Дальнейший путь — две сотни вёрст — лежал по степи, землям Войска Донского. Эту степь называли здесь «зимним кочевьем калмыков». В летнюю пору калмыцкие кибитки на высоких колёсах попадались лишь изредка. Снятые с колёс, они стояли возле почтовых станций. У кибиток паслись маленькие лохматые калмыцкие кони. В закопчённых котлах варился чай с бараньим салом и солью. У калмыков можно было отведать кумыс и сушёную кобылятину.

Почтовые станции здесь встречались редко. Они одиноко маячили среди пустынной степи. Проезжающие — раненые офицеры, едущие лечиться на воды, целые семейства в дормезах, колясках, каретах, направляющиеся туда же, — дожидались лошадей.

Ямщицкую службу здесь правили казаки. По приказу смотрителя они скакали в степь, где паслись табуны, пригоняли табун и со свистом и гиканьем ловили лошадей для упряжки.

От Среднего Егорлыка — на границе Кавказской губернии — места пошли веселее, селения и станицы чаще. В селениях проживали российские мужики, переселённые из Курской, Орловской и Тульской губерний.

Незнакомая пышная растительность, неведомые на севере птицы, орлы, горделиво сидящие на кочках, предвещали близость Кавказа.

Кавказ! Романтический край, где, по преданиям древних греков, к одной из скал был прикован титан Прометей, похитивший огонь у богов и отдавший его людям, за что чёрный кавказский орёл терзал его печень. Направляясь в Колхиду за золотым руном, плыли к Кавказу отважные аргонавты…

Год назад Пушкин собирался идти в гусары и уехать на Кавказ воевать. Тогда отговорили. И вот он на Кавказе.

4 июня рано утром проехали Ставрополь — первый город Кавказской губернии. Город был красив. Он стоял на горе. На вершине виднелась крепость с каменными строениями. Ниже тянулись улицы. Белые дома утопали в зелени. У подножия горы протекала река со странным именем — Ташлы.

За небольшим городком Александровском начались «военные предосторожности», появились домики, где стояли казачьи пикеты. На Кавказе шла война с горцами. Ехать ночью запрещалось.

Добраться до следующего города — Георгиевска — помешала гроза. От хлынувших с неба потоков воды укрылись в ближайшем селении. В Георгиевск отправились на другой день. Чем ближе подъезжали, тем явственней вырисовывались на ясном небе зубчатые вершины Кавказских гор. И среди них — Эльбрус.

Губернский город Георгиевск был основан в конце XVIII века при слиянии двух рек — Кумы и Подкумка — как одна из крепостей укреплённой Кавказской линии. Знаменит он был тем, что здесь в 1783 году грузинский царь Ираклий II подписал договор — трактат, отдающий Грузию под покровительство России. Кроме крепости, где имелось несколько каменных строений — присутственные места, арсенал, гауптвахта, ряды лавок, — Георгиевск состоял из двух предместий и слободки. Он часто горел. Лет за десять до приезда сюда Раевских и Пушкина пожар уничтожил большую часть города, и теперь в нём насчитывалось всего три сотни домиков. Даже начальник губернии — грек Анастопуло, тоже погорелец, — жил с семейством в хатёнке. Город не восстанавливали, предполагая управление губернией перевести отсюда в Ставрополь. Но пока что Георгиевск был довольно оживлён, чему много способствовало большое число военных. По вечерам офицеры и местные чиновники с жёнами сходились в Благородном собрании.

В Георгиевске содержались аманаты — заложники, сыновья старшин непокорных горских племён. Худенькие, большеглазые, наголо обритые мальчики — от семи до пятнадцати лет — смотрели угрюмо и печально. Их пытались учить русской грамоте.

На улицах Георгиевска попадались горцы из ближайших аулов — в больших мохнатых шапках, с газырями на груди, кинжалом или саблей у пояса, в бурках, на резвых тонконогих конях.

Направляясь в Георгиевск, генерал Раевский послал вперёд кухню, и, приехав в дом начальника Кавказской укреплённой линии Сталя, нашли готовый обед. После обеда гуляли по городу.

Генерал Раевский вспомнил прошлое. Четверть века назад — тогда шла война с турками — он, молодой офицер, командовал Нижегородским драгунским полком, воевал здесь, на Кавказе. Стояли в Георгиевске. Здесь родился старший сын Александр. Хотелось отыскать дом, знакомые места. Но тщетно. Дом, видно, сгорел… «Ходил по городу, но не нашёл и следов моего жилища и места рождения брата твоего Александра», — с грустью писал генерал старшей дочери.

В Георгиевске переночевали. На десятый день после выезда из Екатеринослава достигли наконец Горячих вод.

Почти всю дорогу лихорадка не оставляла Пушкина. Приступы повторялись.

«На Дону мы обедали у атамана Денисова, — рассказывал доктор Рудыковский. — Пушкин меня не послушался, покушал бланманже и снова заболел.

— Доктор, помогите!

— Пушкин, слушайтесь!

— Буду, буду!

Опять микстура, опять пароксизмы и гримасы.

— Не ходите, не ездите без шинели.

— Жарко, мочи нет.

— Лучше жарко, чем лихорадка.

— Нет, лучше уж лихорадка.

Опять сильные пароксизмы.

— Доктор, я болен.

— Потому что упрямы, слушайтесь!

— Буду, буду!

И Пушкин выздоровел. В Горячеводск мы приехали все здоровы и веселы».

«Я лёг в коляску больной; через неделю вылечился», — вспоминал Пушкин.