Карл Иванович Вирхов уже потерял счет времени – ему казалось, что близится полночь. Но был поздний вечер. В прозрачном безветрии, сменившем утренние пароксизмы урагана и давешнюю метель, особенно ярко и весело горели фонари, сопричастные особой, ночной жизни петербуржцев. Невский, более чем обычно в эту пору, был забит собственными и наемными экипажами и принарядившимися пешеходами. После пережитого потрясения горожане желали убедиться, что жизнь вернулась в привычное русло, что мостовые, тротуары, мосты уцелели, что рестораны и кафе готовы встретить их сияющими огнями, любезной обслугой и пиршеством аппетитных ароматов, а театры и концертные залы – упоительными зрелищами. Многие спешили навестить близких, дабы поделиться впечатлениями минувшей ночи

Настроение у Вирхова было не из лучших – и виной тому та готовность, с которой Илья Михайлович Холомков согласился проследовать в Окружной суд для дальнейших допросов и, похоже, смирился с арестом. Причем за ним увязались и его друзья, будто их ждало захватывающее приключение. Рыжеволосый полковник и бойкая фройляйн в собственном экипаже Холомкова не отставали ни на йоту от коляски, где сидели Вирхов с помощником и присмиревший Холомков.

«Будут потом надо мной потешаться, рассказывать своим собутыльникам, какое необыкновенное мужество проявили при встрече с тупым следствием», – думал Вирхов, косясь на Тернова.

Впрочем, юный кандидат искренне надеялся, что в присутственном месте преступник сознается в своем чудовищном деянии, – даже если рука на записке и на листе рукописи чужая, господин Холомков вполне мог обратиться к кому-нибудь с просьбой: к другу, или секретарю, или нанять писаря. А все остальное сходится! Тернов представил себе, как тайный литератор призывает жалкого писаришку, из семинаристов или недоучившихся студентов, просит его на пробу черкнуть несколько строк, которые и стали посланной им к Сайкину запиской. А затем, убедившись в хорошем почерке писаря, доверяет ему перебелить заново свою повесть «Автомобиль Святителя Николая». Измышляет себе псевдоним. Сюжет повести выбрать начинающему литератору труда не составило – о подвигах Карла Фрейберга писали петербургские газеты, что-нибудь наверняка просочилось и о конфиденциальном деле с автомобилем.

Уже у дверей Окружного суда к Павлу Мироновичу прицепился капитан Суржиков. Несмотря на то, что Вирхов велел тому отправляться к своим кактусам, несносный морской волк, воспользовавшись любезностью Вернера и Чимбалиони, потащился в коляске с ними на Литейный. И теперь плелся за Терновым, жарким шепотом умоляя посодействовать, чтобы ему вернули винную бочку.

Многочисленное собрание ввалилось в следственную камеру Вирхова.

– Какие новости? – спросил Вирхов, скидывая шинель на руки письмоводителю.

– В картотеке обнаружено два Корытина и один Курятин, проходили по буянству в пьяном виде, один огородничает за Обводным, на Богдановских огородах, два других бродяги, по ночлежкам обитают. Есть еще один Коротин, карточный шулер, из инженеров, – торопливо отчитывался тот.

Разоблачились от верхней одежды и остальные, только Суржиков нерешительно топтался у двери. На нем-то и остановился грозный взгляд следователя, усевшегося за письменным столом.

– А вы зачем здесь?

– Простите, ваше превосходительство, но мне хотелось бы получить обратно свою вещь, – решился тот, указывая на бочку у окна. – Надеюсь, я был полезен для следствия и заслуживаю награды.

– Вот что, дружок, – сказал нетерпеливо Вирхов, – бочка дня три побудет у нас. Если владелец не объявится, верну тебе в целости и сохранности. А теперь – шагом марш к своим кактусам! Надо будет, позову.

Суржиков горько глянул на свое сокровище и покинул кабинет.

– Итак, продолжим, – распорядился Вирхов. – Поликарп Христофорович, прошу вас заняться составлением протокола. Дознание по делу о смерти Сайкина. Допрос господина Холомкова, Ильи Михайловича. Присутствуют в качестве свидетелей синьорина Чимбалиони и полковник Вернер Господин Холомков, прошу поближе. – Вирхов указал на стул напротив своего стола.

– Тут как в тюрьме, – синьорина тряхнула кудрявой головкой и вытащила из кожаного ридикюля изящный серебряный портсигар, – окна зарешечены, никогда такого не видала. Мне страшнее, чем под куполом цирка.

– Где вы были в ночь убийства господина Сайкина? – обратился к Холомкову Вирхов после формальностей по протоколу.

– А когда его убили?

– Не валяйте дурака! – Вирхов хлопнул ладонями по столу. – Где вы были в ночь с воскресенья на понедельник?

– В ресторане «Медведь», я думаю, – ответил тот осипшим голосом. – Ах черт, кажется, простудился минувшей ночью, да и волнуюсь.

– Я подтверждаю, – встряла циркачка, описав в воздухе дугу рукой с зажженной пахитоской, – он был в нашей компании.

– Помолчите, фройляйн, – оборвал ее Вирхов, – у вас и у самой нет алиби. А когда вы вернулись домой, господин Холомков? – И так как допрашиваемый молчал, следователь уточнил сам: – В три часа ночи?

– Может быть, может быть, – забормотал поникший красавец. – Но это отнюдь не доказывает, что я убил вашего покойника.

– Испытывали ли вы к господину Сайкину неприязненные чувства?

– Никаких чувств я к нему не испытывал.

– Откуда в вашем доме черный плащ с капюшоном?

– Маскарадный костюм. Подарок графа д'Ассейна, – мягко и осторожно солгал Илья Михайлович, – минувшей ночью получил на графской вилле. Можете спросить графа – свидетелей было предостаточно.

Пока Вирхов раздумывал, имеет ли отношение маскарадное одеяние Холомкова к ночным увеселениям Брунгильды Николаевны, вернувшейся в похожей одежде, очевидно, с того же маскарада у д'Ассейна, в разговор, воспользовавшись паузой, неожиданно вступил Тернов:

– А зачем вы телефонировали господину Суходелу и выясняли, как найти писателя Каретина?

– Я господина Суходела едва знаю. Я не звонил ему, – огрызнулся Холомков. – У вас нет доказательств.

– Верно, – согласился Вирхов, – только, по сообщению Сигизмунда Николаевича, звонивший обладал сиплым голосом, как и вы.

– Но у меня не сиплый голос, господин Вирхов, и вы это прекрасно знаете, – парировал Холомков. – Осип я только вчера, во время ночного пребывания в особняке графа д'Ассейна.

– А вот это не факт, – настаивал Вирхов – Вы хотели увести следствие на ложный путь, заставить нас искать мифическое существо, некоего Каретина, не имеющего никакого отношения к делу.

Илья Михайлович трагически сдвинул брови.

– Почему мифическое? – не выдержал полковник Вернер. – Дорогой мой, это-то ты можешь опровергнуть. Каретиных в городе много. И среди наших знакомых есть один. Помнишь, в «Аквариуме» пили вместе с биржевиком?

– Действительно. – Илья Михайлович расправил плечи и облегченно застрекотал: – Если б я хотел запутать следствие, я бы придумал кого-нибудь такого, кого нет в моем окружении. И я не так глуп, чтобы звонить Суходелу. Он мог узнать мой голос. И зачем мне вообще впутываться в ваше следствие?

Вирхов, слушая эту околесицу, с наисерьезнейшим видом перебирал бумаги на столе. Он рассчитывал, что – как часто бывало – некоторая алогичность не помешает, и разговор, затеянный Терновым, по кривой вывезет к неожиданной зацепке. Однако следовало перейти к более важным вопросам.

– Теперь обратимся к вашей рукописи.

– Это не моя рукопись! – Холомков воздел руки к потолку. – Я ничего не писал!

– А имя Карла Фрейберга вам известно? – вкрадчивым голосом спросил следователь.

– Разумеется, о нем много говорят. Что-то припоминаю и об «автомобиле Святителя Николая». Но это было так давно…

– Значит, сюжет книги вам известен. – Вирхов откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по столешнице. – Это уже не в вашу пользу.

– Но об автомобиле с иконой Николая Святителя известно и мне! – пришел на помощь другу Вернер. – Да и всякому образованному человеку, читающему петербургские газеты. Он несколько раз наезжал на одну и ту же даму. Об этом сообщалось в хроникальной колонке.

– У вас неплохие аналитические способности, Вильгельм Саввич, – сказал со значением Вирхов, – не от чтения ли уголовных романов полученные?

– Вовсе нет, уважаемый Карл Иваныч, – веснушчатый полковник позволил себе чуть улыбнуться, – я же служу в Главном артиллерийском управлении. И мне, так же как и вам, иногда приходится проводить экспертизы. Сопоставлять одно с другим, анализировать.

– Тогда вы мне сейчас и поможете, – предложил Вирхов. – Ваше мнение, коллега, я приму к сведению. Итак, что мы имеем? Мы имеем рукопись повести «Автомобиль Святителя Николая». На рукописи проставлено имя И. Холомковец. Читаю первую фразу: «Карл Фрейберг, известный в петербургских кругах как непревзойденный мастер криминального анализа, отложил в сторону „Санкт-Петербургские ведомости“ и обратился к своему другу и помощнику Антону Пиляеву: „Странно, очень странно… Автомобиль с изображением образа Николая Святителя мчится по улице как одурелый“…»

– Начало завлекательное, – заметил Вернер. – И вскоре должна появиться, догадываюсь, таинственная незнакомка.

– Она появится, не сомневайтесь, – ответил Тернов, слегка потерявший нить разговора, залюбовавшись синьориной Чимбалиони. Он с сожалением оторвал взгляд от ее пухленького колена, обтянутого тяжелым бархатом платья.

– Дело не в незнакомке, – продолжил Вирхов. – В рукопись рукой Сайкина внесены изменения. После изменений первая фраза выглядит так: «Шерлок Холмс, известный в лондонских кругах как непревзойденный мастер криминального анализа, отложил в сторону „Таймс" и обратился к своему другу доктору Ватсону: „Странно, очень странно… Автомобиль с фигуркой Иоанна Крестителя мчится по улице как одурелый"…» Вы понимаете, что это значит?

Полковник Вернер прикусил нижнюю губу.

– Полагаю, тогда должно быть изменено и название рукописи.

– Совершенно верно. – Вирхов поощрительно кивнул. – После сайкинской правки рукопись стала называться «Автомобиль Иоанна Крестителя». Вы мыслите в правильном направлении. Но это еще не все.

– Об остальном можно догадаться и без дедукции, – завершил Вернер. – Имя И. Холомковец перечеркнуто. И вместо него вписано Конан Дойл.

– С вашей помощью мы пришли к единственно возможной версии. – Вирхов удовлетворенно потер ладони. – Излагаю. Господин Холомков втайне от всех сочинил повесть, чтобы прославить короля петербургских сыщиков Карла Фрейберга. Выбрал себе псевдоним, весьма схожий со своей собственной фамилией. Отнес сам – или передал через знакомых – сочинение Сайкину. Однако книжный пройдоха решил, что с неизвестным автором можно обойтись весьма бесцеремонно. Кому интересны рассказы об отечественном сыщике? Ведь в России полиция и сыск – это все негодяи и ретрограды. А вот британские сыщики… Очередное расследование Шерлока Холмса, несомненно, привлечет большее внимание читателей и принесет громадные барыши. Тогда Сайкин своей собственной рукой поменял все российские названия и имена на английские, изменил название и имя автора и выпустил книжонку в свет. Издательский нюх его не подвел. Книжонка стала популярной – ею зачитываются и горничные, и интеллигентные дамы, и дамы из высшего света. Узнав в сем опусе свое собственное детище, господин Холомков понял, что Сайкин его обокрал. Тогда он начал звонить Сайкину и угрожать. Сигизмунд Суходел сообщил нам о некоем телефонном террористе, и, что особенно характерно, звонки раздались сразу после выхода в свет «Автомобиля».

– Ничего этого не было! – Холомков вскочил. – Я приходил совсем недавно с госпожой Малаховской в издательство и фотографировал Сайкина и иже с ним.

– Голубчик, не надо так волноваться, – осадил его Вирхов. – Я еще не завершил изложение версии. Итак, господин Холомков вознамерился застрелить негодяя Сайкина. Однако, немного поостыв, понял, что сам угодит на каторгу. Тогда он решил успокоить издателя и дождаться удобного момента, чтобы отомстить, но таким изощренным способом, чтобы самому уйти от ответственности. И такой момент наступил. Сайкин воспылал страстью к фройляйн, – Вирхов слегка наклонил голову в сторону забывшей о пахитоске синьорины Чимбалиони, – и снял квартиру в доме Рымши. К тому времени Сайкин уже не ждал от неудачливого писателя ничего дурного. Возможно, выплатил ему часть гонорара, который получил сам за мистера Конан Дойла. В тот роковой вечер господин Сайкин ожидал в своем гнездышке фройляйн. Возможно, в сопровождении господина Холомкова.

Обессиленный Холомков плюхнулся на стул.

– Это еще предстоит выяснить. Надеюсь, с вашей помощью, Илья Михайлович, – с ехидцей обратился следователь к изнемогающему обвиняемому. – Как бы то ни было, Сайкин сам открыл ему дверь, но вместо ночи сладострастия наступила для издателя последняя ночь. Скорее всего, Илья Михайлович под дулом пистолета заставил Сайкина попятиться и войти в гостиную, стал угрожать. У старика не выдержало сердце, он рухнул с кресла. Господин Холомков ничего не добился. В ярости он залил лицо умершего чернилами и разорвал над покойником злосчастную книжонку «Автомобиль Иоанна Крестителя». О, Илья Михайлович все предусмотрел. На случай, чтобы никто не мог установить его личность, он облачился в черный плащ с капюшоном. Может быть, и тот, который валяется на софе в его кабинете, якобы предназначенный для маскарада у д'Ассейна.

– Остается добавить, что господин Холомков принес с собой флакон с кислотой, чтобы запутать следствие, – добавил Тернов.

– Мало нас котелок путал, – подхватил Вирхов, – его сам Сайкин имел в тайничке. А вынул, ожидая прихода прелестницы, чтобы подкрепить свои мужские силы – медики знают, что сельдерей с солью способствует тому. Не обошлось и без толченого кактуса, подарка Суржикова.

– Как интересно! – синьорина Чимбалиони всплеснула пухленькими ручками. – И все из-за меня! Илья Михайлович, если вы укокошили старого развратника, я прощу вам книжонку, будь она неладна. Я вас прекрасно понимаю – мало того, что он отнял у вас имя, славу и гонорар, так еще вздумал состязаться с вами на любовном фронте! Это уж совсем ни в какие ворота! Для меня созданы вы!

Устав от долгого монолога, Вирхов обмахивался вынутым из кармана платком и в продолжение неуместной тирады циркачки не сводил глаз с почти изобличенного преступника, замечая на его прекрасном лице смену разнообразных чувств: досаду, возмущение, гнев, растерянность, отчаяние…

– Плащ мы взяли с собой. Не сомневаюсь, что при обыске мы найдем в вашем доме и оружие, – сказал Вирхов. – Нет сомнения, что, опросив вашу прислугу, узнаем и имя того, чьей рукой переписано ваше сочинение.

Как ни странно, но Илья Михайлович Холомков совладал со своими чувствами и, приосанившись, выпалил:

– Никаких прямых доказательств, что я преступник, у вас нет. Я напишу протест прокурору. Я требую адвоката. Уверен, меня оправдают. Вы находитесь на ложном пути.

– Вот-вот, напишите, голубчик. Мы вам и бумагу дадим, и ручку. Поликарп Христофорович, – распорядился Вирхов, – принесите писчебумажные принадлежности, ручку, чернильницу.

Затаив дыхание, собравшиеся в камере наблюдали, как обвиненный в преступлении, покрываясь красными пятнами, дрожащей рукой старательно выводит под диктовку Вирхова первые строки злополучного произведения. Потом Вирхов взял исписанный лист, поднес к глазам и внимательно долго сравнивал написанное с лежащим перед ним образчиком.

– Нужна графологическая экспертиза, – мрачно объявил он, – преступник пытается изменить почерк. Размеры букв не совпадают, но очертания многих сходны.

– Ничего я не менял, у меня рука дрожала, – дерзко возразил Холомков.

Вирхов повернулся к рыжеусому полковнику.

– Уважаемый эксперт, – сказал он устало, – как вы думаете, какова при всех перечисленных обстоятельствах вероятность того, что кто-то неизвестный нам мог воспользоваться именем Холомкова для создания псевдонима?

Полковник, переместившийся к окну и царапавший ногтем верхний край бочки, отозвался не сразу:

– По правде говоря, при всех вышеперечисленных обстоятельствах, сложившихся в непротиворечивую версию, вероятность этого ничтожно мала…

– Вот видите, Илья Михайлович, – укоризненно проговорил Вирхов, – напрасно вы упорствуете. Адвоката мы вам, конечно, дадим. И прокурору можете писать сколько угодно. Только шансов избежать возмездия у вас практически нет. Так что придется вам проследовать в арестантскую. Подпишите протокол.

Холомков, необыкновенно бледный и прекрасный, поднялся и прошествовал к столу, где восседал Поликарп Христофорович. Вирхов нажал кнопку электрического звонка, и на пороге появился дежурный.

– Уведите в арестантскую, – велел Вирхов.

– Не бойтесь, Илья Михайлович, – крикнула вслед уходящему красавцу синьорина, – я подниму на ноги весь Петербург! Мы вас спасем! Вас оправдают! Мы наймем лучших защитников!

– Успокойтесь, фройляйн, – осадил ее Вирхов, – напрасно вы полагаетесь на адвокатское красноречие. Красоты слога меркнут перед фактами. Полковник, – Вирхов подошел к Вернеру, голос его звучал дружески, – я весьма признателен вам за участие в нашем разбирательстве.

– Дело, Карл Иваныч, будет тяжелым, – ответил эксперт, – не исключено, вмешается Охранное отделение.

Вирхов вздрогнул. Перед мысленным взором его возникла внушительная фигура жандармского полковника Гельфрейха.

– Есть обстоятельства, – продолжил Вернер, – которые меня смущают. Но не имею права разглашать.

– Вы всегда придерживаетесь служебных инструкций так строго? – спросил обескураженный Вирхов.

– Всегда, – Вернер улыбнулся, – за исключением пустяков, о которых иногда рассказываю тетушке. Вы ведь знаете ее интерес к вкусной и здоровой пище….

– Передавайте Елене Константиновне мой сердечный поклон, – ответил Вирхов, – надеюсь, вы проводите синьорину Чимбалиони. В такой поздний час, да еще после столь неприятных событий женщине трудно оставаться одной.

– Разумеется, – улыбка исчезла с лица полковника, – доставлю в наилучшем виде. А вам, Карл Иваныч, если не обижу, дам совет. Верните бочку бедному капитану. Вина в ней нет.

– Вы так думаете? – следователь с интересом воззрился на полковника.

– Да, – ответил тот. – Вы когда-нибудь видели бочки в винных погребах?

– Не имел случая.

– А я видел, – ответил Вернер. – Ваша как-то странно запечатана. И звук, если по ней постучать, странный, как будто там пустота.