Так в восьмой главе «Евгения Онегина» Пушкин вспоминает о начале своего поэтического пути.
Пушкин начал писать очень рано. Сестра его Ольга Сергеевна рассказывала, что ещё девятилетним мальчиком, до Лицея, пробовал он сочинять. Его первые опыты были по-французски. Он сочинял и разыгрывал перед сестрой маленькие комедии. Когда одну из них Ольга Сергеевна освистала, Пушкин не обиделся, а сам на себя сочинил по-французски эпиграмму:
Мольера, Лафонтена, Вольтера, Плутарха, Гомера Пушкин узнал и полюбил в раннем детстве. Едва научившись читать, он забирался в отцовский кабинет, доставал из книжного шкафа какой-нибудь томик в сафьяновом переплёте и погружался в чудесный мир фантазии.
У Пушкиных была неплохая библиотека.
Сергей Львович прекрасно знал литературу, мастерски декламировал, писал в дамские альбомы изящные, лёгкие стихи. Брат его Василий Львович, дядя Александра, слыл недюжинным стихотворцем. В гостиной у Пушкина постоянно бывали писатели, говорили и спорили о литературе, декламировали стихи. Здесь видел маленький Пушкин знаменитых Николая Михайловича Карамзина, Ивана Ивановича Дмитриева, молодого Константина Николаевича Батюшкова, слышал о Державине, Крылове, Жуковском.
«В самом младенчестве, — вспоминал о сыне Сергей Львович, — он показывал большое уважение к писателям. Не имея шести лет, он уже понимал, что Николай Михайлович Карамзин — не то, что другие. Одним вечером Николай Михайлович был у меня, сидел долго; во всё время Александр, сидя против него, вслушивался в его разговоры и не спускал с него глаз. Ему был шестой год».
Поздно вечером, когда маленького Александра уводили из гостиной в детскую и укладывали спать, няня Арина Родионовна принималась напевать ему песни, сказывать сказки. Про Бову-королевича и про Добрыню, про злых духов и про девиц…
Он засыпал под певучий нянин говор, и во сне ему виделись чудеса:
Творения великих писателей, разговоры в гостиной, сказки няни — всё это западало в душу, впитывалось его удивительной памятью. И, приехав в Лицей, он привёз с собой не только любимые книги, знание множества стихов, но и живой интерес к литературе, к поэзии.
Оказалось, что он не одинок в своём стремлении писать. И Алексей Илличевский, по-лицейски Олосенька, тоже сочинял стихи. «Что касается до моих стихотворческих занятий, — рассказывал Илличевский в письме к Фуссу, — я в них успел чрезвычайно, имея товарищем одного молодого человека, который, живши между лучшими стихотворцами, приобрёл много в поэзии знаний и вкуса».
Этим «молодым человеком» был Александр Пушкин.
Когда лицеисты перезнакомились, выяснилось, что пишут стихи и Корсаков, и «паяс» Миша Яковлев, и смешной нескладный Виля Кюхельбекер, и даже Антон Дельвиг. Это всех насмешило. Добродушный, ленивый Тосенька Дельвиг, который только и оживлялся, что для какой-нибудь шалости, и вдруг пишет стихи. Веселье было всеобщим.
Сочинили по этому поводу и «национальную» песню:
Сначала сочинять лицеистам не разрешалось. «У нас, правду сказать, запрещено сочинять, но мы с ним пишем украдкою», — рассказывал Фуссу Илличевский про себя и про Пушкина.
Это длилось недолго.
Однажды в конце урока словесности профессор Кошанский сказал:
— Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами.
«Господа» призадумались. Лишь один только Пушкин вмиг сочинил и подал профессору четверостишие, которое всех восхитило.
Запрет на сочинительство был отменён. В программу Лицея включили упражнения в стихах и в прозе, чтобы будущие государственные деятели научились легко и свободно излагать свои мысли.
Сочиняли и сами, и по заданию. Не обходилось без курьёзов.
Как-то раз профессор Кошанский предложил описать в стихах восход солнца.
Заскрипели перья. Затем читали написанное. Дошла очередь до Павла Мясоедова, который славился в Лицее своей тупостью и спесью. Он встал и прочитал:
— Восход солнца.
Это было всё, что он написал…
Раздался громовый хохот.
— И это всё? — удивился Кошанский.
— Нет, не всё, — подхватил Илличевский и, давясь от смеха, выпалил:
Как выяснилось позднее, и единственную строку своего «сочинения» Мясоедов похитил у поэтессы Буниной. Только у неё эти слова относились к закату солнца, а он, не разобравшись, приспособил их к восходу.
Пушкин не сразу занял первое место среди лицейских поэтов. Сначала пальму первенства оспаривал Илличевский. Он с удивительной лёгкостью писал эпиграммы, послания, басни, оды и даже письма в стихах. У него были поклонники и приверженцы. Гладкость, бойкость, умение срифмовать им казались поэзией. «По случаю дня рождения почтенного поэта нашего Алексея Демиановича Илличевского» был написан даже шутливо-восторженный «Хор».
Начинался он так:
Прошло немного времени, и Илличевский сам понял, как далеко ему до Пушкина…
Пушкин рассказывал о себе: «Начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени». Тринадцать лет Пушкину исполнилось 26 мая (6 июня) 1812 года. Детские свои опыты до Лицея он в счёт не брал.
Самые первые лицейские творения Пушкина не сохранились. Известно, что, состязаясь с Илличевским, сочинил он рыцарскую балладу наподобие баллад Жуковского. Написал роман в прозе «Цыган» и вместе с Мишей Яковлевым — комедию «Так водится в свете». Писал французские стихи: «Стансы», «Мой портрет».
Так звучат в переводе на русский язык строфы «Моего портрета».
Это было начало. Затем, с необычайной быстротой преодолев трудности российского стихосложения, Пушкин целиком перешёл уже на русские стихи.
Стихи ему давались. Чем дальше, тем явственнее чувствовал он, как послушна ему рифма, как точны сравнения, как легко и естественно удаётся ему в стихах выражать свои мысли и чувства.
«Я поэт», — думал он с волнением и радостью. Это было совершенно новое, непередаваемое чувство — ощущать себя поэтом, творцом, человеком, способным создавать прекрасное. Он стал серьёзнее, меньше шалил.
Теперь «студенческая келья» — его крохотная комнатка на четвёртом этаже — не казалась больше Пушкину такой неприглядной и унылой, как прежде. Ведь с ним была его муза — весёлая, резвая, беспечная.
Его влекло в поэзии к «лёгкому и весёлому». Он писал дружеские послания, эпиграммы, мадригалы, романсы, начинал шутливые поэмы. Он воспевал дружбу, любовь, дружеские пирушки, вино и другие радости жизни. Правда, знал он их пока лишь понаслышке, но, обладая живой фантазией, с лёгкостью выдавал воображаемое за сущее.
Ему нравились в поэзии простота и искренность. Он терпеть не мог распространённые в тогдашней литературе тяжеловесные, фальшивые, выспренные оды.
Сочиняя стихи на именины Горчакова, предупреждал этого юного честолюбца, чтобы он не ждал хвалебной оды:
Обитатель четырнадцатого номера старался писать по-своему, своим складом. Он уважал и любил своих литературных учителей — Державина, Жуковского, Батюшкова, но брал у них только то, что ему было нужно. Подражая другим поэтам, он нередко воспевал свою беспечность и лень, но в действительности много трудился. В его курчавой голове шла напряжённая работа — теснились рифмы, созвучия будущих стихов.
Сочинял он повсюду. «Не только в часы отдыха от учения в рекреационной зале, на прогулках, но нередко в классах и даже в церкви ему приходили в голову разные поэтические вымыслы, и тогда лицо его то хмурилось необыкновенно, то прояснялось от улыбки, смотря по роду дум, его занимавших», — вспоминал один из лицеистов.
На младшем курсе, в 1813—1814 годах, Пушкин сочинил около трёх десятков стихов, среди них — послания поэту Батюшкову и лицеисту Ломоносову, эпиграммы на Кюхельбекера, меланхолические подражания Оссиану и игривые «Рассудок и любовь», «Красавице, которая нюхала табак», начал поэмы «Монах» и «Бова».
Романс «Казак» он подарил Пущину. Надписал на листке, как заправский поэт: «Любезному Ивану Ивановичу Пущину. От автора». Подобные надписи он видел на книгах в отцовской библиотеке.
Однажды апрельским вечером 1814 года Пушкин сочинил длинное стихотворное послание «К сестре», где рассказал о своей лицейской жизни.
До Лицея Пушкин дружил со старшей сестрой. Затем они расстались. Дядя Василий Львович увёз его в Петербург, Ольга осталась в Москве. Два с половиной года они не виделись.
И вдруг в одно воскресное утро Пушкина вызвал гувернёр:
— Ступайте в зал. Вас ждут. К вам приехали.
Пушкин бросился в зал и увидел мать и сестру Ольгу. Оказалось, что Надежда Осиповна, пока одна, без мужа, приехала в Петербург, чтобы там поселиться. С Надеждой Осиповной приехали её мать Мария Алексеевна, семнадцатилетняя Ольга и девятилетний Лев.
После долгой разлуки Александр и Ольга опять подружились. Начиная с весны 1814 года в лицейских ведомостях в графе, где
отмечались приезды к воспитанникам, раз, а то и два в месяц появлялась запись о том, что Александра Пушкина навещали «военная советница Пушкина с дочерью», то есть Надежда Осиповна с Ольгой.
Ольга просила брата, чтобы он ей писал. И он писал. Он любил с ней беседовать.
Стоя возле конторки в своей крохотной комнатке, Пушкин сочинял длинное послание сестре.
Выполнить её просьбу и мысленно перенестись из лицейского «монастыря» туда, где была она, в их новую петербургскую квартиру, ему было нетрудно: поэтическая фантазия делала его всесильным. Немного воображения — и сейчас он будет там.
Интересно, что делает Ольга в этот вечерний час?
Но вот явился он. Они вместе, как в детстве. Будто не было разлуки.
Пушкин пишет, улыбается. Ему так живо представилась эта радостная встреча, он так увлёкся её описанием, что очнулся лишь тогда, когда кончилась страница.
Он отбросил перо и прошёлся по комнате. Три шага туда, три обратно.
Сестра… Петербург… Мечты. А он по-прежнему один в своей лицейской келье. Не слишком-то здесь уютно.
Он лёг на постель и рассеянно глядел, как колеблется пламя на оплывшей свече и причудливо освещает дверь, умывальный столик с зеркалом, конторку.
Он что-то повторял про себя, хмурился. В голове его рождались новые строки и просились на бумагу.
Он исписал ещё листок, призадумался, нетерпеливо покусывая и без того обгрызенное гусиное перо. Перечитал написанное. Уж что-то больно грустно… И что ему вздумалось? Ведь не на век заточён он в лицейском «монастыре», не век быть ему «монахом». А коли так, — долой тоску и да здравствует веселье!