«В деревне, где Петра питомец…»

В стихотворном послании Пушкина Языкову, написанном в Михайловском, есть строки:

Арап — он же русский помещик. Потомок абиссинских владык, живущий в глухой псковской деревне, «под сенью липовых аллей»… Это было необычайно. Но Пушкин знал, что прадед его — «арап Петра Великого» окончил свои дни не в псковских имениях, а под Петербургом, в Суйде. Откуда же возник такой поэтический образ? Очевидно, его навеяло Пушкину следующее: в соседнем с Михайловским селе Петровском жил на покое последний из сыновей Абрама Петровича Ганнибала — Пётр Абрамович, и был он почти так же чёрен, как и его знаменитый отец. В годы ссылки Пушкин неоднократно бывал в Петровском, видел своего двоюродного деда.

Село Петровское расположено в четырёх километрах от Михайловского. Сейчас это старое ганнибаловское поместье является частью Государственного Пушкинского заповедника.

Абрам Петрович Ганнибал получил Петровское одновременно с Михайловским и другими деревнями, входившими в Михайловскую губу.

Тогда Петровское называлось Кучане, так же, как и озеро, на берегу которого оно стоит. Село Кучане приглянулось Абраму Петровичу больше других, и он распорядился, чтобы там жил приказчик и оттуда управлял всем имением. По велению барина приказчик Яков Баранчеев поселил в селе Кучане двадцать восемь человек дворовых и занялся устройством усадьбы. Это «главное» в псковских владениях Ганнибала село, вероятно в честь «благодетеля» — царя Петра I, и было названо Петровским. С 1746 года четыре лета подряд проживали в Петровском малолетние дети Абрама Петровича — сыновья Пётр и Осип, дочери — Евдокия, Анна и Елизавета. До конца жизни А. П. Ганнибала село Петровское оставалось хозяйственным центром его псковского поместья.

Но благоустраивал село, придал ему тот вид, который застал Пушкин и который частично сохранился до наших дней, второй владелец Петровского — Пётр Абрамович Ганнибал.

Как отец его и братья, был он военным. Служил в артиллерии, дослужился до генерал-майорского чина. В восьмидесятых годах XVIII века вышел в отставку и поселился в доставшейся ему от отца псковской деревне. Полторы тысячи десятин земли да около трёхсот крепостных душ придавали Петру Абрамовичу вес в уезде и даже в губернии.

При Петре Абрамовиче был разбит и сохранившийся до сих пор петровский парк.

Парк невелик — около трёх гектаров, но красив и разнообразен. Это типичный «французский парк», прекрасный образец архитектурно-паркового искусства XVIII века. Спланирован он чётко, с большим вкусом. Строгие тенистые аллеи идут и параллельно, и пересекая друг друга. Пространство между ними — светлые солнечные площадки — «залы». Искусное чередование света и тени, стройность и строгость линий, умелый подбор различных пород деревьев составляют своеобразие и прелесть петровского парка.

Парк весь лиственный. Есть в нём липа, клён, дуб, берёза, ясень, вяз (тот вяз, который посадил в Михайловском перед домом сын поэта Г. А. Пушкин, тоже родом из Петровского). Но главные деревья в петровском парке — липы. И не просто липы, а липы-великаны и липы-карлики.

С берега озера в усадьбу ведёт парадная аллея карликовых лип. Карликовые липы растут очень медленно. Несмотря на свой весьма почтенный возраст (им за полторы сотни лет), они невысоки, тонкоствольны. Но ветвей у них изобилие. И хотя аллея широка, ветви её невысоких деревьев, сходясь, образуют зелёный свод. Во всякое время года липы по-своему хороши. Летом — пышной зеленью и тенью; ранней осенью — жёлтым золотом листвы, сквозь которую просвечивает холодная синева озера; зимой — причудливыми очертаниями стволов и ветвей, покрытых сверкающим инеем.

Когда-то в самом начале этой главной аллеи стояла каменная арка. Поверх арки устроена была площадка, обнесённая перильцами, — нечто вроде беседки, куда вела лесенка. Сверху открывался великолепный вид на озеро Кучане и его живописные берега.

По преданию, сидя в беседке над аркой, Пётр Абрамович любил обозревать озеро и окрестности.

Прекрасно сохранилась и другая аллея карликовых лип. Она начинается с середины главной аллеи — перпендикулярно к ней — и тянется широким тенистым коридором до самого края парка. В центре её — сюрприз: деревья вдруг нарушают чёткую прямоту линий, выступают двумя полукругами, образуя беседку с высоким зелёным куполом.

Возле самой усадьбы расположена большая липовая аллея. Деревья её — это уже не приземистые карлики, а могучие великаны, устремлённые ввысь. В конце аллеи, на круглой площадке, с незапамятных времён лежит большой серый камень-валун. На нём часто сиживал Пётр Абрамович, — он любил отдыхать в этом месте.

Большая липовая аллея, как и парадная аллея карликовых лип, приводит к широкому кругу перед усадьбой. В середине круга когда-то был пруд, обсаженный розами. Но в нём кто-то утонул. Тогда пруд зарыли и на месте его разбили клумбу.

За кругом, напротив главной аллеи, стоял барский дом, начиналась усадьба.

Усадьба Петровского была типичной помещичьей усадьбой XVIII века. Рядом с изысканным французским парком имелись в ней русская баня, кузница, избы для «людей», скотный двор. Усадьба вплотную примыкала к деревне. Всё это вместе и составляло село Петровское.

Ни барский дом, ни другие постройки на усадьбе не сохранились.

Но полуразрушенный фундамент и две-три позднейшие фотографии дают некоторое представление о барском доме. Дом был довольно велик и высок, с мезонином (надстройкой посредине). Обшит и крыт тёсом. Украшали его деревянные колонны, увитые плющом, две веранды, широкая парадная лестница.

Был он внешне много пригляднее, чем михайловская «ветхая лачужка» и неказистый «тригорский замок». Но внутренняя отделка и убранство комнат не отличались ни красотою, ни роскошью. Такие же, как и в Михайловском, большие изразцовые печи, дубовый пол, штофные обои, старинные портреты и картины в потемневших рамах. Отдельные ценные вещи, вывезенные из Петербурга и из-за границы — мебель красного дерева и карельской берёзы, гобелены, ковры, оружие, — здесь мирно уживались с еловыми лавками, табуретками, комодами, домоткаными половиками и занавесками.

Жилище Петра Абрамовича во многом напоминало «покои» дяди Онегина.

К подобным «деревенским старожилам» принадлежал и помещик села Петровского — Пётр Абрамович Ганнибал. Годами жил он в своей деревне, томясь от безделия, измышляя, как бы заполнить бесконечный досуг, и самовластно повелевая своими крепостными рабами.

 

У старого арапа

В августе 1825 года Пушкин писал П. А. Осиповой в Ригу: «Я рассчитываю ещё повидать моего двоюродного дедушку, — старого арапа, который, как я полагаю, не сегодня — завтра умрёт, а между тем мне необходимо раздобыть от него записки, касающиеся моего прадеда».

Старому арапу — Петру Абрамовичу Ганнибалу — было в то время восемьдесят три года, и Пушкин решил, не откладывая, получить у него документы и сведения об Абраме Петровиче. Поэт поехал в Петровское.

Песчаная дорога из Михайловского в Петровское пролегает берегом широкого озера Кучане. Слегка отступя от воды, почти вдоль всей дороги с горушки на горушку шагают стройные сосны — михайловский бор. За Змеиной горой бор кончается. Почему гора Змеиная, — неизвестно. То ли потому, что водились на ней змеи, то ли из-за предания. Толковали в народе, будто раз в году, ровно в полночь, появляется над горою огненный змей и, покружившись, рассыпается мелкими искрами.

От Змеиной горы рукой подать до Петровского, ясно виден кудрявый парк на отлогом берегу.

За полкилометра от усадьбы начинается въездная берёзовая аллея (когда-то она была гораздо длиннее, чем теперь), затем улица села и, наконец, парк и усадьба.

Пушкину запомнилось, как сразу после Лицея он навестил здесь Петра Абрамовича. Тогда старик был бодр, подвижен. Жил, как и нынче, один, бобылём. С семьёй — женой и тремя детьми — давно расстался. Жене написал, чтобы «она к успокоению его не жила более с ним вместе, а получала бы от него с детьми положенное им содержание».

Освободившись от тягот семейной жизни, зажил Пётр Абрамович согласно своему вкусу и нраву. А нравом он был груб, гневлив и взбалмошен: совсем как владелец села Покровского — Кирила Петрович Троекуров из повести Пушкина «Дубровский». Отставной генерал Пётр Абрамович, как и генерал в отставке Кирила Петрович, «в домашнем быту… выказывал все пороки человека необразованного. Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума. Несмотря на необыкновенную силу физических способностей, он раза два в неделю страдал от обжорства и каждый вечер бывал навеселе… С крестьянами и дворовыми обходился он строго и своенравно».

Любимым занятием Петра Абрамовича был перегон настоек и водок. Для этой цели построен был даже специальный аппарат. С помощью крепостного человека Михайлы Калашникова «генерал-майор от артиллерии» возводил настойки «в известный градус крепости». Возводил со страстью и без устали. Когда же случались неудачи, дворовый человек платился за них спиной. Позднее, уже служа приказчиком у Пушкиных в Михайловском, Калашников рассказывал: «Когда бывали сердиты Ганнибалы, все без исключения, то людей у них выносили на простынях».

Любимая поговорка Петра Абрамовича была: «Эй, малый, подай водки алой!» Да и не только поговорка. Впервые побывав в Петровском, Пушкин так описал поведение своего двоюродного деда: «… попросил водки. Подали водку. Налив рюмку себе, велел он и мне поднести; я не поморщился — и тем, казалось, чрезвычайно одолжил старого Арапа. Через четверть часа он опять попросил водки и повторил это раз 5 или 6 до обеда».

Подобно многим тогдашним помещикам, завёл Пётр Абрамович у себя в поместье «свой» балет, «своих» музыкантов. Тот же Михайла Калашников, обученный каким-то немцем, умел разыгрывать на гуслях русские песни. И по вечерам его игра то погружала барина в печаль, то приводила в буйное веселье. И то и другое равно страшило окружающих.

С годами «старый арап» одряхлел. Он почти не двигался. Целые дни проводил в своих креслах, окружённый многочисленной раболепной и запуганной дворней. Часто он засыпал. Потом просыпался, вздрагивал, обводил всё вокруг тусклым взглядом. Голова его тряслась. Тёмное лицо испещрили бесчисленные морщины. Память ему изменяла. Он забывал даже имена самых близких людей.

— Вообразите мою радость, — завёл он как-то разговор, — ко мне на днях заезжал… да вы его должны знать… ну, прекрасный молодой офицер… ещё женился в Казани… как бишь его… ещё хотел побывать в Петербурге… Ну… хотел купить дом в Казани…

— Да это Веньямин Петрович, — подсказали старику.

— Ну да, Веня, сын мой; что же раньше не говорите? Эх вы!

По настоятельной просьбе Пушкина Пётр Абрамович передал ему некоторые документы, и среди них неизвестно кем составленную биографию А. П. Ганнибала на немецком языке.

Петровская эпоха, её деятели, необыкновенная жизнь «арапа Петра Великого» — всё это чрезвычайно интересовало Пушкина. В слабеющей памяти Петра Абрамовича хранилось немало семейных преданий.

К 1825 году относится стихотворный набросок Пушкина:

В том же 1825 году вышло в свет первое издание первой главы «Евгения Онегина» с примечаниями автора. В примечании к стиху «Под небом Африки моей» поэт кратко рассказал о жизни и трудах А. П. Ганнибала. Рассказ он кончал словами: «В России, где память замечательных людей скоро исчезает, по причине недостатка исторических записок, странная жизнь Аннибала [то есть Ганнибала] известна только по семейным преданиям. Мы со временем надеемся издать полную его биографию».

Полной биографии своего прадеда Пушкин не написал. Может быть, потому, что жизнь Ганнибала более подходила для создания исторического романа. «Арап Петра Великого» — так назывался роман, который в 1827 году Пушкин начал писать в Михайловском. И тогда-то особенно пригодились ему документы, полученные от Петра Абрамовича.

Умер П. А. Ганнибал не то в 1825, не то в 1826 году. Дата его смерти точно неизвестна.

После него Петровское перешло к его сыну Веньямину Петровичу. И Пушкин, наезжая в родные края, навещал в ганнибаловском поместье своего двоюродного дядю.

Петровское менялось, но прежний его уклад и «старого арапа» поэт не забыл. Он вспоминал их, когда писал «Дубровского», «Историю села Горюхина» — те из своих произведений, где картины крепостнического произвола нарисованы им с особой полнотой.