дома. Я приведу Ганешу сюда, и мы его свяжем. Ты что, боишься, Наджиб? Тогда я пойду один, но потом сообщу твоим хозяевам, что ты жалкий трус.

— Так не пойдет! Мне приказано не выпускать тебя из виду, и я обязательно пойду с тобой! — воскликнул Наджиб и обратился к остальным стражникам: — Если я не вернусь, немедленно возвращайтесь в Сагар и сообщите, что я убит.

Я засмеялся:

— Не бойся! Через час, не более, мы вернемся. Ты готов идти?

— Я готов, Амир Али, но помни, что я буду держать руку на рукояти своей сабли и в случае чего умру не я один.

— Вот глупец! — сказал я. — Так ты мне доверишься или нет?

— Нет пока! — ответил он. — Может быть, потом.

— Запомни! — продолжал я. — Ты не должен говорить ни с Ганешей, ни с Химматом. Я заставлю их выйти из дому, а вы все будьте готовы схватить их. Если же они заподозрят нас и попробуют удрать, то ты должен будешь напасть на Химмата, как только услышишь мой вопрос: «А как далеко отсюда до Сагара?». Ганешу ты предоставь мне, ибо он владеет саблей лучше, чем Химмат. Запомнил?

Сделав еще несколько шагов, мы подошли к двери дома старосты, и я позвал его:

— Джасвант! Эй, Джасвант! Вставай и иди сюда, встречай нас!

Я говорил на рамаси, которым владел староста. Он откликнулся из глубины дома, загремел засовами, а затем вышел на порог.

— Кто звал меня?

— Это я, твой друг Амир Али. Где Ганеша?

— Здесь, спит.

— А Химмат?

— Тоже здесь, и тоже мирно спит. С какой стати они тебе понадобились глухой ночью? Мы думали, что ты уже в Калькутте.

— А! — сказал я, изобразив досаду, — с Калькуттой у меня ничего не вышло — слишком много стражи на дорогах. Разбуди-ка поскорее Ганешу — у меня есть для него срочная работа, с которой надо покончить до рассвета.

— Понял! — сказал староста. — Добыча подвернулась?

— Не заставляй меня ждать. Ступай и позови Ганешу, иначе останешься без своей доли.

Староста поспешно развернулся и зашел в дом, и я тут же услышал удивленный голос Ганеши: «Амир Али здесь? Что ему от меня понадобилось?».

Через минуту в дверном проеме появилась его огромная фигура. Мое сердце отчаянно забилось от волнения.

— Где ты, Амир Али? — вопросил он. Я ничего не вижу в этой проклятой тьме.

— Да здесь я, здесь! — радостно воскликнул я и, подойдя к Ганеше, обнял его. — Дай мне твою руку, я помогу тебе сойти по ступенькам. Готов ли ты к работе? Я подцепил неплохую добычу, но со мной всего два человека, а этих — четверо, и без тебя нам с ними не справиться.

— Где же они? — спросил Ганеша.

— Здесь, почти у самого дома. Я попросил их немного обождать, сказав, что мне надо срочно заглянуть в этот дом по одному делу.

— А кто это с тобой?

— Друг. Он один из наших.

— А на рамаси он говорит?

— Нет еще, — ответил я. — Он недавно со мной, но уже подает большие надежды. Где, кстати, Химмат?

— Да спит. Храпит так, что отсюда слышно. Подожди, сейчас я растолкаю его, а заодно надену туфли и прихвачу саблю. Ты говоришь — их четверо? Справимся!

Вскоре он вернулся в сопровождении Химмата. Мы обменялись с ним приветствиями, и я нетерпеливо поторопил их:

— Пошли, нельзя терять времени.

— Слушай-ка! — сказал Ганеша, озираясь по сторонам. — Тут совсем рядом есть колодец, куда мы их и сбросим, когда покончим с ними.

— Отлично! — обрадовался я. — Пойдем скорее, пока они не начали беспокоиться.

Мы двинулись вперед, и через пару мгновений я увидел стражников, поджидавших нас в условленном месте.

— Вот они! Хватайте их! — отчаянно крикнул я и со всей яростью набросился на Ганешу. Сцепившись, мы упали на землю, пытаясь задушить друг друга. Ганеша успел было выхватить из-за пояса кинжал, но тут подоспели два стражника и мы скрутили его.

— Вяжите его крепче! — приказал я. — Да заткните ему чем-нибудь пасть или он разбудит всю деревню своими криками.

Связав Ганешу и Химмата, мы скорее потащили их по дороге к нашим лошадям. Я поймал на себе свирепый взгляд Ганеши, которого я никогда не забуду.

— Выньте у него кляп! — велел я. — Кажется, он хочет что-то сказать.

— Ты все же отомстил мне! — прохрипел Ганеша. — Будь ты проклят за то, что предал своего товарища! Кали никогда не простит тебя!

— Аминь! — ответил я. — Я впрямь отомстил тебе, но еще не сполна. За тобой должок за убийство моей матери. Дьявол! Ты убил ее!

— Да, мне надо было придушить и тебя, покуда ты был еще сопливым щенком. Жаль, что мне помешал Исмаил, смерти которого я очень рад. И тебе не уйти от нее!

— Конечно! — охотно согласился я. — Однако ты ее не увидишь, зато я с удовольствием посмотрю, как тебя подвесят, словно собаку.

— Хватит! — перебил нас Наджиб. — Зачем ты зря тратишь на него слова, Амир?

— А затем, что его муки доставляют мне наслаждение, — ответил я. — Будь моя воля, то я издевался бы над ним до самой его смерти. Разве это не он убил мою мать? Разве не из-за него я убил свою сестру? Я ненавижу его, но не скажу более ни слова.

Мы прибыли в Сагар, и начальник стражи получил Ганешу из моих рук с нескрываемой радостью.

— Мы сделали большое дело, поймав этого негодяя, и в том твоя заслуга, Амир Али! — поздравил он меня.

Во время суда над Ганешей я выступил в качестве главного свидетеля. Я рассказал все, что знал о его преступлениях, а другие свидетели полностью подтвердили мои показания. Ганеша был приговорен к смерти.

Напрасно умолял я своих хозяев позволить мне еще раз повидаться с Ганешей до его казни — я хотел вдоволь посмеяться над ним и сделать горьким его последний час. Увы, о моих намерениях догадались и в последнем свидании с Ганешей мне было отказано. Впрочем, я все же увидел его и еще двадцать тхагов, когда их повесили всех вместе. Они взошли на помост под виселицей, не дали палачу прикоснуться к ним, чтобы избежать осквернения в свой последний час, набросили себе петли на шеи, взялись за руки и, воскликнув «Слава Кали!», спрыгнули все вместе с помоста, навстречу вечности.

После смерти Ганеши моя жизнь окончательно потеряла всякий смысл. Я помог англичанам выловить всех тхагов, которых знал, и единственное, чем мне осталось скоротать свои последние дни, — это написать правдивую историю моей жизни, не упустив и не замолчав ничего из того, что происходило со мной. Во мне нет раскаяния, ибо судьбой моей руководило божественное Провидение, служению которому я остался бы верен до последнего дня своего, если б мог. Слава Кали!