Они долго шли по нескончаемой анфиладе уставших за день залов. Невесомые, призрачные люстры с погасшими огнями, зашторенные окна, темные пятна картин, мутные линии рам, и в каждом углу бдительно принюхивающийся пожарный агрегат.

Звук безостановочного движения вечерних улиц пробивался и сюда, сливаясь с уверенной поступью завэкспозицией и наслаиваясь на прерывистое шарканье пластиковых шлепанцев свидетеля, который умудрялся в каждом зале притормозить у одной или двух картин.

Но вот остановились. Завэкспозицией проскользнул мимо Александра в потайную нишу. За низкой дверью мелькнул яркий свет.

Свидетель молча стоял рядом с Александром, то ли чего-то ожидая, то ли боясь смотреть по сторонам, то ли вспоминая страшный миг расправы.

Качнулись, раздвинулись шторы. Гомон улицы назойливо лез вслед за ровным, приглушенным светом.

Завэкспозицией не возвращался.

Александр машинально шагнул к окну, чтобы увидеть привычную городскую суету, но свидетель ухватил его за рукав, дернул к себе.

— Лучше, конечно, попробовать на подлиннике. Впрочем, нас так упорно убеждали в достоинствах копии, что не грех самим удостовериться… Да не дергайтесь. Медленно поворачивайтесь и не бойтесь, она вас не съест. Фиксируйте нюансы, главное — зацепиться, а еще лучше представьте, что пришли на свидание с этой женщиной. Взгляд ее печальных глаз устремлен на вас, единственного из миллионов… Слишком напрягаетесь… И не торопитесь. Когда почувствуете, что женщина узнала вас, — замрите.

Александр послушно, старательно выполнял все указания, пялясь на «Мадонну», но никак не мог сосредоточиться — его отвлекала рама с медной поблескивающей табличкой. И вдруг ему навстречу с картины устремилось пухлое беззащитное лицо младенца.

Их глаза встретились.

Александр, выждав, отошел на исходную и повторил маневр, зачем-то расстегнув кобуру. Теперь младенец среагировал на его движения быстрее.

— Самое удивительное, — Александр повернулся, к свидетелю, — он меня боится.

— Неужели так трудно понять элементарную вещь? Лицо мадонны — смысловой и эмоциональный центр. Начинать надо именно с мадонны.

— Заладили — мадонна, мадонна! Лучше скажите, если я после Первой линии приду сюда с бластером…

— Зачем?

— Представьте, что мне не удалось раскопать причину странного поведения разведчиков в музеях, вернее, я попал под влияние неизвестного фактора, но не распознал ни его, ни механизм его действия. Останется одно: прийти сюда…

— И пальнуть?

— А что в этом страшного? Заменят уничтоженную копию на новую.

— Тогда вам надо будет пробираться сюда на ощупь. Вдруг раньше выберете другой шедевр?

— Сомневаюсь. Эти встревоженные, испуганные глаза, этот молящий о пощаде ротик, эти вздыбленные ужасом волосы…

— Трактовка через прицел.

— Если бы штурман смотрел в лицо не мадонны, а младенца, то наверняка бы не выстрелил. Но тут уже начинается иррациональность…

— Значит, больше вам не надо разъяснять об оптимальной точке?

— Он же мне теперь сниться будет!

— Не увлекайтесь… Для первого раза хватит и поверхностного впечатления. Пока есть время, глянем на голландские натюрморты. «Завтрак с омаром» — не возражаете?

«Нет, чего он прицепился?..»

— Кстати, дорогой мой неофит, скажите, зачем каждый разведчик таскает на поясе такую тяжесть?

— Да они без «глюка» шагу не сделают. Специфика…

— Сомневаюсь. Насколько мне известно, слишком редко доводится разведчикам применять сии штуковины по-серьезному.

— В этом-то и вся соль. Известно, что возможности бластера для защиты неисчерпаемы. Но вот сами экстремальные ситуации непредсказуемы. Можно десять лет владеть «глюком», тренироваться, оттачивать до филигранности приемы стрельбы, но так ни разу и не применить их в естественных условиях. Но сам факт наличия бластера придает вам необходимую уверенность и гарантирует выживаемость там, где без бластера от человека остается лишь скафандровая лепешка или жалкие ошметки… А с другой стороны, право разведчика на свободное ношение ставит его выше обыкновенных людей. Никакая даже самая достойная награда не заменит разведчику его верного друга и помощника.

— Они, вероятно, и спят в обнимку с кобурами?

— Обязательно уточню на месте и проинформирую вас. А недоверие, которое вы испытываете к бластерами, рождено завистью…

— Да, с таким проницательным умом, как ваш, трудно рассчитывать на успех.

— Что-то мне расхотелось созерцать ваши натюрморты. Лучше вернемся к «Мадонне».

— Не сердитесь… Я просто не хочу, чтобы вы превратились в приложение к бластеру. Не подведите старика. А «Мадонна» все же другая, с фальшивинкой. Не ощущается груз времени. Облегченный балласт…

— Значит, штурману нет прощения?

— Прощения нет никому из нас. Потомки ведь не поймут, почему их лишили подлинников, а взамен предложили суррогаты, пусть и искусно сделанные.

— Получается, причина уничтожения должна быть веской. А вдруг музейная трагедия — всего лишь глупое стечение обстоятельств, наслоение обыкновенных деталей? Давайте вернемся к «Мадонне» перед самым уходом…