Волчонок

Башлакова Надежда

Часть 4. Давно понять бы, что к чему!

 

 

Глава 28. Возвращение в родные пенаты

Итак, я со своими новыми друзьями вернулся в мои родные края, но то, что я там увидел, меня очень насторожило и обеспокоило. Нигде не было слышно, как когда-то прежде, перекличек девичьих голосов, стройных песен, смеха ребятни собиравшей ягоды. Всё как бы вымерло.

И тут я увидел волчью голову, с которой на меня взирали потухшие глаза. Она безжалостно была насажена на кол прямо посреди поляны. Самого тела серого хищника нигде не было видно, одна только мёртвая голова на голой палке и ничего больше.

— Да, мило тут у вас. — Хмыкнула Тайя.

Я не обратил внимания на её слова.

— Оборотень, они подумали, что это оборотень. — Догадка пришла неожиданно, как и полная уверенность в своей правоте. — Другого объяснения нет. Излишняя предосторожность. — Я печально покачал головой.

— А это не так? — Нахмурился Перис.

— Конечно, нет. — Раздражённо произнёс я, спрыгнул с Ворона на землю и провёл рукой по серой безжизненной шкуре. — Прости, брат, быть может, в том есть и моя вина.

— А ты-то хоть тут причём, тебя же здесь уже столько месяцев не было? — Удивилась Тайя.

— И почему ты назвал его братом, если он не оборотень? — Тут же подозрительно вставил Перис.

Что поделаешь, ведь каждого из нас в первую очередь волнует то, что нас волнует!

— Именно потому, что я оборотень, а то, что сделали с его телом, явно показывает, что люди, убивая его, опасались мне подобных, так что вполне справедливо я думаю, в таком случае, то, что часть вины я возлагаю и на себя тоже. — Ответил я Тайе и повернулся к Перису, что за последнее время уже начал меня изрядно раздражать своим нытьём и глупыми вопросами тем более. Не хотел со мной ехать, мог и не отправляться, лично я его об этом не просил. — Потому как мне он брат, как и любой другой волк или человек, только в отличие от людей он бы никогда не отвернулся от меня, не прошёл бы мимо моей беды и уж тем более не напал бы. — Зло ответил я.

Перис недовольно нахмурился. Тайя хоть и тоже нахмурилась, но при этом раздражённо взглянула на самого Периса, но, ни в коем случае, ни на меня. Похоже, она понимала меня в тот момент как никто другой, несмотря даже на то, что сама являлась настоящим человеком, а может быть и благодаря этому.

А мне тогда к моему вящему стыду было не до Тайи, и уж тем более не до этого ревнивого барана Периса. Меня интересовал только один вопрос. Кто и за что так жестоко поступил с этим несчастным созданием? Конечно, я прекрасно понимаю, что волки не так безобидны как кому-то могло бы показаться и не все относятся к ним настолько трепетно как я сам. Порою даже они бывают излишне агрессивны и озлоблены на самих людей. И всё же когда мне попалась седьмая по счёту голова, к тому же, по-видимому, принадлежавшая молоденькому волчонку, по людским меркам, совсем ещё ребёнку, я исполнился праведного гнева.

Что-то тут было не так и для меня это было фактом очевидным. Как я раньше помнил, здесь постоянно слышался детский смех, места у нас были безопасные особенно летом и оттого зачастую людные. Конечно, изредка случалось, что отчаявшиеся голодные волки набрасывались на людей, но это бывало лишь зимой, так и люди это знали и как только наступали холода, становились более осторожными по отношению к лесу. Но теперь стоял самый разгар лета, а в нём было тихо, казалось, даже затихла птичья трель и шелест листвы утих. Зато столько новых следов было вокруг, столько запахов, и в основном запахов оборотней, витало повсюду в воздухе.

Меня пробрала внезапная дрожь, и неожиданная догадка заставила мгновенно рвануть с места и стремглав помчаться вперёд, забыв обо всём на свете.

Скорее-скорее-скорее к Травке!

Бабушка!

Но с ней, слава Богу, всё было в порядке. Моя старушка, маленькая сгорбленная фигурка, как раз показалась на крыльце, направляясь по каким-то своим старушечьим делам, когда три лошади, в том числе и мой Ворон, выехали на прогалинку перед её домом.

— Бабушка. — Радостно прокричал я, стрелой вылетая из седла и стремглав устремляясь к опешившей старушке. Я подхватил её на руки и начал кружить, не сознавая ещё в тот момент, что так и этак ошарашил её своим неожиданным появлением спустя год отсутствия.

Стоявшая с нею рядом изрядно поседевшая, но всё ещё по-прежнему живая, Чёрная Кошка, моя нежная нянька из детства, тоже получила свою порцию ласки.

Из избы приветственно замычала пёстрая корова, о чём-то беспрестанно кудахча, и видимо жалуясь мне на свою нелёгкую судьбу, встречая меня, высыпали на обветшалое крыльцо Чёрные куры.

Я невольно улыбнулся оказанному мне столь тёплому приёму, но уловил в своей Травке и что-то такое, что заставило меня насторожиться. С одной стороны я чувствовал её радость по поводу моего непредвиденного возвращения, но в тоже время вдруг внезапно для себя я осознал, что несмотря на это, душою её в этот самый момент владела печаль.

— Бабушка? — Неуверенно произнёс я, возвращая её на землю обетованную и твёрдо устанавливая на ноги.

Тайя и Перис тем временем наблюдали за нашей встречей со стороны с довольными улыбками на устах, но тут же, нахмурившись, чуть подались вперёд, почувствовав резкую перемену в моём настроении.

— Волчонок, Лисса. — Тихо прошуршала Травка в ответ.

— Лисса? — Тело моё напряглось. — Ты видела её? Что с ней?

Бабка опустила взгляд, и холодная волна нехорошего предчувствия тут же прошлась по моему телу.

— Он добрался до неё.

— Она… она жива? — Пробормотал я непослушным языком, который упрямо отказывался повиноваться. А в том, кем именно был этот таинственный «он» сомнений у меня отчего-то даже не возникло.

— Да, но теперь она, — Травка мельком взглянула на моих спутников, по-видимому, теряясь в догадках по поводу причины их здесь появления, — одна из обращённых, — меж тем безжалостно закончила она.

— О, нет! — В бессилии своём я обхватил голову обеими руками.

Я сам был оборотнем, изгоем, но я был истинным, уже давно смирившимся со своей участью, и я, ни в коем случае не желал той участи девушке, которую любил. А ведь это я был во всём виноват. Если бы тогда я не разгневался настолько…. Если бы не обезумел до такой степени, чтобы отбросить прочь доводы рассудка и принять свою вторую ипостась…. Если бы тогда я не ранил его, возможно, сейчас всё было бы иначе.

И как всегда слишком много «если бы» присутствовало в моей скромной жизни….

— Что-то случилось, Светел? — Тихо спросила позади меня Тайя.

И Травка, и я, взглянули на неё одновременно, только боюсь, бабкин взгляд был в тот момент более осмысленным, чем мой собственный.

Я снова обернулся к Травке, она тоже уже смотрела на меня в упор, стараясь выложить мне все, что произошло за время моего отсутствия сразу же и в рекордно короткие сроки.

— Он обратил многих. Они перегрызли уйму людей, а недавно добрались и досюда. Твоя лисичка тогда спасла мне жизнь. Теперь же на них охотятся сами люди, в то время как они охотятся на людей. Твой отец теперь тоже в опасности, как и Лисса, как и ты сам. Тебе надо обязательно встретиться с ним.

Я окаменел. Встретиться с отцом. Как же я сразу об этом не подумал? Встретиться с моим отцом! Встретиться лично! Вот как всё оказывается просто!

И я ушёл для того, чтобы с ним встретиться. Тайя и Перис вызвались меня сопровождать, я, как и прежде, не был против этого, хотя быть может мне и следовало бы отправиться к нему одному.

 

Глава 29. Пришёл терпению конец, наверное, пробил час

Терпение всей округи вот уже как несколько месяцев было на пределе. Последний год оборотни и волки вконец обнаглели, они косили людское население направо и налево, не зная меры своей плотоядности.

Теперь все жители деревни собрались на её площади перед маленькой деревянной церквушкой. Вперёд выступил худой долговязый священник, его блестящую лысину окаймляла тоненькая полосочка жиденьких седеющих волос. Одет он был в коричневую длинную сутану, на тощей шее его висел деревянный крест весьма внушительных размеров, а в руках он держал объёмистый бутыль с водой. Святой, разумеется.

Итак, он выступил вперёд, так как всегда и везде привык быть первым и прежде все его определённо слушались, так что должны были прислушаться к его речи и на этот раз. Священник являлся их бессменным лидером, их общепризнанным вожаком на протяжении уже многих лет. А он от этого немого обожания своей паствы прямо-таки расцветал, похоже, излишнее внимание людей ему было не чуждо. Что поделаешь, все мы в какой-то мере страдаем от тех или иных комплексов!

— Ведьма наслала на нас этих оборотней. — Кричал он, брызжа во все стороны пеной и слюной. — Старуху нашли. Она перебралась в другую избушку в лесу, в нескольких километрах к северу отсюда. Ведьма! Она проклятая ведьма! Мне приходилось сталкиваться с ней и прежде. Сжечь ведьму! — Выкрикнул он свой очередной призыв, как заключительный аккорд.

Милинда тихонько вскрикнула, и испуганно зажала рукой, приоткрывшийся было рот, чтобы ничем не выдать себя и не навлечь тем самым гнева односельчан и на свою многострадальную голову. Люди вокруг неё неистово кричали и воинственно поднимали кверху вилы, лопаты, простые дубины и зажженные факелы. В общем, у кого, что было в руках на тот момент и что можно было использовать как некое подобие оружия, то и взлетало в воздух над людскими головами.

— Сжечь ведьму! — Доносился со всех сторон этот безжалостный призыв, чьё семя бросил в благоприятную для того почву и зародил в умах тёмных людей этот божий человек.

— Михаил. — Услышала она вдруг имя своего собственного мужа, и вздрогнула от неожиданности. — Где Михаил?

— Тут я, святой отец. — Вперёд вышел здоровенный мужик, с возрастом ставший немного сутулым, словно какой-то тяжёлый груз носил он на своих широких плечах всё это время и ноша та, будто не позволяла ему выпрямиться в полный рост.

— Михаил, где твоя жена? Она лучше всех должна помнить ту старуху в лицо. — Возбуждённо проскрипел старый священник.

Её муж обернулся, прошёлся хмурым взглядом по толпе, но к счастью не смог её выделить среди множества освящённых неясным светом факелов хмурых и измученных лиц. Милинда вздохнула с облегчением.

А между тем и стоявшие рядом с нею люди тоже стали оглядываться по сторонам, Милинда же наконец-то успокоилась и на лице её проступила твёрдая решимость.

Сначала она сделала один неуверенный шажок назад, потом более уверенный второй, затем и вовсе шагнула с полной уверенностью, а вскоре уже и полностью скрылась в наступающих сумерках, пока её не успели заметить и не взялись за её поиски всерьёз.

Она скрылась под сенью деревьев, развернулась и, подобрав длинный подол, чтобы он не мешал, побежала.

Милинда бежала и бежала, а между тем решимость её с каждым новым шагом угасала. Она была одна посреди ночного леса, она не знала точно куда идти и сколько времени это у неё займёт. Она была напугана, ей было холодно, и она уже начинала хотеть есть. Слёзы обиды, страха и отчаяния текли по её щекам, а она растирала их грязным рукавом, рисуя на щеках тёмные разводы. Она спотыкалась, падала, но поднималась вновь и продолжала упрямо двигаться вперёд.

Вначале она всё больше бежала, а теперь просто шла, едва переставляя ноги от усталости, и опираясь на сменяющие друг друга деревья. Она примерно поняла, где именно должна была находиться та самая избушка, в которой, по словам святого отца, обитала ведьма, вот только насколько она помнила, идти до неё надо было несколько дней. А этого обстоятельства она как-то не учла, второпях сбегая от своих же соплеменников, что были знакомы ей с самого рождения. В связи с этим вставал вполне резонный вопрос правильно ли она поступила?

Останавливаться Милинда не желала, страшась оставаться на месте, больше даже той неопределённости, что могла поджидать её где-то впереди. Обессилевшая, исцарапанная и голодная она остановилась только утром, где, не в силах что-либо предпринять, просто сползла по стволу тоненькой молоденькой берёзки, что подставила ей своё пятнистое плечо, почувствовав отчаянное состояние женщины. Так, сидя на коленях и всё ещё прижимаясь к грубой коре всем телом, она и провалилась в глубокий сон.

А тем временем в деревне, которую она ещё только вчера покинула, народ собирался к выступлению. Со всех близлежащих деревень были отобраны добровольцы и не только, несколько самых сильных мужчин. Остальных оставили с женщинами, стариками и детьми и миссия их была ни в коем случае не менее уважительная, чем у вызвавшихся в поход на ведьму храбрецов. Кто-то ехал на лошадях, а кто-то и шёл пешком, причём первых было гораздо меньше чем вторых. То, что они ещё вчера решили выступить утром, Милинда не знала, убежав раньше, чем они окончательно определились, оттого-то она так и торопилась. Такое решение было принято единогласно и нужно отметить, что страх перед темнотой занимал при принятии этого решения не самое последнее место. Как выяснилось, Милинда оказалась решительнее, смелее, а в помыслах своих и гораздо благороднее, чем многие из здесь и сейчас собравшихся. Но они этого, к сожалению, тоже не знали.

Проснулась Милинда только после полудня, примерное время она узнала по солнечному диску, что, едва виднеющийся над горизонтом, когда она остановилась, теперь уже находился в зените. Она сонно потёрла красные глаза и испуганно осмотрелась, вспоминая о том, что с ней произошло, и как она вообще здесь очутилась. То, что ей удалось вспомнить, отнюдь не радовало, по крайней мере, хорошего в её поспешном бегстве было мало, особенно для неё самой. Но теперь ничего уже не поделаешь, не возвращаться же домой, после того как она проделала такой путь, тем более правдоподобных объяснений своему столь резкому исчезновению и ночному отсутствию она не находила. Да и то, что она задумала, всё же надо было выполнить до конца.

Она тяжело вздохнула, отряхнула платье и волосы от листвы, щепок и кусочков коры, оглядела свои исцарапанные руки, что теперь ужасно щипали, чесались и саднили, и пошла вперёд. Туда, куда, как ей казалось, ей и следовало идти, чтобы добраться до своей конечной цели.

К вечеру она уже обглодала несколько ягодных кустов, но без сомнения была всё ещё голодна. Очень хотелось и пить, вот только дождя давно уже не было, как не было и луж, где могла задержаться спасительная влага, а губы между тем уже потрескались, а рот иссох. Урчащий желудок тоже хорошего настроения отнюдь не прибавлял.

Милинда всхлипнула и снова двинулась вперёд. У неё совсем не было другого выхода. Она долго блуждала по лесу, иногда ей казалось, что она безвозвратно заблудилась и неминуемо погибнет, даже если и не от клыков и когтей хищников, то уж точно от голода и жажды, но ничего не могла с этим поделать. Острое чувство вины сжигало её изнутри, а сердце её готово было и вовсе разорваться на куски при виде той несправедливости, что творилась вокруг. И самым ужасным было осознание собственной к ней причастности. Она не знала, что и думать о событиях последних месяцев, но что-то её во всём этом очень смущало….

В тот вечер, когда Питер вернулся домой такой помятый, в потрёпанной одежде и с рваной раной на руке, она сразу же поняла, что произошло что-то непоправимое, что-то что никто изменить был не в силах. Он ничего не ответил тогда на её расспросы. Но взгляд его горел таким торжеством, и в торжестве том, казалось, не было и капли добра, одна лишь жгучая ненависть. Она не знала, к ней ли она относится, к тому ли кто поднял на него руку или ко всему человечеству в целом, но она, хоть и была его матерью, тогда невольно отшатнулась от своего родного сына. Столько в его взгляде было злобного триумфа. Он злорадно ухмыльнулся ей в лицо и завесил занавеску прямо у неё перед носом.

Она не решилась отодвинуть полотнище в сторону и зайти к нему, столь велик был её страх перед истинным злом, мелькнувшем тогда в его взгляде. Может быть, она поступила так зря? Но, как бы там ни было, теперь уже было поздно рассуждать на эту тему. Тогда Милинда постаралась перевести свои мысли и начавшее расти чувство опасности в обычное русло, рассудительно предположив, что мальчишки они и есть мальчишки, а им свойственно иногда драться, и в этом нет ничего страшного.

А спустя какое-то время Питер, ничего не говоря, исчез, а уже через несколько дней начались эти ужасные убийства и продолжались до сих пор….

Милинда неуютно поёжилась.

Были ли они как-то связаны с её сыном? Она точно не знала, но чувствовала, что в этом её предположении есть определённый смысл. Муж решил, что Питер пал жертвой этого чудовища или чудовищ, и она его в том не переубеждала, хотя считала такой итог жизни сына весьма сомнительным.

А ведь он, её мальчик, всегда был странным, несколько отличным от других детей. Чего только стоила хотя бы та история с волчьей шкурой!?

Она вздрогнула ещё раз, на этот раз уже от отвращения, вспомнив, в каком именно состоянии находился в тот момент её сын. Остановился ли он на достигнутом? Пошёл ли дальше в этих своих глупых выдумках? Предпринимал ли что-то ещё, о чём она совсем не знала? И что он вообще пытался этим сделать? Снискать уважение соседских ребятишек? Так это вызывало лишь презрение и их неистовый смех. Что же тогда?

Так она размышляла, упрямо направляясь в нужную ей сторону. И тут внезапная догадка заставила её остановиться.

Милинда прижала грязную, исцарапанную ладонь со сломанными ногтями к вновь открывшемуся в немом крике рту. Как же она была глупа! И от чего только не догадалась об этом раньше? Быть может, всё это было сделано Питером с одной единственной целью? И это бы объяснило многое, если не всё. Не хотел ли он тогда стать оборотнем? И не стал ли он всё же им, только гораздо позже?

Теперь к страху встретить мужчину, с которым единожды прежде она разделила всепоглощающую страсть, прибавился ещё и страх встретить своего младшего сына, который, возможно, превратился в чудовище. Встретить сына старшего, после поступка совершённого им более десяти лет назад, она отчего-то не опасалась.

В таких размышленьях и тягостных раздумьях прошло несколько дней. Ночью, если выпадала возможность, она забиралась на какое-нибудь дерево, а если нет, то старалась схорониться в кустах. День же её проходил в бесконечном шагание вперёд. Есть было нечего, и она очень устала, но с другой стороны ей посчастливилось уже в том, что на пути ей не повстречался ни один дикий зверь, разве что только серый заяц как-то раз шмыгнувший из кустов. Но разве его можно было брать в расчёт? Она похудела и осунулась, волосы её спутались, платье испачкалось и порвалось, руки и лицо она исцарапала, а ноги были истёрты в кровь. Так что не было ничего удивительного в том, что Травка её и не узнала сразу, не мудрено по прошествии стольких-то лет, да в таком виде объявившуюся у неё на пороге и сипло сухими губами произнёсшую.

— Беги.

Травка нахмурилась, склоняясь к невесть откуда взявшейся женщине и гадая, что это ещё за пугало огородное объявилось в пределах её дома. Кроме как умалишённой её никак иначе и назвать было нельзя.

Элементарная жалость и годы знахарской практики взяли свое, и она не решилась прогнать убогую, которая была слишком истощена, напугана и возможно больна.

Она заскочила в дом настолько быстро, насколько позволял ей её преклонный возраст, а вернулась уже с чаркой полной колодезной водицы, которую и протянула той блаженной, поднося прямо к ссохшимся потрескавшимся губам.

— Выпей, милая, и тебе сразу полегчает.

Но та упрямо оттолкнула её руку трясущейся ладонью, хотя по взгляду её было очевидно, что соблазн выпить живительную влагу был весьма велик.

— Беги. Я пришла предупредить тебя. Они идут.

Травка уже была готова проигнорировать эти слова, но что-то во всём виде женщины казалось ей смутно знакомым, с той самой минуты, когда она увидела её впервые. Где же она могла её раньше видеть? Или кого из ранее виденных она могла ей напоминать? Хотя мало ли народу пришлось ей перевидать за свою долгую жизнь?

— Ты спасла его тогда…, моего сына…, ты не убила его…. Я в вечном долгу перед тобой, старуха. — Прошептала странная гостья и тут Травка всё вспомнила и поняла, кто именно сейчас находился перед ней.

— Ты? — Она невольно отшатнулась.

Та едва заметно кивнула, прекрасно зная, кого имеет в виду знахарка.

— Беги. — Едва дыша, повторила Милинда. — Они скоро уже будут здесь.

От её былой спеси не осталось и следа.

— Кто будет здесь? — Настороженно спросила Травка, но пришелица уже почти не могла говорить.

Старуха снова попыталась напоить свою незваную гостью.

— На, выпей.

— Нет, нет времени. — Она отстранила кружку исцарапанной рукой. — Ты спасла когда-то моего сына, когда я тебя просила об обратном. Мой сын! Что с ним теперь?

Травка нахмурилась, вспоминая события давно минувших дней. Милинда не стала дожидаться ответа и продолжила.

— Я в неоплатном долгу перед тобой. Они скоро придут, чтобы сжечь тебя, твой дом, твой скот…. Спасайся!

— Знаешь что, девочка, давай-ка для начала ты выпьешь воды, потом мы пройдём в мой дом, ты отдохнёшь и перекусишь, затем вымоешься и снова отдохнёшь, и только тогда мы с тобой будем думать о побеге.

— Но…. — Неуверенно попыталась сопротивляться Милинда.

— И никаких мне «но». — Грозно произнесла Травка, но Милинда её уже не слышала, то ли потеряв сознание, а, то ли и просто провалившись в спокойный глубокий сон.

Травка тяжело вздохнула, но ничего другого ей не оставалась. И почему только Светел не остался дома, ещё хотя бы на один денёк? Того и глядишь, встретился бы сейчас с матерью, кажется полностью раскаявшейся. Что толку торопиться на встречу с отцом и что собственно ему могла дать сама эта встреча? В конце концов, убийства ведь уже продолжались несколько месяцев к ряду, не думает же он, что одна единственная встреча может положить им конец в одночасье?

Но ничего не поделаешь, внука сейчас рядом не было, так что и помощи ожидать было не от кого.

С проклятиями на голову безродных девиц, осмеливающихся в одиночку бродить по лесам в такое лихое время, она покрепче ухватила Милинду под мышки и, тужась изо всех сил, поволокла её в свою избу.

 

Глава 30. Рыжая волчица

С тех пор как они поселились в домике лесника, жизнь у Лиссы как-то не заладилась. Клык начал просто откровенно её игнорировать, а в итоге вся стая вконец обнаглела, и каждый её член считал своим первостепенным долгом огрызнуться на Лиссу и указать ей её место в семейной иерархии. Одна Зоуи относилась к ней по-прежнему с теплотой, да, пожалуй, ещё и волчата дружески повизгивали при её появлении и пытались затеять с ней привычную возню. В общем Лисса окончательно потеряла свой авторитет среди новых сородичей, который и раньше-то поддерживался только благодаря протежированию вожака, а теперь так и вовсе безвозвратно рухнул. С самого начала своего становления оборотнем, лисичка была самым бесполезным членом стаи, и в то же время ей доставалось гораздо больше благ, чем всем остальным. Это было несправедливо! Лисса и сама была с этим полностью согласна, оттого-то никого и не спешила винить. Нельзя столь долгое время пользоваться общественными благами стаи, ничего не давая взамен.

Но всё равно было тоскливо сознавать то, как низко она пала, отвергаемая обоими своими народами. Но если люди сами её не принимали, то оборотни и волки были чужды ей самой. Их вольная дикая жизнь нисколько не прельщала простую деревенскую девушку, а привычка питаться человеческой плотью ещё больше разделяла ту пропасть, что некогда пролегла между ними.

Как бы она того не хотела, Лисса не могла относиться к своей стае, с той теплотой с которой она относилась к Светелу. Он, в отличие от них, был истинным оборотнем, это она знала точно, но он был другой. Он был честным, преданным и добрым. Одним словом он был Светел не только своим именем, но и душой. Если бы она только знала тогда, что именно его душевная теплота и страстное Травкино желание поддерживать этот вполне человеческий огонёк, что слабо теплился в волкодлаковой груди, и породили на свет то имя, под которым она его знала. Ведь именно в тот момент маленький чёрный волчонок превратился полностью в того, кем собственно и был рождён в могучего чёрного волка с чистой душой, в Светела.

И вот теперь она свернулась калачиком под знакомой корягой и раздумывала о том, а не покинуть ли ей Клыкову стаю. Ей на ум даже приходила такая бредовая мысль, как податься к тому оборотню-старику, которого её собственный вожак так боялся. Может быть, стоило рискнуть, тем более что то её существование, в котором она сейчас находилась, и жизнью-то назвать было нельзя. Питер расписывал волкодлака как злобного, мерзкого и жестокого старикашку. Но можно ли было ему верить?

Лисса к его словам внимательно прислушивалась, и вначале это её даже несколько испугало и оттолкнуло. Но потом когда она всё хорошо обдумала, то начала относиться к незнакомому вожаку более положительно, даже с некоторой симпатией. Если Клык характеризует его со столь отрицательной стороны, это может означать только одно, что тот не поддерживает жёсткие методы правления самого Клыка, а такая политика была на руку или на лапу, это уже с какой стороны поглядеть, самой Лиссе. Возможно, если бы она присоединилась к соперничающему вожаку, жизнь бы её изменилась донельзя наоборот.

Но что-то её по-прежнему пугало и заставляло остановиться, повременить. Наверное, жестокая, но устоявшаяся жизнь была всё же куда лучше неопределённости.

Если бы только не этот страх перед неизвестностью….

Если бы только она знала что Седой как раз таки и является, тем самым благородным отцом, о котором ей некогда рассказывал Светел….

И если бы только помимо своих собственных рассуждений на этот счёт, она, хоть на минуту задумалась бы о том, а отпустит ли её, собственно говоря, в другую стаю сам Питер-Клык….

Как много было этих «если бы», впрочем, как и всегда, впрочем, как и у всех….

Лисса поднялась, с ленцою потянулась, вытянув вперёд рыжие лапы и приникая грудью к самой земле, затем, бегло обернувшись на сородичей, потрусила в сторону от стаи.

Вот уже какое-то время ей не давал покоя ещё один вопрос. Запах возле дома бабки Травки. Почему он показался ей столь знакомым? Ошиблась ли она или от знахарки действительно пахло Невером? Но что могло быть общего между старой ведьмой и пожилым воином? На первый взгляд вроде бы ничего!

Оборотнем она стала совсем недавно и была не слишком сведуща в мире запахов, но, наверное, бывает такое, что запахи некоторых людей несколько схожи. Хотя вполне может быть и так, что Лисса просто всё же ошиблась. Волнение, испуг, растерянность….

Нет, всё-таки, скорее всего, она ошиблась. А иначе и быть не могло. Или могло?

Рыжая волчица решительно мотнула мохнатой головой и ускорила бег.

Не найдя разумных объяснений своим безумным на первый взгляд предположениям, она ушла в сторону от стаи и уже какое-то время блуждала в полном одиночестве. Лисса, бывало, и раньше так поступала, иногда даже оставалась в лесу на ночь. Теперь же она отрешённо гуляла, не приглядываясь особо по сторонам, не принюхиваясь и не прислушиваясь, что было ей весьма свойственно в последнее время. Такая беспечность, в конце концов, могла обернуться для неё трагедией, но её это, похоже, не очень-то беспокоило. Она, кажется, уже вообще начала превращаться в безразличное ко всему существо, изменившееся ровно настолько, насколько только вообще можно было измениться.

Лисса заметила его слишком поздно. Если бы он был её врагом, такая беспечность, скорее всего, стоила бы ей самого ценного, что у неё имелось, жизни. И, тем не менее, это был никакой не враг, а друг и даже более. Это был Светел.

Я смотрел на рыжую волчицу и хоть явно осознавал то, что это именно она, та которую я так жаждал увидеть последние несколько месяцев, но всё никак не мог полностью смириться с этой мыслью, не мог поверить в то, что передо мной действительно стоит моя славная рыжеволосая Лисса.

Тайя и Перис вначале схватились за своё оружие, но увидев моё спокойствие и лёгкую тоску, приостановились и лишь с осторожностью поглядывали на хищницу и всё никак не могли взять в толк, что в ней так привлекло моё внимание.

Мы с Лиссой, наверное, слишком долго смотрели друг другу в глаза, но перед этим я успел всё же заметить на её шее мешок идентичный моему собственному, и это заставило меня невольно улыбнуться.

— Светел. — Услышал я голос Тайи. Но перед тем как взглянуть на неё увидел, что и взгляд волчицы переместился в ту же сторону.

Когда я вновь взглянул на Лиссу, она уже скрывалась в кустах боярышника, и первой моей реакцией было остановить её, и я уже даже было поднял руку, и только тогда вспомнил про холщовый мешок, что висел на её шее, и понял, что именно она сейчас собралась предпринять.

Когда через несколько минут из-за деревьев показалась невысокая рыжеволосая веснушчатая девчонка, вот тогда я на самом деле обрадовался и слетел со спины Ворона с такой поспешностью, словно только что увидел её. Именно теперь передо мной была моя настоящая Лисса.

Я подбежал к ней, взял протянутые ко мне ладони в свои. В тот момент я был так сильно взволнован, что смог произнесли лишь одно только единственное слово.

— Лисичка. — Прозвище, которым я её окрестил многие годы назад.

— Светел, как ты изменился за этот год. — Тихо проговорила она и провела тонкими пальцами по моей небритой щеке. Её тон был скорее будничным, чем радостным и только светившиеся неподдельным счастьем глаза выдавали её настоящие чувства.

Я постарался заглянуть в смысл её слов и сам только теперь осознал их бесспорную правоту. А ведь и, правда, я лишь только что вместе с ней заметил, что теперь был шире в плечах и выше мою хрупкую и тонкую Лисичку на целую голову, в то время как раньше я в лучшем случае был одного с ней росточка.

Надо же и как это я только не обнаруживал столь кардинальных изменений в самом себе раньше? Ни тех, что коснулись моей внешности, ни тех, что коснулись моей души. Только теперь я и смог осознать в полной мере насколько сильно я изменился, словно раньше меня что-то сдерживало и именно сейчас с возвратом в прошлое наконец-то вырвалось на свободу.

Лисичка тоже, несомненно, изменилась. Нет, для меня она оставалась всё такой же красивой, но при этом как будто повзрослела и в глазах её застыла столь понятная мне печаль. Меня охватил стыд и вполне объяснимое чувство вины за то, что я оставил её одну в тот момент, когда она во мне больше всего нуждалась. Если бы не я, всего этого могло бы и не быть. Но почему я с самого рождения только и делаю, что приношу неприятности моим родным и близким?

А она тем временем продолжала, молча, разглядывать моё лицо, вглядываясь в позабытые черты, уже было стёртые из памяти, и при этом продолжала крепко сжимать мои ладони, словно моля о духовной близости и столь нужной ей поддержке. И это пожатие причиняло мне столько радости. Да, моя лисичка, бесспорно, изменилась, но это совсем не означало, что она стала другой, чуждой для меня. Как выяснилось, я и сам немало изменился, и сейчас оказавшись в позабытой атмосфере прошлого, я посмотрел на себя самого её глазами и только теперь заметил эти изменения. Я и сам уже не был тем наивным мальчишкой, коим являлся год или два назад.

Ещё какое-то время, мы всё также молча, разглядывали друг друга.

И мне вдруг показалось, что в глазах её промелькнул страх. Неужели она могла подумать, что моё отношение к ней изменилось после этого года вынужденной разлуки? Неуверенный взгляд, брошенный на Тайю, только подтвердил мои опасения.

Моя сердце дрогнуло, она была всё той же, несмотря на обретённую ею вторую ипостась. Сердце и душа её оставались прежними. Она была моей славной, доброй и светлой Лиссой, моим лучиком света в этом тёмном царстве жестокости и лжи.

Я крепче сжал её пальцы своими, а потом вдруг резко притянул её к себе, обнял и тихо произнёс прямо в самое ухо.

— Как же я скучал по тебе, моя милая, славная, любимая… волчица.

Она несколько вздрогнула при этом моём последнем слове, но я не позволил ей от меня отстраниться, и она вскоре затихла, а потом и сама прильнула ко мне всем телом и душой. Через какой-то миг я услышал её тихие всхлипывания и слабые подрагивания любимого тела.

Я, молча, обернулся и взглянул на своих друзей. Этого было достаточно.

Тайя, также молча, кивнула и развернула свою лошадь, Перис беспрекословно последовал за ней. Спустя мгновение мы уже остались с Лиссой одни, не считая разве что подошедшего к нам Ворона.

Он тихо всхрапнул, вдохнул такой знакомый и в то же время чужой запах, смешанный запах человека и зверя, досадливо чихнул, но всё же уткнулся своей бархатный мордой нашей лисичке под мышку. Как в старые добрые времена!

Нам троим сейчас, было просто жизненно необходимо побыть вместе, нам много о чём нужно было поговорить с Лиссой, много что обсудить, о многом поплакать и наш неизменный спутник детских забав Ворон совсем не был нам помехой, скорее даже наоборот.

Так что встретиться с моим отцом в спокойной обстановке, чтобы наконец-то познакомиться и всё обсудить, у меня в тот день так и не получилось по одной простой причине, так как до своего отца тогда я так и не дошёл.

 

Глава 31. Ведьма и ведьмин сын

Молоденькая черноволосая девчонка ещё только-только начинала осваивать дар, доставшийся ей от бабки, дар знахарства и ворожбы. Она находила целебные травы, собирала их непременно в положенный срок, сушила, а потом использовала во благо, помогая людям справляться со всякого рода недугами.

Её муж, что был многим старше её и мудрее, поглядывал на старания супруги с печальной улыбкой на устах, кому как не ему было знать, к чему может в итоге привести такое её душевное рвение. Ведь в народе как говорят «не хочешь зла не делай добра». Но он не отговаривал её, ни на чём не настаивал и уж тем более ничего не запрещал, желая, чтобы его молодая жена в полной мере получила свой кусочек счастье, а если её нынешние дела и поступки доставляли ей столько удовольствия, так пусть так оно будет и впредь.

И вот её в очередной раз позвали помочь больному и она, горя душевными порывами, собрала всё необходимое и двинулась в сторону названного дома. Их собственное жилище стояло на самом отшибе и имело несколько дурную славу, так как раньше принадлежало её бабке, пользовавшейся не самой лучшей репутацией в округе. Тогда это её не очень-то и беспокоило, казалось, данное обстоятельство не могло представлять никакой опасности. Но на этот раз всё оказалось донельзя наоборот.

Она даже не успела дойти до нужного дома, чтобы помочь больному, когда позади неё послышался дикий вопль и душераздирающие крики.

Молодая женщина испуганно вздрогнула и обернулась. За спиной её стояла лохматая седая женщина с сумасшедшей искоркой в глазах и указывала прямо на неё грязным скрюченным пальцем.

— Ведьма! Ведьма! А-а-а! Ведьма! — Во весь голос вопила она.

Люди вокруг стали прислушиваться, неуверенно выходить из собственных дворов на общую улицу, с любопытством поглядывать за разворачивающейся на их глазах картиной. Кто-то просто крестился, а кто-то уже и хватался за вилы. Некоторые стали поднимать с земли камни.

Девушка опешила. Она никак не могла взять в толк, чем было вызвано столь агрессивное к ней отношение. Но оправдаться ей не дали, да и разбираться в произошедшем, по-видимому, никто не собирался. Она была знахаркой, занималась целительностью и ворожбой, а значит, её боялись и заведомо недолюбливали, какие бы добрые дела она доселе не совершала. Достаточно было одного проступка, пусть даже сомнительного или откровенно лживого, чтобы искра народного возмущения и гнева переросла в настоящий пожар. Именно это, по-видимому, и произошло на этот раз.

— Моя дочь умерла, ведьма, умерла сегодня вместе с моим внуком. — Продолжала кричать женщина.

И тут молодая знахарка вдруг вспомнила эту полоумную, видимо горе которое та испытывала, изменило её до неузнаваемости.

— Но я же предупреждала тебя о том, что дочь твоя не сможет сама родить, что ей нужна профессиональная помощь.

— Профессиональная? Твоя что ли? — Завизжала женщина.

— Может быть и моя, но ты сама отказалась, а с такими показателями как у неё положительный исход был невозможен. — Устало попыталась хоть как-то объяснить произошедшее Лора.

— Ведьма! — Продолжала визжать та, не слушая никого вокруг, в том числе и жалких оправданий опростоволосившейся знахарки. — Ты…. Это ты убила мою дочь, ты сразила её силой своего проклятья. Её и моего внука и всё из-за того, что мы отказали тебе в твоих услугах.

— Я всего лишь хотела помочь ей. — Возмущённо произнесла Лора. Всё это было ужасно несправедливо по отношению к ней, она ведь всегда и всем оказывала по возможности своевременную помощь. Нельзя было обвинять её в том, что она не совершала и что всеми силами пыталась предотвратить, предупреждая.

— Будь ты проклята! Будь проклят весь твой паршивый род, окаянная! — По-прежнему голосила обезумевшая баба.

И тут голос пришёл совсем с другой стороны, оттуда, откуда ведунья его совсем не ожидала.

— Бей ведьму!

— На костёр её! — Поддержал его кто-то ещё.

Лора испуганно посмотрела по сторонам.

Людской круг вокруг неё начал медленно, но неминуемо сужаться. Или это было только игрой её разыгравшегося воображения? Но нет! Так всё оно на самом деле и было.

Первый камень прилетел совсем неожиданно. Он ударил её в руку, оцарапав нежную кожу и расшибив плоть в кровь. Лоре было очень больно и обидно, она прикусила губу и зажала рану раскрытой ладонью. За что они её так, она ведь никогда не делала им зла? Но она совсем ещё не знала, что, то было всего лишь только началом и самое худшее было ещё впереди.

Остальные камни посыпались на её хрупкое тело каплями дождя или вернее будет сказать самыми крупными и болезненным градинами, какие ей только приходилось видеть прежде. Вначале она ещё пыталась удержаться на ногах, уворачиваясь от ударов ребристой поверхности, но вскоре не выдержала, упала на землю и свернулась в тугой комок….

На её теле казалось не осталось ни одного нетронутого места, всё оно обратилось в сплошной синяк, в сплошную боль. Она не знала, сколько это продолжалось, наверное, долго, так как когда она в очередной раз открыла глаза уже начало темнеть, а над нею всё ещё по-прежнему издевались.

Когда она перестала показывать признаки жизни, град из камней вначале поредел, а затем и вовсе прекратился так же резко, как и начался.

Она лежала и боялась вздохнуть, не в силах пошевелиться от боли и страха что избиение продолжиться.

— Сожжём её!

— Собаке собачья смерть!

— Ведьму на костёр! — Раздавалось между тем со всех сторон.

И на Лору вдруг накатила такая волна полного безразличия. Ей вдруг стало совершенно всё равно, будут ли её бить и дальше, сожгут ли на костре или просто так и оставят лежать избитую, грязную и окровавленную прямо посреди дороги.

Она почувствовала, как кто-то швырнул поверх неё пучок соломы, кто-то бросил сухую ветку, а кто-то уже, похоже, и побежал за огнём.

«Вот и настал конец моей короткой жизни», — беспомощно подумала Лора.

Только теперь она с полной ясностью осознала, как был прав её горячо любимый и любящий супруг, говоря, насколько опасную жизнь выбрала для себя она сама и её бабка. Оставалось только надеяться, что эти глупцы не причислят к её чудовищным злодеяниям и её мужа с сыном. Не свалят на них якобы её вину. Потому что это было бы вдвойне, втройне и даже в большей степени несправедливо.

С этой последней, пусть и несколько наивной мыслью, она и собиралась уйти из жизни. Но зажечь солому и сухой хворост на ней не успели.

— Что здесь происходит? Что за самосуд? — Произнёс вдруг властный голос, и она сразу же узнала его, он принадлежал местному старосте, которого, справедливости ради стоит заметить, она не видела среди обезумевшей от ненависти толпы. Лора хорошо знала его, помнила ещё с детства. На редкость мудрый и справедливый был мужик.

Телега скрипнула под его немалым весом, когда он соскочил с неё на землю.

— Ведьма, она погубила мою дочь и внука. — Взвыла зачинщица всего этого произвола.

— С чего ты взяла? — Хмуро спросил староста.

— Она умерла сегодня, так и не произведя на свет своего первого ребёнка.

— Причём тут знахарка? — Он словно специально сделал акцент на своём последнем слове, тем самым как бы игнорируя давно устоявшееся мнение толпы.

— Она приходила к нам вчера. Это она её прокляла. Она наслала на неё своё проклятье. Это всё она. У-у-у, проклятущая, гореть тебе в аду. — Она погрозила избитой Лоре кулаком.

Староста устало вздохнул.

— Что она тебе сказала вчера?

Старуха замялась.

— Что моя дочь не сможет разрешиться сама, что ей нужна её помощь. — Нехотя произнесла она.

— А ты?

— Я? Что я? Как я могла согласиться, чтобы дитя принимала на руки эта ведьма? Чтобы она прокляла его чистую душу или что ещё хуже отдала её дьяволу? Она! Это она прокляла мою дочь за то, что я отказалась от её услуг. Она заслуживает смерти! — Закричала женщина, снова впадая в неистовство.

— Что же ты теперь хочешь от этой бедной женщины, когда сама же и погубила свою дочь собственными руками.

— Я? — Опешила старуха. Такая мысль, похоже, даже не приходила в её обезумевшую от горя голову.

— А кто же ещё? — Хмыкнул староста. — Тебе ведь ясно было сказано, что девочка сама не сможет произвести дитя на свет, что ей нужна была помощь. А ты пренебрегла этим умным советом, стала причиной гибели собственной дочери и внука, а теперь ещё и винишь в этом кого-то третьего. Как дети малые, ей богу, нельзя на день одних оставить. А ты бы, старая, вместо того что бы самой суд вершить, лучше бы готовилась к похоронам, да за священником кого послала в соседнюю деревню, что бы было кому потерю твою отпевать.

Женщина уже открывшая было рот, чтобы воспротивиться, запнулась.

— Расходитесь все по домам и прекратите немедленно этот беспредел, иначе я буду вынужден поехать в город и пожаловаться на вас. Вы этого хотите? — Грозно вопросил староста.

Люди, раздосадованные и разочарованные, тем не менее, стали расходится придавленные нелёгким грузом его авторитета. Но кто-то, по-видимому, особо разочарованный всё-таки бросил напоследок в неё камнем, остальные же, просто побросав ветки и не пригодившуюся солому, пошли по домам. Некто опустил протестующе зашипевший факел в бочку с водой, на том инцидент и был исчерпан.

Итак, народ разошёлся. Староста подошёл к избитой ведьме и, нагнувшись к ней, слабо коснулся её искалеченного плеча. Но она только тихо отстранилась от него и ещё больше свернулась в калачик.

— Возвращайся домой, девочка, и лучше бы тебе не появляться здесь ещё какое-то время. Это в твоих же интересах. Поняла? — Тихо произнёс он и, развернувшись, ушёл.

Поняла ли она? Конечно, поняла! А как же тут не поймёшь?

На улице стояла уже полная ночь, когда девчонка наконец-то поднялась, собравшись с силами и, превозмогая боль, хромая направилась в сторону своего дома, одиноко стоявшего на отшибе. Для неё было удивительно, что уже так поздно, а её любящий супруг до сих пор ещё не хватился своей молоденькой супруги, даже когда совсем уже стемнело. Как там он? И как их маленький сын?

Пока она добралась до дома, уже почти совсем рассвело, а Лора всё ещё шла, едва переставляя ноги. Она твёрдо решила покончить с этой своей лекарской деятельностью, что волей неволей стала причиной такого унижения и боли.

«Раз не хотят люди моей помощи значит и не получат», — твёрдо решила она.

Уже подходя к дому, она ощутила странное чувство пустоты, словно в её жизни произошло что-то непоправимое и оно не имело ничего общего с тем, что не далее чем вчера произошло непосредственно с ней самой. Что-то было не так, чувство невосполнимой потери стало всё больше закрадываться в её душу с каждым новым шагом.

Сквозь сбитые прорези глаз она не смогла различить даже размытого силуэта своего дома, который уже должен был бы появиться впереди. Лора постаралась как можно больше ускорить шаг, почти перейдя на бег, что причиняло ей нестерпимую боль, но она и не думала останавливаться. Что-то гнало ей вперёд, затуманивало разум и заставляло забыть о собственной боли.

Порванная, грязная, вся в крови добрела она наконец-то до своего дома и что же её там ждало? Ничего. Не образно выражаясь, а в самом прямом смысле этого страшного слова ничего. Ровным счётом ничего!

От дома, который она так любила, лелеяла и берегла, осталась только одна куча серого пепла, слегка алеющего на фоне зари. Кое-где ещё можно было рассмотреть краснеющие угли, но не более.

От кустов, что качали на утреннем ветерке пожухлыми теперь листьями, вдруг, испуганно взвизгнув, отделилась неясная горбатая фигура, прижимающая к груди нечто похожее на кусок грязной тряпицы и что-то бормоча, быстро перебирая ногами, поспешила убраться прочь.

Вздрогнувшая в самом начале от неожиданности Лора, узнала в ней местную убогую и в тот момент просто не обратила на неё внимания, подумав, что блаженная украла что-то уцелевшее с кострища. Но совсем другое сейчас занимало всё её естество. Можно ли было думать о столь мелких пропажах, когда в данный момент назревала потеря куда более важного, того самого ценного и единственного, что только может быть у любой женщины.

Окончательно позабыв о своей собственной боли, она ринулась на пепелище, туда, куда стремилась её душа. Встав на колени, ползала она по пожарищу и разгребала пепел в надежде, что всё ещё не настолько страшно, как могло бы быть, пока не нашла обгоревший скелет мужа. Обезумевшая Лора пошарила руками ещё немного, полностью утопив ладони в золу, но сына своего так и не нашла. Её мальчика, её совсем ещё крошечного сынишки, нигде не было, и тогда она всё поняла. Неужели могло так случиться, что огонь поглотил его тельце целиком? Наверное, могло. Ведь сколько ему надо было, этому человеческому крохе?

Это был конец! Конец всему! Конец её собственной жизни, её мечтам! Хрустальная чаша её личного счастья разбилась о жестокую действительность жизни…!

Только обуглившийся остов печи был свидетелем её ни с чем несравнимого горя и невосполнимой потери, и он печально и даже несколько сочувственно взирал на неё своей единственной глазницей, пустой и непроглядной как сама тьма.

И Лора не выдержала этого одиночества, что вдруг с головой накрыло её своей беспросветной пеленой, и тогда она закричала, безумно, потерянно и безнадёжно.

Именно от этого крика Травка и проснулась, вся в холодном поту, её била крупная дрожь. И почему ей это приснилось именно теперь, спустя столько лет после смерти мужа и сына?

Заново пережить всё это, прочувствовать свою невосполнимую утрату и не иметь возможности что-либо исправить было просто ужасно!

Тогда она ещё какое-то время прожила на пепелище, засыпая рядом с останками мужа и просыпаясь так же рядом с ними. Она думала, что жизнь её на этом закончилась, ан, нет. Вначале голодная, холодная и безумная, она со временем стала приходить в себя, постепенно задумываясь о том, как же ей теперь жить дальше.

Вскоре люди в деревне дошли до такой наглости, что даже попытались обратиться к ней за помощью, робко и с некоторым чувством вины, но попросили. И тогда Лора наконец-то решилась, она похоронила останки мужа, оказав им положенные почести, погоревала о том, что не может так же поступить и с телом своего малолетнего сына и ушла, ушла из тех мест навсегда. Тогда она хотела перестать быть знахаркой, но со временем поняла, что всё же, это было её призвание, к тому же, больше она ничего делать не умела, а значит, с этим ничего не следовало и менять.

Она ушла оттуда навсегда и унесла с собой последнюю долетевшую до неё весть, что деревенская убогая неожиданно понесла от неведомого дурака (и угораздило же кого-то на неё-то позариться?) и вскоре удачно разродилась без чьей бы то либо ни было помощи. Травка тогда невольно позавидовала чужому счастью, потом себя же и обругала за не угодный богу грех, коим без сомнения являлась зависть и, печально вздохнув, удалилась.

Да, бесспорно больно было вспоминать дела давно минувших дней и, тем не менее, было и удивительно. Сон был настолько живой, настолько яркий, настолько реальный, словно это было и не сновидение вовсе, а самая обыденная действительность. Будто она и правда вернулась в прошлое на много лет назад и заново пережила свою молодость и самую большую потерю в своей жизни. Замуж она больше так никогда и не вышла и ребёнка больше не родила, неимоверно боясь повторения пройденного, да собственно говоря, ей никто больше и не предлагал. А если бы кто и предложил, то вряд ли бы она согласилась, так как никто не смог бы заменить собой её ненаглядного Эрика, память о котором все эти годы она хранила в своей душе, в своём сердце.

Травка печально улыбнулась. Да, это было несколько удивительно, но и она когда-то была молода, счастлива и даже красива. Теперь уже даже она сама успела позабыть об этом и, тем не менее, это было так.

Старуха ещё какое-то время полежала в темноте, затянутая с головой в пелену воспоминаний, затем утёрла холодный пот со лба, кряхтя, устало поднялась, и пошла взглянуть на мирно спящую Милинду. Как там она себя чувствует!?

 

Глава 32. Смерть во имя добра и справедливости

Лисса всё говорила и говорила, и я не мог её остановить, да я, если честно, и не пытался. По-видимому, для неё это было очень важно, ей хотелось выговориться после долгой разлуки. Я видел это, понимал и только молча, слушал, с каждым её словом всё больше сознавая свою собственную вину во всём, что с ней произошло, что происходит и что ещё возможно произойдёт. Как вообще я мог оставить её одну в такое смутное время и зачем я только послушался тогда Невера? Возможно, если бы я не исчез из её жизни так внезапно, всего этого с ней могло бы и не произойти. Жила бы она теперь спокойно в своей родной деревне, радовалась жизни, не плакала бы горькими слезами на моём плече, а чуть раньше не тосковала бы по мне и деду, не приспосабливалась бы к новой не свойственной ей ипостаси и вольной дикой жизни полуживотного вообще.

Недаром моя душа тянулась к ней всё это время, чувствовала, что она нуждается во мне. Я был виноват, виноват, виноват…! Виноват во всём!

— Лисса, прости! — Выкрикнул я, не в силах больше слушать её горького рассказа и резко подскакивая с травы, на которой мы сейчас вдвоём сидели. Она не обвиняла меня, нет, но мне этого, собственно говоря, и не нужно было, достаточно было уже и того, что я сам себя обвинял.

— Светел?! — Удивлённо произнесла Лисса, вставая следом за мной.

Но я уже бежал в сторону от неё, и Ворон следовал за мной беззвучной тенью.

Я всё понял. Теперь я твёрдо знал, что нужно предпринять, чтобы всё вернуть на круги своя. Всё в этой ситуации крутилось вокруг меня. Я, сам того не желая, стал тем самым камнем преткновения, что погубил уже не один десяток людей и не многим меньше сделал обращёнными оборотнями. Ещё больше людей я заочно сделал несчастными, и самое ужасное, что с этим я уже ничего поделать не мог. Но кое-что ещё по-прежнему было в моих силах, и я просто обязан был предотвратить ещё большие беды, беды, которым бы я снова стал непосредственной причиной.

Главное, что теперь я наконец-то смогу всё изменить к лучшему. Жаль, конечно, я ещё столько всего планировал в своей жизни, но видимо этим мечтам было не суждено осуществиться. Надо только не задумываться об этом, а думать о жизни и здравии тех людей, коим тем самым я мог помочь. Я человек далеко не слабохарактерный и ни за что не решился бы на такой, прямо скажем, самоубийственный шаг, если бы не ответственность за возможные десятки, а то и сотни, а если смотреть на долгие годы вперёд, то даже и за тысячи человеческих смертей, виной которым мог стать именно я. Я не мог взять на себя такую ответственность, ответственность не за жизнь, а за неминуемую смерть немалой части человечества. Тем более я видел, как и саму Лиссу угнетает это её новое состояние, а видеть это для меня было невыносимо. Таким образом, выбора у меня не оставалось.

Она догнала меня возле моей родной деревни, да и то лишь на выходе из неё.

— Светел, зачем ты пришёл сюда, они ведь чуть не убили тебя в прошлый раз? — Испуганно спросила Лисса, опасливо посматривая по сторонам.

— Его там нет. — Глухо произнёс я, проходя мимо лисички, словно и не слыша этих её слов, и направляясь в обратную сторону.

— Кого? — Удивлёно спросила она. Но осознав, что я даже не замедлил шаг и, не останавливаясь, прошёл мимо, Лисса ускорилась и нагнала меня.

— Священника с серебряным крестом. — Задумчиво пробормотал я. — Он отправился….

— Священника с серебряным крестом? — Недоумённо повторила за мной Лисса. — Но зачем он тебе по…. О, нет!

Она вскрикнула и прижала руки ко рту, и тогда я понял, что она догадалась о причинах моего недавнего поведения.

— Светел, ты специально пришёл сюда, — убеждённо произнесла она, — помня, что они предприняли, когда встретили тебя в тот первый раз? Ты специально искал священника, зная, что он прямо-таки сдвинут на своей вере, и слепо следует церковной догме? Он ведь безжалостно жжёт тех, кто является по его меркам злодеями! Ты специально искал смерти? — Возмущённо выкрикнула она.

— Лисса, я…. — Попытался вклиниться я в её речь, не замедляя при этом своего шага.

— Светел, но почему? Да подожди же ты. — Зло вскрикнула она, хватая меня за руку и разворачивая лицом к себе.

— Лисса. — Устало произнёс я.

— Не надо было делать этого. — Выкрикнула она, не желая меня слушать, но тут же жалобно спросила. — Светел, зачем?

— Но я должен был. Именно я повинен в том, что произошло с тобой, что произошло со всеми теми, кто окружал тебя весь этот год. И только я могу положить этому конец.

— Конец чему? — Раздосадовано выкрикнула Лисса, продолжая свой допрос.

— Я истинный оборотень, — нетерпеливо мотнув головой, принялся объяснять я, — и все вы в той или иной степени мои порождения. Если я умру….

— Проклятая кровь! — Вдруг резко выкрикнула Лисса, чем немало напугала меня самого.

— Что?

— У тебя проклятая кровь. — Взбудоражено ткнула она в меня пальцем.

— Так и я ж о том же. — Страдальчески произнёс я, так как признавать собственную вину, не являясь при этом полностью виноватым, было ужасно. — Я источник проклятой крови и моя смерть снимет со всех вас проклятие, независимо от того что не я сам укусил тебя и всех остальных, достаточно уже того, что укусившего вас, ранее ранил лично я, а значит в вас течёт моя кровь и все вы относитесь к моей кровной линии.

— Нет, в них не твоя проклятая кровь. — Отчаянно закачала головой Лисса.

— Что? Но ведь я обратил того самого первого? Или нет? — Неуверенно нахмурился я.

— Обратил его действительно ты, я не спорю, вот только, Светел, ты не учёл одного обстоятельства. — Меня слегка удивило победное выражение, внезапно появившееся на её лике, казалось, оно было здесь и сейчас несколько неуместным. И всё же по выражению её лица я понял, что она гордится собой, а значит то, что она собиралась сейчас сказать, было по-настоящему стоящим. Я застыл в ожидании продолжения её речи, и Лисса не заставила меня долго ждать.

— Они вкусили человеческой плоти и крови, и вкусили её добровольно. — Довольно произнесла она, многозначительно сощурившись, словно на что-то намекая и, в конце концов, я понял на что именно, тем более что она незамедлительно мне это и пояснила. — Сами! Понимаешь? Значит для них уже нет возврата. Они сделали свой выбор. Они не стоят твоей жизни, Светел, но и твоя смерть ничего в них не изменит.

— А ты? Ты ела человечину? — Затаив дыхание напряжённо спросил я, но, увидев возмущение на её веснушчатом лице, несколько расслабился.

— Нет, я нет, конечно же, нет.

— Тогда я сделаю это ради тебя. — Твёрдо заявил я.

— Ради меня не надо, Светел, пожалуйста. — Взмолилась Лисса.

— Лисса, я хочу, чтобы ты была счастлива, пойми.

— Но я буду счастлива только с тобой, Светел. Я была так несчастна весь этот год без тебя. Я не выдержу больше, Светел, пожалуйста, не бросай меня. — Она упала на колени, зарылась лицом в сложенные лодочкой ладони и расплакалась. — А я рада жить и так, лишь бы с тобою рядом. — Тихо закончила она.

Я опустился на землю рядом с ней и тоже встал на колени.

— Лисса, не плачь, пожалуйста.

Но она вдруг резко отстранилась от меня и подскочила. Я поднялся следом за ней, а лисичка, словно обезумев, совсем неожиданно стукнула меня крохотным кулачком в грудь. Один раз, потом второй, а затем и вовсе принялась молотить по ней, резко, с силой и не переставая.

— Ах, ты, чёртов сукин сын. Почему ты убежал от меня? Это не честно! Я ведь только что обрела тебя после долгой разлуки. Я так ждала, я так скучала…. А ты…, ты…. — Она всё никак не находила слов и я понял, что это мой шанс.

Я схватил её за сжатые кулаки и заставил остановиться.

— Лисса, прости, я никогда тебя больше не покину, и впредь всегда буду рядом с тобой. Всё что я делал, я делал только ради тебя, пойми.

— Мне не нужны такие жертвы. — Она вытянулась как струна и гневно топнула ножкой.

— Но, Лисса….

— Я думала, ты никогда не вернёшься. Думала это конец.

— Но ведь я обещал, я же ушёл только на время. — Возмущённо воскликнул я.

— Но я думала….

— Забудь обо всём. — Я махнул рукой. — Главное то, что мы с тобой снова вместе и больше никогда не расстанемся.

Она недоверчиво заглянула мне в глаза.

— Никогда-никогда?

— Никогда-никогда.

— Обещаешь?

— Обещаю.

И Лисса, улыбнувшись сквозь слёзы, на этот раз уже доверчиво устроилась у меня груди, прижавшись ко мне всем телом.

— Так что там на счёт священника? — Тихо промурлыкала она. — Почему его нет на месте?

Господи, а я глупец уже совсем забыл об этом!

— Насколько я понял из общих разговоров, он во главе нескольких десятков мужчин выступил в поход против ведьмы, непосредственного источника всех бед. — С горечью произнёс я.

— И эта ведьма…?

— Правильно, это ведьма и есть моя бабка. — Кивнул я.

— Травка? — Ахнула Лисса.

— Травка.

— И?

— Что и?

— Что нам теперь делать? — Уточнила Лисса, очень недовольная моим недопониманием.

— Мы отправимся за ними вслед. — Легкомысленно пожал я плечами.

— А когда они вышли?

— Несколько дней уже прошло.

— Но мы же не успеем!? — Испуганно вскрикнула Лисса.

— Лисса, мы же оборотни, — напомнил я, — и преодолеем это расстояние за считанные часы.

— Да? — Искренне удивилась она.

— Да. — Подтвердил я. — Ты разве не заметила, как быстро мы оказались здесь?

— Но я думала, что мы просто были недалеко отсюда. Я давно уже и бездумно блуждала и могла оказаться где угодно.

— Это не так. — Сказал я, качая головой.

— Значит, мы успеем? — С надеждой и всё же с некоторым сомнением спросила она.

— Конечно. — Снова пожал я плечами беспечно. — Ещё и Тайю с Перисом по дороге отыщем. К тому же мы точно знаем куда идём, а они, насколько я понимаю, отправились наобум.

— Ах, да. Тайя и Перис. Это твои новые друзья. Да? — Недовольно спросила она.

— Да. К сожалению, я даже не успел вас познакомить тогда, да и рассказать тебе о них, у меня совсем не было времени.

— Это я виновата, я совсем тебя заболтала. — Произнесла Лисса, но в тех словах я отчего-то совсем не расслышал раскаяния. Неужели это была моя милая, добрая Лисса? Хотя ревность с людьми и не такое делает, а то, что я услышал потом, совсем не оставило сомнений в том, что то была именно она.

— Нет, что ты! — Поспешил я уверить её в обратном.

— Тайя она…. — Лисичка откровенно проигнорировала мою неуклюжую попытку разуверить её в якобы её же вине.

— Просто друг. — Закончил я фразу за неё.

— Просто друг. — Несколько скованно повторила за мной Лисса.

— Лисса, Тайя просто мой очень хороший друг и ничего больше. Я потом тебе всё расскажу. Она замечательная девушка и когда ты узнаешь её поближе, вы возможно даже подружитесь.

— Посмотрим. — Поджав губы, с некоторым сомнением в голосе произнесла Лисса.

Женщины!

К слову сказать, забегая наперёд, хочу заметить, что они так никогда и не подружились, хотя и общались, по крайней мере, при мне более или менее сносно.

А сейчас я только закатил к небу глаза и с улыбкой покачал головой.

Между тем, мы уже спешили обратно, сменив человечьи облики на волчьи. Как я и предполагал прежде, от моих действий, похоже, действительно зависело очень многое, только совсем не в том смысле, что я тому ранее придавал.

 

Глава 33. Встреча с матерью, с отцом, со своими старыми

и новыми врагами и друзьями…

К Травкиному дому мы подошли все одновременно. И люди, что шли спалить ведьму и тем самым вернуть к себе божье расположение. И оборотни под предводительством Питера, что преследовал Лиссу по пятам, с тех самых пор как обнаружил, что она исчезла и вот уже как несколько дней и вовсе не появляется на территории стаи. И сама Лисса в сопровождении, что вполне естественно, меня самого, мы к этому времени уже всё выяснили между собой. И Перис и Тайя, которых мы всё же успели найти и что нас теперь сопровождали. И Травка с Милиндой, что расслышав шум и гвалт, раздававшийся со двора, вышли на порог избушки узнать что там, собственно говоря, происходит.

И я, и Питер увидели её одновременно.

— Мама?!

— Мама?!

Выкрикнули мы в унисон и тут же неприязненно покосились друг на друга.

— Проклятые твари! Ведьма! И ты, распутница! Изыди, нечистая сила. — Завёл привычную пластинку священник.

Я невольно обернулся на эти злобные выкрики и упёрся взглядом в святого отца, которого тут же узнал, стоило мне его только увидеть. Старик был тем самым, что некогда приходил к нам в прежнюю избу, жаждя тогда смерти моей и Травкиной. Именно он был причиной нашего переезда со старого места жительства.

Питер недовольно поморщился и слегка мотнул в его сторону головой.

Один из оборотней тут же отделился от стаи и, сорвавшись с места в карьер, прыгнул на святого отца, завалил его наземь и придавил тщедушного человечка всем весом своего массивного тела. Бешеная слюна стекала с его губ и беспрепятственно капала на шею и грудь известному «поборнику» добра на земле.

Люди все как один невольно вскрикнули и попятились, но убежать не попытался не один, видимо, понимая насколько это было бы бесполезно. Хоть на это ума у них хватило!

— Ещё одно слово, святой отец, и ты сдохнешь как бешеная собака. Или нет, лучше не сдохнешь, а станешь таким же как мы. Что на это скажет твой милостивый бог? — Криво усмехнувшись, произнёс Питер, а его извечный друг, некогда обращённый первым, довольно осклабился.

— Сынок? — Тихо произнесла мать, переводя взгляд с меня на Питера, потом, видимо полностью осознав, кто именно перед ней находится, решившись, сделала шаг по направлению к своему младшему сыну.

— Молчать. — Прокричал он, и крик тот был подобен рыку. От него вздрогнули все, начиная от людей и оканчивая теми же самыми волками и оборотнями.

Но мать наша не остановилась на достигнутом.

— Мальчик мой, Питер. Что с тобой теперь сталось? — Она обернулась и ко мне. — Светел, сын. Я всю жизнь испытывала чувство вины перед тобой, моя совесть мне же самой не позволяла спокойно жить.

— Так-так-так. Значит, сын Светел? — Мой брат пронзил меня ненавидящим взором и тому, по-видимому, было масса причин, то есть наша родственная близость была далеко не единственной. — Настало время разоблачений. Что ж, теперь всё становится на свои места. Вот почему ты так расспрашивала меня о нём тогда много лет назад. Вот почему тогда впервые ударила меня. Вот почему так обрадовалась, когда узнала, что он по-прежнему жив.

Люди, жавшиеся друг к другу чуть в стороне, переводили удивлённые взгляды то на меня, то на Питера, то на нашу мать. Я заметил среди них и отца моего свободного брата, у которого от неожиданной новости, а точнее даже двух, вполне определённо отвисла челюсть.

Оборотни тоже были в некотором замешательстве, но по привычке предоставили право выбора действий своему вожаку. В конце концов, мало ли кто кому приходился роднёй, ведь родиться истинным оборотнем, можно было и от человеческой матери. Разве не так? Свою видовую принадлежность вполне возможно было перенять и от отца, от деда или от бабки. А что касается имени, то какому уважающему себя волкодлаку понравится, чтобы его называли столь банально и по-человечески. Не проще ли было его просто заменить? Что Клык вполне законно и проделал.

— Сынок, прости ты меня грешную, возможно моя боль невольно передалась и тебе, Питер. — Потом она повернулась ко мне. — Не суди его строго, Светел, мальчик мой, — её взгляд попеременно переходил от меня к моему брату, — за то, что он встал на сторону зла. В том нет его вины, вина та целиком и полностью лежит только на мне, но я ничего не могу с этим поделать. Когда-то я совершила величайший из грехов, какой только может совершить мать по отношению к своему ребёнку и вот оно моё наказание. Мой дар и моё проклятие.

— Так значит ты мой брат? — Питер хмуро разглядывал меня. Сейчас мы находились с ним в разных условиях. Он был в одной своей ипостаси, я во второй. И всё же именно сейчас мы с ним были на равных, как никогда. — И давно ты это знаешь?

— С нашей первой встречи. — Глухо ответил я.

Наша мать невольно вскрикнула, прижимая руки ко рту, видимо вспомнив тот случай, произошедший несколько лет назад, когда я всё смотрел ей вслед, а она даже упала, увидев знакомую волчью метку на моём лбу.

Но сейчас я даже не повернулся в её сторону.

— С нашей первой встречи. — Тихо повторил Питер в задумчивости, потом зло взглянул на меня.

— Простите меня оба. — Снова взмолилась наша мать, но Питер грубо оборвал её речь.

— Я не хочу ничего слышать от тебя. Я ненавижу тебя и ненавидел всю жизнь. — Произнёс он, смотря ей прямо в глаза. — Думаешь, я не видел, как ты бросала на меня задумчивые взгляды? О чём ты думала тогда? Или быть может о ком? О нём, о своём ненаглядном Светеле? В мыслях о нём ты порою, да что там порой, это было слишком даже часто, забывала обо мне, своём родном сыне, который всегда был у тебя под рукой, — с горечью произнёс он, — в отличие от некоторых. Ты была рядом, ухаживала за мной, берегла меня, но тебя рядом со мной словно бы и не было. А мне так не хватало твоей ласки, твоего тепла, твоей любви, мама.

Мать во время его слов горько плакала, неимоверно похудевшая и истощённая за последнее время, она в мольбе тянула к нему руки, упав на колени.

— Питер?

Но он отстранился от неё, сделав несколько шагов назад.

— Поздно, мама, теперь уже поздно. Сейчас меня интересует совсем другое. Как же вы расстались с этим безродным ублюдком, с этим безотцовщиной? Может быть, у тебя его забрали? Или ты сама решила от него избавиться? Как? Может, сбросила в реку или приказала это сделать кому-то? — Питер увидел, как она вздрогнула, и понял, что попал в самую точку. Те звуки, что он стал издавать после этого, отдалённо напоминали человеческий смех, только очень удивительно было слышать его от огромного серебристого волка. Отсмеявшись, Питер обвёл всех задумчивым взглядом. — И как же он выжил? Ах да, кажется, я всё понял. — Он взглянул на Травку. — Старуха! Конечно же, помню-помню, как ты упоминала о какой-то старухе, которая не убила его. Это ещё тогда тебя очень порадовало. Так значит, эта та самая старуха и есть, и она не выполнила твоего приказа. Очень хорошо, мне всё понятно. Теперь я понимаю, почему ты, Лисса, не дала мне тогда её убить. — Он презрительно взглянул на лисичку. — Ты уже тогда всё знала, ведь так? Ты почувствовала знакомый запах, я тоже его почувствовал, но не смог сразу разобрать, кому именно он принадлежал. Глупец! Но теперь мне всё ясно, мне всё совершенно ясно.

— Питер? — Мать по-прежнему с надеждой заглядывала своему младшему сыну в волчьи глаза.

— Не надо, мама, не унижайся перед ним. — Я подошёл к ней и помог подняться с земли.

Она взглянула на меня невидящим взором. Затем, словно опомнившись и наконец-то осознав, кто именно перед ней находится, с рыданиями бросилась ко мне на шею.

— Светел, прости меня, сынок, я была не права.

— Ну, что ты, мама, я простил тебя ещё много лет назад. — Смущённо пробормотал я.

— Какая идиллия, был бы я в данный момент в облике человека, то похлопал бы в ладоши и, быть может, даже прослезился бы. Прямо смотреть противно. — Прорычал Питер.

В тот момент у него ещё была одна из тех немногих возможностей выбора, что выпадают порой нам на долю, и он его сделал, вот только совсем не в ту сторону, в которую следовало бы. Но сам он этого, похоже, даже не осознал.

Я гневно повернулся к нему, прекрасно понимая, что время пришло, и именно сейчас должно было произойти что-то непоправимое.

— Ты отнял у меня её любовь и её тоже. — Он кивнул в сторону матери, затем на стоявшую без движения Лису. — Нам обоим нет места в этом мире. А значит, один из нас должен умереть.

— Нет. — Крикнула мать, попытавшись вырваться из моих объятий.

Но брат мой на крик тот совсем не обратил внимания, как не обращал внимания и на то обстоятельство, что в жизни, как нашей матери, так и Лиссы, я появился ещё задолго до его возникновения на нашем общем горизонте.

— Убить их! — Громко выкрикнул Питер, подразумевая под этими словами нас, то есть всех тех, кто сейчас находился по противоположную от него сторону баррикад, тем самым давая толчок своей собранной воедино своре разбойников и бродяг.

И оборотни, и волки тут же сорвались со своих мест и бросились вперёд.

Я оттолкнул мать в сторону дома и встал между нею и нашими врагами, мгновенно сменив свою ипостась. Одежда рвалась под напором моего видоизменяющегося тела, а неистовый рык уже рвался наружу из моей звериной глотки.

Люди неуверенно поднимали своё дреколье, но теперь-то выбора у них уже не оставалось. Наверное, каждый второй, если не первый, пожалел о том, что согласился на призывы воинственного священника и пришёл сюда на верную погибель.

Лисса, Тайя и Перес то же приготовились защищаться, хотя у последних от такого количества оборотней волосы вставали дыбом, с них-то и меня одного вполне хватало, особенно Перису.

Волна животных с диким воем нахлынула на ощетинившихся людей, и как раз в это время в театре военных действий появился мой отец.

Седой сразу же оценил обстановку и, мгновенно приняв решение, напустил свою стаю на стаю своего невиданного доселе врага и соперника. И вот только когда началась по-настоящему жестокая битва.

Именно здесь и сейчас мне, по иронии судьбы, выпала реальная возможность впервые встретиться со своим отцом, так сказать столкнуться с ним лицом к лицу или правильнее будет сказать морда к морде, учитывая нынешнюю сторону нашей ипостаси.

Было довольно странно наблюдать, как волки противостоят своим же собратьям и встают на сторону своих исконных врагов, людей. Но как часто случается, иногда и, казалось бы, непримиримые противники заключают перемирие и создают союз, восставая против общего врага, что грозит сейчас куда более страшными бедами и тем и другим. Так произошло и на этот раз….

Я не знаю сколько прошло времени с момента атаки стаи Питера до того мгновения, когда сквозь этот шум, гам, вой, рык, лязг металла, вдруг отчётливо проступил громкий голос Лиссы, моей Лиссы. Вначале я испугался за неё, но затем услышал полное в нём спокойствие и страх за неё немного отступил.

— Стойте! Прекратите это беспричинную бойню. Клык, не истинный оборотень, он, как и вы, бывший человек. — Кричала она во всё горло, пытаясь перекричать тот общий шум, что создавали все мы вместе взятые, потом ткнула в меня пальцем и продолжила. — Вот он ваш истинный прародитель. В вас течёт его кровь. Его и только его. А Клык врал вам всё это время. На самом деле он всего лишь Питер, рождённый человеком и от человека.

Только теперь я разглядел, что Лисса сменила своё волчье обличье, оставалось только удивляться тому как она, за столь короткий срок, научилась так быстро трансформироваться и переодеваться. Конечно, точно так же мог и я. Но, в конце концов, в отличие от неё у меня на то была целая жизнь.

Разгневанная, хрупкая, но удивительно спокойная. Рыжие волосы свободно развеваются на ветру, а указующий перст смотрит точно в мою сторону. Такая она мне нравилась ещё больше!

Все головы сразу же повернулись ко мне. Кто смотрел с удивлением, кто с пониманием, а кто и с облегчением. Вначале я даже несколько растерялся, не привыкнув привлекать к тебе столько излишнего внимания, потом посмотрел на брата.

Питер опешил не меньше моего, онемев и застывая на месте. Такого удара ниже пояса он, кажется, не ожидал.

Стая его заколебалась. Да и вообще после этих слов пыл противников несколько поугас. К этому времени каждая из стороны потеряла больше, чем приобрела, а бой между тем шёл почти на равных. Поэтому все были только рады некоторой передышке и невольно задумывались, а не стоит ли им заключить теперь перемирие.

Волки и оборотни, до сих пор окружавшие Питера, стали неуверенно отходить в сторону и вскоре вокруг него образовалось пустое пространство, посреди которого он и стоял, а рядом с ним единственный оставшийся ему верным друг. Первый обращённый им Здоровяк. А ведь он и правда тогда сделал правильный выбор, промелькнула в голове Питера быстрая мысль.

Так они и стояли вдвоём посреди волков, оборотней и людей, скалясь на всех остальных и ловя на себе враждебные взгляды.

— Так значит? Воно оно как всё обернулось. — Несколько грустно проговорил Питер. — Но ничего, с каждым из вас мы ещё встретимся и тогда посмотрим, чья взяла.

После этих слов он прыгнул в сторону и испарился. Его друг удалился вслед за ним.

А я стоял и смотрел в темноту, в которой исчез мой брат и всё никак не мог взять в толк, зачем ему вообще понадобилось объявлять себя истинным?

 

Глава 34… и то, что из этого вышло

То была по-настоящему жестокая битва, в пылу которой погибло много волков, оборотней и людей. Одним из них оказался отец Питера, но тот это вряд ли заметил, а если бы и заметил, то его бы это нисколько не тронуло. Они с папашей никогда не были особо близки, так что невелика потеря.

Волки под предводительством Седого, а также волки и оборотни, оставшиеся без вожака, сдержанно отступили в сторону, зализывая собственные раны и предоставляя людям возможность зализать свои. И тогда на сцену действий снова выступил воинствующий святой отец, что и из этой переделки вышел без единой царапины, несмотря даже на то, что успел принять на себя вес матёрого оборотня. Заминку в рядах обоих стай он воспринял несколько по-своему. Всё это он понял как благодать божью и особое к себе расположение всевышнего. И это только укрепило его в правильности своих поступков. А как же иначе? С его-то характером ничего другого и ждать не приходилось!

Итак, воспрянув духом, он шагнул вперёд и запричитал своим мерзким скрипучим голосом.

— Ведьма! Старая ведьма! Да падёт на твою голову кара небесная! И ты, помощница исчадия ада и мать двух нечестивых демонов. Все мы слышали слова, доказывающие твои прегрешения. — Верещал он.

Он двинулся на прижавшихся друг к другу Травку и Милинду, выставив перед ними крест.

— Мама! Бабушка! — К тому времени я уже тоже, как и лисичка, сменил свою ипостась и переоделся. Теперь же я смело преградил ему дорогу. Меня не страшит ни святое распятье, ни тем более святая вода. — Не смей, не тронь их.

— Изыди! — Прокричал он мне прямо в лицо.

— Сам изыди, старый олух. — Смело выкрикнула Травка, отпуская Милинду и отходя чуть в сторону от неё, огибая меня. — Мало крови ты мне попортил на старом месте, так ещё и сюда за нами приволокся.

— Изыди! — Не желал униматься святой отец.

Я его даже невольно зауважал, нечасто встретишь такую настойчивость и веру в собственное дело.

Седой между тем уже объединил две стаи, увеличив территорию каждой из них соответственно вдвое. Уже около года прошло с тех пор, как Питер был обращён и начались все эти ужасные безобразия. Так что встреча двух стай была неминуема, даже если учесть, что одна из них старалась избегать вторую, и особенно учитывая то обстоятельство, что вторая как раз таки наоборот ту самую первую и преследовала.

Здесь и сейчас на кон было поставлено всё, и жизнь вожака, и жизнь всей стаи. Седой сделал свою ставку и выиграл.

Ещё ранее обе стаи использовали буферные зоны, принадлежавшие им на равных правах, но Седой не только их использовал, но и заходил вглубь чужой территории, так как хотел встретить Клыка, разобраться с ним, чтобы он наконец-то перестал грызть людям глотки, а те в свою очередь перестали охотиться на Седого и его волков. Теперь же наконец-то этот вопрос был решён раз и навсегда, а буферные зоны между их смежными землями превратились в дополнительную территорию двух объединившихся стай соответственно.

Дом же Травки находился на территории принадлежавшей стае Седого, оттого-то она и ждала некогда появления его и его волков, когда к ней явился Клык со своими оборотнями. Но этот самый Клык как раз таки и обнаглел до такой степени, что гадил не только на своей территории, но и на территории более старшего коллеги. Теперь же, кажется, всё наконец-то было закончено. Так внезапно и совсем неожидаемо.

И вот две стаи объединились воедино под предводительством одного сильного, смелого и мудрого лидера. На этот раз стая Питера сделала правильный выбор, в отличие от него самого.

И сейчас Седой и его обновлённая стая, что теперь следовала за вожаком по пятам, выступили вперёд и встали на защиту Светела, его семьи и друзей, ненавязчиво отстраняя от них непрошеных гостей, то бишь людей.

Но старик священник, нужное отдать ему должное в упрямстве, всё равно с пеной у рта продолжал кричать:

— Изыди.

И тыкать всем врагам в лицо своим крестом. Правда, люди на этот раз шли за ним совсем неохотно, точнее сказать совсем не шли, так как только что бились с этой стаей бок о бок против общего врага, во-первых, и потому что снова не желали накликать на себя беду, во-вторых. Перемирие с оборотнями и волками казалось им меньшим из зол по сравнению со смертью.

Так что ему приходилось выступать пусть и в гордом, но одиночестве.

А на моём лице тем временем проскользнула брезгливая гримаса, в принципе брезгливость я в тот момент, наверное, и чувствовал. Человек, который верил в бога и проповедовал религиозные учения, но при этом не мог различить правду и ложь, добро и зло, и не имел ни капли сострадания, не вызывал у меня ничего больше. Правда и смотреть на него без некоторой доли уважения, о котором я уже упоминал выше, я тоже не мог.

— На ней метка оборотня! — Продолжал орать священник, указывая куда-то костлявой рукой.

Я обернулся и посмотрел в том направлении, куда упорно тянулась его дрожащая длань. Брови мои удивлённо взметнулись вверх.

— Мама?

— Это Питер. — Только и смогла виновато вымолвить она, прижимая окровавленную руку к груди.

Я тут же подбежал к матери и задрал рукав её платья. Рана была пустяковая, но проклятая кровь оборотня уже начала свой стремительный бег по её кровеносным сосудам, в том не было никаких сомнений. Слишком мало шансов оставалось на то, что заражения не произошло.

— Проклятье! — Пробормотал я. Было обидно сознавать что мой, кажется, на первый взгляд побеждённый братец не смог уйти без заключительного аккорда. Что ж, пока последнее слово за ним, но это ещё не конец и рано или поздно, но наши пути пересекутся.

Я повернулся к людям.

— Уходите отсюда, вам здесь больше нечего делать.

Народ согласно загомонил и изрядно прорежённый вроде бы даже начал разворачиваться.

— Куда вы, дети мои? Не слушайте этого дьявола во плоти. Ему нужны только ваши бессмертные души. — Снова завёл знакомую пластинку старик в сутане.

И люди нехотя остановились, неуверенно переступая с ноги на ногу, и с сомнением поглядывая друг на друга.

— Как вам не стыдно, святой отец? — С упрёком произнёс я. — Мы, все здесь присутствующие, только что спасли вашу никчёмную жизнь.

— Изыди. — Он ткнул мне свой крест прямо под нос.

Последняя капля моего терпения лопнула как мыльный пузырь. Я не удержался и вырвал деревянное распятие из его рук (интересно, что случилось со старым, ведь насколько мне помнится, раньше он имел при себе распятие серебряное?). Люди ахнули, но я, вопреки всеобщему ожиданию, не только заживо не сгорел в адском пламени, но и не получил ровным счётом никаких увечий.

Я подошёл к первому попавшемуся мужику и сунул ему крест в чуть дрогнувшие руки.

— Отдадите его ему потом. А теперь уведите его. — Буркнул я и, отвернувшись от людей, потерял к ним всякий интерес.

Под общим напором волков и оборотней, представителей сразу двух объединившихся стай, люди отступили несмотря даже на призывы воинствующего священника и его увещевания божьей кары.

— Уходите с миром, мы больше не тронем вас. Убирайтесь прочь из нашего леса. — Кричал Седой, выступив вперёд. За ним стояла вся объёдинённая стая, мощь, с которой никто не стал бы сейчас спорить, так как справиться с ними теперь могли разве что только единицы. — Те, кто получил какие-то ранения и по известным причинам не сможет жить среди людей, милостью просим к нам в лес. Будем только рады. — Хмуро осклабился он, и люди поспешили убраться подобру-поздорову, каждый в своей душе надеясь, что уж у него-то такой надобности не возникнет точно.

Я подошёл к своим уединившимся несколько в стороне друзьям, о которых уже совсем было, чуть не позабыл в этой кутерьме. И Тайя, почувствовав моё присутствие, тихо произнесла, всё так же протирая меч и даже не подняв на меня своих зелёных глазах.

— Светел, я тебе кажется, уже говорила, что тут у вас как-то слишком весело для обычной провинции.

— Кажется, ты говорила мило. — Рассеянно поправил её я.

— А, — отмахнулась девушка, пожимая плечами, — что мило, что весело. Разве игра слов меняет дело?

Я криво усмехнулся, а Перис только печально вздохнул. Тайя же уже закончила с протиранием и принялась прокаливать своё оружие на огне, убивая тем самым поселившуюся на нём проклятую кровь.

А я отправился к Травке, что в это время ухаживала за моей раненой матерью, и Милинда, пользуясь моментом, тут же поспешно произнесла.

— Сынок, прости меня, пожалуйста. Я отказалась от своего родного сына и даже больше, приказала убить тебя. Нет мне прощения. Если бы только не Травка, если бы не её самоотверженное вмешательство, то грех моей молодости не возможно было бы исправить.

— Мама, мы это, по-моему, уже обсудили, причём при свидетелях, так что давай не будем больше возвращаться к делам давно минувших дней. — Может быть, излишне резко произнёс я, но мне и правда сейчас было не до того. Об этом можно было поговорить и несколько попозже.

— Так молод и так зол. — Тихо произнесла Травка, с нескрываемой грустью глядя в сторону леса и качая головой, не было никаких сомнений в том, кого именно она сейчас имеет в виду.

Тут ко мне подошёл отец, так и не перевоплотившийся в человека. Мы с ним отошли чуть в сторону, чтобы никто не слышал того, что мы так хотели сказать друг другу.

Но слова отчего-то не шли ни к одному из нас. Мы помолчали.

— Наверное, сейчас не время что-нибудь говорить. — Тихо произнёс он, мотнув седеющей головой.

— Наверное, не время. — Разочарованно произнёс я. Я-то и сам прекрасно понимал, что сейчас время и место для нашего первого с ним серьёзного разговора совсем не подходящее, но ждал от него чего-то другого.

— Твоя мать. Может быть, мне стоит забрать её с собой? — Предложил он.

— Нет, — я покачал головой, — думаю, пока не стоит. Пусть сначала оправится и если придёт нужда….

— Нужда придёт, по-моему, ты в этом сам уже успел убедиться.

— Да. — Согласно кивнул я. А как тут не согласишься?

— Быть может научить её ускоренной трансформации, чтобы она скорее заживила рану?

— Рана совсем пустяковая, так что и этого делать, думаю, тоже не придётся. Оно того не стоит. Слишком большая нагрузка будет для неподготовленной психики. — Отказался я и от этого его предложения.

— Пожалуй ты прав, просто я не привык жить по человеческим меркам и мне это несколько тяжеловато понять. — Виновато сознался он.

Возникла неловкая пауза, которую нарушил опять-таки мой отец.

— Мы постережем, чтобы к вам не приблизился враг ни с одной, ни с другой стороны. Пока вы будете здесь, вы будете в безопасности. А тебя и твоих друзей моя стая не тронет и в лесу.

— Хорошо. Спасибо. — Без особого энтузиазма кивнул я.

— Может, отправишься со мной? — С надеждой спросил он.

— Нет. — Я уверенно покачал головой.

— Что ж, никакого другого ответа я от тебя и не ждал, но спросить всё же стоило. Тогда, когда вы все немного отойдёте от случившегося, я навещу тебе. Мне надо с тобой о многом поговорить…, сынок.

— Да…, папа. — Впервые произнесённое мною самим, это непривычное для меня слово, отчего-то далось мне на удивление легко. И мне вдруг показалось, что будь он сейчас в обличье человека, я бы увидел его улыбку, счастливую улыбку отца, обращённую к только что обретённому сыну, ведь, несмотря на то, что мы столько лет прожили с ним буквально бок о бок, это было первое наше с ним непосредственное общение.

— Мне пора. Скоро встретимся, сынок. — И он, развернувшись, потрусил прочь, уводя за собой новую стаю.

— До скорого, папа, — тихо произнёс я ему вслед….

Отец ушёл, а я, увлечённый беседой с ним, только сейчас заметил, что чуть в стороне вовсю уже полыхает наша поленница. Видимо люди, в конце концов, не удержались и не смогли уйти от нас без сюрприза, и кто-то возможно даже святой отец решил на прощанье совершить эдакую невинную проказу, хотя виной тому вполне и мог быть случайно обронённый, не полностью загашенный факел.

И вот моя бабка Травка, отвлёкшись от моей матери на это зарево, смотрит теперь на пожар, застыв в испуге и не в силах сдвинуться с места. Тогда, увидев панический страх в её глазах, я вспомнил то, что она рассказывала мне ещё в детстве. В пожаре когда-то погибла вся её семья и, наверное, именно этот ужас она сейчас переживала заново.

— Бабушка. — Я заслонил огонь своей спиной и крепко прижал к себе свою старушку.

— Лисса. — Голос был чужим и в тоже время смутно знакомым.

Я обернулся.

— Дедушка! — Лисса уже повисла на шее старого воина.

— А я опоздал. — Растерянно пожаловался он.

— Ничего, всё уже хорошо. — Беспечно отмахнулась его внучка. — Здесь и Светел, дед. — Произнесла она, указывая на меня, словно и не было той долгой разлуки так изменившей нас обоих, да, наверное, и не только нас.

Невер виновато взглянул на меня и пожал плечами.

— Прости, сынок, я не сдержал своего обещания. — Тихо произнёс он слова, предназначенные только для меня. — Знай только, что я сделал все, что было в моих силах.

— Я знаю. — Кивнул я.

— И всё-таки я виноват. — Понурил голову лисичкин дед.

— Нет, не правда, дедушка, в том, что случилось, нет твоей вины.

Он ласково улыбнулся внучке и провёл грубой мозолистой ладонью по её рыжим волосам.

— Ох. — Вскрикнула в этот самый момент моя бабушка.

Я не сразу и заметил, что она уже давно вглядывалась в лицо Невера и вот теперь, когда на него упал свет от огня, отчётливо освещая его черты, именно такова была её реакция.

Я испуганно воззрился на старушку, а она уже направилась к деду лисички, словно завороженная вытянув вперёд руку и что-то тихо бормоча себе под нос. Я и не сразу разобрал, что она произносит одно лишь единственное слово, мужское имя «Эрик».

А Травка тем временем уже вплотную приблизилась к старику, вот тут-то ноги ей и отказали, и она, где стояла, там и плюхнулась наземь.

Я сразу же подбежал к старушке и, в очередной раз вдохнув знакомый запах, вначале даже опешил, а потом перевёл растерянный взгляд с Травки на Невера и обратно, затем несколько неуверенно спросил.

— Ба, а ты стопроцентно уверена, что твой сын погиб?

Это потом уже мы из общего рассказа лисичкиного деда и моей бабки установили примерную картину произошедшего. Невер, к слову сказать, по словам Травки, был полной копией её покойного мужа, то есть своего родного отца. Травке пришла на память и та местная убогая, что уносила с пожарища грязную тряпицу, а вскоре после этого уже вся округа знала, что деревенская юродивая столь неожиданно обзавелась дитём. Невер же с тоскою вспомнил ту, которую столько лет считал своей настоящей матерью. Вспомнил, как она нянчилась с ним, растила его, вечно грязная сама и как младенец слюнявая. Он невольно припомнил и то, как ему порой бывало стыдно за собственную мать, несколько неряшливую и по-детски неразумную. Тогда вся окрестная ребятня смеялась над ней, а заодно и над ним тоже. Именно это тогда и послужило своеобразным толчком в его жизни, заставило сдвинуться с мёртвой точки, подтолкнуло к идее стать воином и научиться стоять и за себя и за свою мать. Сейчас же ему было ещё более стыдно за себя самого от того, что он когда-то стеснялся не той даже, что дала ему жизнь, а той, что спасла его, когда совсем не обязана была этого делать. Ведь именно ей он был столь многим обязан в своей жизни, её заботе и несколько наивной любви.

Теперь уже и не скажешь так сразу, чем она руководствовалась в тот момент, но наверняка всё это она делала только из лучших побуждений. И не нам с вами судить её за то, что она не смогла побороть свои материнские порывы и не вернула дитя его биологической матери. Она, в конце концов, заменила ему эту самую мать по мере своих слабых сил и возможностей.

Так нам никогда и не суждено было узнать, то ли просто пожалела она его тогда, то ли и правда приняла за своего собственного, но как бы то ни было, она спасла ему жизнь. Она подобрала его и приютила, когда селяне подпёрли дом знахарки снаружи и подожгли, а испуганный отец выкинул малыша через крошечное окошко, годное разве что только на это. Он, наверное, тогда прекрасно сознавал, что самому ему уже не спастись из этой огненной ловушки и надеялся спасти хотя бы дитя, полагаясь на то, что жена рано или поздно вернётся и найдёт плачущего кроху в траве. По крайней мере, так у их маленького сынишки было больше шансов остаться в живых.

Но жизнь распорядилась несколько иначе. Ребёнок и, правда, был спасён, только совсем не той, которой вроде бы как должен был.

Травка была одновременно и рада, что сын её остался жив во время самой первой трагедии в её жизни, и в тоже время очень расстраивалась, что не додумалась тогда проверить, что именно уносила в своём подоле блаженная. Ведь сделай это она тогда, и не потеряла бы моя бабуля столько счастливых моментов, которые могли бы быть в её жизни, жизни рядом с сыном. Но ведь и её нельзя за то винить, в конце концов, она в то время была молода, напугана, избита и телом и душой.

А Невера, наверное, так и назвали Невером, потому, как и людям и самой его приёмной матери так до конца и не верилось в то, что даже она оказалась в силах завести себе сына.

А ведь зря получается, люди тогда гадали, чьего именно ребёнка выносила и родила деревенская юродивая….

Так уж получилось, что сегодня встретились две пары матерей и сыновей волею судьбы или по глупости молодости когда-то разлучённые, но главное ведь не то, что было когда-то в прошлом, а то, что происходило в настоящем и то, что сулило им будущее. А ещё главнее было то обстоятельство, что ошибки молодости были признаны и прощены.

 

Глава 35. Освобождение отчаявшейся души Питера от земной оболочки

— Вот вы где?!

Питер, Зоуи и Здоровяк вышли из леса прямо перед нами и как раз там и в тот самый момент, где и когда мы с Лиссой вполне беззаботно прогуливались. Как говорится на ловца и зверь бежит!

Лисса очень настаивала на том, что нам следовало найти Зоуи, в свете последних событий она очень боялась за подругу. Но после стольких месяцев разлуки и ещё нескольких дней усиленного беспокойства, мне не без труда, но всё же удалось уговорить её побыть со мной хоть немного наедине и отложить поиски на небольшой срок, в конце концов, раз Питер не причинил девушке вреда за всё то время, что они были вместе, то вряд ли он был готов причинить его ей теперь. Мы же оба сейчас просто жизненно необходимо нуждались в обществе друг друга.

Но так уж случилось, что мы повстречали девушку, несколько раньше, чем непосредственно начали её искать, правда, с некоторым нежелательным бесплатным приложением, а именно с двумя обращёнными оборотнями. Вот такой вышел казус!

Теперь мы вдвоём стояли напротив них троих. Они же всё трое были в человеческом обличье, но на лицах обоих оборотней застыла животная злоба и ненависть. Зоуи же напротив несколько виновато взглянула на подругу. А Лисса ответила ей ободряющим взглядом. Не думали, не гадали две девушки, что в скором будущем им придётся оказаться по разные стороны баррикад.

Несмотря на весьма воинственный вид самого Питера, все они, включая бывшего вожака, казались такими печальными, несчастными и всеми покинутыми, что сердобольная лисичка не смогла сдержать охватившей её жалости даже по отношению к тем, кого всегда недолюбливала, а что касается подруги так при виде той, у Лиссы вообще сердце кровью обливалось.

Питер же только окинул лисичку презрительным взором, но Лисса смело встретила этот его взгляд. А что он, собственно говоря, ожидал? Как говорится, за что боролся, на то и напоролся. Он так боялся что она, Лисса, всё расскажет его стае и в итоге сам её к тому принудил. Так что нечего теперь зыркать на неё своими злющими глазищами, этим её давно уже было не пронять.

— Ну, что, братец, может, выйдем с тобой один на один? — Скривив губы в ухмылке, презрительно спросил он.

— Почему бы и нет? — Спокойно произнёс я, безразлично пожимая плечами.

— Светел, не надо. — Лисса повисла на моём плече.

— Светел, не надо. — Передразнил её Питер, скривив лицо в весьма уморительную гримасу, при этом сам весь скукожился и растопырил во все стороны пальцы, задрав обе руки вверх.

Весьма жалкая пародия на мою Лиссу, должен заметить.

Только нам отчего-то смешно совсем не стало, да и двум его спутникам, похоже, тоже было не до смеха. А что касается нас с Лиссой, то мы так и вовсе одарили его убийственными взглядами, правда моя подруга преуспела в этом больше чем я.

Зоуи тяжко вздохнула, но по одному взмаху руки Питера тут же послушно отступила в сторону, опустила полную котомку на землю и уселась с нею рядом, подтянув костлявые коленки к подбородку.

— Я отойду, мне нужно раздеться и сменить ипостась. — Тихо произнёс я.

— Ха-ха-ха. Боишься продемонстрировать нам своё тщедушное тело? — С напускной веселостью произнёс мой брат. Но меня ему было не обмануть, я прекрасно видел по его глазам, что настроение его было отнюдь не беззаботно-радостным.

— Лично тебе нет. И всё же, как можно, тут же дамы. — Лёгким взмахом руки я повёл в сторону Лиссы и Зоуи.

— Слабак! — Услышал я презрительное фырканье себе в спину и, тем не менее, скрылся в кустах, а уже оттуда показался в обличье волка.

Лисса, сложив руки на груди, не двинулась с места, продолжая стоять и с презрением взирать на Питера. Тот, нисколько не смущаясь своего нагого тела, принялся не спеша раздеваться. Лисса хмыкнула и отвела свой взор чуть в сторону.

Когда я вернулся, Питер уже был полностью готов к нашему поединку. Что ж, я в принципе тоже.

Битва двух оборотней, двух титанов боя, столкновение двух могучих мускулистых тел, покрытых чёрной и серой шерстью, что сошлись в своём последнем поединке. Не каждый день можно было увидеть такое захватывающее дух зрелище. Они плавно передвигались, то и дело, перетекая из одного состояния в другое, то отступали в стороны и кружили напротив друг друга, то сходились вновь, соединяясь в единый мохнатый комок.

Когти и оскаленные клыки сверкали, словно отточенные клинки. Блестящие глаза, налитые злобой и ненавистью, ни в чём им не уступали. Чёрная шерсть касалась серой, и наоборот, но и та и другая уже была щедро орошена неравномерным слоем волчьей слюны, грязи и крови. Но противникам было не до того, каждый из них в этот момент прощупывал слабые места другого и старался первым добраться до вражеской глотки, чтобы разорвать её подчистую и положить тем самым конец семейной вражде, пусть и таким зверским способом.

Преимуществ не было ни у одной из сторон. Если учесть, что Светел был оборотнем с самого рождения и был более приспособлен к этой своей второй ипостаси по сравнению с оборотнем обращённым, то, как же быть с тем, что Питер за этот год пользовался своей новой шкурой гораздо чаще, чем вышеупомянутый истинный волкодлак за всю свою жизнь. Так что, как не крути, но силы их были примерно равны.

И всё же всем вскоре стало очевидно, что чаша весов начинает медленно склоняться на сторону Светела, то есть Питер постепенно стал сдавать свои позиции, всё тяжелее дыша, всё более неуклюже уходя от ударов. Вообще-то к тому времени царапинами и укусами они были изрядно испещрены уже обои. Но было обстоятельством очень даже странным, что в тоже время как Светел был, очевидно, сильнее и выносливее своего более слабого противника и всё-таки он никак не мог окончательно его победить. Что-то словно шло не так. Как будто нечто не подпускало его к Питеру, постоянно сдерживало, и в тоже время последний был уже изрядно измотан. Но сдаваться, похоже, не собирался, ни один, ни другой.

Если бы только на это обратил своё внимание Здоровяк, если бы он не поддался искушению помочь всё более отчаивающемуся другу, всё могло бы закончиться иначе.

Лисса закусила до крови нижнюю губу и в тоже время до побеления костяшек переплела пальцы на груди. Она видела безнадёжное состояние Питера и в тоже время понимала, что Светел вряд ли сможет причинить ему вред и лично сама она прекрасно знала тому причину.

— Не надо. Нет. Это не честно. — Услышала она вдруг отчаянный крик Зоуи и резко обернулась.

Та подскочила со своего места, и стояла теперь как натянутая струна, вытянув руку с растопыренными пальцами вперёд. Лисса проследила за этим её движением и невольно ахнула.

Здоровяк, что пошёл бы за своим единственным другом и в огонь и в воду, а если б надо было, то и медные трубы без труда преодолел бы, уже перевоплотившись, стремительно нёсся в сторону сошедшихся не на жизнь, а на смерть оборотней и, вклинившись между ними, вцепился Светелу прямо в горло, сбив его с ног.

Лисичка тут же принялась беспорядочно сбрасывать с себя одежду, покрывая ею зелёный ковёр вокруг, в этот тревожный момент и вовсе не задумываясь об условностях. Ещё минута и рыжая волчица уже с яростью треплет серый загривок врага, что сейчас навалился своей немалой тушей на извивающееся, в тщетных попытках вырваться, чёрное тело её друга.

Лисса и сама понимала, что не сможет при всём своём желании оказать сколько-нибудь существенное влияние на этот превратившийся в общую свалку поединок. И всё же эффект неожиданности сработал, дав свой результат. Опешивший Здоровяк явно не ожидал её вмешательства и на секунду замешкался, и именно это мгновение и стало для него роковым. Вывернувшийся из-под него Светел неожиданно крепко схватил врага за глотку и резко рванул…. Вместе с кровью и пеной из раны послышался булькающий звук, плавно перетёкший в сдавленные хрипы.

Питер издал взбешённый рык и тут же кинулся отомстить за друга. Он мёртвой хваткой вцепился в плечо, увернувшегося было брата и никак не желал его отпускать.

— Перестаньте, вы же братья! — Выкрикнула Зоуи сквозь слёзы, пытаясь положить конец этой давней вражде.

Но только Лисса повернулась на этот её крик, понимая безнадёжность подруги. На Светела же и уж тем более на Питера не могли подействовать в тот момент никакие доводы рассудка. Они оба уже едва держались на ногах, но перевоплотиться, чтобы залечить свои раны они не могли, дабы не подставлять под удар собственные шкуры.

Зоуи склонилась над телом Здоровяка, к тому времени уже вновь ставшего человеком, но она не могла ему ничем помочь, впрочем, ему никто уже не смог бы помочь.

Лисса, отошедшая чуть в сторону после поражения одного из противников и теперь уже превратившаяся и полностью одевшаяся, сидела на траве, наблюдая за этой последней в жизни братьев битве, прекрасно понимая, что она не могла быть больше никакой другой, кроме как таковой.

Светел же не только не хотел убивать Питера, но и не мог причинить ему смертельного вреда, даже если бы у него и внезапно возникло такое желание. Отчего-то это у него никак не получалась. Зато сам Питер это ещё как мог, чем и не преминул заняться.

И в тот момент, когда смерть Светела казалось, уже была неминуема, произошло кое-что, что заставило время повернуться вспять и дало оборотню не только реальный шанс на победу, но и полностью отдало её ему во власть.

Совсем неожиданно раздался какой-то тихий свистящий звук, что, тем не менее, разнёся далеко по лесу, и Питер вдруг как подкошенный упал. Самым ужасным было то, что зверь почти мгновенно начал видоизменяться, то есть автоматически был задействован процесс трансформации, а это могло означать только одно. А что именно поняли все здесь присутствующие без исключения.

— Клык! — Зоуи сорвалась с места и побежала к своему вожаку, единственному кто безвозмездно пригрел её на своей груди и приголубил, совсем ничего не прося взамен.

Лисса и я обернулись почти одновременно.

Чуть в стороне стояли Перис и Тайя. Последняя несколько виновато мне улыбнулась, пожимая плечами. По виду своей подруги я безошибочно понял, что она только что метнула в моего брата один из своих метательных ножей, по всей видимости, тот единственный выкованный из чистого серебра и припасённый специально для таких случаев. Он был изготовлен на заказ и до сих пор не знал горечи поражения. Острый до невообразимости он вошёл в тело оборотня как нож в масло, со своеобразным шмяканьем погружаясь в его плоть. На самом деле Тайя особо и не метила, главное ведь было только попасть, а там уже серебро само сделает своё дело.

Я отвернулся от неё и, в очередной раз продемонстрировав себе самому и окружающим привычную скорость в трансформации и переодевании, подбежал и опустился на колени рядом с братом.

Падая на землю серым волком, он опустился на неё уже почти полностью обнажённым человеком. Процесс трансформации завершался, уже не подчиняясь воле самого оборотня, так часто бывает, когда волкодлаку остаётся жить считанные мгновения. А серебро между тем продолжало невозмутимо заниматься начатой минутой ранее работой. Лицо и тело Питера по-прежнему видоизменялось, под его кожей словно ползало какое-то неведомое нам существо, волнами перетекая по его кровеносным сосудам и всё больше проникая в самую глубь его организма, не оставляя без внимания ни одного органа, ни одной жизненно важной системы. А за его передвижением тянулся видимый след, мгновенно загрубевшие участки посеревшей кожи.

— Питер, Питер, несмотря ни на что я совсем не хотел твоей смерти. Ты должен был жить. — Печально произнёс я.

Он обвёл всех нас несколько отсутствующим взглядом, который не минул и меня самого.

Зоуи ничего не говоря, тихо плакала, прижав руку умирающего оборотня к собственному лицу.

Лисса стояла чуть в стороне, слёзы печали и тоски текли по её веснушчатому лицу.

Но самого Питера, похоже, не очень-то расстраивала собственная близкая кончина.

— Наконец-то свободен! — Вдруг неожиданно для всех нас улыбнулся он, и эта улыбка его была настолько искренней, что мало кто видел у него на лице подобную ей на протяжении всей его жизни. После этих слов он внезапно затих, потом вдруг резко вздрогнул всем своим телом, чем немало напугал окружающих, и затих уже окончательно.

Я ещё немножко посидел рядом с его телом, затем поднялся и наконец-то решился взглянуть в глаза Зоуи. Со слов Лиссы я знал, какие чувства испытывала она по отношению к моему брату.

— Прости. — Прошептал я тихо, и сам до конца не сознавая, к кому именно сейчас обращаюсь, к Питеру или к девушке, что продолжала проливать над ними горькие слёзы, не решаясь отпустить его руку и тем самым поставить окончательную точку в его земной жизни. Но она даже не подняла на меня глаз, по-прежнему оплакивая своё горе.

Тогда я отошёл вначале к Лиссе, где она тут же ухватила меня за руку и с соболезнованиями заглянула в глаза. А уже вдвоём мы подошли к Перису и Тайе, которая кинулась мне навстречу с объяснениями.

— Светел, прости. — Виновато затараторила она. — Я слышала, что ты не можешь причинить ему физического вреда, не причиняя при этом вреда самому себе, так как сам же его и обратил. А раз он относится к твоей кровной линии, ты не мог убить его, зато он прекрасно мог убить тебя, а я могла убить его, что в принципе и сделала. Ваша схватка была заведомо неравна, я лишь уровняла твои шансы. Не вини меня в его смерти и уж тем более не вини в том себя. В конце концов, он сам подписал себе смертный приговор ещё несколько месяцев назад, когда стал на путь ненависти и зла.

Она замолчала и выжидающе заглянула мне в глаза.

— Я знаю, Тайя, и ни в чём тебя не виню. Кстати, спасибо за помощь. — Я несколько заколебался. — Но сейчас оставьте нас, пожалуйста. Тут мы уже и сами, думаю, как-нибудь управимся.

— Да, конечно. Светел, ещё раз прости. — Она слегка коснулась моего плеча. Жест, означающий глубокую дружескую расположенность. Что ж, я чувствовал к неё тоже самое.

Потом Тайя подошла к Лиссе и шепнула той на ухо то, что, по всей видимости, не было предназначено для моих ушей, но я всё же расслышал.

— Береги его, Лисса. Он так хорош, что я и сама в него чуть было, не влюбилась, если бы он только пошёл мне навстречу, — с мечтательной улыбкой на устах произнесла она, — но вопреки всему он остался верен тебе.

Я несколько опешил, уже было, подумав, что она говорит истинную правду, но когда она вдруг взглянула на меня исподтишка и заговорщически подмигнула, вот после чего я в правдивости её слов очень усомнился, а вот в том, что она вполне определённо знала, что я слышу эти её речи, напротив только лишний раз убедился.

— Я соболезную тебе в твоей потере. — Неуверенно пробормотал Перис, словно сомневаясь в том, является ли смерть единоутробного брата для меня настоящим горем.

— Встретимся у Травки. — Крикнул я им вслед и они, в унисон кивнув, запрыгнули на своих лошадей и поскакали прочь. И только тут я подумал о том, как именно встретит эту трагическую новость наша мать. Может быть, они догадаются не ошарашивать её сразу этим известием. Хотя с другой стороны произошедшего было уже не изменить. А она заслуживала того, чтобы знать правду.

Зоуи ещё довольно долго сидела рядом с телом погибшего, слёзы её уже давно высохли, но она по-прежнему не решалась отойти от него. Затем она всё же поднялась и подобрала с земли свою котомку, достала из неё аккуратно сложенный чистый кусок полотняной ткани, вернулась к Питеру и принялась рядом с ним прямо голыми руками рыть яму, ничуть не заботясь о царапинах, что доставляла ей эта процедура или о будущем состоянии своих ногтей.

— Зоуи, мы поможем тебе. — Предложила лисичка, положа руку ей на плечо.

Я тут же поднялся, готовый приступить от слов к действию.

Но она только склонила голову чуть набок и вскинула вверх руку, тем самым отказываясь от помощи. Она хотела остаться наедине со своим личным горем.

Мы с Лиссой отступили, не в силах отказать ей хоть в этой малости….

Зоуи самостоятельно подтащила тело оборотня к яме, вытащила нож и, не секунды не колеблясь, перерезала ему пяточные сухожилия. Затем прошлась руками по своим карманам, пытаясь нащупать монеты, которых у неё отродясь не было. Всю свою жизнь она питалась тем, что придётся, одевалась в то, что придётся, продавала своё тело, кому придётся за кусок хлеба, одежду и кров. Наличных денег она-то и в руках никогда не держала, по крайней мере, сейчас она о таком вспомнить не могла, но руки по-прежнему обыскивали собственное неуклюжее, будто ставшее чужим тело, пытаясь нащупать мёртвый холод металла.

Я неслышно приблизился к ней и протянул ей ровно три монеты, заведомо достав их из собственного кармана, полностью осознав, что именно она сейчас собирается предпринять. Лично я считал что Питер уже в любом случае не вернётся с того света, но если ей так было легче в это поверить, то пусть оно так и будет.

— Возьми.

Она даже не подняла на меня глаза, после ранения и смерти своего вожака тщательно стараясь избегать моего взгляда, но монеты с руки смахнула не задумываясь.

Зоуи аккуратно поместила две из них на глаза Питеру, а одну на сжатые губы, запечатывая тем самым его рот и что-то при этом беспрестанно бормоча. Молитву ли? Вряд ли! Скорее невысказанные признания, обещания, просьбы….

Завернув тело возлюбленного в холщовую тряпицу, она опять-таки самостоятельно столкнула его в вырытую ею же самой яму. За телом Питера в ту же могилу был уложен и его лучший друг. Они были неразлучны при жизни больше года, пускай же и после смерти Здоровяк станет посмертной тенью Клыка.

Я без колебаний пожертвовал на это дело ещё тройкой собственных монет.

И Зоуи принялась засыпать их обоих землёй.

Питер был рождён человеком, после укуса он стал оборотнем, незачем ему ещё и после смерти было становиться упырём. Он бы того сам не хотел. А она и того меньше желала бы любимому такой участи. А что касается Здоровяка, то он всегда шёл туда и делал то, что приказывал ему его вожак.

Когда могила уже была оформлена, и небольшой холмик свежей земли возвышался над всей остальной её поверхностью вокруг, Зоуи опустилась тут же рядом на колени, и уткнулась лбом в свежую потревоженную почву. Жизнь была окончена теперь и для неё.

Так и сидела она никому ненужная и опустошённая, покинутая в жизни тем единственным человеком, что совершенно безвозмездно дал ей приют. Хотя на тот момент его-то и человеком в прямом смысле этого слова назвать было нельзя. То, что впоследствии они изредка делили постель, уже совсем ничего не меняло, ведь она готова была сделать ради него всё что угодно, отдать ему себя всю без остатка, лишь бы он улыбнулся ей и бросился в её сторону тёплый взгляд.

А лисичка и я, молча, взирали на неё со стороны. Что можно поделать, когда видишь горе человека убивающегося по твоему врагу, к которому ты и сам уже перестаёшь испытывать прежнее чувство ненависти и обиды. А Зоуи, она человеком была, человеком и оставалась до самого последнего мгновения, несмотря даже на былую принадлежность к волчьей стае, и более того может быть даже в большей степени, чем кто-либо другой.

— С ней, с Зоуи, всё будет в порядке, Лисса. — Тихо проговорил я, прижимая к своей груди заплаканную лисичку. — Я попрошу Травку приглядеть за ней.

Она продолжала плакать, и я чувствовал то опустошение, что царило сейчас в глубине её души.

Как бы ни был ей противен этот получеловек полузверь, лисичка испытывала после его смерти чувство невосполнимой потери, в конце концов, она провела с ним бок о бок целый год своей жизни. И хорошим было это время или плохим, но это было её прошлым, которое было теперь потеряно навеки, а ни одна из потерь, как известно, не проходит бесследно. К тому же она очень жалела Зоуи, свою единственную подругу, которая была беззаветно предана Питеру, а это для Лиссы что-то да значило. Да и Здоровяка тоже не следовало списывать со счетов, ведь ещё совсем недавно он был её товарищем по совместной жизни в стае.

Зоуи, я и Лисса слышали, как где-то вдалеке разносился многоголосый и тоскливый вой, то была заунывная песнь новой стаи Седого. Таким образом, они прощались со своими сородичами, ушедшими за ту грань, из-за которой уже нет возврата.

Чуть позже мы оставили Зоуи с её скорбью наедине, зная, что её никто не тронет, ни волки, ни оборотни, да и люди, пожалуй, тоже.

Ничего друг другу не говоря, мы с Лиссой, молча, перевоплотились, я в черного волка, она в рыжую волчицу, от моих недавних ран после трансформации не осталось и следа. Привычно, одним лишь ловким движением головы, мы накинули почти одинаковые мешки на шеи и, бросив последний взгляд в сторону скорбящей Зоуи, потрусили к дому Травки. Нам ещё предстояло преподнести это печальное известие Милинде, я нисколько не сомневался, что теперь мы туда доберёмся гораздо раньше, чем там окажутся Тайя или Перис. Но всю глубину материнского горя я себе представить не мог.

Мы же вскоре вернёмся сюда, чтобы забрать с могилы Питера Зоуи и привести сюда мою мать для прощания с потерянным навсегда уже ребёнком. Полжизни она прожила с одним своим сыном, с младшим, а доживать старость ей, по-видимому, придётся с сыном со вторым, со старшим, то есть со мной.

Итак, мы уносились прочь, всё дальше от места нашего сражения. Мой верный Чёрный Ворон неотступно следовал за нами, а над лесом между тем давно уже отзвучала траурная песня стаи моего отца, но как заключительный аккорд теперь она возобновилась, вырываясь на этот раз из наших с Лиссой волчьих глоток.

 

Глава 36. Видение возможной жизни или мираж

Когда Питер вернулся в родную стаю после того, что произошло около дома ведьмы, его ждало полное разочарование.

К месту логова они подошли вместе со Здоровяком, но оставшиеся там волчата и взрослые волки не восприняли их появление с общим ликованием, как это случалось обычно, когда стая возвращалась с удачной охоты, а до сих пор охота всегда была удачной. Они лишь опасливо, несколько трусовато и чересчур неприветливо расступались перед ними, чувствуя запах крови и поражения. Поведение вожака и его друга, их внешний вид и, конечно же, запахи, всё это говорило им гораздо больше, чем могло сказать обычным людям. В конце концов, они поняли, что Клык проиграл свою битву в борьбе за власть над всей округой, а никто не хотел ходить под началом слабака.

Не сразу, но всё же Питер заметил, что остававшиеся до этого момента с ним волки, волчата и оборотни начали потихоньку отступать от него, словно от прокажённого.

— Что ж, уходите! Покидайте своего вожака, мерзкие падальщики! — С горечью кричал он им вслед.

А они и, правда, поджав хвосты, с комфортом расположили их между задних лап и, прижимая уши к массивным головам, чуть опустив эти самые головы, скалясь и рыча, разбежались в разные стороны.

И вот посреди опустевшего логова они остались только втроём, молча стоять рядом друг с другом. Три одиноких ранее существа, что по разным причинам оставались изгоями в своих прошлых жизнях и только тут в сплотившей их стае смогли обрести дружбу, верность, семью и любовь. Клык, Зоуи и Здоровяк….

— А вы? Вы, почему не уходите? Давайте, валяйте. Я не буду вас останавливать. Я даже презирать вас не буду. — Вдруг в злобе своей выкрикнул Питер.

Зоуи и Здоровяк понимающе переглянулись.

— Ты же знаешь, что мы никогда не покинем тебя, Клык, никогда и не при каких обстоятельствах, — устало произнесла Зоуи.

— Ну да. — Кивнул, подтверждая правильность её слов Здоровяк.

Итак, под конец его жизни, когда вся стая покинула его, с ним рядом были только самые верные его друзья. Это делало им честь, делало честь и ему, ведь раз с ним по собственной воле всё ещё до сих пор оставались двое таких замечательных «людей», это уже само по себе говорило о многом и в первую очередь о том, что значит, он не так уж плох, как кому-то могло показаться на первый взгляд, на второй или даже на несколько последующих….

Это было смешно, но Питер готов уже был даже прослезиться, настолько растрогала его искренняя преданность друзей.

— Да, конечно, простите, друзья мои, я сегодня что-то не в духе. Но в этом ведь нет ничего удивительного, ведь так? — Он и, правда, уже сожалел о том, что чуть было, не обидел самых верных и преданных ему существ. Но между тем злость его от этого меньше отнюдь не становилась.

Зоуи печально вздохнула, услышав последующие его слова, ей давно уже надоело жить в ненависти и злобе.

— Им хорошо. Они там все такие невинные, чистые и счастливые. А я значит здесь один такой злодей. — Зло выкрикивал Питер, ходя по территории их некогда густонаселенного, а теперь вконец осиротевшего и полностью опустевшего, логова.

— Клык, давай уйдём отсюда, пожалуйста. — Взмолилась вдруг Зоуи, повисая на его руке. — Давай оставим всё как есть. Мы найдём себе дом в других краях, где будем только мы втроём. Вы со Здоровяком сколотите нам новую стаю. Нам ведь больше никто не нужен, ведь так? — Она обернулась за поддержкой к Здоровяку.

И тот, не раздумывая, снова согласно кивнул.

Питер недоумённо воззрился на девушку, что сейчас считай, первый раз в их совместной жизни подала голос, что-то предлагая и высказывая всеобщее мнение. Это было несколько удивительно, но она вдруг показалась ему хорошенькой, очень даже хорошенькой. И почему только он раньше этого совсем не замечал, даже деля с нею постель. Сдалась ему эта Лисса!

Наверное, это всё же жажда мести затмила ему тогда глаза, если он предпочёл такой живой и послушной Зоуи, тоску о недотроге и мерзавке Лиссе.

Рыжая волчица!? Подумаешь, невидаль!

И снова он стоит перед выбором и вновь не знает, в какую сторону ему повернуть. А может и правда стоило бросить всё к чертям собачьим и отправиться, куда глаза глядят? Зажить счастливо втроём? Может быть, им даже удастся детей нарожать. Да и Здоровяку, пожалуй, следовало бы найти подругу. Новая стая. А это хорошая идея. Они уйдут куда-нибудь далеко отсюда, найдут хорошую сильную стаю, свергнут старого вожака и он, Клык, займёт его место, если надо будет он и новых оборотней обратит. Он будет водить их на неизменно удачную охоту, а они будут почитать его, чуть ли не как люди самого бога. А это ведь мысль! Новая семья! Новая стая! Новая жизнь!

Но нет, он не мог, не мог уйти и оставить всё как есть, он сам себе этого никогда не простил бы. Он слишком долго шёл к своей заветной мечте, чтобы вот так вот запросто отказаться от её исполнения и даже не наказать тех, кто так рьяно препятствовал её осуществлению.

Друзья Питера, словно почувствовав его неуверенность и внутреннюю борьбу, тут же накинулись на него со своими убеждениями, уверениями в лучшей, более удачной и счастливой жизни. Они так задурили ему мозги, что даже практически убедили в правильности такого решения, и он уже было, полностью согласился на переход в другие места. Они даже совместными усилиями принялись подготавливаться к этому знаменательному событию.

Зоуи была счастлива как никогда, ибо он любил её в ту последнюю их ночь, как ни разу не любил её прежде, и даже признался ей в любви, внезапно вспыхнувшей в его вновь обрётшей надежду душе.

Они строили совместные планы, он вроде бы даже признал свои прошлые ошибки и обещал исправиться и не наделать новых. Все они были вместе и были счастливы. Здоровяк, поддавшийся всеобщему веселью, Зоуи, что взглянула на окружающий мир новыми глазами, и вроде бы как немного расслабившийся Клык. Казалось, и на самом деле у них начиналась новая жизнь, жизнь полная радости и лишённая невзгод. Но как оказалось немного позднее, всё это им действительно только казалось.

В общем, они уже было начали всерьёз строить жизнь заново и тут такая напасть. Всему тому, о чём мечталось и ждалось, так и не дано было осуществиться, оно разбилось в пух и прах о жестокую действительность.

Но надо же было такому случиться, что по дороге в светлое будущее они ненароком набрели на Светела и Лиссу. Случайность, становящаяся закономерностью.

И вот тут-то Зоуи и поняла, что это судьба, а от судьбы не уйдёшь. Отчаявшаяся было девушка, вдруг успокоилась и решила смириться с неизбежным, полностью положившись на волю вездесущего случая. Хоть она и привыкла противостоять ударам судьбы, но здесь она чувствовала себя полностью бессильной.

Здоровяк же, хоть и, как правило, воспринимает окружающий мир только через своего вожака, и до некоторой степени лишён собственного мнения, но и он понимает, что его друга преследует некий злой рок, который не позволит им уйти в более счастливые места до тех пор, пока он не закончит начатого здесь.

А перед Питером снова встаёт проблема выбора и он, поддавшись ненависти, обиде и злости, вновь принимает неправильное решение, а это означает неминуемый конец для одного из братьев. Так на самом деле и случается, и Питер обретает наконец-то тот спокойный уголок, пусть и за гранью мира материального, где даже он сможет существовать в мире с самим собой и с теми, кто его окружает.

Он никогда ещё не был настолько близок к тому, чтобы создать настоящую семью, чтобы продолжить жизнь без фальши и лжи, возможно даже и без излишней жестокости. И всё же Питер так и не смог избавиться от необоснованной ненависти и обиды по отношению к собственному брату, они-то, в конце концов, и принесли ему смерть.

Он умирает, но те воспоминания о последних сладостных мгновениях проведённых им вместе с Зоуи, его подруга будет хранить в памяти всю свою жизнь, пока её смерть не воссоединит их за пределами самой жизни, чтобы уже там они остались вместе до самого конца всей бесконечности вселенной. Если то будет угодно всевышнему, конечно.

 

Глава 37. Конец любой истории есть не что иное, как начало другой,

а конец этой истории начало множества новых

Яков и все остальные, наверное, ещё долго, а их потомки, вероятно, продолжают делать это и по сей день, несли свою миссию, передавая из поколения в поколение бесценную реликвию. Всё у них было однообразно за исключением разве что того обстоятельства, что вскоре после отъезда Светела, Тайяши и Периса, Вешнич попросил руку и сердце Элады у её старших братьев Честера и Лестера. И нет ничего удивительного в том, что они согласились только некоторое время спустя, после долгих уговоров и увещеваний веснушчатого паренька сделать их сестру счастливой. Те ещё хочу заметить типы!

Невер и Травка стали жить вместе с тех самых пор как узнали, что они мать и сын, некогда разлученные волею злодейки судьбы и вот теперь, обретя друг друга после стольких лет вынужденной разлуки, они боялись снова друг друга потерять. Им, конечно же, пришлось покинуть эти места, ведь они прекрасно понимали, что здесь им жизни теперь не будет, так как люди знали, где их искать и все будущие беды, случившиеся в этой местности, будут неизменно приписываться им и ложиться на их хрупкие плечи. Ушли все, включая оборотней и волков, нашли себе другие более приветливые и пригодные для жизни места и люди, и полулюди, и откровенные звери. Травке было к этому не привыкать, так как с ней это случалось уже не в первый раз, может статься и не в последний. А что до остальных, то все мы что-то когда-то делаем впервые.

Зоуи, после того как её привели к лесной избе, осталась жить с Невером и Травкой, заменяя первому потерянную дочь, а второй никогда невиданную внучку.

Зоуи! А ведь тогда совсем ещё никто не знал, включая и её саму, что под сердцем, в котором по-прежнему живёт любовь к Клыку, она носит его ребёнка. Со временем она родит своего малыша. Сына ли? Дочь ли? Не знаю!

Пугает другое. Грехи родителей слишком часто тяжким бременем ложатся на плечи их собственных детей. Возможно, именно это произошло и в случае с Милиндой и её сыновьями. Так что не дай-то бог ребёнку Питера и Зоуи, кем бы он ни был, мальчиком или девочкой, познать всю тяжесть такого выбора, что выпал на долю его обращённого отца. Но кто знает?!

К тому же в жизни порою так случается, что история зачастую повторяется и нам только остаётся вновь не совершить тех ошибок, что уже совершали до нас другие. Остаётся надеяться, что Зоуи, родя малыша от любимого мужчины, будет более заботливой и любящей матерью, чем некогда была Милинда. И её ребёнок не окажется под пагубным влиянием пройденной судьбы Питера.

Питер! Ну, что до Питера, то отправившись в мир иной, он, то ли избавился наконец-то от своего одиночества, то ли наоборот стал ещё более одиноким, чем был когда-нибудь прежде. Но перед смертью он, вероятно, всё же почувствовал свою свободу, свободу от всех обязательств, от злобы, ненависти и невысказанных обид, увидев её и умерев спокойно, с улыбкой на устах, что уже возможно само по себе говорило о том, что он нашёл всё-таки своё истинное счастье, не сумев обрести его при жизни, так видимо найдя его после неё.

Но будет ли его душа свободна настолько, насколько он думал? Воспарит ли она к ясным небесам? Будет ли прощена за все свои злодеяния, если тогда в последние мгновения своей жизни он покаялся и потянулся к свету, что неясно забрезжил где-то впереди, освобождаясь от ненависти, порока и лжи?

Я не знаю! Мы не знаем! Никто не знает! Но будем на то надеяться, так как надежда умирает последней и даже после смерти своей, продолжает жить в наших сердцах.

Мать Светела и Питера стала женщиной более счастливой, повстречав своего первого сына и в тоже время более несчастной потеряв сына второго. Она очень тосковала, когда ей впервые сообщили это печальное известие и отвели к могиле сына, теперь она старалась по возможности часто навещать её. Но она была отнюдь женщиной не глупой и прекрасно осознавала, что всё с самого начала к тому и шло, с его образом жизни нельзя было оставаться вечно безнаказанным. Кстати после укуса сына, она тоже стала оборотнем, и в том не было ничего удивительного. В итоге ей не оставалось ничего другого, как только присоединиться к стае Седого, тем более что между ними снова вспыхнула давно позабытая страсть, а последняя волчья самка вожака как раз погибла во время резни у Травкиного дома, так что Милинда смогла вполне законно занять её место.

Вожак очень тосковал по своей серой волчице, вместе со многими другими отдавшей свою жизнь на благое дело, но в некотором смысле это и облегчило жизнь ему самому.

Седой до сих пор водит свою волчью стаю по бескрайним просторам диких лугов и лесов.

Святой отец с пеной у рта ещё долго читал свои проповеди, поднимая народ на борьбу с разнообразной нечистью, всё больше старея и лысея, но словно бы и не замечая подкрадывающейся к нему бесшумными шагами старости, а затем и смерти.

Тайяша и Перис продолжили свой нелёгкий труд наёмников, нанимаясь то в купеческие караваны, то выступая с каким-либо войском в театр военных действий, а то и отправляясь с некоторыми таинственными поручениями по своим неотложным делам.

Светел вернул Тайе её метательный нож, а ему его отдала Зоуи, не без слёз вытащив из груди любимого друга.

Он, молча, протянул нож рукоятью вперёд, и наёмница с радостью приняла его, смущённо потупив взор. По-видимому, ей всё еще было неприятно сознавать, что именно она стала причиной гибели брата Светела. Но и она и все другие понимали, что у неё в тот момент просто не было другого выхода.

Тайяша, несмотря на странные разногласия, возникшие между ними, казалось бы, без определённой на то причины, подарила Лиссе свою лошадь, так как та по видимому очень понравилась Ворону, а Ворон приглянулся ей. К тому же лошадь Лиссе совсем бы не помешала в их со Светелом будущих скитаниях. Ведь они не остались ни с Травкой и Невером, ни с родителями волкодлака, ни решились они и на то, чтобы стать наёмниками как Тайя и Перис, а выбрали уединённую жизнь, оставшись наедине друг с другом. Наедине, да не совсем….

Ворон и его белоснежная подруга стали спутниками Светела и Лиссы на долгие и долгие года.

Сами же Светел и Лисса до сих пор, наверное, ещё бродят по лесам, гонимые людьми, но и не нуждающиеся более в их обществе. С некоторых пор им было хорошо и без человечества, они нашли друг друга и больше никогда не будут одинокими в своей вольной от людских предрассудков, и в тоже время дикой и бесконечной жизни.

Изредка герои этой истории, разве что кроме Якова, Сары и их приближённых, навещали друг друга, или их пути пересекались случайно. Они встречались, обменивались новостями и снова на некоторое время расставались. Но по большей части каждый из них теперь шёл своей собственной жизнью, не оглядываясь на остальных и не повторяя их судьбы.

Возможно, когда-нибудь нам ещё доведётся услышать новые истории о ком-нибудь из них или быть может и обо всех сразу.