В полицейском участке Самсон пробыл недолго. Благодаря усилиям господина Горбатова дело ограничилось объяснениями и составлением протокола. Хотя полиция и задержала Самсона как возможного убийцу, поскольку он убегал с места происшествия, но госпожа Горбатова и ее супруг, не кривя душой, показали, что в момент выстрела юный гость столицы находился рядом с ними, у саней, а стреляли в извозчика откуда-то справа. Кроме того, железнодорожные билеты подтверждали, что юноша прибыл в Петербург издалека, а посему вряд ли имел мотивы убивать первого встречного извозчика, каковым являлся покойный Яков Чиндяйкин, приписанный к извозному двору Макарова; а в столице все извозчики, облаченные в единообразные синие суконные поддевки до пят да в круглые меховые шапки, похожи, что семечки в огурце. Более того, при первоначальном дознании было установлено нечто странное: убитый с какой-то целью загримировался, нацепил фальшивую бороду. Видимо, боялся за свою жизнь…

Помощник пристава Серпентиди никак не мог взять в толк, кому понадобилось лишать извозчика жизни. Он склонялся к тому, что убийца, возможно, целил в кого-то из супругов Горбатовых, но промахнулся. Развивать эту тему он не стал – больно уж грозен и сердит был статский советник, – а осмелился задать лишь формальный вопрос: имелись ли у Горбатовых в Петербурге враги? Оказалось, что злосчастные седоки, свидетели убийства, в недавнем прошлом томичи, и обзавестись в столице врагами, готовыми на грех смертоубийства, никак не могли.

В сопровождении курьера пострадавшие Горбатовы были отправлены на дежурном извозчике домой, а Самсон усажен в неудобные санки с низкой спинкой: он решил ехать по адресу, который значился на обратной стороне визитки господина Эдмунда Либида.

После нежданного приключения юноша чувствовал себя прескверно. Столица ему уже не нравилась. Огромные здания с освещенными окнами, за которыми шла чужая, непонятная жизнь, равнодушная толпа людей, чьи лица искажал лиловатый свет электрических фонарей, наполняли душу страшной тоской. От каракулевых саков, котиковых манто и бобровых воротников, сотнями встречавшихся на Невском, веяло сырым холодом.

Остатки коньячного хмеля выветрились из головы, и Самсон с беспощадной ясностью осознал свое незавидное положение: один в чужом городе! Проигравший в карты все деньги! И Эльза, Эльза!.. Что же ему делать?

Ни квартиру снять, ни в гостинице поселиться он не мог. Заявиться к графу Темняеву, вернее, к его домочадцам, и попросить содействия? Темняев проживает в собственном доме на Васильевском острове. Но где этот Васильевский? И главное, прилично ли являться в чужую семью в девять часов вечера?! Это ведь не Казань! Да и родители тогда узнают, какой казус случился с их сыном в поезде. Или придется врать, что его обворовали в дороге. И Самсон решил ехать в указанный на визитке Графский переулок. Благо, как ему сказали, тут не так далеко от вокзала.

Графский переулок был освещен много скромнее, чем Невский проспект. Молодой человек соскочил с саночек, выгреб остатки мелочи из кармана: их едва хватило, чтобы расплатиться с извозчиком. Извозчик отъехал, а Самсон в нерешительности остался стоять у парадной двери четырехэтажного дома, цвета которого в полутьме не мог различить. Зато увидел дворника в тулупе и белом фартуке: тот подобрался по покрытому мягким снежком тротуару совсем неслышно. Из-под мохнатой шапки сверкнули узкие глаза.

– Третий этаж, – сказал неожиданно дворник и отвернулся.

Сердце Самсона бешено заколотилось: «Откуда дворник знает, что мне на третий этаж, а не на второй? А что если это не дворник, а ряженый преступник, следующий по моим пятам по наущению похитителя Эльзы? Я ведь там, у вокзала, выдал себя. Я ее узнал, я ее звал, бежал за экипажем… »

Будто парализованный, Самсон смотрел в спину дворника, скребущего совковой лопатой по обледенелому тротуару. Он не решался его окликнуть и на всякий случай отвел взор в надежде обнаружить прохожего, к которому в случае чего можно броситься за помощью. Но таинственный дворник исчез в подворотне, и Самсон вздохнул с облегчением.

Он поднялся на третий этаж по стертым ступеням пудожского камня. На просторной площадке, возле единственных дверей, довольно обшарпанных, висела огромная латунная табличка с гравировкой: «Редакция журнала „Флирт"».

Самсон замер. Эдмунд ничего не говорил о том, что его подруга живет в редакции журнала. Молодой человек порыскал глазами по просторной площадке, но других дверей не обнаружил. Поколебавшись с минуту, он протянул руку к кнопке электрического звонка и нажал ее.

Дверь ему отпер седенький старичок в вязаной кацавейке поверх рубахи-косоворотки. Даже в тусклом свете лестничной лампочки Самсон разглядел румянец вполщеки, маленькие выцветшие глазки, длинные прозрачные уши.

– Вы к госпоже Май? – поинтересовался старик.

– Совершенно верно, – подтвердил охрипшим от волнения голосом враз обмякший Самсон.

– Время приема посетителей закончилось. Ольга Леонардовна принимает с семи до девяти вечера. – Тем не менее старичок посторонился и сделал приглашающий жест. – Но для вас, думаю, будет исключение, примет.

Старичок игриво подмигнул посетителю и принял от него пальто и шапку. Самсон очутился в просторной прихожей: слева громоздилось нечто вроде внушительного гардероба, а справа, возле запертых стеклянных дверей, стояли столик на гнутой ножке, когтистой лапе и венский стул. Старик шмыгнул к столику, основательно угнездился на скрипучем стуле и раскрыл амбарную тетрадь.

– Как изволите доложить?

– Самсон Васильевич Шалопаев. Студент из вольнослушателей.

Старичок аккуратно записал данные посетителя. Затем расплылся в сладенькой гримасе:

– Надо же, как оно выходит. И таким красавчикам солоно приходится. Но Ольга Леонардовна быстро вас пристроит, не сомневайтесь. Обождите немного, пойду доложу.

Старичок исчез за стеклянной дверью, в проеме которой Самсон успел увидеть широкий коридор с несколькими дверьми слева и справа.

Юноша огляделся. Прихожая была хорошо освещена, и прямо перед ним и справа по стенам висело множество фотографий и картин. Все они изображали красавиц с обнаженными плечами, в легких струящихся платьях, в шляпах с перьями и без головных уборов, с распущенными волосами или причудливыми прическами. Среди фотографий встречались изображения умильных влюбленных. Некоторые парочки были запечатлены фотографом целующимися.

Бесшумный старичок объявился в проеме стеклянных дверей и прошептал торжествующе:

– Ступайте, голубчик, да старика не забывайте. Примет вас матушка наша драгоценная. Дверь слева видите? Закрыта неплотно, ждет сама вас в своих апартаментах.

Самсон пошел по коридору и открыл указанную дверь.

Глазам его предстала уютная гостиная, освещенная торшером под пунцовым абажуром. Диваны, кресла, пуфы, ближе к окну темный массивный стол на резных ножках. За столом – узколицая дама в глухом лиловом платье. Ткань слегка искрилась, и юноша вновь встревожился.

– Прошу вас, мсье, – мелодично заворковала дама, выскальзывая из-за стола, – прошу вас, проходите, располагайтесь. Вот здесь, вот так. Возьмите подушечку. Расслабьтесь. Я готова вас выслушать и помочь.

Самсон послушно направился к внушительному креслу, рефлекторно отметив про себя, что дама стройна и высока, едва ли не его роста. Он боялся рослых женщин и предпочитал пухленьких малышек, как Эльза. Даже в тридцать его возлюбленная выглядела девушкой.

– Итак, Самсон Васильевич, – продолжала медоточиво хозяйка, – начнем с деловой части. Есть ли у вас фотография?

– Есть. – Самсон оторопело кивнул на двери, свой дорожный баул он оставил в прихожей. – Сходить?

– Успеете и позже. Можете звать меня Ольгой Леонардовной, а можете просто Ольгой. Я не сторонница возрастного шовинизма.

Самсон приоткрыл рот от удивления, ибо таких слов он в своей жизни еще не слышал.

– Вот, прошу вас, взгляните. – Хозяйка протянула посетителю пухлый альбом в темно-зеленом коленкоровом переплете с вытисненной на верхней крышке красной розой. – При ваших данных проблему мы решим скоро. Полагаю, вам нравятся брюнетки. Обратите внимание на фото под номером четыре. Девушка достойная, с хорошим приданым. Не обращайте внимания, что скована и блекла. Она расцветет в браке. Зато, имейте в виду, своего избранника она представляет именно таким, как вы. Рослый, атлетического сложения, кудрявый блондин с большими серыми глазами. Вы не заикаетесь? Кокаин не нюхаете? Морфием не балуетесь?

– Нет.

Самсон поднял взор от фотографии, на которой была изображена костлявая девица-перестарок. Искусное освещение создавало в гостиной интимную доверительную атмосферу и смягчало резковатые черты хозяйки. Ольга Леонардовна, закинув ногу на ногу, сидела на диванчике напротив, склонив голову набок, будто вместе с гостем рассматривала альбом. Лиловая с блестками ткань обтекала ее стройные тугие бедра и выпуклое колено, на голове уложена короной толстая золотая коса, темные глаза чуть навыкате смотрят из-за толстых стекол очков, казалось, прямо в душу юноши.

– Впрочем, есть и другие претендентки, – хозяйка улыбнулась и встала, – и я понимаю, что вам необходимо подумать. Располагаете ли вы средствами для содержания семьи? Что-то мне сдается, что вы еще не достигли совершеннолетия. – В голосе женщины послышались теплое лукавство и игривость. – Не желаете ли вина? Я вижу, что вы все еще смущаетесь. Не стоит, друг мой. Я вовсе не зверь. И понимаю, что вас привела к нам какая-то беда. Ведь где это видано, чтобы такие красавцы решали свое будущее столь экзотическим способом? Брак, друг мой, не рулетка, не карты. Или вы – гетероавантюрист? Признавайтесь?

В продолжение всего монолога Ольга Леонардовна бесшумно перемещалась по гостиной, и ошалевший Самсон, механически листая альбом с фотографиями улыбающихся и сосредоточенных барышень и дам, хорошеньких и страхолюдин, не заметил, как хозяйка склонилась перед ним в полупоклоне с маленьким подносом в руках. Несмотря на рост, она была чрезвычайно грациозна. На подносике стояли две хрустальные рюмки и графинчик с темной, почти черной жидкостью.

Смешавшись, Самсон отложил в сторону альбом и взял рюмку. Только сейчас он понял, что после коньячных возлияний в поезде еще не пришел в себя, и его печенка дрожит мелкой дрожью.

– Кстати, – хозяйка уселась на прежнее место в прежней позе, – если вы думаете, что я блондинка, вы ошибаетесь. Закройте глаза.

Самсон, проглотив содержимое рюмки, со знакомой ему мадерой, послушно исполнил просьбу. Через миг-другой он услышал следующее приказание – открыть глаза. Если б он уже не сидел в кресле, то обязательно бы на него рухнул, так велико было его удивление, вызванное быстрым и неожиданным преображением хозяйки. Женщина вытянулась перед ним в полный рост, по плечам и высокой груди ее струились блестящие, черные волосы, очки отсутствовали, темные глаза смеялись и слегка косили.

– В юности меня поэты сравнивали с серной, – заявила она. – Неужели я так постарела?

– О нет… Что вы… – Самсон заикался от волнения и только тут вспомнил о визитке своего дорожного друга. Он судорожно зашарил по карманам, вслепую, не спуская глаз с преображенной хозяйки. – Простите… вот.

Он протянул странной даме твердый прямоугольник бристольского картона.

– Что это? О, откуда у вас это?

– Там, на обороте, – косноязычно подсказал Самсон.

– Вижу. Узнаю руку Эдички. «Милая Олечка! Помоги моему юному другу. Он провинциал без средств, но превосходный поэт». Странно. Почему ж вы сразу мне не сказали, что вас ко мне прислал Эдик? Откуда вы его знаете? Вы действительно поэт?

Ольга Леонардовна небрежно бросила Эдичкину визитку на стол и ловким движением собрала волосы в узел на затылке. Потом налила в рюмки мадеры и вновь расположилась на диванчике напротив посетителя.

– Рассказывайте.

Самсон поведал историю своего знакомства с господином Либидом. Рассказал и о своем карточном проигрыше, и о том, как стал невольным свидетелем дерзкого убийства извозчика.

Госпожа Май слушала его внимательно и не перебивала. Она достала из кожаной шкатулки, стоящей на придиванной полочке, пахитоску и спички, закурила.

– Интересно, очень интересно, – изрекла она задумчиво. – Эдичка остается в своем репертуаре. Узнаю его повадки. Впрочем, не сержусь. Господин Либид один из моих лучших авторов. Он пишет в журнале редко, но остро и умопомрачительно увлекательно. Под псевдонимом Черномор. Хотя, как вы имели возможность убедиться, вовсе не похож на сказочного урода. Вы меня взволновали, милый Самсон.

– Так что мне делать? – осторожно поинтересовался юноша.

– По правде говоря, мне сейчас не до вас. Завтра выходит очередной номер «Флирта». Материалы уже в типографии. Придется срочно менять третью полосу. Вы печатать умеете?

– Нет, не умею. – Самсон покраснел.

– Ничего, со временем научитесь. Так как, вы говорите, фамилия извозчика?

– Чиндяйкин. Зовут Яков.

– Отлично. Можете за час написать поэму о происшествии у Николаевского вокзала?

– Поэму? – Самсон захлопал глазами. – За час?

– Экий вы, юноша, теленочек, – махнула рукой госпожа Май. Поднялась, подошла к двери и крикнула: – Данила! Данила! Да где ты, старый черт?

От неожиданной грубости, вырвавшейся из уст интеллигентной дамы, Самсон похолодел.

Однако не прошло и мгновения, как в гостиную влетел давешний старичок.

– Чего изволите, барыня? – Он подскочил к письменному столу, за которым уже восседала госпожа Май.

– Иди в сотрудницкую, – велела она, – да срочно звони выпускающему в типографию. Пусть приостановит выпуск журнала. Часа… э… на два… Фотографии с третьей полосы убрать. Дадим в следующем номере. Будет досыл. Сейчас сама напишу, и отвезешь. Ясно? Да, и еще. Пусть разобьется в лепешку, но найдет в цинкографии три клише: извозчика макаровского, моста через Неву и какого-нибудь трупа. Запомнил?

– Так точно, барыня, все понял тютелька в тютельку, бегу. – Данила повернулся на пятках.

– Да стой ты, непоседа, – оборвала его хозяйка. – Пока буду писать, в буфетной установи софу. Ту, что в моем кабинете, у окна. И ширму возьми из моей спальни. Господин Шалопаев будет работать в нашем журнале. Стажером пока что. Спать будет в буфетной. За стол и ночлег вычтешь потом из гонорара.

Она усмехнулась и перевела взгляд на зардевшегося юношу. Тот старался скрыть охватившую его радость: слава Богу, крыша над головой на эту ночь есть. Да и работа какая-никакая предлагается. Спасибо господину Либиду – настоящий друг!

– Понял? – повторила хозяйка. – В буфетной за ширмой. Пока. Приготовишь шалашик нашему Нарциссу и принеси нам чаю с бутербродами. Подкрепиться тоже не лишнее.

– Бегу, моя золотая барынька, бегу, – закивал шустрый Данила и скрылся за дверью гостиной.

– Вы довольны? – Хозяйка обратила взор к облагодетельствованному провинциалу. – Все остальное решим по порядку. Сейчас главное – журнал. Вы поняли?

– А что я должен делать? – неуверенно спросил Самсон.

– Машинописью вы не владеете, – сказала с досадой хозяйка, – но писать-то я, надеюсь, разборчиво можете?

– Да, почерк у меня хороший. А что надо писать?

– Фельетон-бомбу, – злорадно сообщила Ольга Леонардовна, – снаряд, начиненный эротическим динамитом. Он прогремит на всю столицу и повысит наш тираж.

– Повысит?

– Не думайте, что он мал. Наш журнал – единственный в своем роде. Флирт, любовь, страсть, семейные измены, роковые судьбы интересуют каждого человека. Искусство любви – это целый космос. Об Овидии слыхали? Или в гимназиях о нем не упоминают? Впрочем, науку страсти можно постичь и без Овидия. Наш журнал для этого и предназначен. Увидите, через год-два нас будет читать вся Россия!

Ольга Леонардовна перевела дух. Она стояла посреди гостиной и торжествующе смотрела сверху вниз на своего нового сотрудника.

– Идите за стол. Берите бумагу и ручку. Сейчас начнем писать. Кстати, какой псевдоним вы себе выбираете?

Самсон замер в нерешительности. Ему внезапно стало так тоскливо! Как он хотел сейчас оказаться рядом со своей пухленькой исчезнувшей женой. Внезапно его озарила надежда: он знает, как устроить так, чтобы Эльза поняла, что ее супруг-освободитель рядом! Если она читает журнал «Флирт»…

– Фамилия Шалопаев слишком игрива, для такой бомбы не подходит, – отрезала госпожа Май. – Думайте быстрее. Ну?

– Может быть, Эльзин?

– Эльзин? Что за глупости? Дурацкое имя, – хозяйка поморщилась. – Вы знаете, какими псевдонимами мы привлекаем читателей? Мой, например, Золотой Карлик. А есть еще Брысь, Шут… Ладно, будете Нарциссом. Согласны?

Самсон не был согласен, но сразу же перечить главному редактору и издателю журнала, в котором ему посчастливилось найти работу и угол, он не решился.

– Итак, сели? Пишите. Времени мало.

– Что писать?

– Я же сказала, фельетон об убийстве извозчика Якова Чиндяйкина на Знаменской площади. С начинкой из роковых страстей. Какие есть идеи?

Самсон вздохнул, закусил губу и втянул голову в плечи.

– Помощник пристава говорил, что террористы-эсеры балуют, – пробубнил он. – Дело скорее политическое. И я ничего не могу придумать…

– «Не могу, не могу», – передразнила его Ольга Леонардовна, – чтобы этих слов, в редакции я больше от вас не слышала. Даже мои менее грамотные сотрудники способны из любого события состряпать романтическую историю. А вы… Поэт… Где ваше воображение? Где полет фантазии? Где проникновение в трансцендентные области духа?

– Да что ж об извозчике писать, – робко выказал сопротивление Самсон, – какой там полет? Может, его и застрелили случайно. С какого бока тут любовь приделать?

Госпожа Май, казалось, не слышала сетований юного сотрудника. Она по-прежнему возвышалась посреди гостиной и терла ладонью правой руки лоб.

– А может, я расскажу историю моей любви? – робко предложил Самсон. – В пристойных тонах, разумеется.

– Да кому интересна скучная история ваших детских переглядываний и пожиманий рук? – – с досадой откликнулась госпожа Май. – Да и ваши провинциальные герои не интересны столичной публике. Труп хотя бы там есть?

– Нет, трупа нету. – Самсон чувствовал себя виноватым.

– Тогда молчите и пишите. Причем быстро и без помарок. Поняли? Задача прессы, дорогой мой, не в том, чтобы рисовать нравы на основе полицейских протоколов, а в том, чтобы проводить в жизнь идеи добра, справедливости и благородства.

– Так точно, – невольно подражая старику Даниле, отозвался Самсон, занося ручку над белым листом бумаги.

Прошла минута, другая, и наконец Ольга Леонардовна заговорила:

– Роковая страсть на святках. Вчера, в последний день святок, петербуржцы стали свидетелями финала роковой трагедии. Ее истоки надо искать в предыдущем царствовании, когда одно очень высокопоставленное лицо, носящее известную всей России фамилию, воспылало страстью к доктору медицины Анне Ф. Тайная связь завершилась рождением двух сыновей – Якова и Авраама. Увы, несчастная мать скончалась в родовых муках, а ее близнецы-сироты были отправлены бесчувственным отцом в Ярославскую губернию. Долго ли, коротко, но мальчики выросли и покинули дом. Жизнь их сложилась по-разному. Авраам добрался до Баку и стал правой рукой крупного нефтедобытчика. Яков же отправился в Америку, разыскивать сокровища Монтесумы. Но ни тот, ни другой не могли забыть простую деревенскую красавицу Акулину, к которой оба пылали роковой юношескою страстью. Оба мечтали вернуться к ней и посвататься. Первым в родную деревню вернулся Яков, блестящий денди на новейшей марке автомобиля «рено». Следом за ним на собственном пароходе «Акулина» приплыл из хвалынского царства Авраам, с сундуком изделий от Фаберже. Но оба несчастных любовника опоздали…

Диктуя, госпожа Май расхаживала по комнате из угла в угол, иногда останавливалась в задумчивости, делала маленький глоток мадеры, затягивалась пахитоской и, сощурив темные глаза, смотрела на Самсона. Тот, высунув от усердия кончик языка, строчил безостановочно. Ольга Леонардовна вздохнула.

– Успеваете?.. Их суженую отец выдал замуж за грязного необразованного мужика, и несчастная Акулина вместе с нелюбимым супругом уехала в столицу, где ее муж занялся извозным промыслом. Деревенские мужики, охваченные яростной завистью к братьям-сиротам, в ночной лихой час подожгли автомобиль и корабль, и царственные юноши едва спаслись от неминуемой смерти. Преодолев немало трудностей, братья добрались до Петербурга. Нищие, ограбленные, возненавидевшие друг друга, соперники поклялись, что убьют пошлого мужа Акулины. И каждый из них считал, что именно ему обещано райское блаженство с прекрасной селянкой.

В горле Самсона что-то булькнуло, недовольная госпожа Май бросила на него строгий взгляд и продолжила с нажимом:

– Да… Именно так… с прекрасной селянкой. Однако Авраам оказался хитрее. Он установил слежку за братом и скоро узнал, что несчастный Яков, желая хотя бы издали любоваться на свою избранницу, нанялся на извозный двор, для чего изменил свою внешность и стал простым извозчиком. Взыграло ретивое в душе Авраама. От одной мысли, что его брат-соперник сумеет склонить бедную Акулину к прелюбодеянию прямо в каретном сарае, выстроенном строительной конторой… – Ольга Леонардовна задумалась. – «Вавилон»… Да, «Вавилон» платит исправно… Итак, после «Вавилон» пишите: Авраам потерял власть над собой и отправился в оружейную лавку Фидлера, на Невском, 32… Они нам тоже приплачивают за рекламу, – добродушно пояснила Ольга Леонардовна, – это писать, естественно, не надо. – Она сосредоточилась, и из ее уст потекли чеканные фразы: – Там он украл револьвер марки «Смит-Вессон», самый убойный револьвер, продающийся за самую небольшую цену, которую можно найти в Петербурге, и в толпе у Николаевского вокзала выстрелил из-за афишной тумбы в загримированного Якова, отягчив свою бедную душу грехом братоубийства… Хотел он броситься сразу же к возлюбленной, порешить и ее законного мужа, но на Дворцовом мосту не стерпел муки душевной и бросился в ледяную прорубь Невы. Ничего не знала об этой трагедии прекрасная Акулина, ибо весь вечер простояла она перед образом Богородицы и молилась о том, чтобы простила ее непорочная дева за ненависть к мужу и за тайные встречи с аполлоноподобным приказчиком из филипповской булочной…