Три дня спустя доктор Коровкин проснулся в своей постели – в чудесной комнатке летнего флигеля. Проснулся он рано. Деловито и радостно пели птицы, веселые солнечные лучи проникали сквозь занавешенное кисеей окно, воздух благоухал жасмином и сиренью. Таким счастливым Клим Кириллович не чувствовал себя, кажется, целую вечность.

Не удивительно – время в заточении длится слишком долго. Каждая минута тянется как резина-и чем напряженнее человек думает, тем минуты становятся длиннее.

Доктор Коровкин лежал в своей постели, закинув руки за голову, и мысленно перебирал события минувших дней.

Как неожиданно его арестовали! Как он терялся в догадках о причинах столь стремительных и жестких действий со стороны властей! Сотрудники военно-морской контрразведки не отвечали на его вопросы, пока везли его в город. И он не мог даже предположить, что на первом допросе ему предъявят невинную бумажку, которую он вручил Карлу Ивановичу Вирхову для того, чтобы тот выяснил смысл нацарапанных на ней цифр.

Если б он знал, к чему приведет поручение Муры, он не пошел бы на поводу у капризов девушки! Ему объяснили, что непонятные цифры и латинские буквы – часть секретной информации, украденной с Кронштадтской базы. Спрашивали у него, с кем из офицеров он знаком, разбирается ли он в двигателях, как попала к нему записка, где он был в момент, когда произошла авария на испытании опытного образца двигателя для субмарины?

Клим Кириллович понял, что речь идет о взрыве, который они с Мурой наблюдали, возвращаясь с пляжа. Но, как порядочный человек, он не мог впутывать девушку в опасное дело. Не мог он упоминать ее имя и в связи с князем Салтыковым: да, он не был знаком с князем, но княжеская Псалтырь побывала и в его, ив Муриных руках. И самое неприятное – он никак не мог объяснить допрашивающим, как у него оказался листок с цифрами, врученный младшей профессорской дочкой. В то, что записка найдена им случайно, дознаватели отказывались верить, но вели себя они достаточно сдержанно и корректно.

Какую ужасную бессонную ночь пришлось ему провести в раздумьях о своем будущем! И все его страхи оказались напрасными!

В середине следующего дня его пригласили на допрос – вернее, на очную ставку. В кабинете, где вчера его истязали вопросами, сидели нахохлившись еще два господина. Одного из них, небольшого роста, с перевязанным плечом, доктор не знал. Зато другой – человек в мятом сером костюме, с огромными вислыми рыжими усами – кого-то напоминал.

– Известны ли вам эти люди? – обратился к доктору следователь.

– Вот этого господина, кажется, встречал в дачном поселке, – указал неуверенно Клим Кириллович на господина с усами. – А второго – не знаю, не видел.

– А вы, милостивый государь, – кивнув в сторону доктора, обратился следователь к агенту Сэртэ, – узнаете этого человека?

– Кажется, встречал, – неохотно подтвердил серый господин.

– Господин Коровкин, – пояснил следователь, – на ваше счастье у нас есть собственноручное признание этого господина о том, что он подбросил вам бумагу, о которой мы вчера вас расспрашивали.

– Подбросил? – Растерянный Клим Кириллович воззрился на агента Сэртэ.

– Он мне подбросил?

Изумление доктора было так велико, что он перестал владеть своим голосом, и следователю послышалась в его вопросе угроза нападения.

– Только не вздумайте поколотить негодяя прямо здесь, – потребовал следователь, вставая перед доктором. – Все необходимое мы выясним сами. Вы же напишете обязательство явиться по первому нашему вызову, если возникнет такая необходимость. А она обязательно возникнет. Пока же вы свободны.

Доктор Коровкин вздохнул – все происходило так быстро, так молниеносно. Он сразу же поехал на «Виллу Сирень», где все обитатели встретили его, как героя. Он рассказал о своих злоключениях и заодно услышал от Муромцевых рассказ о ночном приключении Муры. Оказывается, девушка среди ночи услышала далекий собачий лай, и ей показалось, что лает Пузик. Она встала, тихонько оделась, стараясь не разбудить бедную Брунгильду. От ночной сырости она проста накинула найденный в коридорчике Глашин платок. Тихонько выбралась из дома и пошла по направлению звука, и по счастью встретила графа Сантамери, он приехал накануне отъезда еще раз взглянуть на чудесную природу балтийского взморья. Вместе они и нашли собаку, которую кто-то привязал к дереву. Хорошо, что граф имел при себе оружие, не так страшно было, впрочем, злоумышленник благоразумно не показался им на глаза.

Хотя сказанное было подтверждено Прынцаевым, доктор не верил ни единому слову Муры, а она старательно отводила взгляд, встречаясь с ним глазами. Клим Кириллович понял: она чувствует себя виноватой за то, что с ним случилось. Он ждал момента, когда они смогут остаться наедине и Мура расскажет ему совсем другую историю.

Его очень интересовало, где же она взяла листок, в котором, как утверждала военно-морская контрразведка, содержалась секретная информация с Кронштадтской базы? Неужели его ей подбросили? Доктор уже начинал догадываться, что Мария Николаевна скрывала ото всех что-то важное.

Тем более что уже вчера, когда Ипполит Прынцаев привез газеты, стало ясно, что на взморье происходят серьезные события. Про несчастного Пузика ничего не писали. Зато в одной маленькой заметочке говорилось о поимке важных преступников:

«Белый камень – удаленный от излюбленных мест отдыха дачников уголок северного побережья Финского залива. Там и произошло в ночной час событие, которое позволило раскрыть шпионский заговор против России. Благодаря бдительности одного из дачников, полиция нагрянула к Белому камню и обнаружила двух подозрительных мужчин. Злодеев незамедлительно схватили. При них обнаружили неопровержимые улики их преступной деятельности. А также собственноручное признание негодяев в том, как они осуществляли свой злодейский замысел. Непосредственно возле места поимки шпионов появился и господин N, которого часто видели в компании с французским военным атташе».

Странная заметка! Когда это происходило? Даты указаны не были. Доктор сел на кровати и посмотрел на часы. Спать абсолютно не хотелось. Зато он почувствовал, что не отказался бы от завтрака. События последних дней совершенно нарушили распорядок жизни дачников, и милая Глаша уже обижалась на то, что никто не поднимается к первому завтраку – зачем же она встает ни свет ни заря, собирает на стол?

Доктор привел себя в порядок, ощущая переполняющую его бодрость и энергию, и, надев легкий летний костюм, вышел из флигеля. На пороге Клим Кириллович зажмурился от бьющего в глаза, еще не жаркого солнца, потянулся, почувствовал, как двинулись на спине, плечах и руках уставшие от неподвижности мышцы. Нет, определенно пора заняться физической культурой – появится Ипполит, надо будет спросить у него, есть ли в поселке теннисные корты.

Клим Кириллович медленно направился к дому, объятому тишиной. Он старался как можно тише ступать по ступеням и как можно бесшумнее отворить дверь на веранду.

Первый завтрак был уже на столе, а за столом, как ни странно, уже сидела Мария Николаевна Муромцева.

– Доброе утро, милый Клим Кириллович, – приветствовала она доктора, намазывая ломтик белого хлеба маслом.

– Доброе утро, Мария Николаевна, вам тоже не спится?

– Я все думаю о Зизи, – печально сказала Мура, – мне ее очень жалко. Такая талантливая девушка и так ужасно погибла.

Оба помолчали.

– В газете написано, что она утонула – лодка перевернулась, – вздохнул доктор. – Сколько же раз надо писать и говорить о том, чтобы соблюдали осторожность на воде!

– Мне кажется, что лодка перевернулась не случайно, откуда мог взяться порывистый шквал в ясную погоду? – высказала свое предположение Мура.

– Но ведь был свидетель, он же потерпевший, сопровождавший Зинаиду Львовну. Сам едва спасся. Может быть много объяснений: неожиданность падения, испуг, неумение плавать, отяжелевшая одежда. Жаль, что газеты имеют привычку скрывать имена свидетелей за инициалами. Кто такой И. X.?

– Думаю, Холомков. – Мура покраснела. Доктор недоверчиво воззрился на девушку:

– Нет, не может быть, они не могли быть знакомы.

Мура ничего не отвечала.

– Хотя в его красоте есть нечто демоническое, – осторожно продолжил Клим Кириллович, – то есть не в смысле Мефистофеля или Вельзевула, нет, просто какая-то червоточинка... Я, надеюсь, ничего не сказал лишнего?

Мура промолчала, наблюдая, как к столу подходит Глаша с молочником в руке.

– Барышня, – обратилась к ней немного взволнованная горничная, – даже не знаю, как вам сказать.

– Что, Глаша? Говори, – улыбнулась Мария Николаевна.

– Понимаете, там, у калитки – Петя. Он спрашивает, можно ли войти.

– Зачем же он спрашивает! – засмеялась Мура. – Столько времени где-то пропадал, а теперь еще спрашивает! Несносный мальчишка! – Последние слова она произнесла уже с меньшим воодушевлением, заметив темное облачко, наползающее на лоб Клима Кирилловича.

Глаша вышла.

– Милый доктор, – зашептала Мура, – не сердитесь. Я чувствую себя перед Петей виноватой. Знаете, я думала, что он – главный злодей. Из-за меня даже папа хотел мчаться в Петербург, чтобы Петю арестовали, а вас выпустили. И Петя никогда не приезжал к саркофагу. Белобрысый вожак студентов – не он!

Доктор рассмеялся, он уже знал детали ночного расследования, проведенного профессором на даче Муромцевьгх. Впрочем, тайну своего ночного объяснения по поводу трагедии Пети Родосского Николай Николаевич и Полина Тихоновна не открыли и ему.

– Хорошо, хорошо, надеюсь, с утра он не будет таким задиристым. А я обязуюсь молчать, – пообещал Клим Кириллович готовой огорчиться не на шутку Муре.

В этот момент дверь на веранду открылась, и на пороге предстал Петя Родосский. Он излучал счастье – чистое, без единого пятнышка, лицо его светилось радостью. В руках он держал граммофон. Следом за ним, повиливая хвостом, заглянул Пузик, но зайти на веранду не решился.

– Доброе утро, Мария Николаевна, доброе утро, Клим Кириллович, – раскланялся Петя. – Я принес граммофон Зизи... Вот она обрадуется!

Он прошел к столику, на котором граммофон стоял раньше, и водрузил свою ношу на место.

– Здесь, на крышке, есть гравировка, – объяснил он, – «Очаровательной Зизи Алмазовой».

Он немного смутился, увидев суровые взгляды доктора и девушки.

– Идите сюда, милый Петя, – позвала Мура, – хорошо, что вы пришли. Садитесь с нами чаевничать. Или вы хотите кофе?

Петя послушно подошел к столу и сел, поглядывая то на Муру, то на Клима Кирилловича.

– Где вы пропадали, Петя? – спросила девушка.

– Я.., я.., я.., я был немного болен, – потупился зардевшийся студент, – но теперь уже все прошло. Так, ерунда.

– А мы уж в догадках терялись – куда вы пропали? Мы очень волновались.

Петя покраснел еще больше и покосился на доктора. Клим Кириллович со всей возможной серьезностью пил чай и старательно жевал бутерброд. Кажется, он не иронизировал, не усмехался.

– Я не думал, что мое отсутствие может кого-то обеспокоить, – застенчиво признался счастливый студент.

– Где же вы раздобыли граммофон Зизи? – спросила Мура.

– Не поверите, – округлил глаза Петя, – купил. Причем очень дешево.

– Ворованное всегда сбывается по дешевке, – не утерпел доктор. – Вы хорошо сделали, хотя скупка краденого карается законом. Но теперь у нас останется эта вещь на память о Зизи, а мы вас не выдадим.

– На память? – спросил Петя. – Она уехала?

– Да, и очень далеко, – ответила, не глядя на довольное лицо Пети, Мура. – Оттуда не возвращаются.

– Жаль, – Петя отхлебнул кофе из чашки и продолжил:

– Я так и знал, что она последует за графом Сантамери. Он ведь тоже уехал?

– Да, – подтвердила Мура, – он уехал уже два дня назад.

– Счастливый! – мечтательно произнес Петя. – В нем что-то есть, недаром он нравился Зинаиде Львовне. Богатый, состоятельный – разве он не может помочь талантливой русской девушке обрести славу на сцене? Что ему какие-то небольшие деньги, если он готов был целое состояние грохнуть на какой-то камень! Если он уехал, значит, ему удалось купить саркофаг Гомера? Мне Прынцаев рассказывал про саркофаг.

– Да, – кивнула Мура, – история завершилась благополучно. Фамильная ценность графа Сантамери отправилась в путь на родину. В город Сент-Омер в департаменте Па-де-Кале.

– Сантамери уехал в Сент-Омер? – Доктор Коровкин лукаво посмотрел на девушку. – Что-то похожее есть в этих словах, вам не кажется?

– А почему бы не отправить саркофаг прямо на родину Гомера? – спросил озадаченно Петя Родосский. – Что ему делать во Франции?

– Ну вот, совсем уж кофе остыл, придется снова греть, – сказала с легкой досадой Глаша, трогая рукой медный бок кофейника. – А все опять из-за этого нехристя Гомера.

Все невольно засмеялись.

– А знаешь, Глаша, – улыбнулась Мура, – я теперь уже не так уверена в том, что Гомер – нехристь. Если он описал в своей «Иллиаде» войну тринадцатого века, то к тому времени христианство существовало тринадцать столетий!

– Вы все перепутали, Мария Николаевна, – возразил с гордым видом всезнающего учителя Петя Родосский, – Троянская война-то была в тринадцатом веке до Рождества Христова!

– Да? – спросила серьезно Мура. – Вы так уверены?

Петя смотрел во все глаза на профессорскую дочь и старался понять, шутит она или нет, морочит ему голову или говорит всерьез?

– Давайте лучше я отвечу, в чем я уверен, – прервал паузу Клим Кириллович Коровкин, – я уверен в том, что с такими знаниями, милая Мария Николаевна, вам не поступить на историческое отделение Бестужевских курсов. Не подумать ли вам о каком-нибудь другом поприще?

– У меня нет никаких талантов, Клим Кириллович. – Лукавая улыбка Муры предназначалась только Климу Кирилловичу, и только он мог понять ее.

– Вы ошибаетесь, – ответил доктор, – один талант у вас есть точно – способность оказываться в самом эпицентре удивительных событий. И приводить эти события к неожиданному финалу.

– Да-да, – к удивлению Муры, подтвердил Петя Родосский и снова покраснел, – я совершенно согласен с доктором. Как жаль, что в России женщины не могут заниматься сыскным делом! У вас бы это хорошо получилось!

Мура и Клим Кириллович в полном изумлении уставились на Петю Родосского.

Он машинально крошил обеими руками печенье, кусочки которого падали в чашку с горячим кофе.

– То есть я хотел сказать, что вами руководит, может быть, область подсознательного, что вы делаете все как бы по велению внутреннего голоса, – замямлил Петя смущенно, – из любви к отцу, чтобы его не огорчать, чтобы заслужить его одобрение.., ну в общем...

– В общем, мы опять, кажется, докатились до Фрейда, – угрожающе нахмурился доктор Коровкин, – не морочьте девушке голову. Да и сами выбросьте фрейдистскую чепуху из головы.

Он встал из-за стола и оглядел Муру. Через минуту она встряхнулась, приподняла левую бровь, отчего стала еще более забавной, чем всегда.

– Я подумаю над вашими словами, Петя, – пообещала она, – хотя отцу это вряд ли понравится – он противник эмансипации – Самое главное, чтобы это понравилось Отцу Небесному, – неожиданно вступила в разговор Глаша. – «Восстают цари земли и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника его. Расторгнем узы их и свергнем с себя оковы их. Живущий на небесах посмеется». Псалом второй. Аминь.