Ехали мы ехали и наконец приехали. Оперейшен из нормал, оува. Хотя, если разобраться, операция по перемещению из Руси в Аргентину прошла не совсем нормально – не дотянули до планируемого места. В общем, станция Березай, вернее, Уругвай, кто не хочет – вылезай. Или выплывай.

Я поднялся с накренившейся палубы и огляделся. Моё счастье, что я сидел, вцепившись мёртвой хваткой в планширь левого, а не правого борта, иначе был бы придавлен сместившимся грузом. Всё, что было не закреплено, сейчас кучей лежало вдоль правого борта, а сверху громоздились обломки рей с обрывками такелажа. Представляю, что наделали на орудийной палубе несколько сотен наваленных как попало ящиков с медными слитками! Драные паруса полоскались в воде. Там же, подгоняемые ветром и приливом, дрейфовали к берегу ещё какие-то обломки и обрывки.

До меня стали доноситься человеческие голоса и на палубе появились стрельцы и матросы. Вид многие из них имели весьма помятый, но, к счастью, серьёзных ран ни у кого не было, так, ссадины и ушибы, не причинившие особого вреда здоровью. По приказу капитана экипаж успел до столкновения укрыться в каютах на корме. Сам Рамон, остававшийся до конца на шкафуте, пострадал серьёзнее. У него было разбито лицо и повреждено левое плечо. Но он сам выбрался из путаницы канатов, дерева и парусины, во что превратилась рухнувшая бизань-мачта, и имел весьма довольный и радостный вид.

– Ну что, братцы, – оглядев своё помятое, но тоже радостное воинство, произнёс я. – Вот мы и прибыли. Не совсем так, как хотелось бы, но и без серьёзных потерь. Мы все живы, а это главное. Пантелеймон, – позвал дядьку, – организуй нам, пожалуйста, что-нибудь пожевать и выпить в честь прибытия.

Старый воин быстро послал в трюм пару молодых стрельцов за вином, ещё двоих на камбуз, и сам куда-то отправился, ловко лавируя меж обломков. Остальные занялись своими травмами. Я осмотрел Рамона. Правая щека была рассечена и сильно кровила. Тут я мог только протереть края раны вином, ввиду отсутствия иных антисептиков, и наложить повязку. Шить раны я не умею, да и нечем, а француз-хирург остался на каракке. А, кстати, что там делают суда сопровождения? И куда нас занесло?

Пробравшись через обломки, я поднялся на шкафут и был приятно удивлён. Командовавший бригантиной дон Педро, увидев резкий манёвр галеона и поняв его без подачи нами сигнала (сверзившийся с марса после атаки косатки матрос Камило потерял лист с записью этих сигналов), успел среагировать и, сбросив скорость, пошёл вслед за нами. И поднял на мачте сигнал «Иду к берегу». Только шёл медленно и осторожно. Не дойдя до галеона метров пятьсот, встал на якорь и спустил баркас. Мерно взмахивая вёслами, он приближался.

Я посмотрел в сторону каракки. Та, пользуясь попутным ветром и течением, ушла уже довольно далеко, но разворачивалась, я видел это. Сигнал дона Педро был принят и понят. Хорошо быть в море не одному, а с товарищами, что спешат сейчас на помощь! Теперь посмотрим, где мы оказались.

Пробравшись через месиво из канатов, парусины и обломков рангоута, добрался до бушприта, уткнувшегося в блёклое уругвайское небо. Взобрался на него и, придерживаясь за какой-то обломок, торчавший рядом, оглядел окрестности. Они не впечатляли. Слева, насколько хватало глаз, тянулся широкий песчаный пляж, усеянный морским мусором вперемешку с белыми обломками раковин. Справа километрах в двух-трёх виднелся низкий, поросший редкими деревьями каменный мыс, о который разбивались набегавшие с океана волны. Мористее его проглядывались два то ли островка, то ли больших рифа. В туманной дымке не очень разглядел. Я представил себе: налети галеон со всего маху на эти каменные клыки, и спасаться уже было бы некому. Даже руки затряслись и коленки ослабли. Я присел на бушприт и ладонью вытер вмиг вспотевшее лицо.

– Спасибо Тебе, Господи! – подумал я и перекрестился. – Видимо, я Тебе действительно нужен.

Спустившись с бушприта, рассказал людям о мной увиденном. Стоны и ругань сменили радостные возгласы избежавших смерти людей. Они распугали летавших над нами и сидевших на берегу птиц, достигли и подплывшего уже достаточно близко баркаса. Голоса его экипажа слились с нашими. Вскоре баркас стукнулся о борт галеона, и находившиеся в нём люди, цепляясь за обрывки такелажа, ловко вскарабкались на борт. Первым, к моему удивлению несказанному, поднялся князь. Последовали взаимные приветствия и дружеские объятия.

– Живой, воевода? А люди живы? – посыпались вопросы руководителя проекта. – Да все, вроде, живы, перекличку пока не успел сделать.

– Так делай!

Матросы и стрельцы уже собрались на палубе, потому я быстро смог подсчитать и личный состав, и потери. К счастью, невосполнимых не было: в основном ушибы, ссадины и вывихи. Все, кроме Рамона, легко отделались, о чём я князю и доложил:

– Рамон сильно пострадал. Хирург нужен, рану на лице зашить и плечо осмотреть. Ударился капитан им сильно, опухло. Да вон он сам, с перевязанным лицом. Кстати, насчёт него у меня есть весьма интересная информация. Если коротко – это наш человек. Полностью. Подробности доложу наедине.

Князь вопросительно посмотрел на меня и, увидев мою довольную улыбку, кивнул головой. Потом стремительно подошёл к Рамону и осторожно обнял.

– Спасибо, капитан, – произнёс с чувством. – Ты спас людей и корабль и будешь награждён. По-княжески!

Рамону было трудно говорить, потому он поклонился в ответ и сел на подсунутый кем-то тюк с шерстью, устало привалившись к борту. Было видно, что ему очень больно. Но гордый кабальеро старался этого не слишком показывать. Всё-таки он капитан и должен подавать пример подчинённым!

Пока я обнимался и говорил с князем, стараниями Пантелеймона на перекошенной палубе был накрыт импровизированный стол. К сожалению весьма и весьма скромный: ведро вина и десяток кусков солонины, мелко порезанной и выложенной на доску, поставленную на два ящика с медными брусками. Князь, увидев моего дядьку, принёсшего из капитанской каюты серебряные кубки, широко улыбнулся и, обняв его, трижды поцеловал.

– Рад, очень рад видеть тебя живым и здоровым, дон Пантелеймон, – сказал князь, и в интонации, с какой он произнёс слово «дон», иронии я не услышал. Значит, моё спонтанное производство дядьки из холопов в испанские дворяне окончательно одобрил и поддерживает.

Дядька, засмущавшись, поклонился князю, принял из его рук кубок вина, выпил, ещё раз поклонился и, бочком-бочком протиснувшись среди стрельцов, затерялся. А я понял, что он только сейчас поверил в своё дворянство. Что это не шутка глупого, хоть и уже достаточно взрослого, пацана боярских кровей, а правда. И что? С точки зрения «просвещённой» Европы, я разве не имел права возвести во дворянство кого мне угодно? Имел! В той же Англии, к примеру, воин, имевший рыцарское звание, мог, хлопнув мечом по плечу любого мужика, носившего меч, сделать его рыцарем. А, значит, дворянином. Я тоже благородных кровей и фамилия у меня – Воинов! Право имею! И дядьку, в случае чего, в обиду не дам!

От моих безмолвных рассуждений меня отвлекла начавшаяся на корабле суета. Видимо решив, что я ещё не отошёл от встряски при кораблекрушении и нуждаюсь в помощи, а может просто захотелось покомандовать, князь объявил аврал. А мне приказал:

– Возьми десяток стрельцов, что со мной приплыли, и попробуй узнать, куда это нас Бог занёс. Экипировка полная. Осторожность предельная. Ну, не мне тебя учить. Постарайся разведать территорию километра на три-четыре от берега. Воду поищи да что на зуб положить. Я тебе десяток Ахмета даю, он помимо ружей ещё и луки имеет. Они для охоты, а огнестрел – для обороны. Начнёте стрелять, буду знать, что вы во что-то вляпались, и постараюсь помочь. Но если что – не геройствовать, а сразу бегом обратно. С мыса начни. Он близко и вроде деревья на нём растут. А вообще-то сам решай, куда прежде пойдёшь. И постарайся управиться до сумерек, а то я буду волноваться. Вы мне все нужны, живые и здоровые. Часа через три, надеюсь, подойдёт каракка. На ней ещё баркас и лодка, за кормой на верёвке тащится. Начнём, помолясь, галеон разгружать. Удачно Рамон его выбросил. Нос на песке, корма в воде. Что оставлять будем – сразу на берег повыбрасываем. Остальное, что поместится, на баркасах по кораблям рассуём. Ну, с Богом!

Князь трижды перекрестил меня и, хлопнув по плечу, отпустил. Я бегом кинулся в каюту за снаряжением. Быстро зарядил оба пистолета и ружьё. Положил их на стол и, взяв в руки кольчугу, задумался, надевать или нет.

– Надевать! – раздался голос дядьки. – И поддоспешник тоже. А сверху кафтан зелёный, чтобы блеска кольчуги видно не было.

Пантелеймон стоял передо мной уже полностью снаряжённый, даже мешок с чем-то, видимо, необходимым в походе, за спину повесил на манер рюкзака. Спорить я с ним не стал, уже знаю, что бесполезно. Быстро надел на шёлковую рубаху войлочный поддоспешник, а поверх него тихо прошелестевшую кольчугу. Прав многомудрый дядька: бережёного Бог бережёт. Лучше потение, чем кровотечение. Накинул кафтан, застегнул пояс, на котором помимо сабли и косаря обрели своё постоянное место дислокации и два «подсумка» – мешочки с пулями и пыжами, и рог с порохом. Заткнув за пояс пистолеты, взяв ружьё и повесив через плечо тубус с подзорной трубой, в сопровождении дядьки выбежал на палубу. Там меня уже ждал построившийся вдоль борта в неровную шеренгу десяток стрельцов. Кроме бердышей и ружей, у каждого за спиной висел лук и колчан со стрелами. К моему удивлению, к ружьям были привязаны ремни. А в школе учитель показывал картинку, на которой ремня этого не было, и стрелец постоянно держал ружьё в руках. Или эта приспособа была только у десятка Ахмета, имеющего ещё и луки? Потом узнаю. Моё турецкое ружьё такого ремня не имело, а жаль. Надо будет, как вернусь, позаботиться.

Осмотрел идущих со мной воинов и произнёс:

– Ружья заряжены? Хорошо. Слушайте меня внимательно и запоминайте сказанное. После спросите, если кто что не поймёт…

Я рассказал воинам, какая у нас задача в предстоящем рейде, как при этом они должны себя вести и какие сигналы при обнаружении чего-либо подавать. Сигналы повторил трижды, медленно, для лучшего запоминания и исключения путаницы. Нагнал жути о возможной встрече с людоедами, чтобы прониклись серьёзностью задания и поняли: мы здесь незваные и нежеланные пришельцы. А не будем осторожными, станем мёртвыми. Лица стрельцов посуровели. Вопросов задавать никто не стал. Они, я знаю, появятся потом.

– Если вам всё понятно, – сказал я, – сходим на берег и идём цепью. Ружья – для обороны и подачи сигнала тревоги. Видеть соседей, идущих слева-справа. Не отставать, не отвлекаться. Увидел непонятное – подавай сигнал! Для охоты использовать луки. Но не увлекаться! Главное, это разведка местности. Выступаем!

Споро попрыгали с носа галеона на песок и пошли цепочкой к мысу. Шли, как пьяные, спотыкаясь на ровном месте, высоко поднимая ноги и раскачиваясь из стороны в сторону, будто палуба под ногами, а не твердь земная. Ну, ничего. Расходимся. Вестибулярному аппарату необходимо время на перестройку, а у нас его небыло.

Мы идём по земле будущего Уругвая. А может и не будет никакого Уругвая, коли мы, русские люди, сюда пришли? Хватило б только сил, упорства, и, главное, желания обладать землёй этой. Работать на ней, узнать и полюбить её, растить хлеб и детей, а коли понадобится, то и умереть за неё. Врасти в неё своими корнями, чтобы стала она Родиной!

Неожиданно вспомнилась песенка: «Мы идём по Уругваю, темь, хоть выколи глаза, слышны крики попугаев…» Глупая и не к месту: сейчас светло, а до попугаев ещё не дошли, да и живут ли они в этой местности? Уж больно пейзаж удручающий. Слева до самого горизонта песок и песок. Даже дюны имеются, как в Сахаре. Одно отличие – сквозь песок редкими стебельками торчит трава. Через пару километров стали попадаться куртинки, выглядевшие островками зелени среди жёлто-бежевого песчаного моря, полностью покрытые травой. Кое-где и цветочки цветут, беленькие. Ближе к мысу куртинки слились в сплошное покрытие. Стали чётче видны деревья и кусты. Так вот она какая, южноамериканская степь под названием «пампа»!

Я подал сигнал остановки и, вынув из тубуса зрительную трубу, внимательно осмотрел мыс. Его плоская вершина россыпью больших валунов скатывалась в бушующие у подножья волны. Недалеко от него в воде заметил чёрные точки тюленьих голов, а на камнях – и туши морских животных. Чтобы не спугнуть потенциальную добычу, повёл разведку левее, с песка пляжа на песок дюн.

Природа дышала миром и спокойствием, только чайки орали, да порой доносился рёв морских зверей. И солнце светило ярко. Лёгкий океанский бриз овевал потные лица. Хотелось окунуться в ласковую волну и полежать на песочке. Но нам расслабляться категорически запрещено. На этой территории живут очень воинственные племена чарруа. Во время шторма я рассказывал стрельцам, что земля эта, Уругвай, была открыта в 1516 г. испанцем Хуаном Диасом де Солиса. Он провозгласил новые земли собственностью испанской короны, но вскоре погиб от рук индейцев, которые его, вроде бы, и сожрали. Позже началась колонизация испанскими и португальскими переселенцами левобережья Ла-Платы, получившего название Восточного берега, однако она шла крайне медленно, и одной из причин являлись нападения индейцев.

На дюну я, сопровождаемый Пантелеймоном, поднимался постепенно, останавливаясь на склоне и осматривая окрестности в подзорную трубу. Нельзя сразу подниматься на вершину, на которой нас на фоне неба сразу могут заметить возможные противники. Так, с остановками, мы с Пантелеймоном, шурша осыпающимся песком и поминутно оглядываясь, взобрались на дюну. Но не на саму вершину. Остановились ниже, чтобы только голова над гребнем показалась. Я приник глазом к окуляру. На юг, километров на пять – шесть, простиралась жёлто-зелёная, чуть всхолмлённая пампа. На ней кое-где наблюдались небольшие заросли или высокой травы, или кустарника. А в далёкой дали синела полоса леса. На западе лес подступал довольно близко к песчаной пустоши, хорошо были видны кусты и деревья. Ближе к мысу лес распадался на небольшие рощицы. На севере, плохо просматривавшемся из-за мыса, виднелась тёмная полоса леса. Доходила ли она до берега океана – с этого места видно небыло. Там, по-видимому, и находилась упоминавшаяся разумным дельфином река. Лес растёт вдоль реки, а река – это удобная дорога вглубь земли неизведанной. И по ней на баркасе можно провести более детальную и глубокую разведку. К тому же это безопасней пешего передвижения, займёт меньше времени и даст больше информации.

Я долго осматривал пампу в подзорную трубу. На склоне холма недалеко от западного леса щипали травку три мелких оленя. Из кустов правее их вышли четыре взрослых кабана, мельче наших русских, но, скорее всего, такие же вкусные. Рот мгновенно наполнился слюной. Кружка вина и небольшой кусочек солонины на завтрак – это всё же маловато! Заурчавший живот подтвердил мою мысль. Кабанят, как и врагов, рассмотреть не удалось.

– Ахмет, – обратился я к десятнику, – впереди дичь. Людей не вижу. Вперёд!

Стрельцы, повесив ружья и бердыши за спину и взяв в руки луки, растянувшись неширокой цепью, двинулись в сторону холма. Одетые в зелёные кафтаны, они хорошо вписывались в окружающую природу. Я шёл следом, контролируя местность. Вскоре заметил, как стрельцы начали скрадывать дичь. Согнувшись, они подходили всё ближе и ближе. А я осторожно поднялся на невысокий холм и внимательно наблюдал и за ними, и за местностью. Ведь по поведению животных можно понять, встречались они уже с людьми или нет. Вот один из оленей поднял голову и, шевеля большими ушами, уставился на охотников. И видимо подал какой-то сигнал: все трое оленей резво бросились бежать. Но было поздно. Стрелы оказались быстрее. Кабаны, перестав ковыряться в земле, тоже подняли свои тупые рыла, принюхиваясь. Как и наши, местные хрюшки не отличались хорошим зрением, доверяясь больше обонянию и слуху. Это их и подвело. Хитрый Ахмет правильно поступил, в первую очередь занявшись более осторожными оленями. Но так просто кабаны сдаваться не собирались. Утыканные стрелами, с диким визгом они кинулись в атаку на охотников. Однако, не добежав нескольких метров, рухнули на землю. Дольше всех продержался, как и положено, самец. В нём сидело уже шесть стрел, но он упорно пёр на врагов и упал только после выстрела в упор. Стрела вошла в его тушу по самое оперение, а наконечник вылез наружу. В русском кабане он бы остался внутри.

Раззадоренные удачной охотой, стрельцы, радостно переговариваясь, стаскивали туши убитых животных к подножию холма. Будет вечером праздник живота! Я, оставив возле добычи двоих стрельцов, одного отправил на берег с наказом привести людей забрать добычу. Дичь надо разделать, а то на солнце может протухнуть. Остальных разделил попарно и, наметив каждой паре ориентиры, повёл на север, через лес мимо мыса. Его обследуем на обратном пути, заодно и тюленей постреляем, а то народу много и каждый хочет свежатинки!

Чужое присутствие пока не выявлялось. Пантелеймон отдал караульщикам что-то из своего мешка, растолковал им что-то и догнал меня. Мы углубились в лес, только как такового леса не было. Так, отдельно стоящие деревья, сливавшиеся в одно целое на общем фоне. Зато кусты росли почти сплошной стеной, мало где уступая место песчаным проплешинам, покрытым редкой травой.

Я попытался рассмотреть своих воинов, но у меня это плохо получалось: их зелёные кафтаны сливались с общим фоном. Выдавали лишь солнечные зайчики от начищенных бердышей. Вернёмся в лагерь, уже, конечно, разбитый по приказу князя, надо будет с оружием что-то решать. Не дело разведчикам таскать на себе столько блестящего железа.

Пока я обозревал окрестности, Пантелеймон даром время не терял. Обследовав ближайшую территорию, он обнаружил в неприметном овражке бивший из-под камушка родничок и принёс мне кожаную фляжку, полную холодной воды. Очень своевременный подарок. Запакованный в войлочный поддоспешник, кольчугу и застёгнутый под самое горло кафтан, я буквально таял как свечка. Солнце грело по-летнему, добавляя моему телу и своего тепла. Конечно, если снять всё, что на мне надето, и остаться только в рубашке и кафтане, то жарко не будет. Здесь, на побережье, жара в 25 – 28 градусов перенесётся легко благодаря прохладному дневному бризу с океана. Но холодненькая водица всё равно кстати! И дядька молодец!

Мы шли дальше. Примерно через два часа пути местность постепенно стала понижаться. Кустов и деревьев, породу которых я не смог определить, становилось меньше, зато трава – выше и гуще. Видимо, река уже близко. По пути встретился небольшой, метров восемь высотой, пологий холм, сплошь заросший дерниной. На его вершине лежало несколько крупных камней. Из чего они, я не разобрался. Я геолог-самоучка, могу отличить только мрамор от гранита. И Бог, видимо, не все знания в мою голову вложил, понадеявшись на моё самообразование, а жаль. Подал разведчикам знак собраться, а сам присел возле камня, опершись на него спиной. Ещё в морпеховской учебке меня приучили не садиться на то, что тонет, иначе заработаешь геморрой. С тех пор я следую этому правилу неукоснительно.

Я сидел на траве и периодически вглядывался в окружавшее нас пространство. Врагов видно не было. Зато дичь присутствовала в изобилии. Сквозь редколесье разглядел несколько табунков оленей, ещё каких-то крупных животных, пробиравшихся в высокой траве и среди кустов. В небе пролетали птицы, весьма похожие на гусей и уток. По обилию потенциального продовольствия можно было сделать вывод, что людей здесь нет. А это уже хорошо. Никто мешать не будет, пока мы ждём возвращения из Буэнос-Айреса бригантины. Судно наше требует серьёзного ремонта, повреждённая мачта – это не хухры-мухры. Сколько времени займёт её замена неизвестно, но не меньше двух месяцев. Всё будет зависеть от наличия мастеров и подходящего дерева, сухого, ровного и подходящего размера. Сосны, используемые для мачт, здесь не растут. Придётся использовать что-то местное. Я читал, что испанцы одно время для ремонта кораблей и изготовления пушечных лафетов использовали красное дерево. Но оно растёт на территории Бразилии и в северных районах Уругвая. Южнее этого дерева нет или встречается оно крайне редко. Но доски – это одно, а мачта – совсем другое. Может, с галеона снять? Надо с нашими мореходами переговорить. А оставаться здесь на хозяйстве придётся мне, больше некому. И оборону на всякий случай строить, и быт налаживать, и местность разведывать, и тэдэ, и тэпэ.

Зашуршала трава под множеством ног. Возвращались мои разведчики. Пересчитав их, я спустился к подножию холма и стал ждать, когда подойдут все. Каждый из них нёс какую-либо дичину, включая дюжину попугаев, а один тащил на плече большую длиннохвостую кошку. Увидев её, остальные подняли стрельца на смех:

– Ты зачем Мурку убил? Кто мышей в доме гонять будет? Прибежит сейчас местная баба Фрося и устроит тебе трёпку! Гы-гы-гы!

Но парень на подначки не реагировал. Бросив добычу на траву, он взял кошку за загривок и, раскрыв лезвием ножа её пасть, показал вставшим рядом товарищам обнажившиеся клыки. Они впечатляли. Да и размер животинки был раза в два, а то и в три больше, чем у знакомых стрельцам мурлык.

– Она на Харлама, напарника мово, с дерева прыгнула, – произнёс стрелец. Стоявший рядом с ним товарищ утверждающе кивнул.

– Я её влёт срезал. Так живучая какая! Пока прикладом ружейным не стукнул хорошенько, не успокоилась. Что за зверь такой? Неужто действительно кошка?

– Это действительно кошка, – ответил я. Стрельцы, предвкушая следующий раунд чемпионата мира и его окрестностей по шуткам типа «кошкодав», заулыбались. Они ведь и знать не знали, что на свете есть и другие кошачьи.

– Эта кошка зовётся «ягуарунди», – продолжил я. – И она очень опасный хищный зверь. Прыгает на свою добычу сверху и моментально рвёт горло. Так что ты, Савва, своему напарнику жизнь сегодня спас.

Услыхав это, стрельцы притихли, а их лица посерьёзнели. Харлам, перекрестившись, сказал:

– Вот не знал, что возле смерти был. Много раз ей в рожу глядел, а тут и не почуял даже. От клыков кошака заморского погибнуть мог.

Ещё раз перекрестившись, Харлам повернулся к Савве и поклонился ему в пояс:

– Спасибо тебе и поклон земной, что уберёг от смерти лютой!

Савва стоял пунцовый от смущения, а Харлам шагнул к напарнику, обнял его и трижды расцеловал.

– Эта земля, – произнёс я, – принесёт всем нам ещё не одно удивительное открытие, как хорошее, так и плохое. Много того, о чём вы даже не догадываетесь, попадётся на нашем пути. Потому, если не хотите погибнуть зря, будьте предельно бдительны и внимательны. Особенно по части пищи и воды. Нашли что-то неизвестное или встретили непонятное – зовите меня или принесите это мне. Брать руками только в рукавицах! Если распознаю принесённое, скажу, что с ним делать. Отравиться здесь можно запросто. За красивой внешностью или яркой окраской может скрываться смерть. Ящериц, змей, пауков, лягушек в руки не брать! Змей убивать сразу, как увидели. Но не преследовать, если уползают. Они почти все ядовиты и от их укуса лекарств у нас нет. Теперь о воде. Пить разрешаю только из родников и ручьёв быстро текущих, у которых берега не заболочены и вода не застойная. Местность здесь равнинная, похожа на твою, Ахмет, родную степь. Есть реки, довольно большие и широкие. Но в их воде много земли и ила, а так же всяких очень мелких гадов, глазом не различимых. Но эти гады не менее опасны, чем та же Саввина кошка, только убивают они очень медленно. Долго мучиться придётся, прежде чем помрёшь. Потому из рек и болот, если придётся, воду прежде надо процедить через сукно, вскипятить, а потом уже пить. Запомнили? Вы мне здесь нужны здоровые и живые. Дел нам очень много предстоит переделать. Мы эту землю в свои руки должны взять, обиходить и жить на ней долго, сытно, богато и счастливо. Понятно, воины?

– Понятно! – чуть ли не хором ответили стрельцы.

Я оглядел восьмерых стоящих передо мной взрослых мужиков, увешанных оружием. Сказанное мною битые жизнью бородачи посчитали откровением. С удивлением они восприняли и наличие кошек, разительно отличающихся от привычных мышеловов, и орущих в ветвях неведомых деревьев больших пёстрых птиц с кривыми клювами, и присутствие в обычной вроде воде невидимой глазом мучительной смерти Может я где-то и сгустил краски, но всем будет лучше, если люди поберегутся, помня мои наставления.

– И ещё, – продолжил я. – Мною сказанное обязательно передайте всем нашим. Они тоже должны это знать и выполнять. Не хочу хоронить погибших по неосторожности или безалаберности. А кто мой приказ выполнять не будет – накажу. По законам военного времени. Пусть не забывают, что находятся на враждебной территории!

Стрельцы слушали меня очень внимательно. Жить хотелось всем, а я учил, как не умереть раньше отпущенного Богом срока. По-моему, мотивацию я провёл на должном уровне, а степень восприятия покажет время.

– А теперь, воины, доложите, что вы разведали. Ахмет?

– Оленей видел, птиц разных. Пёстрых! Ещё кто-то в трава шуршал, но моя не видел, он шустро бегал. Цапля летал над деревом. Разве цапля лес живёт? Ей вода нада! Значит, вода близко есть. Мы с Антип лес пошёл. Лес быстро кончился, болото начался. Там гусь вода сидел. Я стрелял, попал якшы. По грязи пошёл-достал. Трава кругом, ещё гусь летал, я не стрелял. В трава болото упади, как найду? Стрела жалко! Сапсем пропадёт. Вода река видал. За ней, на тот берег, лес. Пока туда-сюда смотрел, Антип зверь убил странный. Я такой не видел! Антип! Покажи свой добыча!

Антип, подошедший последним, стоял слева от меня и кого он притащил на верёвке, я сразу в траве не рассмотрел. Теперь же, шагнув в его сторону, я увидел «странный зверь». Ловкий охотник умудрился подстрелить капибару. В Европе это животное будут называть водосвинкой. Самый крупный грызун в мире. Длина её тела достигает полутора метров, но ставший добычей русского охотника экземпляр был помельче. Стрела попала ей точно в глаз. Стрелял бы Антип в тушку, ушла бы зверушка в болото и пропала без толку.

– Молодец! – похвалил я стрельца. – Славная добыча! Кто ещё что увидел или обнаружил?

– Лису видел, – ответил один, – с длинной мордой. Цвет коричневый, ушей не видно, а хвост пушистый и полосы на нём чёрные.

– И где же она?

– Убежала. А что за птичек таких лепших Олег настрелял? Уж шибко хороши, и перья для стрел подойдут. А есть их можно? А то, может, это вороны местные?

– Называются попугаями, есть можно, только мясо жестковато.

– Да нам после солонинки никакое не страшно! Было бы свежее, да побольше!

Стрельцы рассмеялись. Больше ничего интересного они мне рассказать не смогли, и я приказал двигаться в сторону мыса. Да и время, отпущенное князем на разведку, заканчивалось. Быстро выпотрошили, порубили на куски и рассовали по мешкам капибару. Кошку Савва быстро освободил от шкуры, тушку закинул в кусты. Так же цепью пошли на восток. Деревья вскоре кончились, за ними отступили назад кусты и высокотравье. Под ногами опять шуршал песок, из которого торчали камни, да встречались небольшие полянки жёсткой низкой травы. Вскоре травки стало совсем мало, а песка и камней много. Я подошёл к краю мыса. В океане, гораздо правее, в белой пене набегавших волн плескались два островка. Только это были не те, что я видел, стоя на бушприте галеона. Это что, не тот мыс? Остановился, вынул трубу, стал смотреть слева направо.

Здесь, на открытой местности, видимость была гораздо лучше. Я увидел, что слева из леса вытекает широкая река и вливается в океан. Её мутный след различался в океанских волнах. Перед мысом – россыпь рифов, правее и мористее – замеченные мной ранее островки. Большой и поменьше. И ещё один мыс южнее по берегу. В той стороне, куда нам идти надо. Ясно, мыса два. Один прикрывал другой, который мной замечен не был. Прикинул маршрут и повёл свою команду напрямую. Дошли быстро. Поднялись на мыс, и перед нами открылась бухта с отличным пляжем и лесом, подступающим почти вплотную к воде. Опять не то! Выходит, мы ушли дальше, чем планировалось, от места высадки? Лес скрал длину пройденного пути. С помощью подзорной трубы обследовал бухту. Чужого присутствия не заметил, лишь по берегу в приливной полосе были разбросаны стволы деревьев. На юге акваторию бухты замыкал знакомый мыс с островками. Вот он, потеряшка!

Меж камней спустились на пляж и скорым шагом пошли по плотному песку. Вперёд, метров на сто, пустил авангард из Ахмета и Антипа. Дошли до выброшенных на берег деревьев. К моему удивлению, это оказались обломки корабельного рангоута. Какому кораблю они принадлежали, определить уже было невозможно. Так, несколько деревяшек, носящих следы обработки человеческой рукой. Не повезло кому-то, нарвался на рифы. Мир праху неизвестных мореплавателей! А бухточка симпатичная, волны едва плещутся, вода прозрачная. Так и тянет расслабиться. Но не сейчас. Да и что-то с бухтой не чисто, нутром почуял, и крест в подтверждение моего опасения изменил свою обычную температуру. И обломки эти… Вход в неё со стороны океана свободен от видимых препятствий, от штормовых волн прикрыт островком. Идеальное место для стоянки корабельной. Или для ловушки, но не людской, а природной. Ладно, потом разберусь, когда время свободное будет.

Подходим к Потеряшке, я так решил мыс назвать. С него, журча меж камушков, весело сбегает ручеёк. Его холодная водичка пришлась нам как раз кстати. Напились, умыли потные лица, отдохнули минут с десяток, сидя на песке.

– Там зверь ревёт, – сказал Ахмет, прислушавшись к звукам, доносившимся с мыса. – Что за зверь на камень море живёт, а?

– Либо тюлень, либо котик. Живёт в воде, на камни отдохнуть да поспать выходит. Ноги у него как плавники у рыбы.

– Вай, какой котик? Кис-кис, да?

– Нет. Просто почему-то люди так зверя этого назвали. У него толстая шкура, под ней слой жира. Череп очень крепкий. У тебя бронебойные стрелы есть?

Ахмет кивнул.

– Бить надо либо в глаз, либо в шею. И одной стрелы, боюсь, на одного зверя будет мало. И ещё. В каждом звере пудов пятнадцать веса, а тащить далековато. И уже вечер, а их ещё разделать надо, и желательно пока светло. Понятно?

– Хоп, якшы!

Обойдя открытое место по леску, вышли на мыс. Сверху стрелять удобнее, да и звери не смогут заметить. Оставив возле меня всё снаряжение, кроме луков и колчанов со стрелами, разведчики, прячась за большими валунами, стали подкрадываться к лежбищу. Заняв выгодную, по их мнению, позицию, начали метать стрелы, тщательно целясь. Щёлканья тетив я за шумом прибоя не услышал, зато рёв раненых зверей ворвался в уши. Я вскочил и подбежал к обрыву. В тучах брызг напуганные звери ныряли в набегавшие волны. В один момент лежбище опустело. Живые удрали, остались только четверо с пробитыми головами. Охотники стояли рядом и с интересом разглядывали неведомых зверей. Это были южноамериканские морские котики. Пантелеймон спустился вниз к охотникам, полюбовался с минуту на добычу и вытащил из мешка моток верёвки. Двое разведчиков стали привязывать её к ближайшему зверю, а четверо поднялись ко мне. Дружно потащили ластоногого вверх. Так, одного за другим, подняли всех.

Я обратил внимание на то, что меж камней, облюбованных котиками, были разбросаны обломки дерева, явно появившиеся здесь в результате кораблекрушения. Посмотрел на рифы, окружавшие мыс, на океан, своим могуществом уничтоживший жалкое создание людское. Посмотрел на берег. Километрах в трёх виднелся лежащий на песке галеон, а вокруг него суетились люди. В океане, на удалении от суши, рядом с бригантиной стояла каракка. А у подножия мыса пряталась небольшая бухточка, прикрытая от набегавших с океана волн с одной стороны громадным камнем, отколовшимся от мыса, а с другой – грядой невысоких скал, тянувшихся от берега. Между этими естественными волноломами имелся песчаный пляж метров ста длиной. Вода в бухточке была почти спокойной, только мерно колыхалась, как будто океан делал вдох, а потом выдох. Отлично! Есть куда баркас заводить, и не один. Места для двух корабликов с избытком, а то и для трёх, только надо глубину и наличие камней на дне проверить.

Разведчики, управившись с подъёмом туш и увидев вдали лагерь и своих товарищей, сновавших между галеоном и берегом, быстро сделали верёвочные постромки, впряглись в них и поволокли добычу к лагерю.

Подошли и не узнали оставленное несколько часов назад место. На пляже за полосой прилива горели два костра, на которых Фома и стрелец, что кашеварил на галеоне, в пяти больших котлах что-то готовили. Ласковый ветерок донёс до нас вкусный запах мясной похлёбки. Рот тут же наполнился голодной слюной. Ещё один стрелец был костровым: рубил дрова из обломков рангоута и подбрасывал их в огонь. Недалеко от кашеваров на вкопанных в песок столбах с перекладиной висела всего одна ободранная и выпотрошенная туша оленя. Шустро работая ножами двое стрельцов, скинув кафтаны и рубахи, обрезали с неё мясо и складывали в бочки, пересыпая солью. Всё верно, тепло и сырое мясо не совместимы: уже завтра оно может испортиться. На песке лежал большой обломок дерева, на котором двое стрельцов рубили кости уже оприходованных животных и бросали их в стоявшую рядом бочку с водой. Ворохом лежали окровавленные шкуры, до которых ещё не дошла очередь занять место на правилке. Что меня удивило, так это количество приготовленной тары. Двадцать три дубовых бочки. Мы не добыли столько дичи, чтобы их все заполнить! Мои разведчики потащили свою добычу на разделку, а я отправился искать князя. Надо же доложить о результатах первой вылазки.

Нашёл я его метрах в двадцати южнее лагеря стоящим на большом камне, рядом с которым, прорезав русло в песчаной почве, поросшей чахлой травой, весело журчал ручеёк. Метра полтора шириной, он будто специально для нас из песка пробился! Князь пристально смотрел в подзорную трубу.

– Что-то интересное увидел, княже? – подойдя к камню, спросил я.

– А-а, воевода, – опустив трубу и спрыгнув с камня, произнёс он. – Уже вернулся? Отлично! А я смотрю, как твою морскую дичину, что нам галеон едва не утопила, разделывают.

– Косатку, что-ли?

– Её, паскуду. Вон лежит, гадина! Ты ушёл, её часа через два и выкинуло. Решил, что нечего добру пропадать, послал стрельцов мясо срезать. Ну, ладно. Давай, рассказывай.

Я вкратце доложил о результатах разведки и своих выводах.

– Так, говоришь, нет здесь пока местных аборигенов? – задумчиво спросил князь и тут же произнёс: – И хорошо, что нет. Но, думаю, это ненадолго. Река вглубь материка ведёт, и на её берегах обязательно кто-либо живёт. К тому же существует парадокс, я это ещё дома подметил: чем глуше место – тем быстрее по нему вести расходятся. Парадокс! – Повторил князь слово из будущего. Я хмыкнул и утвердительно кивнул головой. Именно парадокс.

– Я тебя, воевода, – продолжил князь, – хочу здесь оставить. Дам тебе четыре десятка стрельцов, лекаря Степана, француза и остальных гражданских. – Князь выделил последнее слово, явно наслаждаясь его иновременным звучанием. – Нечего им в Буэнос-Айресе делать. За грузом галеона, что увезти не сможем, присмотришь, окрестности разведаешь. А удастся с местным народцем мирно ужиться, так вообще ладно будет. Нам и проводники, и работники, да и воины, на худой конец, надобны. Но не очень доверяйся! Твоя жизнь мне важнее, чем мир с индейцами здешними.

– Понял, Андрей Васильевич! Попробую мирный договор с ними заключить. Но народ, что в этой местности может обитать, чарруа, очень воинственный. Всё вокруг своим считает и с другими, даже родственными племенами, делиться не желает. Насколько я помню, территорию будущих Уругвая и Парагвая населяют много племён. Одно из них как раз полукочевники-чарруа. Основу их хозяйства составляет подсечно-огневое земледелие. Выращивают маниоку, сладкий картофель, тыкву. Занимаются охотой и рыболовством. Есть ещё племена, живут севернее, гуарани. Испанцы довольно успешно налаживали и налаживают с ними контакты, особенно иезуиты. Те даже целую республику, почти социалистического толка, организовать умудрятся, но это в будущем. Хорошо бы с гуарани задружить, ребята более адекватные. Хотя не менее дикие, чем чарруа. Те – отморозки. Воевать будут до девятнадцатого века, пока их всех поголовно не уничтожат. Так что, какое из этих племён нам, княже, в пампе встретится, один Бог знает!

– Я думаю, ты справишься. Иди, отдыхай. Скоро ужинать будем, потом ещё кое о чём переговорим. Иди. – Князь хлопнул меня по плечу и отвернулся.

– Кого жаришь? – донёсся до меня вопрос, адресованный Фоме.

– Попугаев, – ответил Фома, насаживая на вертел несколько уже ощипанных и выпотрошенных тушек. Но перьев, разбросанных по песку, я не заметил: хозяйственные лучники прибрали. Подошёл Пантелеймон, помог снять кольчугу. А я про неё и забыл! Видимо, привыкаю, или тело боярина, мной невольно занятое, вспомнило родное. Разделся полностью. Даже исподнее снял. А кого стесняться-то? Мужики кругом свои, с западной цивилизацией не знакомые. Разложил с помощью дядьки вещички на сложенные ворохом обломки кораблекрушения, пусть просохнут. А сам, пробежав по мелководью, нырнул в океанские воды. Ле-по-та!

Наплававшись вволю и нанырявшись, я, уже повернув к берегу и сделав несколько гребков, вдруг заметил, как на песчаном дне что-то блеснуло. Стекло? А откуда ему тут взяться? Я нырнул, не выпуская из вида заинтересовавшее место. Блеск пропал. Ха, это мы знаем: под другим углом смотрю. С трудом удерживаясь у дна, очень солёная вода в Атлантике, выталкивает, я стал описывать круг, в надежде вновь заметить блестяшку. Опа! Вот она! Я схватил горсть песка вместе с ней и быстро вынырнул, воздуха не хватило. Лёг на спину, разжал ладонь и обалдел. На моей ладони лежал прозрачный камень размером с половину спичечного коробка. Лежал и блестел, преломляя и отражая в неровных гранях лучики садящегося светила. Я судорожно сжал пальцы. Алмаз? Не может быть! Вот это удача! Откуда он здесь? Подгребая одной рукой, я доплыл до мелководья, а дальше пошёл пешком в сторону берега. Вышел к ручью, быстро в нём ополоснулся, смыв с тела морскую соль, сел на прогретый солнцем песок. Держа в руках прозрачный камень, задумался, вспоминая, что знаю об алмазах вообще и южноамериканских в частности. Оказывается, многое!

В Южной Америке, в Бразилии, алмазы нашли и стали добывать только в первой четверти восемнадцатого века, хотя прозрачными камушками тамошние индейцы играли ещё задолго до появления на континенте европейцев. Это были россыпные камни. До того алмазы добывали только в Индии, а в девятнадцатом веке их нашли и в Южной Африке, в кимберлитовых трубках. Рождается камень на невероятных глубинах – до двухсот километров под землёй. Температура, при которой происходит «рождение» алмаза больше тысячи градусов по Цельсию. И чудовищное давление. А на поверхности земли он появляется лишь после вулканического взрыва. Но на территории Уругвая НЕТ вулканов! А алмаз, если это именно он, ЕСТЬ! И как это понять? Разумных объяснений на ум не приходит. А если это просто горный хрусталь? Надо проверить! Но на чём? Необходимо стекло. Царапина на нём развеет мои сомнения. Стекло. А где ж я его…тьфу, тормоз! Бутылка!

Оторвавшись от созерцания находки, я увидел идущую по песку с юга ватагу стрельцов, несущих на плечах мешки, с которых на песок падали бурые капли. Они с удивлением воззрились на мою голую персону, но поздоровались и шаг не замедлили.

– Что несёте, славяне? – добавил я им удивления незнакомым словом.

– Твою добычу, воевода!

Шедший позади них Вторуша остановился, сбросил мешок, отёр ладонью пот с лица и ответил:

– Того зверя, что в галеон врезался, а ты с пушки застрелил, разделали. Князь в трубу увидел, что его на берег выкинуло, вот и распорядился. Не пропадать же добру, в нём мяса прорва! Свежатинки наедимся, да в бочки засолим. В хозяйстве пригодится. А мясо по виду на говядину похоже, да и цвет такой же. Это ведь не рыба?

– Нет, не рыба, животное. Детёнышей рожает и молоком кормит.

– Да что ты говоришь! Вот чудеса! Князь-то не сказал, что это за зверь, просто приказал мясо срезать и на стан принести. Там ещё нарезанное есть, отнесём это, за остальным вернёмся.

Закинув мешок на плечо, Вторуша двинулся вслед за уже подходившими к лагерю стрельцами. Стараясь не сильно отсвечивать, я пробрался к своей одежде, быстренько натянул штаны. Прозрачный камень сунул в поясную сумку.

– Без ужина останешься, воевода! – донёсся до меня голос князя. Приведя одежду в порядок и опоясавшись ремнём, я подошёл к нему. На большом ковре из каюты капитана галеона, расстеленном на песке, в кружок сидели трое донов – Рамон, Мигель, Педро – и князь с боярином Жилиным, отцом Михаилом и дьяком. На импровизированном столе лежала кучка галет, стояло широкое серебряное блюдо с наваленным приличной горкой мясом, исходящим лёгким парком. Поросятина должна быть чудной! Вино разливал Пров, княжий холоп. Я сел на ковёр, по-татарски поджав ноги.

– А Пантелеймон твой где, почему не за столом нашим?

– Не знаю, княже, не видел его.

– Пров! Быстро найди и приведи эскудеро Пантелеймона!

Поставив кувшин на ковёр, холоп бегом бросился на пляж.

– Вознесём молитву нашу Господу, что уберёг от пучины морской, чудовищ неведомых, глада, хлада, людей лихих и болезней. Помолимся об удачном завершении нашего путешествия, братия! – встав с ковра, произнёс отец Михаил. Все поднялись вслед за ним. Крестились и читали «Отче наш», одну молитву, хоть и на двух языках. Закончив, вновь сели за «стол». Рядом со мной пристроился дядька. Подошёл во время молитвы. Князь, недовольно посмотрев на него, покачал головой и произнёс, подняв чарку:

– С прибытием!

Несколько минут мы молча рвали зубами нежное мясо. После жёсткой солонины оно поистине было пищей богов! Какое счастье, что мы не мусульмане. Как восхитительна эта свинина! Но засиживаться за едой мне нельзя. Спросив у князя разрешения, пошёл выполнять воеводские обязанности: назначать караул, расставлять посты, контролировать ход выполнения отданных князем распоряжений. Хватит отлынивать! И так на корабле ничего не делал: то князь меня подменял, то младший комсостав, полусотник Вторуша с десятниками. Расслабился я. Хорошо, что у князя служба чётко налажена, не нужен постоянный контроль: поставит задачу, а как её решить – исполнителя забота. Проявляй инициативу! Ладно сделаешь – поощрит, накосячишь – не обессудь.

Сумерки подкрались незаметно и в них скрылись стоявшие в отдалении на якорях корабли. И лишь их фонари тусклыми звёздочками светили в сгущающейся тьме. Ярко разгорался в небе только Южный Крест. Доны с матросами после ужина подались на баркасах на свои корабли. Комсостав «Русского экспедиционного корпуса» со стрельцами отправился ночевать на галеон, а я с двумя десятками стрельцов – на охрану материальных ценностей, разбросанных по пляжу, и спокойного сна своих товарищей. На песке, с обеих сторон лагеря, зажгли по небольшому костру. В этом времени караульные, не сменяясь, сидели возле костров всю ночь, больше заботясь о поддержании огня и стараясь не уснуть. Это не всегда получалось, потому-то и вырезали таких караульщиков, а вслед за ними – и остальных. Я назначил смены, использовав положения российского Устава караульной службы. Выдал на каждый пост найденные на галеоне песочные часы, показав, как ими пользоваться. Так же послал в пампу, метров на двести от берега, два «секрета» по два человека, для скрытного наблюдения, вернее, прослушивания, ночных звуков. Для этих постовых я поделил ночь надвое так, чтобы вторая смена, самая трудная и опасная, была короче первой. Назначив пароли и отзывы, объяснил стрельцам, для чего это надо, и развёл первую смену по постам. У костров сменяться будут самостоятельно, а вот «секреты» проверять и сменять придётся мне. Вместе с верным дядькой, бывшим при мне безотлучно. Вот с ним ночь и поделим в плане поспать. Днём это мне вряд ли удастся, слишком много работы будет.

Завернувшись в кошму, принесённую Пантелеймоном с каракки вместе с моим сундуком и постелью, я улёгся под бережок. Поспать решил сейчас, пока народ ещё бодренький, а после полуночи подняться. «Собачья вахта» за то так и зовётся, что самая трудная, особенно для непривычных людей. Улёгся, вроде пристроился поудобнее, а сон будто отрезало. Думы разные в голову полезли.

«Срочно надо начинать строить форт. Вопрос первый: где? Самое удобное – на мысу. С трёх сторон океан, на лодке не подплывёшь, волнами о камни разобьёт. Строить, конечно, придётся из камня. Но до мыса отсюда около трёх километров. Таскать грузы по песку на плечах та ещё работёнка. Особенно пушки. В каноне веса больше трёх тонн, в кулевринах – по полторы в каждой. Сил сорока человек не хватит. Одну пушку утащат – и в лёжку с порванными спинами. На мысу придётся довольствоваться мелочью. Самыми мощными там будут одиннадцатифунтовые средние кулеврины. Их десять штук, неплохо. Правда, и дальность у них не очень. Значит, надо подумать, как её увеличить».

Я перевернулся на другой бок. Дума, подождав, пока я устроюсь, продолжила думаться:

«Самое слабое место в обороне будет океанское. Против бортового залпа военного галеона нам не устоять. Да и от других любителей поживиться, появившихся с этой стороны, отбиться будет проблематично. Эх, до чего же нас мало!»

Я сел на своей импровизированной постели. Сон, чуть высунувшись из медленно наползавшей дремоты, исчез окончательно. Мозг напряжённо работал:

«Каноны, тяжёлые кормовые пушки, с галеона не снимать. Они как раз смотрят в нужную сторону. Дальность выстрела, правда, получится небольшая, да и галеон стоит, на бок завалившись. Значит, сначала надо корабльна ровный киль ставить. А как? И кулеврины переставить, чтобы в океан смотрели, а не вдоль берега. Это уже после выравнивания. Две – в капитанскую каюту, а две – на квартердеке. Ах, как народ-то обрадуется! Остальные стволы – на мыс, они полегче весом. Но всё равно – работа адова! Останки галеона использовать как артиллерийскую засаду. Если агрессор близко подойдёт, допустим, для высадки десанта. Пляж – идеальное место. И пушки, что на мысу поставим, до этого места не добьют. А тут такой подарок – шесть ядер в борт и картечь по шлюпкам. Только без геройства. Не получится – взорвать галеон и уходить через пампу на мыс. А там посмотрим, кто кого! У нас на мысу больше тридцати пушечных стволов будет, включая и берсо, пороха да ядер с картечью в достатке. И пищалей сорок три, считая и турецкое ружьё. Да луки с изрядным запасом стрел. Отобьёмся!»

Спина от неудобного сидения затекла, и я лёг. В небе ярко блистал Южный Крест, а рядом справа – ещё две звезды. Та, что покрупнее – Альфа Кентавра. Все они уже заметно сместились влево, пройдя четверть своего небесного круга. Скоро время вставать, проверять посты. Надо всё же немного вздремнуть.

Я расслабился и отогнал назойливые мысли: завтра приходите. Навалилась дождавшаяся своего времени дрёма. Уже засыпая, я внутренним взором увидел лицо, забыть которое мне уже не дано: на меня, улыбаясь, смотрел Он, мой Спаситель.

– Спи спокойно, – услышал я Его тихий голос. – Я тебе подарки приготовил.

– Какие?

– В своё время узнаешь.

И пропал, а я моментально уснул.

Проснулся, как от толчка. Южный Крест блистал так же ярко, пройдя всего ничего после моей отключки. Я быстро поднялся, сделал несколько приседаний и махов руками. Зарядка типа. Тут же рядом появился и дядька. Вместе прошлись по лагерю. Караульщики дисциплинированно спрашивали пароль – не спали. Подняв отдыхающую смену, проверил и сменил дозоры. Те тоже потребовали пароль. Молодцы, службу поняли! В лагере поспрашивал их. Непонятными были почти все звуки, донёсшиеся из пампы, но вполне объяснимыми: звери, там живущие, голоса подавали. Только какие конкретно – неизвестно. Отпустил их спать. У кухонного костра появился кашевар Фома. Загремел котлом, послышался звук льющейся в него воды. Небо на востоке посветлело, а звёзды поблёкли. Показался краешек солнца, запели-засвистели птички. Вот и утро наступило.

И началось оно, как и положено, опять с аврала. Наскоро сделав утренние дела и похлебав затирухи с мясом, стрельцы отправились на работы. А я с Пантелеймоном поднялся на ближайшую дюну и стал в подзорную трубу обозревать окрестности. Сначала долго рассматривал пампу. Дюны были пусты. Да и что делать зверью среди песка? Заметил только стадо оленей на фоне леса. Далековато до них было, но я разглядел. Зрение, что ли, улучшилось? Не меньше времени уделил и океанским просторам. Чужих парусов не наблюдалось, и я перевёл трубу на стоявшие на якорях бригантину и каракку. Между ними и галеоном сновали баркас и лодка, опустошая трюмы последнего. Этой операцией руководил боярин Жилин, ходивший по палубе с листами бумаги в руках. Дона Мигеля рассмотрел на борту каракки. Принимал груз с ошвартованного к её борту баркаса. Уцелевший на фок-мачте галеона рей использовался в качестве подъёмного крана. Матросы закрепили на один его конец противовес и тросы, а на другой – шкив – блок. Зацепив крюком груз, они дружно тянули за трос, и из трюма выныривали то бочки, то ящики или корзины… Поворачивая стрелу, матросы выставляли груз над баркасом и опускали. Та же операция, только в обратном порядке, происходила и на борту каракки.

– Пушки на берег свозить надо, – сказал я подошедшему князю. – Неспокойно мне здесь, да и сон видел, обещал Он какие-то подарки. Только лично мне или всем нам – не уточнил. Вообще-то Он весьма своеобразный товарищ. Кого любит, как Он мне говорил, тому жёсткий прессинг может устроить. И устраивал много раз. Для проверки силы духа и крепости веры, короче, на выживаемость. А Сам наблюдает: справишься, или нет. Знаешь, князь, анекдот про русских лесорубов и японскую бензопилу?

– Да откуда! Я-то в шестнадцатый век попал совсем пацаном, мне не до анекдотов было: стрелялки компьютерные всё внимание и время свободное забирали. А этот анекдот что, как-то связан с тем, о чём мы сейчас говорили?

– Сам решишь. Так вот. Попала в руки к русским лесорубам японская бензопила. Стали они её испытывать. Подошли к тонкому дереву. «Вжик!» – сказала японская пила. «Ого!» – сказали русские лесорубы. Подошли к толстому дереву. «Вжик!» – сказала японская пила. «Ого!» – сказали русские лесорубы и подсунули рельс. «Дыр-дыр-дыр!» – проскрипела японская пила. «У-у-у-у-у!» – разочарованно протянули русские лесорубы.

Князь постоял, задумавшись, а потом произнёс:

– Так ты считаешь, что Он нам может, как ты выразился, жёсткий прессинг устроить? Как те лесорубы пиле японской? И если не выдержим, как пила из анекдота, то он в нас разочаруется и оставит без покровительства?

– Я же говорю: своеобразный товарищ.

– Кощунствуешь, боярин! – нахмурившись, суровым голосом произнёс князь. – Богохульничаешь! Хорошо, батюшка наш не слышит, а то проклял бы, наверное. Да и мне такие речи слушать зазорно. Кабы не знал, что с тобой приключилось, и кто тебя к нам направил – выгнал бы в чисто поле без штанов на потеху индейцам местным. И что Он в тебе нашёл, что терпит твои дерзости?

– Не знаю, князь, не знаю. Сам удивляюсь Его терпению. А может так и надо Его почитать? Не раболепствуя и унижаясь, а с чувством собственного достоинства. И относиться к Нему как к Отцу не только небесному, но и как к родному: много знающему, мудрому, справедливому, вынянчившему и вырастившему чадо своё и внимательно и с заботой ведущего его по жизненному пути?

– С первой половиной слов твоих я могу согласиться, но не со второй. Бог не нянька, чтобы за ручку вести и сопли утирать. Он прав: народ – что сталь, его надо закалять. Другой вопрос, что порой закалка получается очень жестокой, кровавой, ставящей народ на грань выживания. Но тут мы не властны. Пути Господни неисповедимы и неведом помысел Его. Думаю, речи такие ни с кем более не вёл?

– Князь, в этом мире ближе тебя у меня нет никого. Так с кем я ещё могу поговорить столь откровенно? Я даже на исповеди не скажу того, о чём только мы двое знаем.

– Верю, – князь снял шапку и провёл ладонью по отросшим волосам. – Жарко становится. Днём надо будет людям отдых дать, сиесту, а то беда может приключиться. Так о чём ты мне ещё хотел поведать? Намекал, важное. Про Рамона?

Не вдаваясь особо в подробности, я пересказал наш с Рамоном разговор. Князь стоял задумавшись. Трагедия истинных человеческих чувств и его не оставила равнодушным. Как бы уточняя, переспросил:

– Так он хочет с нами быть, клятву верности дать и даже в православие перейти?

– Да, княже, так и заявил.

– А люди его как к этому отнесутся?

– Скорее всего, последуют за ним. Они много лет вместе и ломать сложившиеся между ними и Рамоном отношения вряд-ли будут. Да и набожностью излишней не страдают. Привычка – вторая натура. Для нас команда Рамона – ценный подарок. Думаю, бригантина в его руках будет нам добрым подспорьем. У меня есть некоторые соображения на этот счёт.

– Рассказывай, – князь сел на расстеленную Пантелеймоном кошму и похлопал рукой рядом с собой, приглашая и меня на неё. Я сел, хотя так и тянуло лечь: сказывалась почти бессонная ночь.

– Надо нам сюда людей вербовать. А послать за ними как раз Рамона можно на бригантине. Человек двести на неё поместится. Деньги на это у нас есть. Только не в Испанию, а в Германию или Голландию. До Руси он может и не добраться, да и как там дела вести Рамон не знает, как и язык. У наших людей менталитет другой, отличный от европейского. Я правильно говорю?

– Правильно. Сам думал об этом. Но Рамон с вербовкой один не справится, ты правильно заметил. Нам нужны крестьяне, семьи молодые, желательно бездетные. И ремесленники опытные, возрастом постарше. Мастерство приходит с годами, это аксиома. Только путь долгий и не все его выдержать смогут. Согласятся на переезд – создадим условия, какие сможем, а там уж как Бог решит, кому живым добраться.

– А ещё, – перебил я князя наглым образом, – нужны молодые девушки и женщины. Я читал, что их недостаточность была животрепещущей проблемой в колониях.

– Что, уже соскучился? Терпи. Бог терпел и нам велел.

Я засмеялся:

– Княже, эта фраза по другому поводу произнесена!

– Ничего, и в данном случае подходит. Так вот. Пошлю я с Рамоном… – прищурившись, князь посмотрел на меня. Я отрицательно замотал головой и выставил перед собой ладони:

– Не поплыву, хоть режь!

– А что так? – князь хитро улыбался, глядя мне в глаза. – Ты знаешь, кто нам нужен, морпех к тому же, море для тебя почти что дом родной, да и девок на обратном пути полкорабля будет!

По смешинкам в княжеских глазах я понял, что он шутит. Но в каждой шутке есть только доля шутки. Возьмёт и отправит! Потому необходимо приводить неотразимые аргументы в пользу моего присутствия на земле Уругвая, а не среди волн океана, мотаясь по нему туда-сюда. И я принялся эти аргументы искать и приводить. Князь слушал и ухмылялся. Вскоре я иссяк и замолчал. Князь хмыкнул:

– Всё собрал до кучи, а главного твоего довода я так и не услышал. То, что ты мне именно здесь нужен со своими знаниями местных реалий, истории этого края, природы, и много чего ещё. За людьми поплывёт боярин Жилин, Пётр Фомич. У него лучше получится и людей найти, и товар необходимый, и переход организовать, чтоб потери уменьшить. А ты со мной в той бухте, которую присоветовал, жизнь налаживать будешь. И край исследовать, для нас полезное искать. Всё, решено!

Князь легко, несмотря на годы, поднялся с кошмы и потянулся.

– А теперь вернёмся к делам дней нынешних. Загружу товаров с галеона, сколько в каракку с бригантиной влезет, и пойду в Буэнос-Айрес, к родственникам. О чём с тобой говорили перед пиратским налётом – помню. Договорюсь с грандом Адолфо, бумаги выправлю на ту бухту. Отремонтируем бригантину и вернёмся за вами. Жди нас месяца через два и постарайся сохранить людей. Оставлю тебе сорок стрельцов, запас воинский, брони трофейные, щиты да инструмент: лопаты, ломы, косы. И ещё оставлю всех, кто до поры на глаза чужим попадать не должен – пороховщика, француза твоего – обязательно! Ещё ювелира с сыном и пацана, что на бригантине нашли. Его лекарь Семён травами отпоил, ожил болезный, только онемел. Молчит, не разговаривает. Видимо, это нервный шок, его сейчас лечить не умеют. И бабки нет, чтобы отшептала на уголёк. Но, хоть говорить так и грех, его немота нам на руку. Тайну по детской глупости не разболтает.

Я кивнул головой и подумал, что беда одного часто оборачивается благом для другого. Такова се ля ви, как говорят у них.

– Семёна тоже оставлю. – Продолжил князь. И кузнеца с сыном, вдруг вам что отковать надо будет. На галеоне кузнечный инструмент есть и уголь для горна, довольно изрядное количество, я видел. Всё равно кузню на берег свезёте, так пусть и кузнецы при ней будут. Умелые руки всегда пригодятся. Построй укрепления. Из чего получится, но за стенами, пусть и хлипкими, всё лучше, чем в чистом поле. Ты уже говорил, индейцы тут живут шибко злые. Расскажи-ка мне о них поподробнее.

– Да, говорил. Территорию Уругвая заселяют племена индейцев чарруа, полукочевники, охотники и земледельцы. Отлично сложенные, высокие красивые люди. Имеют обычай прокалывать себе нижнюю губу, чтобы вставить в неё украшения из полудрагоценных камней. Носят украшения в ушах и татуировку на теле. Одеваются в кожаные накидки, украшенные геометрическими рисунками. Пользуются каменными орудиями труда – ножами, скребками. Во время охоты на страусов-нанду используют шары-бола, это метательное оружие, два камня, связанные между собой верёвкой. Военное снаряжение состоит главным образом из луков со стрелами, дротиков и тех же бола. Возможно, уже имеют захваченное у испанцев оружие из стали.

Первые экспедиции испанцев чарруа встречали гостеприимно, предоставляли продукты питания и необходимую помощь, чтобы те могли продолжать свой путь дальше. Но если индейцы обнаруживали у пришельцев намерение обосноваться на их землях, то начинали вести против иноземцев военные действия. Чарруа ревностные защитники целостности своей территории и по отношению к посягающим на неё настроены враждебно. Так что мы должны быть готовы к войне с ними. И эта война будет тяжёлая, на истребление. Компромиссов чарруа не признают. Для них все чужаки – захватчики. Исторические факты таковы, что последние очаги индейского сопротивления были погашены только в девятнадцатом веке. Вот такие у нас соседи. Так что, князь, нам только два пути по этой земле, но на каждом нас ждёт война. Первый – обосноваться в Буэнос-Айресе, пойти под руку твоего родственника и просто жить, уныло воюя с племенами патагонцев в Аргентине и растворяясь в испанской диаспоре. Скучно и бесперспективно. Второй путь – более трудный и, возможно, более кровавый. Это то, что я предложил: занять бухту Монтевидео, заручиться поддержкой гранда Адолфо, привезти достаточно людей, организовать производство продуктов питания и жизненно необходимых товаров, торговать со всеми, с кем получится, невзирая на запреты, отвоёвывать жизненное пространство и строить своё государство, русское. Земля Уругвая хороша для ведения сельского хозяйства: полеводства и скотоводства. Этим можно спокойно заниматься, если враги далеко или вообще отсутствуют. Минеральные ресурсы на территории Парагвая и юге Бразилии. Я уже говорил, здесь есть немного золота, но чтобы его взять, необходимо прииски организовывать. А какая на них работа, если в тех рабочих стрелы каждый день лететь будут? Тут не до человеколюбия, тут вопрос выживания. Не нами эта экспансия начата.

– Правильно ты всё расписал. Дикие земли под свою руку брать по-разному можно. Взять того же Ермака, что царь Иван Васильевич в Сибирь посылал. Которые из тамошних народцев добровольно под его руку пошли – платят ясак и живут, как жили, с русичами не враждуя и не деля землю. А которые воевать начали – истреблены, разогнаны по тайге либо принуждены к миру. Так устроен мир: кто слабее, должен уступить. Неуступчивые слабые – исчезают. Я перед тем, как сюда отплыть, в монастыре на Соловках побывал, благословения у тамошнего игумена просил. Он мне икону показал. На ней изображены монахи, поклоняющиеся Богоматери на острове. Центральную часть – поклонение Богоматери – окружают клейма, рассказывающие историю основания монастыря. История интересная и поучительная: божественное вдохновение; героическое плавание в опасном море и безжалостное обращение с туземцами – их изгоняют хлыстами сверкающие фигуры молодых ангелов. Далее изображены попытки приспособиться или отыскать поддерживающее жизнь окружение. Изображено, выражаясь языком будущего, быстрое возникновение коммерческого интереса – нарисованы корабли купеческие, к острову швартующиеся. И, как результат трудов праведных и настойчивости, достижение процветания. То, что ты, боярин, сейчас мне говорил о нашей жизни дальнейшей, я на этой иконе видел. Через неё отцы святые нам указывают, что и как делать надо. У них получилось, и у нас с Божьей помощью получится. Будем следовать проторённым ими путём!

Князь размашисто перекрестился. Я последовал его примеру. Этическая сторона осуществляемого нами предприятия укреплена примером святых отцов, действовавших, конечно же, с одобрения Высших сил. Аминь!

– Где думаешь крепостицу ставить?

– На мысу, что отсюда виден. Его будет проще оборонять, если что.

– А груз с галеона и пушки тоже туда потащишь?

Я по-военному кратко доложил о своих ночных соображениях и закончил предложением часть груза, самое тяжёлое, громоздкое и то, без чего в укреплённом лагере обойтись можно, закопать в дюнах. Маскировка будет – что надо. Дневной бриз быстро сровняет песок, засыпав все следы нашей работы.

– Добро, так и сделаем. Ты, с выделенными тебе людьми, займёшься укреплениями на мысу. Пантелеймона поставлю на рытьё схрона с оставшимися стрельцами. Придётся тебе без дядьки обходиться. Сам ему путёвку в доны выписал. Значит, дал самостоятельность. Он теперь обязан быть руководителем, людьми, делом занятыми, командовать, а не за тобой нянькой ходить. Назначаю его твоим замом по тылу.

Князь ушёл, забрав Пантелеймона. А я вытащил из своего сундука, уже доставленного на берег, несколько листов бумаги и свинцовый карандаш. Надо место выбрать, нарисовать план и разметить контуры укрепления. Подозвал Ахмета и дал задание: натесать десятка два колышков, найти кусок верёвки саженей десяти длиной и быть при мне. Ахмет, не задавая вопросов, ушёл. Да, помахать ломами и потаскать камушков стрельцам придётся изрядно. Но кто говорил, что легко будет? Для своей безопасности постараются! А мотивацию я обеспечу.

От дум о фортификации меня отвлёк возникший на берегу шум. Повернув голову, я увидел уткнувшиеся носами в песок баркасы и матросов выгружавших с носа галеона на песок тюки, бочки, ящики, ещё что-то… Значит, погрузка на каракку и бригантину закончена, а что не вместилось – на берег, мне под охрану. Вереница нагруженных людей потянулась от баркасов на берег. Впереди шёл Пантелеймон, неся на плече лопату. Отойдя вглубь песчаного берега метров на тридцать, воткнул лопату и пошёл обратно. Шедшие за ним люди стали складывать принесённое добро возле неё. Через несколько минут вновь увидел дядьку, несущего на плече мешок. На обратном пути перехватил его, отвёл в сторону и тихо отругал за умаление дворянского достоинства, а потом поставил контролировать, чтобы не валили всё в кучу, а хотя бы по виду упаковки на отдельные кучки раскладывали. Прохор сначала насупился, обидевшись, а потом понял, что его поступок испанцы не поймут – для них он дворянин и чёрной работой заниматься не может, и рьяно принялся наводить порядок. Так-то лучше! Всё нам потом меньше работы будет.

Я вышел на пляж. Сотни ног истоптали девственный недавно песок. Неряшливыми кучами тут и там были свалены доски, канаты, свёрнутые в рулоны паруса. Громоздился штабель ящиков с медными брусками. Интересно, как дон Мигель с боярином Жилиным будут высчитывать стоимость груза с галеона? Думаю, список они составили, что на берегу оставили. Во! Почти стихами мыслить начинаю.

Людской поток двигался без перерыва: на берег – с грузом, обратно – за грузом. Работали все. Я видел кузнеца с сыном, катящими в горку на берег большие бочки. Валентин с отцом, ухватив один мешок на двоих, что поделаешь – старый да малый, тащили его волоком по песку. Даже Жан-Пьер на пару со своим конвоиром довольно бодро несли большой тюк. Хорошо, когда рабочих рук в достатке. Любое дело быстро делается. Баркас пустел прямо на глазах. Я посмотрел на галеон. С его палубы в другой баркас спускали орудийный ствол. Следом загрузили лафет. Ещё один ствол повис на стреле самодельного крана.

Так, хватит ротозейничать. Надо разметкой стройплощадки заниматься. Кто-то дёрнул меня за полу кафтана. Я резко повернулся. Передо мной стоял мальчишка, найденный на пиратской бригантине. Глазёнки испуганные. Рядом с ним на песке лежала вязанка остро затёсанных колышков и моток верёвки. В больших карих глазах испуг постепенно сменился любопытством. Рядом с ним переминался Ахмет в полном вооружении. А я как-то и забыл, что надо вооружиться. Ведь земля ещё чужая и враги могут появиться в любой момент. Вот что значит в момент лишиться няньки-напоминалки! Досадный промах для руководителя, мне ведь необходимо очень многое просчитывать наперёд и не только для себя лично.

– Князь послал помогать? – скорее для себя, чем для пацана, сказал я. Но он меня понял и кивнул, подтверждая. Наш руководитель делает успехи в испанском языке, если смог объясниться с немым испанским ребёнком.

– Узнать бы ещё, как твоё имя, малыш.

Мальчишка вытащил из вязанки колышек и процарапал на песке «Тэкито». Прочитав, я был в шоке. Не от того, что десятилетний, на вид, ребёнок грамотен, а от того, как его имя соответствует его нынешнему физическому состоянию. Я понимал, что родители дали ему имя «Тихий». Видимо, была причина. Но второе значение этого слова – «немой». Перст Божий, рок, фатум… Назовите, как хотите. Но пацану с рождения была определена его судьба – быть немым. Я тяжело вздохнул, провёл рукой по его голове, по растрёпанным волосёнкам, и прижал к себе. Жаль малявку, один на свете остался. В горле у меня образовался твёрдый комок… Судорожное глотательное движение, медленный вдох, медленный выдох.

– Я, – ткнув себя пальцем в грудь, произнёс я, – кабальеро Илья, главный командир воинов. А тебя буду называть Вито. Хорошо?

Пацан посмотрел на меня и кивнул. Вот и ладненько. Пусть лучше будет Живым, чем Немым. Кинулся к сундуку, быстро надел кольчугу, за пояс заткнул пистолеты. Схитрил, поддоспешник одевать не стал, как не стал брать и ружьё.

– Бери колышки и иди за мной, – сказал Вито и махнул рукой Ахмету.

До полуденной жары я с помощью шустрого мальчишки колышками наметил общие контуры трёх редутов, пушки которых будут контролировать места наиболее вероятной угрозы: бухту с корабельными обломками и пляж между мысом Потеряшка и местом высадки. Эти редуты будут самыми мощными, ведь главная опасность – пиратское судно, экипаж которого позарится на маленькое одинокое поселение на пустынном берегу. В камень колышки не забивались, поэтому Вито их просто клал в углах будущих укреплений, а потом с концом верёвки в руках стоял рядом, а я шёл до следующей точки. Для него моя работа представлялась развлечением: глаза блестят, руки, когда не заняты, жестикулируют. Пытается говорить, но… Я тех сволочей-пиратов ещё раз несколько акулам скормил бы! Закончив, пошли в лагерь. Ахмед, охранявший нас во время разметки будущих укреплений, шёл следом. Нет, использовать его в качестве охранника всё же не целесообразно. Он командир и должен постоянно быть со своими людьми. А мне не только охранник нужен, но и посыльный, и денщик, выражаясь современным для будущего языком. Надо с князем переговорить.

Пока я с Вито занимался разбивкой площадки, а Ахмет нас охранял, на берегу выросли внушительные кучи, груды и штабеля разного имущества. Поистине, глубоки и обширны трюмы галеона! Появились и три пушечных ствола. Рядом с лежащими на изрядно истоптанном песке стволами стояли лафеты. Чуть в стороне – две пороховые бочки, бочка картечи, несколько ящиков ядер, банники, штопор на длинной деревянной рукоятке, пороховой рог, шуфла – совок для засыпки пороха в ствол, и железные щипцы с полусферическими губками. На боку лежало нечто, напоминающее мангал. На бочке – большой рог на верёвочке, закрытый колпачками с обоих концов. Этот рог предназначался для засыпки пороха в затравочное отверстие орудия.

– Сиеста! – раздался самый громкий голос, наверное, всего Уругвая, если не всей Южной Америки. Это наш Дюльдя, выполняя приказ князя, объявил перерыв с дремотой. Я до сих пор не могу понять, это имя стрельца или прозвище? Высокий и широкий, форменные два квадратных метра. Добродушный увалень, обладающий огромной физической силой. Вечный объект шуток и беззлобных подначек. Настоящий русский богатырь.

Народ потянулся к кухне. Получив по куску жареного мяса касатки, разбрелись по пляжу в тенёчек под парусиновые навесы. Самое плохое, что дикоросов здесь не найти, не растут в пампе клубнелуковицы типа сараны, дикого лука или тех же тюльпанов. И в недалёком леске ничего знакомого, учитывая мои познания о флоре Южной Америки, не встретилось. Плохо без свежих овощей с фруктами! Витамины всё-таки. Все съедобные плоды – в Бразилии. И деревья, годные на постройки и поделки, тоже там. Или в северных районах Уругвая, в Парагвае, куда путь только по рекам. Долгий, трудный и опасный. Но Парагвай уже интенсивно осваивается. Построенный там испанцами в 1537 году городок Асунсьон, будущая столица будущей страны, не подвергался столь мощным индейским набегам, как набеги, послужившие причиной разрушения Буэнос-Айреса. К тому же в Парагвае уже вовсю орудуют францисканцы, организовывают редукции – поселения, в которых внутренняя жизнь строится по типу общин ранних христиан с совместным трудом и уравнительным распределением полученной продукции. Первую редукцию организовал францисканский монах из Севильи, забыл его имя, в 1580 году. Он же создал первые словари и грамматику языка гуарани, первым перевёл на гуарани Катехизис и крестил индейцев. А скоро туда ещё и иезуиты подтянутся… Так что место занято.

Эх, и почему испанский король местом ссылки для гранда Адолфо не Бразилию выбрал? Видимо, хотел загнать его в самую-самую дыру. Конкретно, видимо, достал гранд короля! Ну а для нас Уругвай, как материально – техническая база для набегов в другие части материка, вполне может подойти. Бразилия, вернее, южная её часть, что в районе Атлантического побережья от уругвайской территории недалеко, в этом плане весьма перспективна. Например, будущие штаты Парана или Минас-Жерайс, в данное время ещё совсем дикая, досконально не разведанная португальцами территория. И таящая для нас очень много вкусностей и приятностей. Как и трудностей.

Сейчас вся Южная Америка под испанским королём. Португальский король умер и не оставил наследника, а испанский прибрал к рукам все его колонии, и здесь, и на Востоке. Деньги выкачивает из них, а развивать не хочет. Только палки в колёса ставит в виде запрета торговли с другими странами и запрета селиться в колониях иностранцам. На территории Бразилии белых поселенцев очень мало, но очень много чёрных рабов, привезённых для работы на плантациях. Португальские переселенцы заняты выращиванием сахарного тростника и кофе, животноводством, а золота, за которым, собственно, и приехали – пока не нашли! С первых же дней открытия Бразилии колонисты искали золото и драгоценные камни. Но, несмотря на то, что участники этих походов обследовали обширные внутренние районы страны, только лишь в 1698 году золотые россыпи будут найдены на берегах Риу-дас-Вельяс и на правом берегу реки Сан-Франсиску. А об алмазах вообще узнали только в 1725 году! Есть о чём подумать, но потом.

Сиеста кончилась часа через три. От зычного голоса Дюльди проснулись не только люди, но и попугаи в далёком леске, тучей сорвавшиеся с деревьев и умчавшиеся куда-то. Раскачивались, отходя от сонной неги, не долго: бег к ручью, несколько горстей воды в лицо – и как огурчик. И вновь потянулась вереница гружёных людей от баркасов на берег… Только заступающий в караул десяток стрельцов был мной от работ освобождён, и они опять спать завалились.

Вечером поговорил с князем о выделении мне денщика. Он подумал и сказал:

– Дам тебе своего холопа, Маркела. Возраста твоего. Шустрый, умный, прекрасно владеет оружием. Надёжен и на деньги с вином не падок. Любопытен, правда, без меры, и по девкам ходок. Но в чужие дела без приказа не лезет. Будет тебе хорошим помощником и спину прикроет. Но если и его в доны переведёшь – никого больше от меня не получишь!

Посланный князем холоп привёл Маркела. Среднего роста, русоволосый и голубоглазый. Ладная сухощавая фигура, походка мягкая, скользящая. Понятно, почему князь о девках упомянул! Через плечо на ремешке висела стандартная для всех стрельцов берендейка – сумка для пуль, пыжей, запасных фитилей и остальной мелочёвки, необходимой для бойца этого века, и пороховой рог. Но я заметил ещё одно – четыре метательных ножа, пристроенных непосредственно на перевязь, под обе руки.

– Маркел, – обратился к нему князь, – с этой минуты ты становишься холопом боярина Воинова Ильи Георгиевича, воеводы нашего. Со всем оружием, что мною тебе дадено. Служи ему верно, как мне служил. Стань боярину опорой и помощником верным, або дела ему поручены трудные и опасные. И не только мною, но и Богом, призывавшим его для этого в свои чертоги. – Князь перекрестился при упоминании имени Бога. То же сделали и стоявшие рядом с ним холопы. И я, конечно же.

Утром следующего дня я с помощью Вито разметил места постройки ещё пяти редутов, обращённых в сторону пампы и леса – оборона от возможного нападения индейцев. Нас мало, но у нас много пушек. Пусть не на все хватит канониров, но первый залп получится очень мощным. И как знать, может он-то и решит исход боя. А что бой будет, подсказывала интуиция. Снял с разгрузки десяток стрельцов, вооружил ломами и кувалдами с зубилами. Показал место на мысу, где надо соорудить пороховое хранилище. Заряды от возможного дождя прятать. Его, дождя, вероятность хоть и мала, но вполне допустима.

Один из стрельцов оказался сыном каменщика, знакомым с кладкой стен с детства. Повзрослев, парень решил не идти по стопам родителя, а стать воином. Но навыки остались и сейчас пригодились. Дело шло трудно, долбить камень это не деревья рубить. Яма образовывалась медленно, вырубленные камни, как и собиравшиеся по всему мысу валуны, шли на возведение стен редутов.

В суете и беготне не заметил, как подкрался вечер. Быстрый ужин. Опять пароль-отзыв, инструктаж и развод дозорных по секретам. А мне сон в полглаза: пока все мои воины не пройдут хотя бы по разу через такой способ несения ночной службы – мне расслабляться не следует. Хорошо, дядька есть, моя правая рука, подстрахует, если что. Вон он, возле костра укладывается. А рядом кто копошится? Вито! Под бочок к Пантелеймону подкатился, тот его рядном, что у нас вместо одеяла было, а теперь дядьке в безраздельное пользование перешло, накрыл. Жалеет мальчонку-сироту. Добрая душа!

Лагерь угомонился быстро. Тяжёлая работа от восхода до заката с короткими перерывами за несколько дней основательно всех вымотала. И ещё далеко не закончена! Сижу на тюке чего-то мягкого. Рядом на таком же пристроился Маркел. Почти неслышно подошёл князь, устало опустился на другой тюк. Тоже вымотался, годы-то его солидные. Не мальчик уж. Помолчали.

– Я всё, что в каюте покойного капитана галеона было, на бригантину приказал отвезти, – тихо сказал князь. – Здесь из тех вещей тебе ничего не пригодится. На галеоне несколько пушек осталось, те, о которых ты говорил. Завтра поставлю людей, попробуем галеон на ровный киль поставить. Получится – будет у тебя артиллерийская засада на ворогов, не получится – не взыщи. Ещё бочки из затопленного трюма да балласт, свинцовый и чугунный на самом дне лежит. Заберёте, когда бригантина за вами придёт. Незачем двойную работу делать. Бивни слоновьи тоже здесь полежат: не след их в Буэнос-Айресе показывать, вопросы неудобные возникнут. Люди устали, и из еды – одно мясо, да крупы с мукой понемногу. Их я вам оставлю, кроме мяса. Солёное заберу. Вы себе свежатинки настреляете. Если лишнее появится, засоли. Как соль из морской воды выпарить, ты знаешь. Долгое плавание получилось. Дона Мигеля попрошу вам провизии подкинуть, когда обратно пойдёт. Ему-то чинить ничего, надеюсь, не надо. Да и крюк небольшой. Ещё баркас оставлю и двух матросов Рамоновых, им управлять умеющих. Я с идальго уже переговорил об этом. И сетку на пятьдесят саженей, рыбу ловить. Специально с собой прихватил. И ещё совет: не давай людям бездельничать. Все должны работать. Скорбут, цинга то-есть, любит праздных. К ним она быстрее прилипнет. Овощей нет, зелени тоже нет. Однообразность питания и безделье порождают болезни и недовольство. Потому – все на стройки коммунизма! Вот, собственно, и всё.

Утро начинается с рассвета. А пробуждение лагеря – с кашевара Фомы. Ему вставать раньше всех, чтобы к побудке завтрак был уже готов. Сегодня у нас в мисках жидкая просяная каша с мелкими кусочками оленины, обжаренными на большой сковороде. Быстро выхлебал свою порцию, запил несколькими глотками разбавленного водой вина. На десерт – половинка сухаря. С хлебом совсем туго, муки мало. Голодом сидеть не будем, конечно, но разнообразия пищи не предвидится. А как сладкого хочется! Я не сладкоежка, но третий месяц без сахара вносит дискомфорт. Ну, хватит о грустном.

В сопровождении Маркела и Вито обошёл место, намеченное для постройки укреплений. Ещё раз внимательно осмотрелся: удобно ли будет обороняться, смогут ли соседствующие орудия перекрывать сектора обстрела друг друга. Плохо, что на лафетах морских пушек маленькие колёса, по камням с песком после выстрела накатывать на место трудно будет. Придётся под каждую настил делать, вроде палубы. На плане расписал, где какая пушка стоять должна, чтобы стрельцы их сразу растащили по местам. Если что, то и с открытых позиций стрелять можно. А вот и первые стволы появились. Стрельцы, впрягшись на манер бурлаков в широкие лямки, приволокли две средние кулеврины, оставив за собой пару извилистых борозд. Уставшие люди, тяжело дыша, лежали на песке. Я посмотрел в трубу на лагерь. Несчастный галеон имел жалкий вид. Всё дерево, что уже было оторвано до нас или оторвалось после выброски на берег, сбрасывалось с кормы в воду, где несколько матросов, стоя по пояс в воде, ловили их и вязали в плот. Готовый плот цепляли канатом за баркас. Гружёное судёнышко, осев в воду чуть ли не по планширь, медленно двигалось к мысу. Парусу помогали две пары гребцов.

От галеона остался один корпус и ютовая надстройка. Мачты и баковая надстройка в виде досок и бруса уже были отбуксированы в найденную мной бухточку и вытащены на песок. Там же лежали и доставленные ранее грузы. Стрельцы разбирали плоты и складывали дерево на берегу за приливной полосой в решетчатый штабель для просушки. С дровами здесь – напряжёнка.

Ко мне, радостно приветствуя, подошёл Рамон. Два шрама – старый и новый, ещё толком не затянувшийся, придавали его лицу весьма зловещее выражение. Теперь его отец родной узнать не сможет, не говоря уж об оставшихся в Испании недоброжелателях. Плечо его тоже ещё беспокоило: сморщился, попав в мои объятия. Сказал, что хочет посмотреть, где я буду обретаться, его дожидаясь, и спросил, кого из его матросов мне оставить с баркасом.

– Того, кто им умеет управлять и рыбу ловить сетью, – ответил я. – Добровольцев, если есть такие.

– Желающие есть! – воскликнул наш капитан. – Первым вызвался Камило. Он раньше рыбаком был. Все уши прожужжал, как его дельфин спас. Очень хочет с ним опять встретиться. Правда, он не из моих людей, но я с доном Мигелем уже переговорил. Ах, как капитан обрадовался, узнав, что мы к вам переходим! Его выражения распугали, наверное, всех акул океана! Наш герцог, да, теперь он и мой сюзерен – я дал ему клятву верности! пообещал заплатить неустойку, и дон Мигель успокоился. Вторым матросом будет Фидель. Он своё имя полностью оправдывает. Надёжный моряк и преданный товарищ. И ещё, – Рамон понизил голос и склонился к моему уху, – герцог посвятил меня в тайну боцманской кладовки. Она теперь под охраной Пепе, я его вновь назначил боцманом.

– Хорошо, амиго. Вы скоро уйдёте. Постарайся, если получится, бригантину поскорее отремонтировать. Мы вас очень будем ждать.

– Постараюсь! Я даже бизань-мачту с галеона забрал. Вдруг в Буэнос-Айресе подходящего дерева не найдётся. Как только мачту поменяю, сразу за вами пойду.

Очередной раз в песок бухточки ткнулся нос баркаса. Матросы стали выгружать из него бочки и ящики. Стрельцы, бросив вылавливать доски, бросились им помогать. Вскоре баркас расстался со своим грузом, а стрельцы, вытянувшись цепочкой, понесли ящики на мыс. Рамон, коротко поклонившись, пошёл к баркасу, а я, позвав Маркела и Вито, поспешил за ним. Не хотелось бить ноги, наматывая лишние километры. О чём крикнул Рамону. Нас дождались, и матросы на вёслах ловко вывели судёнышко из бухты. Отгребя от камней, торчавших из воды, распустили парус. Десять минут – и я вместе со своими спутниками высаживаюсь на берег возле ободранных останков галеона. Его борта уже были сняты по нижнюю палубу, на которой рядком лежали пушечные стволы. Лафеты стояли рядом. Вот баран! Заставил людей таскать пушки волоком, а ведь на баркасе доставка будет и легче, и быстрее. Что-то у меня всё охватить и дать толковое распоряжение пока не получается. Сказывается отсутствие опыта руководителя и логиста. Глянул на берег. К двум бороздам, прочерченным стволами, новых не прибавилось. Слава Богу! У кого-то хватило ума отменить глупый приказ. Дал распоряжение грузить стволы и лафеты в баркасы. С ними отправил ещё десяток стрельцов. Будут груз с берега на мыс таскать.

Стрельцы с матросами работали дружно и споро. За половину дня сняли с галеона, доставили на берег бухточки и установили в отмеченных мной местах на мысу все лафетные пушки. Ставили их на сколоченные из палубных досок щиты. После обеда, не прерываясь на сиесту, перевезли и фальконеты, лёгкие орудия калибра 1,25 фунта для стрельбы картечью. Осталось только вкопать их высокие поворотные станки-тумбы. Фальконетов у нас десять, будут караулить подходы к мысу со стороны материка, пляжа и бухты Тихой. Подбежал Вито и, изобразив важного господина, помахал рукой в сторону пляжа. Я понял, что меня зовёт князь, поблагодарил мальчишку и в его сопровождении поспешил на берег.

Возле полосы прибоя стоял князь и о чём-то разговаривал с доном Мигелем. Увидев меня, помахал рукой, подзывая, а когда я подошёл, сказал:

– Дон Мигель предлагает нам вечером сниматься с якорей. У него на каракке течь появилась, да и продуктов в обрез. Основную работу мы сделали, галеон разгрузили, пушки перевезли. Дальше сам обустраиваться будешь, с Божьей помощью. Помни, о чём говорил, береги людей. Пушек у тебя много, если что – пороху не жалей. Совсем припрёт – бросай всё и уходи на баркасе. Тесно будет, но потихоньку вдоль берега дойдёте. А мы постараемся побыстрее с ремонтом управиться. Через часок поужинаем, батюшка молебен отслужит – и отчалим.

– Я тоже постараюсь побыстрее управиться со своими делами, – вступил в разговор дон Мигель, – и прийти к вам с провизией. Держитесь и не скучайте!

Поклонившись, он отошёл к матросам и что-то сказал. Послышались радостные восклицания. Но после следующей фразы своего капитана матросы замолчали и с удвоенным рвением продолжили вылавливать дерево и вязать плоты, крепя их канатами к обломкам галеона, прочно сидящим уже на ровном киле в береговом песке. Прилив закончился, и то, что ещё свободно плавало в воде, могло унести отливом.

Мы, пятьдесят пять мужиков, старик, юноша и мальчик стояли на невысоком берегу и смотрели, как в сгущающихся сумерках пропадают силуэты ушедших кораблей. Как последний привет, их кормовые фонари посылали нам свой свет. Было немного грустно, но брошенным я себя не чувствовал. Я не один, со мной дружина, надёжные воины и товарищи. Я пришёл в это время не по своей воле, так Бог решил. Но я приложу все силы и знания, чтобы мир, в который я попал, земля эта, стали родными мне и теперь уже моим людям.