Как и всякий девятнадцатилетний юноша, Самсон Шалопаев был подвержен внезапным переменам душевного состояния, и для него в порядке вещей было испытывать взаимоисключающие желания. Решение принималось благодаря случайным факторам.

Выйдя из аптеки госпожи Лиркиной в полном изнурении сознания, он мечтал скорее добраться до свой софы в буфетной «Флирта». Однако дороги к редакции он не знал, да и сомневался, сможет ли спокойно проехаться на извозчике один. Ясное дело, шустрый Черепанов не намерен являться пред светлые очи Данилы и Ольги Май.

– Ну вы и мастер фантазировать, – с легкой досадой обратился Самсон к коллеге, – не ожидал от вас такой прыти. Как только не запутались в своих выдумках. Правда, я и сам поверил, что вы ухажер замороженной Эльзы. Вы так достоверно все изобразили.

– Это, мой друг, ерунда. Вернее, часть нашей профессии, – Фалалей отмахнулся. – Не соврешь, не узнаешь нужного. А для нас главное – результат. Что, напрасно мы по твоей милости версты на сапоги наматывали весь день?

– И что мы узнали? – не унимался Самсон. – Что покойница имела содержателя? А какая нам разница? И так понятно из беседы с Пряхиным. Не буду же я в эту историю графа Темняева впутывать.

– Ты-то не будешь, ясно, – согласился Фалалей, – тебе ни к чему. Тебе и так материала хватает. А вот я… Ты не понимаешь, у меня положение сложное. О чем писать? О ком? Думал, к Макаровым завтра с утра податься: вдруг избитая жена – изменница? А сейчас полагаю, надо о графе вынюхать что-нибудь. Он птица покрупнее. А если в супружеской неверности изобличить – какая бомба для журнала!

– А я слышал, что граф Темняев за границей, – осторожно сообщил Самсон, вспомнив слова Эдмунда в купе поезда.

– Нет, это младший Темняев, его графом зовут, хотя он только наследник титула, еще не вступил. А старший, настоящий, в Петербурге. Старичок сенатор женат уж лет сорок, жена, старушка его, из рода Воротынских, древнейшего, едва ли не царского…

– Он вас и на порог не пустит, – предположил стажер.

– А я и не пойду к нему. Я кое-что получше придумал.

– И когда вы только успеваете придумывать?

– Всегда, брат! Учись, пока я жив.

Самсон промолчал.

– Я не понял, ты идешь со мной или отправляешься под крылышко к Ольге? – Фалалей проявлял признаки нетерпения и даже, расстегнув пальто, вынул из жилетного карманчика часы, пытаясь разглядеть на циферблате положение стрелок. – А то ведь я проголодался чертовски.

– А далеко?

– Нет, совсем близко. Только надо поторапливаться. Сегодня понедельник – значит у баронессы Карабич мистический ужин. Собираются члены теософского капитула.

– А я… меня же никто не знает, – стушевался Самсон. – А вы как потом доберетесь до дома?

– За меня не волнуйся, я извозчиков не боюсь. А если подфартит, и в автомобиле доеду на Петербургскую. Ну что, идешь? Тебе надо побыстрее узнать город и людей. Не век же под моим контролем бегать.

Самсон обреченно устремился следом за своим беспокойным другом. Несмотря на близящуюся ночь, столичные улицы поражали Самсона обилием света и движения. Электрические фонари бросали лиловатые отсветы на очищенные от снега тротуары и мостовые, на заиндевевшие стены шестиэтажных громадин, на ограды притаившихся между каменными монстрами уютных особнячков. Каждый дом, каждая комната в домах жили своей особой жизнью: за зашторенными окнами угадывались хрустальные люстры, матовые и шелковые абажуры, керосиновые лампы, а иногда смутные тени мужчин и женщин. На перекрестках горели костры, разложенные на специальных железных решетках, и к охранявшему живительный огонь городовому стягивались и простолюдины, и подмерзшая публика рангом повыше, и бездомные собаки. По мостовой мчались экипажи, сани, кареты с разноцветными фонариками у козел, вперед вырывались, обгоняя всех, убранные коврами роскошные сани, запряженные тройкой. Самсона, покинутого мужа, не оставляла мысль, что за любым окном, в любом экипаже могла находиться и Эльза, если она еще жива.

Самсон старался держаться подальше от края тротуара, жался к домам, но и на тротуаре его подстерегали опасности. Не раз из подворотен или из-за фонаря выныривали призрачные фигуры причудливо одетых дам: в ротондах, шубках, шляпках с вуалями, в полушалках. Призраки тут же обретали плоть, хватали Самсона за руку, тянули за собой. Если бы не бдительность Фалалея, юный провинциал наверняка сгинул бы в каком-нибудь вертепе. Фалалей шутя отбивался от ночных красавиц, ловко лавировал среди шумных, нетрезвых ватаг и уверенно влек своего подопечного к цели.

Симпатичный особнячок, отделенный от мира каменным забором с широкими чугунными воротами, открылся их взорам неожиданно. Возле парадных дверей томились в ожидании экипажи. В свете газовых фонарей необычной формы, водруженных на витые чугунные столбы обочь широкого крыльца, поблескивали лакированные крылья автомобиля.

Видимо, Фалалей бывал здесь неоднократно, поскольку никаких препятствий к продвижению журналистам не встретилось. Швейцар в ливрейной шинели до пят, обшитой галунами, в фуражке с лакированным козырьком встретил их без подобострастия, но весьма почтительно. В теплом вестибюле с беломраморными стенами, с огромным бордовым ковром посредине пола, выложенного мраморными плитками, к ним подскочил мажордом в темно-синем фраке с золотыми ливрейными пуговицами. Он отдал распоряжение лакею, и тот с поклонами принял верхнюю одежду новых гостей и унес в гардеробную.

Вестибюль был хорошо освещен. С середины кессонированного потолка на тяжелой бронзовой цепи свисал розовый плафон, около стенного зеркала в резной дубовой раме стояли канделябры – выточенные из красного дерева фигурки мальчика и девочки в легких туниках с факелами в руках. Повертевшись перед огромным зеркалом и поправив по мере возможности прически, молодые люди были препровождены в столовую.

Там уже находилось дюжины полторы гостей. К удивлению Самсона, никто их не приветствовал, и, заняв свободные места, журналисты приступили к трапезе. Самсон присматривался к дорогой, несомненно, изготовленной по специальному заказу посуде – ободки тарелок, черенки вилок и ножей, стенки фужеров и рюмок испещряла непонятная замысловатая символика, – и косился на сотрапезников. Участники ужина предавались тихой беседе. Собрались здесь в основном дамы бальзаковского возраста и благообразные старички, но между ними затесались двое молодых людей нервического вида и три юные барышни, тонкошеие и большеглазые.

Самсон впервые в своей жизни попал в столь блистательные апартаменты: затянутые алым штофом стены столовой служили фоном для гигантских картин в фигурных, золоченых рамах; в простенках, окруженные лепниной, сияли зеркала, и в них многократно умножались огни бронзовых стенных бра. Таинственные отсветы попадали на внушительные живописные полотна, на потолочный плафон; везде изображалась одна и та же сцена из Евангелия – снятие Иисуса с креста. Нельзя сказать, чтобы этот сюжет благотворно действовал на аппетит юного журналиста, хотя сидевшие за столом были не столь впечатлительны.

– Фалалей Аверьяныч, – послышалось сзади, и над плечом фельетониста склонился седой мажордом, – госпожа баронесса просят вас пожаловать в библиотеку.

– Иду, голубчик, бегу со всех ног, – закивал, спешно прожевывая кусок жаркого, Фалалей. – Скажи госпоже, что сегодня я привел ей кандидата в капитул.

Самсон поперхнулся, схватил бокал с вином, запил застрявший в горле кусок и прошептал свирепо:

– Я на такие глупости согласия не давал! Во что вы меня втягиваете? Зачем мне вступать в какой-то капитул?

– Да не трусь ты, ей-богу, – Фалалей тихо засмеялся, – тебе же лучше будет. Готовь три рубля, вступительный взнос. Да и вообще: не захочешь, ходить не будешь, никто тебя не заставит. А интересно! Давай!

Самсон повиновался и встал из-за стола, поймав на себе несколько туманных скользящих взглядов.

Уверенно и спокойно Фалалей повел Самсона по длинной анфиладе полуосвещенных комнат. Затем повернул направо, в сумеречный узенький коридор, заканчивавшийся белой дверью с резным вензелем на створках – «РК».

– Добрый вечер, дорогая баронесса. – Фалалей с порога поклонился пышной даме, сидевшей в массивном, неудобном на вид, кресле с высокой резной спинкой. Волосы, скрытые кружевным чепцом, отсутствие румян и помады на бледном лице и губах, строгое, без рюшей и кружев платье с подпирающим двойной подбородок воротником призваны были подчеркнуть почтенный возраст дамы, но высокая полная грудь, стянутая светлой материей, свидетельствовала о расцвете ее женских чар. – Драгоценнейшая Раиса Илларионовна! Припадаю к вашим ручкам! Извините за опоздание, но специально для вас разыскивал нового кандидата. Согласитесь, найти натурального Нарцисса не так-то просто!

Баронесса с приятной улыбкой, без всякого жеманства протянула руку Фалалею. Похоже, она привыкла к потокам пустословья обаятельного фельетониста, и все свое внимание сосредоточила на новом госте.

– Позвольте представиться, – юноша поклонился, – Самсон Васильевич Шалопаев. Приехал в столицу из Казани.

– Учится в университете, – перебил стажера Фалалей, – но сами понимаете, быстро вникнуть в хитросплетения петербургской жизни трудно. Здесь нужна интуиция, а также выход в трансцендентные области, благодать Божественной мудрости, содействие просвещенных и посвященных…

Баронесса поднялась с кресла, провела пухлой рукой с длинными пальцами по тисненому переплету фолианта, лежащего перед ней на инкрустированном слоновой костью столике. Вдоль стен кабинета, освещенного только лампой под стеклярусным абажуром, стояли высокие, до самого потолка, обшитого мореным дубом, шкафы с книгами. В полутьме прятались внушительный письменный стол, бюро, конторка, столики с таинственными предметами на них, передвижная лесенка.

– Не все можно понять умом. – После паузы дама заговорила грудным, воркующим голосом. – Рациональное познание имеет свои границы. И это знали мудрецы еще в Египте, в эпоху Среднего царства.

– Да-да, дорогая Раиса Илларионовна, я все объяснил Самсону по дороге сюда. – Фалалей кивал, и Самсон не возражал.

Баронесса шагнула по мягкому ворсистому ковру, съедавшему все звуки, и принялась откровенно разглядывать приведенного кандидата. По росту она уступала Самсону незначительно.

– Однако, чтобы проникнуть в мистические области, чтобы понять магию духа, требуется выдержка, терпение и дисциплина, – известила она ласково. – И не каждый молодой человек способен себя ограничивать, поскольку молодые люди не умеют управлять своими страстями. Им требуется руководство опытного наставника.

– Какие у него страсти! – воскликнул с горячностью Фалалей. – Скромнейший и честнейший малый! Ручаюсь головой! На мой взгляд, безумств-то ему и не хватает! А значит, у него есть внутренний слух! Он может расслышать музыку сфер, тишину и голос провидения! Возьмите, дорогая Раиса Илларионовна, три рубля!

Бледный Самсон, стоя перед баронессой, чувствовал себя раздетым: ему хотелось сложить руки на том месте костюма, где средневековые скульпторы помещали фиговый листок.

– Путь к Истине, как сказано в Новом Завете, лежит через Любовь, – баронесса выглядела сосредоточенной и колеблющейся одновременно. – Но, разумеется, эта Любовь совсем другая, не плотская, не бытовая и даже не эротическая. Знакомы ли вы, юноша, с восточной мудростью?

– Я читал «Тысячу и одну ночь».

– Для начала неплохо, – задумчиво изрекла баронесса. – Хотя, да будет вам известно, это произведение написано совсем недавно, европейскими беллетристами. А настоящая восточная мудрость скрыта в священных книгах. Добыть ее могут не все. В прошлом году я посетила Тибет. Там, в высокогорном монастыре, в беседе с мудрым ламой открыла для себя тропинку к откровению. – Округлое лицо баронессы приобрело нежное и печальное выражение. – Я держала в руках пергаментную книгу. Ей пять тысяч лет. Поверите ли, друзья мои, но эта книга удивительна: ее содержание поймет даже тот, кто не владеет древним языком. Для передачи мудрости существует лишь одно условие – любовь и готовность принять знание.

Фалалей, едва дождавшись окончания долгого монолога, подхватил:

– Наш кандидат именно из таких! Вот увидите! Насчет книги не знаю, но у него интуиция есть на извозчиков: он проникает мысленным взором в предстоящее! Поверите ли, он сегодня весь день ждал несчастья от извозчика, меня измучил! И оно-таки случилось! Едва оба выжили!

– Это меняет дело. – Раиса Илларионовна приблизилась к Самсону, как-то особенно тепло, по-домашнему, взяла его под руку и заглянула ему в глаза. – Тогда ничто нам не мешает. Если пройдете испытание, получите право приходить сюда по понедельникам.

Самсон бросил вопросительный взгляд на Фалалея.

– Не тушуйся, братец, я, как видишь, жив. Никаких ритуалов-испытаний не будет. Тут тебе не масонские штучки со шпагами и мертвецами. Здесь серьезно. Теософский капитул.

Разъяснения Фалалея юноша слушал уже на ходу, ибо баронесса влекла его к плюшевой портьере между книжными шкафами. За портьерой скрывалась дверца в соседнюю комнату, убранство которой тонуло во мраке. Освещала ее лишь одинокая свеча в высоком подсвечнике, установленном посредине круглого стола.

Однако Самсон сумел разглядеть у стола двух женщин и мужчину. Все трое сидели, положив ладони на темную скатерть, их глаза были прикрыты, головы откинуты назад. В мужчине Самсон, к своему удивлению, узнал господина Горбатова, хотя видел его только раз, на Николаевском вокзале. Женщин он не знал.

– Наши медиумы, – шепнула ему в ухо баронесса, и он почувствовал, как мягкие губы коснулись его мочки. – Они способны выходить на связь с высшими силами. И я, и господин Черепанов тоже владеем искусством погружения в транс. А вас сейчас испытаем. Если сможете, мы услышим астральные голоса.

– Что же от меня требуется? – Шепот Самсона, против его воли, прозвучал хрипло, и слишком громко.

Баронесса легонько сжала его локоть и снова задышала в ухо:

– Сядете на указанное вам место. Сосредоточитесь. Постараетесь вызвать в себе память о мгновении самого высокого чувства любви. Можно и религиозного экстаза, неважно. Когда свеча догорит, наши руки соединятся и мы все вместе взовем к высшему духу мудрости.

– Я тысячу раз все это проделывал, – зашипел Фалалей, – садись.

Самсон осторожно пробрался к указанному стулу и так же осторожно присел на него. Закрыл глаза, запрокинул голову. Положив ладони на стол, он ощущал шершавую ткань скатерти. Комната погрузилась в глубокое гробовое молчание.

Пред его глазами возникла пухлая фигурка очаровательной Эльзы Куприянской, потом и ее лицо. Он хорошо помнил яркую черную родинку: ею заканчивалась у виска длинная тонкая бровь. Как он любил целовать эту родинку! Как был счастлив видеть ее, искоса взглядывая на свою возлюбленную во время тайного венчания! Не может быть, чтобы такая любовь навеки погибла!

Утомленный физически и измотанный душевно Самсон забыл, что он в доме какой-то баронессы, в окружении странных людей, что сейчас ему предстоит пройти испытание, которое, может быть, определит всю его дальнейшую жизнь.

Послышался странный звук, полущелчки-полухлопки. Самсон непроизвольно качнулся вперед и открыл глаза. Его окружал мрак, но обе руки его чувствовали сильное тепло чужих ладоней. Жгучая волна пробежала по всему его телу. Невидимые часы пробили полночь. Когда растаял отзвук последнего удара, Самсон почувствовал непроизвольную дрожь в сцепленных пальцах. Кто-то глубоко вздохнул.

– Кто здесь? Ты чей дух?

Похолодевший Самсон с трудом узнал грудной голос баронессы. Воркование в нем исчезло напрочь.

– Я император Калиостро, – сдавленный мужской голос звучал откуда-то сверху. – Спрашивайте.

– Спасет ли наша любовь Россию?

– Россия погибнет.

Самсон со всех сил вцепился в неизвестные ладони.

– В чем наша миссия? – Голос баронессы звучал глухо и трагически.

– Пить из чаши Грааля.

Самсон впал в паническое состояние. До сих пор он мало интересовался судьбой России, и уж никогда он не задумывался о чаше Грааля. Теперь он судорожно соображал, где находится дух Калиостро: в раю или в аду?

– А что случилось с Эльзой? – поспешно выдохнул несчастный тайный супруг.

– Путь женщины – через чистилище в Рай, – ответил незримый дух Калиостро и совсем слабо прошелестел: – Прощайте, прощайте, прощайте…

Воцарилась полная, глухая тишина. Комнату пронзали морозные токи, будто действительно, приоткрыв дверцу в бездну потустороннего холода, отлетал некий дух.

Но вот неизвестные руки разомкнулись, и магия общего таинства растаяла. Скрипнул отодвигаемый стул, раздался едва уловимый, легкий звук удаляющихся от стола шагов. Дверь приоткрылась, портьера отодвинулась, и баронесса Карабич позвала своим грудным голосом:

– Прошу вас, дорогие мои, в кабинет.

Самсон потянулся за остальными в библиотеку. Света там прибавилось: был зажжен торшер у дивана, а на столике рядом стоял поднос с золотистым вином в хрустальном графине, бокалами, фруктами, конфетами.

Молчаливое сообщество расселось, кто на диван, кто на стулья, и баронесса продолжила:

– Предлагаю выпить за нового члена нашего капитула. Самсон Васильевич Шалопаев – прирожденный медиум. Надеюсь видеть его гостем наших понедельников. Как было сказано древними, много званых, да мало избранных.

– Этому счастливому случаю было предзнаменование, – подал голос господин Горбатов, – я уже встречался с господином Шалопаевым. Позвольте представить наших дам. Мадемуазель Голицына, Вера Хрисанфовна.

– Очень приятно, – отозвалась бледная девушка с пухлыми бесцветными губами. – Я вас видела, Самсон Васильевич, вчера в Дворянском собрании. Рядом с эффектной дамой.

– Это его тетя, – поспешил вмешаться Фа-лалей.

– Но господин Шалопаев говорил моей жене, что у него родственников в столице нет, – недоуменно выкатил глаза Горбатов.

– Проездом, проездом тетушка остановилась в столице. Из-за границы возвращалась, в гостинице и встретились случайно, – объяснил Фалалей.

– С медиумами такое часто бывает, – вязким контральто подтвердила вторая барышня, маленькая и смуглявая, – случайные совпадения их буквально преследуют.

– Мадемуазель Жеремковская знает это по собственному опыту, – подтвердила баронесса.

Фалалей, опрокинув в рот рюмку хереса, внезапно вскочил и беспокойно забегал по библиотеке.

– Случайности я тоже не оставляю без внимания, – говорил он торопливо, – и эта моя позиция приносит мне удачу в делах. Хотите, расскажу анекдот? Однажды приходит больной к доктору. И говорит: «Доктор, у меня болит голова». А доктор спрашивает: «Почему же повязка у вас на ноге? » А больной отвечает: «А сползла, доктор, случайно сползла… » Ха-ха-ха…

– Насчет повязки очень смешно. Я знаю одну такую смешную историю из жизни, но она грустно закончилась. – Мадемуазель Голицына смутилась и покраснела. – Рассказать?

– Прошу вас, Вера Хрисанфовна, прошу. Баронесса взяла из вазы неочищенный апельсин и протянула Самсону. Он, не решившись отказаться, принял золотистый шар и стал катать его между ладоней.

– Мне дедушка рассказывал. Однажды – уже давно – на одном благотворительном маскараде какой-то шутник из его компании, его протеже, задумал разыграть известную тогда балерину Пьерину Леньяни. Она исполняла роль цветочницы. Озорник предстал перед ней на костылях с забинтованной ногой, будто одноногий. Танцовщица испугалась, убежала. А через день сломала на сцене ногу. Так и закончилась ее карьера…

– Это было еще до нашей эры! – Фалалей рассмеялся. – А как здоровье вашего резвого дедушки?

Мадемуазель Голицына потупилась и скорбно поджала губы.

– Мсье Черепанов, – укорила его мадемуазель Жеремковская, – вы нанесли Верочке душевную рану. Нельзя же быть таким бестактным. А еще мечтаете приобщиться к чаше Грааля!

– А что я такого сказал? – Фалалей расстроился. – Простите, если зарапортовался, не вхож в высшие сферы.

– Дорогой Фалалей, – поспешила ему на помощь баронесса, – вы не виноваты. Хотя интуиция могла бы вам подсказать, что граф Темняев уже второй год лежит в параличе.

– Какой Темняев? – встрепенулся Самсон.

– Не младший же, – разъяснила терпеливо баронесса, – младший – это дядя Верочкин. А старший – дедушка, отец ее матери. О параличе газеты писали два года назад…

Самсон и Фалалей молчали.

– Если уж мы заговорили о родственных связях, – продолжила вкрадчиво баронесса, – не поясните ли нам, дорогой Самсон Васильевич, о какой Эльзе вы спрашивали дух Калиостро? – Самсон открыл было рот, но, встретив агрессивный взгляд госпожи Карабич, осекся. – Эльза тоже ваша тетя?

Самсон покраснел, как гимназист, застигнутый на экзамене со шпаргалкой.

Но на помощь ему пришел верный Фалалей. Он выхватил из рук Самсона апельсин и принялся им жонглировать.

– Прошу внимания! – возвестил он. – Фокус-покус!

Он опустил в карман апельсин, хитро подмигнул мадемуазель Голицыной и тут же вынул апельсин очищенным!

– Ну как?

Шутку приветствовали хлипкими аплодисментами.

– Раскрываю вам маленькую тайну, – расплылся в улыбке Фалалей, – я заморочил Самсону голову некоей погибшей развратницей Эльзой. Наш журнал собирается публиковать ее жизнеописание. Страдалицей оказалась. Смерть ее таинственна, вот впечатлительному юноше и запала в душу трагедия падшего создания.

– Печально, – вздохнула с видимым облегчением баронесса. – Впрочем, из ответа духа и следовало, что несчастная находится по пути в Рай. Если трактовать слова духа прямо, а не метафорически.

– А я и Эльзой ее называю метафорически, – подхватил Фалалей, – вообще-то ее звали Елизавета.

Самсон слушал друга, боясь сказать что-нибудь лишнее. Он понимал, что по какой-то причине его коллега не считает нужным сообщать капитулу баронессы Карабич о журналистской деятельности Самсона, видимо, боясь, как бы несмышленый Самсон не испортил расследование о графе Темняеве и мещанке. Самсон верил в опытность наставника и не обижался.

– Женщины создания эфирные, – подтвердил молчащий доселе господин Горбатов. – Они требуют милосердия, понимания и прощения. По своей супруге сужу.

– А как здоровье Натальи Аполлоновны? – спохватился Самсон, вспомнив о долге вежливости и желая отвлечь внимание публики от своей персоны.

– Наталья Аполлоновна с трудом переносит столичный климат, – поморщился господин Горбатов. – Да и я не сразу привык. Любому организму требуется время приспособиться к этим гнилым условиям. Время, время и время… И очень важно, чтобы рядом были хорошие знакомые, родственные души. А если таких нет, то одолевает хандра.

– Почему же вы не привезете супругу к нам? – ласково поинтересовалась баронесса, пристально разглядывая Самсона.

– Супруга еще дичится, избегает общества. Верно, боится, что наряды моде не соответствуют.

– Так пришлите к ней господина Черепанова! – посоветовала госпожа Карабич. – Он служит в журнале «Флирт», а этот журнал – законодатель передовых мод.

– Я знаю, – вздохнул господин Горбатов. – Сегодня днем уже один сотрудник журнала к нам наведывался. Меня он не застал. Но супруга говорит, что человек весьма представительный, весьма элегантный. Да и настырный очень. Уж не агент ли по продажам? Добился, чтобы барыне доложили о его визите.

– И Наталья Аполлоновна его приняла? – в мыслях Самсона мелькнул образ Эдмунда Либида.

– Приняла, голубушка, не устояла, – сознался господин Горбатов. – Судя по ее отчету, ей было скучно.

– А известна фамилия визитера? – спросил фельетонист.

– Фамилия его – Синеоков.