1

Ахметов хорошо видел в прицел, как из-за хаты, белевшей на зеленом бугре, выполз «тигр» и остановился.

— Сейчас мы получим, — сказал в мегафон механик-водитель старшина Кононов.

— Полный вперед! — ответил Ахметов. Тридцатьчетверка, взревев, двинулась по проселку, вздымая пыль. Дорога шла вдоль оврага, резко взбираясь на холм, где стояло село.

Рядом, совсем близко, почти касаясь брони, прошел снаряд. «Тигр» вздрогнул.

Ахметов повернул башню влево и увидел, что метрах в двадцати от его машины идут уступом еще два наших танка.

— Короткая, — скомандовал он.

Танк резко остановился. Ахметов стукнулся лобовой частью танкошлема о скобу.

И в тот же миг он услышал резкий удар. Ахметов понял — «тигр» попал в наш танк, что шел слева, рядом. И он решил не стрелять, скомандовав механику-водителю:

— Трогай!

В прицеле теперь был виден не весь «тигр», а лишь верхняя часть его башни. «Значит, — решил Ахметов, — наша тридцатьчетверка вне поля зрения „тигра“». Танк мчался по пыльной дороге, и слева его прикрывал скат склона, заросшего кустарником. Тридцатьчетверка, надсадно завывая, въезжала на гребень холма.

— Сорвемся, — сказал Ахметов по мегафону, — скат крутой!

— Ладно, — ответил механик-водитель, — как-нибудь одолеем.

— Подкалиберный, — скомандовал Ахметов.

Заряжающий Иващенко подал снаряд.

Ахметов услышал в наушниках знакомый голос комбата капитана Савичева:

— Ты где, Ахметов? Я потерял тебя из виду.

— Иду по оврагу.

— Осторожнее. Попробуй зайти с борта. Но учти: в деревне не один «тигр», а три.

— Учту.

В наушниках заскрежетало, загремело, и голос Савичева куда-то пропал.

Теперь Ахметов хорошо видел в прицеле белый крест на борту «тигра».

— Так, Кононов. Короткая!

Танк со скрежетом остановился.

Снаряд, выпущенный Ахметовым, точно ударил в борт «тигра» — туда, где располагался двигатель.

«Тигр» встал, а его огромная серая башня медленно, как бы неохотно поворачивалась в сторону тридцатьчетверки.

Почти касаясь брони, пронесся снаряд. Но тридцатьчетверка была неуязвима — прикрывал бугор.

Ахметов выстрелил еще раз — теперь в ходовую часть. Он хорошо видел, как соскочила гусеница и растянулась, поднимая пыль, по дороге.

— Порядок, — сказал Кононов и тронул машину.

«Тигр» не горел, но стоял без гусеницы, с пробитым бортом, не подавая признаков жизни.

Танк младшего лейтенанта Ахметова вышел из оврага и въехал в вязкий чернозем огородов, что тянулись за хатами.

Теперь Ахметов увидел и два других танка, о которых говорил комбат. Они стояли неподвижно между домов — один горел, у другого так же, как у первого, была повреждена ходовая часть — черные фигурки немецких танкистов возились у машины.

Он понял — Савичеву удалось, воспользовавшись его, Ахметова, маневром по оврагу, проскочить мертвую километровую зону прямого выстрела «тигра» и с шестисотметровой дистанции поразить грозные машины.

Видел Ахметов, как от огородов к хатам бежали наши — танковый десант. Справа солдаты на руках катили сорокапятку.

После боя в тесной хате капитан Савичев собрал командиров рот и взводов, позвал и Ахметова.

— Ты сегодня отличился, — сказал капитан.

И, обращаясь к другим командирам, добавил:

— Вот так и надо их бить. Без маневра тут не обойтись. Прямой выстрел у «тигра» больше, надо бить его по борту. Ахметов рискнул, пошел по оврагу, хотя мог и сорваться — склоны крутые, — но в нашем деле без риска — труба.

Савичев развернул на столе карту.

— Садитесь.

Танкисты сели на длинную лавку у окон.

— А ты, Ахметов, свободен. Я представлю твой экипаж к награде.

— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Ахметов.

— Ладно, ступай. Отдохни, осталось минут двадцать до марша.

— Вот Белгород, — Савичев показал на карте. — Наш корпус двигается здесь. Соседей нет. Задача батальона — мы в передовом отряде бригады — как можно быстрее, не задерживаясь, идти на юго-запад, вдоль Харьковского шоссе. С нами идет мотострелковый батальон и артиллерийский дивизион. Фланги у нас, повторяю, открыты. Со мной сейчас связался по рации командир бригады подполковник Гольцев. Он похвалил нас, но предупредил, что на Харьковском шоссе мы можем нарваться на крепкий танковый контрудар. Сюда, скорей всего, они подтягивают новые броневые силы. Все ясно?

— Ясно, — ответил за всех командир роты старший лейтенант Голубев, натягивая на круглую, коротко остриженную голову танкошлем.

— Покормить бы надо ребят, — сказал другой командир роты, Маслов, высокий, уже не первой молодости капитан.

— Кухни не пришли, — ответил Савичев. — Черт его знает, где они. Так что пока пусть танкисты возьмут из энзэ консервы и сухари. К вечеру кухни подойдут, обязательно подойдут, замполит Филипенко поехал искать. Найдет.

Танкисты вышли из хаты. Савичев попил в сенях воды из ведра и тоже пошел к своему танку, стоящему сзади хаты, на огороде.

2

Батальон капитана Савичева, как и вся танковая бригада, вошел в прорыв, созданный пехотой и артиллерией, и двигался, сбивая заслоны, на юго-запад, отрезая Белгород.

Механизированный корпус генерал-лейтенанта танковых войск Шубникова включался теперь в Белгородско-Харьковскую операцию, которая проводилась двумя фронтами — Степным и Воронежским под кодовым названием «Полководец Румянцев».

Только что закончилось сражение на Курской дуге; гитлеровский план «Цитадель», по которому надлежало окружить и уничтожить мощную советскую группировку войск между Орлом и Белгородом, полностью провалился. Уже в конце июля войска Центрального и Воронежского фронтов восстановили то свое положение, которое существовало до немецкого наступления на Курской дуге, и готовились к контрнаступлению.

Корпус Шубникова еще весной прибыл с Калининского фронта в район Воронежа и был включен в состав округа, получившего несколько непривычное для военного уха, как показалось генералу, даже скорее романтическое название — Степной военный округ.

Так в тылу двух фронтов — Центрального, которым командовал Рокоссовский, и Воронежского, во главе которого стоял Ватутин, — создавались крупные стратегические резервы Ставки — Степной военный округ.

Степной округ, переименованный позже в Степной фронт, — несколько общевойсковых армий, танковая армия, отдельные танковые и механизированные корпуса, артиллерийские и инженерные соединения — предназначался для введения в дело, если противнику удастся прорвать Воронежский или Центральный фронт. Предусматривался и другой вариант — Степной фронт перейдет в наступление там, где это будет нужно по обстановке.

Впервые в этой войне мощные стратегические резервы объединились полноценным фронтовым управлением.

После разгрузки в районе Воронежа управление механизированного корпуса генерала Шубникова расположилось в Нижнедевицке — небольшом, тихом городке, рядом с Воронежем. Бригады — в окрестных селах. Танки, автомашины, артиллерийские системы корпус получил довольно быстро — железные дороги работали с предельным напряжением, день и ночь шла разгрузка.

Шубников был доволен — новенькие тридцатьчетверки пришли из Нижнего Тагила с экипажами, в составе которых были обстрелянные танкисты.

Особенно радовало Шубникова то обстоятельство, что почти все механики-водители танков были люди бывалые, повоевавшие, знающие дело. А это очень важно, считал он, в преддверии трудных боев, где будут и марши, и прорывы и где придется действовать на открытой местности, требующей от механиков-водителей исключительного мастерства.

Командиры танков — в основном молодежь, совсем юные, зеленые лейтенантики, прямо из училищ. Но Шубников не беспокоился — это не беда, что молодые, необстрелянные. Если механики-водители опытные, повоевавшие, эти горячие, так и рвущиеся в дело ребята быстро войдут в боевую колею, а после двух-трех атак станут матерыми танкистами. Но, конечно, по своему личному опыту Шубников знал, что такое танковая атака, и когда думал о ней как о высшем напряжении, кульминации танкового боя, то в памяти его вставали не только картины сокрушения вражеской обороны, но и столбы черного дыма да прыгающие по броне языки огня. Много мужества нужно танкисту, чтобы провести атаку и выйти на заданный рубеж.

В мотострелковые батальоны прибывали и повоевавшие солдаты, сержанты, офицеры. Они уже побывали и под Москвой, и в сталинградском огне.

Но костяк корпуса оставался свой — те, кто участвовал в прорыве на Калининском фронте, под Белым, кто дрался в окружении, кто выходил по снежной целине к своим. Боевые, славные, закаленные бойцы, познавшие и радость победы, и горечь неудачи. На них можно положиться. И те, кто командовал в Калининской операции ротами, принимали теперь батальоны, а батальонные командиры — танковые полки в мехбригадах.

Ахметов в боях под Белым был механиком-водителем танка — теперь получил звание «младший лейтенант» и стал командиром боевой машины. А командир взвода старший лейтенант Голубев стал командиром роты.

Удалось Шубникову и начальнику политотдела корпуса полковнику Кузьмину укрепить штабы и политорганы людьми опытными, повоевавшими, крепкими.

Не без участия Шубникова начальник штаба полковник Середа был отозван в Москву на преподавательскую работу, а подполковник Бородин, бывший в калининских боях начальником оперативного отдела, теперь возглавлял штаб корпуса.

В июле Шубников доложил недавно принявшему Степной фронт генерал-полковнику Ивану Степановичу Коневу, что мехкорпус полностью сформирован и готов выполнить любую боевую задачу.

Конев выслушал рапорт и строго сказал:

— Бои покажут, как сколочен корпус. Надеюсь, что хорошо. Я у вас побываю.

Время было тревожное. Конев уже получил ориентировку Ставки, что через два дня противник начнет наступление, и готовил свой фронт к любым неожиданностям.

Когда развернулась Курская битва, командующий Степным фронтом приказал Шубникову поднять корпус по тревоге и совершить марш в сторону Корочи — там возникла тяжелая, опасная обстановка. Воронежский фронт с трудом сдерживал врага.

Все соединения корпуса хорошо провели стотридцатикилометровый марш по пыльным проселочным дорогам — ни один танк не отстал. Но в бой корпус пока не ввели.

День и ночь шло ожесточенное, невиданное по масштабам сражение на Курской дуге. Противнику удалось потеснить Воронежский фронт на тридцать — тридцать пять километров. Создалась угроза прорыва всей нашей обороны, и Ставка решила передать Ватутину из состава Степного фронта 5-ю гвардейскую танковую армию генерала Ротмистрова и общевойсковую армию генерала Жадова.

Конев полагал, что лучше ввести в сражение его фронт в полном составе, но приказ выполнил четко — сам руководил передачей армии Ротмистрова Ватутину.

12 июля в пятидесяти шести километрах к северу от Белгорода в районе железнодорожной станции Прохоровна навстречу мощному танковому тарану гитлеровцев двинулась 5-я гвардейская танковая армия.

В сражении, которое историки назовут Прохоровским, участвовало до тысячи двухсот танков и самоходных орудий. Выжженное солнцем и орудийным огнем поле, окрестные овраги до самой ночи сотрясали орудийная канонада и лязг гусениц. В небо вздымался черный дым.

Крупнейшее в истории войны танковое сражение завершилось полной нашей победой — не помогли «тигры» и «фердинанды», на которые делал ставку Гитлер. Захлебнулся мощный танковый таран, рухнула надежда фюрера взять реванш за Сталинград и повернуть ход войны.

«Цитадель», то есть крепость — так назвал германский генштаб летнее наступление на Курской дуге — рухнула.

И уже в конце июля три фронта — Центральный, Воронежский и Степной — на всех участках Курской дуги отбросили войска противника на исходные рубежи и после небольшой паузы перешли в решительное контрнаступление.

Мехкорпус генерала Шубникова 3 августа вошел в прорыв, созданный общевойсковыми армиями Степного фронта, и двинулся вдоль Харьковского шоссе на юго-запад.

Белгород оставался левее.

КП генерала Шубникова расположился в небольшой дубовой роще, прижавшейся к холму с белыми меловыми пролысинами. Танк, рация на «виллисе», «летучка», грузовик с брезентовым кузовом и бронетранспортер — вот и все хозяйство корпусного командного пункта.

Шубников грузно вылез из танка, снял танкошлем — адъютант подал фуражку, — вытер платком пот на лбу и, обращаясь к начальнику штаба подполковнику Бородину, сидевшему у рации, установленной на «виллисе», спросил:

— Гольцев на связь выходил?

— Он встретил танковый заслон. Уже потерял девять танков. Противник огрызается крепко.

— Надо установить точно состав вражеской группировки. А то мы пока воюем вслепую. Не дело это.

— Я подготовил подвижную разведгруппу — три транспортера и десяток мотоциклов. Командира группы вызвал, вот он.

Бородин показал на паренька в комбинезоне и танковом шлеме, сидящего на траве у мотоцикла. Протянул генералу листок бумаги.

— Что это у тебя?

— Разведчики сегодня ночью наткнулись на подвижную группу. Захватили мотоцикл. Его вел обер-лейтенант. Гитлеровец погиб в перестрелке. В сумке у него оказалось вот это — обращение Гитлера к солдатам. Не успел уничтожить. В разведотделе утром перевели.

Шубников развернул бумагу и начал читать:

«Солдаты! Сегодня вы начинаете великое наступательное сражение, которое может оказать решающее влияние на исход войны в целом.

С вашей победой сильнее, чем прежде, укрепится убеждение о тщетности любого сопротивления немецким вооруженным силам. Кроме того, новое жестокое поражение русских еще более поколеблет веру в возможность успеха большевизма, уже пошатнувшуюся во многих соединениях советских вооруженных сил. Точно так же, как и в последней большой войне, вера в победу у них, несмотря ни на что, исчезнет.

Русские добивались того или иного успеха в первую очередь с помощью своих танков.

Мои солдаты! Теперь наконец у вас лучшие танки, чем у русских.

Их, казалось бы, неистощимые людские массы так поредели в двухлетней борьбе, что они вынуждены призывать самых юных и стариков. Наша пехота, как всегда, в такой же мере превосходит русскую, как наша артиллерия, наши истребители танков, наши танкисты, наши саперы и, конечно, наша авиация.

Могучий удар, который настигнет сегодняшним утром советские армии, должен потрясти их до основания.

И вы должны знать, что от исхода этой битвы может зависеть все.

Я как солдат ясно понимаю, чего требую от вас. В конечном счете мы добьемся победы, каким бы жестоким и тяжелым ни был тот или иной отдельный бой.

Немецкая родина — ваши жены, дочери и сыновья, самоотверженно сплотившись, встречают вражеские воздушные удары и при этом неутомимо трудятся во имя победы; они взирают с горячей надеждой на вас, мои солдаты. Адольф Гитлер».

Внизу было обозначено, что приказ подлежит уничтожению в штабах дивизий.

— Да, штука интересная, — сказал генерал, отдавая Бородину бумагу. — Заметил, как он о танках пишет? Но ничего у них не получилось. «Тигры» тоже горят, да еще как. Впрочем, документ надо доставить в штаб фронта. Конечно, эта бумажка теперь нужна лишь для истории. Но отправляй сейчас же.

И после паузы:

— Позови командира разведчиков.

— Батьянов!

Парень в комбинезоне вскочил, оправил ремень, подбежал к генералу.

— Старшина Батьянов по вашему приказанию прибыл.

— Давно воюешь, старшина? — спросил Шубников. Ему сразу понравился этот рослый парень с открытым, красивым лицом.

— С самого начала.

— На Калининском фронте ты в корпусе был? Я тебя вроде бы видел.

— Был, товарищ генерал. В бригаде полковника Куценко.

— А в разведку как попал?

За Батьянова ответил Бородин:

— Он из авиадесантников. Хорошо дрался под Белым в танковом десанте. Когда в Нижнедевицке формировали разведбат, мы его взяли из бригады Куценко. Парень толковый, боевой. Он и добыл это обращение фюрера. Орел!

— Захвалишь. Зазнается еще.

— Не зазнаюсь, — улыбаясь, ответил Батьянов.

Шубников посмотрел на ремень старшины, на котором висело две кобуры — справа для нашего ТТ, слева большая, черная для немецкого парабеллума, из голенища сапога торчала рукоятка трофейного эсэсовского кинжала.

— Ты что-то много игрушек на себя навешал.

— Пригодятся, товарищ генерал.

— Ладно, шутки в сторону. Ты знаешь задачу?

— Подполковник мне сказал. Я понял, нам надо взять «языка».

— Нет, не просто «языка». Ты уже взял одного, жаль, живым не довез. Надо взять танкиста из свежих дивизий, которые, по-видимому, сейчас подошли с юга.

— Понятно, товарищ генерал.

— Ну раз понятно, действуй.

Батьянов ловко, с вывертом отдал честь и со строевым изяществом повернулся кругом. Быстро вскочил в мотоциклетное седло — машина взревела и помчалась по проселку, поднимая белую меловую пыль.

Группа Батьянова — три бронетранспортера и десять мотоциклов с ручными пулеметами на колясках — уже через сорок минут была в районе боя, который вел танковый батальон капитана Савичева.

Темнело. Танки медленно продвигались по неширокому склону, стреляя на ходу.

Савичев стоял за танком — потный, уставший. Не спал сутки, злой — потерял вчера семь танков.

Поздоровался с Батьяновым — старые знакомцы по Калининскому фронту.

— К нам на поддержку?

— Нет, капитан. Стемнеет — рвану в сторону хутора — вот сюда.

Он вынул из планшета карту, показал Савичеву маршрут.

— А то остался бы у меня. Утром поможешь взять Казачью Лопань. Там тебе «языков» хватит — бери любого.

— Времени нет.

— Ну, желаю удачи. Хочешь, поешь. Каша еще горячая — кухня только пришла.

— Спасибо, капитан. Некогда.

Темнота сразу, как-то внезапно опустилась на землю. Мотоциклы и бронетранспортеры растворились во мгле.

Анатолий Батьянов считал, что он многое может сделать на этой войне. В то страшное утро начала войны его подняли по тревоге — он служил в Белостоке в танковой дивизии, был мотоциклистом при штабе. А через два дня уже шел по лесной чащобе, выбираясь из окружения.

Три сотни усталых, запыленных, потерявших связь со своими, спешившихся танкистов упорно шли на восток, минуя дороги, по которым день и ночь двигались немецкие танки и бронетранспортеры. На десятый день сильно поредевший после нескольких стычек отряд остановился на краю болота.

— Давайте поразмыслим, куда пойдем дальше, — сказал высокий танкист с перевязанной грязным бинтом шеей и развернул карту.

— Идти надо на север, товарищ старший политрук.

Это сказал Батьянов.

Старший политрук — его фамилия была Белоконь — нравился Батьянову: он сразу взял на себя командование группой и за эти десять дней показал себя человеком, безусловно, смелым, умеющим сплотить людей. Хорошо провел несколько боев, пробиваясь через магистрали. Но Батьянов чувствовал, что ориентироваться на местности Белоконю непросто, видимо, не хватало опыта. Другие командиры для этого дела тоже не больно-то подходили: военврач второго ранга, следователь дивизионной прокуратуры, интендант да несколько мальчишек-лейтенантов, только из училища.

— А ты кто? — удивленно спросил Белоконь.

— Сержант Батьянов.

— Ты что, местный? Знаешь этот район?

— Нет, я сибиряк. А в лесах разбираюсь.

— Карта, брат, кончилась, — грустно сказал Белоконь. — Видишь, мы вот здесь, у самого края листа.

Он ткнул пальцем в карту.

— Идти нам надо на север, — повторил Батьянов, — в сторону Калининской области. На восток мы не пройдем. Лес кончается.

— Откуда ты знаешь?

— Вижу. А на север — лесной массив километров на сто.

— Ну что же, сержант, бери компас. Будешь мне помогать.

— Ладно, — спокойно ответил Анатолий.

Теперь он вел группу строго на север. Питались скудно — иногда посылали дозоры на хутора, не занятые немцами, за продуктами, но чаще варили грибы, ели ягоды. Но Белоконь крепко держал в руках группу. На одном из привалов он жестко сказал:

— Кто идти с нами не хочет, пусть уходит. Но ныть и паниковать не позволю.

На шестые сутки сквозь пелену дождя, пронизывавшую лесной массив, стала отчетливо слышна орудийная канонада.

В следующую ночь они вышли к своим. Танкистов распределили по разным частям. Старшего политрука Белоконя оставили в штабе, а Батьянова направили в авиадесантную бригаду, которую вскоре повезли в Рязань на переформировку.

Прощаясь с Батьяновым, старший политрук Белоконь сказал:

— Будь здоров, сержант. Ты хорошо повоюешь. Уверен. Спасибо тебе.

Они обнялись.

В декабре Батьянов участвовал в десантных операциях под Москвой. Потом десантную бригаду перебросили севернее Сталинграда — там Батьянов был ранен. Госпиталь и снова — на формировку, на этот раз под Владимир, где в гремящем танковым гулом лесу создавался механизированный корпус генерала Шубникова.

В боях под Белым Анатолий Батьянов был командиром отделения автоматчиков — на танковой броне. И там командир танкового батальона капитан Савичев заметил, как здорово ориентируется сержант на местности, как ловко владеет оружием, как умело руководит автоматчиками — танковым десантом. И когда под Воронежем корпус заново формировался, он порекомендовал Батьянова в корпусной разведбатальон.

Здесь Анатолий почувствовал себя полностью в своей тарелке. Ребят подобрал крепких, надежных.

Ночью разведотряд Батьянова ворвался в село. Батьянов заранее выбрал цель поиска. Почти час он колдовал над картой, а потом позвал помкомвзвода сержанта Сергея Кузнецова.

— Видишь село? — он ткнул пальцем в карту.

— Вижу. Написано «Полевое».

— Правильно. А сколько в нем дворов?

— На карте не помечено. Но, думаю, небольшое. Дворов тридцать.

— Правильно думаешь. Но это — не главное. А главное то, что село-то наше стоит в овраге. Вот здесь, — он опять ткнул пальцем в карту, — роща. А в ней — танки. Это точно. Отдыхают немцы после сегодняшнего боя. Ремонтируются. Не спят, поди. Но ночью танкового нашего удара не ждут. К утру готовятся.

Кузнецов выслушал Батьянова, не перебивая, и спросил:

— Поднимать ребят?

— Погоди. Пусть пока отдыхают. В двадцать один ноль-ноль поднимешь. И по коням. Ударим сразу с двух сторон. Мой бронетранспортер и пять мотоциклов съедут с горы и ворвутся в уличный порядок. А ты с остальными ребятами ударишь со стороны огородов. Все должно продлиться минут пять. У четвертого дома встречаемся, забираем кого можно и по огородам уходим. В длительный бой не втягиваться. Понятно? Когда будешь уходить, дашь ракету.

— Понятно.

— Ну иди, отдохни.

Когда Батьянова забрали в корпусной разведбатальон и назначили командиром взвода, он попросил комбата взять и Сергея Кузнецова.

Молодой красноармеец понравился ему зимой на Калининском фронте — он смело действовал в танковом десанте, не растерялся, не сник, когда корпус попал в окружение. А когда выходили из кольца ночью, через лес, по пояс в снегу, Батьянов заметил, что этот рослый паренек не только крепок физически, но и хорошо ориентируется на местности.

«Будет из него разведчик», — решил Батьянов. И когда сам попал туда, куда хотел, — в корпусную разведку, стал подбирать себе товарищей, пригодных для этого трудного, опасного и, можно сказать, требующего особого таланта дела.

Во время формировки под Воронежем четверых бойцов он попросил откомандировать из разведки в мотострелковые батальоны.

— Нам не подходят, — прямо сказал Батьянов комбату капитану Бикенину.

— Дисциплину нарушают? А вроде ребята обстрелянные, повоевали.

— Нет, бойцы они исправные. И опыт имеют, но нам не подходят. Резвости нет, да и местность понимают неважно.

— Ну смотри, — сказал Бикенин, — тебе с ними воевать.

— Это точно, мне.

Взвод получился крепкий. На учениях под Нижнедевицком их похвалил начальник штаба корпуса подполковник Бородин. Ему понравилось, как Батьянов организовал разведку боем.

Теперь предстояло проверить на деле, как сколочен взвод и как получится не учебная, а настоящая разведка боем.

Удар был внезапным. На полной скорости бронетранспортер, ведя огонь на ходу из крупнокалиберного пулемета, и пять мотоциклистов ворвались в село. Трассирующие пули огненными змейками вились вдоль улицы. Батьянов поднял ракетницу, и в небо взвилась ракета, на миг озарившая белые хаты с соломенными крышами, улицу с глубокими колеями, выдавленными танками, и немцев, выскакивающих на улицу из хат.

Из перелеска послышался шум заводимого двигателя, и Батьянов почувствовал, как совсем рядом пронеслась танковая болванка.

Бронетранспортер и мотоциклы рванулись вперед.

Батьянов крикнул водителю:

— Включи фары!

Два мощных электрических луча осветили улицу.

Теперь она была пуста.

Немцы, видимо, справились с первым оцепенением, вызванным внезапным появлением бронетранспортеров и мотоциклов, и сгруппировались за домами.

— Гаси фары, — сказал Батьянов.

Водитель протянул руку к рычажку на панели, но в этот же миг пулеметная очередь хлестнула по борту бронетранспортера — одна фара погасла.

— Гаси, я сказал!

— Рука… — простонал водитель.

— Ты ранен?

— Рука отнялась. Ранен.

Батьянов ловко перепрыгнул через сиденье и оказался рядом с водителем.

— Потерпи, Сергеев. И подвинься чуток.

Батьянов выключил свет и включил заднюю скорость.

Бронетранспортер натужно завыл и поехал вдоль улицы назад.

— Стреляй! — крикнул Батьянов младшему сержанту Ткаленко, стоявшему у пулемета, и начал разворачивать бронетранспортер.

Мотоциклисты, увидев маневр командира, тоже стали разворачивать свои машины, не прекращая огня.

Батьянов понял, что захватить «языка», как он рассчитывал, прямо на улице ему не удалось и не удастся. Он знал, что неразбериха, возникшая у немцев при появлении его отряда, уже прошла и сейчас вступит в силу привычный для вермахта жесткий порядок, из рощи выскочат танки, перережут ему пути отхода и уничтожат разведчиков. Наверное, полагал он, в его распоряжении есть две-три минуты, не больше. Мысль работала лихорадочно.

— Ракету, — приказал он Ткаленко.

Тот сразу же, не мешкая, выхватил из-за ремня ракетницу и выстрелил.

Зеленая ракета дугой взвилась над селом.

Батьянов увидел, как за порядком домов, там, где начинались огороды, взвились две такие же ракеты.

«Это Кузнецов, — понял Батьянов. — Значит, у него все в порядке».

— Потерпи, брат, — сказал Батьянов, обращаясь к притихшему Сергееву, тот почти сполз с сиденья. — Потерпи.

Машина шла с трудом — накренилась, мотор хрипел и кашлял. Видимо, было повреждено переднее левое колесо, и пуля попала в мотор.

Мотоциклисты обогнали Батьянова, продолжая вести огонь, — теперь назад, в сторону центра села.

Из рощи явственно послышался танковый гул. А через секунду раздался орудийный выстрел, и снаряд прошел над самым бронетранспортером. Следующий снаряд с треском влепился в кирпичную стену сарая.

Батьянов жал газовую педаль, и бронетранспортер, прорезая мглу, кашляя и завывая, мчался по дороге, идущей со склона, на котором стояло село.

Он на секунду включил свет. Уцелевшая фара вспыхнула.

Батьянов увидел дорогу и мотоциклы, идущие впереди.

Все правильно. Только надо скорее нырнуть в лесок, который должен быть где-то здесь.

Ночное небо разрывали выстрелы танковых пушек, тьму прорезали трассирующие пули — били танковые пулеметы. Немцы никак не могли успокоиться, хотя, наверное, понимали, что рейд советских разведчиков уже закончился.

В роще Батьянов остановил колонну. Выстрелы в селе продолжались. Но вот послышался треск мотоциклетных моторов и совсем рядом вспыхнули и сразу погасли фары бронетранспортера. «Это Кузнецов», — понял Батьянов.

— Сергей!

— Я здесь, товарищ старшина.

Кузнецов вынырнул из темноты и оказался рядом с бронетранспортером Батьянова, включившего карманный фонарик.

— Все в порядке, — сказал Кузнецов.

— Что в порядке?

— Немец у меня в кузове лежит.

— Живой?

— Живой и здоровый. И тебе того желает. Настоящий матерый фашист.

— Порядок, Сережа.

Батьянов включил зажигание, и бронетранспортер, а за ним вся колонна двинулись вперед.

3

Наступление продолжалось успешно. На командный пункт генерала Шубникова непрерывно поступали донесения о движении танковых и механизированных бригад, о заслонах, которые они сбивали с ходу, о взятых населенных пунктах, о потерях.

Танковая бригада подполковника Гольцева двигалась в первом эшелоне, отрезая Белгород и не давая противнику уйти из города и усилить оборону Харькова, которую Гитлер приказал держать во что бы то ни стало.

Бригада Гольцева потеряла двенадцать танков, из них семь сгорели и пять потеряли ход, но после ремонта смогут встать в строй. Но она упорно продвигалась вперед, обходя укрепленные пункты и сбивая танковые заслоны. Батальон Савичева на рассвете занял село, в котором ночью проводил разведку боем отряд Батьянова. Бой в селе был коротким, и батальону, поддерживаемому артиллерийской батареей и залпом «катюш», которых с вечера прислал для усиления бригады Гольцева генерал Шубников, удалось прорваться через село и оседлать асфальтированное шоссе Белгород — Харьков.

Савичев поставил танки с обеих сторон шоссе, имея в виду, что противник может появиться и со стороны Белгорода, и со стороны Харькова. Доложил по рации комбригу.

Подполковник Гольцев похвалил комбата, но добавил:

— Противник у тебя серьезный, танковая дивизия СС «Мертвая голова». Учти.

Пленный танкист, которого добыл сержант Кузнецов, был доставлен Батьяновым на КП корпуса еще ночью.

Шубников спал в крытой машине-салоне. Бородин работал в палатке, развернутой прямо у борта танка. Из входной щели ярко бил свет — горела лампочка от танкового аккумулятора.

Часовой-автоматчик вошел в палатку:

— Разведгруппа прибыла, товарищ подполковник.

— Зови старшину, — сказал Бородин, отрываясь от карты.

Батьянов доложил, что «язык» доставлен.

— Веди его сюда.

В палатку вошел Кузнецов, высокий, с автоматом на ремне, и с ним немец-танкист в черном комбинезоне, без шлема.

Бородин спросил по-немецки: имя, звание, часть.

Танкист молчал, опустив голову.

— Да чего его спрашивать. Дивизия СС «Мертвая голова», — сказал Батьянов, улыбаясь, — а зовут его Фридрих Краузе, фельдфебель.

Он протянул Бородину документы пленного.

— Вот.

Когда немец услышал свое имя и название дивизии, он поднял голову и произнес:

— Фридрих Краузе, фельдфебель.

Бородин внимательно посмотрел на пленного.

— Ну вот и заговорил.

И, обращаясь к часовому, добавил:

— Отведи его к Бикенину, пусть допросит как следует. С переводчиком. Молодец ты, Батьянов. Сделал то, что надо.

— Нет, я здесь ни при чем. Это Кузнецов, — он кивнул в сторону стоящего рядом сержанта. — Он его взял, голубчика. А я не сумел. Ему награда положена.

— Ладно. Разберемся. Идите отдыхайте пока. С утра будет новая работа.

Разведчики ушли.

Уже начало светать. Из салона крытой машины по лесенке спустился генерал Шубников — в гимнастерке, без пояса.

— Чего вы тут шумели?

— Да разведчики пленного привезли. «Мертвая голова» перед нами. Значит, эту дивизию перебросили из Донбасса на усиление четвертой танковой армии. Хотят не пустить нас в Харьков.

— Ничего у них не получится. Поздно. Что у Гольцева?

— Ведет бой за шоссе. Вечером должен взять Казачью Лопань. Полагаю необходимым направить к нему на усиление мехбригаду Пантелеева и истребительный противотанковый полк.

— Согласен. И давай передвигать наше хозяйство вперед, вот сюда, — Шубников показал на карте, лежащей на столе у Бородина. — А я сейчас умоюсь и поеду к Гольцеву.

Через полчаса танк и машины КП корпуса двинулись по проселочной дороге в сторону шоссе Белгород— Харьков.

4

Поезд — паровоз, два пассажирских вагона, три платформы с зенитными пушками, две платформы с легковыми машинами и товарный вагон — медленно проследовал мимо станции и, стуча колесами на стрелке, стал сворачивать на запасный путь. Поезд остановился около длинного пакгауза, в тени деревьев, почти прижавшихся к железнодорожному полотну, и солдаты в черных комбинезонах быстро расчехлили зенитки. Дверь товарного вагона с грохотом раскрылась, и на землю один за другим стали спрыгивать солдаты. Они выстроились вдоль состава, взяв автоматы на изготовку.

Раскрылась дверь салон-вагона, и по ступенькам быстро соскочил офицер в полевом кителе с погонами обер-лейтенанта. Он ловко подставил под последнюю лесенку маленькую скамеечку и помог сойти на землю — платформы здесь не было — пожилому военному в кожаном пальто и генеральской фуражке.

Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн вышел из вагона, внимательно оглядел застывших по стойке «смирно» солдат охраны и негромко спросил обер-лейтенанта, встретили ли генерал-полковника Цейтцлера. Тот ответил, что самолет Цейтцлера благополучно приземлился и генерал-полковник уже едет сюда — его встретили генерал-майор Крафт и полковник Варнеке, охрана обеспечена.

Манштейн кивнул и не спеша зашагал вдоль вагонов, разминая ноги и расправляя спину, побаливавшую с утра. У паровоза стояли офицер и группа солдат — все с автоматами на изготовку. Офицер вытянул руку в фашистском приветствии. Генерал-фельдмаршал в ответ вяло махнул рукой и повернул в сторону своего вагона.

К железнодорожному полотну подъехала большая серая машина «хорьх» с брезентовым верхом и резко остановилась. Из машины легко выпрыгнул низенький полнеющий генерал и направился навстречу Манштейну.

Они поздоровались и поднялись в вагон.

Приезд сюда, на этот полустанок в район Харькова, в самый разгар русского наступления начальника генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Цейтцлера совсем не обрадовал командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Манштейна. До встреч и бесед ли сейчас с представителем фюрера, когда сегодня утром пришло сообщение, что советские стрелковые дивизии уже ведут бой на улицах Белгорода, а танковые соединения противника уже перерезали шоссе Белгород — Харьков и движутся на юго-запад. Да и вообще Манштейн недолюбливал Цейтцлера — эту «шаровую молнию», как его прозвали в генштабе, и не только за его кругленькую фигуру, а, прежде всего, за его жесткую требовательность и оперативность, когда речь шла о подготовке личных докладов фюреру. Генерал-фельдмаршал полагал, что должность начальника генерального штаба в этот критический период должен был бы занять он, Манштейн, впрочем, эту мысль, он знал, поддерживали и многие другие генералы. Только он, герой Крыма, человек, который прошлой зимой, командуя группой армий «Дон», после Сталинградской катастрофы сумел в какой-то мере стабилизировать фронт и даже вновь захватить Харьков и Белгород, способен возглавлять генштаб вермахта. Фюрер, недовольный тем, что Манштейн так и не сумел в декабре деблокировать окруженную трехсоттридцатитысячную группировку Паулюса, весной, после взятия Харькова сменил гнев на милость и наградил его «дубовыми листьями» к Рыцарскому кресту, который он получил еще за поход во Францию. Фюрер поручил ему командовать мощной группой армий «Юг», которая должна была летом перейти в наступление и сокрушить весь южный и юго-западный фас Курской дуги и вместе с северной группой генерал-полковника Модели, соединившись с ней в районе Курска, окружить и уничтожить советские войска во всем этом огромном районе — осуществить операцию «Цитадель», в разработке которой участвовал и Цейтцлер. Манштейн был уверен, что добьется победы в этом третьем летнем наступлении.

«Тигры», «фердинанды», «пантеры», на которые так уповал фюрер, да и он, Манштейн, не смогли создать перелома. А после Прохоровского танкового сражения русские не только восстановили свою оборону, но уже в начале августа смогли перейти в решительное контрнаступление, рассекая подчиненные ему, Манштейну, войска — группу армий «Кемпф» и 4-ю танковую армию генерала Гота. Не удался предусмотренный генштабом контрудар.

Так что совсем не вовремя приехал посланец фюрера.

Фельдмаршал и генерал-полковник вошли в просторный салон и сели на мягкий плюшевый диван у полированного стола. Цейтцлер осмотрел обшитые красным деревом стены вагона с изящными бронзовыми плафонами и заметил, не без скрытой иронии, что здесь весьма удобно. Генерал-фельдмаршал спокойно ответил, что поезд помогает ему быстро перемещаться в нужный пункт и руководить сражением, а вагон этот захвачен в Крыму — он из числа тех, что принадлежали императорской фамилии, — и здесь действительно удобно работать.

Подали кофе.

Цейтцлер, отпив немного, сказал, что с обстановкой на фронте его уже ознакомил в пути генерал-майор Крафт и он весьма огорчен тем, что, очевидно, сегодня будет сдан Белгород и нависла угроза над Харьковом.

Манштейн не стал успокаивать начальника генерального штаба, положение действительно серьезное, но фюрер, как он понимает, не обещает дать новые резервы, а лишь приказывает держаться. Между группой генерала Кемпфа, находящейся в районе Харькова, и 4-й танковой армией генерала Гота — разрыв, в который устремились советские танковые и механизированные корпуса. Но, заметил Цейтцлер, фюрер считает сдачу Харькова невозможной, иначе путь Советам к Краснограду, Полтаве, к Днепру будет открыт.

Манштейн нахмурился, ничего не ответил и после паузы предложил генерал-полковнику вместе съездить к генералу Кемпфу.

— Нет, нет, господин фельдмаршал, — заторопился Цейтцлер, — вопрос о Кемпфе уже решен, фюрер приказал заменить его другим командующим и переименовать названные группы — теперь это будет восьмая армия.

Фельдмаршал пожал плечами и сказал, что он не видит возможности сейчас резко изменить обстановку в районе боевых действий, если ему не дадут новых танковых дивизий или не разрешат сдать Донбасс и перебросить сюда освободившиеся там дивизии.

Цейтцлер постарался изменить тему беседы. Он стал расспрашивать фельдмаршала о составе наступающих войск русских. Манштейн вынул из кожаного бювара несколько листов бумаги с напечатанным текстом и протянул их генерал-полковнику. Потом добавил, что русское командование весьма энергично руководит наступлением. Танковые и механизированные корпуса, которые имеются в распоряжении командующего Воронежским фронтом Ватутина и командующего Степным фронтом Конева, сумели глубоким маневром обеспечить взятие пехотой Белгорода и теперь угрожают всей группе «Кемпф» оперативным окружением в районе Харькова.

Пришел адъютант и что-то тихо сказал фельдмаршалу, тот кивнул и, обращаясь к генерал-полковнику, сказал, что поезд должен уйти с этой станции, здесь небезопасно. Цейтцлер ответил, что он, собственно, выполнил поручение фюрера и хотел бы до темноты улететь в ставку.

Они допили кофе, и Цейтцлер, чтобы как-то смягчить неуместность своего визита, ознакомил фельдмаршала с положением дел на других участках советско-германского фронта. Он сказал при этом, что его весьма беспокоит и продвижение Центрального советского фронта генерала Рокоссовского, который в ближайшие недели, очевидно, войдет в пределы Украины, в Приднепровье севернее Киева. Двинулся и русский Западный фронт. Словом, положение тяжелое. И, очевидно, резюмировал начальник генерального штаба, нам не придется больше наступать.

Манштейн извинился, сказав, что он должен отлучиться на узел связи, чтобы выслушать донесения командующих армиями и корпусами.

Конечно, пятидесятишестилетний фельдмаршал чувствовал себя неважно — ему неприятен был разговор с Цейтцлером, ибо он знал, что все до самой мелочи будет передано фюреру. Манштейн всегда считал, что Гитлер высоко его ценит, да, собственно, с фюрером была связана вся карьера фельдмаршала. Он был сын, внук и правнук прусских генералов и гордился своей принадлежностью к военной касте. Но настоящую карьеру Манштейн сделал после того, как в Германии восторжествовал фашистский режим. В первую мировую войну он служил в штабах на Западном и Восточном фронтах, в период Веймарской республики занимал скромные должности в рейхсвере, зато при Гитлере сразу взмыл вверх — руководящая должность в генштабе, начальник штаба группы армий во время захвата Польши и Франции, командир танкового корпуса в сорок первом году, когда его танки прошли через Прибалтику, правда, потом были остановлены в районе озера Ильмень. Снова рывок вверх — командование армией в Крыму и под Ленинградом. И наконец, высшая фронтовая должность в рейхе — командующий группами армий «Дон» и «Юг». Но еще зимой прошлого года он со всей очевидностью понял, что агрессивная война, одним из творцов которой он был, окончательно проиграна.

Манштейн всегда помнил охватившие его чувства, когда танковый корпус, которым он командовал, прорвался через советскую границу и устремился в глубь Прибалтики, — тогда он восторгался политическим и военным гением фюрера. Не так уж давно это было, но теперь не его гренадеры, а советские армии, корпуса, дивизии последовательно и целеустремленно ведут наступление, одерживая блестящие победы.

Начальник генштаба Цейтцлер и командующий группой армий «Юг» Манштейн довольно холодно попрощались у ступенек вагона.

— Что я могу передать фюреру?

— Вы же видели, что здесь происходит, и знаете обстановку, — раздраженно ответил фельдмаршал.

— Да, конечно.

Цейтцлер быстро сел в свой «хорьх», и машина, а за ней и бронетранспортер с охраной понеслись, вздымая пыль, в сторону полевого аэродрома.

5

Шубников целый день был в бригадах. На КП Гольцева он наблюдал, как танки атакуют село на Харьковском шоссе. В бригаде Пантелеева он помог командиру организовать взаимодействие с артиллерийским противотанковым полком и со стрелковой дивизией — соседом справа. Днем он придвинул зенитный полк к боевым порядкам танков — так была сорвана попытка противника использовать пикирующие бомбардировщики, чтобы приостановить наступление. Вызвал по рации из резерва саперный батальон — надо было укрепить мосты через речки, текущие в оврагах, чтобы танковые бригады второго эшелона без помех двигались вперед. Сделал строгое замечание зампотеху — на поле боя осталось несколько наших подбитых танков, не сгоревших. Приказал их срочно эвакуировать в тыл, в ремонтно-восстановительный батальон.

Усталый, голодный — Гольцев приглашал пообедать, но он отказался, некогда, — Шубников поехал на корпусной командный пункт, который должен был переместиться в рощу, в полутора километрах от шоссе. КП он нашел, когда уже смеркалось, — очертания танка, машины-салона, бронетранспортеров и большой палатки сливались с зеленью перелеска. Но Шубников еще издали увидел, что кроме машины КП в лесу стоят еще несколько «виллисов» и два бронетранспортера. Рядом с палаткой — группа офицеров. Когда Шубников подъехал ближе, то увидел, что среди прибывших — командующий фронтом генерал-полковник Конев. Выше среднего роста, в ладно сидящей гимнастерке, он наклонился над картой, расстеленной на капоте «виллиса».

Шубников соскочил с машины, доложил по форме.

— Заждались мы тебя, — строго сказал командующий.

— Был в бригадах. Движение идет нормально.

— Знаю. Начальник штаба доложил, — он кивнул в сторону стоящего у палатки Бородина.

— Мы ждем горючее для автомашин и танков.

— И это знаю. Через час придут цистерны, они уже получают горючее на станции снабжения.

И его строгое, обычно неподвижное лицо вдруг осветилось улыбкой.

— Поздравляю с салютом.

— Не понял, товарищ командующий.

— Не понял, говоришь? Так вот — сегодня в Москве будет произведен салют в честь войск Центрального, Брянского, Западного, Воронежского и нашего, Степного фронта за взятие Орла и Белгорода. Так что поздравляю. Первый салют.

Сказав это, Конев сделался снова серьезным, сосредоточенным и, пригласив Шубникова к карте, показал ему направление дальнейшего движения корпуса — западнее Харькова, на Красноград.

— Мы рассекли группировку Манштейна. Четвертая танковая армия Гота и группа «Кемпф» разъединены вот здесь. — Командующий снова показал на карте. — Я полагаю, что сейчас они начнут выводить войска из района Харькова, — иначе неминуемое окружение. Вот здесь. — И он снова показал на карте. — Вы же должны не сбавлять темпа. Если и оторветесь от стрелковых дивизий — не беда. Главное, не допускать пауз, не дать им организовать оборону.

Командующий говорил спокойно, четко, как бы выверяя каждую свою фразу.

Шубников не служил раньше под началом Конева, но много слышал о нем еще в Белоруссии в тридцатых годах, когда тот командовал дивизией, как о строгом, требовательном командире, но требовательном, строгом и к себе. Знал он, что в гражданскую войну Конев был комиссаром бронепоезда, с которым прошел путь от Волги до Хабаровска, как делегат десятого съезда партии участвовал в ликвидации Кронштадтского мятежа, был комиссаром штаба войск Дальневосточной республики, которые возглавляли Блюхер и Уборевич, служил в Монголии. Знал и то, что после гражданской войны, когда Коневу, учтя его опыт, предложили большую комиссарскую должность, он отказался и попросился на командную работу — и несколько лет служил командиром полка, упорно постигая тонкости руководства этим важным военным организмом. Учился в академии имени Фрунзе, а потом — дивизия, корпус, округ. В войну он вступил закаленным командиром, за плечами которого была и политическая работа в армии, и серьезный опыт руководства войсками и в западных округах, и на Дальнем Востоке. С детства познавший цену тяжкого труда, крестьянский сын с Вологодчины, рабочий на лесосплаве, солдат первой мировой войны и комиссар войны гражданской, он упорно, настойчиво постигал военную науку, хорошо понимая, с каким сильным и опытным врагом ему придется встретиться на поле боя. Когда это будет, он, конечно, не знал. Но знал твердо, что будет.

Он продолжал учиться в испытаниях этой войны, закаляясь в весьма драматических порой поворотах своей командирской судьбы, упорно, не страшась неудач, вырабатывая свой полководческий почерк. Он всегда тщательно, дотошно, требовательно готовил операцию, а потом, когда решение было принято и штаб формулировал его в четких строчках приказа, выезжал в войска, чтобы лично видеть, как на деле выполняется этот приказ.

Конев всегда помнил горячее лето сорок первого, когда сформированную из войск Северо-Кавказского военного округа армию, которой он командовал, бросили сперва на Украину, а потом в Белоруссию, под Витебск. Еще не все эшелоны разгрузились, а полки и дивизии уже должны были вести встречный бой. Трудное, страшное время. Помнил Смоленское сражение, где враг был остановлен более чем на два месяца. А потом, в первых числах октября, удар «Тайфуна» — так назвал гитлеровский генштаб операцию, которая должна была сокрушить Западный и Резервный фронты и обеспечить взятие столицы. Конев тогда был только что выдвинут на должность командующего Западным фронтом вместо убывшего на юг маршала Тимошенко — и здесь ему пришлось пройти тяжкое испытание. Войска сражались в окружении, положение столицы было угрожающим. Когда Западный фронт принял Г. К. Жуков, он попросил у Ставки, чтобы Конева оставили его заместителем по войскам, расположенным в районе Калинина. Сталин дал согласие. В ходе боев за Москву был образован Калининский фронт во главе с Коневым — и этот фронт участвовал в том знаменитом декабрьском контрнаступлении, освободил Калинин, вышел на границы Смоленщины. Первое, первое во второй мировой войне стратегическое контрнаступление против объявленного «непобедимым» рейха! Сколько тогда у Конева было танков? Несколько десятков. А теперь он руководит танковыми и артиллерийскими армадами, наступает не зимой, а летом, и наступает успешно. Давно ли гитлеровцы трубили, что русские могут наступать только зимой, когда им помогает генерал «мороз»? На Курской дуге, да и здесь, под Харьковом, нет снега, жарко палит солнце, растрескалась земля и вздымается пыль на дорогах под колесами машин и гусеницами танков.

Наступление идет безостановочно. И сегодня вечером небо Москвы прорежут трассы снарядов и причудливые узоры ракет.

Когда командующий фронтом и те, кто сопровождал его, уехали, Шубников подозвал Бородина и замполита Кузьмина:

— Давайте обсудим, что можно сделать сегодня ночью, и планы на завтра. Отдыхать нам некогда. Танки останавливаться не должны.

Вместо эпилога

Из директивы начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта

«В результате операции „Цитадель“ противник на Курской дуге должен быть окружен и уничтожен. Успех будет иметь решающее значение для всего восточного фронта. 4-я танковая армия прорывает оборону противника в направлении на Курск, продвигаясь через рубеж Марьино — Обоянь, и устанавливает как можно быстрее связь с наступающей с севера 9-й армией».

Из приказа Гитлера по офицерскому составу войск, участвовавших в операции «Цитадель»

«…Поражение, которое потерпит Россия в результате этого наступления, должно вырвать на ближайшее время инициативу у советского руководства, если вообще не окажет решающего воздействия на последующий ход событий.

Армии, предназначенные для наступления, оснащены всеми видами вооружения, которые оказались в состоянии создать дух немецкого изобретательства и немецкая техника. Численность личного состава поднята до высшего возможного у нас предела. Эта и последующие операции обеспечены в достаточной степени боеприпасами и горючим. Наша авиация разгромит, сосредоточив все свои силы, воздушную мощь противника, она поможет уничтожить огневые позиции артиллерии врага и путем непрерывной активности окажет помощь бойцам пехоты, облегчив их действия.

Я поэтому обращаюсь к вам, мои командиры, накануне этой битвы. Ибо на четвертом году войны больше, чем когда бы то ни было, исход битвы зависит от вас, командиров, от вашего руководства, от исходящего от вас подъема и стремления к движению вперед, от вашей не останавливающейся ни перед чем непреклонной воли к победе и, если необходимо, также от ваших личных героических действий.

<…>

При этих обстоятельствах не сомневаюсь, что я, господа командиры, могу положиться на вас.

Адольф Гитлер.

Этот приказ уничтожить после оглашения в штабах дивизий».

Из воспоминаний Маршала Советского Союза Г. К. Жукова

«По плану операции Воронежского и Степного фронтов, носившей условное название „Румянцев“, главный удар осуществлялся из района Белгорода смежными флангами этих двух фронтов в общем направлении Богодухов — Валки — Нов. Водолага в обход Харькова с запада.

<…>

Все говорило о том, что здесь предстоят тяжелые сражения, особенно для войск Степного фронта, вынужденного в силу обстановки наступать на хорошо укрепленный… район».

(Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления).

Донесения в Ставку Верховного Главнокомандования

«Из действующей армии. 6.8.43. Товарищу Иванову

Докладываем:

В связи с успешным прорывом фронта противника и развитием наступления на белгородско-харьковском направлении операцию в дальнейшем будем проводить по следующему плану:

1. 53-я армия с корпусом Соломатина будет наступать вдоль Белгородско-Харьковского шоссе, нанося главный удар в направлении на Дергачи.

Армия должна выйти на линию Ольшаны — Дергачи, сменив на этой линии части Жадова.

69-я армия наступает левее 53-й армии в направлении на Черемошное.

<…>

3. Для проведения второго этапа, то есть Харьковской операции, в состав Степного фронта необходимо передать 5-ю гв. танковую армию…

Просим утверждения.

Жуков, Конев, Захаров».

Из мемуаров генерал-фельдмаршала Э. Манштейна

«3 августа началось наступление противника; сначала на фронте 4-й танковой армии и на участке группы Кемпфа западнее Белгорода. Противнику удалось осуществить прорыв на стыке обеих армий и значительно расширить его по глубине и ширине в последующие дни. 4-я танковая армия была оттеснена на запад, группа Кемпфа — на юг, по направлению к Харькову. Уже 8 августа брешь между обеими армиями достигала в районе северо-западнее Харькова 55 км. Путь на Полтаву и далее к Днепру был для противника, видимо, открыт».

(Э. Манштейн. Утерянные победы).

Из воспоминаний Маршала Советского Союза Г. К. Жукова

«Вечером 5 августа 1943 года столица нашей Родины Москва салютовала в честь доблестных войск Брянского, Западного, Центрального фронтов, занявших Орел, и войск Степного и Воронежского фронтов, занявших Белгород. Это был первый артиллерийский салют в ходе Великой Отечественной войны в честь боевой доблести советских войск».

«В битве под Курском в процессе контрнаступления впервые широко использовались танковые и механизированные соединения и объединения, которые в ряде случаев явились решающим фактором оперативного маневра, средством стремительного развития успеха в глубину и выхода на тыловые пути вражеских группировок».

(Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления).