Мы выехали из кишлака около десяти часов утра. Овазбек, не торопясь, трусил впереди на черном жеребце, что-то напевал, а умолкнув, поворачивался ко мне и спрашивал: «Ну как? Не устал?» Черные усы словно перечеркивали его лицо, придавая выражение лихости и уверенности в себе. Овазбек возвращался к своему стаду яков. Я еле уговорил его взять меня с собой. Теперь я старался быть ему как можно более легким спутником.

Солнце пригревало все сильней и сильней, сгоняя со склонов свежевыпавший снег. На крутых подъемах наши кони скользили по узкой тропе, так что я инстинктивно клонился в сторону от обрыва. Часа через три мы добрались до большой поляны, где за большим глиняным дувалом были сложены кипы прессованного сена. Здесь же одиноко стоял верблюд. Однообразная верховая езда уже порядком наскучила мне, и я с радостью принялся помогать Овазбеку вьючить верблюда сеном, которое нужно было, чтобы прокормить лошадей высоко в горах. Лишь яки могут довольствоваться редкими пучками травы, пробивающейся между скал.

Снова мы потянулись вверх. Верблюд тихонько постанывал, однако на удивление бодро тянул сено в гору.

Уже довольно высоко, на небольшом уступе, обложенном по краю камнями, мы разгрузили сено и, оставив возле него верблюда, продолжили путь. Груза прибавилось — каждый взял с собой по тюку сена, чтобы покормить лошадей ночью. Прямо по каменной осыпи челноком, вправо-влево, но все время вверх мы забирались выше и выше, а конца подъему не было.

Уже малые отроги остались далеко внизу, и сам большой Алай — хребет, напоминавший зубчатую стену (Чон Алай — большой Алай, кирг.), — встал рядом. Оглядываясь, я видел далеко внизу просторную Алайскую долину с редкими кишлаками у реки. По глубоким ущельям Большого Алая параллельно друг другу к долине спускались ручьи. Сейчас о них напоминали лишь наледи, голубыми линиями перечеркнувшие заснеженный хаос гор.

Там, где подъем к гребню Алая переходил в крутую стенку, в заснеженном цирке Овазбек натянул палатку. Рядом из камней выходил ручей. Пока я привязывал коней, Овазбек долго рассматривал склон и гребень хребта в бинокль. Наконец он заметил едва заметных отсюда яков. Я тоже стал рассматривать черные и пестрые точки, медленно ползавшие по отвесным с виду стенкам. Ради них я столько пролетел и проехал за последние дни!

— Вчера я оставил стадо правее, — говорит Овазбек. — Старался подальше отогнать от перевала Сары-Бука. Пусть здесь едят. Корм есть.

Прикидывая, сколько еще нужно подниматься до яков, я вдруг вспомнил, как в первый день приезда в совхоз «Чон-Алай» бегал стометровку: «Задохнусь или нет?» Тогда все оказалось в порядке — три тысячи метров высоты ощущались не слишком сильно. Здесь уже было четыре, а мне не хотелось осрамиться перед Овазбеком.

След в след, экономя силы, я тянулся за пастухом, повторяя каждое его движение. Часа через полтора мы выбрались на гребень отрога. Теперь уже некоторые из яков были на одной с нами высоте. На шум сорвавшегося из-под моей ноги крупного камня животные, как по команде, подняли головы. Ближние к нам, недовольно взмахнув хвостами, прыжками присоединились к стаду.

Присев на камень, я осмотрел стадо в бинокль. Яки широко разбрелись по крутому южному склону, некоторые из них поднялись почти к гребню хребта. Там не было заметно ни травинки. Не знаю, чем привлекала их высота.

Переводя взгляд с одного яка на другого, я невольно отметил, насколько они не похожи ни на один из других видов быков. Головы их были малы в сравнении с туловищем, но рога длинны и остры. За короткой шеей круто вздымался загривок. Центр тяжести был сильно смещен вперед, как, впрочем, и у других горных животных. Очень длинная, у большинства черная шерсть покрывала грудь, ноги, живот и хвост, делая яков удивительно мохнатыми и приземистыми. У более старых яков длинный шлейф волос спускался с боков почти до земли, словно на них была надета юбка. Легкость движений, укороченность туловища и головы скрадывали величину животных.

Осматривая стадо, я не заметил ни одного новорожденного.

— Как бы узнать, какая из маток будет скоро телиться? — спросил я у Овазбека. — Для меня очень важно понаблюдать за ячонком с первых минут жизни.

— Наверно, никак не узнаем. Если только следить все время. А ночью нельзя — холодно и темно.

Овазбек полез вверх — собирать яков, поднявшихся на каменные зубцы хребта, а я остался наблюдать, кое-как укрепившись на склоне. Для меня, зоолога, изучающего поведение животных, был интересен буквально каждый шаг, каждое движение яков. Пока что они мало известны науке, хотя животноводы проявляют к ним все больший интерес. Возникают даже специальные совхозы, занимающиеся разведением яков. Ведь в суровых горах Центральной Азии их нельзя заменить ни одним животным. Яки проводят жизнь среди пустынных гор, находят корм на почти голых скалах и дают прекрасное мясо, кожу, шерсть. (Модницы даже делают из шерсти яков шиньоны.) Наблюдая за животными в естественных условиях, высоко в горах, в самый ответственный момент их жизни — появления на свет детенышей, — можно получить очень интересные сведения. Впоследствии они должны обернуться практическими рекомендациями для животноводов.

Бросалось в глаза своеобразие повадок яков, рожденное жизнью в горах. Они почти не боялись криков и свистов Овазбека, но случайный камень, сорвавшийся из-под его ноги, вызывал немедленную реакцию. Видимо, это следствие близкого знакомства с лавинами и камнепадами. Удирая, яки свечой задирали хвосты и, смешно взбрыкивая, прыжками спускались по каменным осыпям. Пасшиеся внизу часто воспринимали такой спуск как сигнал нападения и встречали беглецов широким лбом и рогами. Столкнувшись с глухим стуком, яки несколько минут бороздили склон широкими округлыми копытами, пытаясь потеснить друг друга. Ни крутизна, ни высота нисколько не смущали их. И вверх, и вниз они двигались одинаково легко, так что трудно было поверить, что в каждом животном по пятьсот килограммов.

Уже поздно вечером мы спустились к палатке и впервые с раннего утра поели и напились зеленого чая. Так для меня началась жизнь топос-чу — яковода, как говорят по-русски. Дважды в день, утром и вечером, мы поднимались к стаду, проверяли, все ли животные на месте, возвращали тех, которые ушли слишком далеко. Я помогал Овазбеку собирать стадо. Это приносило мне куда больше знаний, чем если бы я тихо наблюдал со стороны. Днем мы поочередно спускались к верблюду, поили и кормили его, привозили к палатке тюк сена для лошадей.

Иногда Овазбек уговаривал меня вернуться в деревню.

— Напрасно здесь сидишь, — говорил он. — Скоро приедет Аким, спустим стадо вниз. Там есть кошара, кибитка, будет много ячат. Тебе легко будет смотреть. А здесь если и родятся, то один-два. Холодно, есть нечего. Поезжай в кишлак.

Мне казалось, что глаза его в этот момент чуть-чуть смеялись, словно он испытывал меня.

— Нет, Овазбек. Мне важнее понаблюдать рождение ячат именно здесь, где яки ведут себя, как их дикие предки. Надо узнать, какое место для отела выбирает ячиха, как она отнесется к ячонку, чему будет прежде всего учить…

— А зачем это тебе?

— Разве у тебя в стаде ячихи никогда не бросают малышей? Если бы знать, от чего зависит материнская любовь, такую беду можно было бы всегда отвести. И еще — важно сравнить отношения матери и детеныша у разных животных — яков, оленей, коз, овец. Чтобы разобраться в сущности материнского инстинкта.

И удача, и беда пришли к нам одновременно, на восьмой день моего пребывания в стаде. Рано утром Овазбек, осматривая, как обычно, в бинокль склоны, заметил ровную цепочку следов.

— Волки, — сказал Овазбек.

Яки спокойно паслись на старом месте. Наверно, волки не успели еще их напугать. Увидеть волков днем нам не удалось, но по следам мы поняли: их два.

Уже под вечер Овазбек замахал мне рукой, призывая подойти поближе. По тропе я пробрался к нему. Неподалеку от Овазбека паслась ячиха. Она часто ложилась: у нее начались предродовые схватки. Насколько можно быстрее я запустил секундомер и начал наблюдение. К несчастью, темнело. Овазбек оставил меня наблюдать, а сам вернулся к стаду. Яков надо было спустить к палатке, где запах жилья и голоса людей отпугивали бы волков.

Через полчаса, когда ячонок появился на свет, было уже темно. Я с трудом различал малыша, слабо блестевшего мокрой шерсткой. Ячиха без устали вылизывала его. Оба молчали, хотя большинство копытных в первые часы после отела ведут между собой шумный «разговор». А яки словно боялись привлечь волков, серыми тенями бродивших где-то вокруг нас.

Первым моим желанием было остаться возле новорожденного на ночь. Но через полчаса усилившийся мороз заставил меня усомниться — досижу ли до утра. К тому же ячиха мало-помалу сводила ячонка вниз, ближе к основному стаду. Отправился домой и я. Овазбек развел возле палатки костер. Он очень хорошо был виден сверху, так что найти дом было нетрудно. Но спуск дался мне тяжело. На рыхлых осыпях, где ноги по колено уходили в мелкую щебенку, я спускался довольно лихо, усевшись на свою палку, словно ведьма на помело. Но раза два по скальным склонам пришлось сползать на животе, ноги болтались в воздухе, не находя опоры.

Ночь мы спали тревожно. Несколько раз Овазбек стрелял в воздух, кричал, отпугивая волков и ободряя яков.

— Ничего, если волки напугают яков… Стадо само к палатке прибежит, — успокаивал он и меня и себя.

Едва рассвело, мы вылезли посмотреть, где стадо. Но яков нигде не было.

— Неужели волки угнали в Сары-Бука? — вслух думал Овазбек.

По следам мы довольно быстро убедились в этом. Волки, как видно, напали на стадо снизу, отрезая ему путь к палатке. «Моей» ячихи тоже не было видно. Что стало с ячонком, мы не знали.

Вернувшись к палатке, наскоро позавтракали и собрались в дорогу. Овазбек взялся нести кинокамеру, так что я смог прихватить с собой рубашку на меху. Подъем на перевал дался нам, в общем-то, легко. За перевалом мы спустились по отрогу к небольшому ручью. Прямо над ним возвышалась высокая гора. Снег на ее склонах почти полностью стаял, и гора сияла на солнце красными скалами и желтыми осыпями, вполне оправдывая свое название (Сары-Бука — желтый бык).

Как видно, сильно напуганные волками, яки собрались вместе, едва мы приблизились. Овазбек пересчитал их. Увы, новорожденного ячонка и его матери не было. Яки, успокоившись, разбрелись на выпас.

Овазбек облазил близлежащие ущелья, осмотрел все вокруг в бинокль. Вероятно, он искал останки пропавшей ячихи с малышом, но я не стал его расспрашивать.

Около часа дня Овазбек показал мне ячиху, отошедшую далеко в сторону от стада.

— Наверное, собралась телиться, пойдем к ней.

Мы приближались, насколько могли, осторожно, но все же ячиха пыталась уйти дальше, оглядывалась на нас, недовольно взмахивала хвостом. Потом ей, очевидно, стало не до нас. События разворачивались очень быстро. Стараясь быть проворнее, я то записывал наблюдения, то щелкал секундомером, то брался за кинокамеру. Овазбек молча и с большим вниманием следил за моей работой. Через двенадцать минут новорожденный попробовал подняться на передние ножки, а еще через минуту уже целых двадцать секунд простоял. Пятнадцати минут от роду ячонок, словно заведенный, бродил вокруг матери. Еще плохо слушавшиеся ноги часто относили его на несколько шагов в сторону, и тогда ячонок, забеспокоившись, убыстрял поиск, пока перед ним не оказывалась черная громада матери. Я чувствовал, что он не знает еще образа матери и видит в ней лишь большой движущийся предмет. Им, вероятно, управляла врожденная реакция следования, но проверить это в эксперименте я не решался. Не хотелось нарушать естественного хода событий.

Оказавшись под ячихой, малыш тотчас же задрал голову, а прикосновение длинной шерсти заставило его чмокать губами. Мать неутомимо вылизывала его и словно подталкивала к вымени. На двадцать пятой минуте после рождения ячонок стал сосать.

Между тем Овазбек начал беспокоиться. Ведь дорога к нашей палатке была неблизкой.

— Что будем делать? — спросил Овазбек. — Наверное, давай домой, лошадей проверь, а я подежурю в стаде.

Я наотрез отказался.

— Как же будешь ночевать без палатки? Замерзнешь.

— Ничего, не в первый раз. Рубашка меховая есть — скоротаю ночь.

Овазбек пробовал меня уговорить, но я и думать не мог прервать начатое наблюдение. Тогда чабан неуверенно спросил:

— А не побоишься остаться один ночью? Я к палатке пойду. Нельзя лошадей оставить на ночь одних, да и Аким должен приехать. Завтра погоним стадо вниз, к кошаре.

— Езжай, езжай, — согласился я. — Буду здесь, никуда не денусь.

Овазбек ушел, а я остался возле новорожденного и его матери. Постепенно все стадо приблизилось к нам, и мне снова повезло. Совсем неподалеку начался отел еще у одной ячихи.

Я хотел проверить свои наблюдения: действительно ли ячонка в первые минуты после рождения привлекает любой большой движущийся предмет, существует ли у него врожденный рефлекс следования, рефлекс поднимания головы при затемнении сверху? Едва ячонок научился ходить, я отогнал мать. И что же — малыш следовал за мной, словно просил его вылизать. Правда, когда я наклонялся над ним, он поднимал голову неохотно.

За этим занятием я почти не замечал, как шло время, и ко мне вплотную приблизилась тень горы. Начало быстро темнеть. Срочно выбрав площадку поровнее, я набросал на нее лап арчи. Ночлег был готов, и я после отлично проведенного дня лег. Лишь мысль о погибшей ячихе и ее малыше огорчала меня. Ночь выдалась звездной, показалась и луна. Алай стоял передо мной, словно старая крепостная стена, сильно разрушенная, но еще высокая и грозная. Жаркий день — пожалуй, первый со дня моего приезда — сильно поубавил на горах снегу, но в ущельях и ложбинах его еще осталось немало. Эти белые полосы, словно незагоревшие морщины, светились на темном лице гор. Почему-то мне вспомнилось лицо Овазбека. Я подумал, что он, наверное, сейчас варит на костерке чай, в палатке тепло и уютно. Поначалу я тоже не слишком мерз и поэтому быстро заснул.

Разбудил меня топот стада, фырканье, стук падающих камней. Я закричал, не столько боясь за яков, сколько за себя: казалось, стадо раздавит меня. Вплотную окруженный почти невидимыми в темноте животными, я выстрелил в воздух. Яки не тронулись с места, но их возбуждение постепенно улеглось. Вероятно, напуганные волками, они долго не решались отходить от меня далеко. Почему-то я вспомнил, как они тянулись ко мне в первый день черными носами, словно знакомясь и запоминая мой запах. И мне было приятно, что яки уже начали признавать меня своим.

Остаток ночи я спал мало. Близкие шаги тяжелых животных немного смущали меня. В это первое мое самостоятельное дежурство я не только охранял, но и побаивался своих подопечных.

Утром, когда пригрело солнце, а яки разошлись на выпас, я снова «поработал» с ячатами. Старший уже не хотел ходить за мной, четко отличая мать. Он уже хорошо знал и ее внешний облик, и голос. Около одиннадцати на перевале показался як, а за ним две фигурки людей. В бинокль я заметил и маленького ячонка.

— Нашли! Нашли! — издалека закричал мне Овазбек.

Оказывается, старая ячиха уберегла малыша от волков, отстоявшись на узкой скале, вход на которую волкам преграждали ее рога.

У ручья мы разожгли костер и вдоволь напились чаю. А еще часа через два мы погнали стадо вниз на более безопасное пастбище.